Текст книги "Цвет надежды"
Автор книги: Ledi Fiona
Соавторы: Наталья Способина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 82 (всего у книги 92 страниц)
Юноша потер мочку уха, потом шею, словно разминая, и Гермиона вдруг поняла, что он дает ей шанс. Тот самый шанс, о котором она просила Судьбу все утро.
– Может, ты… присядешь? – робко предложила девушка, кивая в сторону пуфиков у стены.
Он никак не прокомментировал предложение, однако подошел к стене слева от окна, слегка пнул ногой ближайший пуфик и сел на него, прислонившись затылком к холодному камню. Только после этого он поднял взгляд. И снова Гермиона разозлилась на саму себя. Она могла что-то говорить, пока он смотрел в пол, но вот сейчас все слова застряли в горле. Девушка кашлянула.
– Тогда, летом, Дамблдор предложил мне выбор: стереть память или же сделать вид, что я ничего не помню. Я отказалась, но он дал время подумать до утра. Пока вы были там, в поместье, я смотрела старый школьный альбом. Мои родители магглы – их не могло быть там, поэтому я рассматривала тех, о ком слышала. Родителей Гарри, Рона и… твоих. Тогда… у меня было столько вопросов, на которые я и не надеялась получить ответ. А еще я вдруг подумала, каково тебе.
Гермиона расхаживала по комнате, заламывая руки и периодически останавливаясь, подбирая слова, качая головой, словно не соглашаясь с тем, что сказала. Она не смотрела на юношу. Она говорила это сама себе. Впервые за эти месяцы она пыталась честно сформулировать причины того, что произошло, для самой себя.
– Это не жалость. Нет. Хотя ты чаще всего и повторял это слово. И не любопытство. Хотя вначале оно было сильней всего. Это… Я не знаю, что. Порой мне хотелось, чтобы ты наконец перестал быть той мерзкой сволочью, которой бывал по отношению к Гарри. А порой я понимала, что, если бы ты не был именно таким, Гарри было бы во сто крат хуже. Ты дал ему шанс ненавидеть тебя. А это всегда лучше, чем ненавидеть себя самого. Сознательно или нет, но ты стал тем, кем стал. А еще ты… Ты другой. Понимаешь? Ты странный, ты эгоистичный. Злой. Но при этом ты можешь быть… милым, добрым, заботливым. И когда ты улыбаешься… становится тепло, и…
Гермиона вдруг поняла, что больше не может продолжать в никуда. Теперь ей стало важным видеть его реакцию. Она резко остановилась и подняла взгляд на юношу. И сердце застыло. Он сидел все так же, не сдвинувшись ни на миллиметр. Поза могла бы показаться расслабленной, если бы не напряженность плеч и то, как побелели его пальцы, сцепленные в замок. Но на лице не отражалось ничего. Он просто смотрел. Его бледность выглядела болезненной на фоне черного свитера и серой стены. Волосы наэлектризовались, и несколько прядок торчали в разные стороны.
И это все вкупе с мыслями о вчерашнем вечере и дне, когда он получил письмо о гибели тети, эта трогательная растрепанность и пустота во взгляде заставили ее броситься вперед и присесть на корточки, крепко обхватив его плечи.
Только сейчас она поняла, что даже представить не могла, насколько он напряжен. Создавалось впечатление, что она сжала камень. Теплый камень, от которого исходил его запах. И тут ее прорвало. Гермиона почувствовала, что слезы хлынули из глаз. Последней каплей стало то, что она все-таки обняла его. Хотя сегодня утром думала, что он уехал, и она больше никогда не сможет к нему приблизиться. А вот теперь ее слезы скатывались за ворот его свитера, а ее пальцы цеплялись за его шею и плечи. Она несла ерунду о том, что сожалеет о своем страхе все рассказать, и о том, как боялась сегодня, когда поняла, что он уехал. Гермиона говорила бесконечно долго, пока не осипла, и слезы не закончились. В этой сумбурной речи она не коснулась только двух тем… Почему он остался – потому что ответ на этот вопрос был слишком важен, и она просто боялась его услышать. А еще она так и не посмела повторить ему то, что выкрикнула в пустоту своей комнаты вчера вечером. И не потому, что с детства считала, что мужчина должен первым признаться в любви. Нет. А потому, что каким-то неведомым чутьем понимала – он не хочет этих слов. Он не примет их. Испугается. И значит, нужно удержать хоть что-то, а со временем попытаться пойти дальше.
В какой-то момент он пошевелился, и Гермиона на один безумный миг подумала, что сейчас он обнимет ее, прижмет к себе и что-нибудь скажет. И ей тоже не нужно было слышать «я люблю тебя», потому что она не верила в эти слова. Слова – это лишь слова. Она была бы рада услышать от него сейчас даже ненавистное «грязнокровка». Это бы означало, что время можно повернуть вспять.
Но он просто приподнялся, вытащил волшебную палочку из кармана брюк и рывком встал. Гермиона бессильно опустила руки, отстраненно подумав, что он все же сначала вытащил палочку. Зачем? Что бы он сделал, если бы она его не выпустила?
От предполагаемого ответа на этот вопрос стало холодно. Она устало села на пуфик, еще хранивший его тепло, и посмотрела ему в спину. Он подошел к двери.
– Драко.
Он ничем не показал, что услышал ее. Миг, и он, сняв заклинания, вышел из комнаты. А Гермиона откинулась к стене и вдруг подумала, что мелодия все еще звучит. Какая-то она бесконечная. Словно музыкант из прошлого мог сказать гораздо больше, чем она. А еще поняла, что так и не услышала сегодня его голос – он произнес заклинания то ли шепотом, то ли мысленно. И от этого стало еще хуже. Точно бездушный призрак побывал здесь.
Гермиона уперлась локтями в колени и сжала пальцами виски. Вот сейчас она вдруг поняла, что понятия не имеет, как жить дальше. Впервые в жизни она сделала все, что могла, переступила, через все, о чем только можно подумать, а ее жертва оказалась не принятой, ненужной. Значит, сама она тоже никчемная.
* * *
Драко Малфой шел в сторону подземелий и чувствовал, что его неудержимо трясет. Зубы неприятно стучали, а палочка, которую он до сих пор сжимал в кулаке, ходила ходуном.
В это утро произошло слишком много… для одного человека. Вернее, нет, даже не произошло, а… Он уже почти хотел, чтобы все это закончилось. С любым исходом. Просто разрешилось наконец, чтобы он перестал чувствовать мерзкое и унизительное приближение чего-то, похожего на истерику. Слезы Блез и ее попытки отговорить, уцепиться за спасительные иллюзии вогнали в глубокую тоску. В тот момент он наконец осознал, что же совершил. Он не представлял, что будет потом, но теперь точно знал, чего именно не будет никогда.
Ни-ког-да. Странное слово. Он пытался его осознать, как мог. Но получалось не очень. Никогда он не пройдет каменными дорожками поместья Малфоев без страха, что его увидят, и что последует неизвестная кара. Никогда он не приедет гостем в дом Блез, и улыбчивая Алин не нальет чай, расспрашивая о новостях. Никогда он не пролетит наперегонки с Марисой над небольшим квиддичным полем поместья Делоре. Никогда мать Брэнда, которую он знал не слишком близко, но отчего-то испытывал к ней симпатию, не улыбнется так, как улыбалась им в то далекое лето на водопадах. Никогда Пэнси не испечет праздничный пирог и не будет непривычно смущенной оттого, что он не верит в ее авторство этого шедевра.
Никогда. За этим пока не до конца понятым «никогда» осталась вся жизнь – все, что он знал, все к чему привык, привязался, все, что любил. А впереди – только пустота и холод.
И на короткий миг он почти признает правоту Блез в том, что если Люциус прислал экипаж, значит, возможность для отступления есть. Одна единственная пядь – для одного короткого шага. И он вдруг подумает: а не шагнуть ли назад? Но не шагнет. И не потому, что вдруг возомнит себя способным изменить мир, а потому что станет неловко перед Блез отступаться от своего слова. Значит, он не мужчина. Гордость – порой глупая вещь. Но что, если кроме нее ничего не осталось? И он откажется. И после ухода Блез вдруг почувствует себя щепкой в водовороте.
А потом Пэнси. Другие слова, другой взгляд. Взгляд девчонки, не привыкшей плакать. Взгляд, полный едва сдерживаемых слез. И еще одна пытка логичностью ее слов. И становится уже неловко вдвойне. Да и к тому же, как объяснить Блез, почему ей отказал, а с Пэнси согласился? И за этими детскими препирательствами с самим собой пройдут скомканные проводы. И пустота. И комната, в которой давят стены. И привычный взгляд на запястье. Поиски на столе, в карманах мантии и, словно вспышка, воспоминание о том, как сам снял часы и швырнул на ее стол. И от воспоминания досада. Он старается не думать об этом вечере. Он не верит, и в этом он прав.
А потом настенные часы показали время завтрака. Значит, все, кто остался на каникулах в школе, сейчас в районе главного зала, и можно спокойно болтаться в другой части замка, не опасаясь на кого-то наткнуться.
Дверь музыкальной гостиной попалась на глаза в девятнадцатом по счету коридоре. Он считал коридоры. А еще факелы на стенах. Даже те, что не горели. А еще считал ступени и каменные плиты. Просто так, чтобы чем-то занять голову и время, оставшееся до развязки. Он был уверен, что развязка наступит сегодня.
В музыкальной гостиной было пусто. Он довольно часто бывал здесь раньше. Чем-то ему нравилась эта комната. Она была уютной, светлой, а еще порой здесь звучали мелодии, которые он слышал в детстве, когда Нарцисса садилась за рояль. Она играла не слишком часто – обычно для гостей. Его мать была несомненно талантлива. Гости аплодировали стоя, прося исполнить то или иное произведение еще и еще. Но иногда она играла для себя. Даже если об этом просила Мариса, Драко чувствовал, что мелодия звучит для мамы. О чем-то сокровенном, только ей ведомом. Рояль в доме Марисы был изготовлен тем же мастером, что и рояль в доме Люциуса. Вот только клавиши под пальцами Нарциссы звучали всегда по-разному на этих двух инструментах. Хогвартский рояль напоминал Драко своим звучанием тот, что находился в поместье Делоре.
За все время, сколько он бывал в музыкальной гостиной, только два или три раза он столкнулся с кем-то еще. То ли музыка не пользовалась популярностью у студентов, то ли Драко приходил в неподходящее время. Вот и сегодня здесь было пусто.
Сначала он просто слушал, стоя у окна и глядя на кружение снега. Метель за окном то затихала, пуская снежинки в медленный хоровод, то казалось, что старые рамы не выдержат и разлетятся на части, и комнату засыплет осколками стекла и колючими снежинками.
Он стоял у окна долго. Наверное. Часов у него не было. А потом подошел к инструменту, коснулся клавиш, и музыка смолкла. Обманывать старый рояль показалось неловким, и Драко пододвинул пуфик. Он не умел играть. Хотя нет, не так. Он умел играть в пределах того, чему его учили строгие преподаватели в далеком детстве. В свое время он старательно высиживал положенные часы у инструмента, потому что так было нужно. Позднее он подходил к роялю считанные разы. Последний раз, кажется, прошлым летом, желая испортить мелодию Пэнси. Но в итоге они начали играть в четыре руки детскую песенку. А потом услышали над ухом бас Крэбба, потом звонкий голос Блез… В тот день смеялись все. Даже Брэндон.
Пальцы не отвыкли играть. Особенно если закрыть глаза и перестать старательно вспоминать нотную грамоту. Оказывается, часы обучения не пропали даром. Драко играл старинную балладу, которую его предок написал в подарок своей супруге. Предок прожил на свете всего девятнадцать лет, но успел оставить после себя сына и вот эту мелодию. Мелодия была… необычной. Она то кружилась снежинками в вальсе, то грохотала камнепадом, а то почти затихала яркими солнечными лучами на каменном полу. А еще в ней была нотка тревоги, словно напоминание о том, что все в этом мире хрупко и непредсказуемо. Но самое главное – мелодия была нестерпимо нежной. Потому что мальчик, проживший на свете всего девятнадцать лет, любил ту, о которой играл. И память о ней пережила его самого на несколько веков. Кто осмелится сказать, что он оставил после себя слишком мало?
Ах да! Еще от него осталось имя. Для Драко оно стало вторым. Хотя нет, имя ему оставил не тот Регулус, а… Впрочем, Драко не был уверен и предпочел не ломать голову. В этой части истории семьи он был не слишком силен. Он мог без запинки назвать титулы и награды каждого своего предка по отцовской и материнской линии. А мелочи вроде, кто по ком вздыхал, и кто какие мелодии сочинил, в голове не укладывались, отбрасывались, как ненужный мусор. Он и эту-то балладу запомнил только потому, что ее любила Мариса, и она часто звучала в доме тети. Иногда даже в исполнении Драко – сама Мариса не играла. У этой баллады были еще слова, но Драко их не помнил. Только название: «Lady la Lumière Solaire» – «Леди Солнечный свет».
А потом вдруг он понял, что на него кто-то смотрит…
В это рождественское утро он успел почувствовать себя опустошенным, испуганным, несчастным и брошенным. Казалось, хуже уже не будет, но… Никогда не стоит зарекаться.
Взгляд Гермионы Грейнджер заставил почувствовать себя… словно вывернутым наизнанку. Не страшно. Не горько. А… обреченно. Обреченно потому, что она вошла, и все, что он так старательно отгонял от себя в это утро, ворвалось в комнату. Он снова вспомнил тупое болезненное отчаяние, охватившее его вчера. Чертово осознание, которого он не хотел. Кто говорил, что правда нужна? Ни черта она не нужна! Вчера была не нужна!
Она выглядела уставшей и испуганной. И еще… кажется, не ожидала его здесь увидеть. Во взгляде было смятение. Значит, она просто бродила по замку и наткнулась на него… Невероятно. Уже не в первый раз возникла мысль, что Хогвартс заколдован и порой выкидывает вот такие фокусы.
Драко понимал, что должен уйти. Взять и уйти. Не дожидаться ее слов. Уйти из этой чертовой комнаты, в которой вдруг повисла давящая тишина.
А потом она попросила остаться. И он… остался.
Зачем? Драко понятия не имел. Она предложила присесть, и он, точно зомби, сел на пуфик у стены. Почувствовал холод затылком и лопатками, но выпрямляться не стал. Отчасти потому, что не был уверен, что сможет сидеть достаточно прямо, а отчасти потому, что ему было плевать на холод. На все плевать. Даже на нее. Хотя ненавистный внутренний голос глумился над его попытками убедить в этом самого себя.
И все же Драко его победил. Он равнодушно смотрел на то, как она вышагивает по комнате, точно разговаривая сама с собой. Она нервно теребила рукав свитера и порой вертела часы на запястье, останавливалась, заправляя за ухо прядь волос, и вновь принималась ходить взад вперед. Драко с удивлением понимал, как же много успел узнать о ней за эти несколько месяцев. Сейчас не нужно было даже смотреть на нее, чтобы понять, что она делает в этот момент, как смотрит. Но он смотрел. Смотрел, потому что знал, что больше такой возможности у него не будет. Смотрел, с какой-то змеиной хладнокровностью подмечая красные пятна, выступившие от волнения на бледных щеках, криво завязанный хвостик, розовые полосы от ногтей на шее. Он, точно письмовод, фиксировал все недостатки, стараясь не дать им превратиться в достоинства. Но снова и снова проигрывал в этой борьбе, потому что за каждой неидеальной черточкой видел… жизнь. Звонкий голос звучал в комнате то отчаянным шепотом, то почти вскриком, когда она порой захлебывалась воздухом в попытке что-то объяснить. А он просто смотрел и не слышал ни одного слова, потому что запретил себе слушать. Все, что она говорила, было неважно. Теперь уже неважно. А потом она внезапно остановилась и посмотрела на него в упор. И где-то внутри что-то дрогнуло, но он не отвел взгляда. У него просто не хватило сил отвернуться.
И тут она сделала то, к чему он не был готов совершенно. Ее руки обхватили его плечи, сжали до боли, и уха коснулся горячий шепот. Слезы потекли по его щеке и стали падать за ворот свитера. Горячие и… невыносимые. Он зажмурился до кругов перед глазами, отчаянно желая провалиться сквозь землю. А она все говорила и говорила, и сознание стало хвататься за отдельные слова. Стало… верить им. И внутренний голос… чертов внутренний голос, который всегда все знает лучше, вдруг сказал: «Она не врет». И это оказалось самым страшным. Потому что до этого Драко мог с ним спорить, не соглашаться. В борьбе было легче. А вот теперь его извечный мудрый враг – внутренний голос – вдруг стал предателем. И на какой-то миг Драко подумал, что это так просто – обнять в ответ и что-нибудь сказать. Неважно что. Любую ерунду. Хотя бы банальное «привет». Но не сказал. И не обнял. Почему?
Он не знал. Он просто старался не прислушиваться. Старался удержать в себе тот надрыв души, появившийся вчера. Потому что ему было не до глупых сантиментов. Он ждал развязки. А то, что происходило сейчас, было лишь сумасшедшим приветом из той, прежней жизни.
Минуты стекали ее слезами по их щекам, и дышать почему-то становилось все труднее. Может быть, потому, что каждый глоток воздуха нес ее запах, ее шепот. И в какой-то момент в душе словно что-то щелкнуло и сорвалось окончательно. Драко вдруг понял, что отчаянно хочет спрятаться в кольце ее рук. Как тогда, когда ему снился кошмар, а она отогнала наступающую тьму. Мысль показалась постыдной и недостойной. Остатки гордости или глупости ощетинились в душе. И тогда он просто ушел.
Встать и почувствовать, как ее обессилевшие руки соскользнули с плеч, оказалось совсем легко. И пройти через бесконечно длинную комнату целых восемь шагов оказалось тоже легко. И не вздрогнуть, когда она окликнула, было тоже легко. Отпереть дверь и выйти в коридор оказалось легко. И сделать первые двадцать два шага тоже. А потом он вдруг споткнулся и, едва удержав равновесие, обернулся. Почти ждал, что увидит ее у оставленной двери, направившую на него волшебную палочку. И был готов сдаться на милость победителя, потому что он проиграл в этой битве.
Но коридор был пуст. Он выдумал ее. Как предательскую подножку, которой не было, – просто тело вдруг стало непослушным, и нога зацепилась за ровный камень. Он все выдумал. И эти несколько дней трепетного ожидания и разговоров ни о чем он тоже выдумал. Эта жизнь – ненастоящая. Настоящая ждала там – за стенами Хогвартса. И Драко чувствовал, что ожидание вот-вот закончится.
Вот тогда-то подступила постыдная дрожь. Драко с ужасом чувствовал, что волна неконтролируемой истерики накрывает его с головой. Еще миг, и он уже не сможет остановиться. И не на что переключиться, не на что ее направить. Он старался привычно думать о Поттере, но образ гриффиндорца был смазан и постоянно ускользал, оставляя вместо себя то бледную Грейнджер, то заплаканную Блез. Драко резко остановился и прижал кулак к губам. Не помогло. Тогда он просто прикусил согнутый палец. Кроме боли – эффекта ноль. И в тот момент, когда он практически готов был рвануть назад в сторону музыкальной гостиной, сдернуть ее с пуфика, прижаться к ней, спрятаться в кольце ее рук, когда готов был совершить то, за что остатки гордости возненавидели бы его до конца жизни, из-за поворота появился Северус Снейп, и Драко сразу перестал дрожать. Появился кто-то, кто сильнее. Тот, кто многое знает и может помочь. Тот, кому Драко еще верил.
Северус Снейп на миг замедлил шаг, увидев юношу, а потом стал приближаться еще быстрее. И Драко наконец вышел из ступора и тоже пошел навстречу.
– Что с тобой? – обеспокоенно спросил декан.
– Со мной? Все… все… нормально. Я просто…
– Боишься? – негромко подсказал Снейп, вглядываясь в Драко, словно выискивая ответ в его лице.
Юноша угрюмо кивнул, а потом попытался заговорить, но подбородок жил собственной жизнью и отказывался переставать дрожать, отчего зубы противно стучали.
– Выпей! – на ладони декана появился пузырек с темно-бурой жидкостью.
– Чт-т-то эт-то?
– Пей давай! Не отравлю.
Голос Снейпа был преувеличенно строг. Драко по-прежнему смотрел на пузырек. Тогда Снейп сам его откупорил и ткнул в руку старосты. Драко наконец сжал ладонью теплое стекло и вдруг успокоился. Даже до того, как сделал глоток. Просто тепло ладони Северуса Снейпа предалось ему, и жизнь стала веселее.
Зелье обожгло горло и заставило икнуть.
– Гадость, – выдавил из себя Драко.
– Побольше уважения, юноша, – устало произнес Снейп. – Эта магия старше тебя раз в тридцать.
Драко усмехнулся.
– Ну как? Успокоился?
– А оно так сразу действует?
– Да. Времени у нас нет.
Драко почувствовал беспокойство. Впрочем, не ту волну, что накатывалась все утро, а небольшой ручеек. Все-таки Снейп – мастер. Зелье действительно давало моментальные результаты.
– Что случилось? – спросил Драко, с удивлением слыша свой спокойный голос.
– Случился Темный Лорд, – невесело откликнулся декан.
– В каком смысле?
– Пойдем.
– Пойдемте, – согласился Драко, решив, что за этой черной мантией хоть в пекло. Не страшно. И откуда такое умиротворение?
Отметины на прикушенном пальце казались чем-то нереальным, точно из другой жизни. Драко отвел от них взгляд и только тут заметил, что Снейп ведет его… в кабинет Дамблдора.
Перед Горгульей Драко попытался было вяло возмутиться, но вдруг вспомнил, что это – Снейп, и с ним нестрашно.
Директор сидел за своим столом и что-то писал. Так буднично, словно ничего не случилось. Словно это не… Драко едва не расхохотался. А ведь у директора и впрямь ничего не случилось. Это же Драко заварил кашу, с чего бы Дамблдору переживать? Да и Снейп мог бы сейчас спокойненько наслаждаться отпуском, а не подталкивать Драко к креслу в директорском кабинете.
Дамблдор поднял взгляд и устало улыбнулся. Драко кивнул в ответ, отстраненно понимая, что сейчас получит порцию патетики о том, что он, Драко, правильно поступил. О сложности и правильности выбора, о…
– Ты позавтракал?
– Простите? – Драко понял, что действие зелья не повлияло на способность удивляться.
– Ты успел поесть?
– Вряд ли, – хмуро откликнулся Северус Снейп из соседнего кресла.
Драко подумал, что должен чувствовать себя уязвленным оттого, что декан не посчитал его способным самому вести разговор. Но вдруг понял, что его радует эта забота. Своеобразная забота человека, не привыкшего ее показывать.
– Тебе нужно поесть, – негромко произнес Дамблдор.
На краю стола появился поднос с бутербродами и кружкой дымящегося чая.
– Мне не хочется, – попытался воспротивиться Драко, но то ли от действия зелья, то ли от опустошенности, вызванной отступившей истерикой, под пристальным взглядом Снейпа послушно взял бутерброд. С удивлением понял, что у еды есть вкус, хотя до этого казалось, что он его не почувствует.
Пока юноша жевал бутерброд, запивая его горячим чаем, мужчины молчали. Драко понимал, что это глупо – не для завтрака же его пригласили, однако тоже молчал. Поглотив последний кусок и сделав большой глоток, он повернулся к Снейпу.
– Заставить съесть что-то еще, я так понимаю, не получится? – спросил тот.
– Я сыт, спасибо.
– Хорошо. Тогда начнем, пожалуй.
Снейп стряхнул невидимую пылинку с манжеты, откинул волосы с лица.
– На мое имя пришло письмо от твоего отца.
Драко почувствовал, что желудок нехорошо сжался. Зачем его кормили? Что за манера, сначала… Снейп чуть улыбнулся, словно угадал, о чем думал мальчик.
– Что в нем?
– Люциус хочет, чтобы ты приехал.
Драко услышал сухой смешок и не сразу понял, что издал его именно он.
– Почему он написал вам?
Юноша поднял взгляд на своего декана. Северус Снейп на миг промедлил с ответом, но именно этот миг заставил Драко понять, что его дела плохи. Очень плохи.
– Он решил, что мне удастся тебя убедить.
Зачем эти разговоры, если все понятно? Все давно было понятно, еще до его рождения. Драко закинул ногу на ногу и сцепил пальцы на колене.
– А вам удастся меня убедить?
Он чуть улыбнулся. Снейп не улыбнулся в ответ.
– Это еще не все. Я… получил два письма.
Дамблдор чуть придвинулся к столу, но Драко уловил его движение лишь краем глаза. Сам он, не отрываясь, смотрел на протянутый деканом лист пергамента. Он был сложен так, что Драко была предложена к прочтению лишь небольшая часть текста из середины письма. Но замер юноша не по этому. Он узнал почерк… матери.
Несмотря на поистине волшебное зелье, пергамент дрожал в его руке, пока он медленно вчитывался в строки, написанные знакомым почерком, отмечая про себя, что строчки неровные, точно она торопилась или волновалась.
Текст достигал сознания, только если каждое предложение Драко прочитывал по два-три раза.
«…выхода. Правда.
Ты должен сделать все, чтобы не позволить Драко уехать. Я не знаю, как они попытаются его вызвать: камин, портключ… Не знаю. Просто защити его. Ты сможешь. Я знаю.
На доме моего деда родовая защита. Перед тем, как уехать, я поставила новую. Теперь лишь Драко и тот, кого он проведет добровольно, может туда попасть. Заклинание Марисы…»
Драко все смотрел и смотрел на строчки, отгоняя непрошенную панику, а потом наконец глухо выговорил:
– Нарцисса там? В имении?
– Как видишь.
– А это не может быть… подделка?
– Нет, Драко, я проверил, – тут же отозвался Северус Снейп.
Драко резко наклонился вперед, прижав ладони к лицу. Наполовину смятое письмо так и осталось в его руках.
– Почему? – выдавил он. – Она же должна была остаться в доме деда. Ее не должно было там быть…
– У нее были причины.
– Причины? – Драко почти выкрикнул в лицо Снейпу. – Какие причины?
– Поверь, Драко. К тому же дело сделано. Поздно спрашивать, почему.
– Что за «заклинание Марисы»?
Драко по-прежнему смотрел на зельевара. Он почти забыл о существовании Дамблдора. Мир сейчас состоял из человека, которому он верил. Еще верил.
– Твое кольцо – фамильный артефакт, – Драко бросил взгляд на перстень. – С его помощью можно присматривать за тобой, начиная от местонахождения и заканчивая эмоциональным состоянием. А еще влиять на какие-то твои поступки. Через расслабленное сознание.
– Во сне? – быстро откликнулся юноша.
– Чаще всего, да. Еще с помощью зелий и дополнительных заклинаний, но сон – самый простой способ.
«А ты никогда не думал, что это может быть заклятие?»
Драко потянулся к кольцу, повертел его на пальце.
– А что с Марисой?
– Твоя мама и Мариса создали противовес. Твой медальон. Кровь матери и еще одного кровного родственника-мага. Это довольно сложное заклинание. После… гибели Марисы медальон стал сильнее. Он нейтрализует действие перстня, и тоже… присматривает за тобой. Только в ином роде. Он просто дает знать, когда тебе грозит опасность, и реагирует на твое настроение и настроение тех, кто рядом.
Драко сдержал порыв вытащить медальон из-за ворота свитера. Он и так знал досконально каждый его завиток. Поэтому он просто прижал ладонь к груди, словно благодаря кусочек серебра.
– Почему вы показали мне письмо?
Драко вновь посмотрел на бледное лицо декана. Этот человек знал его мать. Судя по тону письма, знал очень хорошо. Наверное, так, как никто другой. Нарцисса безоговорочно верила мужчине, сидящему сейчас напротив Драко, раз отдала под его защиту самое дорогое. И это уже было достаточным основанием ни о чем не спрашивать. Да Драко и сам чувствовал, что Снейп не просто преподаватель, не просто педагог, призванный заботиться о благополучии студента. Было в нем что-то еще. Драко вглядывался в знакомое лицо. Черты профессора заострились, а под глазами залегли тени. Как же он, наверное, устал.
– Я считаю, что семнадцать лет – это достаточный возраст для принятия самостоятельных решений, – помедлив, ответил Снейп.
Драко резко обернулся к Дамблдору.
– А вы? Вы так считаете?
Слишком живо в памяти всплыло бледное лицо Поттера в больничном крыле и слова об ответственности и выборе.
– Я согласен с профессором Снейпом в том, что человека сложно защищать против его воли.
Драко улыбнулся.
– Вы собрались меня защищать?
Директор просто кивнул.
– Но вы бы предпочли, чтобы я не знал о письме матери.
Директор ничего не ответил, да Драко и сам знал ответ.
– Я поеду, – вдруг произнес он.
Сказать это оказалось совсем не страшно. Волшебное зелье. Декан Слизерина невозмутимо расправил мантию, точно и не ждал другого ответа, а Дамблдор, кашлянув, проговорил:
– Драко, я не буду пытаться тебя отговорить – это бесполезно. Я просто скажу, что Хогвартс – единственное место, где мы можем обеспечить тебе полноценную защиту. Сюда не сможет проникнуть даже Волдеморт. А за его стенами может случиться все, что угодно.
– Это всего лишь отсрочка, – негромко проговорил Драко. – Сколько это даст? Полгода? Я ведь не смогу вечно жить в этих стенах.
– Все может измениться.
– Да? Как, профессор? Кто это изменит? Неужели вы так верите в своего Поттера?
Альбус Дамблдор серьезно откликнулся.
– Верю, Драко. Верю.
– В таком случае, поздравьте его от меня, если он каким-то чудом снова останется жив.
– Мне бы хотелось, чтобы ты сам его поздравил.
Драко улыбнулся.
– А я надеюсь избежать участи жать ему руку добровольно.
Дамблдор с улыбкой приподнял брови, а Драко пожал плечами.
– Извините. У меня сегодня… своеобразный юмор.
Повисла тишина. Драко смотрел на свои руки и не знал, как попрощаться, и думал, прощаться ли вообще, или же просто встать и выйти из кабинета. И если выйти, то куда? Как именно отправиться? Камины, открытые во внешний доступ, находились не везде. И еще нужно решить, что взять и…
– Взять портключ, – прервал его мысли Снейп. – Камином воспользуешься моим.
Драко удивленно оглянулся на декана. Он что, говорил вслух? Вот тебе на!
– Камином лучше воспользоваться этим, Северус, – подал голос Дамблдор.
Мужчины несколько секунд смотрели друг на друга, а потом Снейп согласно кивнул.
– И нужно сделать то, о чем мы говорили.
Драко удивленно перевел взгляд с одного мужчины на другого.
– О чем вы?
– Мы не можем отпустить тебя просто так, Драко. Слишком опасно. Для тебя и для миссис Малфой, – просто ответил директор.
Сборы не заняли и десяти минут. Дамблдор молчал, но Драко почему-то чувствовал, что директор творит заклинание. Как? Он не знал. Просто чувствовал. Словно внутри дрожала какая-то струна. Он не был знатоком древней магии и просто не знал, что человек, на которого направлено действие заклятия, непременно это чувствует.
Юноша отвел взгляд от директора и посмотрел на Северуса Снейпа. Декан был мрачен и сосредоточенно водил палочкой над медальоном Драко, держа его на раскрытой ладони. Когда Снейп попросил снять медальон, Драко и не подумал отказать. Он верил Снейпу. Так, как никому другому. Драко попытался расстегнуть серебряную цепочку и не смог. Тогда он просто стянул ее через голову, чувствуя при этом непонятное сопротивление. И это знание оказалось полезным. Значит, медальон невозможно снять просто так. Мариса, видимо, позаботилась и об этом. И вот теперь Снейп делал из медальона портключ. Теперь главное: успеть использовать его до того, как Пожиратели его отнимут. Если отнимут – фамильные медальоны вещь неприкосновенная.
Несколько напутствий, дрожь в коленях и рука Северус Снейпа, сжавшая его плечо. Теплая. Уверенная. Напряженный взгляд почти черных глаз.
