Текст книги "Пленница французского маркиза (Книга 1)"
Автор книги: Лариса Шкатула
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)
– Того, о котором вы спрашивали. Антуана вроде.
– Ты-то откуда знаешь, если по-французски ничего не понимаешь!
– Не понимаю, зато чувствую. Не только знает, но и боится. Она же как ваши слова услышала, от страха едва чувств не лишилась.
– Ты, матушка, сочинительница! – хмыкнула Соня. – Как она может бояться человека, который жил шестьдесят лет назад? При всех раскладах ему теперь никак не меньше девяноста лет исполнилось бы.
– Не его самого, так сына или внука, – рассудительно произнесла Агриппина.
– Может, ты и права, – нехотя призналась Софья; у неё и у самой мелькнула такая мысль, но княжна прогнала её, убедив себя, что пожилой человек не может так нахально врать. – Только нам она все равно этого не скажет.
– Нам не скажет, а его предупредит, – уверенно заключила горничная.
– Эк, ты ловко все рассудила! Не девушка, а полицмейстер! Следственный пристав! Ишь, целое преступление разглядела.
– Спорим мы с вами зазря, это только время покажет, – совсем уж непочтительно, по мнению Сони, произнесла Агриппина и сладко зевнула.
Завтрак, поданный Жавоттой под неусыпным наблюдением мадам Альфонсины, оказался вкусным: кофе со сливками, булочки с джемом, масло, сыр, ветчина. Соня с утра обычно ела мало, но тут, кажется, превзошла свою обычную норму.
Утро обещало теплый солнечный день, потому Соня распорядилась приготовить ей летнее платье и взяла с собою зонт.
Гардероб Агриппины был не так обширен, и она надела все то же платье, подаренное ей три года назад княгиней, пришив к нему, однако, воротничок из дорогих кружев. Правда, споротых уже со старого платья Сони. И когда эта девчонка только успела проделать такое, с некоторой завистью подумала княжна – она сама так мало чего умела делать своими руками!
Теперь Агриппина выглядела скромно, но не бедно, сотворив, по собственному определению, "из г... конфетку". При этих словах она спохватилась, посмотрела на княжну, но та сделала вид, что ничего не слышала.
В таком виде и отправились госпожа со служанкой в прогулку по Дежансону. Хозяйке на её вопрос, далеко ли они собрались, Соня ответила:
– Хочу посмотреть на ваш город.
Дежансон весь состоял из спусков и подъемов, – только они успевали спуститься вниз с одной узкой улочки, как следующая вела в гору. После очередного подъема по довольно крутой лестнице, преодолев которую Соня очень быстро устала, она решила присесть на деревянную скамью у дороги.
Чуть поодаль от скамьи виднелся крутой обрыв, с которого открывался великолепный вид на небольшую равнину. Края её, подобно загнутому вверх языку, тоже переходили в скалистый холм.
И вот на этом холме – Софья даже привстала от неожиданности возвышался тот самый замок, который однажды привиделся ей в некоем видении.
Оно и до сих пор помнилось во всех подробностях, каковые странным образом совпали наяву. И эти ряды окон, увитые плющом, и та круглая башня с зубцами. Княжна поняла, что больше не сможет просидеть здесь спокойно, созерцая ожившее свое видение.
– Пойдем-ка! – скомандовала княжна Агриппине и, не дожидаясь от неё привычного вопроса: "Куда?", подобрала юбки и почти побежала вниз по лестнице.
– Лезли, лезли, а теперь опять вниз спешим, – бурчала сбегавшая следом за нею Агриппина: поистине, эту девку ничем не исправишь. Никакого почтения к желаниям своей хозяйки! – Куда хоть мы торопимся, не скажете, ваше сиятельство?
– Замок видишь на той стороне равнины?
– Как не видеть! Он тут один такой.
– К нему мы и торопимся.
– Вы знаете, кто там живет?
– Пока нет, но надеюсь это выяснить.
– Разве не вы, Софья Николаевна, хотели сперва разузнать, какой трактир – или гостиница – здесь самые лучшие, а потом уже бегать по Дежансону будто заполошные?
– Погоди, этот пустяк может подождать, – с досадою отмахнулась от неё Соня.
– А замок, вы думаете, может исчезнуть из глаз? – ехидно осведомилась Агриппина, впадая в свой привычный тон.
– Тебе-то что за дело?! – Софья опять стала злиться на непокорную горничную. – Для чего я взяла тебя с собой? Чтобы выслушивать твое ворчание? Ишь, дуэнья новоявленная!
– Не знаю я этого вашего слова, а только Григорий Васильевич сказывали, чтобы я с вас глаз не спускала! – продолжала упрямица. – Следи, говорит, Агриппина в оба. Город Дежансон – курортный, туда люди всякие приезжают. Возможно, и живут там вовсе не ангелы. Я, говорит, постараюсь долго не задерживаться, а до тех пор ты при Софье Николаевне должна быть вроде надзирателя, а вовсе не этой вашей ду... дуэни!
– Дуэнья – это надзиратель и есть. А вот что ещё за Григорий Васильевич такой? – Соня перехватила ручку зонтика и направила его на Агриппину.
Та остановилась и с недоумением посмотрела на свою хозяйку.
– Вы уже забыли, ваше сиятельство? Григорий Васильевич – это господин с длинной и трудной фамилией, что ехал с нами от Петербурга.
– Тредиаковский его фамилия, – буркнула Соня, – только не пойму, чего вдруг он стал с тобой откровенничать?
– Видать, вы, Софья Николаевна, ему глянулись, вот и беспокоится.
– Глянулась! Он не просто беспокоится, он прямо намекает на какую-то опасность, будто я не в курортный город приехала, а в лес, полный диких зверей... ежели, конечно, ты не переврала его слова.
– Ни словечка не пропустила, вот те крест.
– Ладно, ладно, ещё в ноги упади!
Соня злилась не столько на Агриппину, сколько на себя: не останови та её, она уже была бы возле замка. Ишь, удумал Тредиаковский – пугать её неизвестно чем! Теперь вот глупая княжна топчется на месте, не может решить: то ли ей искать гостиницу и оставлять в ней письмо для Григория, то ли пойти к замку и узнать, кто все же в нем живет?
– Хорошо, – наконец решила она, – давай сначала найдем гостиницу. Вот только у кого бы нам о ней спросить.
– А зачем спрашивать? – пожала плечами Агриппина. – Я узнала у Жавотты: лучшая гостиница в Дежансоне – "Золотой лев". И она как раз по пути к этому вашему замку!
– Положим, он пока не мой, – задумчиво проговорила Соня, – но чует мое сердце, мне его никак не миновать!
Перед гостиницей "Золотой лев" болталась на ветру железная вывеска стоящий на задних лапах лев, в лапах сжимающий не то большое яблоко, не то маленький мяч. Вывеска была покрашена бронзовой краской и производила весьма внушительное впечатление. Как, впрочем, и сама гостиница, выстроенная из природного белого камня, с большими окнами, широкой мраморной лестницей и двумя каменными львами по обе стороны от нее.
В большой зале, почти такой, как в доме старушки-Альфонсины за большой деревянной конторкой сидел человек, и перед ним лежала толстая тетрадь. За его спиной на гвоздиках, под каждым из которых красной краской была нарисована какая-то цифра, висели ключи с огромными деревянными набалдашниками.
– Мадемуазель, – человек приподнялся навстречу Софье, – ежели вы насчет комнаты, то к огромному сожалению должен сказать, что у нас нет мест.
– Нет, спасибо, – сказала Соня, – с жильем мы устроились. Не могу я обратиться к вам с просьбой?
– Пожалуйста, – разулыбался мужчина, – для такой красавицы я сделаю все, что в моих силах.
– На днях в Дежансон должен приехать один мой знакомый. Не могу ли я оставить у вас для него письмо?
– Можете, мы с удовольствием выполним вашу просьбу. Письмо у вас с собой или вы хотите его написать?
– Если у вас есть перо и бумага...
– У нас все есть, – отозвался администратор, подвигая Соне стул.
Она набросала для Тредиаковского всего несколько строк:
"Я остановилась в доме Альфонсины де Шовиньи. Первый день решила посвятить осмотру города. Сейчас идем с Агриппиной к самому красивому замку Безансона. Княжна Астахова".
Она запечатала письмо своим перстнем и передала гостиничному мэтру со словами:
– Вот письмо. И плата за его хранение, – она положила на конторку несколько мелких монет, которые по её знаку вынула из сумочки Агриппина.
– Что вы, не надо, это же такой пустяк, – запротестовал тот, но деньги в карман смахнул. – Благодарю вас, мадемуазель, желаю приятного отдыха в нашем городе!
Он опять привстал со стула и поклонился ей.
– Последний вопрос, – уже уходившая Соня остановилась и спросила. – Вы не подскажете, чей это замок недалеко отсюда, на холме?
– Кто же о нем не знает! – охотно откликнулся тот. – Замок – наша местная достопримечательность. Все, кто приезжает, ходят на него смотреть. А владелец замка – знатнейший человек Дежансона, можно сказать, его благодетель, маркиз Флоримон де Баррас.
Глава четырнадцатая
– Он сказал – Флоримон, не Антуан? – спрашивала Агриппина, стараясь попасть в ногу со спешащей куда-то княжной; наверное, опять к замку торопится – можно подумать, нельзя подойти к нему без суеты и так же спокойно узнать все, что нужно.
Соня усмехнулась про себя вопросу горничной – эта глупышка ничего не понимает! Она думает, я ищу Антуана де Барраса, а он, небось, уже лет двадцать, как в могиле. Может быть, рассказать ей, кто мне нужен? Конечно, без упоминания о золотых слитках.
– Видишь ли, Агриппина, – сказала она, невольно замедляя шаг, – я и не надеялась застать здесь Антуана де Барраса. Он был другом моего дедушки шестьдесят лет назад и вряд ли теперь жив, достаточно встретиться с его потомком – хоть сыном, а хоть и внуком...
– Де Баррас, – задумчиво повторила Агриппина, – так это о нем вы спрашивали у нашей обманщицы-старушки? И она сказала, что такого не знает. Но зачем? Она же не думала, что мы не узнаем этого нынче же?
– Опять ты в следственного пристава играешь, – сморщилась Соня. Может, она что-то не поняла. Может, мадам глуховата и тщательно это скрывает?
– И, может, она никакая не Альфонсина, а кикимора болотная! – с непроницаемым лицом добавила Агриппина, вызвав раздражение княжны.
– Эх, выпороть бы тебя как следует! – прошипела она.
Негодуя, Соня не глянула под ноги и ступила в выемку на тротуаре, покачнулась и едва не упала. К счастью, она была подхвачена сильной рукой горничной.
– Видишь, до чего ты меня довела?!
– Застрелю, да и хоронить не велю! – непонятно что буркнула Агриппина.
– Что ты сказала? – грозно обернулась к ней Соня.
– Кто друг себе, а кто недруг, говорю.
– Это ты обо мне? – подозрительно сощурилась княжна.
– Как можно? Вестимо, о себе, – покорно ответила горничная.
Перед холмом, на котором стоял замок де Барраса, расстилалась широкая долина, поросшая мягкой зеленой травой, такой ровной, что наводила на мысль о косарях, нарочно выкашивающих её, чтобы не мешала открывавшемуся с холма виду.
Мощеная камнем широкая дорога вела к замку, разделяя долину на две аккуратные зеленые половинки. Ни деревца, ни кустика, ничего не загораживало замок, ничего не портило этот живописный вид.
Молодые женщины медленно пошли по дороге к замку. Причем, Соню не оставляло ощущение, что кто-то недобрый и могущественный смотрит на них из круглой башни замка.
Впрочем, она тут же укорила себя за излишнюю чувствительность – замок выглядел вполне добродушно, и ежели во сне он показался ей зверем, прилегшим отдохнуть на этом холме, то сейчас она готова была смягчить собственное впечатление другим рассуждением: ежели и зверь, то укрощенный, домашний, призванный защищать, а не нападать.
Какие странные фантазии рождает у нее, должно быть сам воздух Дежансона.
– Вы заметили, Софья Николаевна, что французские крестьяне носят деревянные башмаки, – нарушила молчание Агриппина.
– Ну и к чему ты это сказала?
– Представляете, как бы они громыхали по этой каменной дороге? хихикнула горничная.
Соня снисходительно улыбнулась. С тех пор, как она осознала, что служанка моложе её, она стала чувствовать себя не то, чтобы ответственной за нее, а как бы выросла в собственных глазах: теперь она станет учить эту строптивицу не только как госпожа, но и как старшая по возрасту. Не только французскому языку, но и жизни вообще.
Солнце начинало припекать – это в мае-то! – и Соня похвалила себя за предусмотрительность: как кстати приобрела она этот зонт! И как глуп хозяин этого замка, что не насадил деревьев вдоль дороги, так что идущие по ней не могли нигде укрыться в тени.
По мере приближения к парадному входу она сбавляла шаг: а что если этот маркиз Флоримон не станет и слушать ее? Если и правда, что все отдыхающие ходят смотреть на этот замок, то, должно быть, он распорядился слугам никого к нему не пускать. Любопытные иностранцы, шатающиеся без дела, всякому могут надоесть.
К дверям замка, как и входу в гостиницу вела мраморная лестница, только мрамор здесь был бордово-красный, а по обеим сторонам лестницы стояли мраморные же, но черные огромные вазы, в которых желтыми облаками росли какие-то цветы. Издалека они казались взбитой пеной, которая ненароком выливается из каменной чаши. Выглядело это захватывающе, и Соня подумала, что у маркиза неплохой вкус. Или у его садовника, который обладает вкусом живописца.
Она стала медленно подниматься по лестнице, придерживая юбки, и слушала неожиданно тревожный шепот Агриппины.
– Княжна, миленькая, а нас не наладят отсюда? Может, вернемся, пока не поздно? Кто их знает, этих маркизов. Мне рассказывали про одного такого он женщин мучил и получал от этого удовольствие, потому что без этого жить не мог. Бил их, увечил всяко-разно, а когда они пощады просили, только смеялся...
– Кто же, интересно, тебе про такое рассказывал? – усмехнулась Соня не иначе, речь о маркизе де Саде!
– Григорьевская Марфуша, – шепотом пояснила Агриппина. – Эти французы, сказывала, самые развратные из всех народов.
До чего нынче просвещенные слуги пошли!
– Разболталась ты не к месту! – одернула её Соня и протянула руку к бронзовому дверному молотку.
Но только протянула, потому что дверь открылась и без этого, а в её проеме появился мужчина лет тридцати с небольшим. Его крупную голову с высоким лбом обрамляли длинные черные волосы, которые вились крупными кольцами и придавали его облику подчеркнуто романтический вид. Четко вылепленный подбородок с ямочкой посередине наводил на мысль о твердости характера. Умные серые глаза, доброжелательно смотревшие на женщин, таили, однако, лукавые огоньки.
Однако, это на первый взгляд. В самой же глубине этих глаз Соне почудился холодный интерес человека, в совершенстве знающего женщин. Так, как другие мужчины знают и ценят лошадей. Причем, оценивал таким образом он не только Соню, но и Агриппину, хотя для себя, кажется, сразу определил, кто из них кто.
– Могу я видеть маркиза Флоримона де Барраса? – неуверенно спросила Соня; может, права Агриппина – кто знает этих французов. А вдруг у них слуги выглядят как господа, поскольку это просвещенная Европа, и здесь грани между аристократами и простым людом малозаметны? Да что там, простой люд! Говорят, у них обедневшие дворяне не видят ничего зазорного в том, чтобы наниматься гувернерами в богатые дома...
– Можете, прекрасная дама, – ещё раз поклонился мужчина, – Флоримон де Баррас перед вами.
– Видите ли, я приехала из России.., – несколько растерявшись от нарисованной ею же самой картины и тем, что произошло в действительности, начала рассказывать Софья.
– Из России! – всплеснул руками маркиз. – Значит, у вас ко мне дело? Какая прелесть! А я, увидев вас в окно, грешным делом, просил у Господа, чтобы вы не оказались просто скучающими любопытствующими дамами... Надо же, у вас ко мне дело!
Он посторонился, пропуская молодых женщин в дверь.
– Пожалуйста, входите! Я счастлив! Я польщен!
Эта его суетливость, непонятная радость по поводу её посещения, очень удивили Соню. Она взглянула на Агриппину – та смотрела на маркиза подозрительно и безо всякого почтения. Надо будет как-нибудь объяснить этой дерзкой девчонке, как вести себя со знатными людьми, да ещё в чужой стране. Что она о себе возомнила? Небось, ждет, что де Баррас набросится на них, как дикий зверь, и тогда можно будет как следует огреть его кулаком...
– Могу я узнать имя моей прелестной гостьи?
– Княжна Софья Николаевна Астахова.
– А та юная особа, надо полагать, ваш Санчо Панса в юбке?
Взглянув на недоумевающее лицо Сони, он снисходительно пояснил:
– Был такой оруженосец у славного рыцаря Дон Кихота – его очень комично изобразил испанский писатель Мигель де Сервантес... Но вы садитесь, садитесь, вот в эти кресла. Кстати, вашу служанку вполне можно принять за компаньонку. Англичанки, например, любят путешествовать в обществе гувернанток своих детей или обедневших дворянок, и называть их именно так компаньонками.
– Господин де Баррас сделал тебе комплимент. Говорит, что ты похожа на дворянку, – сказала по-русски Агриппине Соня.
– Неужто? – удивилась та, – а мне показалось, наоборот, он чем-то недоволен.
– О, нет, я всем доволен! – на чистом русском языке улыбнулся ей маркиз. – Вы приняли за недовольство некоторую мою растерянность. Я просто не ожидал такого приятного визита... Кстати, то, что я заговорил о Дон Кихоте, ошибка с моей стороны. Это отнюдь не женский роман, и немудрено, что ваше сиятельство его не читали. Роман может показаться неинтересными, в нем слишком много общих мест...
Соня оскорбилась. Она вообще не любила, когда мужчины подчеркивали свое превосходство перед женщинами, и думала, что француз, чья нация славится мужской галантностью, не станет этого делать, даже в такой не слишком деликатной форме.
– Я вас обидел? – вскричал маркиз, до того внимательно наблюдавший за выражением её лица. – О, мне нет прощения. На коленях молю ваше сиятельство о снисхождении!
Он и вправду встал на одно колено и нарочито покорно склонил перед нею голову.
– Встаньте, прошу вас! – Соня даже испугалась его экзальтации. Уверяю вас, я ничуть не сержусь.
Флоримон де Баррас тут же поднялся и, как ни в чем не бывало, заявил:
– Я как раз собирался выпить чашечку кофе. Не составите ли вы мне компанию? А за кофе мы как раз и поговорим о том, что привело вас в наши славные края.
– Но кто.., – начала было говорить Соня, оглядываясь в поисках кого-либо из слуг – неужели он собирается подавать кофе лично?
– Конечно, у меня есть слуга, – де Баррас опять перешел на французский язык, – он как раз готовит поднос. Через две минуты я смогу предложить вам кофе.
– Вы хорошо знаете русский язык, – заметила Соня. – Вы были в России или у вас просто интерес к языкам?
– Возвращаю вам комплимент – ваш французский великолепен. А насчет интереса к русскому языку – тут целиком заслуга моего отца. Он обучал меня на случай, если сам не доживет до того дня, когда к нам прибудет посланник от его знакомого – русского князя. Именно так все обстоит? Только передо мной не посланник, а прекрасная посланница?
Весь тон разговора, несмотря на спокойное и серьезное лицо хозяина отчего-то наводил Соню на мысль, что маркиз над нею потешается. Он знает что-то такое, чего не знает княжна, но что позволяет ему чувствовать себя на высоте положения.
Мысли Сони прервало появление ещё одного лица, молодого крупного мужчины, одетого в белый с золотом костюм и с подносом в руке. Костюм оказался ливреей слуги – иначе, почему тот держал в руках поднос? – но такой дорогой, что в нем не постеснялся бы показаться где-нибудь на балу иной аристократ. По сравнению с ним хозяин замка был одет куда проще.
Маркиз лишь повел рукой в сторону стола, и кто там – дворецкий, мажордом? – стал молча расставлять чашки на столе. Слуга делал это молча и сноровисто, ни на кого не глядя. Лишь однажды он украдкой поднял на Софью глаза. И она вздрогнула от страха, который навел на неё этот взгляд.
Отчего она так напряжена? Может, беспокойство ей передалось от Агриппины, которая со страхом смотрит на этого слугу. Ведь в замке не происходит ничего противоестественного, странного. Гостеприимный хозяин хочет угостить их кофе... Помнится, Воронцов тоже её чем-то потчевал. Ну да, это был бокал лимонада. После этого Соня несколько дней провела как в бреду. Но чего вдруг она вспомнила покойного?
– Антуан де Баррас – ваш дедушка? – рассеянно спросила она, вертя в руках чашку с кофе и отчего-то медля его пригубить.
– Почему – дедушка? Мой отец. Правда, он поздновато женился – в пятьдесят четыре года. Но судьба тасует человеческие судьбы, как рассеянный игрок карты, и порой выбрасывает не те карты, что нужно. Маменька была моложе отца на тридцать лет, а вот поди ж ты: она давно в могиле, а папа все скрипит.
– Скрипит. То есть, вы хотите сказать, что мсье Антуан до сих пор жив?
– А что ему сделается, старому пню? – грубовато хохотнул Флоримон. Ведь ему "всего" восемьдесят девять лет! Говорят, у нас в Дежансоне не только грязи, сам воздух целебный. Вот старики и заживаются на белом свете.
Соня слушала маркиза и думала, как на глаза вянет владевший ею прежде образ французского рыцаря: честного, щедрого, отважного, защищающего стариков, женщин и детей и уж никак не говорящий о ком-нибудь из них в подобном тоне. Сколько ещё разочарований ждет ее?
– Вы не пьете кофе, княжна, – пожурил её маркиз. – Вам не нравится? У нас в Дежансоне мой Эмиль – признанный мастер в изготовлении этого напитка.
– Видите ли, мы недавно позавтракали, – вымолвила Соня, – и мадам де Шовиньи тоже потчевала нас кофе... Скажите, а я не могу поговорить с вашим отцом?
– Отчего не можете, – можете! – непонятно почему развеселился Флоримон де Баррас. – Я сам отведу вас к нему.
Соня поднялась и оглянулась на Агриппину.
– Ваша служанка подождет вас здесь, – увлекая княжну за собой проговорил маркиз. – Думаю, Эмиль не позволит ей скучать.
Он повел Соню прочь из залы по какому-то коридору и когда они отошли уже довольно далеко, ей послышался шум, как если бы что-то упало.
– Не обращайте внимания, Софи, – Флоримон крепче сжал её локоть. Скорей всего, Эмиль опять что-то уронил. Он такой неловкий!
Она высвободилась и проговорила:
– Если можно, идите впереди, я последую за вами.
– Повернуться к женщине спиной? Как можно! – в притворном ужасе он всплеснул руками.
– Ничего, ради спокойствия этой женщины, думаю, можно на несколько минут забыть об этикете... Ваш отец в самом деле жив?
Вопрос вырвался у неё непроизвольно, потому что атмосфера замка все больше давила на княжну. Ей казалось, что она попала в клетку, дверца которой нарочито медленно закрывается. Притом, хозяин клетки внимательно следит, чтобы она отсюда не выскользнула. В такой ситуации ей оставалось одно: делать вид, что она ничего не замечает, и сохранять хладнокровие, а там... Время покажет, как говорит Агриппина.
Наконец Флоримон открыл ключом какую-то дверь и с поклоном пропустил княжну вперед.
– Представьте себе, папа, эта мадемуазель из России не верит, что ты ещё жив!
Соня оказалась в небольшой комнатке, где царил полумрак. Единственное узкое окно её, видимо, выходило на север, потому что на улице сейчас стояла яркая солнечная погода, а здесь свет, можно сказать, падал из тени.
В комнате стояла огромная кровать, на которой лежал дряхлый старик. В ответ на слова маркиза он медленно повернул голову и посмотрел на Соню неожиданно проницательными и не по-старчески ясными глазами.
– Вы и в самом деле из России? – тихо спросил он.
– В самом деле, – так же тихо ответила Соня.
– Оставь нас одних, Флоримон, – проговорил старик.
– Слушаю и повинуюсь, ваше величество, – в шутовском поклоне развел руками маркиз. – Понимаю, ваши тайны не предназначены для моих ушей. Да я и не любопытен. Покидаю вас с глубоким сожалением, княжна, у меня много дел!
Он вышел и прикрыл за собой дверь.
– Паяц! – усмехнулся старик вполне твердым и бодрым голосом и попросил. – Пожалуйста, дорогая, приподнимите мне подушку повыше, а сами садитесь вот на этот стул возле моей кровати. Расскажите, кто вы, и какое у вас ко мне дело?
– Меня зовут Софья Николаевна Астахова.
– Что, Астахова? Боже правый, неужели я ждал не напрасно?! – старик вскинулся и даже седлал попытку подняться.
– Нет, нет, вовсе нет необходимости вам вставать с постели, – сказала Соня, – Мне лишь хотелось бы, чтобы вы исполнили некоторую формальность. Представились мне своим настоящим именем, прежде, чем мы начнем говорить о деле, которое привело меня сюда. Я должна знать, с кем имею честь говорить?
– Вы правы, – согласился старик. – Простите, что вынужден принимать вас лежа, но проклятая подагра все чаще дает о себе знать... Перед вами жалкие останки Антуана де Барраса, которому в пору смерти вашего бедного дедушки было всего двадцать восемь лет. Князь Астахов был постарше меня, но мы подружились с ним по причине схожести характеров: склонность к авантюризму – вот что сближало нас. О, тогда мы ничего не боялись. Мы готовы были вдвоем покорить мир, и кто знает, как многого бы мы добились, не приди за ним смерть так рано.
– Вы знаете, как он погиб? – на всякий случай поинтересовалась Соня; уж если никто из родных её в Петербурге не знал подробностей, то что мог знать француз?
Она оказалась права.
– К сожалению, узнал спустя полгода, да и то через третьи руки. Подумать только, упал с лестницы и сломал себе шею! Совершенно нелепая смерть для князя Астахова. Нам с ним доводилось попадать в такие переделки... Впрочем, я не о том. Накануне Николя собирался приехать во Францию. Однажды уже случалось, что от него долго не было известий, так что я даже посылал с одним своим знакомым письмо для него и тот на обратном пути домой привез ответ князя: Астахов утверждал, что давно послал мне подробное письмо. Наверное, оно затерялось где-то...
Княжна знала, где оно затерялось, но не стала говорить о том де Баррасу. Все равно теперь ничего не изменишь. Но она испытывала удовлетворение при мысли о том, что события более чем полувековой давности потихоньку проясняются, а разорванные нити связываются.
– ...Князя же все не было и не было, между тем, как с грузом надо было что-то решать. Я уже начал беспокоиться и, как выяснилось, не напрасно.
– Под грузом вы имеете в виду золото? – невинно поинтересовалась Соня.
Антуан де Баррас вздрогнул, но потом с интересом посмотрел на Соню.
– Как вы узнали?
– Случайно наткнулась на дедову потайную комнату. Там лежали золотые слитки. Как я понимаю, небольшая часть того, что вы получили? Кое о чем князь Астахов обмолвился в своем дневнике. А потом мне в руки ненадолго попало то самое пропавшее письмо – осталось лишь собрать воедино кусочки картины.
Старик улыбнулся.
– У князя Астахова – достойное потомство! Наверное, если он сейчас глядит на нас с небес, то радуется, – он вздохнул. – Чего я, увы, не могу сказать о себе. Вряд ли мне доведется порадоваться за свое потомство...
Вдруг взгляд его оживился.
– Скажите, мадемуазель Софи, а вы замужем?
– Нет, – сказала Соня и отчего-то покраснела.
– Тогда, может быть, вы...
– Я не могу, – запротестовала княжна, догадавшись, что может сказать старый маркиз, – я люблю другого человека. К тому же... Неужели вы думаете, что в таком возрасте, в каком находится ваш сын, человека можно перевоспитать?
– Перевоспитать, наверное, нет, но ради любви мужчина способен на многое. Впрочем, я размечтался...
Внезапно он застонал, лицо его покрыли капли пота и де Баррас с усилием пробормотал:
– Дайте мне стакан с микстурой, на столике, тот, рубинового цвета.
Княжна поспешила выполнить его просьбу.
Жадным глотком маркиз осушил поданный Соней стакан и опять откинулся на подушку. Некоторое время он лежал, будто прислушиваясь к себе, потом улыбнулся:
– Ну вот, полегчало... Кстати, знаете, ваше сиятельство, что это лишь благодаря вашему дедушке я зажился на свете? Он подарил мне когда-то два флакончика: в одном было лекарство, снимающее любую боль, во втором... Николя ещё посмеялся: "Эликсира бессмертия я пока не изобрел, но этот десяток-другой годочков тебе прибавит". Так и случилось. Я ведь особенно и не болел ничем. Если бы не проклятая подагра!
Он помолчал и сказал, покачав головой.
– Вот я и говорю: ваш дедушка не смог сохранить свою жизнь, но, продлив мою, он обеспечил своей внучке огромное богатство!
– Как это? – не поняла Соня.
– Вы правы, говоря, что нашли у деда только часть произведенного нашими усилиями золота. Я могу добавить: это ничтожно малая часть! – он посмотрел на удивленное лицо Софьи и с некоторой обидой произнес. – Разве не для этого вы приехали в Дежансон?
– Вообще-то для этого, – призналась Соня, – но я не надеялась, что сие предприятие получится у меня так легко. Ваши же слова о том, что "богатство огромное" и вовсе меня обескуражили...
В эту минуту дверь комнаты открылась и в неё вошел Флоримон де Баррас:
– Браво, папенька, браво!
Он даже похлопал в ладоши, имитируя радость.
– Значит, все это время ты сидел на огромном богатстве, а твой сын вынужден был в поте лица зарабатывать деньги на пропитание. Кстати, и на твое тоже!
– Ты подслушивал! – с презрением проговорил старый маркиз.
– Понятное дело, подслушивал! А для чего, по-твоему, я перевел тебя из большой спальни в эту каморку именно сегодня?
– Ты сказал, что в спальне делаешь ремонт.
– Ремонт? А ты дал мне деньги на этот самый ремонт? Ты хоть раз поинтересовался, есть ли они у меня? Любящий папаша!.. Хорошо, что я – твой достойный сын, а не какой-нибудь деревенский простофиля!.. Ты думал, небось, что лежишь нынче в обычной комнате? На самом деле, это мышеловка, в которой ты как раз и есть сыр...
– Но почему, почему ты все это затеял? – простонал Антуан де Баррас. Он попытался подняться, и со стоном опять рухнул на подушку.
– Тебе интересно, правда? С удовольствием удовлетворю твое любопытство. Мы ведь не торопимся, ваше сиятельство?
Он подчеркнуто галантно поклонился Соне и придвинул другой стул к постели отца, присаживаясь на него.
– Начинаю свой рассказ. Как и положено замкам, у нашего тоже есть свои тайны. О более современных я помолчу, вы о них ещё узнаете, а вот новости постарее... Знаешь, милый папа, что я совсем недавно нашел на чердаке, когда у нас обвалилась каминная труба? Правильно, некую форму из металла, в которой кое-кто собирался отливать кое-что. Я говорю загадками? Форма так запылилась, что я едва было не выбросил её, мало ли добра можно найти на чердаке? Но потом чутье подсказало мне, тщательнее посмотреть, что это за штукенция такая? Догадываешься, что я в ней обнаружил? Правильно, вогнутый профиль короля Людовика Тринадцатого, тот самый, что Франция чеканит на золотых луидорах... Правда, интересно?
– Ты мог бы догадаться, что эта форма ни разу не использовалась! пробормотал несколько смущенный Антуан.
– Это понятно, но на досуге я поразмыслил и понял: а ведь в неё собирались кое-что заливать. Насколько мне известно, луидоры чеканились только золотые. Иными словами, оно где-то было. Но раз мы до сих пор не слишком богаты, значит, где-то оно так и лежит неиспользованное. Я подумал, что это несправедливо. А если завтра ты умрешь? Твой бедный сын так и не узнает, где оно спрятано! Тебе все ещё интересен мой рассказ? А вам, мадемуазель?
