Текст книги "Доля-не-доля (СИ)"

Автор книги: Лариса Львова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

   Гилана замерла от ужаса. Вот сейчас ... Но ничего не произошло. Наоборот, мысли обрели чёткость. Теперь она твёрдо знала, что делать.

   Выбрала погнутый кубок из развалившейся кучи вещей, с содроганием зачерпнула крови. Капнула на покрытые серыми трещинами Нелины губы.

   Девушка их жадно облизала. Через некоторое время смогла приподнять голову и глотнуть из кубка.

   Вскоре подруга порозовела. В тусклых глазах мелькнул зелёный огонёк.

   – Нужно уходить. Верховный у ворот.

   – Куда уходить-то? Дождусь его ... А там видно будет.

   – Дай ещё попить, – Нела приникла к кубку, а потом, отдышавшись, уже твёрдо продолжила: – Ты великая ведунья. Не возражай. Но у Верховного – знания, которые копились века. Он готовился стать первым Всемогущим. И стал бы им, если бы не я.

   – Как тебе удалось? За зеркалом?

   – Нитка в каком месте рвётся? Где тонка. Ищи не боя с врагом, а его слабость. Он мечтал о спутнице в выморочном, созданном из его слабости, мире. И я пришла. Не всякая мечта является такой, какой её ждут. Мне удалось запутать, отвлечь. А кое-чего лишить. Много зла не сотворил Верховный, блуждая по лиловым цветам ...

   – А разве мы вместе не сможем его одолеть?

   – Не забывай – он главный хранитель камня, скрытого для всех, кто не носит серый плащ. Мы даже не знаем точно, каким вещам он научился у них, – Нела окинула взглядом бесчисленные полки с книгами. – У загубленных им. У погибших по своей воле в попытках подчинить мир. Не поверишь, он ведь разговаривал с книгами, как с людьми. Рассказывал, каким способом отнял жизнь. Никогда и ни с кем не делился знанием. Жадность Верховного станет его могилой. Нет у него сильных защитников. Давай всё же уйдём отсюда.

   Девушки тенями скользнули по коридору и башенной лестнице. На улице Нела снова побледнела и упала бы, не поддержи её подруга.

   – Что с тобой? Снова плохо ... Эх, крови не захватила ... – Гилана принялась растирать мертвенно-белые щёки запачканным краем плаща.

   – Нет. Мне впервые хорошо ... Если бы ты знала, каким видится мир из камня.

   – Куда пойдём? В дом моей хозяйки? В другую башню? Или в один из пустых домов ...

   – Пойдём к первородному камню. Там нас искать не будут.

   – Но я не знаю, где он.

   – Я в мыслях столько раз проделала этот путь с Верховным, что не ошибусь.

   Святыня отыскалась на удивление быстро. Она и укрыта-то не была. Гилана подумала, что колдунам каким-то образом удалось сделать камень невидимым для городских служек. И не только для них. Возле переливающейся глыбы не задувал вечный сквозняк, а туман вокруг неё замыкался дымящимся кольцом.

   – Никогда не думала, что чёрный цвет может быть красным, жёлтым и синим. Как чёрная радуга.

   – Верховный тоже так говорил.

   – А можно дотронуться?

   – Конечно.

   Гилана заметила, что подруга дрожит, а глаза не по-хорошему горят. Как у людей, тащивших бабоньку на казнь.

   Но прикоснуться к камню не удалось.

   Показалось, Город разваливается: рушатся дома и башни, вопят служки, встаёт дыбом мостовая. Но на самом деле всё оставалось на месте. И было тихо.

   – Верховный вернулся. Чинит дознание, – догадалась Нела. – Давай здесь посидим.

   Девушки спрятались от Главной башни за глыбой.

   – Расскажи всё же, как ты в камне оказалась, – попросила Гилана.

   Нела прислонилась к нему затылком, поморщилась от боли при неловком движении. Но сила, видимо, вливалась в страдалицу: кожа уже не была пергаментной, в глазах, ясных, без болезненной пелены, отражалось небо.

   – Как в камне оказалась? – переспросила Нела звучным, полным голосом. И с каждым словом он становился всё более громким и гневным: – Надеть подарок жениха – рубаху, что человека невидным для остальных делает – не успела. Так и держала в руках, когда в избу охраняющие да староста с несколькими мужиками ворвались. Тятенька отбивать стал, кричать, суда просить. Да только кровью захлебнулся, упал. Больше я его не видела. Никого из семьи не видела ... Нас много было.

   Девушка показала подруге обе руки с растопыренными пальцами, потом сжала кулачки:

   – А теперь я одна.

   – Ну что ты ... Я с тобой. А ещё есть служка маленький, Байру. Дальше-то что?

   – Приволокли к камню. Сижу, наверное, сейчас на этом месте, где тогда избили меня страшно. Уж и кричать не могла. А потом полотно окровавленное принесли. Развернули перед народом. И объявили, что я Ирика убила. Вроде рассказал он им, что я камень расколоть хочу, людей силы и защиты лишить. Образумить меня не смог, за защитой к охраняющим обратился. И будто я его заколола за это. Как услышала, решила: жить незачем. Вскочила и со всей силы головой о камень ударилась. Сначала ничего не было, сплошь чернота и беззвучье. Потом колдовские покои видеть стала. Понемногу слышать научилась. Вообще многому научилась.

   Гилана молча руку девушки сжала:

   – Тогда скажи, как с Верховным покончить?

   Нела выпрямилась, от камня отстранилась:

   – Сначала покончим с ним.

   Глава одиннадцатая

   Гурат так и не уснул на пастушьем стане. Всё всматривался в темноту, и ни душная овчина, ни жар от костра не могли прогнать дрожь. Внизу в тяжёлом болезненном сне маялась долина. Не было ощущения мирного тепла от закутанных в ночной мрак подворий. Только тоска: а будет ли завтрашний день? И лишь туманный столб над городскими стенами бодрствовал: колыхался, пульсировал, изгибался. Точно жало, которое ищет мягкую плоть жертвы. «Серая немощь», – отчего-то подумал юноша. Тронул амулеты на груди. Сестра сделала. От дурных дум, нечаянного увечья, нападения зверя. И целая связка маленьких – с лесной орех – для удачи в делах. Холодные, как лёд. Гурата словно сила какая выдёрнула из груды пастушьих овчин. Холод! А ведь сестринская забота если и не помогала, то согревала. В любой мороз через рубаху он чувствовал тепло. Что с Арадой? Как далеко забралась она в поисках сыновей?

   Юноша хотел было сейчас же бежать в долину, но остановился. Посмотрел на спящих племянников. Сжал кулаки, стукнул ими друг о друга и вернулся к костру. Небо посветлело, а звёзды утратили блеск. Бисерной россыпью пала роса. Гурат почувствовал, как что-то заворочалось в недрах Горы. Одолел утреннее оцепенение и глянул вверх. Пронзительно сияли снега, а над ними поднималось багровая заря в пепле слоистых облаков. И на миг кроваво сверкнули вечные льды. Будь что будет. Негоже отсиживаться среди мирных просторов пастбищ. Спускаться нужно. Зря он послушал сестру, сам ушёл и мальчишек увёл. Единая семья они, и судьба их должна быть единой. Глядишь, вместе и справились бы.

   – Куда собрался, Гурат? – спросил напарник, уцелевшей рукой укутывая потеплее своего сына.

   – Не могу сидеть и ждать. Домой пойдём.

   – Повременил бы. Сам понимаешь, так безопаснее. Если что случилось, то ты здесь, со мной, вечер и ночь был. Ничего не знаешь, ничего не видел.

   – Случилось, друг. Чувствую, случилось.

   – Ребятишек-то хоть оставь. Не беспокойся, пригляжу, как за своими. Мы ж с тобой нашими бедами, как пуповинами двойняшки, к одной матери привязаны, – и мужчина посмотрел на Гору, осиянную восходом.

   Гурат не ответил, голову склонил. Подошёл к племянникам. Дети спали, младший по-младенчески раздувал губы и пускал пузырики. Юноша снял амулеты и положил на овчину. Может и пригодятся когда материнские охранки.

   Пастушья тропа, а потом и дорога сами убегали из-под ног. Даже не заметил, как выросли впереди заборы подворий. Улица словно в клубок свернулась, и вот он уже у родных ворот.

   – Беда! – сказали раскрытые окна и двери избы.

   – Беда! – дёрнулось сердце.

   Обихоженное, хозяйской заботой обласканное подворье точно озерцо иссохшее: спеклось, потрескалось. Из хлева – прожорливое жужжание и дух раздутой на солнце, гниющей утробы. Сруб колодца обвалился. Из дома смрадные тени ползут, но не тают в солнечных лучах, а густеют, сажей всё обволакивают: не трогай, моё!

   Что же натворила ты, Арада ... Где ты сейчас, сестра ...

   – Гурат, всё ли в порядке?

   – Что произошло? Хозяйка-то с детьми живы?

   Столпились возле юноши соседи, а он и не заметил.

   – Всеобщего дома нет. Ни в полях, ни на реке. К шахтам искать бегали – тоже нет.

   – Мне ночью чудилось, будто земля ходуном ходит ...

   – Сквозь сон вой какой-то слышался.

   – А я заснул, как провалился: вот только что сидел и сбрую чинил. Глаза открыл – на полу лежу.

   Юноша почувствовал, что к гудению участливых голосов примешался звук со стороны – едва слышный, но тяжёлый. Как из-под земли. Такой он услышал, когда в шахте работал. Тогда чуть было не погубил себя и людей. Не Сердцевина мира, согретая телами предков, а жадная утроба звала, тянула. И вот уже шагнули люди к воротам, а чёрные тени, ринувшиеся из окон и двери Арадиного дома, смачно облизнули ноги тех, что оказались впереди. С удивлённым криком упали кузнец и две женщины. Через миг их тела потеряли плотность, словно в дым превратились, и исчезли.

   – Стойте! – Гурат раскинул руки, пытаясь удержать толпу.

   Но мужчины, женщины и подростки с застывшими, как у покойников, лицами ломились в ворота. Языки мрака, нетерпеливо подрагивая, тянулись к ним. Внезапно навалилось усталое безразличие, и Гурат шагнул было следом.

   – Дядюшка ... Не двигайся ... – донеслось откуда-то, точно через меховую шапку.

   – Велек? – подумал юноша. – Жив, проказник. Слава всемогущим Предкам. Сейчас ... Сейчас я посмотрю, что там, в доме ... Это важно. Посмотрю и вернусь обнять тебя, Велек ...

   – Нет!

   Гурат уже не услышал. Шагнул во тьму.

   Улица словно невидимым пламенем занялась: колыхнулся воздух, задрожали и покривились дома.

   Ветер понёс в небеса волну жара, в которой исчезла стая птиц.

   Возле страшного зева, глотающего людей, появились серый тени. Впереди чернел плащ Верховного колдуна.

   Он вытянул руку со странным посохом и медленно, словно против сильнейшего ветра, пошёл навстречу алчной пасти.

   Она изрыгнула большое сажевое облако и захлопнулась.

   Перед колдунами снова возник обычный батрацкий дом. У опалённых стен приходили в себя те, кто не успел кануть в пучину.

   – Гурат! – истошно закричала женщина.

   – Дядюшка! – мальчик в длинной рубашке бросился к юноше, лежащему без сознания.

   Затормошил, прижал к лицу покрытую копотью руку.

   Гурат открыл глаза. Племянник отшатнулся: вместо яркой синевы – два чёрных болотца.

   – Братик, – заплакала Арада. – Что с тобой случилось? Всё я виновата ...

   Опустилась на колени и завыла.

   Родик истуканом застыл и даже моргать перестал.

   Люди недоумённо затоптались на разрушенном подворье. У каждого в глазах словно часть чёрной бездны осталась – тусклая, бессмысленная и опасная. Того и гляди, друг на друга бросятся.

   Велек запрокинул к небу голову и руки в стороны развёл, точно всё разноцветье и красоту жизни собирая.

   – Жаль ... Очень жаль, что Верховный Дилад не увидел, к чему приведёт сила, розданная по кусочку всем батракам, – раздался над мальчиком голос, глухой и гулкий одновременно, словно эхо в горах. – И хорошо, что не увидит, как я уничтожу того, кем он собирался укрепить нашу веру.

   Верховный направил посох на мальчика.

   Велек ничего не различал из-за радужных кругов перед глазами. Но чувствовал дар солнца – умение творить жизнь из темноты и холода.

   Обнял Гурата и словно растопил мрак. Дядюшка снова посмотрел в мир синими глазами. Как у всего их рода.

   Велек радостно засмеялся и случайно заметил жест Верховного.

   Никто не понял, что произошло. Точно молния сверкнула. Расплавился посох и растёкся лужей с красноватыми искрами на поверхности. А в ней мигом обуглилась кисть Верховного, наполнила двор жутким чадом палёной плоти.

   – Я не хотел ... – прошептал Велек. – Я не хотел ...

   Все городские колдуны были приучены побеждать боль, а увечья лишь умножали их силу. Ни звука не донеслось из-под капюшона. Но отступил Верховный. И через миг колдуны исчезли.

   – Велек ... – прошептал непослушными губами Гурат. – А Байру с тобой?..

   – В Городе он, дядюшка. Но я вернусь туда и заберу его.

   – Я с тобой ... – юноша поднялся и покачнулся.

   – Не нужно. Сам справлюсь. Лучше мамоньку к Горе уведи. Всех с собой зови.

   – К Горе?.. Понимаю. Сам на пастбищах и во льдах ни разу колдунов не заметил. Может, возьмёшь с собой?

   – С ним пойду я! – наконец-то оправился от изумлённого оцепенения Родик. Подбежал к матери, которая добралась до колодца и обессилено оперлась на сруб. – Мамонька, ты с Гуратом. А я – в Город.

   – Где ... ты ... был ... – еле выговорила женщина и подняла было руку – отвесить сыну подзатыльник.

   – Родик, друг, – начал убеждать Велек, – ты лучше дядюшке помоги.

   – Дядюшке?!! – заорал, как прежде, ребячий вожак. – Да ты только что глазами водить умеешь. Подумаешь, выучил несколько колдовских штучек. К ним ещё и соображение требуется. Зачем Верховного отпустил? «Я не хотел, я не хотел». Сжёг бы его, и дело с концом... Тоже камень увидеть хочу. Посмотрим, чем он меня наградит. А может ... ты один таким умелым быть хочешь?

   – Всё не так, Родик. Пойми, Город. Верховный – тоже часть жизни. Не понимаю, не могу понять, почему. Вот как день и ночь. Зима и лето. Почему так мир устроен? Никто не знает.

   – С тобой пойду! А ещё лучше – один! – мальчик оттолкнул материнские руки и направился с подворья.

   Но дальше ворот уйти не смог. Прирос ногами к земле. Оглянулся на Велека, и по веснушчатым щекам побежали слёзы.

   – Хорошо, Родик. Вместе пойдём. Только шагать не придётся, – Велек в последний раз глянул на мать и дядюшку, подошёл к товарищу, обнял его. – Давай просто представим, что мы у городских ворот.

   Родик глаза закрыл, покраснел от натуги. Потом обиженно протянул:

   – Я представил. Обманываешь меня?

   Велек не ответил, улыбнулся. Мальчишки исчезли, только колыхнулся воздух.

   ***

   Гилана подруге не успела ответить.

   Не у ворот был Верховный с колдунами, не в башне чинил дознание – стоял возле камня. Рядом с оторопевшими девушками. Поднял сожжённый наполовину рукав с сочащейся культёй. Нела ощутила, как невидимые пальцы сдавили её горло.

   – Вот как? Дурачила меня? Не бестелесная жертва зеркальной стены, а мерзкая соглядатайка?

   Гилана шагнула было вперёд, но словно гигантская змея прошипела, столько лютой ненависти было в голосе колдуна:

   – Не смей, служка. Я раздроблю ей позвонки прежде, чем ты успеешь что-либо подумать.

   Девушка отступила.

   Из носа Нелы, изо рта потекли тонкие струйки крови. Она словно ссыхалась на глазах: посерели и сморщились щёки, изморозью тронуло волосы.

   – Тебе удалось ослабить меня. Но я всегда побеждаю. Ступай же обратно в камень!

   Рукав колдуна чуть колыхнулся, но мощь призрачной руки швырнула девушку прямо на камень.

   В воздухе растаяли её последние слова:

   – Гилана, бой ...

   Бывшая служка вздёрнула подбородок и без всякого страха посмотрела на колдуна. Сердце ныло, будто в него вонзилась расстегнувшаяся булавка. Она ещё успеет оплакать Нелу и свою судьбу. Такой уж у неё путь – от потери к потере. А сейчас нужно принять бой. Так сказала подруга ...

   Верховный скинул капюшон. На испещрённом шрамами безносом и безгубом лице – два кипящих злобой омута.

   Девушка ощутила, как в голову вонзаются тонкие длинные клинки.

   Где же её меч? Вот он, в руке. Но почему нет сил поднять?

   Колдовское оружие словно вспарывало мозг. Гилана почувствовала, что теряет сознание.

   Пальцы разжались и выпустили рукоятку. Меч растаял, не долетев до земли.

   Глаза колдуна налились торжествующим багрянцем. Кожа на лице покрылась металлическими чешуями. Чёрная щель рта округлилась и стала похожа на кошмарную дыру.

   Боя не будет. Верховный одержит победу.

   Может, последние слова Нелы были о другом? Бой ... Бойся ...

   То ли во взорванной болью голове, то ли из сгустившегося вокруг девушки воздуха прозвучало:

   – Бойся его глаз ...

   Гилана последним волевым усилием опустила веки и заставила темноту завращаться.

   Удалось! Перед ней был коридор. Скорее, в башню, куда-нибудь, где можно перевести дух. А потом она вернётся.

   В кружащемся мраке раздалось торжествующе-коварное:

   – Поссмотри-и ссю-да-а ...

   Как же! Гилана шагнула в коридор.

   Вслед понёсся тоненький плач. Так плакал Байру на тёткиной кухне ...

   Нет, нужно вернуться. Пусть это обман, ловушка. Она не сможет оставить за спиной того, кто ей доверился. Достаточно Нелы.

   Гилану выбросило к камню.

   Перед ней стояли Байру, тётка, печальные и покорные служки. Обитатели нескольких заселённых домов.

   Девушка понимала: если она скроется и не позволит убить себя, умрут другие люди. Если погибнет, то участь городских жителей будет хуже смерти. Выхода нет.

   И вдруг заплаканный и трясущийся от ужаса мальчик произнёс:

   – Гилана, девка из камня говорит, что сейчас разрушит его изнутри. Если колдуны нас всех не отпустят.

   – Байру ... Ты слышишь Нелу? Она жива! Она вернётся!

   – Ещё девка говорит, что не вернётся. Просто сделает то, что должна. А ты знаешь.

   Колдун повёл руками, но ничего не произошло. Никто не упал бездыханным. Верховный суетливо замахал. С обезображенной морды осыпались чешуйки.

   – Верховный, она дробит камень! – прорезался голос у кого-то из свиты серых плащей.

   Поднялся шум. Кричали все: колдуны, служки и горожане.

   – Остановись! – взвыл Верховный. – Я отпускаю! Всех!

   – Он никого не отпустит, – продолжил Байру. – Ему нельзя верить. Девка говорит, чтобы ты предложила обмен: камень за его жизнь. Если ему дороги Город и источник силы, пусть убьёт себя. Не согласится – камень будет разрушен.

   Слова мальчика прозвенели в полной тишине.

   Колдуны будто отмерли и угрожающе двинулись к Верховному.

   Он зарычал от ярости, вынул из-за пазухи горсть амулетов и бросил их перед подступающими серыми плащами. Только слабые язычки пламени взвились вверх.

   – Сила ... сила исчезает ... – забормотала толпа.

   Покачнулись башни. Загрохотали вывалившиеся из кладок камни. Взревели подземные источники.

   – Верховный! Исполни свой долг! – заорали колдуны. – Или мы сами расправимся с тобой.

   – Безумцы. Она сделает то, ради чего время сохранило её. Нашей силе придёт конец. Но не Городу. Моих знаний достаточно, чтобы сохранить его. Всё будет по-прежнему.

   Теперь уже раскричалась горожане и служки. В колдунов полетели камни. Земля словно подпрыгнула: это обрушился один из домов.

   Про Гилану противники забыли. Она подбежала к Байру, схватила его в охапку.

   – Байру, спасибо тебе. Как тебе это удалось?

   – Не знаю, – шмыгая раскисшим носом, сказал ребёнок. – Просто услышал. Ты же была занята. Ты всегда занята и оставляешь меня одного.

   – Не капризничай, – ласково ответила девушка. – Беги к воротам. Видишь, какая драка: серые остались без своей силы и сейчас получат за всё. Ворота не охраняют. Беги, Байру!

   От гулкого металлического звука заложило уши.

   – Слышал? Ворота наверняка рухнули. Не медли!

   – Без тебя не побегу, – заупрямился мальчик.

   Девушка нахмурилась, и ребёнок отскочил:

   – Гилана! Ты жалишься, как оса! Сила ... у тебя осталась сила?

   – Конечно, – услышали они. – Гиланина тропа ещё кончилась. Идти и идти. Уводи с собой всех. Торопись.

   – Нела! – вскричала девушка. – Не оставляй меня!

   – Разве я могу? Мой мир далеко, в истёкшем времени. Я – никто, лишь тень.

   – Неправда! Я доберусь до заговорённой крови и дам тебе новое тело!

   – Та кровь давно стухла, – засмеялась невидимая Нела. – Заклинания больше не имеют силы.

   – Я сотворю новые. Только не покидай!

   – Прощай, Гилана. Иди своей тропой.

   – Подожди, дай подумать. Я освобожу тебя из камня.

   – Камню тоже нужна свобода. Чувствуешь? Земля дрожит, отпускает его туда, откуда когда-то прилетел. У него свой путь. Не горюй, тропинки иногда пересекаются в самых неожиданных местах.

   Девушка действительно ощущала биение земли, будто из-под булыжников рвалось наружу нечто громадное, такое, что и вообразить нельзя.

   Она бросилась бежать, крепко ухватив за руку упиравшегося Байру. Увидела тётку с обломком в руке.

   – Агила, бежим! Город сейчас рухнет. Спасайся!

   Женщина вздрогнула, услышав своё имя. Глаза полыхнули безумием. Она подбежала к дерущимся колдунам и стала их колотить.

   Гилана с ребёнком пронеслась по пляшущей мостовой. Гулко топая по красному металлу, пересекла поваленные ворота.

   Скорее, скорее! Дорога вырывалась из-под ног.

   Байру вдруг заверещал, как голодный поросёнок в хлеву:

   – Велек, Велек! Я здесь!

   По дороге, переругиваясь и тыча друг друга кулаками, шли друзья. Одежда разодрана на локтях и коленях. Лица в ссадинах. Велек бросился к брату.

   – Велек, а кто тебя так избил? Родик? – спросил, чуть успокоившись, счастливый мальчик.

   Брат конфузливо промолчал, а друг признался:

   – Мы внезапно упали.

   – Откуда? – изумился Байру.

   – Знать бы, откуда, – туманно ответил ребячий вожак.

   Там, где ещё луну назад была цветущая долина, кипела вырвавшаяся на волю Сердцевина мира, посылая в закопчённое небо столбы огня. Гора содрогалась, но заснеженная макушка по-прежнему держалась гордо и прямо. К ней шли люди, кутаясь кто во что от пронзительного холода. Лица настороженные и измученные. Между молчаливыми взрослыми сновали говорливые малыши.

   – А я не испугался, когда Город развалился.

   – Я даже видел, как он под землю провалился.

   Гилана обернулась и посмотрела вниз.

   Конец одной тропы – всегда начало другой.

   Часть вторая

   Глава первая

   Хранительница Эльда разбирала пахучую горку трав. Ещё светло – закатное солнце заплутало среди кряжистых дубов в Роще предков, но нужно поторопиться. Вот-вот подкрадутся сумерки, и она не сможет отличить одну травку от другой. Стара Эльда, и зрение уже не то, что раньше. Глаза видят мир другим: не бурую дубовую кору, а лица. Не стволы, а фигуры человеческие: вот одна – пахарь усталый на соху опёрся. Или другая – девица потянулась яблочко сорвать. А эта – мать бережно к сердцу ребёнка прижала. В первый раз, как затуманилось и дрогнуло всё перед глазами, испугалась было. Подумала: уж не болезнь ли какая. Потом поняла – дар от Хозяйки за вековую службу. Справедливо, ибо отдала она годы жизни, ясный взгляд, здоровое тело Благословленному краю. Близок долгожданный покой. Скоро вплетутся её руки-ветви в плотный листвяной полог над сухим и ласковым песком.

   Вот стебли горлянки. Нужная трава, особенно при простудах и обморожении. Нутряной жар или жидкость скверную из тела прогнать. И эта же трава может людей разлучить, навсегда отвернуть сердце от милых прежде мест. Не за ней в лес шла – за ягодой для сладких пирогов. Девкой стала её дочка, черноволосая хохотушка Ирма. Праздник будет. Но вот остановилась перед высокими сине-зелёными стеблями, увенчанными жёлтыми метёлками, да и сорвала. Будто кто-то в бок толкнул: запасай, не дожидайся нужды. Женщина перехватила шнурком пучок горлянки и всмотрелась, выискивая среди деревьев особенное. То, в котором признала Хранительницу Зельду, ушедшую к Предкам в те времена, когда она, сиротка Эльда, ещё девичьего наряда не примеряла. Под наплывами коры увидела ту, которая перед смертью вручила заботу о Крае. Так и приходит Хранительница к Зельдиному дубу, совета и благословления просит. Заметила: если под крону собранную траву положить, то в миг перед сумерками негожая завянет, а лечебная особой силой напитается.

   Мягкие невысокие побеги прильнули к самому стволу, словно защиты от жаркого солнца искали. На них и опустила Эльда сноп горлянки и, задумавшись, корзинку с ягодой поставила. Отошла на пять шагов и ждать стала. Недовольно шевельнулись ветви, ветерок в листьях воркотню поднял. Эльда замерла: почудился ей суровый голос умершей Хранительницы. Как девчонка, покаянно голову склонила, руки под передник спрятала.

   Тоскливо птица прокричала.

   Скрутились вечерние тени, уползли в молодую поросль – испугались чего-то.

   Мрак пал на Рощу, да такой густой, что показалось: плотный чёрный плат над миром растянули.

   И вдруг будто кто-то этот платок за углы схватил и тряханул.

   Содрогнулись и застонали дубы.

   Земля вспучилась и треснула.

   Из разломов багрянцем полыхнуло.

   Где-то далеко-далеко на тысячи голосов прокричала беда.

   Боль эхом в сердце отдалась.

   Следом тишина пришла, и была она такой страшной, что Эльда без чувств упала.

   А как глаза открыла, увидела, что мудрая вечная Роща в который раз встречает лиловый вечер, купая в нём разморённую за день листву.

   – Эх, нажалила мошка лесная, кровь в жилах забродила. Теперь отворять нужно, а то видения-мороки замучают, – решила женщина и потянулась за травой и корзинкой.

   Глядь, в плетёнке – чёрные угольки. А вялая горлянка изумрудными соками налилась, тугие стебли выпрямила.

   Эльда ворот рубахи рванула, воздух ртом хватать стала. Зловещее знамение это. Не будет сладкого пирога для дочкиного праздника.

   Ну что ж, коли так. Не поспоришь с Предками. Но в обиду дитя своё она не даст. Если до беды дело дойдёт, с самой Хозяйкой поспорит, потягается. Нужна старая Эльда Краю – пускай все за неё встанут.

   Что с корзинкой-то опоганенной делать?.. Предки всемогущие! Исчезли угли. Полна она алой ягоды, с любовью матерью для ребёнка собранной.

   Женщина подхватила поклажу и в деревню заспешила.

   Какие славные пироги вышли! Пышные, нежные, с глянцевитой корочкой. Старухи первыми отведали тающие во рту куски с распаренными ягодами и сказали: сладка и горяча будет Ирма, и жить ей с мужем в любви и ласке. Эльдина дочка зарделась, уткнулась матери в плечо и выкрикнула: «Не нужен мне никакой муж!» И никто не увидел, как сияют счастливой слезой серые глаза. Но, видать, старухам всё известно: заулыбались сморщенные рты, которые когда-то, давным-давно, выпалили перед гостьями эти же слова. Только соседская бабка не порадовалась, опустила платок пониже, рукой заслонилась. В прошлом году вытекла начинка из пирога на внучкином празднике. До сих пор никто не глянул на бедняжку. А Ирму-свиристелку в это же лето, поди, сговорят. Через три года шуметь на улице весёлой свадьбе.

   Одарили будущую невесту богато: Хранительницу уважали и побаивались. Хоть и знали, что не может Эльда ни во зло, ни для своей выгоды поколдовать, но сторожились. Мало ли чего. Ирма скакала, как бельчонок, у короба с лентами и платками. Мать показывала гостьям девичий наряд. Они обмирали и охали, разглядывая вышитые цветы: подуй ветерок, и шевельнутся лепестки, скользнут с листьев капли росы. Да, не поскупилась Эльда. Даже в избе светлее стало от бисерной россыпи да переливчатых ниток. Бабка-соседка губы поджала и глаза отвела: ох, сговорят девчонку раньше её Дежки. Будут внучке вслед шептать: неудачница, нелюбь, неумеха. Ой, да как тут на месте усидеть? Как слышать о счастливой доле чужого ребёнка и знать, что свой обречён? Старуха за спины товарок спряталась, а потом незаметно выскользнула.

   В девичий наряд облачали в баньке. До этого Ирма, похожая на шуструю стремительную ласточку, три дня всё мыла и скоблила. Останься какая-нибудь грязинка – будет судьба сорная: с бедами да болезнями. С песнями снята детская рубашонка и передничек. Из семи шаек девица облита настоями трав.

   Мамонька на колени опустилась, в сапожки из мягкой кожи дочку обула: пусть жизненная дорога длинной будет.

   Старшая женщина на селе рубашку кружевную, что речная пена, набросила: будь нежна и любима.

   А за ней остальные гостьи подошли: верхняя рубаха, тёплая, шерстяная, – пускай твой дом не остывает; кафтан, цветами изукрашенный, – да не переведётся добро; кушак, строченный золотыми и серебряными нитями, – для чрева плодоносящего. И связки монист и оберегов – здорова будь!

   Осталось только в косу ленту вплести. Их в коробе множество – со всех сёл и даже из городища. Сколько парней неженатых, столько и лент. Должна девка не глядя одну вытянуть – судьбу свою.

   Эльда сердито оглянулась: где соседка с дарами?

   А запыхавшаяся бабка уже берестяной ящичек протянула: вот, выбирай, Ирма, свою судьбу.

   Девушка дрожащие пальцы под узорчатую крышку запустила и замерла. С чьего двора лента?

   Женщины тесно обступили, задышали в уши, носы чуть ли не к ящичку сунули...

   Ах! Какая удача, какое счастье!

   Ирма глаза открыла: в руке змеился алый шёлк с позументами. Нарут ... Красивый и наглый сын ювелира из городища.

   Эльда прищурилась и задумалась, вспомнить попыталась – вроде не присылали ленту родители беспутного парня. Куда такому жениться ... В прошлом году хотели было окрутить сына, так он из дома сбежал и три дня на Ледащем болоте отсиживался.

   А соседка бочком, бочком – из баньки прочь. Поменяла она шёлковые тряпочки. Дежкино горюшко дочке Хранительницы подбросила.

   На берегу стол от угощения ломился. Всё село собралось посмотреть, как Ирма детство провожает.

   Бросила она снятую в баньке одежонку в Волчий ручей. И поплыли серые холстинки к Крайнему морю.

   Поклонилась новая невеста честному народу. Будет она прилежной да трудолюбивой, деток родит-воспитает. А кому – так сейчас все узнают. Объявиться перед всеми должен хозяин ленты и будущий муж.

   Гости из городища особняком держались. Первый раз они на девичьем празднике – почтение Хранительнице оказать. Когда полыхнул в чёрной косе алый шёлк, ювелир и его жена изумлённо переглянулись. Но волю Предков не оспоришь. Да и зачем? Честь это неслыханная – с Хранительницей породниться. Глядишь, остепенится за три года их чадо. Свадьбы дожидаючись, может, холостяцкие чудачества позабудет. Ну что это такое – уже три раза должен был на правёж за непочтение к людям идти. Три раза ювелир мошну развязывал и откупался от обиженных. Но Предкам серебра не предложишь, они другую мзду потребуют. А у них ещё три дочери ...

   Вытолкнул ювелир сына из толпы. Парень словно себя не помнил, чуть не упал, на ясноокую зарумянившуюся Ирму глядя. Люба, ой люба ему девка. Рядом с такой всё позабудется: и проказы с друзьями, и вылазки в дом знакомой вдовушки, и странные ночи на Ледащем болоте. Сунул руку за пазуху – за подарком – и даже тяжёлый мешочек не сразу нащупал, так разволновался. А суженая скромно глаза опустила – густейшие ресницы страстные тени на миндальную свежесть щёк бросили. Зато разулыбались до ушей по-детски пухлые губы.

   Подружки налетели – поздравлять. А Эльда так и не перестала хмуриться. Словно заёмным, ненастоящим праздник был. Вспомнилось видение в Роще. И почудился исполинский чёрный платок, который накрыл и Ручей, и людный берег, и заливистое дочкино торжество ...