Текст книги "Глюк"

Автор книги: Лариса Кириллина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц)

ГЛЮК

«Я – кавалер Глюк!»

Властно заключал он в звуки всё, в чём с

предельной силой выражается ненависть,

любовь, отчаяние, неистовство. Голос у

него был юношеский, поднимавшийся от

глухого и низкого до проникновенной звучности.

Когда он окончил, я бросился к нему на шею

и воскликнул сдавленным голосом:

– Что это? Кто же вы?

Он поднялся и окинул меня задумчивым,

проникновенным взглядом; но когда я собрался

повторить вопрос, он исчез за дверью,

захватив с собой свечу и оставив меня

в темноте. Прошло без малого четверть

часа; я уже отчаялся когда-нибудь увидеть его

и пытался, ориентируясь по фортепьяно,

добраться до двери, как вдруг он появился

в парадном расшитом кафтане, богатом

камзоле и при шпаге, держа в руке зажжённую свечу.

Я остолбенел; торжественно приблизился

он ко мне, ласково взял меня за руку и

с загадочной улыбкой произнёс:

– Я – кавалер Глюк!

Эрнст Теодор Амадей Гофман.

«Кавалер Глюк» (1809)

Краткое, звонкое, лёгкое имя «Глюк», созвучное немецкому слову «счастье» (Glück), оказалось действительно счастливым для человека, родившегося в глухой баварской деревне, но заставившего к середине XVIII века говорить о себе всю просвещённую Европу. Орден Золотой шпоры, полученный от имени папы римского, дал ему право называть себя «кавалер Глюк» (или «рыцарь Глюк»), и окружающие, даже зная о простонародном происхождении композитора, нисколько не сомневались в справедливости его притязаний на принадлежность если не к аристократии крови, то к аристократии ума и духа.

Кристоф Виллибальд Глюк (1714–1787) – один из гениев, определивших пути развития искусства второй половины XVIII века. Он принадлежал к тому же поколению, что Жан Жак Руссо, Дени Дидро, Михайло Ломоносов. Формирование его личности происходило на фоне расцвета великого искусства Баха, Генделя и Рамо, а в последние годы жизни Глюк общался с Моцартом и Сальери, для которых он сам был уже заслуженным патриархом.

Правда, в отличие от своего старшего современника, Генделя, и от младшего, Моцарта, Глюк не претендовал на творческую универсальность. В его наследии очень немного инструментальных и церковных сочинений, и если бы сохранились только они, вряд ли мы бы сейчас говорили о Глюке как о великом композиторе.

Имя Глюка прославили прежде всего оперы. Ему удалось не только сказать своё слово в этом весьма популярном тогда жанре, но и открыть новую страницу в его истории. Оперное искусство второй половины XVIII века делится на период до Глюка и после Глюка. Даже те современники, которые критически относились к его идеям, не могли их игнорировать, особенно после того, как в 1770-х годах реформа Глюка восторжествовала в Париже, где эту реформу называли не иначе как революцией.

Эпоха Просвещения, проникнутая наступательным духом прогресса, вообще очень благоприятствовала дерзаниям и экспериментам всякого рода. Опера, как и театр в целом, собирала тогда вокруг себя самые блистательные таланты. Здесь находился эпицентр бурлящей творческой энергии, здесь создавались и рушились карьеры, здесь велись ожесточённые схватки за влияние на сердца и помыслы современников, будь то короли и вельможи или прямодушная публика с галёрки. Театр был срезом общества, а музыка – его душой.

Судьба Глюка в этом отношении очень показательна. Сын княжеского егеря и лесника, он мог бы стать преуспевающим бюргером, заняв предписанную ему социальную нишу и мирно скоротав свои дни в полном согласии с ожиданиями семьи, как это сделали его многочисленные братья и сёстры. Но ему с детства и юности были тесны существующие сословные и духовные рамки. Его тянуло к нарушению запретов, к выходу за предначертанные границы, к чему-то великому, новому и неизвестному. Уже само неудержимое влечение к музыке ознаменовало разрыв Глюка с привычным жизненным укладом, но и став музыкантом вопреки всем препятствиям, он никогда не довольствовался достигнутым, а неуклонно двигался вперёд, охватывая новые для себя сферы деятельности и создавая внутри них собственные законы и правила. Именно этот трудный и рискованный путь в итоге привёл его к блестящему успеху. Музыке Глюка рукоплескали Милан, Венеция, Рим, Лондон, Дрезден, Вена, Париж, Петербург…

Его влияние на современников было огромным и охватывало все слои общества. Глюк пользовался покровительством императрицы Марии Терезии, он был учителем и любимым композитором её дочери – эрцгерцогини, а затем королевы Марии Антуанетты. Однако операми Глюка восхищались и те, кто, желая или не желая того, идейно готовил будущую французскую революцию: Вольтер, Руссо, Д’Аламбер.

При том что Глюк был действительно великим музыкантом, значение его личности, взглядов и творчества выходит далеко за узкие профессиональные рамки. В книге о Глюке, написанной Сергеем Александровичем Рыцаревым, очень точно сказано по этому поводу: «Глюк и энциклопедисты. Глюк и Декарт. Глюк и немецкая поэзия. Глюк и опера. Глюк и проблема интернационального. Глюк и классицизм. Глюк и будущее. Глюк и реформа. Глюк и Вагнер. Таков сегодня масштаб измерения глюковского гения»[1]1
  Рыцарев 1987, 27.


[Закрыть]. Правда, исследователь сетует на то, что собственно музыкальный язык Глюка изучен недостаточно, а его творчество представлено в исполнительской практике весьма ограниченно и однобоко: только реформаторскими операми, да и те звучат очень выборочно (лидирует, безусловно, «Орфей») и чаще всего в неавторских обработках.

Действительно, в XX веке многим стало казаться, будто творчество Глюка сохранило исключительно историческую ценность, а в художественном отношении уже утратило свою актуальность. Однако истинная классика поистине бессмертна. В конце XX и в начале XXI века интерес к Глюку в музыкальном и театральном мире заметно оживился. Немецкое издательство «Bärenreiter» продолжает научную публикацию нового Полного собрания сочинений Глюка; появляются аудиозаписи его малоизвестных ранних опер; в театрах разных стран ставятся самые знаменитые шедевры, и всякий раз в них открываются новые смыслы.

Постоянно пополняется и литература о Глюке. Она не столь бесконечно обширна, как литература о Моцарте или Бетховене, но также весьма богата. На смену трудам авторитетных исследователей первой половины XX века (Альфреда Эйнштейна, Жака Габриэля Продомма и др.) пришли книги и статьи Джулиана Раштона, Патриции Ховард, Клауса Хорчанского, Герхарда и Ренаты Кроль. Под редакцией Ховард в 2015 году было издано, а в 2016 году переиздано обширное собрание наиболее важных статей музыковедов разных стран, представляющих всю панораму современного глюковедения.

К сожалению, на русском языке это богатство сводится к нескольким старым переводным очеркам (статьи Гектора Берлиоза, эссе Ромена Роллана), словарным статьям, разделам в учебниках по истории музыки и всего двум относительно свежим монографиям. Упоминавшаяся здесь содержательная и глубокая книга С. А. Рыцарева (1987) рассчитана в основном на специалистов, уже хорошо знакомых с творчеством композитора. Моя книга «Реформаторские оперы Глюка» (2006) содержит анализ произведений, связанных с двумя этапами глюковской реформы, и также адресована прежде всего музыкантам. Биографический очерк И. И. Белецкого (1971), имеющий подзаголовок «Книжка для юношества», носит популярно-просветительский характер. Исследования же сугубо научного плана (диссертации, статьи в специализированных музыковедческих журналах) обычно не претендуют на создание целостного портрета Глюка и поэтапного анализа его творческого пути.

Совершенно очевидно, что появление подробной биографии Глюка на русском языке давно назрело, и трудно выбрать более подходящий для неё контекст, чем серия «Жизнь замечательных людей». В этой связи хочется вспомнить слова, которыми завершается очерк Ромена Роллана о Глюке: «…одна из тайн неотразимого очарования его искусства заключается в том, что от него исходит аромат нравственного благородства, честности, добродетели. Да, слово «добродетель», мне кажется, лучше всего характеризует музыку «Альцесты», «Орфея» или целомудренной «Ифигении». Именно ею автор их останется дорог людям; именно благодаря ей он, как Бетховен, гораздо больше чем великий музыкант: великий человек с чистым сердцем»[2]2
  Роллан 1988, 206. Перевод Ю. Л. Вейсберг.


[Закрыть].

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
СТРАНСТВУЮЩИЙ ПОДМАСТЕРЬЕ

Сын лесника

Если бы наш герой родился в семье музыканта, то, наверное, никто бы не удивился наличию у него соответствующих способностей, да и сведений о его начальном воспитании и образовании мы имели бы несколько больше. Но Кристоф Виллибальд появился на свет в семье потомственного лесника и егеря Александра Иоганна Глюка (1683–1743), который, в свою очередь, также был сыном потомственного лесника и егеря Ханса Адама Глюка, и стало быть, первенцу Александра была предначертана та же стезя. В обществе с сильными патриархальными и феодальными традициями наследование профессии отца, деда и прадеда было в порядке вещей и касалось как князей, так и их подданных.

Где и когда точно родился Кристоф Виллибальд Глюк – вопрос отнюдь не простой. Похоже, он сам не очень твёрдо это знал. В XVIII веке важнейшим документом в жизни человека было свидетельство о крещении, а день рождения фиксировали далеко не всегда. Поскольку в детские годы Глюка его семья несколько раз переезжала с места на место, он считал местом своего рождения городок Нойштадт в Баварии – однако там родился его отец, а не он сам. В XIX веке за почётное право называться родиной великого композитора начали бороться две баварские деревни, расположенные недалеко от Нойштадта: Вайденванг, где Кристоф Виллибальд был крещён 4 июля 1714 года, и Эрасбах, где, как многие считали и продолжают считать, он появился на свет 2 июля.

Дотошный историк и краевед, доктор Вернер Робль из Берхинга исследовал все возможные архивные источники и пришёл к убеждению, что Глюк родился всё-таки 4 июля 1714 года в Вайденванге[3]3
  Robl W. Zum 300. Geburtstag des Komponisten Christoph Willibald Gluck: Auf den Spuren der Förster-Familie Gluck in den Sulzgau-Dörfem Weidenwang und Erasbach. Fallstricke und Lösungen der regionalen Gluck-Forschung, 2013. S. 4. //http://www.robl.de/gluck/gluck2.pdf


[Закрыть]. Дело в том, что незадолго до появления в этих местах Александра Глюка в Эрасбахе произошло убийство его предшественника, и для нового лесника вполне разумным было бы пожить на первых порах несколько в стороне от враждебно настроенных жителей. Профессия егеря была сопряжена со многими опасностями: в обязанности смотрителя лесных угодий входило нещадное преследование браконьеров, которым в случае поимки грозило суровое наказание. Но браконьеры были местными, а лесник приезжим, что лишь обостряло конфликт интересов.

Церковь Святого Виллибальда была ближайшей к сохранившемуся дому лесника в Вайденванге, так что выбор именно этого храма и наречение младенца в честь соответствующего святого выглядели совершенно естественно. Святой Виллибальд, имя которого носил храм, был бенедиктинским монахом, жившим в VIII веке и ставшим епископом в саксонском Эрфурте, а затем и в баварском Эйхштетте; чествование его памяти у католиков приходилось на 7 июля – стало быть, Глюк был крещён в канун местного храмового праздника. Нужно, однако, сразу же оговорить, что именем «Виллибальд» Глюк впоследствии никогда не пользовался и называл себя только «Кристофом» или «Кристофором», а иногда на итальянский манер – «Кристофано». Возможно, по практическим причинам: он подолгу жил среди иностранцев, – итальянцев, англичан, французов, – для которых имя «Кристоф» звучало понятнее и не давало поводов для разночтений. «Кристоф Глюк» – коротко и ясно.

В Эрасбахе же находился другой дом лесника, который как раз был достроен и отделан летом 1714 года. По-видимому, Александр Глюк перевёз туда жену вскоре после рождения малыша. В нынешнем Эрасбахе имя Глюка также окружено почитанием; более того, сохранился и тот самый дом – невзирая на почтенный возраст, он выглядит крепким и заботливо ухоженным. Дом является частным владением, а не музеем, однако мемориальная доска напоминает о том, что в этих стенах прошли первые годы жизни Глюка.

Если об отце композитора сохранились сведения (происхождение, профессия, послужной список, круг знакомств), то о матери мы не знаем ничего, кроме имени: Анна Вальбурга. Ни девичьей фамилии, ни каких-то подробностей о её родственниках, склонностях, характере, внешности. Скончалась она 8 октября 1740 года на 58-м году жизни.

Даже в наше время и Вайденванг, и Эрасбах остаются небольшими посёлками. Они лежат вдалеке от деловых и туристических маршрутов, и из окрестных немецких городов (Регенсбурга, Нюрнберга, Мюнхена) добраться туда без автомобиля не очень просто. «В начале же XVIII века это был настоящий «медвежий угол». Сказочно величественные леса, в которых водились разнообразные звери, являлись преимущественно княжескими охотничьими угодьями. Более того, эти угодья находились в приграничной области: здесь соседствовали Верхний Пфальц и Богемия, а после 1714 года – Бавария и Богемия. Так что, несмотря на лесную глушь, должность егеря и лесника была весьма ответственной, а человек, занимавший её, должен был знать и уметь многое – в том числе хорошо владеть оружием, быть следопытом, разбираться в лошадях и собаках, в повадках зверей и птиц, ладить со знатными господами, уметь строго спрашивать с подчинённых и не давать спуску браконьерам. Охота считалась тогда искусством, сопровождавшимся, помимо необходимых практических навыков, целой системой ритуалов, знание которых воспитывалось у аристократов с детства, и егерь, служивший знатным господам, также обязан был понимать все эти тонкости.

С юных лет Александр Глюк учился профессиональным премудростям у отца, а кроме того, с 1702 года примерно до 1711 года находился на военной службе в качестве пехотинца полка князя Лобковица и принимал участие в Войне за испанское наследство, завершившейся в 1713 году (Австрия пыталась оспорить у Франции права на наследование испанского престола; в итоге королем Испании всё-таки стал французский принц). Следовательно, стрелять егерь умел отлично, а характер, скорее всего, имел суровый и боевой. Карьера Александра Глюка складывалась успешно: в 1711 году он был помощником лесника в Вайденванге (охранял угодья женского монастыря Зелигенпортен), с 1712 года – лесником в Вайденванге и Эрасбахе. Совмещение обязанностей объяснялось близостью этих населённых пунктов и единством лесных пространств.

Но у Кристофа вряд ли могли сохраниться отчётливые воспоминания о первых годах жизни в Баварии, поскольку уже в 1717 году отец перевёз семью в соседнюю Богемию, то есть Чехию – в селение Камниц. Оттуда семейство вскоре перебралось в Рейхсштадт (ныне Закупи в северной Чехии), славный своим замком XVI века. Затем, в 1722 году, семья лесника переместилась на северо-запад, в городок Крейбиц (по-чешски – Хршибска), находившийся во власти князей Кинских. Наконец, в 1727 году Александр Глюк получил должность главного лесника князя Филиппа Гиацинта Лобковица в замке Эйзенберг (по-чешски – Езержи).

Все эти переезды означали не только постепенный карьерный рост Александра Глюка, но и необходимость больше зарабатывать, чтобы кормить постоянно разраставшуюся семью. Всего у Александра и Анны Вальбурги родилось девять детей, хотя не все дожили до взрослых лет.

Пополнение в семье случалось примерно каждые два года. 11 апреля 1716 года у Кристофа Виллибальда появился брат Кристоф Антон, однако он, вероятно, умер ребёнком – никаких сведений о нём, кроме записи о крещении в Эрасбахе, не сохранилось. 2 мая 1718 года в Рейхсштадте родилась Мария Анна Розина, умершая около 1762 года. Ей суждено было выйти замуж за бравого гусара, впоследствии капитана кавалерии Клаудиуса Хедлера, и родить дочь Нанетту, которую через некоторое время после смерти сестры взял на воспитание Глюк (о Нанетте в своё время будет рассказано подробнее). 25 августа 1720 года на свет появился Франц Антон Людвиг. Этот сын всё-таки унаследовал профессию отца; в 1787 году он был назначен государственным лесничим в Вене, а умер в 1799 году в Праге.

18 ноября 1722 года в Крейбице был крещен Франц Карл Глюк, также избравший профессию егеря, но в Нижней Австрии. 22 января 1725 года там же, в Крейбице, была крещена Анна Элизабет; она вышла позднее замуж за некоего Фридриха Крамера и родила трёх детей; умерла она не позднее 1787 года. О двух других братьях Глюка, Генрихе Йозефе и Феликсе Матесе, не известно ничего, кроме дат крещения (9 мая 1727-го и 24 января 1732-го) – по-видимому, они жили недолго. Наконец, 24 мая 1734 года в Эйзенберге родился самый младший брат – Франц Иоганн Александр, ставший впоследствии венским служащим: он работал в императорско-королевской конторе по взвешиванию и налогообложению муки. Скончался он в Вене в 1795 году; все его дети умерли раньше его, и эта ветвь рода пресеклась[4]4
  Уточнённые данные о братьях и сёстрах Глюка приводятся по статье австрийского музыковеда и архивиста Михаэля Лоренца: Lorenz М. The Last Ritter von Gluck and his Relatives (2013) // http:// michaelorenz.blogspot.ru/2013/06/the-last-ritter-von-gluck-and-his.html (дата обращения: 15.04.2017).


[Закрыть].

С одной стороны, наличие братьев и сестёр обеспечивало Кристофу Виллибальду нескучное детство. Вероятно, у него даже не возникало необходимости заводить друзей вне дома. С другой стороны, это накладывало на него обязательства перед семьёй: он был самым старшим, и от него требовалась помощь родителям в хозяйственных делах. В XVIII веке дети простонародья с самых ранних лет начинали трудиться рядом со взрослыми, а порой и самостоятельно. Крохотный пастушок или пастушка выглядят на картинках того времени очень трогательно, однако труд их был не так уж лёгок: пасти стадо нужно было целый день, в любую погоду. Ещё тяжелее приходилось малолетним работникам шахт, которых принимали на работу уже в семилетием возрасте. Их рабочий день мог достигать 12–14 часов в сутки, и лишь в XIX веке появились законы, ограничивавшие труд малолетних рабочих десятью часами. Дети трудились на полях и мануфактурах, торговали на улицах, служили разносчиками и посыльными. Работали и дети малоимущих музыкантов. Людвиг ван Бетховен с 11 лет привык вставать ни свет ни заря, чтобы к шести утра быть в церкви, где он подвизался помощником органиста.

На этом фоне многодетная семья княжеского лесничего выглядела очень благополучной. Александр Глюк не имел нужды отправлять на заработки кого-либо из сыновей; жалованье и доходы от собственного хозяйства позволяли жить в полном достатке, будь то в Баварии или в Богемии. Но в любом сельском доме работы всегда находилось много, а баловать детей было не принято. Частые переезды и обустройство семьи на новом месте также стоили многих усилий.

Границы германских княжеств перекраивались в XVIII веке довольно часто, и потому спорным остаётся вопрос не только о дате и месте рождения Кристофа Виллибальда, но и о его принадлежности к тому или иному народу и государству. Кто он – великий немец? Но Германии как политического целого в то время не существовало, хотя ближе к старости Глюк ощутимо проникся германским патриотизмом. Или великий австрийский композитор? Однако австрийцем Глюк, в отличие от Гайдна и Моцарта, явно не был, ни по происхождению, ни по своему душевному складу, хотя с 1750-х годов обосновался в Вене. Баварский? В Баварии, являвшейся тогда княжеством в составе Священной Римской империи Германской нации, он провел лишь три первых года своей жизни и даже толком не помнил, где родился на свет. Чешский?..

Большая часть детства и ранней юности Кристофа Глюка прошла в Чехии, и он считал её своей родиной. Впоследствии итальянские почитатели называли его «божественным чехом», а французские недруги – «чешским медведем». На титульных листах старинных рукописных копий некоторых его ранних произведений значится: «Кристофор Глюк, чех» (например, на рукописи оперы «Милосердие Тита» из собрания Парижской консерватории). «Чехом» он был и для великого итальянского либреттиста Пьетро Метастазио, и для первого биографа Моцарта, пражского профессора Франтишека Нимечека, и для других современников, упоминавших его имя в печатных публикациях конца XVIII века. В частности, в анонимной брошюре, выпущенной в 1794 году в Лозанне и посвящённой жизни и смерти покровительницы Глюка, королевы Марии Антуанетты, говорилось: «Этот прославленный композитор положил на музыку «Ифигению», которую все знатоки назвали шедевром, но она едва не была освистана противоборствующей партией. Поскольку Глюк был чехом, то, дабы принизить его произведение, оно именовалось «Ифигенией Чешской». Эта несправедливость глубоко задевала дофину»[5]5
  Storia di Maria Antonietta, arciduchessa d’Austria, Regina di Francia, suo processo e sua morte. Losanna, 1794. P. 15.


[Закрыть].

Фамилия Gluck, вероятно, действительно имела чешские корни. В XVII веке она писалась по-разному, в том числе Gluckh, Kluch, Klug, Kluck. Чешское слово kluk, к которому она могла восходить, означает «парень, малец», а в широком смысле – «подручный, слуга». Прадед композитора, Симон Глюк (Gluckh), был родом, как предполагается, из чешского города Рокучаны, где служил егерем и лесником. Но являлся ли он чехом, неизвестно.

В XVIII веке значение имели не столько национальные корни, сколько подданство (а Глюк в любом случае был подданным Священной Римской империи), конфессиональная принадлежность (католицизм) и, наконец, язык и культурная традиция. С конфессиональной принадлежностью Глюка никаких неясностей нет – с 1627 года в Чехии восторжествовал католицизм, и никакое другое вероучение властями не признавалось. Однако тут имелись свои нюансы. В народном быту, в том числе во время религиозных праздников, продолжали звучать гимны гуситской эпохи и народные духовные песни на чешском языке, созданные в период Реформации, когда влияние протестантизма в Чехии было очень сильным. Католическая церковь была вынуждена мириться с подобным репертуаром, если слова песен не заключали в себе ничего крамольного. Нет никаких сомнений в том, что Глюк был отлично знаком с этим пластом чешской музыки, заметно отличавшимся и от григорианских песнопений католической церкви на латинском языке, и от немецких протестантских хоралов.

С родным языком Глюка дело также обстояло не очень просто. Не кто иной, как Антонио Сальери, преданный почитатель и последователь Глюка, уверял, что родным его языком был чешский, а на немецком вплоть до конца своей жизни он изъяснялся довольно коряво. Впрочем, речевые затруднения в поздние годы жизни Глюка могли быть вызваны последствиями нескольких перенесённых им инсультов, Сальери же совсем не знал чешского языка и очень плохо владел немецким, так что не может считаться тут экспертом. Но сходное свидетельство о языковых предпочтениях Глюка принадлежит Карлу Черни, который, правда, родился лишь в 1799 году и Глюка в живых не застал, но отец, пианист Вацлав (Венцель) Черни, рассказывал ему, что старый Глюк беседовал с ним исключительно на чешском. Не сохранилось, однако, никаких писем, написанных Глюком на чешском языке, и никаких его музыкальных сочинений на чешские тексты. Однако это как раз не удивительно. Скорее всего, он с детства владел разговорным языком, усвоив его по слуху, а с весьма прихотливой чешской орфографией мог быть не в ладу. К тому же чешский язык считался простонародным, и даже богемская знать часто предпочитала изъясняться на немецком или французском. Среди писем Глюка, написанных в зрелые годы, есть и немецкие, и французские, и итальянские – очевидно, что он обладал недюжинной способностью к языкам. Даже если немецкий язык был для него не родным, а выученным, Глюк владел им достаточно свободно, чтобы в надлежащей манере общаться с самыми образованными людьми своей эпохи.

Картину жизни в тех местах, где протекали детские годы Глюка, мы можем себе представить не только по сухим документам, но и по замечательной опере Карла Марии фон Вебера «Волшебный стрелок» (Der Freischütz), созданной, правда, намного позже интересующего нас времени – в 1817 году и поставленной в Берлине в 1821-м. Это произведение сразу же завоевало всенародную любовь и было воспринято как подлинно народная немецкая опера. Между тем действие «Волшебного стрелка» происходит в середине XVII века не в Германии, а в Богемии, то есть в Чехии, а основные персонажи являются княжескими егерями, то есть «коллегами» Александра Глюка. Фантастическая составляющая сюжета была почерпнута либреттистом Вебера, Иоганном Фридрихом Киндом, из литературных обработок народных легенд о «чёрном охотнике», продавшем душу дьяволу, который наделил его способностью отливать волшебные пули. Но не только романтический сюжет обусловил невероятную популярность оперы Вебера. Борьба добра и зла в душе молодого егеря Макса, поддавшегося соблазну получить дьявольские пули, разворачивается на красочном фоне старинных сельских обычаев и праздников. Вебер изобразил в своей музыке вечный лес – то торжественно-спокойный, как в начале увертюры, то мрачный, ночной, полный жутких звуков и призрачных наваждений (сцена в Волчьей Долине). В опере показано, помимо прочего, как егери состязаются в меткости стрельбы и поют залихватские песни под аккомпанемент ансамбля охотничьих рогов. Вебер и Кинд создавали, конечно же, идеализированную картину сельской жизни XVII века и не ставили перед собой задачу отражать именно чешский фольклорный колорит. Но многие бытовые реалии были вполне достоверными, и публика тотчас узнавала их.

Наверное, если бы Глюк прожил больше ста лет и попал бы на представление «Волшебного стрелка», он бы тоже проникся воспоминаниями детства. Сын лесничего, несомненно, видел и шумные деревенские праздники с танцами и дружескими попойками, и стрельбу по мишеням (между прочим, этим популярным тогда спортом увлекалась даже абсолютно городская семья Моцарта!), и охотничье снаряжение, от которого попахивало порохом, кожей, дымом костра, железом и звериной кровью… Слышал он, конечно же, и разнообразные рассказы о всяких чудесных, странных и страшных происшествиях, случавшихся в лесу: охотничьи байки о встречах со зверями-оборотнями и лесной нежитью, сказки о феях и эльфах, предания стариков о каких-то совсем давних невероятных историях… Наверное, Александр Глюк брал с собой старшего сына во время объезда доверенных его попечениям лесных угодий. Мальчик созерцал стволы и кроны вековых сосен, могучих елей, огромных дубов, видел диких зверей, слышал голоса самых разных птиц. Это был удивительный мир, который мог поглотить человека сразу и навсегда. Но Кристоф Глюк так и не поддался лесным чарам. Он рано почувствовал, что это – не его мир, и оставаться в нём надолго он не хочет и не должен.

Княжеский егерь и лесник не мог быть безграмотным, поэтому Александр Глюк хорошо понимал, что сыну и предполагаемому наследнику следует дать самое лучшее образование, на какое он мог рассчитывать в этих краях. Начальные школы имелись тогда почти во всех населённых пунктах, кроме самых маленьких (в Эрасбахе, например, школы не было). Детей учили читать, писать, считать, внушали им основы латыни (богослужение велось на латинском языке), преподавали Закон Божий и, практически обязательно, музыку.

В школе обучали прежде всего пению церковных псалмов и гимнов. Иногда школьный учитель мог заменять церковного регента или же, наоборот, церковный органист являлся одновременно учителем. С другой стороны, преподавателями бывали священники, монахи или монахини (если речь шла об ученицах-девочках). Классы были немногочисленными: десять-двенадцать ребятишек собирались в одной комнате, и каждый учил и отвечал свой урок. Непременным атрибутом обучения было ведёрко с розгами – шалунов и нерадивых учеников секли на глазах у всех (обычно этим занимался помощник учителя, педель).

Более основательным было обучение в иезуитских школах и гимназиях. Духовный орден иезуитов, основанный в 1534 году испанцем Игнатием Лойолой, приобрел к XVIII веку огромное влияние в католическом мире и даже за его пределами. Иезуиты вели обширную миссионерскую деятельность, рассылая проповедников в самые отдалённые страны (Индию, Китай, Японию, Конго, Парагвай, Бразилию). Для этого требовались не только твёрдые в вере, но и хорошо образованные люди, способные вести диалог с кем угодно, от южноамериканских индейцев до китайского императора. Поэтому иезуиты фактически взяли в свои руки систему образования в католических странах Европы. Они создавали, возглавляли или подчиняли своему влиянию школы, гимназии, колледжи, университеты. Наставники-иезуиты заботились не только о христианском воспитании молодёжи, но и всячески поощряли развитие наук и искусств. Математика, астрономия, физика, логика, риторика, филология (включая знание древних и современных языков, в том числе восточных), стихосложение, музыка, театр – всё это входило в программы иезуитских учебных заведений.

Кристоф Глюк посещал начальную школу в Камнице и в Альберсдорфе недалеко от замка Эйзенберг. Затем, как принято считать, отец отправил его в иезуитскую гимназию в Комотау (ныне Хомутов) – городке, также расположенном на севере Чехии, как и замок Эйзенберг, но на некотором расстоянии от последнего.

Со времени публикации первой основательной биографии Глюка, изданной в 1854 году Антоном Шмидтом, принято считать, что Кристоф учился в гимназии с 1726 по 1732 год. Однако эти данные вызывают ныне ряд вопросов. Во-первых, на службу в Эйзенберг в качестве главного лесничего Александр Глюк поступил лишь в 1727 году. Во-вторых, не обнаружено никаких записей о пребывании в стенах гимназии Кристофа Виллибалвда Глюка. Зато в 1736 году в списках учеников появился «Франц Глюк из Эйзенберга». Это мог быть один из младших братьев будущего композитора, – скорее всего, Франц Антон Людвиг (1720 года рождения). Если Александр Глюк хотел воспитать старшего сына прежде всего как помощника и преемника, зачем бы он стал посылать его в иезуитскую гимназию – заведение со строгой дисциплиной, в котором к тому же всячески поощряли занятия учеников музыкой и театром – то есть именно тем, что профессиональному леснику было совершенно ни к чему? С другой стороны, Глюк, вероятно, пел в хоре иезуитской церкви при гимназии, а значит, всё-таки имел к этому заведению некоторое отношение.

Где бы, однако, Кристоф ни учился – в обычной ли сельской школе или в гимназии в Комотау, – в детские годы его постоянно окружала музыка. Впоследствии, находясь в 1774 году в Париже в качестве знаменитого композитора, он подружился с художником из Эльзаса, Иоганном Кристианом фон Маннлихом, которому доверительно рассказывал о своей юности. Маннлих позднее включил эти рассказы в собственные мемуары, законченные в 1810 году и долгое время ходившие по рукам в списках. Разумеется, этот источник не может считаться абсолютно достоверным, но он, безусловно, заслуживает внимания. Глюк вспоминал: «На моей родине весь народ музыкален. Музыке учат в школах, и в самых крошечных деревушках во время торжественных богослужений крестьяне поют и играют в своих церквах на разных инструментах. Одержимый страстью к этому искусству, я делал быстрые успехи. Я научился играть на нескольких инструментах, и школьный учитель, выделив меня среди других учеников, давал мне уроки у себя дома в свободное время. Все мои мысли и мечты принадлежали отныне лишь музыке; ремеслом лесника я пренебрегал»[6]6
  Männlich 1913, 285.


[Закрыть].