Текст книги "Диктиона и планета баларов (СИ)"

Автор книги: Лариса Куницына

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

– Идите сюда, я покажу вам зал для медитаций, – сказал Энгас, и его мрачное лицо показалось мне слишком уж явным диссонансом с окружающей красотой и моим собственным восторгом.

Он повёл нас в большой зал, где потолок подпирали тонкие витые колонны. Он был пуст, только в самом центре возвышалась выточенная из янтаря подушка. Она была такой округлой и гладкой, что казалась мягкой, и лишь матовый блеск напоминал о её каменной жёсткости.

Окон в зале не было, как, впрочем, и внешней стены, в которой их можно было прорубить. Зал был распахнут на улицу. От поросшего высокой травой двора его отделял только парапет, украшенный рельефным орнаментом. Здесь дышалось ещё легче, чем в лесу, словно свежесть и ароматы леса помножились друг на друга. И прямо отсюда открывался великолепный вид на широкий двор, расцвеченный яркими цветами, на ветвистый дуб, стоявший неподалёку, на веселый зелёный лес, стеной вставший за его спиной, а выше, над кронами деревьев темнели изломами крутые скалы, переходящие в голубую гору, уступами поднимающуюся к самому небу, лучезарному, как сапфир. И пока мой взгляд скользил всё выше от пёстрого разноцветья двора до безоблачных небес, я чувствовала, как замирает сердце и где-то в глубине души нарастает разрыв между реальным миром и этой идиллией, и как этот разрыв тает, делая реальность частью мечты и, как мечта и реальность тают, оставляя место лишь для лазурного сияния.

А потом на уступе горы, на фоне этого сияния, я заметила тёмный усечённый конус в окружении радужного ореола. Я зажмурилась, до боли сжав веки, и снова открыла глаза. Видение не исчезло. Древняя башня из почерневших от времени и непогоды валунов всё также темнела, в перекрестье лучей. И я узнала эту башню. И давняя утрата болью резанула по сердцу. Я ничего не вспомнила, я ничего не поняла, я просто перемахнула через парапет и устремилась туда, к порогу моей любви.

Я в одно мгновение миновала двор и углубилась в лес. Башня исчезла из виду, но я знала, где она, и бежала к ней, перепрыгивая через ручьи и упавшие деревья, продираясь сквозь кусты и заросли папоротников, разбрызгивая воду из зелёных стоячих лужиц, распугивая птиц и зверьков, петляя между деревьями. Я выбежала из леса и оказалась у подножия скалы. Тропы не было, но я снова увидела мою башню. Её радужный ореол рассеялся, теперь она грозным стражем стояла, возвышаясь над долиной.

Грозным стражем! Мысль отчаянной птицей заметалась в душе, и я начала карабкаться вверх, цепляясь за малейший выступ, за любую трещину. Я сдирала в кровь руки, но что-то словно звало, тянуло меня туда. Я слышала неясный голос, обрывки разговоров, смех и звон стали. Я чувствовала горький запах горных трав, видела другие горы, огромные, зелёные у подножий и белые у вершин, окутанных шалями облаков, видела длинное серебристое озеро в каменистой ложбине, ледяной водопад, низвергающийся в круглую чашу небольшого озерка, окружённого лесом. Высокие деревья, клонящиеся под порывами холодного ветра, и свинцовые тучи, быстро мчащиеся по низкому небу. Это было как наваждение, и всё кончилось, когда я оказалась на небольшой площадке возле башни.

Я стояла у её стен, и слёзы текли по моему лицу. Я смотрела вокруг и видела, как всё изменилось за столько веков. Я узнала долину, но вместо селения в ней шумел лес. Я отыскала озеро, но оно превратилось во впадину с чёрным дном. Я нашла глазами круглую чашу, но леса вокруг уже не было, и лишь тонкий ручеёк серебрился вместо водопада. Не было той тропы, которой я пришла сюда в первый раз, но мимо пустой башни проходила пыльная дорога. И лишь запах трав, лишь опрокинутый океан пустынного неба, лишь старый дом с зияющим чернотой дверным проёмом остались прежними. Я шагнула к нему. Ноги не слушались. Мне хотелось упасть на землю и разрыдаться, но кто утешит меня теперь, через столько веков? Я добрела до двери и, наклонившись, вошла. И башня, и притолока входа стали ниже с тех пор, но разве это место не заслуживает поклона?

Тяжёлые тёмные стены и полуобвалившаяся каменная лестница, ведущая на самый верх, истлевшие доски на полу, там, где стоял крепко сбитый стол и грубые скамьи. Что-то странное и пыльное на широком каменном ложе. И круглый очаг у стены. Вот тут, у огня лежала раньше шкура медведя. Не рогатого, а простого чёрного медведя, которого перед самой весной убил в горах Торрас. Торрас… Я ведь даже забыла его имя. Но ведь это было здесь, у этого очага он целовал меня, уложив на тёплую мягкую шкуру. Поленья потрескивали в огне, а за стенами выл ветер. И его губы были тёплыми и свежими. Его поцелуи горчили, как горные травы.

V

Конский топот я услышала, когда сидела на каменном ложе, обняв руками колени. Слёзы уже высохли, и в душе было пусто, как в этой заброшенной башне. Энгас и Тахо вошли и огляделись по сторонам.

– Ты чего это так рванула? – воскликнул Тахо, присаживаясь рядом на край ложа.

– Мы будем жить здесь, – не отвечая на его вопрос, произнесла я.

– Здесь? – он с возмущением огляделся снова. – Ты чего? Совсем уже? Тут холодно, неуютно как-то. Даже мебели нет. Всё сгнило.

– Ты привёл моего коня?

– Естественно!

Я молча встала и вышла. Отвязав от попоны свою сумку, я вернулась и бросила её на ложе, а потом отцепила с пояса Налорант и положила на исцарапанную каменную подставку для меча возле изголовья.

– Ты что это, серьёзно? – не унимался Тахо. Я молча взглянула на него. – Ладно, ладно, – поспешно закивал он. – Пусть будет так. Мы останемся жить в этих руинах, продуваемых ветрами, закаляя тело и дух. Но скажи хотя бы, почему?

– Потому что это мой дом.

Тахо чуть не задохнулся от изумления.

– Первое испытание ты выдержала, – произнёс Энгас. – Эта башня стоит на перекрёстке звёздных меридианов, в центре пересечения энергетических потоков. По преданиям именно здесь когда-то произошло соединение нашего измерения с другим, после чего и появилась эта башня.

Я слушала его, думая, что мне нет дела до звёздных меридианов и энергетических потоков. Это башня Торраса и, хотя это было невероятно, я кожей чувствовала тепло, оставшееся от его присутствия.

– Я уезжаю, – продолжил Энгас. – Будьте осторожны и не спускайтесь на другую сторону от перевала. Болотные люди не любят гостей. Прощайте.

Он ушёл. Я молча смотрела ему вслед. Топот его коня стих внизу, на дороге, которой раньше не было. Я снова забралась с ногами на ложе и села, сжав руками голову. Что мне теперь делать со всем этим? С этой башней, которой здесь не должно быть. С Торрасом, погибшим много веков назад в другом мире. С собой.

– Ну, и чего делать будем? – спросил Тахо, наклонив на бок свою красивую остроухую голову.

– Я сейчас как раз об этом думаю, – вздохнула я.

– Ты, и правда, жила здесь раньше?

– Не совсем здесь и не совсем я.

– Как это?

– Ну, понимаешь, у Скайрейнджера не одна жизнь. Вернее, живёт он один раз, но эта единственная жизнь проходит в мире между измерениями, где нет ни времени, ни пространства. Это жизнь Воина Духа. Она осмыслена, но бездеятельна, потому что бестелесна. Чтоб делать своё дело, ему нужно воплощаться в людей, обычных людей, которые живут немного дольше других и могут немного больше.

– Я знаю, это называется инкарнации.

– Верно. Так вот, эти инкарнации связны единой бессмертной душой, но, в сущности, это разные люди, живущие в разных мирах и в разных временах. Они могут вспоминать свои предыдущие жизни, но только в своём измерении. А для Воина духа, живущего в мире между измерениями, все измерения равны, и он может воплотиться в любом из них. Значит, в каждом измерении у него есть своя память, закрытая для других. Но иногда происходит накладка, внезапное пересечение информационных полей и вдруг вспоминаешь что-то, что было в ином мире. Вот так и теперь. Мне кажется, что я когда-то жила в этой башне, но на самом деле это была не я, и эта башня находилась в ином измерении. А, может, это и не та башня, а лишь материализованная проекция той башни. Наверно, потому меня и послали сюда, чтоб я увидела эти стены и прикоснулась пальцами к вечности, пережив то, что было когда-то не здесь и не со мной.

– Но тебе-то кажется, что это было с тобой?

– Кажется, – кивнула я. – А, может, это и правда была я. У меня было другое тело, но душа-то та же самая… Ладно, давай для начала наведём здесь порядок.

– Нет, – решительно возразил щенок. – Порядок здесь буду наводить я. А ты пойдешь в лес и найдёшь то, чем должны питаться Рыцари Света, готовясь к поединку. Если пойду я, то гарантирую, что соберу все самые вредные ягоды и все самые ядовитые поганки.

Я не стала спорить. Мне хотелось пройтись и подумать. Оставив Тахо возле очага, куда он с сосредоточенным видом бросал остатки мебели, я вышла на улицу. Наши кони стояли возле дома, пощипывая бледную траву. Я сняла с одной из них попону, соорудила что-то вроде торбы и бодро зашагала вниз по дороге.

Ко всему привыкаешь, даже к чуду. Оно постепенно входит в окружающий мир и приобретает черты повседневного. И я уже со спокойной душой помнила, что совсем недавно вышла из башни, где прожила целый год с мужем, лучше которого у меня не было.

Я ещё год назад вспомнила историю своей давней и печальной любви в горном мире Карпет, но она была неясной, подёрнутой дымкой таинственности и романтики. Это была светлая и грустная легенда. Но теперь я начала вспоминать, как всё было на самом деле.

Прохладный ветер дул мне в спину, и трепал волосы, а мне казалось, что я уже не я. Моё имя Лейм, и я сестра старейшины в селении, расположенном в долине. Я безумно молода, отчаянно горда и к тому же влюблена. Но я злюсь на себя за эту влюбленность, потому что в него влюблены все девушки селения, а он со всеми играет, всем клянётся в любви и всех обманывает. Потому что он Торрас, Страж Перевала, Воин, который всегда стоит на границе, охраняя покой селения.

Я улыбнулась этим воспоминаниям. Всё было так. Он не был богатырём и великаном, но его меч был непобедим. Он был силён, как медведь, и ловок, как серна. И Лейм страшно ревновала его к молодым вдовушкам, у которых он проводил дни, потому что ночью должен был стоять на посту. А ревность она скрывала под маской равнодушия и насмешек.

Спустившись в долину, я углубилась в лес, разыскивая кусты, покрытые гроздьями золотистых ягод. Деревья здесь были не такие, как в лесах Дикта, и я надеялась, что они попали сюда вместе с башней. А значит, здесь должны быть знакомые мне ягоды, грибы и орехи. Но прежде всего я встретила синий цветок на толстом стебле. Вырвав его, я быстро оборвала листья и сдёрнула кожицу со стебля. Я не ошиблась. Это был синеок из горного мира Карпет. Из него получалась вкусная похлебка. А вскоре я нашла и золотистые ягоды.

Я собирала их и тогда, когда девчонка из селения прибежала сказать, что Торрас пришёл просить меня у брата. Я бросила корзину и, взобравшись на спину своего белого коня, поскакала в селение, терзаемая страхами и сомнениями. И успела как раз к тому моменту, когда Страж Перевала, яростно сверкая глазами, вышел из дома старейшины. Он даже не взглянул на меня. Он развернулся и пошёл прочь. Ему отказали! Кто б мог подумать, что кто-то может сказать «нет» Торрасу! Он просто рассвирепел. Он рычал, что ноги его больше не будет в этой долине. Вдовушки сочувственно глядели ему вслед, а мои ухажеры на конях преследовали его. Верхом они чувствовали себя уверенней перед пешим, но больше, чем на неловкие насмешки, их не хватало. А когда он обернулся и смерил их грозным взглядом, они и вовсе смолкли.

Я ехала с ними до подножья горы. Потом они вернулись, а я спрыгнула на землю и стала прощаться с конём. Я решила идти за ним, а коню в горах делать нечего. Мне было страшно, но я всё же пошла.

Он шёл, не оборачиваясь, и весь кипел от негодования. Я шаг за шагом поднималась за ним по крутой тропе, с ужасом думая, что я делаю. Он остановился у ручья, подставил ладонь под струйку воды и плеснул в горящее лицо. Я тоже остановилась у этого ручейка и погладила камень, к которому он нечаянно прикоснулся. А он был уже далеко и всё так же шёл к своей башне, не оборачиваясь назад. Я вслед за ним поднялась на площадку перед башней и увидела, как он стоит, опустив голову и плечи. И лишь тогда он обернулся и взглянул на меня. И он вовсе не торопился признаваться в любви. А мне не пришло на ум ничего другого, как сказать: «Представляю, как разозлится брат».

VI

Два часа спустя я вернулась в башню с торбой, полной ягод и орехов. Мне даже удалось поймать в неглубокой луже неповоротливого ползуна, рыбу, переползающую из одного водоёма в другой. Наш новый дом блестел. Тахо навёл такую чистоту, что у меня возникло подозрение, уж не вылизал ли он всё своим длинным розовым языком. В очаге был сложен хворост, а возле него лежала пластмассовая зажигалка.

– Синтезатора я не нашёл, – сообщил он с довольным видом. – Так что придётся готовить. А всё остальное в порядке. Если, конечно, не обращать внимания на отсутствие стола, одеял и прочих милых мелочей.

– Зажигалки более чем достаточно. Если б ещё был котелок.

– Вот! – Тахо с гордым видом показал мне глиняный горшок с почерневшими от копоти боками. Я взяла его в руки и заметила, что от его края отбит кусочек с ноготь мизинца. – Ты чего улыбаешься? – насторожился щенок.

– Да так, вспомнила кое-что. Сейчас будем готовить ужин.

А вспомнила я, что именно в этом горшке подгорел обед, который я пыталась приготовить мужу на второй день моего пребывания в башне. Торрас вернулся голодный и, узнав о моей беде, только разозлился.

– И как меня угораздило выбрать тебя! – рявкнул он. – Уж я-то мог бы найти себе жену получше.

– В таком случае мне повезло больше, чем тебе, – всхлипнула я.

Он с сразу остыл и, погладив меня по щеке, прошептал:

– Извини. Я сказал не подумав. Лучше тебя для меня ничего не может быть…

Рассортировав свою добычу, я быстро приготовила ужин. Тахо восторженно шевелил длинным носом, втягивая запахи незнакомой пищи и молчаливо слонялся возле очага, поглядывая на отдраенный горшок, в котором варился ползун, приправленный корнем синеока и солёными орешками.

На улице стемнело, и выглянули звёзды. Поужинав, мы вышли посидеть возле дома, и Тахо как-то незаметно вытянул из меня всю историю, связанную с этой башней.

– Значит, через год он погиб? – грустно спросил щенок, и я не могла понять, принял он всё это за сказку или за правду.

– Бой был неравный, – вздохнула я, чувствуя, что мне это уже снова начинает казаться легендой. – Он остановил злые силы, рвавшиеся в долину из Ледяных Степей, но и сам погиб.

– Он был сильным Воином Духа?

– Конечно, но силы самых сильных не безграничны. Это случилось вон там, ниже, на склоне, обращённом к Болотной стране. К утру вся трава там превратилась в пепел, посреди которого лежал его меч. Так всё и кончилось.

– Как грустно, – пробормотал Тахо, глядя на меня влажными синими глазами. – Почему в жизни всё всегда грустно кончается? Почему погибают самые хорошие?

– Может, потому что хорошие не терпят Зла и постоянно рвутся в драку?

– А она? – он никак не мог отождествить меня с женщиной, чей подвиг состоял только в том, что она целый год была покорной и любящей женой.

– Ну, она… она жила ещё долго, но не здесь. Она взяла его меч и ушла за Ледяные Степи.

– Но она ведь не забыла его?

– Нет. Его нельзя было забыть.

– И потом она тоже умерла?

– Когда пришёл её срок.

– И они увиделись… там?

– Не знаю, может быть. То, что происходит «там», для нас тайна. Это знает только наша душа.

– И они никогда больше не встречались?

– Ну, почему? Разве такая любовь могла закончиться ничем? Они встретились ещё дважды. Первый раз они даже не успели узнать друг друга, но второй…

– Что произошло во второй раз?

– Они встретились и снова полюбили друг друга. Они поженились, и у них родился сын. А теперь пошли спать. С завтрашнего дня у нас начнётся новая жизнь.

Тахо поднялся и побрёл в дом. Я тоже встала и посмотрела на звёзды.

«Они встретились и снова полюбили друг друга. Они поженились, и у них родился сын. А потом затрубили трубы Блуждающих Богов, и их снова разбросало по Галактике. Думай обо мне, и мы будем вместе…»

Я вернулась в башню и легла на каменное ложе. Тахо уже посапывал на полу возле очага, а я ещё долго лежала, вспоминая, пока Торрас не слился с Кристофом, как, в сущности, и было на самом деле.

Так началась наша жизнь в старой Башне. Жизнь спокойная, неспешная, полная раздумий и воспоминаний. Мы много бродили по горам, дыша воздухом высоты. Я снова занялась кэндо, понемногу обучая Тахо. Вечерами мы сидели на улице или у очага, и я читала ему курс теории пилотажа. По ночам дешифраторы нашёптывали нам основы языка Диктионы, так что вскоре мы уже свободно изъяснялись на нём. День шёл за днём, складываясь в недели, и единственное, что мучило меня, так это то, что недели идут не только для меня. Мой малыш на Земле рос, у него резались зубки, он начал садиться, потом начнёт вставать. И когда он пойдёт своими ножками по мягкой траве возле дома, меня не будет рядом. И что он скажет, когда придёт время произнести первое слово? Наверно, уж не «мама»… Это было трудно перенести, как и затянувшуюся разлуку с мужем, и моё полное неведение о том, что с ним и где он. По ночам мне снилось, как он падает, пронзённый мечом, снились его усталые глаза, обращённые к пустому небу, и хриплый вздох, вырывающийся из израненной груди. Мне было тоскливо, и я искала утешения в занятиях, шлифуя своё фехтование и занимаясь медитацией.

Мы жили возле Зелёного озера, не зная, что происходит в Дикте. Скоро ли понадобится наше вмешательство? Далеко ли ещё звёздный флот баларов? И я тогда ещё не знала, что на их далекой планете уже начали разворачиваться события, так тесно связанные с тем, что меня беспокоило.

НОВЫЙ КОРОЛЬ БАЛАРОВ

І

Тонкие прутья в виде стилизованных копий расчерчивали знойно-жёлтое небо на ровные одинаковые ромбы. Прутья скрещивались под углом и создавали впечатление бездушных пик невидимой стражи, охраняющих его от окружающего мира. Или, может быть, мир от него? Он устал. Он безумно устал за этот цикл карантина, столь необходимого по здешним обычаям. Даже для короля. Он стал королём, едва ступив на раскалённую поверхность этой планеты, ещё до церемонии отречения и коронации. Но и король должен подчиняться древним обычаям. И целый цикл провести в карантине.

Он подошёл к окну и взглянул вниз, взявшись за крепкие толстые прутья решетки. Раскалённый на солнце металл жёг пальцы, но кожа ещё не успела изнежится от традиционных ароматных масел, и он спокойно переносил эту боль. Она ему даже нравилась. Гораздо больше, чем красная пустыня, простирающаяся от подножия его темницы до широкого, неоглядного горизонта.

Его глаза привыкли к голубизне и зелени, и эта жаркая жёлто-красная палитра раздражала. Его тело, так долго знавшее лишь необходимый минимум легкой облегающей одежды, изнывало в путах широких полотнищ и жёстких ремней. Ему уже опротивело мягкое и липкое, как губка, ложе, и осторожные руки рабынь, с обволакивающей лаской втиравшие в его кожу древние составы, предохранявшие от немилосердных лучей солнца. А змеиная вежливость слуг приводила в ярость. Но он пришёл сюда, чтоб быть королём, и потому заранее мирился с тем, что, возможно, придётся пребывать в этом аду годы и годы.

Его царствование начиналось с клетки карантина, как, может быть, и царствование многих до него. Наверно, их это устраивало, но ему было тошно. Если так всё начинается…

Он, скорее, почувствовал, чем услышал движение за спиной и, прежде чем обернуться, постарался расслабить мышцы лица и загнать тоску поглубже. Невысокий красноволосый Элса стоял возле раздвижной перегородки. Его алая тога была подхвачена на плечах узкими жёлтыми ремнями, а непрерывно извивающийся за спиной хвост сжимал шестипёрый жезл церемониймейстера, словно выбирал момент, чтоб обрушить это оружие на пламенную шевелюру. Неподвижные зелёные глаза со щелями зрачков неотрывно смотрели в лицо короля, выискивая там следы усталости или гнева. Король бегло взглянул на узорчатые чешуйчатые скулы балара и сосредоточил своё внимание на его глазах. Молчаливая дуэль длилась недолго и окончилась, как и раньше. Элса отвёл взгляд.

– Я хотел напомнить моему королю, – сипло произнёс он, – состав ещё недостаточно пропитал его поверхностные ткани, и пока солнце небезопасно для здоровья повелителя баларов.

– Это всё? – негромко спросил король. В его голосе, обычно полном эмоции, на сей раз не прозвучало и оттенка чувства.

– Цикл подходит к концу, – продолжил Элса. – Завтра избранник древнего народа сможет въехать в Вечный Город и произвести все необходимые ритуалы.

– Благодарю. Что-нибудь ещё? – он был предельно вежлив и сдержан. Он знал, что Элса изнывает от любопытства, и его сообщений с нетерпением ждут в Городе Короля, однако, поднимать забрало не торопился. Пока он чувствовал себя слишком уязвимым и предпочитал скрываться за бронёй непроницаемости.

Элса покачал головой. Чешуйки на его скулах замерцали, а зрачки сузились ещё больше. Он попятился за чёрную линию, отделявшую покои от помещений слуг, и задвинул перегородку. Король вздохнул, опустил веки и с силой стиснул переплетённые пальцы рук. Мускулы на плечах на мгновение напряглись, словно силясь разорвать стягивающие их ремни, и тут же расслабились. Король медленно прошёл по залу, перегороженному витыми металлическими решетками, постоял возле круглого бассейна, заполненного маслянистой вязкой жидкостью, в которой вяло шевелились серебристые ящеры, скользнул взглядом по неровному дрожащему ложу из плотно растущих стеблей махровых водорослей, провёл пальцами по причудливому изгибу витой подставки для факелов, и тут же потеряв ко всему этому интерес, вернулся к окну.

Он успел как раз, чтоб увидеть колесницу с впряжённым в неё чёрным ящером, который перебирал толстыми, расположенными по бокам лапами, быстро отдаляясь от карантинного замка. Скорее всего, это был гонец Элсы. Но что он мог сообщить в Вечный Город? Король невольно усмехнулся, и его мысли тут же метнулись от чёрного ящера к изящным драконам, которых парами и тройками впрягают в одноосные возки. Как можно было бы прокатиться по этому выжженному полю! Да, это было б лучше, чем сидеть здесь взаперти.

А в колеснице ехали два мрачных балара, которые даже не смотрели друг на друга. Они везли сообщения двум вечным противникам: вдовствующей королеве Энии и главе королевской оппозиции князю Линне. Обоим Элса отправил тщательно запечатанные свитки, в которых содержалась, однако, одно и то же сообщение: «Король опасен, его взгляд чёрен, замыслы темны, но манеры безукоризненны».

II

Один из свитков в тот же день был доставлен в подземный дворец Линны. Гонец передал его в руки принца Элку. Тот поспешно сорвал печать и, мельком взглянув на послание, прогнал гонца прочь резким гневным взглядом. Элку был красив. Он унаследовал от матери изящество тела и искристые как песок золотые волосы, а от отца – мощные широкие плечи, гордый властный профиль и голубые глаза альбиноса. Но он был ещё молод, и ему не хватало мудрости матери и выдержки отца. Узнав содержание письма, он стремительно прошёл по узким, как норы, галереям-переходам и вошёл в сводчатый зал, тускло освещённый зеленоватыми огнями ароматических свечей. Его глаза не нуждались в ярком освещении. Он проследовал мимо гнутых наклонных колонн, мерцающих кристаллическими вкраплениями. Его хвост нервно стегал по круглым выпуклостям с изображениями гербов подвластных провинций. Сине-голубой плащ реял за спиной, как знамя. Он миновал хрустальные саркофаги с мумиями предков и приблизился к мраморной ладье, наполненной тончайшим изумрудным песком, на котором нежилась в лучах искусственного солнца его мать, принцесса Сумон. Она была маленькой и тонкой с зелёными глазами и нежно-оранжевой кожей, блестевшей, как парча.

– Где Линна? – требовательно произнёс он. – Я хочу спросить его, за что мы платим такую безумную дань Элсе? Только для того, чтоб получать от него такую пустяковую информацию?

– Покажи, – Сумон протянула свою точёную ручку с полированными, украшенными инкрустацией когтями и забрала свиток. Прочитав его, она пожала покатыми плечами. – Это ничего не значит. Элса умён. Он пережил трёх королей и обо всех давал нам полные сведения. Этот, видимо, действительно не так прост. А значит, опасен.

– Он целый цикл следит за ним! – зашипел Элку, выпуская между зубов тонкий раздвоенный язык. – Теплокровные не умеют скрывать свои чувства. Они слишком примитивны для этого.

– Это ты не умеешь скрывать свои чувства, – раздался негромкий голос. Князь Линна, высокий, широкоплечий лёгким стремительным движением выскользнул из-за гербовой колонны и оказался рядом с сыном. Элку отпрянул от неожиданности и получил довольно болезненный щелчок отцовским хвостом. Князь был альбиносом. В его прозрачных глазах неярко пульсировала голубая кровь, и она же, протекая по микроскопическим сосудам, придавала его бесцветным волосам бело-голубой цвет. Оттеснив обиженного сына, Линна принял свиток, почтительно поданный ему супругой. Он посмотрел на причудливые линии тайнописи, но сколько ни вглядывался Элку в его лицо, он не смог определить реакцию отца.

– Принцесса права. Он опасен, – произнёс князь, с некоторой нежностью взглянув на Сумон. – Ты была у Энии? Какие сведения получает она?

– Она не говорит всего, – ответила та. – Но кое-что она мне выболтала. То, что не заинтересовало тебя, как мужчину, но заинтересовало её, как женщину.

– И что же это? – чуть заметно улыбнулся Линна.

– Король выглядит молодым и красивым, он силен и вынослив.

– Молодым? – князь задумчиво взглянул в темноту между колоннами. – Этого не может быть. Хотя…

– Он самозванец! – воскликнул Элку. – Он же престолонаследник двадцать восьмой очереди. Король Суба включил его в список девять драконьих циклов назад! Даже балары не живут так долго, а для живородящих это вечность! Животные его вида не могут…

Он смолк на полуслове, так как голубоватый хвост Линны больно хлестнув, обвился вокруг его шеи. Князь взглянул в расширившиеся зрачки принца и тихо прошипел:

– Ты станешь наследным главой оппозиции. И если ты хочешь уцелеть, ты не должен относиться к противнику пренебрежительно и даже в узком кругу демонстрировать своё неуважение. Мы имеем дело не с животным. Это человек, существо чуждое нам, загадочное и чрезвычайно опасное. Оно непредсказуемо и имеет такие резервы, о каких мы не можем даже мечтать. Если он самозванец, – продолжил князь уже в полный голос, выпустив шею Элку и аккуратно поправляя кончиком хвоста его выбившийся локон. – Всё будет очень просто. Зеркало памяти померкнет от его прикосновения, и он подвергнется казни на солнце. Жрецы проверят оставшиеся двести десять позиций списка, и можно сказать точно, что такого чуда, как с ним, больше не случится. Остальные наследники давно мертвы. Тогда мы сможем претендовать на престол, как прямые потомки последних королей-баларов. Но если он тот, кого Суба когда-то включил в список, нам придётся нелегко. И лучше переоценить его, если это возможно, чем недооценить.

– Но я не верю, что это он, – раздражённо заявил Элку.

– Я тоже поверю только Зеркалу памяти. Но учти, что он прилетел издалека. В космосе со временем происходят загадочные вещи. К тому же, кто знает, каковы люди там, где ещё не бывали наши звёздные корабли? Будь осторожен, Элку. Неизвестно, с чем мы столкнулись на этот раз.

– Да, – кивнула Сумон, постукивая когтем по краю ладьи, – нам не может везти бесконечно, и однажды мы всё равно встретимся с королём, которого не так-то просто будет убрать с нашего пути. С Эзманой, Тубом и Брамоном всё прошло слишком легко.

III

На следующее утро, ещё до восхода солнца новый военный король баларов въехал в свой Город. Он покинул Карантинный Замок в тот миг, когда зелёная звезда Умершего Короля закатилась за горизонт, и должен был успеть доехать до своего Дворца к восходу. Ему следовало самому управлять тремя четырёхкрылыми драконами, впряжёнными в лёгкую колесницу. Путь должен был занять ровно столько времени, сколько проходит с заката зелёной звезды до рассвета. Точно в миг появления первых лучей он обязан ступить на гранитный порог дворца, без передышки поднявшись по широкой лестнице в пятьсот ступеней. Если ему удастся выполнить эти предписания, то его правление станет счастливым для баларов. Но разве это возможно?

Балары стояли вдоль широкой прямой дороги, глядя на своего нового повелителя. Они молча наблюдали за его продвижением, в тайне надеясь, что он не приедет слишком рано, как Эзмана, не опоздает, как Брамон, и не споткнётся посреди лестницы, как Туб. Но военные короли были проклятием баларов, и ждать от них счастья не приходилось. Когда-то, тысячелетие назад безумный король Виго, обидевшись на свой народ, назначил вместо себя королем диктионца Алтоя. Алтой должен был вести баларов войной на свою родную планету, и это было условием его жизни. Прекратив войну, он рисковал утонуть в колодце Забвения. Его правление было обусловлено военными кампаниями, и потому его называли военным королём. С тех пор институт военных королей вошёл в жизнь Планеты баларов. Королями становились только чужаки человеческой расы, они знали, что условием их могущества и жизни является бесконечная война, и, как правило, с жестоким расчётом распоряжались миллионами жизней презираемых ими «хвостатых», а «хвостатые», в свою очередь, ненавидели своих королей и держали их в узких рамках древних предписаний, ограничивая их права и свободу, зорко следя за исполнением ими изуверских обычаев, и продлевая их мучительную жизнь под немилосердным сжигающим солнцем с помощью тщательного ухода. Взаимная ненависть была в порядке вещей, и короли, в свою очередь, заботились о том, чтоб оставить после себя необходимое количество наследников своей расы.

Новый король, как видно, не испытывал никаких иллюзий насчёт своего положения и не пытался ввести в заблуждение своих подданных. Его изящная колесница катилась по дороге, и матовые стелы вдоль неё отражали летучую тень. Он не проявлял любопытства ни по поводу толпившихся вокруг баларов, ни по поводу циклопических четырёхгранных пирамид, возвышавшихся над красными песками пустыни – единственных наземных зданий Города, не считая Дворца. Он стоял на колеснице, держа одной рукой повод ведущего дракона, а другой опираясь на жёлтый эфес огромного потемневшего от времени меча, воткнутого возле его ног. Сухой, секущий песком ветер развивал его тёмные, чуть вьющиеся волосы и тёмно-бордовый плащ, расшитый созвездиями кристаллов, пристегнутый чёрными ремнями на плечах к красноватым кольцам нагрудника, сплетенного из кожаных ремней, а на запястьях – к широким медным браслетам. Из одежды на нём были ещё лишь короткая юбка из чешуйчатой шкуры королевского дракона, металлический пояс и сандалии на толстой подошве. Его тело казалось бронзовым от пропитавших кожу составов. Он был высок и строен, удлинённые гибкие мускулы свидетельствовали о силе и ловкости. Впрочем, о том же говорило и то, с какой лёгкостью он управлял своей упряжкой.