Текст книги "Половина собаки"

Автор книги: Леэло Тунгал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

3

Я ходила по школьному саду, смотрела на грядки нашего класса и грустно думала, что едва ли новый классный руководитель захочет разыграть такой праздник урожая, какой мы разыгрывали осенью с учительницей Маазик. Воспоминание о празднике вызвало в носу запах вареной брюквы и моркови. Хотя, на мой взгляд, в мире не придумано ничего более отвратительного, чем вареная брюква и ее запах, но одновременно с ними вспомнились замечательные старинные хороводы, веселый выкуп фантов и то, что наша Маазик всегда приносила на классные вечера замечательные пластинки своего любимого ансамбля «АББА».

Интересно, а какой любимый ансамбль у нашего классного руководителя? Или, может, он слушает только симфонии? И захочется ли ему возиться с нами? Может быть, он будет на классном часе только читать нам мораль? Повидали мы всяких людей…

– Ох! – Я испугалась жутким образом, потому что внезапно кто-то спрыгнул на траву из сплетения веток старого терновника.

– Стой! Или буду стрелять!

Это был Тынис.

– Стреляй, стреляй! На этом дереве уже давно нет плодов, а следовательно, нет и косточек. Хотела бы я посмотреть, чем это ты намерен стрелять!

– Стрелять… это я просто так. А что это за дерево? Почему на нем могут быть плоды? – Тынис медленно подошел ко мне поближе.

– Это терновник. Очень старый, кажется, даже со времен баронской усадьбы. Когда я была еще довольно маленькой, из плодов этого дерева варили варенье…

– Неужто ты всю жизнь провела тут? – изумился Тынис.

– Да.

– Тут, наверное, можно умереть от скуки! Даже кинотеатра нет. А уж увеселительный парк – об этом можно только мечтать!

– Сколько раз этим летом ты был в увеселительном парке? – спросила я.

– Четыре.

– А я – пять! И может быть, поеду еще, ведь до города – рукой подать.

– Близости города тут совершенно не чувствуется.

– Чего же ты тогда поступил в нашу школу, если тебе здесь совсем не нравится?

– А я и не поступил, меня отдали в вашу школу, если хочешь знать. Ну… Выслали на поселение, как когда-то Пушкина! – похвалился Тынис.

– Так ты, стало быть, великий поэт? – пошутила я. – Или революционер?

– Сама ты… – Тынис махнул рукой.

«Кто бы он там ни был, но все-таки сверстник», – подумала я и попыталась перевести разговор на более близкие темы.

– Скажи, где ты научился играть на гитаре? В музыкальной школе?

– Нет, это так, один дяденька научил. – Тынис опять махнул рукой. – Послушай, а ты всю школу обшарила?

– Как это?

– Ну подвалы, погреб, чердак…

– Конечно, я бывала на чердаке, да и в погребе – там хранят школьный картофель и капусту. Да там почти все школьники работали. Весной в погребе жутко противно воняет, долго там не выдержишь.

– А в потайной ход лазила? Не станешь же ты утверждать, будто не знаешь, где он находится?

– Да нет тут никакого потайного хода, серьезно – нет. Если ты имеешь в виду дверь в погребной горке, ту, на которой висячий замок, то там был в старину молочный погреб господской усадьбы. Если не веришь, сходи в уголок краеведения, посмотри план дома, вот и увидишь.

Меня возмутило, что этот новенький, который тут всего-то недели две, выставляет себя большим знатоком нашего школьного здания. И я сказала, что, будучи малышами-первоклашками, мы тоже верили таинственным рассказам старшеклассников о спрятанных сокровищах и длинных подземных ходах в погребном холме рядом со школой, и что мы с Олавом даже решили заняться поиском этих сокровищ. Но едва забрались в погреб, где было жутко холодно, и, двигаясь на ощупь, стали спускаться по каменным ступеням, как меня охватил страх, я разрыдалась, и школьная нянечка, услыхавшая это, вывела нас обоих за руку обратно на дневной свет. С тех пор на двери погреба висит амбарный замок, и, хотя я быстро разведала местонахождение ключа, у меня не возникало больше ни малейшего желания снова лезть в эту сырую и темную каменную конуру.

Тынис выслушал меня, но, похоже, мои слова его ни в чем не убедили, ибо он сказал высокомерно:

– Неудивительно, что ты своим девчоночьим умишком поверила этим рассказам о молочном погребе, но странно, что парни позволили так провести себя. Или они все тут немного чокнутые? По крайней мере, Мадис точно выглядит дебилом. Несет жуткий бред, и штаны у него доисторические, в таких штанах можно выступать в «Пещере ужасов» – пугать маленьких детишек!

И вовсе наш Мадис не дебил! Просто он ужасно много читает и говорит иногда книжным языком. Слыхал бы ты его, когда он читал «Следопыта», тут бы и у тебя под скальпом похолодало!

Немножко чудно было пользоваться словами Мадиса, его же защищая, но надо же этого Тыниса как-то поставить на место! Что с того, что он в модных «варенках» и в рекламной рубашке, с Эйфелевой башней на груди, но ведь его отправили сюда в «ссылку»!

– Ладно, ладно! – огрызнулся Тынис устало. – Мадис прекрасный принц, а штаны его – художественная ценность и охраняются государством. Меня Мадис и не интересует. Меня интересует, как заполучить ключ от погреба. Если достанешь мне ключ, четверть клада будет твоя.

– Ишь какой делитель сокровищ нашелся! Подумаешь, большое счастье – получить четверть ржавого ведерка или бидона!

– Ну ладно – получишь одну пятую! – пообещал Тынис.

– И по-твоему, одна пятая больше четверти, господин Умник?

Тынис ухватился за обе мои руки и сжал больно.

– Не принесешь ключ, получишь по шее!

Он был ненамного выше меня, но вцепился в мои руки так, что было очень больно. И хотя я никогда ни с кем не дралась, а глядя, бывало, на мальчишескую возню, думала, до чего же глупо они могут толкаться и препираться, но теперь, чтобы вырваться, попробовала сама подставить Тынису подножку. И… Ух ты! Он полетел кубарем на траву.

«Сейчас он поднимется, и тогда мне несдобровать!» – мелькнуло в голове. И, уперев руку в бок, я объявила:

– Между прочим, мой отец – директор школы! – Говоря это, я быстро глянула по сторонам – не дай бог, чтобы услыхал еще кто-нибудь. Передадут отцу, и тогда…

– Знаю, знаю, – пробормотал Тынис, стряхивая рукой землю со штанов. – А моя тетка – змея-завуч!

– Тали – твоя тетка? Честно?

– Ну да, к ней-то меня и прислали, – ответил Тынис хмуро. – Вроде того, чтобы привести меня в чувство. Иначе… мне бы светила спецшкола.

– Что ж ты натворил?

– Ах, да так… У меня просто мерзкий характер, иногда и самому противно думать, чего только я могу наговорить и наделать. Иногда с мальчишками отнимали у маленьких деньги. Да и с училками разговаривали не слишком вежливо. Ну и вообще…

Мне стало прямо-таки жаль Тыниса. Вспомнила, что отец частенько говорил: «Ни один индивидуум, а ребенок и подавно, не может быть столь испорчен до мозга кости, чтобы нельзя было сделать из него более-менее нормального человека. Конечно, перевоспитывать труднее, чем воспитывать, однако ничего невозможного нет».

– Но на гитаре ты играешь хорошо. Знаешь, в нашем классе мировецкие мальчишки, ты наверняка с ними поладишь. Ну и на классных вечерах можешь играть на гитаре. А то всегда только магнитофон или грампластинки, живая музыка – это все же совсем другое. Честное слово, когда ты играл там, в автобусе, Труута сказала, что теперь наконец-то в наши классные вечера удастся вдохнуть жизнь.

– Ах, это ведь так… самодеятельность. Тот дядечка, который меня учил, он и сам нот не знает, просто показал некоторые аккорды и… Он, между прочим, новый муж моей матери и пытается со мной быть своим парнем, но на деле никуда не годится… Отец нашел себе новую жену, а она меня терпеть не может, якобы я пачкаю ее ковер. Такая ведьма, что…

– Ну не беда, – попыталась я утешить его, но не знала, о чем сказать дальше. – Знаешь, например, у нашей Тийны вообще отца нет, то есть, значит, вообще-то он где-то есть, был когда-то, но Тийна его никогда не видела. Только об этом не стоит никому даже и заикаться. Тийна однажды доверила мне это, и я дала честное слово, что никому больше не скажу. Ну, или возьмем хотя бы Мадиса – его родители хотя и вкалывают на работе, но отец-то – пьяница, поэтому у них дома иногда даже и хлеба нет. Так что дело не в том, есть ли у тебя родители и кто они, а в том – кто ты сам!

– Ах, чем мое положение лучше! – Тынис махнул рукой. – Не представляю себе, как я тут с теткой уживусь, она ведь такой сухарь и придира.

– Да, она ужасно точная и порядочная. Но это вовсе не значит, будто она человек скучный. Мама всегда говорит, что, слушая рассказы Линды Тали о путевых впечатлениях, забываешь и о еде.

– Быть не евши, конечно, плохо, но если лишаешься родного дома, делается не по себе. Ну, когда видишь, что каждый радуется, если ему удается отделаться от тебя.

– Знаешь что, – возникла у меня утешительная мысль, – я пойду и поищу этот ключ от погреба. Тогда ты, по крайней мере, убедишься, что, кроме шестидесятилетнего запаха молока, там ничего нет.

– Посмотреть-то можно. – Тынис пожал плечами. – Однако, если ты так уверена…

– Я-то уверена, но ты-то мне не веришь!

Я забежала в школу и заглянула через приоткрытую дверь в зал. Учителя, выдававшие учебники, разговаривали о школьных и домашних делах, очевидно, рабочий день шел к концу. Дверь отцовского кабинета была приоткрыта. Я постучала и, не дожидаясь ответа, вошла.

4

– Привет, Пилле! – воскликнул отец, не отрывая взгляда от стопки бумаг. – Как дела?

– Хорошо, – ответила я и хотела уже было осторожно спросить разрешения показать Тынису погреб, но тут зазвонил телефон, и отец схватил трубку.

– Алло! Что? Междугородный? Большое спасибо!

Отец встал, повернулся ко мне спиной и, глядя в окно, принялся объяснять кому-то, что, если в течение двух-трех дней у него не будет каких-то бустилата и латекса, учебный год первого сентября начаться не сможет. Я ждала довольно долго, но спор отца с собеседником в телефонной трубке насчет бустилата все никак не кончался. Тогда я приподнялась на цыпочках и взяла с крючка увесистый железный ключ, к которому была прикреплена маленькая фанерная бирочка с буквами «М. П.».

«Потом, когда принесу ключ обратно, скажу отцу, что ходила показывать погреб Тынису», – подумала я и подалась прочь.

Тынис долго возился с висячим замком, пока дверь погреба не открылась со скрипом. Похоже было, что с тех пор, как мы с Олавом в первом классе пытались совершить экспедицию в погреб, никто сюда не заглядывал. Казалось, мы вступили в огромный холодильник, в котором царила темнота. На улице-то был теплый августовский день, но здесь даже намека на это не было.

«Бедные кроты и другие подземные жители, – пожалела я мысленно. – До чего же жалкую они влачат жизнь!»

– С ума ты сошла – оставила дверь открытой! – зло прошептал Тынис.

– Но иначе тут совсем темно, даже ступеней не видно! – возразила я.

– Если кто-нибудь заметит открытую дверь, сунется сюда и нам помешает. Закрой дверь! К темноте глаза постепенно привыкнут, и начнешь видеть! – распоряжался Тынис.

До чего же странно! В кромешной темноте все звуки сделались какими-то гулкими и жуткими. Казалось, будто дышу удивительно громко, а кеды опускались на ступени лестницы с гулким стуком.

– Ай! – Но это что-то пугающе-шевелящееся и теплое оказалось рукой Тыниса.

– Что ты вопишь? – рассердился он. – Осторожно, здесь одна ступенька разломана.

– Давай вернемся, мои глаза к этой кромешной тьме не привыкнут, я же не сова.

– Не боись! – сердито прикрикнул Тынис. – Ничего еще не случилось!

– А что должно случиться?

Не отвечая, щупая рукой стену, он двигался дальше, вперед. Я следовала за ним по пятам.

– Ого-го-го! – вдруг изумленно воскликнул Тынис. – Гляди-ка, тут-то этот потайной ход и начинается.

– Не вижу! – пожаловалась я.

Он засмеялся.

– Да, не видно, но рукой можешь пощупать. Тут погреб сужается, теперь ход сворачивает правее. Чертовски глупо, что я не догадался прихватить с собой фонарик.

Следом за Тынисом и я попала в узкий ход, куда взрослый человек едва ли поместился бы, здесь я почти упиралась головой в потолок, и даже сквозь волосы ощущались холод и сырость камня.

– Ну, все еще отказываешься от пятой части сокровищ? – спросил Тынис.

Я молчала, думала, что действительно странно, как это никому из нас до сих пор не пришло в голову исследовать погреб. Может быть, здесь действительно спрятаны сокровища?

Дверь погреба скрипнула, и на лестнице появилась широкая полоса света.

– Тсс! – Тынис закрыл мне рот рукой.

Кто-то спустился ступеньки на две и крикнул:

– Ау! Кто тут?

Мы затаили дыхание.

– Есть тут кто-нибудь?

Это был новый учитель Рейн Сельге. Видимо, его глаза тоже не привыкли к темноте. На следующей ступеньке он, оступившись, едва не полетел вниз. Тихонько ругнувшись: «Вот черт!» – он повернул обратно. Дверь закрылась, полутьма опять сгустилась в кромешную тьму. И в темноте был ясно слышен щелчок запираемого замка.

– Раззява! – озлился на меня Тынис. – И угораздило же тебя оставить ключ в замке!

– Сам ты его оставил! Ты же отпирал замок.

– Большое спасибо! А кто этот ключ принес? Да я еще полчаса назад и понятия о нем не имел. Так что – сама виновата!

Слезы подступили к глазам. Ну кто мне велел лезть сюда, да еще с таким… сосланным на перевоспитание! Могла бы преспокойно сидеть дома и читать что-нибудь. Могла бы пойти в лес, полакомиться полуницей. Представив себе полянки между сосен, где растет полуница, я еще больше погрустнела: тепло, свет и сладкие ягоды – все это, казалось, где-то очень далеко. А в погребе не было ни лета, ни осени, были только холод, тьма и постоянная сырость.

– Погоди-ка, я посмотрю, а вдруг замок не закрылся, – сказал Тынис. – Не хнычь!

Я полезла следом за ним вверх по ступенькам. Хотя он был сердитым и глупым, но оставаться одной в подземном ходу… При одной мысли об этом меня охватил ужас.

– Ого, здесь есть ручка! – обрадовался Тынис.

Но конечно, дверь ему открыть не удалось, зато ручка, оторвавшись от двери, оказалась у него в кулаке. Между двумя створками двери в щелку, тоненькую, как нитка, проникал лучик света.

– Да если бы я и взяла ключ с собой, никакой пользы нам все равно от этого не было бы. Висячий замок закрывается без ключа, а отсюда, изнутри, открыть его было бы невозможно.

– Не скули, выберемся мы отсюда! Обязательно кто-нибудь явится! – считал Тынис.

– Но этот новый учитель может уехать на ночь в город, у него ведь квартиры здесь нет, – рассуждала я вслух. – А второго ключа от этого погреба, насколько я знаю, не существует.

– Ах, не паникуй! К ночи они обязательно начнут нас искать! Ну, и кто скажет, что этот потайной ход никуда нас не выведет? Пойдем, попробуем!

Мне казалось, что в погребе становилось все холоднее. Но глаза мои начали наконец привыкать к темноте. Правда, тут не на что было смотреть – только быстро двигавшаяся впереди фигура Тыниса, потолок и стены. Внезапно Тынис куда-то пропал, словно сквозь землю провалился. И провалился-таки! Наш потайной ход окончился глубокой ямой, куда и я чуть было не свалилась.

– Ч-черт! – ругнулся Тынис.

– Ты жив? – испуганно спросила я, стоя на самом краю ямы.

– Кажется, вывихнул ногу. Что это за яма тут такая?

– Небось это и есть потайной ход, он ведет через земной шар прямо в Америку! – пошутила я.

Тынис не ответил.

– Да ты жив ли? – Я нагнулась над краем ямы и догадалась, что где-то там в глубине всхлипывают.

– Не нервничай, они непременно начнут скоро нас искать! Слышишь, Тынис!

И вдруг словно бы невидимая рука подняла Тыниса. Яма оказалась не такой уж глубокой. Просто он сидел там на корточках, а когда встал, его руки дотянулись до края ямы.

– Угадай, что я тут нашел? – спросил Тынис хмуро и добавил, не дожидаясь моего ответа: – Само собой разумеется, ржавый молочный бидон! Забавно, да?

Ничего забавного в этом не было, но я никак не могла сдержать смех. Смеялась так, что из глаз покатились слезы, и повторяла: «Пятая часть бидона достанется мне!» И хохотала во все горло.

– И с кем же я только связался! Сиди в этой дурацкой яме, в этом дурацком погребе, как в тюремной камере, да еще с сумасшедшей! – возмущался Тынис. – Замолчи! Лучше помоги мне как-нибудь вылезти отсюда!

– Если бы это был потайной ход прямо в Америку, яма была бы гораздо глубже, а эта не такая уж и глубокая! – заметила я, все еще похохатывая.

– Ногами не на что опереться, сплошь гладкая каменная стенка! – жаловался Тынис.

В кинофильмах часто показывают, как альпинисты вытаскивают друг друга за руку из пропасти. Какой же силой они должны обладать! Во всяком случае, моя помощь Тынису чуть было не кончилась тем, что и я бы оказалась в яме. Он выбрался лишь с третьей попытки, когда встал на старый бидон. Олав или Мадис наверняка бы вылезли из ямы и вдвое глубже без моей помощи, да еще бы небось и бидон с собой вытянули. Но что поделаешь, сама ведь я виновата, что попала в это погребное заточение с таким хвастуном и слабаком…

После игры в альпинистов погреб казался мне еще холоднее и жутче. Хотелось есть, и настроение становилось все печальнее.

– Ну что мне стоило догадаться захватить с собой хотя бы коробок спичек! – сокрушался Тынис. – Но тетя постоянно вынимает спички у меня из кармана, наверное, боится, что я курю.

– А еще нам следовало бы прихватить с собой топливо, котелок и всевозможные продукты. Да и зимняя одежда не помешала бы, – задиралась я.

– Смотри, не начни снова хихикать. Жуткое чувство было, когда ты смеялась, как ненормальная. Точно, как в фильмах ужасов.

– Не бойся, мне больше совсем не до смеха. А привидений здесь тоже нет! – сказала я и почувствовала, как по спине от страха побежали мурашки. Ведь каждый ребенок знает, что привидений и духов не существует, а все-таки делается жутко, как подумаешь, что сидишь на ступеньках в холодном погребе, да еще в темноте.

И будто назло, Тынис принялся рассказывать страшные истории про вампиров, разбойников и мертвецов. Я зажала уши руками и смотрела на тоненький, как ниточка, лучик света, тянувшийся в щель между створок двери, словно спасательный шнурок снаружи, где было светло, тепло, солнечно… Но это не помогло, я все равно слыхала именно те слова, которых не хотела бы слышать: клыки, гроб…

И вдруг я услыхала топот бегущих ног и голос:

– Ищи! Ищи! – кричал Олав, и тут же щелочку между створками двери закрыло что-то черное. Это была Леди, которая повизгивала, почуяв, видимо, мой запах. Я обрадовалась, и мои страхи мгновенно улетучились.

– Проклятье! – процедил Тынис сквозь зубы, словно появление Олава его расстроило.

– Олав! – крикнула я.

Олав попытался заглянуть в погреб сквозь щелочку между створками двери.

– Кто тебя туда посадил? – спросил он.

– Разве замок закрыт? – услыхала я голос Мадиса.

Я была так рада, что попыталась бы погладить мальчишек, если бы могла просунуть в щель хоть палец.

– Слушайте, найдите этого нового учителя как можно быстрее, пока он не уехал в город. Ключ, наверное, у него. Во всяком случае, замок закрыл он. Но может быть, он отнес ключ обратно в отцов… ну, в директорский кабинет. Ключи висят рядом с черным шкафом, и на бирочке этого ключа буквы «М» и «П», – торопливо объясняла я.

– Это значит «Мученица Пилле»? – спросил Мадис.

– «Молочный погреб», балда! – крикнула я. – Только давайте побыстрее, а то тут можно превратиться в сосульку!

– Ясно! – сказал Олав, свистнул разок и крикнул: – Леди, пошли! Сегодня у нас опять день великих дел!

– И надо же было, чтобы именно они сюда приперлись! – недовольно проворчал Тынис.

И тут я не выдержала:

– А кого же ты сюда ждал? Шведского короля или заврайоно?

Гораздо спокойнее было сидеть в погребе, зная, что Олав и Мадис уже ищут ключ. Даже если они и не найдут его, то что-нибудь придумают, в крайнем случае, сорвут замок, но доведут дело до конца. Не так, как Тынис, который сперва хочет любой ценой найти сокровища, а потом не может вылезти даже из неглубокой ямки.

Вскоре Леди опять повизгивала за дверью, а издали слышался голос Мадиса:

– Начинается представление: «Освобождение девицы Сийль из подземелья!» Главные роли исполняют педагог и два храбрых рыцаря!

– Знаешь, почему я не хочу, чтобы другие знали про ту яму в погребе? – шепнул мне Тынис. – Там, в бидоне, что-то есть!

5

До чего же светло и тепло было на улице, аж глазам стало больно.

– Ого! – крикнул Мадис, когда увидел нас с Тынисом, стоящих на ступенях. – Еще один рыцарь претендует на главную роль! «Рыцарь-нос в земле», если не ошибаюсь?

По выражению лиц всех мальчишек нетрудно было понять: эта встреча их не обрадовала.

– Да-а, с вами не соскучишься! – сказал учитель Сельге. – Я же переспросил несколько раз: есть ли тут кто, но мне почему-то не ответили!

– Почему же вы не ответили, когда учитель задал ясный вопрос? – упрекнул нас Мадис.

Я ждала, что скажет Тынис. Прозвище «Рыцарь – нос в земле» ему действительно подходило, такое у него было заплаканное и испачканное землей лицо. Но он вдруг глянул на свои ручные часы и объявил:

– Ой, я должен бежать домой, тетя, наверное, уже заждалась. И жутко есть охота.

– Пламенный привет тете! – крикнул Мадис ему вслед.

У меня в желудке тоже была абсолютная пустота, но мне казалось, что следует все же как-то объяснить этот наш поход в погреб. Я сказала:

– Тынис с чего-то взял, что там, в погребе, могут таиться всевозможные сокровища. Я-то ему не верила. Помнишь, Олав, как мы однажды уже лазали туда? Но на всякий случай принесла ему ключ и…

– Нашли? – Учитель усмехнулся.

– Ах, не было там никаких сокровищ! Только один заржавевший бидон валялся в какой-то яме. Тынис свалился туда прямо на него!

– Вот ведь как бывает, – сказал Олав. – Некоторые ищут сокровища, а другие – теряют. У Мадиса пропал бумажник с деньгами.

– Да ты что? Со ста двадцатью рублями?

– Так и есть. Сто двадцать ре семьдесят шесть коп исчезли, будто корова языком слизнула… – сказал Мадис грустно. – Хорошо еще, что я обнаружил пропажу, когда пошли на шоссе. Я хотел купить билеты Олаву и себе на автобус, сунул руку в карман… и… нету! Если бы это выяснилось только в городе, попали бы мы в передрягу! Пришлось бы пешком домой возвращаться.

– А на автобусной остановке вы поискали? – спросил учитель.

– Поискали, и весь путь, каким шли туда, осмотрели, – объяснил Олав. – Вот только окрестности школы еще не обшарили. Я взял с собой Леди, может, она найдет. Хотя она и легавая собака, но у нее очень мощное чутье.

– И эти деньги особенно сильно пахнут потом, – заметил Мадис. – Чтобы их заработать, пришлось и побегать, и попрыгать…

Учитель изумился:

– Ого! Ты что же, спортсмен-профессионал?

– Просто у меня в стаде были такие профессиональные коровы, которые постоянно занимались легкой атлетикой! – Мадис усмехнулся. – Потом, когда мать научила, что стадо надо поворачивать так, чтобы головы всех коров были направлены в одну сторону, жизнь стала немного поспокойнее… Ах, можно было бы просто бездельничать, если бы я знал наперед, что деньги просто исчезнут.

– Ничего не исчезает и не возникает, а просто меняет состояние и образ, – сказал учитель. – Как выглядел твой бумажник?

– Коричневый такой, старый, застежка-молния с одного края немножко оторвана. И на нем написано печатными буквами: «МАМЫ КАШЕЛЕК». Это я накалякал, когда еще был маленький. Он сегодня был при мне, я еще его показывал, похвалился, что поедем с Олавом в город за покупками. Потом я забежал домой, отнес новые учебники и сразу рванул на автобусную остановку, Олав ждал меня там.

– Может, бумажник дома остался?

– Я теперь туда даже показаться боюсь! – Мадис покачал головой. – Мой старик сразу мне всыплет, как услышит, что все деньги пропали.

– Я пойду с тобой, – предложил учитель Сельге. – Должен же я посещать дома своих учеников. Очень возможно, что кошелек ждет тебя дома на столе. Надеюсь, теперь-то уж можно запереть дверь погреба, или там еще кто-нибудь остался? – обратился учитель ко мне.

– Нет, больше там никого нет.

Я надеялась, что Олав пойдет домой вместе со мной, но и он решил пойти с Мадисом. Конечно, ведь у Мадиса большая беда. Если бы у меня пропали десять рублей из коробки, где я их храню, я бы тоже совсем не обрадовалась. Но мне отец с матерью покупают всю одежду за свои деньги, и десятка в коробке – просто «мои деньги», и никто не спрашивает, где и на что я их истрачу. Бедняге Мадису придется теперь начинать новый учебный год опять в старом костюме…

Мама уже успела вернуться домой, сидела за роялем, но не играла. Я тихонечко подкралась к ней сзади и закрыла ей глаза, как мы обычно делаем в классе, мол, угадай, кто это? Мама вздрогнула и сбросила мои руки.

– Пилле, пожалуйста, оставь свои детские выходки! В кухне на плите котлеты с картошкой, огурцы возьми в холодильнике… Будь добра, ешь и оставь меня сейчас в покое!

– Ты не в духе?

– Нет, в духе! Но мне хотелось бы знать, могу я один раз немного побыть одна? Совершенно одна! И чтобы никто мне не мешал.

– Конечно, можешь, – согласилась я и пошла в кухню.

Котлеты были уже остывшие, чуть теплые, но вкусные, соленоватые. У еды в одиночку то преимущество, что можешь спокойно пристроить рядом с тарелкой книгу и, жуя, лететь вместе с Нильсом Хольгерссоном. За чтением забываются домашние заботы и неприятности. А было похоже, что плохие настроения всего мира собрались в этот день в Майметса.

– Отец скоро придет? – крикнула я через дверь, подумав о том, что для него надо бы разогреть котлеты.

Мама помолчала минутку и потом ответила раздраженно:

– Откуда я знаю! Для него ремонт в классах важнее, чем то, что дома, в ванной, кран подтекает, и газ в баллоне на исходе. Ночевать-то он все-таки придет!

Вот тебе и на! Обычно отец и мать всегда в согласии, а если иногда и спорят, то потихоньку и только в своей комнате…

Кран в ванной! Он подтекает у нас уже год, я даже привыкла к тому, что ночью, в тишине, из ванной слышно, как равномерно каплет из крана: тильк! тильк! тильк! Но ведь газовые баллоны мать всегда заказывает сама: звонит в контору, платит в отделении связи три рубля и через несколько дней двое крепких мужчин привозят красный баллон.

Плохое настроение матери прилетело, словно муха, из комнаты, где стоит рояль, в кухню и стало досаждать мне.

«У старого бога за пазухой», – говорит Мадис. Ну что это за жизнь, если «старый бог» все время занят только школой! Да и мать, пожалуй, всегда больше беседовала с гадкими мальчишками из группы продленного дня, чем со мной. А в прошлом году ей в придачу к урокам пения пришлось вести еще и химию, так что мой дневник она видела только по воскресеньям, когда я просила ее подписаться в конце страницы. Когда же мать увидела, что я вдруг получила по математике три тройки подряд, она нахмурилась и сказала: «Уж тебе-то следовало бы быть пособраннее!» Вот тебе и «за пазухой»! Помощи родному ребенку никакой! Я тогда не стала говорить ей, что Труута делает все домашние задания вместе с матерью, а за то, что она исправила тройку по русскому языку на четверку, мать купила цветной телевизор. Хорошая отметка дочери – это для родителей Трууты событие, как она сама рассказывала. И по случаю такого события опустошают теплицу и везут на рынок цветы или помидоры, продают и на вырученные деньги покупают телевизор.

У нас есть цветной телевизор, но в июне он испортился и немо стоит в углу. То мастеру некогда было заняться ремонтом, то отец был в отъезде, то мать – на курсах в городе Вярска.

– Летом как раз полезно дать глазам отдых, – сказала мама только вчера и добавила, заметив, наверное, мое разочарование: – Вот минует первое сентября, начнется учебный год, отец сам привезет мастера.

Но, знамо дело, после первого сентября будет День учителя, затем – конец четверти, затем – Новый год… Большинство детей из нашего класса верили еще в первый школьный год, что Дед Мороз действительно существует, но я уже в трехлетнем возрасте знала, что к концу новогодних выступлений учеников в школьном зале отец натягивает красное пальто, приделывает себе ватную бороду, берет мешок с подарками и стучит в дверь зала: «Здравствуйте, детишки! Туда ли я приехал, это Майметсская школа?»

Рассказывать об этом другим детям мне было запрещено, чтобы не испортить этим их новогоднего праздника… Но все равно теперь мальчишки спрашивают перед каждой школьной елкой: «Пилле, а твой папс и в этот раз тоже будет изображать Деда Мороза?» Я в ответ: «Нет, нынче явится Дед Мороз с Севера!» Мальчишки на это: «Ой, как жаль! Дир – такой хороший Дед Мороз!»

Конечно, исполнять эту роль отцу легко, ведь он прекрасно знает округу. Он учил тут всех детей, помогал старым людям оформлять получение пенсии. Отец умеет со всеми поддерживать хорошие отношения. Вот бы нам поехать куда-нибудь иной раз всей семьей, но это никогда не удается. Когда у мамы был отпуск, отец с печниками ремонтировал школьное отопление, а вместе с хозяином хутора Кайду косил траву на спортплощадке и вокруг школы и даже исполнял обязанности трубочиста, потому что настоящий трубочист не согласился чистить две старинные трубы, торчащие на гребне крыши, заявив, что из-за этих древних глупостей не станет рисковать своей жизнью. Отец обвязался веревкой вокруг пояса, взял у трубочиста его инструменты и сделал эту работу сам. Когда он спустился с крыши, его руки и щеки были черней, чем у самого профессионального трубочиста. Мама спросила: «Неужели ты и в самом деле не боялся там, на крыше?» Отец ответил: «Конечно, боялся. Боязнь высоты у меня в крови с детства. Но ведь ничего не поделаешь, другого выхода не было, оставлять дымоходы нечищеными опасно!»

К этому «другого выхода не было» и «ничего не поделаешь» я уже привыкла. Ничего не поделаешь, нет времени исправить телевизор. Ничего не поделаешь, в дом отдыха в Отепяя нынче не поедем, хотя единственный в семье ребенок уже четвертый год подряд приносит из школы Похвальную грамоту… Труута, у которой просто хорошие отметки в табеле, поехала в награду за это с тетей в Ялту.

«Зависть – гадкое чувство, принижает человеческое достоинство, – сказал отец, когда я завела с ним речь об этом. – Может быть, поедем будущим летом всей семьей в Карелию, у меня там есть друг».

И что же мне оставалось? Надеяться! Другого выхода не было! И ведь до чего же хорошо было Нильсу Хольгерссону: стоило слегка обидеть гуся-отца – и тотчас его несли в далекое путешествие!

Я слышала из кухни, что отец вернулся домой. Ему пришлось пройти такую же полосу препятствий, как и мне давеча: сначала он обменялся несколькими фразами с матерью, сидевшей за роялем, и затем направился прямиком в кухню.

– Приятного аппетита! Пилле! Читать за едой нельзя!

– А разве директору полагается чистить трубы?

Отец покачал головой:

– И что за муха вас обеих укусила? Между прочим, твой новый классный руководитель сказал, что выпустил тебя из заточения в погребе. Кто позволил тебе лезть туда?