Текст книги "Не отпускай (СИ)"

Автор книги: Лаванда Риз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Не отпускай. Том I
Лаванда Риз

Глава 1

Я так тебя любила… с самого детства.

И выжила лишь потому, что черпала силы в своём неукротимом чувстве к тебе, дышала, потому что где-то дышал ты, и улыбалась в темноте, зная, что когда-нибудь встречусь с тобой снова. Я присвоила тебе все лучшие мужские качества, потому что ты был этого достоин.

И вот однажды, моя мечта всё-таки осуществилась, счастье, глядя на меня твоими глазами, распахнуло мне свои объятья, возвращая мне мою потерянную вселенную. В одном только твоём имени вмещался весь мой мир Себастьян! Ты дал мне понять, что я любима тобой, и я очертя голову бросилась в этот омут, принимая довольно странные условия. Тогда я ещё не знала, что не всем мечтам позволено сбываться, порой это весьма опасно. Взрослая жизнь, не та, что видится подросткам, она ставит тебя перед фактом ответственности и выбора. Иногда, чтобы доказать свою любовь – приходится расставаться, с болью, со слезами, с покаянием. Приходится вырывать себе сердце и закладывать душу, чтобы тот, кого ты любишь и дальше продолжал дышать. Тот, кого любить больше нельзя. В жизни случаются бури, армагеддоны большие и маленькие. Можно не заметить и оказаться у черты той злополучной пропасти, борясь с желанием прервать свои муки и прыгнуть вниз. Мне же повезло встретить того, кто не позволил мне упасть. Знаешь, ради этого человека, пожалуй, стоило вынести всё то, что свалилось на мою долю.

* * *

Я никогда не была особо послушной дочерью, но мой отец, пожалуй, ненавидел меня даже не за это. Лично мне всё время казалось, что он страшно жалел, что это не я утонула тогда вместо своего брата.

Мой брат близнец Генри, утонул в реке Крут ещё ребёнком, когда нам было ровно по семь лет. Говорили, что обстоятельства его гибели оказались весьма странными, но какими бы они ни были – смерть Генри обернулась для нашей семьи кошмарной трагедией. Я очень отчетливо помню тот ужасный день, когда непоправимо разрушилась наша жизнь.

Это случилось ранней весной. Солнце с утра светило так зазывающе ярко, и Генри нетерпелось запустить воздушного змея, которого ему подарили на наш день рождения. Мне в отличие от него подарили какую-то дурацкую куклу и я страшно завидовала брату, поэтому и сбежала вместе с ним, чтобы тоже поучаствовать в запуске.

В тот роковой полдень за нами присматривала миссис Нэйт, а она частенько любила вздремнуть после обеда, сидя в старом кресле напротив окна, и греясь в лучах солнца, как старый жирный кот. Мы с Генри тихонько прокрались к выходу, представляя себя шпионами, и безмерно радуясь тому, что у нас получилось улизнуть – помчались к берегу. Там у реки было больше открытого пространства, тем более что прошлым летом мы наблюдали как на этом же самом месте один мальчишка бессовестно задаваясь, бегал по берегу со своим змеем. …

…Что-то не получилось, наш змей отказывался воспарить ввысь, а потом и вовсе нелепо кувыркаясь, упал на середину реки. А так как река всё ещё была покрыта слоем потемневшего тяжелого льда – Генри отправился за змеем прямо по льду. Я стояла на берегу, … я видела, как он провалился под лёд, … как барахтался. Ужас и растерянность просто пригвоздили меня к месту, но затем, опомнившись, я бросилась звать на помощь.

… К сожалению, помощь подоспела слишком поздно. Мой брат утонул.

Вот тогда и начался этот кошмар. Наш отец почернев от горя неистово орал на бедную миссис Нэйт, и даже несколько раз ударил её по лицу, а двух охранников, которые вместо того чтобы следить за территорией поместья – играли в гараже в карты, отец и вовсе избил до полусмерти, после чего я их больше не видела. А мама, … мама словно заклякла в своём горе, отгородившись от всего живого. Даже от меня. Она плакала часами, уставившись в одну точку.

Меня перестали замечать вообще, будто меня не существовало, как будто я тоже утонула вместе с Генри.

Я была всего лишь ребёнком, остро ощущая несправедливость, я тоже по-своему горевала, была напугана, но казалось, никому до этого дела не было, словно для них важен был один только Генри. И я оказалась предоставленной самой себе или заботе прислуги.

Мама стала часто болеть, отец пить, а через полгода после гибели брата мама умерла от сожравшей её изнутри хандры. После всего случившегося отец замкнулся в себе окончательно. Иногда мне казалось, что я была просто тенью, особенно я ощущала свою ненужность в присутствии отца. Он не смотрел на меня, не разговаривал со мной, даже для видимости. Вот тогда меня и осенило, что он ненавидит меня за то, что я жива. …

Никогда в жизни я не забуду тех пережитых ощущений, той боли и одиночества, которые легли на мои детские плечи. И если бы не Бас, я не знаю, как бы я выстояла в те дни.

В самый тяжелый период моей жизни у меня неожиданно появился друг, в котором я стала нуждаться как в воздухе. Потому что Бас умел смеяться и дурачиться, а ещё он умел внимательно слушать, забавно при этом хмурясь. Он проявлял внимание и поддержку, и это при том, что он сам был ещё ребёнком. Мне было восемь – ему десять, и завязалась наша дружба тоже довольно странно.

Не получив в свой восьмой день рождения ни подарков, ни поздравлений, ни даже малейшего знака внимания – я убежала из дома, совершенно уверенная в том, что меня никто не кинется искать, что они даже не заметят моего отсутствия. Я очень долго шла, моей целью были развалины старой крепости. Почему я хотела попасть именно туда?

Про крепость Эримор ходили пробирающие до жути легенды – о духах, утаскивающих людей в потусторонний мир, о призраках, о заточенных там в камень ведьмаках, о нечисти, скрывающейся в тех развалинах. И я направилась туда не потому что была отважной, а потому что хотела, чтобы какой-нибудь призрак забрал на тот свет и меня, раз уж здесь я никому не была нужна.

Дойдя до развалин, внутрь я всё же забираться не стала. Усевшись на огрызках когда-то каменных ступеней, я стала просто ждать. Помню, страшно не было, но время от времени меня всё-таки передергивало мелкой дрожью от нетерпения. А когда я услышала шорох за своей спиной, я даже подпрыгнула резко обернувшись. Но это была никакая не нечисть, и даже не призрак – это был всего лишь обычный мальчишка.

– Интересно-интересно, что это ты здесь делаешь, а?! – требовательно и звонко спросил он.

– А ты что?

– Я первый спросил!

– Тебя это не касается, – тяжело вздохнув, пробубнила я.

Несколько минут он просто молча меня разглядывал, затем усевшись рядом, дружелюбно улыбнувшись, протянул мне свою смуглую ладонь:

– Меня зовут Бас!

– Шарлотта, – я осторожно пожала его руку.

– Шарлотта это слишком чопорно и слишком длинно, – усмехнулся Бас. – Сокращенно ведь Чарли?

– Угу.

Наверное это мой понурый вид сподвигнул его тогда на сострадание, потому что следующие его вопросы стали очень серьёзными, полными проникновенного сочувствия.

– Ты заблудилась, Чарли, или самовольно сбежала из дому? – и по тому как я посмотрела на него – он сам сделал правильный вывод. – Ясно, сбежала, значит. Тебя кто-то обидел, верно?

Не знаю, почему это случилось именно тогда. Я не плакала с тех пор, как погиб Генри, и вдруг, к своему стыду, я горько разрыдалась перед незнакомым мальчишкой. А он сидел и терпеливо ждал, когда же я успокоюсь. И потом, когда от своего переизбытка эмоций, я вдруг собралась вскочить и убежать – Бас крепко схватил меня за руку:

– Мой дядя говорит, что с любой бедой можно справиться лишь сообща. Поэтому расскажи мне, Чарли, может, я смогу тебе чем-нибудь помочь.

Стоило мне только заглянуть в его глаза, как я сразу же почувствовала безоговорочное доверие к этому мальчишке. Всё моё существо тут же потянулось к тому, кто заметил меня, к тому, кто не остался равнодушным.

– Я пришла сюда чтобы умереть, потому что я не нужна своему отцу! Я вообще никому не нужна! – выпалила я, шмыгая носом. – Сегодня мой день рождения, а он даже не взглянул на меня, он целый год не смотрит в мою сторону! Папа винит меня в смерти мамы и брата, а я даже не знаю, почему я виновата!

Я говорила и говорила, будто что-то прорвалось во мне. Я рассказала Басу о безразличии вечно выпившего отца; о прислуге, для которых я вообще была просто обязанностью. О своих пустых и бессмысленных днях, о своей недетской тоске и отчаянье, которое заполняло мою душу. Может, я рассказывала не слишком складно, но Бас, по-моему, меня очень хорошо понимал.

– Ты точно сегодня не умрешь, Чарли! – уверенно произнес он, взяв меня за плечи. То было самое волнующее прикосновение, детское, искренне, преданное, дающее надежду. Для меня этот его жест стоил многого, гораздо больше, чем интимная близость у взрослых. С того мига я смотрела на Баса уже другими глазами. – И теперь ты уже не будешь одна. Давай встретимся завтра у расколотого дуба. Знаешь где это?

На следующий день он подарил мне амулет ручной работы – осколочек плоского камня с развалин Эримора.

– Вторая половина камня будет у меня, – с гордым видом Бас показал мне свою цепочку с похожим осколком, – В этом амулете есть сила единства. Я сделал это не сам, мне помогли, но где бы ты ни оказалась Чарли – я буду тебя чувствовать. Всегда.

Этот амулет я храню до сих пор. Так началась наша тайная дружба.

В те детские годы Бас стал для меня единственным близким человеком. Он таскал мне конфеты, помогал решать задачки, рассказывал смешные истории, подтрунивал надо мной, но великодушно, по-доброму.

Да,… мы были детьми, но какую же силу и стойкость придавала мне эта чистая дружба!

… Но затем моё единственное счастье решительно пресекли. Дело в том, что в наших родных краях, оказывается, водилось правило, я бы даже сказала непреложный закон – никто из моей семьи не должен был водить дружбу с Корвинами.

А мой Бас принадлежал именно к этому роду и полное его имя звучало как Себастьян Корвин. Когда отец узнал о моих вылазках и о моей дружбе с Басом – он наконец обратил на меня внимание, которым обделял меня последние пять лет. О, да! … Правда, вниманием это было сложно называть – в основном он орал на меня, осыпая угрозами. И в тот момент, глядя на перекошенного и побагровевшего отца, слушая его гневную, пропитанную злобой речь, я поняла, что передо мной абсолютно чужой мне человек, который больше не имеет права считаться частью моей семьи.

Не объясняя причины табу – нас с Басом разлучили, заперев меня в доме. Если мне и позволялось выходить на улицу, то только под присмотром охраны, снова нанятой отцом. В полном отчаянье мне пришлось идти на крайние меры, только бы получить возможность снова увидеться с другом.

Я подожгла сарай отца. И сделала я это из мести, с особым удовольствием. Это был даже не сарай, а некий алтарь, святыня связанная с охотой, играющая для моего отца огромное значение. Там находилось довольно странное оружие и жуткие приспособления, пугающие меня одним своим видом. А так как я никогда не оправдывала охотников и всегда обходила этот сарай десятой дорогой – своим поджогом я так же выразила протест любому насилию. И пока он горел, а все остальные пытались его потушить – я сбежала в очередной раз.

Не скажу, что Корвины были рады меня видеть, но я так неожиданно и стремительно ворвалась в их дом, что они даже не успели ничего предпринять. Мне был нужен Бас, и к счастью, я его застала.

Возможно, в мои тринадцать это была уже и не дружба, а нечто большее. Возможно, то пробивались трогательные ростки первой любви. Всё что я помню о нашей последней встрече с Басом – это то, как крепко обнял меня в ответ тот пятнадцатилетний мальчишка.

Последствия моей выходки не заставили себя долго ждать. Не помня себя от ярости, мой отец упёк меня в закрытый пансионат для девочек далеко от дома, где меня закрыли на целых семь лет. Фактически это была тюрьма для трудных подростков из обеспеченных семей, желающих избавиться от неблагополучного позорящего семью чада. Пансионат Манакр даже выглядел как самая настоящая тюрьма, и воспринимался нами как колония строго режима. Всюду на окнах массивные железные решетки, территория ограждена высокими бетонными плитами, между которыми не проскакивала даже щель. А с одной не огражденной стороны раскинулась пропасть с видом на бесконечную горную гряду, где царили лишь ветер и хищные орлы.

В пансионате нас обучали различным точным наукам и дисциплинам, которые, по мнению родителей, просто необходимы воспитанным девушкам. Наши преподавательницы представляли из себя престарелых грымз, эдаких вяленых озлобленных борзых, нашедших в этом мире для себя единственное удовольствие – муштру. Мы спали в холодных комнатах, на жестких скрипучих кроватях. Вставать нужно было затемно, ложиться засветло. У нас не было выходных или свободного времени для развлечений, не было также и каникул, на которых можно было бы навестить своих родных. С утра до ночи мы учились и трудились, поочерёдно неся дежурную вахту то со шваброй, то на кухне.

Но в рамках режима заключалась ещё одна школа – школа выживания, где сильные, стервозные и агрессивные пытались подмять под себя более слабых. Ведь в Манакр попадали не просто так, здесь не держали послушных тихонь. У каждой девушки была своя несладкая участь, своя история и судьба, которая чаще всего была покорежена. Мы дрались, терпели козни, каждый день, ожидая подвоха. Иногда даже страшно было уснуть, потому что во сне тебя могли задушить подушкой или устроить темную. Для некоторых девушек пансионат представлял из себя застенки ада, ни больше, ни меньше.

К своему ужасу в первые дни там, для себя я поняла ещё одну вещь, что самое жестокое существо на планете – это самка человека. Пребывание в пансионате для всех его обитателей являлось своеродным чистилищем, из которого ты мог выйти обугленным, но закалённым, либо не выйти вообще. Не проходило и полугода, чтобы кто-нибудь из воспитанниц Манакра не накладывал на себя руки. Я видела утопленниц, повешенных, перерезавших себе вены, и даже тех, кто прыгал в пропасть на камни. … Семь лет сплошного ужаса.

Те, кто всё же доходил до конца, уже на всю жизнь оставались морально искалеченными. И я не была исключением.

Прежней мне стать уже было не суждено.

Но выжить в этом аду мне помогала мысль, что срок моего заключения всё же ограничен, и очередной прожитый день приближает его конец.

А ещё меня согревал амулет подаренный Басом.

Каждый вечер я сжимала его в кулаке, урывками вспоминая свои счастливые моменты. Их было не много в моей жизни, но они всё-таки были, и в основном они были связаны с этим мальчишкой. Каждый день я заставляла себя вспоминать его лицо, чтобы не забыть, чтобы не потерять в памяти того единственного, кому не была безразлична.

За эти семь лет мой отец ни разу так и не удосужился меня навестить. Хотя не скажу, что я его ждала. Мне вдруг стало всё равно, что станет с человеком, который по какой-то нелепой случайности стал моим биологическим отцом. Я ненавидела его. Каждая моя клетка была пропитана ненавистью к пансиону Манакр и к отцу.

* * *

И вот наконец этот долгожданный день настал! Свершилось! Я выстояла! Даже в ушах звенит от непостижимого радостного осознания!

Нас таких набралось целых десятеро, тех, кто сегодня должен был выйти на свободу и покинуть эти проклятые стены уже навсегда.

– Просто не верится, что мы дожили, – проворчала Джейн, собирая свои вещи в старый чемодан. – Такое ощущение, что я восьмидесятилетняя старуха. Наверное, тут и там время течет по-разному.

– Чарли, а чем ты займешься в первую очередь, когда вернешься? – зычно поинтересовалась у меня одна из девушек, никогда не скрывающая своей неприязни ко мне. Я же в свою очередь, никогда не скрывала своего мнения о ней. Хотя … кто знает, может теперь и я стала похожей на одну из тех дряней, издевательства которых мне приходилось здесь сносить.

– Для начала постараюсь избежать встречи с посыльным отца и отправлюсь домой своим ходом. Потому что просто жду не дождусь поквитаться со своим родителем за его особую заботу, – сухо ответила я сквозь зубы.

– И что ты сделаешь, спалишь поместье теперь уже полностью? – презрительно фыркнула она. – А вот я собираюсь затащить в постель первого смазливого парня, и не слезать с него неделю! Потом найду следующего и так далее! Меня просто уже трясет, когда я об этом думаю… – заметив, что я усмехнулась, Мойра угрожающе сощурилась. – Что хочешь сказать, что ты не такая?! Что ты чем-то лучше меня, а?! А может, мне напоследок всё-таки лишить тебя девственности?!

– Попробуй рискнуть, но тогда прежде чем заняться любовью хоть с каким-нибудь самцом – тебе для начала придется зашивать свою рожу! – огрызнулась я, в любой момент готовая к её броску.

– Ладно, Чарли, мы с тобой ещё встретимся. Не думай, что я забуду, – прошипела Мойра, не желая в последний день схлопотать наказание от наставницы и задержаться в этом аду ещё на пару суток.

Прощаться с кем-то особой надобности не было, как и желания увидеть их когда-нибудь снова. Здесь у меня не завелось новых подруг, мы все друг для дружки скорее всего являлись сокамерницами, нежели одногруппницами и нас объединяло лишь одно общее несчастье – пансионат Манакр.

О, он ещё долго будет сниться мне в самых жутких кошмарах! Даже врагу я бы не пожелала очутиться в этих стенах. И уж тем более, я не находила в себе сил простить этого своему отцу.

Я даже не была уверенна, что за мной пришлют, что меня вообще ждут дома. Но вернуться в те края я хотела вовсе не ради мести, а по одной простой причине – я невозможно мечтала увидеть Баса! Пусть даже теперь в мои девятнадцать, когда наше расставание длилось дольше, чем годы нашей с ним дружбы. Ни на что не надеясь, я всего лишь хотела взглянуть на человека, которому я была искренне благодарна за мою внутреннюю силу. Ведь столько лет я была почти уверенна, что люблю его, и именно это безумное чувство помогло мне, щуплой перепуганной девчонке, выжить и остаться человеком.

Сначала поездом, затем попутками. Молчаливую и угрюмую меня не очень-то пытались разговорить. Уважаю людей, у которых хватает ума не лезть не в своё дело. По-моему, это правильно. Зачем скажите, пожалуйста, коллекционировать чужие беды, когда человек не настроен ими делиться? Лишь бы поболтать? Но ведь с таким же успехом можно послушать радио.

В Монакре ни одна живая душа не знала о Басе, о моих чувствах к нему, о моих сумасшедших мечтах. Это была моя взлелеянная тайна. Тайна, которой я до сих пор хранила верность каждым своим помыслом.

Небольшая деревня, к которой прилегали фермы и наше поместье, совершенно не изменилась за эти годы, разве что люди, попадающиеся мне на встречу – выглядели незнакомыми. Надо сказать, чувствовала я себя сумасшедшей дикаркой. После стольких лет заточения – людской гомон целой толпы и шум машин вводили меня в состояние заторможенной эйфории. Хотелось дышать глубже, хотелось прикасаться ко всему – к полицейскому, к велосипеду, к меховому манто модной старушки, к детской шапочке карапуза и даже к улыбающемуся лицу его счастливой мамаши. Копошащаяся вокруг жизнь пьянила меня до головокружения.

Как водится, больше всего сплетен и новостей всегда известно местному бармену, пастору и шерифу. Я выбрала первого, уверенно направившись в дешевый бар.

– Вы не подскажете, семья Корвинов до сих пор живёт неподалёку? Очень давно я как-то была здесь проездом, хотелось бы повидаться со старыми знакомыми.

– Если вы мисс, знавали Корвинов, то вам должно быть известно, что они не заводят себе друзей, – недоверчиво зыркнул на меня бармен.

– Старшие Корвины да. Я хочу узнать о Себастьяне. Когда вы видели его в последний раз? – протянув бармену купюру, я с удивлением заметила, что вместо ожидаемого алчного блеска тот помрачнел ещё больше.

– Не нужны мне ваши деньги мисс, скажу лишь, что Корвины никуда не делись, а теперь убирайтесь пока беда сама не пришла задаром!

Что ж и на том спасибо. Дорогу на ферму Корвинов я знала прекрасно, я тысячу раз рисовала её в своём воображении, как и лицо Баса.

Может и хорошо, что бармен попался то ли пугливый, то ли неразговорчивый. Вряд ли мне хотелось услышать о личной жизни Баса во всех подробностях. А она ведь должна была быть у него за эти годы. Все эти сплетни и домыслы мне точно ни к чему, я и так порой с ума сходила в стенах своего каземата от мысли, что забыв меня Бас давно влюблён в другую девушку.

Мне просто хотелось его увидеть! Посмотреть каким он теперь стал, как должно быть возмужал, и вообще узнает ли он меня.

Как же барабанило моё сердце и тряслись поджилки! Хотя, казалось бы, после пройденных испытаний меня теперь мало что могло вот так взволновать. Но получается, всё связанное с Басом являлось исключением и моей слабостью.

«Интересно, знал ли он об этом?»

… Чем ближе я подходила к ферме – тем сильнее у меня дрожали колени. Дыхание забилось, во рту пересохло. Я скорее напоминала собой глубоководную каракатицу, резко поднятую на поверхность, чем девушку, спешащую на крыльях любви после многолетней разлуки.

Решительные меры, такие как заявиться к Корвинам на порог – я оставила на самый крайний случай. Бас с детства обожал лошадей, поэтому логично было предположить, что рано или поздно он покажется около конюшни. Облюбовав себе удобную точку в кустах на холме, я стала следить за постройками находящимися метрах в двадцати от меня. Тогда Басу было всего лишь пятнадцать, когда я видела его в последний раз, теперь это должно быть уже двадцати двухлетний парень, и я понятия не имела, как он мог измениться за это время. Хотя бессчетное количество раз я представляла себе нашу с ним встречу. Надежда на то, что эта встреча возможна помогла мне выстоять и не растерять остатки достоинства.

Но когда на горизонте я заметила высокого, темноволосого, мускулистого, раздетого по пояс парня – я даже не сомневалась, что это мой Бас, хотя бы по тому амулету, который висел у него на шее – обломок плоского камня в виде полукруга. Он не спеша вывел из стойла пятнистого жеребца, и улыбаясь принялся его чистить, надев на руку широкую щетку, при этом совершенно не замечая моей засады. Господи, от одного этого улыбающегося лица можно было потерять сознание!

…А я, глядя на него, вдруг почувствовала каково это, когда по твоим щекам снова катятся слёзы, смывающие толстый слой копоти с замёрзшей души, одновременно приносящие облегчение и боль.

Я неистово сжала в кулаке осколок своего камня.

… Меня поразило то, что произошло дальше. Бас вдруг замер, медленно оборачиваясь в мою сторону. Сначала на его напряженном лице мелькнуло недоверие, но затем оно снова расплылось в приветливой улыбке!

«Чарли» – прочла я по его губам. Волна радости подхватила и бросила меня вперед! Не помня себя, я слетела с холма, и в считанные секунды оказалась в его раскрытых объятьях! Кажется, я визжала, а Бас кружил меня на месте.

– Бас! Бас! О, спасибо господи, как же я рада тебя видеть! Наконец-то! Я так скучала! Не могу передать тебе как! – тараторила я, одновременно тиская его за шею со всей своей безумной силой.

– Чарли, ты меня задушишь! – смеясь, пробасил он густым окрепшим голосом, мягко отрывая меня от себя. – Дай-ка я посмотрю на тебя, чижик, – в его теплых карих глазах перекатывались игривые теплые искорки, такая же шаловливость закралась и в его озорную улыбку. – Ну ты и вымахала, Чарли! Вас девушка теперь не узнать! Твоими остались только чудесные голубые глаза, курносый нос и губы, остальное всё удачным образом преобразилось! Посмотрите, да у неё появилась грудь!

– На себя посмотри, качок, – улыбаясь, выдавила я, глядя на него и бессильно при этом млея. – Мне так тебя не хватало, Себастьян, если бы ты только знал…

– Я тоже не забывал тебя, Чарли. Знал что вернешься. По-другому просто не могло быть. Но, видимо, дома ты ещё не была? – его вдруг ставшее серьёзным лицо, и опасливое поглядывание по сторонам насторожили меня, вмиг стерев глупую улыбку с моего лица.

– Что-то случилось, Бас?

– Давай так, вечером на нашем старом месте, на развалинах крепости, – торопливо произнес он, сжав меня за плечи, как тогда в детстве.

– Почему? Мы не виделись семь лет, но ты уже готов сбежать. Куда прикажешь мне идти?

Ощущение такое, словно с головой ныряешь в глубокое холодное озеро и никак не можешь всплыть в его тёмных водах. Меня буквально начало корёжить от разбившихся ожиданий. Но тёплые ладони Баса, вовремя обхватившие моё лицо – повернули вспять поднимающуюся во мне волну разочарования и горечи.

– Доверься мне как тогда, Чарли. Сейчас тебе лучше повидаться с отцом.

– Но у меня нет желания его увидеть. Я вернулась ни ради семейного гнезда…

– Знаю. Как бы ни было тебе больно – ты должна ещё раз поговорить с ним! – твёрдо заявил он, прежде чем развернуться и уйти.

– Хорошо, – растеряно кивнула я, всё-таки окликнув удаляющегося парня. – Бас, ты не сказал, что тоже рад меня видеть!

Остановившись, он вздохнул, покачав головой:

– Ты считаешь, что может быть как-то иначе, чижик? – снисходительно взглянул на меня Бас, как он обычно это делал, когда мягко журил меня в детстве, – Ты не имеешь права сомневаться во мне, Чарли. Стал бы я тогда носить эту ерунду у себя на шее, если бы ты для меня ничего не значила? Нас не должны сейчас видеть вместе, но я очень хочу встретиться с тобой вечером. Договорились?

Я отпустила его согласным кивком.

Не скажу, что это было именно то, что я себе навоображала за тысячи дней и ночей моего заточения. Мне представлялось, что встретив меня Бас больше не захочет меня отпускать, что мы с ним в конце концов перешагнём черту нашей дружбы и поцелуемся, а затем провёдем несколько дней в полнейшем уединении, болтая, смеясь и занимаясь любовью. Но, несмотря на разбившиеся иллюзии – я была счастлива видеть его. Конечно же он изменился! Теперь это был красивый взрослый парень, с сексуальным голосом и бесподобной мужской фигурой. Но у него остались глаза моего мальчишки, друга, готового ради меня на всё. И это грело мою раненную душу.

Другое дело, что я совершенно себе не представляла мою неизбежную встречу с отцом, потому что стоило мне только подумать о нём, как мой разум начинал туманиться от злости.