Текст книги "Цвет надежды"
Автор книги: Ledi Fiona
Соавторы: Наталья Способина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 83 (всего у книги 92 страниц)
– Удачи, Драко. Я жду вас с Нарциссой.
– Мы оба любим черный чай, – нервно усмехнулся Драко.
– Я помню.
И перед тем, как шагнуть в камин, он вдруг сорвет с пальца фамильный перстень, с которым не расставался четыре года, и протянет его Снейпу.
– Я потом заберу.
Рука зельевара не замедлится ни на миг, потянувшись за артефактом. Возможно, на перстне заклинание от чужаков, и принявшего его ждет опасность. Но в такие минуты об этом не думают. В такие минуты просто делают то, что велит сердце.
* * *
Северус Снейп сидел за своим письменным столом и смотрел на чернильницу. В голове крутился миллион мыслей, но он привык их систематизировать. Эмоции не доводят до добра. Вот Северус и пытался просчитать все последствия их действий хладнокровно.
Письмо от Нарциссы он получил раньше, чем от Люциуса. В нем она путано пыталась объяснить, зачем едет в имение. Дом Фаргуса Блэка был защищен от визитов всех, кто не носил фамилию Малфой. И это была первая ошибка Нарциссы. Если бы она чуть раньше рассказала, что намерена делать, Северус бы обязательно отсоветовал. Но теперь горевать поздно. Была проблема. И ее нужно было решать.
Люциус сумел попасть в дом и каким-то образом убедил Нарциссу в том, что она должна отправиться в поместье. Что это было? Заклинание? Вряд ли. Тогда бы она не смогла написать это письмо и, тем более, поставить защиту на дом. Мудрое решение немного запоздало. Значит, она поехала добровольно. Причину Северус видел в одном – попытка защитить Драко. Нарцисса поняла, что они непременно вытянут Драко из Хогвартса. По доброй воле или нет, но он окажется в имении. Она и написала-то письмо без особой надежды, что Северус сможет удержать сына в школе. Скорее для того, чтобы он что-нибудь придумал. Сама же решила быть на месте событий.
Интересно, был ли у нее план? Ведь в ее присутствии от Драко можно будет добиться всего, чего только пожелает Темный Лорд. Она не могла не осознавать этого. Или же… Нарцисса решила повторить то, что некогда сделала Лили Эванс. При этой мысли в груди глухо заныло. Материнская защита. Если мать гибнет, защищая сына, он становится… почти неуязвим и неправдоподобно везуч в схватках со смертью. Особенно против тех, кто когда-то спровоцировал эту защиту. Вот оно.
Северус откинулся на спинку стула и неверяще посмотрел в стену. Как же он сразу не понял? Как позволил Драко уйти, не предупредив об этом?!
То, что Нарцисса могла так поступить, казалось, с одной стороны, логичным, а с другой – чертовски неправдоподобным, потому что… потому что с Лили все понятно. Она когда-то училась в школе авроров и, возможно, творила защиту на всякий непредвиденный случай. Скорее всего, она предполагала, что на их дом однажды могут напасть. Мысли о Лили всколыхнули в душе привычную волну тупой боли.
Северус сделал глоток остывшего чая и устало потер лоб. Нарцисса… Нарцисса делала это сознательно. И чертовски глупо. Потому что Лорд наверняка подобное предвидел и больше не попадется на ту же удочку; тем более что он никогда не доверял Нарциссе и, кажется, все эти годы ждал от нее чего-то в этом роде. А еще Северус вдруг понял, что так поступить может только совершенно отчаявшийся человек. Человек, которому не на кого положиться в этой борьбе. Только на себя.
Почему? Ну почему она не посоветовалась?! Боялась того, что он станет отговаривать? Разумеется, он стал бы. Но не из-за того, что боялся ее потерять. Не только из-за этого. Шаг Нарциссы – это сплошные неконтролируемые эмоции. Если бы она хоть чуть-чуть подумала головой, то увидела бы всю глупость своей затеи.
Странно складывается жизнь. Мариса… Теперь Нарцисса… их защита была призвана спасти одного-единственного человека. И очень скоро Драко сам это поймет. И что тогда? Согласится ли он с такой ценой за свое спасение?
Это – тупик. То, что Драко не оставит Нарциссу там, Северус понял сразу. Безошибочным чутьем, по тем оттенкам эмоций, которые появились в последние месяцы у мальчика при словах о матери. Северус осознавал, что это – безумие. Вряд ли семнадцатилетний волшебник сможет что-то противопоставить силе, с которой столкнется. Он же не Поттер, который может наклониться завязать шнурок, избежав тем самым летящего заклинания. И все потому, что звезды так легли. С Драко все иначе.
Северус быстро встал из-за стола и прошелся по кабинету. Он упустил время. Он! Как он мог не додуматься сразу?! Да, сначала он был обеспокоен отъездом Драко… А все Грейнджер. Сама что-то напутала и его ввела в заблуждение. Но потом-то! Потом!
Мысли вернулись к письму Люциуса. И где-то на дне души шевельнулась надежда. Сначала, увидев гербовую печать, Северус почувствовал волну злости, но прочитав несколько строк, так и прирос к месту. Первой мыслью было: это писал не Люциус.
Однако проверка показала, что строки выводил именно Малфой-старший. Причем писал не под действием империо. Слишком… настоящим было письмо. За долгую жизнь человека, работающего на две стороны, Снейп повидал всякого. Он видел письма, написанные под воздействием заклинаний рукой, дрожащей от боли, страха, гнева. Порой письма были логичны до оскомины. Значит, писались под чью-то диктовку. Такие письма были видны по первым строкам. Это же письмо было… пустым. Северус не к месту вдруг вспомнил о том, как однажды, еще работая в лавке Олвана, возвращался домой по темной улице. Мог бы вернуться камином, трансгрессировать, но предпочел идти, слушая шорох листьев под ногами. В ту пору он любил думать на ходу. На темной и неприветливой улице горел один-единственный фонарь. Тускло-желтый, раскачивающийся на осеннем ветру. Словно кусок чужого солнца, пойманный и запрятанный в прочную клетку за толстое стекло. Тогда Северус подумал об одиночестве. Одинокое пятно среди черноты. Этот же фонарь он вспомнил, скользя напряженным взглядом по строчкам, написанным Люциусом. Почему?
В письме не было ничего и в то же время было все… Как объяснить? Люциус рассказал о том, что Нарцисса прибыла в поместье, и он хотел бы видеть Драко дома на зимних каникулах и просит Северуса поговорить с сыном.
Вот эти-то строчки и заставили зельевара так сжать пальцы, что хрустнуло и разлетелось на кусочки длинное перо. Так непохоже это было на всегда спокойного и заносчивого Люциуса. Впервые не было снисходительности, не было пренебрежения. Была… усталость. Старший Малфой словно перекладывал ответственность на кого-то более сильного. Ведь прекрасно понимал, что Снейп сам решит, поговорить с Драко, или же сделать вид, что письма не было. Что это было? Доверие? Вряд ли… Скорее осознание того, что Северус может сделать что-то из того, что сам Люциус сделать уже не в силах.
Северус вспомнил, когда видел гордого отпрыска старинного рода в последний раз. Это было в банке Гринготтс, куда Северус заехал по делам Хогвартса, а Люциус, видимо, по своим собственным. Малфой в дорогом костюме выделялся на фоне темной стены грубой кладки изяществом и неистребимым налетом изысканности. Словно драгоценный камень на фоне неподходящей ему оправы. Он поприветствовал Северуса легким кивком и тут уже отвернулся, давая понять, что совсем не расположен беседовать с деканом собственного сына. Тогда душу кольнуло подобие досады. Прошло много лет, но Северус до сих пор болезненно воспринимал пренебрежение к собственной персоне.
А вот сегодня это письмо. Хотел бы он видеть глаза Люциуса в тот момент, когда писались эти строки. Почему-то казалось, что привычного самолюбия в его взгляде не было вовсе. А еще к письму прилагался чистый лист пергамента. Точно Люциус по ошибке не заметил, что пишет на двойном листе. Но Северус слишком хорошо понимал, что в такие минуты подобных случайностей не допускают. Даже ему пришлось повозиться с заклинанием. На чистом листе проступили строки. Читая подробный перечень имущества, переходящего в наследство Драко, список необходимых процедур для вступления во владение той или иной вещью, тайны старых семейных реликвий, Северус все больше мрачнел. Он не был готов к такой мере ответственности и вместе с тем понимал, что это теперь его ноша. Странно распорядилась жизнь. Именно ему доверили судьбу своего сына одновременно Нарцисса и Люциус. И если с Нарциссой все было понятно, то шаг Люциуса просто сбил с толку.
А потом Северус подумал о Драко. О мальчике, мать которого решилась на последний отчаянный шаг, обреченный на провал, в этом Северус не сомневался, а отец вот так устало и без особой веры в успех вложил судьбу сына в чужие руки. И понял, что готов на многое ради того, чтобы еще раз увидеть улыбку старосты своего факультета.
Нужна помощь. Помощь сильного мага.
Альбус Дамблдор был против того, чтобы Драко знал о письмах. Он все еще надеялся защитить мальчика и никак не желал соглашаться, что защита и сокрытие правды – это совершенно разные вещи, и что Драко должен принять решение сам. Однако прав Дамблдор был в одном. В Северусе, негромко доказывающем директору необходимость оповестить Драко, в тот миг говорила не только забота о старосте, но и мысли о Нарциссе. И с этим декан Слизерина даже не стал спорить.
Они сошлись на том, что Драко нужно рассказать о письме Нарциссы. Про характер письма Люциуса не было сказано ни слова. Почему? Оно мало что меняло в расстановке сил, но могло сбить Драко с толку, дать надежду на то, что могло не сбыться. И Северусу очень не хотелось, чтобы Драко испытывал иллюзии, отправляясь домой. Вдруг зельевар ошибся, и Люциус в этом письме не был честен? Когда видел за свою жизнь так много, не веришь порой даже себе. Что уж говорить о других.
И вот теперь оставалось ждать. Драко отправился в поместье, нервно теребя серебряную цепочку на шее. К древней магии, наложенной на него Марисой, добавилось одно новое заклинание. Единственный шанс Драко. Ему нужно просто оказаться рядом с Нарциссой. Дамблдор повторил это несколько раз, на что мальчик сосредоточенно кивнул, закусив губу. Голубые глаза старого волшебника внимательно смотрели поверх очков-половинок, и сильная рука сжимала мальчишеское плечо. Он только что пообещал, что Драко не будет один там, в ставшем вмиг враждебным доме. И Драко снова кивнул, хотя верил в это, кажется, с трудом.
Не верил и Северус. Конечно, он верил в почти безграничную силу Дамблдора. Но вот это маленькое «почти» заставляло бестолково переставлять с места на место предметы на письменном столе и то и дело поглядывать на часы. Северус ненавидел бездействие. Почти так же, как в далекой молодости компанию гриффиндорцев.
* * *
Как медленно тянется время, когда чего-то ждешь, и как летит оно, когда ты счастлив. Как хочется порой ускорить его бег, а порой остановить навеки.
Гермиона бродила по опустевшему замку и сама не замечала, куда несут ее ноги. Несколько раз с удивлением обнаруживала себя в самых отдаленных частях замка. Причем часто при помощи отчитывающих ее портретов.
Она не пошла на праздничный обед – потребность в еде отпала, как нечто ненужное, а сидеть просто так рядом с друзьями, пытаясь делать вид, что все прекрасно, было выше ее сил. Все силы остались там – в музыкальной гостиной. Сначала Гермиона пошла в сторону гостиной Гриффиндора, но столкнулась с друзьями и поняла, что совершила ошибку. К счастью, Аманда не отпускала Рона от себя ни на миг, и он ограничивался тем, что бросал на Гермиону взгляды, обещающие допрос с пристрастием. Кэти же так крепко держала Гарри за руку, что он, кажется, чувствовал себя неловко – они парами, а Гермиона одна. И при этом обидеть свою девушку, высвободив руку, все же не решался.
Гермиона перебросилась с друзьями парой слов, пообещав, что подойдет в главный зал попозже, наблюдая, как Кэти прижимается щекой к плечу Гарри, и ее волосы липнут к его подбородку.
Кажется, друзья не очень хотели отпускать ее одну, но им пришлось.
Бродя прохладными коридорами, она отчаянно хотела увидеть его силуэт. Но встретила всего-то двоих людей. Один раз Филча, и выслушала от него бурчание по поводу шатающихся бездельников, второй раз какого-то младшекурсника. Его не было. Он уже казался несбыточным сном. На смену слезам и отчаянию пришло отупение.
Через какое-то время Гермиона почувствовала, что замерзла. Эта часть замка отапливалась плохо, и когда метель дула в окна, стылый ветер летал по коридорам, задувая факелы на стенах.
Гермиона повернула в сторону гостиной. Наверное, праздничный обед закончился. Значит, там будут любопытные взгляды. Девушка вздохнула. Все равно придется когда-нибудь туда входить. И рассказывать. Рассказывать свой страшный сон.
В гостиной сидела лишь Джинни. Видимо, она не пошла на праздничный обед, или же просто быстро вернулась. Джинни сидела в кресле, в котором обычно располагался Гарри, и листала какой-то журнал, закинув ногу на ногу. Она была одна в праздничный день. Гермиона почувствовал смесь досады и благодарности. Девушка явно ждала ее.
Младшая Уизли взглянула на Гермиону мельком, потом вновь вернулась к журналу, но тут же взгляд метнулся обратно, и Джинни прижала ладонь к губам. В голубых глазах появился испуг.
Гермиона молча покачала головой, давая понять, что разговаривать сейчас просто не может. Она направилась в свою комнату. Не хотелось быть одной, но слушать советы или выворачивать душу наизнанку хотелось еще меньше.
Джинни молча пошла следом.
В комнате царил порядок. Везде, за исключением стола, на котором пергамент был разбросан и смят.
Гермиона села на кровать. Джинни опустилась рядом.
– Хочешь чего-нибудь?
Гермиона повернулась к девушке. Почему она всегда считала, что их с Джинни не связывает дружба? Из-за осадка, оставляемого ревностью сестренки Рона насчет Гарри? Но ведь в моменты, когда Гермионе была нужна помощь, рядом оказывалась именно эта девочка. Именно она порой умела смолчать в самый подходящий момент. Гермиона улыбнулась.
– Спасибо тебе, Джин. Ты… здорово, что ты есть.
Джинни улыбнулась в ответ, хотя взгляд по-прежнему был выжидающий.
Гермиона произнесла:
– Он вчера ушел, – она взмахнула рукой, пытаясь что-то сказать. – Я… соврала ему летом. Думала, что это неважно, что все равно так далеко у нас не зайдет. К тому же он… он… В общем, помолвлен. Почти. А я вчера случайно проговорилась, и он ушел. Знаешь, самое страшное то, что он поверил мне тогда, когда я врала, и не поверил теперь, когда я говорила правду. Смешно.
Джинни смотрела на Гермиону и не узнавала. Рассудительная, строго следующая правилам и нормам? И больше всего удивляло не то, что Гермиона могла обманывать или встречаться с помолвленным человеком. Нет. Все – люди. Все совершают ошибки. Удивляло то, насколько для нее это важно. Джинни никогда бы не могла подумать, что прагматичная Гермиона может походить на бледную тень самой себя из-за… любви.
– Может, тебе стоит с ним поговорить? – осторожно произнесла Джинни.
Гермиона усмехнулась.
– Я попробовала.
– И?
– Он вежливо выслушал и ушел. Снова.
– А что сказал?
– Ничего.
– Вообще ничего?
– Ни слова, Джин! Ни одного.
– Странный он. Даже не упрекал?
– Молчал. Просто молчал. Наверняка знал, что это – хуже всего.
– Знаешь, мне, конечно, сложно что-либо говорить, я его не знаю, но попробуй подождать. Он должен остыть. Не может же он еще полгода молчать. А глядишь, остынет, и голова заработает. Вряд ли так уж страшен был твой обман.
– Страшен.
– Гермиона, я знаю тебя много лет. Ты не можешь поступать плохо. Просто не умеешь. Так что переставай грустить, приводи себя в порядок и пошли веселиться. Глядишь, встретим его, а он уже в настроении слушать или говорить.
Джинни улыбнулась. Гермиона покачала головой. Все-то у Джинни легко. А может, она права?
– Хорошо. Только у меня к тебе просьба будет. Можешь взять у Гарри Карту Мародеров? Мне она нужна, а объяснить я им пока ничего не могу. Рон уже утром брал ее для меня, что-то соврал насчет своей Аманды. Теперь, чувствую, не успокоится, пока всю правду из меня не вытрясет.
Внезапно Джинни улыбнулась.
– Я же говорю, жизнь налаживается. Карта у меня. Когда ребята шли на праздничный обед, Рон попросил меня подержать ее у себя, потому что в спальню ему было лень идти, а показывать Аманде… сама понимаешь.
Джинни вихрем выбежала из комнаты и через минуту вернулась со старым пергаментом в руке. Пока Гермиона, не знавшая, как ее благодарить, листала пожелтевшие страницы, Джинни прохаживалась по комнате, с преувеличенным интересом рассматривая предметы, которые видела до этого не один десяток раз.
Гермиона сидела на кровати и напряженно всматривалась в старые листы пергамента, выискивая одно единственное имя. И не находила. Никогда еще территория Хогвартса не казалась ей такой неправдоподобно огромной. Страница за страницей, разворот за разворотом. Замок, озеро, квиддичное поле. За эти тридцать минут она узнала о территории школы больше, чем за последние шесть с лишним лет. До рези в глазах она всматривалась в движущиеся точки, вчитывалась в знакомые и малознакомые имена. Пока истина не стала очевидной.
Гермиона Грейнджер вскочила с кровати и бросилась к выходу. Мимо недоуменно глядевшей на нее Джинни, вниз, в гостиную, мимо Гарри и Кэти, обнимавшихся на диване. Сквозь дверной проем. Не слыша окриков, не разбирая дороги.
Джинни Уизли закрыла Карту Мародеров и положила ее на письменный стол. Устало потерла висок и спустилась в гостиную в глубокой задумчивости.
На диване напротив камина сидела недовольная Кэти, рядом с растерянным видом поправлял свитер Гарри. Он смотрел в сторону дверного проема. Потом обернулся к Джинни, что-то сказал Кэти через плечо и шагнул навстречу младшей Уизли.
– У тебя все нормально? – осторожно спросил Гарри.
– Да. А у тебя? – откликнулась Джинни.
Гарри просто кивнул и потер подбородок, потом нос.
– У тебя минута есть?
– Хоть две, – улыбнулась Джинни. – Только Кэти, боюсь, это не понравится.
Гарри оглянулся на свою девушку, помахал ей, та помахала в ответ.
– Нормально. Я спросить хотел… Что с Гермионой?
Губ Джинни коснулась невеселая улыбка. Вот он – Гарри Поттер. Человек, которым она грезила шесть лет своей жизни. Стоит совсем рядом, и она видит свое отражение в стеклах его очков, тонет в зелени его глаз. А он стоит в нескольких шагах от своей девушки, которую обнимал еще минуту назад, и думает совершенно о другой. Джинни ожидала почувствовать привычную ревность. Но вместо нее ощутила жалость. К себе, к нему, к глупышке Кэти и умчавшейся неизвестно куда Гермионе. Ей вдруг захотелось обнять его, потрепать по взлохмаченной шевелюре, но вместо этого она произнесла:
– Этот вопрос лучше задать ей.
– Она молчит, – досадливо отмахнулся Гарри.
– Значит, у нее есть причины. Она большая девочка.
Гарри вздохнул. Джинни проследила, как резко поднялись и опустились его плечи под темно-зеленым свитером, связанным ее матерью. Слева на груди был вышит золотистый снитч. Гарри вряд ли знал, что вышивала его именно Джинни.
– Я… просто беспокоюсь, – выдохнул он наконец.
– Я тоже. Но я уверена, если ей понадобится помощь, она обратится. Так что расслабься и наслаждайся… – Джинни сама смутилась оттого, что хотела сказать и неловко закончила: – …отдыхом.
Гарри приподнял брови, а потом чуть улыбнулся. Джинни улыбнулась в ответ.
Кажется, он хотел еще что-то добавить, но в этот момент в гостиную влетел Рон и направился прямиком к ним.
– Да что же это за дурдом? – возмутился Гарри. – Здесь кто-нибудь шагом ходит?
– Джин, ты мне нужна!
– Что случилось? – в один голос откликнулись Джинни и Гарри.
Вид у Рона был такой, будто с кем-то из родных что-то стряслось.
– Да… ничего не случилось. Мне Джинни… по личному вопросу нужна.
Гарри с Джинни переглянулись и дружно обернулись к Рону.
– Мне совет нужен по поводу Аманды, – недовольно буркнул Рон и, бесцеремонно подцепив сестру под локоть, потянул ее в сторону своей спальни.
Когда Джинни услышала вопрос о Гермионе, ей показалось, что она второстепенный персонаж в каком-то спектакле.
– Рон, давай вы будете мучить ее, а не меня! То ты, то Гарри. Я ничего не знаю!
– Ты с ней общаешься!
– Вы тоже!
– Ты девчонка!
– И?
– Может, у вас женские секреты.
– И ты считаешь, что я сейчас тебе выдам все наши женские секреты?
– Да!
– Рон, прекрати! Я все равно ничего не знаю.
– С кем она ушла с бала?
– Вчера?
– Нет, в прошлом году! – рявкнул Рон.
– Одна, – возвела глаза к потолку Джинни. – Я видела ее одну в коридоре.
– Далеко от гостиной?
– Не знаю. Не помню.
– Гриффиндорец.
– Что?
– Она встречается с гриффиндорцем.
– Шутишь, – откликнулась Джинни, а сама задумалась. В словах Рона был смысл. – С кем?
– Знал бы, не спрашивал, – огрызнулся Рон.
– А на бал она…
– Невилл? – охнул Рон. – Мерлин, она из-за Невилла так переживает?
– Брось, – фыркнула Джинни.
– Ты считаешь, что с Невиллом нельзя встречаться? – обиделся за однокурсника Рон.
– Брось. Ты понимаешь, что я не об этом. Невилл чудесный. Только это не он.
– Почему?
– Да потому что!
– Почему?
– Рон, променять Гарри на Невилла? Для этого нужно сойти с ума!
– А причем здесь Гарри?
– Не причем.
– Джин! Причем здесь Гарри?
– Все. Мне надоел этот разговор!
– Она что-то говорила о Гарри?
– Нет! Да! Ничего из того, что тебе или ему стоит знать.
Они замолчали. Рон, почесывая лоб, смотрел в пол. Джинни, скрестив руки на груди, сверлила взглядом стену.
– Ты все еще переживаешь из-за Гарри? – негромко откликнулся Рон.
– С чего ты взял?
– Показалось.
– Вот именно, показалось. Я пойду.
Рон кивнул. Настроение испортилось окончательно. Когда Джинни уже открыла дверь, она услышала его слова:
– Нет. Не Невилл…
– Почему?
– Часы. Вчера на столе Гермионы я видел мужские часы.
– Могли быть чьи угодно.
– Серебряные.
– Круг сужается, – глубокомысленно изрекла Джинни. – Нам осталось всего лишь спросить время у всех студентов из обеспеченных семей, или подождать, пока Гермиона сама все расскажет. Я – за второй вариант.
Рон что-то пробурчал, но Джинни уже не слышала. Она вышла из комнаты брата и решительно двинулась в сторону спальни. Одеться теплее и пойти на улицу. Надоели эти тайны до чертиков. Пусть сами разбираются, а она побудет зрителем в последнем ряду.
* * *
Гермиона бежала, что было сил, не замечая ничего и никого. Она едва не сбила с ног Рона и даже не остановилась на его окрик. Ей было не до того.
Ей казалось, что Драко сознательно остался на каникулах в школе. Это – его решение. И оно вдруг изменилось. Почему? В первый миг Гермиона подумала: из-за нее. Из-за ее слез, уговоров. А потом вдруг собственная значимость показалась ей нелепой и смешной, и предчувствие беды ледяной лапой стиснуло сердце. Что-то случилось за эти несколько часов, пока она бродила по замку и пряталась в собственной спальне. Что-то… непоправимое.
Гермиона бежала знакомыми коридорами в сторону кабинета директора Хогвартса. Бежала туда, куда пообещала себе не входить с этой проблемой. Но собственное обещание уже казалось нелепым. Повороты, ступени. Все слилось воедино перед лицом беды.
Перед статуей Горгульи она резко затормозила, упершись ладонью в холодную стену, и согнулась в попытке отдышаться. Перед глазами плыли круги, а сама она никак не могла придумать, что делать дальше, как попасть внутрь.
Внезапно Горгулья отъехала в сторону. Гермиона вздрогнула от неожиданности и некоторое время смотрела в открывшийся проем, ожидая кого-нибудь из преподавателей или же самого хозяина кабинета. Но никто не выходил. Коридор был пуст, а дверной проем по-прежнему приглашал войти.
Гермиона шагнула вперед.
В кабинете директора Хогвартса было светло. Десятки свечей витали в воздухе, даря свет и тепло. Весело потрескивал камин, на высоком насесте сидел Фоукс.
Здесь было уютно и… тревожно. Потому что сам хозяин кабинета стоял у приоткрытого шкафа, и лицо его озарялось серебристым свечением, идущим из Омута памяти.
Гермиона слышала об Омуте от Гарри. Видела подобные на иллюстрациях в учебниках, но воочию – впервые. Почему-то, со слов Гарри, она представляла некий неведомый хрустальный чан: светлый, невесомый, как мысли. Омут памяти был толстостенным, и свет, шедший от него, отнюдь не был… светлым. Понятней Гермиона сформулировать не могла. Потом вдруг подумала, что вряд ли здесь одни только радужные воспоминания, поэтому неоткуда быть свету.
Директор наконец обернулся. Глядя на то, как он медленно кивнул ей, словно во сне приподнял руку и указал на кресло, и все это молча, девушка впервые подумала, как же стар директор Хогвартса!
Она послушно присела в указанное кресло. Дамблдор какое-то время стоял напротив шкафа, а потом не спеша двинулся к своему столу. И снова Гермионе показалось, что движения даются ему с трудом. Волшебник опустился на свое место и поднял взгляд на девушку. И не было в этом взгляде привычной веселости, не было лукавого огонька. Лишь усталость и… тоска?
– Извините, – пробормотала Гермиона. – Я не хотела вам мешать. Просто…
– Ты пришла узнать о мистере Малфое…
Даже голос у директора был безгранично усталый. Гермиона кивнула, поджав губы. Мысль о том, что она бесцеремонно ворвалась в не самую подходящую минуту, крепла все больше.
– Что именно ты хочешь узнать?
– Куда он отправился?
– Домой.
– К себе домой? Но… ему нельзя! Это…
– Он так решил.
– Почему?
– У него были причины.
Гермиона дрожащей рукой потянулась к вороту свитера, потом провела ладонью по лбу.
– Там что-то случилось…
Она произнесла это еле слышно, отчаянно не желая знать ответ.
– Когда ты вошла, я как раз собирал воспоминания об этом.
– Вы? – не поверила сама себе Гермиона. – Вы были там?
– В некотором роде.
– Но… поместье ненаносимо. Туда может проникнуть лишь тот, кто по крови Малфой. Я так поняла. Или же по специальному пропуску… Он что-то говорил летом. Только…
– Физически проникнуть туда невозможно. Это правда.
– А как возможно? – затаила дыхание Гермиона.
– Проекция, – просто ответил Дамблдор.
Он говорил с ней, как с равной, считая, что она непременно поймет. Или же просто так устал, что не находил в себе силы объяснять. Знакомое слово отозвалось в мозгу какой-то ассоциацией, впрочем, Гермиона не могла с уверенностью сказать, что понимает, о чем говорит директор. Слишком измучена она была, чтобы так сходу вспомнить. А потом она быстро повернулась к шкафу и, сама не веря своей решимости, проговорила:
– Можно мне посмотреть?
Директор несколько секунд смотрел на нее молча, словно что-то решая, а потом негромко проговорил:
– То, что ты там увидишь, доставит мало радости.
– Я… я… знаю. Но я хочу. Я имею право знать, что случилось. Вы ведь сами знаете. Я не хотела становиться частью этого, но теперь…
– Семнадцать лет – достаточный возраст для принятия самостоятельных решений, – чему-то невесело усмехнулся директор.
Гермиона на всякий случай пожала плечами.
Уже стоя перед шкафом и глядя на склонившегося над чашей Дамблдора, она думала о том, что, возможно, переоценила свои силы, и вряд ли ей хватит мужества увидеть все, что случилось там. Но говорить об этом было поздно. Словно в ответ на ее мысли, Дамблдор произнес:
– Я покажу тебе не все… Незачем тебе видеть, с чего там все началось.
Гермиона набрала в грудь воздуха и склонилась к серебристой поверхности, думая, что непременно должна задохнуться в этой субстанции. Глупая мысль, но она упорно вертелась в голове. Наконец ее носа коснулось что-то на удивление теплое и… бестелесное. Как такое возможно, Гермиона не успела понять, потому что перед глазами все завертелось, и она почувствовала, что ее затягивает в воронку. Все глубже и глубже. Она еще попыталась испугаться, но не успела.
Мгновение, и ее ноги коснулись пола. Когда Гарри рассказывал о своих перемещениях в Омут памяти, материалистку Гермиону больше всего интересовал вопрос: если он здесь – бестелесная субстанция, то почему не проваливается сквозь пол? Вот и сейчас она стояла на полу. На каменном полу, припорошенном снегом. Гермиона быстро огляделась, стараясь привыкнуть к неведомому ощущению собственной бестелесности. Казалось, все было, как всегда, только немного кружилась голова, и сердце колотилось, как сумасшедшее. Но все мысли о собственном самочувствии вылетели из головы, едва она увидела его.
Гермиона попыталась бежать, но ноги приросли к полу от страха и безысходности. В эту самую минуту он осторожно поднимался с пола, придерживаясь о каменную стену. Его руки были стерты в кровь. Наверное, о камни. Он был бледен, и воздух вырывался из его груди прерывистыми хрипами. Гермиона быстро огляделась по сторонам. Судя по всему, они находились на вершине башни поместья Малфоев. Здесь дул ветер, прерывистый и сильный. Ветер развевал светлые волосы Драко, рвал его черную мантию. Ветер подхватывал пригоршни снега и бросал в лица собравшимся. А собравшихся было много. На тесной площадке люди стояли плечом к плечу в противоположной стороне от Драко Малфоя. Темный Лорд стоял чуть впереди остальных, сжимая в руке волшебную палочку. Гермиона впервые видела его так близко, что казалось, можно коснуться рукой. Летом в поместье Малфоев ей хватило того, что он прошел мимо, и сердце словно замерзло. А вот сейчас она не испытывала страха. Лишь ненависть. Ненависть к человеку, превратившему в ад жизни близких ей людей. Она вдруг подумала, как должен был чувствовать себя Дамблдор, находясь так близко и не имея возможности что-то сделать. Хотя… «проекция». Слово всплыло в памяти отрывком из учебника. Проекция… Это древнее заклинание, дающее возможность бестелесного перемещения следом за каким-либо объектом и возможность выброса магической силы. То есть, Дамблдор сегодня мог что-то сделать. Скорее всего, сил при таком бестелесном контакте хватало только на одно-единственное заклинание. Впрочем, Гермиона не была уверена. Помнила лишь, что проекцию фактически нельзя обнаружить. И очень надеялась, что Драко это хоть как-то поможет.
Позади Лорда стояли несколько человек. Лица их были в тени, и Гермиона не могла сказать наверняка, что кто-то из них ей знаком. Слева от Лорда стоял… Люциус Малфой. Гермиона нервно сглотнула и вдруг подумала, что же это за отец, который позволяет, чтобы с его единственным сыном вытворяли подобное. Девушка закусила губу, вглядываясь в бледное лицо этого мужчины. Он стоял, поигрывая волшебной палочкой, и неотрывно смотрел на сына. При этом его взгляд казался Гермионе напряженно-выжидающим. Или же это померещилось в надвигающихся сумерках. Сумерках?
«Время творит здесь презабавные вещи», – вечность назад сказал ей Драко Малфой.
Гермиона оглянулась на юношу. Он все так же стоял, придерживаясь за один из каменных зубцов, обрамляющих башенную площадку. Его дыхание по-прежнему было неровным, а сам он не смотрел на группу людей, изучая истерзанный снежный покров у своих ног.
