Текст книги "Половина собаки"

Автор книги: Леэло Тунгал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

13

Я замер и, словно змея, полез под машину. Конечно, было глупо сделано: воры заметят, что шина спустила, и начнут накачивать, и тогда… Они же не слепые. А если даже в спешке они сразу тронутся в путь и мне чудом удастся остаться незамеченным, то кто поручится, что хотя бы одно из колес не проедется по мне? И все же это была единственная возможность спрятаться. Удрать я бы не успел, потому что они тут же подбежали к «Москвичу». Запыленные носки черных туфель Марта были совсем близко от моего лица, у меня даже возникло искушение постучать по ним, но я разумно сдержался.

Туфли Марта встали на носки, очевидно, Март укладывал что-то на заднее сиденье. Кроссовки Олава были видны в полуметре от машины, а сам он скулил:

– Осторожно, не урони! Ну чего ты так долго возишься?

– Что такое, машина будто проваливается! – удивился Март.

– Пей больше, так и земля начнет проваливаться! – рассердился мой мерзкий тезка. – Ничего удивительного, что ты всякий раз попадаешься! Ты же, башка дубовая, никогда не можешь обойтись, чтобы не надраться! Нет чтобы сначала сделать дело…

Март молчал, но Олав все не унимался, и тогда Март взревел:

– Цыц! Ты что, не знаешь, что Март Вялья бьет только два раза, второй раз – когда забивает крышку гроба!

– Замолчи, кто-то идет! – предупредил Олав.

В наступившей тишине и в самом деле стали слышны шаги двух людей. Они приближались, и один из вновь прибывших сказал:

– Силы в работе!

Это был мой отец!

– Силы всегда нужны! – ответили воры весело.

– А не было ли тут одного мальчика? – спросил отец.

Воры помолчали минутку, затем Олав спросил:

– Темноголовый, в красной куртке, худой такой мальчишка, да? Он тут недавно играл со своей собакой, но, кажется, пошел домой.

– Странно… Он звонил домой и сказал, что в школе…

– Звонил?

Олав зашептал Марту:

– Ну что ты стоишь, как статуя, иди, приведи свою жену!

Заднюю дверь машины захлопнули, словно выстрелили. Очевидно, Март и пошел в дом, а Олав рассказывал отцу:

. – Этот пацан разгуливал по школе. Я еще удивился, как же это, разве можно ученикам бегать по зданию, да еще с собакой? Я-то, видите, помогаю приятелю перевезти жену, у него самого машины нет…

– Врет! – не выдержал я.

Конечно, когда я вылез из-под машины, отец и Мадис остолбенели, Мадис и был вторым человеком, который пришел с моим отцом. Олав сказал, сплюнув:

– Ну этот мальчишка, действительно, словно наваждение!

– Они воры, жуткие воры!

– Ну и фантазер ты, мальчишечка! – засмеялся мой тезка.

– Папа, верь мне, я все слышал, они заперли меня в школе, в кладовке, а сами обшарили всю школу!

Отец развел руками.

Ну, конечно, как же я забыл, он ведь у нас рохля!..

– Мадис, заснул ты там, что ли? – крикнул Олав в сторону двери школы. – Поторапливайся, меня семья ждет в городе!

– Ты это честно? – спросил Мадис. – Или придумал?

– Честное слово, – зашептал я. – Ну, надо бы вызвать милицию, они сперли из музыкального класса граммофон и… Давай беги к Юхану Куре, а я попробую задержать их тут.

Мадис побежал сразу, а отец положил руку мне на плечо, как раз на то, которое недавно сжимал мой тезка, и сказал:

– Олав, что ты, одумайся, не ставь меня в неловкое положение… Мы просим прощения, сын вечно читает детективы, и ему чудится бог знает что!

Небрежно поигрывая ключами от машины, Олав ответил:

– Ничего, мы ведь все были когда-то молодыми!

Я не понимал, и как только отец не замечает, что этот человек говорит все фальшивым тоном.

– Пойдем, пойдем, – велел мне отец. – Успеем еще остановить Мадиса, пока не поздно…

– Добрый вечер!

Пилле все же передала отцу, что я звонил! И они пришли вдвоем: директор с огромной связкой ключей в руке и Пилле в длинной юбке.

– Товарищ директор, знаете, эти мужчины – воры, один из них – муж уборщицы Реэт, и он выпил спирт, и они взяли граммофон в музыкальном классе! – пытался я выложить все на одном дыхании.

Директор покачал головой.

– Олав, я что-то ничего не понимаю…

– Мальчик просто не в себе, – принялся за свое отец, как бы извиняясь. – Эти люди просто помогают уборщице перевезти вещи…

– Ах так! – рассердился директор. – А вот на это у них нет сейчас никакого права!

Дверь школы открылась, и появился Март с узлами-пакетами в руках, а через мгновение в приоткрытой двери показалась и его жена с тем самым чемоданом, с которым она уже пыталась сегодня пуститься в путь. Уборщица Реэт произнесла тихо, еле слышно:

– Добрый вечер! – и затем не промолвила ни слова.

Похоже было, что у нее нет ни малейшей охоты садиться в машину: опустив чемодан на крылечко, она стояла, ссутулившись, глядя в землю, и немо слушала, как галдели остальные. И галдеж перед школой был сейчас громче, чем обычно! Прежде всего, сердитые крики директора (немногие знали, что спокойный, ясный голос нашего директора может сделаться буквально громоподобным, но мы убедились в этом однажды давным-давно, когда прогуляли всем классом), на которые отвечал грубый голос Марта:

– Со своей женой я могу делать что хочу! Рабовладельческий строй давно отменили! Если хочешь, можешь сам весь месяц убирать свою вшивую богадельню!

Время от времени Олав Второй кричал в открытое окно машины:

– Март, иди уже сюда! Март, ну что ты зря застрял!

А Пилле время от времени пыталась успокоить отца:

– Папа! Не нервничай! Папа, слышишь!

А когда на секунду возникала тишина, я уговаривал:

– Товарищ директор, они воры! Товарищ Сийль, у них в машине полно школьных вещей!

Весь этот шумный балаган на сумеречном школьном дворе, где пахло флоксами и туей, мог, пожалуй, напоминать оперу «Дочь полка», которую мы ездили смотреть в Таллинн, в знаменитый театр «Эстония»: каждый выкрикивал свои слова, а из этого получалась какая-то песенная неразбериха. Часть безмолвной публики – товарищ Теэсалу-старший – закурила сигарету, время от времени покачивала в изумлении головой, но, к счастью, больше уже не тащила меня домой.

– Согласно закону, работник обязан выполнять свои обязанности в течение двух недель после подачи заявления об уходе с работы! – гремел директор.

– Черт! Тот не мужик, кто закона боится! – громыхал Март и подталкивал уборщицу Реэт к машине. – Этим своим законом можешь подтереться!

– И покажите, что у вас там в машине! – наконец послушался меня директор. Он нагнулся и попытался заглянуть в окошко машины.

Но тут мой тезка высунулся из окошка:

– Машина – личная собственность, и обыскивать ее будете, когда предъявите ордер на обыск! Закон, кстати…

Уборщица Реэт уже сидела на заднем сиденье, держа чемодан на коленях. Я закричал:

– У них там стереограммофон и пишущая машинка, кажется, и еще…

И тут – ух ты! – к машине подошел мой отец, распахнул переднюю дверку и – щелк! – выдернул ключ зажигания, прежде чем кто-нибудь успел что-то промолвить. Я тайком взглянул на Пилле – у нее от изумления был открыт рот.

– А ну отдай ключ! – закричал Март, замахнулся. И…

Такой скорости действий я от своего отца ждать не мог! В одно мгновение отец поймал мускулистую руку Марта и каким-то удивительным приемом швырнул угрожавшего здоровилу – шлеп! – на дорогу.

– Здорово, папа! – крикнул я.

Но тут завопила Пилле:

– Ой, ой! У него нож! Ой, что будет!

Март уже поднялся на ноги, и, действительно, в руке у него что-то поблескивало – в темноте было не разобрать, что точно. Мне вдруг сделалось холодно: руки покрылись гусиной кожей и зубы тихонько заклацали. Директор подошел и стал рядом с отцом, но, к счастью, Март сразу успокоился, когда Олав сказал:

– Погоди, послушай!

Олав успел вылезти из машины и положил руку на плечо Марта, но, наверное, не так же «дружественно», как мне за дверью кухни. Олав сказал Марту еще что-то очень тихо, и тот стал покорным, словно услыхал какое-то волшебное слово.

– Может, пойдем теперь и потребуем этот ордер там, где положено? – спросил директор.

– Пожалуйста! – согласился Олав. – Но сперва пойдем и посмотрим, что у вас в школе так уж пропало? Если все лето по классам шляются мальчишки, то в любую минуту может пропасть что угодно!

До чего же хорошо, что в темноте нельзя было разглядеть мое лицо! Я почувствовал, как щеки у меня покраснели и стали горячими, а это могли бы принять за доказательство вины, кто бы поверил, что это от возмущения!

Войдя в школу, директор включил свет, и я заметил, что крутая коричневая деревянная лестница по-прежнему чиста до блеска, похоже, на ней не было ни пылинки, не говоря уже о следах ног, словно тут и не происходило этого великого передвижения народов – то я с собакой, то компания преступников…

– Прошу, прошу, проходите вперед! – велел директор жуликам.

– Вежливость прежде всего! – пытался отшутиться мой тезка.

Мы с Пилле шли позади всех. Пилле держала меня за руку. И девчоночьи устрашающие проделки вдруг перестали казаться мне самыми худшими: я почувствовал прилив силы и смелости, когда обидчивая одноклассница взяла меня за руку своими холодными пальцами. Но вдруг мне в мозг закралось сомнение: что если, сидя в каморке за залом, я все это себе лишь навоображал, а на самом деле все школьное имущество на своих местах, а мужчины просто забавлялись какой-то странной игрой? Подумав так, я приостановился на лестнице, и в тот же самый миг тезка-Олав произнес: «Хоп!» И… я вдруг оказался посреди кучи-малы, услышал долгий стон Пилле и антипедагогический вскрик директора: «Черрт!»

Конечно, все мы тут же вскочили на ноги, мгновенно переглянулись и бросились обратно вниз. Отец пожаловался:

– Этот негодяй вырвал у меня ключи!

А на дворе уже взревел заведенный мотор «Москвича», и, выскочив из школы, мы увидели лишь стоп-огни удаляющейся машины жуликов! Интересно, как далеко они смогут уехать на пустой резине? И хотя я понятия не имел, сильно ли это может повлиять на скорость машины, крикнул:

– Из правой передней шины я выпустил воздух!

Отец не успел на это еще и рта раскрыть, как к школе, визжа на повороте тормозами, примчались две машины. Значит, Мадис успел! Воровской «Москвич» остановился на обочине, одна машина – микроавтобус – промчалась мимо него, другая – «газик» – остановилась рядом с «Москвичом», и из нее выскочили три милиционера в форме. Мы не успели даже удивиться столь мощной подмоге, как микроавтобус – «скорая помощь» – остановился возле нас. Сидевшая рядом с водителем женщина-врач в белом халате выскочила из кабины и крикнула:

– Здравствуйте! Где пострадавшие?

Тут же появились двое мужчин в халатах и с носилками. Эти санитары, похоже, горели желанием положить какого-нибудь пострадавшего на свои носилки. Директор развел руками и сообщил:

– У нас нет пострадавших…

Отец закурил сигарету, видимо, чтобы успокоиться.

– Как же так? – обиделась докторша. – Нам сообщили, что в Майметсской школе кровопролитие. С человеческими жертвами.

14

Мы рассмеялись. Теперь это получилось очень дружно. У Пилле от смеха выступили слезы. Растерянная врачиха выглядела уж очень забавно… Директор потер пальцами подбородок и постарался принять серьезный вид.

– Нет у нас человеческих жертв, нету! – сожалел он.

– Пришлось пожертвовать только собакой, – добавил я, покосившись на отца, но он и бровью не повел.

Докторша возмущенно сказала, что взрослых, которые ведут себя как мальчишки, надо привлекать к уголовной ответственности: вызов «скорой помощи» – это не шутка! А что, если помощь неотложная нужна сейчас на самом деле совсем в другом месте? Санитары, постояв в растерянности, вернулись с носилками обратно в машину, врачиха сердито села в кабину, захлопнула за собой дверцу, «скорая помощь» рванула на дорогу, и вокруг нас снова воцарилась темнота.

– Однако… врач была права, – сказал директор. – Хотел бы я знать, – кто выдумал эти человеческие жертвы! Ситуация-то была… как бы это… абсурдной, что ли? Какие-то воришки похищают школьную уборщицу прямо у тебя на глазах, да еще на школьной лестнице бьют тебя сзади под коленки, а потом еще молоденькая докторша требует человеческих жертв! Пойдем посмотрим, как там дела у «друзей»!

– Какой же ты смелый! – шепнула Пилле, идя рядом со мной.

– Да чего там! – Но на самом деле я чувствовал себя довольно уверенно, особенно теперь, когда больше не был один в этой жуткой каше.

– Надеюсь, ты больше не обижаешься? – спросила Пилле и, увидев мой недоуменный взгляд, добавила: – Ну на то, что я всегда клала трубку, когда ты звонил и… Знаешь, я думала, что нам все-таки еще немножко рано ходить…

Дальше в лес, больше дров! И где это мы еще должны ходить? Я шагал совсем рядом с Пилле, но о чем она говорит, до меня не доходило, ну нисколечко!

– Знаешь, моя мама сказала, что, если начинают ухаживать слишком рано, потом в жизни не остается ничего интересного. И что в детстве может быть только дружба… Обычно я маме про школьные дела подробно не рассказываю, но, знаешь, когда девчонки в палатке проделали со мной этот дурацкий эксперимент, мне просто пришлось спросить у матери совета.

– Ты что же, боялась, что я сделаю тебе нынешним летом предложение выйти за меня замуж? – спросил я шепотом. Эх, даже шепотом можно иногда умудриться пустить петуха!.. – А ведь я до сих пор считал тебя нормальным человеком!

– Нет, не в том дело. – Пилле усмехнулась. – Видишь ли, у девушки ведь должна быть гордость. Или как ты считаешь?

– Пожалуй, должна, да, – ответил я, хотя, честно говоря, мне казалось, что разговор принял совсем дурацкий оборот. Все есть как есть, и бесполезно рассуждать, так или этак должно быть.

«Москвич» стоял на обочине, покосившись, уткнувшись носом в землю. В нем не было ни души. Зато в милицейской машине было полно пассажиров.

– А мы как раз хотели идти за вами! – сказал молодой черноусый милиционер, вылезший из «газика». – Капитан Хейнмаа, – представился он и протянул руку сперва отцу, потом директору. – Выходит, вы тут ненароком познакомились с нашими старыми подопечными.

– Ого! – удивился отец Пилле. – Честно говоря, я склонялся к мнению, что мы имеем дело больше с мальчишеской фантазией. Я – директор Майметсской школы. А вот он – Олав Теэсалу, наш ученик, позвонил моей дочери и сообщил, что в школу забрались воры. Но поскольку Олав и раньше, так сказать, пытался изобретать велосипеды, знаете, как это бывает в таком возрасте, я, естественно, не поверил его сообщению, но решил на всякий случай пойти и взглянуть. Конечно, мальчик, похоже, немного преувеличил, но, кажется, какое-то мелкое воровство они совершили…

Капитан Хейнмаа достал что-то из кармана и протянул директору:

– Полагаю, это вещь нужная?

– Печать? Наша школьная печать! Она же была в ящике моего стола, в запертом ящике! Ой! Знаете, что было бы, если бы она пропала? Были бы ужасные неприятности! Огромное вам спасибо! Вот хулиганы! Но зачем она им-то?.. – удивился отец Пилле.

– Может, начали бы подделывать документы – кто их знает! Этот толстый – Март Соова – неделю назад освободился из мест заключения. Отбывал два года за квартирную кражу и различные мелкие хищения. Другой – Олав Мерила – был у нас на заметке, но прямо на месте преступления ни разу не попадался. Он, правда, постоянно вращается в подозрительном обществе и частенько меняет места работы, но ведь этого недостаточно, чтобы привлечь его к ответственности.

– Но жена этого Марта, уборщица Реэт, разве она тоже преступница? – вставил я и увидел, что мой вопрос заставил директора нахмуриться.

– Нет, вряд ли, – ответил милиционер. – Вероятно, она помогла своему мужу распродать ворованные вещи, но тогда, два года назад, это осталось недоказанным. Во всяком случае, Реэт Соова хотела начать новую, честную жизнь, оставила свою прежнюю работу – она была буфетчицей – и уехала в деревню, надеясь, видимо, что муж, освободившись, ее не найдет. Но, поди ж ты…

– Признаю свою вину! Я, конечно, поступил легкомысленно, когда принял на работу в учебное заведение человека, не выяснив толком, кто он и откуда… Но, поверьте, капитан, чем ближе к концу учебного года, тем больше в школе проблем… Поэтому, когда на объявление, что нам требуется уборщица, отозвалась лишь эта женщина, я вцепился в единственную возможность… Учительницу-то всегда можно найти, но вот найти уборщицу в наше время всеобщего образования… Вы даже представить себе не можете, какой это жуткий дефицит – уборщица…

– Ну что вы, товарищ директор! – успокаивал его милиционер. – Вас никто ни в чем не обвиняет. Нам только необходимо теперь получить от вас короткие объяснительные записки о том, что тут произошло. Ты, как я понимаю, будешь у нас главным свидетелем? – обратился капитан ко мне. – Как поступим: поедем в райцентр или напишете объяснения тут, в школе?

Конечно, мне хотелось поехать в настоящую милицию, но отец возражал, сказал, что время позднее, детям уже пора идти спать.

– Честно говоря, повезти вас в город мы бы и не смогли, у нас в машине почти нет места, – сказал капитан. – Естественно, вас сразу же вызовут в суд свидетелями… Но сейчас, пожалуйста, пойдем писать. – И он, повернувшись к машине, крикнул: – Кяспер и Петров, стерегите задержанных!

Столь плотно заполненного школьного дня у меня еще не бывало! Носись как волчок взад-вперед – то в школьную дверь, то из школьной двери! Я уже уселся за стол в учительской, собираясь писать объяснение, но вдруг вспомнил что-то:

– Товарищ капитан, а разве нельзя поехать в город на машине Олава Мерилы?

Капитан Хейнмаа, задумчиво постукивавший пальцами по подоконнику, обернулся, улыбаясь:

– Во-первых, молодой человек, на этом «Москвиче» далеко не уедешь. Правая передняя шина спустила и до того стерта… Когда мы подъехали, шина буквально дымилась! И во-вторых, машина-то находится в розыске, ее владелец вовсе не Олав Мерила, а один шахтер из Кохтла-Ярве. Ясно? Завтра постараемся найти где-нибудь запасную резину и приедем за угнанной машиной. А ты пиши!

– А этот Олав еще возмущался, мол, личная собственность, без ордера обыскивать нельзя. Писать ли об этом? И как вообще начать?

– Пиши, как школьное сочинение, – поучал директор.

Вздохнув, я взял шариковую ручку. Но у меня не возникало чувства, что я пишу школьное сочинение, да и Пилле, которой писать-то особенно было нечего, стояла рядом в ожидании.

Заглавие мне подсказал отец, а дальше я должен был описать все как было. Писать так, чтобы получилось интересно, я не умел, да и усталость сильно одолевала. Получилось вот что:

«Майметсская восьмилетка. Ученика 5-го класса Теэсалу Олава Юрьевича

ОБЪЯСНЕНИЕ

Был хороший летний день. Я находился со своей собакой Леди (английский сеттер, родители Фанси и Билль, экстерьер: отлично, призер малого серебряного жетона, высота 56 см) в районе Майметсской восьмилетней школы. В силу обстоятельств пошел с собакой на школьный двор и увидел, что школьная уборщица Реэт Соова покинула свое рабочее место, не заперев дверь. Она несла чемодан. Затем навстречу ей приехал синий „Москвич“. Его номер „26–34“ был нарочно замазан грязью. Из „Москвича“ выскочил М. Соова. Он затолкал Р. Соову в машину. Затем я побежал с Леди обратно в школу, чтобы увидеть, что будет происходить. Затем М. Соова пришел вместе с другими в школьную кухню и ел там глазунью. Он угостил меня тоже одним „глазом“. Но второй вор причинил мне на плече телесные повреждения. Его имя – Олав. Когда я пришел в учительскую, чтобы позвонить директору об этих фактах, Олав запер меня в каморке за залом и вместе с М. Соова продолжал воровать. Я слышал, как они искали спирт. Но еще раньше я видел, что у них стереограммофон нашей школы. И они сказали, что нашу школу ликвидируют. А я еще давно знал, что ключ от нашей квартиры (Майметса 4–2) подходит к замку каморки. И я этим воспользовался. Выбежав из школы, я стал выпускать воздух из шин „Москвича“. Но из второй шины выпустить не успел, потому что пришли воры. И потом пришел мой отец вместе с моим другом Мадисом Поролайненом, который обещал позвать стража общественного порядка Юхана Куре и убежал звать. Тогда преступники хотели пуститься в бегство, но тут пришел директор школы, товарищ Сийль. И мой отец выхватил ключ зажигания машины воров. Затем мы пошли вверх по лестнице. Но этот Олав ударил директора под коленки и толкнул нас всех так, что мы все попадали, но никто не повредился. Преступники, применив внезапное нападение, насильно вырвали ключ от машины у моего отца и бежали на „Москвиче“ примерно на 200 метров от места преступления. Но там их самоотверженно остановили приехавшие на место милиционеры. И еще приезжала машина „скорой помощи“, но мы ее не вызывали, потому что человеческих жертв и кровопролития не было. Наступила прохладная августовская ночь.

О. Теэсалу».

Капитан Хейнмаа прочел написанное и сказал, что у меня удачно получилось, прямо как у писателя. Но это удалось благодаря урокам учительницы Маазик, объяснявшей, что небольшое описание природы в разных местах оживляет сочинение. Зато сам я был полужив от усталости. И Пилле зевала, а когда мы уже шли домой, встретили Мадиса, который, вызвав милицию, поехал обратно к школе на велосипеде, но у него порвалась цепь. Мадис тоже зевал, но сказал, что это от возбуждения, у него, мол, всегда так: если его одолеет испуг или волнение, начинает зевать. Правда, я помнил, что, когда мы приняли того журналиста за шпиона, Мадис ни разу не зевнул, хотя прямо дрожал от волнения, также и при слежке за учительницей Маазик. Но я про это ничего не сказал, потому что в конце концов мы с ним истинные друзья. Ведь Мадис, не застав по телефону дома Юхана Куре, не побоялся позвонить настоящим милиционерам. Но на человеческие жертвы и кровопролитие он намекнул только для того, чтобы они там действовали побыстрее. Откуда ему было знать, что милиция прихватит за компанию «скорую помощь»!

– Скажи теперь честно, Олав, неужели ты ни капельки не боялся, когда бандиты захватили тебя и заперли там, в каморке? – спросила Пилле, которая пошла домой со мной и Мадисом.

Директор решил еще задержаться в школе, чтобы все осмотреть, и мой отец остался помогать ему. А Пилле, похоже, опять была нормальным человеком, когда выяснилось, что мое сватовство ей не угрожает.

– Ни капельки! – бодро ответил я.

О каком страхе теперь могла идти речь, если огни нашего дома уже светились навстречу! Под ясенем чернела собачья будка, с крыши которой всегда соскакивала Леди, заслышав мои шаги, чтобы, весело прыгая, исполнить свою приветственную пляску.

– А жаль, Мадис, что тебя не было, когда приехала «скорая помощь», – сказала Пилле и весело хмыкнула. – Видел бы ты, как огорчилась эта врачиха, услыхав, что у нас нет ни убитых, ни раненых. Но ведь это же хорошо, что обошлось без жертв!

– Нет, все-таки без жертв не обошлось, – грустно сказал Мадис.

Пилле изумилась:

– Тебе жаль этих воров? А если бы они пристукнули Олава, тогда что?

– Речь не о них. Человеческая жертва сегодняшнего вечера – это я! – объявил Мадис. – Вам-то что: одному немного сдавили плечо, другая упала на лестнице и тому подобное. А вот меня, как только явлюсь домой, отец выдерет как Сидорову козу.

– Но ты расскажи ему все честно! – посоветовала Пилле.

– Ха-а, к тому моменту, когда я смогу открыть рот, полпорки уже пройдет.

– Может, твоего папса еще и нет дома! – предположил я.

– Дома он! И протянет мне навстречу для объятий свои трудолюбивые руки, даю голову на отсечение! Они с матерью оба сегодня взяли свободный день и поехали в город. Должны были точно в восемь вернуться автобусом.

– В самое горячее время сельскохозяйственных работ поехали в город развлекаться… Как же это? – удивился я.

– Они поехали покупать мне новый костюм, во! И Майду с ними, на него должны будут мерить. Знаешь, руки Майду только на два сантиметра длиннее моих, так что теперь он больше не сможет ничего завещать мне из своего богатого гардероба! Теперь конец ношению одежек с барского плеча! – гордо объявил Мадис.

Это вызвало у Пилле улыбку.

– Мы ведь должны были праздновать юбилей твоего костюма? – сказала она.

– Пожалуйста, пожалуйста! Праздник состоится в городе, на пункте скупки утиля! – отшутился Мадис.

Но мне было не до шуток, я думал о другом. Ладно, граммофон и остальные вещи останутся в школе – эту звукопроизводящую машину я смогу видеть опять раз в неделю на уроке пения, но вот Леди-то я лишился навсегда!

– Так ты придешь? – спросил Мадис.

Предаваясь своим грустным мыслям, я прослушал, о чем он говорил.

– Или ходить за стадом – слишком детское занятие для героя?

Выяснилось, что Мадис с завтрашнего дня должен на две недели подменить Майду, у которого перед отъездом в Тюриское животноводческое училище много забот. Вот Мадис и предложил, чтобы мы вдвоем взяли на себя исполнение его пастушеской должности.

– Пастбище Лауси прямо у озера, ты же знаешь, там, где растут водяные лилии. И там же близко валяется замечательная часть забора из толстых досок… Мы могли бы соорудить катамаран! – предложил Мадис. – К завтрашнему дню мне надо было точно знать, придешь или нет, потому-то я и околачивался возле вашего дома, поджидая тебя. Кролики дома все не кормлены, даже трава для них не накошена – получу такую вздрючку, что только держись!

– Приду, не сомневайся! – пообещал я. – И знаешь что: катамаран назовем «Память о Леди» – она все-таки уток десять вынесла из озера Лауси в своей пасти.

– Мы это название напишем по-английски, будет загадочнее, верно? – воодушевился Мадис. – Пилле, как будет по-английски «память»?

– Не знаю, – сказала Пилле и ткнула носком туфли в асфальт. Мы стояли уже перед домом.

– Только, Олав, – вдруг сказал Мадис, – ведь так называют в память о мертвых, а Леди-то жива.

Я вздохнул:

– Надеюсь, жива! Но где, этого мне никогда не узнать!

– Что ты мелешь! Когда мы с твоим предком почапали в школу, она осталась у вас в кухне хлебать суп! – сообщил Мадис. – Твой папс велел матери задержать ее в кухне. Леди примчалась домой со страшной скоростью и, когда вбежала, все смотрела на дверь и лаяла!

Вот это была новость!

– А ты не видел, Каупо уже уехал к тому времени? Такой невысокий дядька с большим пузом, глазки у него водянистые, как у ежа.

– Счастливо оставаться! – сказала Пилле вдруг. В голосе ее опять была эта дурацкая «девичья гордость», и она с такой скоростью ринулась в дом, словно за нею гнались пчелы.

– Какая змея ее опять ужалила? – не понял я.

– Ах, женские дела! – Мадис махнул рукой. – А этого толстого я видел, да. Он тоже на синем «Москвиче», верно? Он яростно рванул от вашего дома и помчался, только пыль за ним вилась. Но тогда было еще совсем светло, когда он уехал… ну… часов около пяти-шести. Твой папс уже у машины отвалил ему какие-то мани – по крайней мере, там было две двадцатипятирублевки, если не больше. Две купюры упали на землю возле машины, когда этот пузатый запихивал их себе в бумажник. Машина стояла там, видишь! – Мадис указал пальцем. – А я возился тут у стены с велосипедом. По-моему, этот ежиный глаз пообещал твоему предку какой-то паспорт прислать по почте, а сам был злой, как бешеный бык. Думаешь, тут что-то криминальное? – оживился Мадис.

– Не могу придумать ничего другого, кроме того, что отец откупил у Каупо половину Леди! – сказал я, грудь распирало от радости. – Это он из своих сбережений на «мерседес» вытряхнул три сотни! У Каупо находится паспорт Леди…

Занавеска в горошек на окне нашей кухни отодвинулась, окно раскрылось, и мама высунулась из него:

– Олав, это ты там?

– Да, я.

Мать велела мне «наконец идти в комнату». Я, конечно же, слышал, что она сказала, но до чего же прекрасно было делать вид, будто голос матери не слышен из-за лая Леди, который несся из открытого окна, словно победная песня: «Я здесь! Я теперь целиком твоя собака! Аух! Гав! Гаух!»

Мать уговаривала Леди замолчать, а я крикнул, что через минуту буду дома.

– Знаешь, почему барышня Пилле Сийль[6]6
  Сийль (эст.) – еж.


[Закрыть] обиделась? – спросил Мадис. – Ты ведь сказал, что у этого Каупо глаза водянистые, как у ежа!

Ну и балда же я! И как только это не пришло мне в голову! Но еж, по-моему, замечательно выглядел и считался по легенде самым сильным зверьком в Эстонии.

– Это и ежу ясно, – сказал я, засмеявшись. – По-моему, барышня Сийль иногда стесняется своей фамилии. Особенно когда наши ребята, случается, кому-нибудь желают: «Чтоб тебе на ежа сесть!» Но по сути дела, это она зря переживает.

– Да, по-моему, было бы очень здорово, если бы моя фамилия была, например, Коэр[7]7
  Коэр (эст.) – собака.


[Закрыть], – поддержал меня Мадис. – Мадис Коэр – звучит гордо, под этим именем можно стать, например, знаменитым яхтсменом. Во всяком случае, звучит гораздо короче и звонче, чем Мадис Поролайнен. Я бы ничуть не сердился, если бы кто-нибудь сказал: «Кто собаке хвост поднимет, если не она сама!» Надо отучить девчонку от этого комплекса, прежде чем он станет у нее привычкой. Ну, до свиданья, завтра утром в шесть перед коровником!

– Погоди, Мадис…

У меня на сердце все еще что-то свербило.

– Знаешь… такое дело… нам, пожалуй, больше не удастся спрятаться от зубного врача там, в каморке за залом. Директор уже знает, и власти тоже… Я был вынужден объяснить, как спасся из каморки со своим ключом.

Но Мадис не стал ни упрекать, ни ворчать, что я выдал нашу общую тайну.

– Ха! – сказал Мадис. – Знаешь, и пора уже, давно пора: у меня в одном коренном зубе такое дупло, как кратер Везувия, полбулочки за шестнадцать коп помещается и сто граммов «Детской колбасы» впридачу. Самая пора позволить врачу запломбировать его половиной килограмма замазки, а то я больше никогда не смогу наполнить свой желудок!

Я смотрел Мадису вслед, пока он не исчез в ольшанике. Слышны были только звуки, издаваемые поломанным велосипедом: щелк, щелк… Ему придется так катить до самого дома. И я подумал: «До чего же все-таки хорошо, если у тебя есть настоящий, истинный друг, который возьмет тебя на пастбище, вызовет милицию спасать тебя и даже готов принести сам такую жертву, на какую далеко не все мальчишки способны – добровольно позволит запломбировать свой коренной зуб!»

Но этажом выше меня ждали Леди и мама, которая, похоже, испекла оладьи… В отношении их у меня «верхнее обоняние»!..