Текст книги "Глюк"

Автор книги: Лариса Кириллина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)

Первыми крупными произведениями Глюка стали оперы. Это предполагало другой ракурс обучения. Оперному композитору XVIII века, желавшему добиться успеха в Италии, требовалось, во-первых, не просто знать итальянский язык, но и разбираться в тонкостях просодии, что было важно при сочинении речитативов (речь персонажей должна была звучать совершенно естественно). Необходимо было ориентироваться и в поэтических метрах, дабы правильно расставлять в поющемся тексте ударения и смысловые акценты. Кроме того, в опере тогда господствовали певцы-виртуозы, а композитор, особенно начинающий, мыслился отнюдь не главным создателем спектакля. В печатных текстах либретто, на афишах, в газетных объявлениях первым стояло имя автора либретто. Имя же композитора значилось где-нибудь пониже, если вообще упоминалось. Публику привлекало название самой музыкальной драмы, громкие имена героев и солистов, и лишь потом она отдавала должное труду композитора – или не отдавала, оставаясь равнодушной либо вообще враждебной, если ей что-то не нравилось. Недостаточно было просто сочинить красивую мелодию и умело её гармонизовать и оркестровать. Нужно было подладиться под индивидуальность каждого певца, выигрышно показав его сильные стороны, соблюсти баланс вокальной партии с оркестровым сопровождением, привлечь внимание публики то виртуозными фиоритурами, то нежной кантиленой, то драматическими контрастами – и всё это в рамках сложившихся оперных форм.

Царицей итальянских сцен была в 1730—1740-х годах опера-сериа – «серьезная опера», жанровый канон которой создал аббат Пьетро Метастазио (1698–1782) – поэт с безупречным вкусом и слухом, великий мастер отточенных до афористичности строк и строф; эрудит, воспитанный в лоне римской академии Аркадия (одним из основателей которой был его названый отец Джамбаттиста Гравина), тонко чувствующий человек, рано познавший все радости и разочарования жизни. С 1730 года Метастазио жил в Вене, куда его пригласил император Карл VI, даровав ему звание «императорского поэта».

Либретто Метастазио (сам он именовал их «драмами») тиражировались по всей Европе, и музыку к ним писали множество композиторов разных стран, включая работавшего в Лондоне Георга Фридриха Генделя (оперы «Сирой», «Аэций» и «Пор»), дрезденского капельмейстера Иоганна Адольфа Хассе, а во второй половине XVIII века – берлинского капельмейстера Карла Генриха Грауна, Моцарта (от ранних опер-серенад до позднего «Милосердия Тита»), Иозефа Мысливечека, Дмитрия Бортнянского (опера «Алкид»)… Скорее всего, Глюк ещё до отъезда в Италию неоднократно видел Метастазио в Вене, поскольку тот был очень известной личностью и обитал в самом сердце города, в Михайловском доме, расположенном у церкви Архангела Михаила напротив придворного Бургтеатра и императорской резиденции Хофбург. Но приобщиться к творчеству великого театрального поэта Глюк смог только в Италии, когда хорошо освоил итальянский язык и понял устройство итальянской оперы «изнутри», не просто как слушатель и зритель, а как композитор.

Опера-сериа предполагала исторический или квази-исторический сюжет, почерпнутый из весьма отдалённых эпох (Античность, Древний Восток, Средневековье). С одной стороны, это обеспечивало надлежащий масштаб личностей главных героев, а с другой – высвечивало универсальность коллизий, позволяя проводить мысленные параллели с современностью, но не касаться слишком рискованных тем. Действие оперы-сериа разворачивалось исключительно между людьми и не предполагало участия никаких потусторонних сил. Все чувства и поступки персонажей имели сугубо рациональную мотивацию. Кто-то стремился получить трон или завоевать чье-то царство, кто-то следовал дружескому или сыновнему долгу, кто-то был готов на всё ради любви, кто-то жаждал мести. В своих речах оперные герои могли взывать к богам, судьбе, звёздам, стихиям, но никакой фантастики на сцене не предполагалось.

В своем роде Метастазио был реформатором, поскольку его вкусам претила декоративная пышность барокко, где в спектакле непременно появлялись разнообразные античные боги, духи, демоны, аллегорические и фантастические фигуры. В развитии сюжета у Метастазио участвовало не более шести персонажей со строго распределёнными функциями. Первая пара молодых влюблённых была рассчитана на певцов высшего класса (в то время это были кастрат и примадонна). Вторую пару составляли соперник героя и подруга героини, или, наоборот, соперница героини и друг героя. Счастью двух пар мешали не только роковые недоразумения, но и противодействие некоего властителя – царя, тирана, завоевателя, сурового отца. Помочь распутать интригу помогал наперсник – персонаж также благородный, но держащийся несколько в тени; он выслушивал сердечные излияния всех героев, давал мудрые советы и раскрывал им глаза на истинное положение дел. Фоном обычно служили общественно важные события: борьба за трон («Артаксеркс»), военные походы («Александр в Индии»), жертвоприношения («Демофоонт»), а то и спортивные игры (одно из популярнейших либретто Метастазио – «Олимпиада»).

Откровенных «чёрных» злодеев, творящих жестокость ради собственного удовольствия, в драмах Метастазио обычно не было. В конце оперы властитель понимал, что совершил ошибку, вызванную собственной неосведомлённостью или пагубными страстями, и великодушно соединял влюблённых, выстрадавших своё право на счастье. Соперник или соперница, интриговавшие против главных героев, также раскаивались в нехороших поступках и непременно получали прощение, создавая вторую счастливую пару. В заключение оперы все солисты выходили к рампе и исполняли ансамбль, обозначавшийся coro. Текст этого ансамбля был кратким и содержал некое обтекаемо выраженное моралите или просто выражение всеобщей радости. Счастливый конец (lieto fine) был общим правилом. Трагические развязки (funesto fine) у Метастазио встречались крайне редко. Таких либретто всего три: «Покинутая Дидона», «Катон в Утике» и «Атилий Регул», причём при постановках «Дидоны» и «Катона» на оперных сценах XVIII века эти развязки нередко изменялись в сторону смягчения. Публика того времени, особенно итальянская, приходила в театр развлекаться и совершенно не приветствовала смертоубийства на сцене. Дидона, оставленная Энеем, в переделанных вариантах не бросалась в костёр, а оставалась жить ради новой любви. Непреклонный республиканец Катон вдруг решал помириться со своим заклятым врагом Юлием Цезарем – либо уходил за кулисы, дабы у публики оставалась надежда, что он всё-таки не покончит с собой. Если же опера-сериа ставилась в честь важного события при каком-то дворе – коронации, свадьбы, дня рождения и именин монарха, – тогда трагическая развязка становилась абсолютно невозможна, даже если её предполагал исторический первоисточник. Заметим сразу же, что этому правилу следовал и Глюк, однако предпочтение им счастливого конца отнюдь не всегда объяснялось лишь конъюнктурными мотивами; к этико-эстетическим основам таких решений мы ещё вернёмся.

Поскольку новые оперные произведения держались на сцене, как правило, всего один сезон, то унификация их художественного языка и музыкальных форм была, в сущности, необходимостью. Производство опер-сериа было поставлено в Италии на поток. Метастазио не возбранял использовать свои драмы сколько угодно раз, и композиторы словно бы состязались друг с другом, кладя на музыку одни и те же тексты в тех же самых формах. Фактически опера состояла из диалогических речитативов, в которых развивался сюжет, и арий, выражавших чувства героев. Сами эти чувства также подпадали под определённую классификацию: радостное ликование, героическая доблесть, любовное томление, скорбь, отчаяние, гнев, нежная мечтательность. Иногда внутри арии могли присутствовать два чувства, оттенявших друг друга или резко контрастировавших между собой – например, буйная ярость и тихое страдание.

Всё это разнообразие аффектов укладывалось в типизированную музыкальную форму Da Capo (буквально – «с самого начала»), имевшую два выписанных раздела и лишь обозначенный буквами «D.C.» третий. В первой половине XVIII века реприза Da Capo никогда не звучала точно нота в ноту; предполагалось, что певец должен украсить свою партию виртуозными пассажами и, перед завершением, небольшим захватывающим соло – каденцией. Поэтому, невзирая на внешнюю монументальную трёхчастность, форма Da Capo не воспринималась как статичная; публика ждала повторения первого раздела с большим интересом, предвкушая, что исполнитель её непременно удивит. Нередко присутствовал и соревновательный элемент: солисты старались «перепеть» друг друга, изощряясь в украшениях, изобретаемых каждый раз заново.

В начале своей карьеры Глюк никак не мог относиться к итальянской модели оперы-сериа сколько-нибудь критически. Хотя эта модель предполагала принципиальное следование весьма жёстким правилам, она представала логичной и стройной, допускала внутри себя довольно тонкие авторские модификации и к тому же, по сравнению с громоздкой барочной оперой начала XVIII века, выглядела вполне современной. Так что творческий путь Глюка начался с творческого освоения отнюдь не рутинных, а самых передовых музыкальных и театральных тенденций того времени. С увлечённостью неофита, допущенного в святая святых оперного искусства (а театр Реджо Дукале являлся одним из лучших в Италии), Глюк представил на суд миланской публики произведение, которое, возможно, не сильно отличалось от продукции других композиторов, но могло с честью выдержать любые сравнения. Для иностранца, которого считали даже не австрийцем, а чехом, это был заметный успех. Саммартини мог гордиться своим учеником, а князья Мельци и Лобковиц – своим протеже.

Дебютной оперой Глюка в Реджо Дукале стал «Артаксеркс» на текст Метастазио. Либретто было написано в 1730 году и уже как минимум дважды положено на музыку известными композиторами: Леонардо Винчи (Рим, 1730) и Хассе (Венеция, 1730); в 1734 году «Артаксеркс» шёл в Лондоне в качестве пастиччо – оперы со сборной музыкой разных авторов.

Хотя в название оперы вынесено имя древнего персидского царя Артаксеркса, основным героем является скорее его друг и приближённый Арбак, попадающий в чудовищную ситуацию по вине своего властолюбивого отца Артабана, начальника царской стражи. Предполагалось, что Артаксеркс и Арбак породнятся: будущий царь женится на сестре друга, а тот возьмёт в жёны сестру Артаксеркса. Но Артабан жаждет сам воссесть на трон, для чего необходимо уничтожить юного Артаксеркса путём сложной интриги с двойным цареубийством. Артабан коварно убивает сначала отца, а затем и брата Артаксеркса, чтобы обвинить юного царевича в этих смертях и лишить его власти. Арбак, посвящённый в чудовищный замысел отца, приходит в ужас, но сыновняя верность не позволяет ему выдать Артабана, когда заговор раскрывается. Негодяй Артабан готов пожертвовать сыном, чтобы спасти свою жизнь; Арбак же согласен принять смертную казнь, но ему невыносимо умирать оклеветанным и всеми отвергнутым. Истина в конце концов торжествует: вина Артабана доказана и признана им самим. Артаксеркс, ставший царём, счастлив убедиться в невиновности друга и выполнить давнее общее желание – породниться с Арбаком. Мятежного Артабана должны казнить, но Артаксеркс великодушно склоняется на мольбы благородного Арбака и всего лишь отправляет злодея в изгнание.

Этот сюжет, кажущийся в упрощённом изложении весьма условным и даже ходульным, вызывал в XVIII веке сильный эмоциональный отклик у публики разных стран. Страсти при персидском дворе легко проецировались на современную реальность, в которой сложные отношения монархов с их родственниками и фаворитами были скорее правилом, чем исключением, да и дворцовые перевороты случались отнюдь не редко. Правда, таких великодушных монархов, как оперный Артаксеркс, и таких безупречно благородных юношей, как Арбак, нужно было ещё поискать. Однако в опере идеальные образы ценились ничуть не меньше, чем правдоподобные; без них жанр утратил бы всю свою прелесть. То, насколько публика могла уверовать в психологическую убедительность происходящего на сцене, зависело уже не от либреттиста, а от мастерства певцов и композитора.

Премьера оперы Глюка состоялась 26 декабря 1741 года, то есть в самом начале карнавального сезона, сразу после празднования Рождества. Произведение было посвящено не князю Мельци, а губернатору Милана и Ломбардии – графу Абенспергу-унд-Трауну. Подобные посвящения всегда согласовывались заранее и обычно сопровождались ценными подарками от соответствующих лиц. Скорее всего, губернатор присутствовал в зале, как и вся прочая миланская знать, так что дебют обещал быть громким. Как об успехе, так и о провале вскоре стало бы известно и в других городах Италии, и в Вене, и в Праге.

Дебютанту исполнилось 27 лет – давно уже не юноша, но пока и не признанный мастер. Наверное, Глюк сильно волновался за судьбу своего оперного первенца. Ничье покровительство не спасло бы его от фиаско или от почтительно-холодного приёма у публики, если бы в музыке не было счастливого сочетания искусности, вдохновения и некоторой доли дерзости, щекочущей нервы певцов и слушателей. В музыке «Артаксеркса» всё это, по-видимому, присутствовало – мы вынуждены изъясняться предположительно, поскольку партитура погибла при пожаре театра 1776 года и сохранились только фрагменты (две арии, причём лишь одна из них с полным оркестровым сопровождением).

Свой вклад в успех внесли и солисты. Имена этих певцов нам ныне мало что говорят, но в то время они были знаменитостями. Более того, в представлении фигурировали некие балетные сцены, которые, впрочем, могли играться между актами и не иметь отношения к сюжету оперы – возможно, как это тогда обычно практиковалось, музыку к вставным балетам написал хореограф Франческо Аквиланти. Оформлением спектакля руководил известный художник, архитектор и сценограф Фабрицио Галлиари. Так что на премьере «Артаксеркса» было что послушать и на что посмотреть.

Итальянские оперы

Дела Глюка довольно быстро пошли в гору. Заказы на новые оперы следовали один за другим. Приведём лишь хронику премьер:

2 мая 1742 года в Венеции, в театре Сан-Самуэле была поставлена опера-сериа «Деметрий» на либретто Метастазио (другое название – «Клеоника»), посвящённая венецианскому патрицию Франческо Спадафора, князю Малетто;

3 января 1743 года в миланском Реджо Дукале состоялась премьера оперы-сериа «Демофоонт» на лйбретто Метастазио, посвящённой графу Абенспергу-унд-Трауну;

26 сентября 1743 года в театре города Крема (он находится в нынешней провинции Кремона) прозвучал «Тигран» на либретто Карло Гольдони по драме Франческо Сильвани; носитель посвящения – венецианский патриций Гаэтано Дольфин, в тот момент – градоправитель Кремы;

26 декабря 1743 года в миланском Реджо Дукале в честь нового губернатора, князя Георга Кристиана Лобковица, была поставлена опера-пастиччо «Арсак» (или «Арзаче»), в которой Глюк написал первый акт, а второй и третий – Джованни Баттиста Лампуньяни;

18 января 1744 года в миланском Реджо Дукале была поставлена «Софонисба» (другое название – «Сифаче») на текст Метастазио и Сильвани; опера посвящена князю Георгу Кристиану Лобковицу;

13 мая 1744 года в венецианском театре Сан-Анджело состоялась премьера оперы Джованни Маккари «Мнимая рабыня», к которой Глюку было заказано несколько вставных арий;

21 ноября 1744 года в венецианском театре Сан-Джованни-Кризостомо прозвучала «Гипермнестра» Глюка на либретто Метастазио;

26 декабря 1744 года в туринском театре Реджо – «Пор» на либретто Метастазио (исконное название – «Александр в Индии»);

31 января 1745 года в миланском Реджо Дукале – «Ипполит» (или «Федра») по драме маркиза Джузеппе Горини Корио; либретто посвящено князю Георгу Кристиану Лобковицу.

Из этого перечня можно сделать несколько выводов. Глюк писал примерно по две большие оперы в год, а иногда и больше (произведения, премьеры которых были в январе, создавались, несомненно, в предшествующем году). Для композитора той эпохи это была нормальная продуктивность, учитывая, что оперы-сериа сочинялись по определённому стандарту – это был пресловутый канон, созданный Метастазио и другими драматургами, работавшими в том же ключе. То, что заказы поступали регулярно, причём из разных городов, свидетельствует о высокой профессиональной репутации Глюка. Однако география постановок ранних опер Глюка (Милан, Крема, Венеция, Турин) сосредоточена в областях Италии, находившихся тогда под властью империи Габсбургов. Ни на юг Италии, в Неаполь, ни в Рим молодого Глюка пока что не приглашали. Посвящения его опер наглядно показывают, что ему покровительствовали прежде всего имперские власти либо тесно связанные с ними итальянские аристократы, в том числе венецианские.

В Милане его репутация после премьеры «Артаксеркса» была очень высокой. Всего лишь через год, 26 декабря 1742 года, Gazzetta di Milano извещала о предстоящей премьере второй оперы Глюка, «Демофоонт», в следующих выражениях: «Сегодня вечером в здешнем театре Реджо Дукале будет впервые представлена знаменитая драма, сочинённая прославленным поэтом, синьором аббатом Метастазио, под названием «Демофоонт», положенная на музыку известным капельмейстером синьором Кристофером Глюком»[16]16
  Howard 2016, 57–58.


[Закрыть]. Не совсем понятно, правда, почему Глюк назван в заметке капельмейстером (Maestro di Capella): либо это своего рода комплимент, либо словесная вольность (если он дирижировал премьерой, то безусловно исполнял функцию капельмейстера), либо считалось, что он возглавлял капеллу князя Мельци. Премьера «Демофоонта» по каким-то причинам состоялась лишь в начале января 1743 года и была встречена всеобщим одобрением.

Опера-сериа стала к тому времени интернациональным явлением, и в самой Италии разные региональные традиции сплавились в этом жанре воедино, поскольку постоянно шёл интенсивный обмен композиторами, постановщиками и исполнителями. Иногда сведения о происхождении участников спектакля фигурировали в изданиях либретто, и тогда вырисовывались очень наглядные картины. Например, в премьере «Тиграна» в Креме были задействованы сопрано Катерина Аскьери – римлянка (одна из ведущих итальянских певиц этих лет), тенор Сеттимио Канини – флорентиец, кастрат Феличе Салимбени – миланец, контральто Джудитта Фабиани – флорентийка, кастрат Джузеппе Галлиени – кремонец, сопрано Розальба Буи-ни – болоньезка. Танцы ставил Джузеппе Саломони, прозванный Венцем, по месту своей службы[17]17
  Сведения с сайта Полного собрания сочинений Глюка: http:// www.gluck-gesamtausgabe.de/gwv/werkregister/eintrag/il-tigrane.html (10.07.2017).


[Закрыть].

Некоторые певцы, с которыми работал молодой Глюк, пользовались всеевропейской известностью. Так, в постановках «Демофоонта» и «Софонисбы» участвовал кастрат Джованни Карестини, уроженец Милана, который к 1743 году успел поработать в Риме, Вене, Неаполе, Венеции и Лондоне, а после этого пел на сценах Дрездена, Берлина и Санкт-Петербурга. Титульную партию в «Гипермнестре» исполнила другая суперзвезда – контральто Виттория Тези Трамонтини, флорентийка, карьера которой до 1745 года разворачивалась в Парме, Болонье, Венеции, Дрездене и Мадриде, а после 1750 года певица обосновалась в Вене в качестве преподавателя вокального искусства. Артисты такого уровня были весьма взыскательны, не всякий композитор мог им угодить, и лишь человек масштаба Генделя мог позволить себе сделать резкий выговор тому же Карестини, когда тот попытался отвергнуть написанную для него арию[18]18
  Этот инцидент произошёл в 1735 году в Лондоне перед премьерой оперы Генделя «Альцина». См. подробнее: Кириллина Л. Гендель. «ЖЗЛ». М.: Молодая гвардия, 2017. С. 272.


[Закрыть]. Глюк, который в более поздние годы также научился держать солистов в почтительном страхе, в начале своей карьеры должен был вести себя любезно и дипломатично, создавая для певцов самые привлекательные партии. Одновременно он усваивал язык и стиль оперы-сериа, являвшийся тогда «золотым стандартом» в мире музыки.

Но венецианская традиция всё-таки стояла несколько особняком.

В отличие от Милана, где театр был всего один, а оперный сезон длился лишь с 26 декабря до начала великого поста, музыкальная и театральная жизнь Венеции протекала довольно бурно и была многообразной. Никакой монополии на зрелища в городе-республике не существовало, а религиозные ограничения действовали не столь жёстко. Театральный сезон распадался на три части: с 26 декабря до конца марта (начало Великого поста), с Пасхи до 15 июня и с 15 сентября примерно до конца октября. Летом, в самые жаркие месяцы, когда воздух над городом становился душным и нездоровым, представления не давались, а состоятельные венецианцы разъезжались по своим загородным домам и виллам, расположенным на островах или на материковых землях – terra ferma.

Главной особенностью венецианских театров было то, что они создавались и функционировали не как придворные, а как коммерческие: в зал пускали всякого, кто абонировал ложу или купил билет. Порой, если зал оказывался незаполненным, на представление можно было попасть совсем бесплатно, и это касалось самой простой публики, особенно гондольеров. Владельцы и администраторы театров шли на это, чтобы обеспечить спектаклю устную рекламу: те же гондольеры могли затем привлечь в зал своих состоятельных клиентов, расхваливая им спектакль или распевая понравившиеся мелодии.

Старейшим из общедоступных венецианских театров был Сан-Кассиано, открывшийся еще в 1647 году. К концу XVII века конкуренцию ему составляли театры Сан-Самуэле (существовал с 1655 года, преимущественно как драматический), Санти-Джованни-э-Паоло и Сан-Джованни Кризостомо (оба с 1678 года). Именовались они по церковным приходам, в которых находились. В Сан-Самуэле в XVIII веке работала труппа, для которой писал пьесы Карло Гольдони, но оперы там, как мы видим, тоже шли. В драматических театрах, которые мы здесь перечислять не будем, музыка также непременно звучала – большинство актёров и актрис умели петь и танцевать. В XVIII веке одни театры закрывались или сносились, но на смену им возникали другие; без множества театров Венеция не была бы самой собой. К сожалению, ни один из венецианских театров XVII–XVIII веков в подлинном виде не сохранился, хотя некоторые современные театры стоят на месте старинных.

Строгий классицизм на венецианских сценах не приживался, и его всё время старались разбавить дополнениями в местном вкусе. Между актами серьёзной оперы могли играться весёлые интермеццо или красиво оформленные балеты. Присутствовали балеты и в постановках опер Глюка; скорее всего, он не имел к ним никакого отношения, хотя идея о возможной тесной взаимосвязи оперы и балета в рамках одного спектакля могла посетить его уже в 1740-е годы. Карнавальность в венецианском духе, когда никакие страсти не принимаются слишком всерьёз, а подлинные чувства прячутся под загадочной или гротескной маской, не была ему близка. Но сама возможность познакомиться с венецианским ощущением жизни как непрерывного зрелища дорогого стоила; для Глюка она открывала нечто новое и непривычное. В условиях этикетной придворной культуры, привычной ему по Вене и Милану, было невозможно достоверно воссоздать эту атмосферу тотального театра, где и на сцене, и в зале каждый играет несколько ролей, неоднократно меняя костюмы и маски, передразнивая других и становясь мишенью задорных шуток, на которые было не принято обижаться. Глюк сумел-таки понравиться венецианцам, хотя своим в их среде не стал. Этому препятствовали и его происхождение, и его-связь с имперскими вельможами, и уже начавшие складываться в те годы его собственные эстетические предпочтения. Природе дарования Глюка в тот момент отвечала поэтика оперы-сериа, которая впоследствии отчасти оказалась интегрирована в его новаторские произведения 1760-х годов.

Своеобразным пророчеством будущей реформы выглядит, в частности, либретто «Ипполита», созданное не Метастазио, а миланским драматургом, маркизом Джузеппе Горини Корьо (1702–1766). Проведя в юности несколько лет в Париже, он взял себе за образец театр французского классицизма – Пьера Корнеля и Жана Расина. В 1729 году он опубликовал «Трактат о совершенной трагедии», который затем неоднократно переиздавался в собраниях его пьес, так что Глюк этот текст, думается, хорошо знал. Первое такое собрание Горини Корьо, включавшее в себя восемь трагедий и пять комедий, вышло в свет в Венеции в 1732 году и было посвящено императору Карлу VI. Второе, расширенное, собрание появилось в Милане в 1744–1745 годах и состояло из тринадцати трагедий и четырёх комедий. Именно там был напечатан «Ипполит», представлявший собой не чисто разговорную пьесу, а оперное либретто, «музыкальную драму» (отдельное издание этого текста было приурочено к премьере оперы Глюка). В предисловии к изданию «Ипполита» в IV томе миланского собрания Горини Корьо повторял некоторые постулаты своего «Трактата о совершенной трагедии». Согласно его мнению, трагедия должна представлять публике идею совершеннейшей нравственности, раскрытую через борьбу высоких добродетелей. Целью театра драматург видит не развлечение зрителей, а скорее их духовное воспитание. Горини Корьо был убеждён, что можно создать музыкальную драму, не слишком поступаясь принципами правильно устроенной трагедии (прежде всего, единством действия и времени), и при этом избегая комических вставок, lazzi. Драматург признавался, что «Ипполит» – первая из его трагедий, написанная рифмованным, а не белым стихом, в силу особенностей своего предназначения[19]19
  Teatro tragico del marchese Giuseppe Gorini Corio. Tomo quarto. Milano, 1745. P.23


[Закрыть]. Так что для маркиза Горини Корьо этот опыт также был экспериментальным.

Говорить о музыкальной драматургии можно лишь по отношению к целостному произведению, поскольку драматургия – это мастерство выстраивания крупной формы, внутри которой точно расставлены кульминации, к которым тянутся нити от смысловых узлов, создающих конфликт, и всё это подчиняется живому ритму сценического действия. Глюк обладал не только музыкальным, но и драматургическим гением. К сожалению, об этой стороне ранних опер Глюка мы можем судить лишь отрывочно. Полностью не сохранилась ни одна из партитур. От некоторых опер уцелел лишь ряд арий, без речитативов. Скуднее всего представлен дебютный «Артаксеркс», наиболее полно – «Гипермнестра» (отсутствуют речитативы). Однако если бы эти оперы не имели успеха, то они могли бы вообще исчезнуть без следа. В Италии не было обыкновения печатать оперные партитуры – это стоило очень дорого и не окупало себя, поскольку репертуар ежегодно обновлялся и «хиты» прежних лет быстро забывались. Партитуры размножались путём рукописного копирования, и таких копий были единицы; они хранились в театрах, однако театры в XVIII веке, как уже упоминалось, нередко горели. Но существовали и копии отдельных арий, снятые современниками ещё в XVIII веке. Следовательно, эта музыка продолжала звучать, даже когда опера, из которой она была почерпнута, сходила со сцены. Такие «лакомые кусочки» могли вставляться в чужие оперы, исполняться в концертах, разучиваться любителями. По ним и следует судить о том, что привлекало публику того времени в ранних операх Глюка, когда он ещё был далеко не так знаменит, как впоследствии.

У него рано обнаружился свой творческий почерк, ясно ощутимый даже в единичных примерах, поневоле вырванных из контекста. Возьмем, к примеру, арию «Sperai vicino il lido» из первого акта оперы «Демофоонт».

 
Я верил, берег близко,
я думал, стихли ветры,
но снова оказался
средь бури, одинок.
 
 
О рифы не разбиться
пытался я упорно,
но прямо на утёсы
несёт жестокий рок[20]20
Sperai vicino il lidoCredei calmato il vento;Ma trasportar mi sentoFra le tempeste ancor.E da uno scoglio infidoMentre salvar mi voglio,Urto in un altro scoglioDel primo assai peggior.  Здесь и далее переводы стихов принадлежат автору книги, если не указано иное.


[Закрыть].
 

Эту арию исполняет молодой герой, царевич Тимант, сын фракийского царя Демофоонта. Тимант тайно от отца вступил в брак с Дирцеей, дочерью вельможи Матусия. Но именно на Дирцею выпал страшный жребий: по древнему обычаю её должны принести в жертву богам. Признание царевича в брачном союзе с Дирцеей лишь запутывает ситуацию: Демофоонт обнаруживает письмо, объявляющее Дирцею его собственной дочерью. Жертвоприношение отменено, но молодая пара в ужасе от кровосмешения, совершённого по неведению. В конце, однако, появляется ещё один документ, согласно которому в младенчестве Дирцею и Тиманта случайно поменяли в колыбелях, так что Тимант на самом деле – сын Матусия, а Дирцея – царская дочь, но не его сестра. Демофоонт скрепляет их союз своим благословением и объявляет Тиманта наследником трона; тем самым исполняется древнее пророчество о том, что боги перестанут требовать кровавую жертву, когда объявится «невинный узурпатор».

Несмотря на очевидную для нас ходульность многих поворотов этого мелодраматического сюжета с мнимым инцестом и подменёнными разнополыми младенцами, в XVIII веке «Демофоонт» стал очень популярен. Либретто Метастазио было положено на музыку более семидесяти раз. Видимо, публику того времени привлекали сильные страсти, а мотивы душевных терзаний героев были понятны молодым людям, которые, отстаивая своё право наличное счастье, порой восставали против воли монархов или деспотических родителей.

Первую оперу на либретто «Демофоонта» создал Антонио Кальдара; она была поставлена в Вене в 1733 году. Нет сведений о том, знал ли это произведение Глюк. Затем последовали ещё 14 опер, предшествовавшие премьере глюковского «Демофоонта». Некоторые из них ставились в Италии, а также распространялись в рукописных копиях, и потому, возможно, Глюк мог познакомиться с музыкой своих предшественников хотя бы по фрагментам. В 1741 году в Неаполе был поставлен «Демофоонт» Леонардо Лео – одна из лучших опер на этот текст. Партию Тиманта в неаполитанском спектакле пел знаменитый и очень амбициозный кастрат-сопранист Гаэтано Майорано, известный как Каффарелли.

При сравнении арий Лео и Глюка создаётся впечатление, что Глюк во многом следовал примеру своего предшественника. В тексте арии заложен контраст мягко-задумчивого начала (две первые строки) и бурного продолжения (третья и четвёртая строки). Средняя часть предполагает погружение в мрачное и смятенное состояние. При повторении Da Capo душевное смятение героя должно обогатиться новыми красками, выбор которых зависит от певца. Все эти контрасты присутствуют в ариях Лео и Глюка, и каждый волен отдать предпочтение опытному итальянскому мастеру, который делает акцент на драматизме ситуации, или гениальному «богемцу», для которого важнее всего – внезапные перепады мыслей и чувств, обуревающих героя. Ария Лео написана более твёрдой рукой, точно знающей, как собрать воедино эту пестроватую форму. Музыка Глюка вдохновеннее и эмоциональнее, но форма не столько развивается, сколько складывается (или не складывается) из рискованно контрастных кусков. По степени же вокальной эффектности обе арии стоят друг друга, поскольку Карестини и Каффарелли были звёздами равной величины.