Текст книги "Пленница французского маркиза (Книга 1)"
Автор книги: Лариса Шкатула
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
Он склонился к самому лицу Сони, на глазах превращаясь из галантного рыцаря в отнюдь не благородного разбойника. Она отвернулась с гримасой отвращения.
– Ах, я вам противен! Я жаден, корыстен, а вы-то сами для чего сюда явились?.. Нет, не отвечайте, я и так знаю – вы не могли не явиться. Бескорыстных людей на свете не бывает, это мое мнение. Кто-нибудь хочет его опровергнуть? Словом, я тщательно раскинул здесь свою сеть и стал ждать. Что-то мне подсказывало: ожидание будет не напрасным.
– Флоримон, перестань немедленно! – голос Антуана де Барраса был ещё достаточно силен, но болезнь, увы, не давала ему подняться.
– Милый папа, тебе стыдно за меня? Что подумает мадемуазель! И ты, и все наши предки были озабочены прежде всего тем, как они выглядят в глазах других, а не тем, что они представляют собой на самом деле. А я, как видишь, этим недостатком не обременен – что есть, то есть. Говорят, дежансонцы бояться меня, хотя никому из них я ничего плохого не сделал. Но земля слухом полнится... Ты покажешь мне, где прячешь свое огромное богатство? Меня прямо-таки заинтриговало твое выражение – огромное!
– Это богатство не только мое, а если точнее, моего там всего лишь половина. Большую часть денег в производство золота вложил князь Еремей Астахов.
– Понятно. А другая половина, значит, принадлежит вот этой мадемуазель?
– Поскольку князь Николай Астахов умер, золото принадлежит его родственникам, – упрямо проговорил старый маркиз.
– Тебя только это смущает? – деланно удивился его сын. – Но это поправимо: мы с княжной Астаховой поженимся, все, что ты спрятал, будет нашей с нею совместной собственностью и тебя не будут терзать муки совести, не правда ли, моя дорогая невеста?
– Я никогда не выйду за вас замуж, слышите, никогда! – вскричала Соня.
Ни один мускул не дрогнул на лице Флоримона.
– Мне говорили, что русские женщины очень экспансивны. Я рад в этом убедиться. Не помню, кто из мудрецов сказал: не давай зароков. Я постараюсь завоевать вашу любовь, моя прекрасная дева! – он опять поклонился Соне и обратил вопросительный взгляд на отца. – Ты же не думаешь, папа, что я стану применять насилие по отношению к княжне? Каюсь, я порочен, но, уверяю тебя, не настолько, как может показаться. Княжна сама придет к тебе и скажет: "Я согласна выйти замуж за вашего сына!" Тогда ты покажешь, где спрятал золото?
– Тогда покажу, – проговорил Антуан де Баррас, отводя взгляд от лица изумленной Софьи.
Флоримон опять крепко взял её за локоть.
– Пойдемте, мадемуазель Софи, папа устал. Видите, он даже вспотел, стараясь не показать вам, какие муки он терпит. Оставим его, пусть отдохнет.
И он почти вытолкнул княжну из комнаты больного.
Она хотела пойти в ту же сторону, откуда пришла, но маркиз заступил ей дорогу.
– Нет, нет, там для вас нет ничего интересного. Я хочу показать вам кое-что. Уверен, это не оставит вас равнодушной!
Проходя мимо следующей двери, он стукнул в неё костяшками пальцев, но почти втолкнул Соню в другую комнату, соседнюю.
На первый взгляд, это была самая обычная комната: с тяжелыми бархатными шторами, украшенными золотым позументом, с мебелью на тонких золоченых ножках, вазами из дорогого фарфора. В простенках между окнами на изящных жардиньерках стояли красивые керамические горшки, из которых живыми водопадами стекали декоративные цветы.
Соня недоуменно огляделась: испуганное воображение нарисовало ей темницу, в которой собирался запереть её преступный Флоримон де Баррас.
Она выдернула у него из руки свой локоть – что же он себе позволяет? разве никто не учил его этикету? – и холодно поинтересовалась:
– Что вам от меня нужно?
– Что мне нужно, я уже сказал, – усмехнулся он.
– А я вам ответила.
– Понятно, – он покачал головой, изображая разочарование. – Но вначале посмотрите сюда.
Он подвел её к левой стене, на которой ничего не было кроме двух небольших акварелей. Флоримон отодвинул одну из них и сделал приглашающий жест:
– Прошу!
Под картиной оказался глазок и, внутренне холодея, Соня заставила себя к нему приникнуть.
Вначале она увидела искаженное ужасом лицо Агриппины, а потом и всю её, совершенно обнаженную с руками, стянутыми за спинкой странного на вид, широкого и высокого кресла, и ногами, привязанными к его ножкам.
– Вы видите то, что нигде больше не увидите, – раздался у её уха по-учительски назидательный голос Флоримона де Барраса. – По крайней мере, в качестве простого зрителя. Это то, что другие народы называют французской любовью, хотя, согласитесь, она доступна каждому. Надо сказать, ваша служанка хорошо сложена, а то я уж было начал жалеть Эмиля – он ведь у нас эстет!
Соня стояла, завороженная разворачивающимся перед её глазами зрелищем. Эмиль снял камзол, белую с кружевами рубашку и теперь стоял перед Агриппиной – получается, и перед нею тоже – обнаженный по пояс, красивый, как первобытный дикарь. Княжна видела похожего в книжке про варваров, иллюстрированной каким-то талантливым художником.
Впрочем, бедной горничной он вряд ли казался красивым. Он вселял в неё ужас, потому что собирался сделать с нею нечто страшное, причем она от страха даже не кричала, считая, что её все равно никто не услышит.
– Прекратите это, слышите? – потребовала она у Флоримона, который наблюдал за нею взглядом змеи, глядящей на кролика. – Неужели вы считаете, что такое сойдет вам с рук?
– Какое – такое? – он явно издевался над Софьей.
– Насилие!
– Разве ваша служанка – свободная женщина?
Вопрос маркиза поставил княжну в тупик; она отчего-то не смогла солгать и потому замялась.
– Иными словами, она – крепостная, а, значит, ваша собственность.
– Вот именно, моя, а не ваша!
– И вы станете жаловаться французским властям, что мы покушались на вашу собственность?
– Именно, буду жаловаться! – в отчаянье выкрикнула Соня.
– А я скажу, что вы продали вашу служанку мне, для любовных утех, и получили за это, скажем, сто ливров. Причем, у меня найдутся свидетели, которые присягнут на Библии, что это правда... Но вы отвлеклись, мадемуазель Софи, смотрите, это дорогого стоит!
Он взял её за голову и чуть ли не носом уткнул в глазок. Между тем, Эмиль обнажился полностью – теперь княжне были видны его упругие белые ягодицы. Агриппина видела его спереди, и бедная девушка от этой картины даже зажмурила глаза.
Эмиль опустился перед нею на колени и впился губами в шею. Соня вздрогнула: ей показалось, что сейчас как в страшных сказках Эмиль прокусит её и станет пить кровь.
То, что слуга маркиза собирался делать с Агриппиной, Соня представляла себе весьма туманно. То есть, она не была совсем уж темной, знала, откуда берутся дети, но более подробно... Нет, она понимала свою горничную, которая сейчас умирала от страха, но отчего-то теперь и сама продолжала смотреть, мысленно уверяя себя, что ещё немного, и она отойдет от глазка, выскажет развратному Флоримону все, что о нем думает.
– Не правда ли, это зрелище очень возбуждает? – спросил её тот, о ком она думала с таким ожесточением.
Соня оторвалась от созерцания и увидела, что маркиз отодвинул вторую висящую на стене картинку и теперь наблюдает за происходящим вместе с княжной, словно они сидят в театре в одной ложе.
– Ваша служанка – девственница? – спросил он, и Соня от растерянности кивнула.
– Не волнуйтесь, Эмиль сделает все в лучшем виде. – Конечно, совсем уж без боли не обойтись, но это только поначалу.
Между тем, тот, о ком говорили, оторвался от шеи Агриппины, и Соня увидела, что она вся в синяках, а девушка закусила губу, и из глаз её текут слезы.
– Послушайте, мсье Флоримон, я согласна сказать вашему батюшке все, что захотите, а когда он покажет вам место, где спрятано золото, я уеду вместе с Агриппиной, и не буду претендовать на свою часть!
– Поздно, – сказала Флоримон, не отрываясь от глазка, – теперь я хочу досмотреть до конца. Да и как я буду выглядеть перед Эмилем, который проделал уже так много работы...
– Неужели вам настолько важно мнение вашего слуги?
– Не скажите, – усмехнулся он, – хорошего слугу надо выбирать тщательнее, чем жену. А Эмиль к тому же умен и способен. С его помощью я могу добиться зарабатывать большие деньги...
– Но зачем вам деньги, если вы в двух шагах от богатства отца?
Ну, деньги никогда не бывают лишними, а отец... О, он старый авантюрист, и я не удивлюсь, если он на финише попытается меня обойти.
– Это вы говорите о тяжело больном человеке? – удивилась Соня.
– Вы лучше смотрите, – насмешливо заметил Флоримон, – сейчас начнется самое интересное.
Теперь Соня не отводила глаз. Прежде всего, она не могла понять, почему на её глазах слабеет Агриппина, ведь Эмиль не делает пока ничего такого, что причиняло бы ей такую боль, которой она боялась.
Молодой мужчина покрывал поцелуями-укусами грудь девушки, а она выгибалась и стонала, но это был не стон боли.
Боже, как мало знает Соня о плотской стороне любви!
Теперь голова Эмиля склонилась совсем низко – насколько княжна знала, ЭТО делают не губами, но тогда как называются его действия? Французская любовь, – вспомнила она слова Флоримона де Барраса, – это называется французская любовь!
Глава пятнадцатая
Соня бессильно откинулась на спинку кресла. Она так устала, будто это с нею Эмиль проделывал то же, что и с Агриппиной. У неё даже болели будто после пут кисти рук и лодыжки, хотя потом слуга Флоримона развязал девушку и все последующее делал с нею, как хотел, будто знал, что та не станет больше сопротивляться.
– Вы больше не хотите смотреть? – фальшиво удивился Флоримон, напрасно, Эмиль в таких делах неисчерпаем. Конечно, если бы мы с вами сидели в креслах, а так, понятное дело, устаешь. Все время стоять и смотреть. Шесть часов.
– Шесть часов? – в ужасе прошептала Соня.
– Или чуть больше. Когда Эмиль заводится, то долго не может остановиться.
– Что вы от меня хотите? – спросила против воли дрожащая девушка; как бы она ни старалась сдерживаться, её колотил озноб. Сейчас она была готова на все, только бы её с Агриппиной отпустили из этого страшного места. Конечно, девичество Агриппине не вернешь, но княжна мысленно давала себе клятву искупать свою невольную вину перед девушкой.
Однако, услышала она вовсе не то, что хотела. То есть, она думала, что молодой маркиз хочет, чтобы она отступилась от своей доли богатства, которое, судя по всему, его отец настроен был ей отдать. А он вдруг с усмешкой сказал:
– Покорности.
– Что? – Соня подумала, что ослышалась. – Но для чего вам моя покорность? Как только вы получите свое золото, мы с Агриппиной уедем отсюда и вы о нас больше не услышите!
– А вот этого мне бы как раз и не хотелось, – он усмехнулся её непониманию. – Я решил оставить вас для себя.
– Оставить? Меня? Но вы забываетесь – я свободная женщина, и во Франции, слава богу, нет рабства...
– Нет рабства? – расхохотался он. – Да кто это вам сказал! Французы сколь угодно могут провозглашать на весь свет, что они свободны, на самом же деле нет нации более зависимой.
– От чего?
– Не от чего, а от кого! Все мы зависим от короля. Людовик Четырнадцатый, который сказал: "государство – это я!" ничуть не кривил душой. Для французов воля короля, желание короля – превыше всего. Говорят, ваша императрица Екатерина Вторая старается соблюдать законы, и даже сама их издает. А хотел бы я посмотреть на вас, если бы вы были приближены ко двору, и на вас упал похотливый взгляд короля. Думаете, кто-нибудь стал спрашивать вас, желаете ли вы этого? Вас бы принудили лечь в его постель!
– Силой? – не поверила Соня.
– Не захотели бы добром, конечно, силой.
– Но я – не подданная Франции.
– Иными словами, случись с вами что-нибудь, найдется сильный человек, который вызволит вас из неволи и покарает обидчика? Ну, во-первых, в любом случае он опоздает, и я получу то, чего хочу. Кроме таинств французской любви, у меня имеется богатый арсенал средств для укрощения гордячек. Причем, совершенно неважно, какой они нации.
– Вы хотите сказать, что примените ко мне силу?
– Увы, пока я связан словом, которое дал отцу: не применять силу к вам. Но мы ничего не говорили о вашей служанке. То, что мы с вами сегодня наблюдали, так, легкая разминка. Можно ещё пустить к ней не одного мужчину, а, к примеру, трех. Если и этого вам покажется мало, мы применим к девушке более действенные меры: плеть, каленое железо...
Темная пелена поплыла перед глазами Софьи, мир вокруг потерял очертания и краски, и она погрузилась в глубокое беспамятство.
Пришла она в себя оттого, что в её лицо брызнула холодная вода. Перед нею стоял Флоримон де Баррас с кувшином в руке и довольно улыбался.
– Экая вы нежная, – покачал он головой. – В какой-то момент я было подумал, что мне придется с вами повозиться, что вы – крепкий орешек, но нет, вы не привыкли к длительному сопротивлению. Продолжим нашу приятную беседу? Итак: во Франции правит король. В Дежансоне правлю я. Мы как раз говорили о том, что вы – иностранка, и что у вас найдется защитник в России. Неясен один момент: как он узнает, что вы у меня... в гостях?
– Меня обязательно станут искать, – горделиво вздернула подбородок Соня.
"Кто станет искать? – ужаснулся внутренний голос. – Разве ты не сделала все возможное для того, чтобы твой родной брат не знал, куда ты направилась. Об этом знает мадам Григорьева, но Николя-то не знает! А если бы знал, сказала бы ему Аделаида Феликсовна или сделала бы вид, что ты к ней не обращалась? Вот именно, скорее всего, второе!"
– Где, в Дежансоне?
Соня решила не показывать виду, что в её душе поселилась тихая паника.
– Конечно. Узнают, что мы остановились у мадам де Шовиньи...
– ... а она скажет, что никто у неё не останавливался, что она никому не сдает комнаты и вас в глаза не видела!
Теперь уже паника из тихой превратилась в громкую и охватило жесткими клещами все её существо. Флоримон де Баррас опять расхохотался.
– Просто удивительно, до чего вы не умеете скрывать свои чувства – у вас же все написано на лице! – он довольно потер руки. – Я и не ожидал, что в мои руки попадет такой неограненный алмаз! Тем приятнее осознавать, что я, как опытный ювелир, заставлю сверкать все его грани. Я ведь наблюдал за вами, когда вы смотрели ту сцену с вашей служанкой... Кстати, не хотите опять взглянуть? Прошел всего час, для Эмиля это не время.
– Не хочу, – отрезала Соня.
– Но ничего, на сегодня и этого достаточно. Не правда ли, вы получили незабываемые впечатления.
– Послушайте, – в отчаянии выкрикнула Соня, – мне ничего не надо: ни от вас, ни от вашего батюшки. Я прошу только одного: отпустите нас. Вы богаты, вы можете иметь все, что захотите. Неужели вам не хватает француженок?!
– Не хватает, – нарочито тяжело вздохнул он. – Вы, русские, так чисты, так целомудренны, словно рождаетесь из цветов, а не из материнского чрева. Ну кто бы из исследователей плотских чувств отказался от такого эксперимента? Думаю, Эмиль бы меня поддержал. Признаться, я ему немножко завидую – мне для получения такого наслаждения ещё предстоит тяжкий труд. Но нет, я не жалуюсь. Тем слаще будет победа.
– Я смогу увидеться со своей служанкой? – спросила Соня.
– Думаю, не стоит. Подумайте сами: она станет вам жаловаться. Вы будете чувствовать себя виноватой, что привели её в логово зверя...
– Я предлагаю вам золото.
– Наивная девушка. Можно подумать, я и так не буду его иметь. Более того, и золото, и вас. Вы ведь будете хорошо себя вести, когда завтра пойдете к моему отцу и скажете ему, что согласны выйти за меня замуж. Добровольно. И станете при этом улыбаться, как и положено счастливой невесте.
– Я не смогу! – выкрикнула Соня.
– Вы не хотите больше увидеть вашу служанку? Отдадите её в чужие похотливые руки? И не только руки... Впрочем, я подожду вашего решения до завтра. Сейчас вас отведут в отведенные вам покои, принесут обед и до утра у вас будет время подумать.
Он позвонил в лежащий на столе колокольчик и почти тотчас же дверь отворилась. Соня ожидала увидеть очередного здорового мужика, но была приятно удивлена, что в комнату вошла женщина. Впрочем, её оживление при виде последней почти тотчас сменилось брезгливостью и разочарованием, ибо это было странное существо.
Тело её было, очевидно, совершенным. По крайней мере, то, что открывалось взгляду. Темно-зеленое платье было надето на жесткий корсет, похоже, из китового уса. Причем, он так сильно затягивал женщину, что её груди вздымались вверх, едва не вырываясь из декольте.
Белая кожа удивительно красивой формы груди и безукоризненной линии шеи переходили в лицо, больше подошедшее бы кровожадному воину, а не слабой женщине. Впрочем, сия особа таковой и не была.
Сросшиеся на переносице густые брови и красивые серые глаза, но прищуренные и с полыхавшей в них злостью, наводили на мысль о жестокости их обладательницы. Сурово поджатые тонкие губы подтверждали впечатление. Словом, призывать эту женщину в союзники княжне сразу расхотелось. Эмиль произвел на неё куда более благоприятное впечатление.
– Мари, – ласково проговорил маркиз; впрочем, ласковость эта исходила не от возлюбленного, а всего лишь от хозяина, бывшего в хорошем настроении, – Мари, это наша гостья, княжна Астахова из России. Доверяю её твоему попечению. Помести её в гостевую комнату. Принеси обед. Объясни, как вызвать тебя, ежели понадобишься. В общем, ты сама знаешь, что и как. Я надеюсь, на тебя, малышка!
Он скользнул рукой в вырез декольте Мари и она обнажила в улыбке зубы.
Княжна содрогнулась. Зубы были белые, но крупные и острые, как клыки зверя. От такой улыбки непосвященного человека бросало в дрожь. Окружающий Соню мир все больше напоминал страшную сказку.
Как она не была к этому готова! Судьба нанесла ей удар, не дав даже осмотреться. Если это была проба на прочность, то Сонино мужество оказалось раздавленным с первого раза. Еще немного, и она заскулит, запросит о пощаде. Мамочка! ни Вольтер, ни Руссо её к этому не подготовили.
Память Сони лихорадочно искала, за что бы зацепиться. Вспомнить, как в трудных ситуациях вели себя герои, что чувствовали, как собирали остатки этого самого мужества – осталось же от него хоть что-то!
Она вспомнила латынь своего любимого профессора Одоевцева, который учил её этому языку: "Caesarem decet stantem mori"34. Только Соня – не Цезарь, и ей вовсе не хочется умирать!
– Прошу вас! – сказала ей в спину Мари, а будто гавкнула.
Соня мысленно поежилась, но виду не подала.
Ее привели в комнату, достаточно приветливую и уютную, если бы не окно, забранное решеткой. Мари сухо кивнула ей, это лишь с большой натяжкой можно было назвать поклоном. Служанка, настолько избалованная, что для неё титул гостьи ничего не значит или женщина-палач, в чьи руки такие вот "гостьи" попадают? Скорее всего, это правда, но думать так было неприятно. От подобных мыслей веяло безысходностью, а Соня не только собиралась выбраться отсюда сама, но и вытащить с собой Агриппину.
Для чего маркизу Флоримону такие странные слуги – у пояса Мари княжна заметила небольшой хлыст, хотя и украшенный дорогой затейливой рукояткой. Эмиль, которого он использует, как... жеребца!
Соня подошла к двери, подергала за ручку – так и есть, служанка заперла её с наружной стороны. И решетка – она подергала решетку – сделана на совесть, как в хорошем узилище...
Да, отправилась княжна Астахова за богатством... Где с маслом каша, тут и место наше, как приговаривает бедняжка Агриппина. Худо ей пришлось, но кто же знал, что так получится? "Скользим мы бездны на краю, в которую стремглав свалимся", – пробормотала она стихи Державина и тут же встрепенулась: что значит, свалимся?
Она расшнуровала дорожные туфли, в которых собиралась долго гулять по Дежансону, сняла чулки и погрузилась босыми ногами в пушистый ковер с длинным ворсом, который приятно щекотал уставшие ступни. Эти крутые улицы, оказывается, утомляют куда быстрее, чем можно предположить! Нет, пожалуй, лучше лечь Соня легла на ковер и почти тут же открылась дверь, и в комнату заглянула Мари. Увидев лежащую княжну, она растерянно сморгнула, а услышав неприветливое:
– В чем дело?
Пробормотала:
– Сейчас я принесу обед.
– Вот и неси!
Так, спокойно: у этой комнаты снаружи тоже есть глазок. И за Соней тоже наблюдают. Но он устроен так, что комнату видно не всю. Очевидно, все внимание уделено кровати. Стоило княжне лечь на пол, как она пропала из поля зрения наблюдателей. Ну, и что это Соне дает? А ничего. Только возможность спокойно полежать и подумать, зная, что никакое случайно промелькнувшее на лице чувство не будет замечено её пленителями.
Итак, соберем воедино все факты: среди слуг Флоримона найти союзников скорей всего не удастся. Мари предана своему хозяину как собака. Временами он, видимо, бросает ей как кость толику своей приязни. Мало того, что Мари страшненькая, она начисто лишена того шарма, которым так славятся француженки. К тому же, и её голос оставляет желать лучшего. Вместо обычной речи она лишь глухо бормочет что-то невразумительное. Чтобы её понять, надо прислушаться...
Впрочем, чего это Соне разбирать достоинства и недостатки этого Аргуса35 в юбке. Может, она по-своему несчастна или зла на весь свет...
Скорее всего, союзника Соня могла бы найти в старом маркизе, только что может прикованный к постели человек?
Дверь опять открылась, и с подносом вошла Мари. Соня не шевельнулась, и служанка вынуждена была обходить её, чтобы поставить поднос на стол.
Она удивленно поглядывала на лежащую княжну – видимо, та вела себя непривычно. Сможет ли Соня справиться с нею? Если завязать борьбу. Девушка честно ответила самой себе: вряд ли. Даже если напасть на неё в ту минуту, когда она несет еду. Хорошо, выскользнешь за дверь, а там тебя поджидает очередной Эмиль. Да просто входная дверь закрыта так, что Соня не сможет её открыть.
Неожиданно для себя она заговорщически подмигнула смотрящей на неё Мари – та неуверенно раздвинула в улыбке тонкие губы. Вот, и здесь есть над чем потрудиться. Это, конечно, при условии, если её станут держать в замке долго. Но здесь же не тюрьма. Судя по всему, Флоримон не привык мешкать. Вон как сразу взяли в оборот бедную Агриппину. Значит, времени немного, и действовать нужно быстро.
Легко сказать, действовать... Для начала нужно поесть.
Еда оказалась превосходной. И, что интересно, от всех потрясений аппетит у Сони нисколько не пропал. Она съела почти все, что ей принесли, и почувствовала страшную сонливость. Помня, что на кровать ей ложиться не стоит, она тихонько сползла со стула, на котором ела сидя у стола и погрузилась на том же ковре в глубокий сон.
Княжна не знала, что через полчаса после того, как она заснула, в комнату к ней вошел маркиз Флоримон де Баррас с каким-то незнакомым ей человеком, который держал в руках небольшой кожаный саквояж.
Следом за ними вошла Мари, разобрала кровать, куда положили Соню. Маркиз жестом удалил из комнаты служанку и лично весьма ловко, словно он всю жизнь только тем и занимался, раздел княжну догола и отошел, уступив место человеку с саквояжем. Тот споро оглядел лежащую, заглянул в святая святых каждой женщины и удовлетворенно кивнул:
– Великолепный экземпляр. Надо сказать, такого давно я не видел. Она безусловно девственна, но будто создана для любовных утех. Посмотрите, какой совершенной формы грудь. Тут можно вспомнить вашу Мари, но у той она смотрится как бы отдельно от всего существа, а здесь все гармонично. Тонкая талия, и хорошо развитые бедра ь – несомненно она даст здоровое потомство... Надеюсь, вы не станете отправлять её за моря, как прежних красоток? Знаете, даже продавцы антиквариата порой оставляют лучшие произведения себе.
– Ах, не учите меня, Майоль! – отмахнулся Флоримон. – Я не меньше вашего разбираюсь в женской красоте. Кроме того, мне ведомо ещё кое-что: огонь, который горит внутри этой красавицы. Она о нем даже не подозревает, но я-то знаю, какую великолепную любовницу из неё можно воспитать!
Майоль покашлял, как если бы у него вдруг пересохло горло и предложил:
– Я мог бы дать вам за неё сто луидоров!
– Ах, перестаньте, Клод, я не продам её и за тысячу. Кстати, у неё прехорошенькая служаночка. Не желаете взглянуть? Эмиль сейчас занимается ею.
– Я хотел быть первым, – упрямо проговорил Майоль.
– Перестаньте, Клод! – ухмыльнулся де Баррас. – зачем вам это нужно: кровь, страх, крики, вы же не маркиз де Сад, у вас нежная чувствительная душа...
– Это правда, – согласился тот, несколько удивленный характеристикой своей души, как "нежной и чувствительной".
– Вот и считайте, что Эмиль – всего лишь садовник, который выращивает для вас экзотический цветок.
– Хорошо, я посмотрю, – согласился Майоль, с неохотой отрываясь от созерцания спящей Софьи. – А если пятьсот ливров?
Флоримон со смехом повлек его прочь, приказав Мари, которая ждала у двери:
– Переодень её в пеньюар и не забудь запереть дверь. Если она удерет, я с тебя шкуру спущу!
Занятый с товарищем, которого он повел в "наблюдательную" комнату, маркиз не видел, как Мари одевала спящую неестественным сном княжну. Если бы он видел, как служанка бережно касается совершенного тела девушки, как ласково гладит её, он бы, пожалуй, призадумался, так ли уж надежен его Аргус?
Софья проснулась от запаха свежего кофе, который приятно щекотал её ноздри, и с изумлением увидела себя лежащей в кровати, переодетой в шелковое ночное белье. Рядом стояла Мари и выжидательно смотрела на нее.
– Кто меня раздевал? – недовольно спросила она.
– Я, – сказала служанка.
– А я лежала одетая...
– На полу, – подсказала та.
– Надо же, я ничего не почувствовала, – задумчиво проговорила Соня.
Пока она в руках у этого негодяя, он может делать с нею, что хочет. Не есть и не пить? И долго она так продержится? Единственный выход, выбираться отсюда.
– Сегодня я должна идти к старому маркизу, – сказала она вслух.
– Он ждет, – подтвердила Мари: понятное дело, бедняжка старалась произносить как можно меньше слов. Что ещё делать, если ты говоришь так, будто у тебя полный рот каши...
– Вам говорили, Мари, что у вас удивительно красивая кожа? произнесла Соня, когда после всех утренних процедур, при которых служанка ей помогала, княжна села за стол, чтобы насладиться завтраком. – У меня, увы, смуглая, как у арапки.
Она вовсе не надеялась перетянуть на свою сторону эту "преданную собачку" Флоримона, но если вежливость для неё ничего не стоит, почему бы ни сказать приятное человеку, который, возможно, по приказу своего хозяина, станет тебя охаживать этим милым хлыстом. Кроме того, Соня была уверена, что погрузилась накануне в сон вовсе не по своей воле, но все равно истерики от неё молодой де Баррас не дождется. Не на ту напал!
А Мари в изумлении – вряд ли прежде пленницы говорили ей комплименты опять обнажила свои ужасные клыки и выдавила что-то невразумительное, вроде:
– Смуглая кожа – тоже красиво.
И на том спасибо. Теперь позавтракаем. Может, хоть сегодня в пищу ничего не подмешали. Да и зачем? Не для того же, чтобы она заснула прямо в комнате Антуана де Барраса.
Она не торопилась, позавтракала как следует. Кто знает, когда ещё удастся. Вдруг получится предприятие, которое постепенно, с каждым глотком великолепного кофе, складывалось у неё в голове.
Прежде всего, как Соня поняла, комната, в которой поселили старого маркиза, угловая. Иными словами, глазок в ней проделан с одной стороны, таким образом, что видна большая часть комнаты и дверь. То есть, все, что станет делать или произносить Соня, наблюдатель услышит и увидит. Значит, нужно исхитриться и передать Антуану, что к ней применено насилие. Как отнесется к этому старый друг её деда? Вряд ли одобрит. В противном случае, Соне придется трудно. Она подумала так и усмехнулась: наверняка Флоримон уверен, что Софья напугана. Значит, не стоит его в этом разубеждать.
Он как раз поджидал её у двери. Небось, тоже подсматривал, как она одевается, потом как ест... бедный, у него весь мир – сплошная замочная скважина.
– Вы так думаете? – удивился он.
Неужели Соня сказала свою мысль вслух? Надо следить за собой. У неё сегодня какое-то залихватское настроение. И, кажется, совершенно не к месту. Зачем настораживать злодеев?
– Как чувствует себя моя Агриппина? – спросила она невольно дрогнувшим голосом.
– Сегодня мы решили дать ей отдохнуть, – сладко улыбаясь, проговорил Флоримон. – Сегодня у нас – выход её госпожи, вы не забыли, ваше сиятельство?
– Не забыла, – сухо сказала Соня. Можно показать, что она его побаивается, но маркиз не должен думать, будто сломал её – этак, он и вовсе удержу знать не будет!
– Не забудьте, – между тем продолжал он, – что от вашего сегодняшнего поведения зависит не только жизнь вашей служанки, но и ваша собственная!
– Об этом трудно забыть, не так ли? – Соня твердо встретила его испытывающий взгляд. – Очевидно, вчера вы подмешали мне в пищу снотворное?.. Не спешите отрицать очевидное. Я могу потерять сознание от какого-нибудь сильного потрясения, но потерять сознание на несколько часов... Лучше, если впредь мы с вами обо всем будем договариваться. Частое употребление подобного лекарства вряд ли способствует здоровью...
– Мне понравилось выражение "впредь мы с вами", – довольно кивнул Флоримон. – Это дает надежду на будущее. Итак, что вы должны сказать моему папаше?
– Кстати, как он себя чувствует?
Тот удивленно посмотрел на Соню.
– Я произнесла что-то неподобающее?
– Наоборот, именно сегодня ему вдруг полегчало. В его-то годы, и при его болезни! Можно подумать, вы об этом знали.
– Нет, – покачала головой Соня, – я спросила просто из вежливости. О чем ещё мы можем говорить, два совершенно посторонних человека, кроме как о людях, известных нам обоим?
– Ну уж, и посторонних! – не согласился Флоримон де Баррас. – Разве не ждет вас сегодня мой батюшка, чтобы услышать радостное известие о том, как мы с вами пришли к согласию соединить наши судьбы? Вы ведь за ночь не передумали, моя дорогая?
– А разве вы оставили мне возможность выбора?
– Конечно, оставил. У вас есть ещё один путь – ваша служанка отправится в матросский бордель. Кстати, у меня есть свой собственный в одном портовом городе. Каком, вы непременно узнаете, став моей женой. А вас... О, на вас у меня несколько другие планы...
– Перестаньте! – не выдержала Соня. – Я скажу вашему батюшке все, что хотите!
– Вот и хорошо, вот и славная девочка, – улыбнулся маркиз, но взгляд его при этом оставался недоверчивым. – Чтобы придать вам храбрости, я буду рядом. Женщины так непостоянны. Только что она клянется в верности тебе, а стоит отвести взгляд, как она уже улыбается другому...
Он открыл перед Соней дверь, в которой лежал его отец, и едва ли не втолкнул её внутрь.
