Текст книги "Доля-не-доля (СИ)"

Автор книги: Лариса Львова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

   Единственный из горожан, который носил белый плащ, ступил на винтовую лестницу, ведущую вниз. Она соединяла смотровую площадку и его обитель. С каждым шагом Верховный чувствовал, как прибывают силы. С каждым новым кругом отлакированных за века перил освобождался от тяжести, которая утомляла его наверху. Это из-за предшественника, Верховного Дилада. Он, бывало, говаривал: «Только здесь я ощущаю, для чего живу. Для полёта». Ну что ж, он получил своё – полёт. Удалось поймать последний удивлённый взгляд Дилада, когда, обездвиженный покорным и подобострастным учеником, он пробил перила и рухнул вниз. Гудела и заметно лишь для Исунта дрожала лестница. Будто сопротивлялся металл, который против воли исторгли из недр и отлили в форму колоссальной спирали. Верховный привык: всё сопротивляется до поры до времени. А потом дрожит, подчиняясь. Ну разве что кроме Нелы ...

   Колдун с облегчением ощутил надёжную твёрдость каменных плит. Почувствовал приятное волнение, открывая дверь в личную библиотеку. Вот она – власть. В каждой книге – чей-то опыт, закончившийся смертью. Но звучат из небытия голоса учеников и адептов. А он впитывает и ... пользуется? Нет, властвует. На глаза попался небольшой том в светлом переплёте. Пальцы чувственно погладили шероховатые от времени страницы, исписанные девичьим почерком. Только две женщины за все века были признаны ученицами. Одна, Агила, жива и сейчас. А вот Элейю пришлось ... отправить в полёт. Её книга, посвящённая овеществлению чувств, помогла расправиться с Диладом.

   – Готова ли ты?

   – Я готова, Исунт.

   – Будь осторожна. Я не хочу тебя потерять.

   Исунт, ученик самого Дилада, вышел из комнаты и словно ощутил груз каменных пород, скрывавших подземное помещение для опытов. Тяжело ... Элейя – наиболее способная среди недавно принявших Посвящение. Три испытания без единого прокола. Он сам когда-то чуть не провалил последнее. Девчонка сильна ... Сильна, стало быть, опасна. И всё же колдун не признался себе, что отправил девушку на верную смерть. Наоборот, считал, что дал ей бессрочную жизнь. В книге заклинаний, созданных ею. Законченной последним опытом.

   Через месяц после того, как лязгнул дверной засов, отрезая Элейю от мира, Исунт зашёл в комнату. Почему-то представилось, что он раскапывает могилу. Плащ, тогда ещё серый, словно дымился от вплетённых в него заклинаний. Защита от возможного нападения. Да, было страшно. Но сильнее страха мучил вопрос: а кто или что встретит за дверью?

   Сладкий запах ударил в ноздри, закружил голову. Исунт едва успел отбить атаку острого желания – подойти к громадным, лучащимся радостной силой цветам. Отдать их красоте силу ... душу ... Только бы наслаждаться изящной формой, любоваться переливчатыми бликами атласных лепестков. Впитывать аромат ... быть вечно рядом ... не жить ...

   Исунт поднял ладонь, кожу словно огнём ожгло. Заклинание первородного пламени заставило эти цветы растечься осклизлой лужицей. Но прекрасные убийцы всё же успели сотворить споры. Их Исунт пустил по ветру с башни – пускай растут где-нибудь. Да хоть за Горой. Город и долина надёжно защищены.

   А на столе он нашёл книгу.

   Заказал самый дорогой переплёт.

   Вот ещё один томик. Здравствуй, Найдёныш ...

   С книгой в руке Верховный вошёл в низкую дверь, которая из библиотеки вела в его комнату. Застыл на мгновение. Послушал, нет ли чужих следов в стоялом воздухе. Скинул белый плащ – символ отличия и могущества. Сел к столу, побарабанил по переплёту длинными пальцами без ногтей. Полюбовался на синеватые бугристые шрамы. Усмехнулся: раньше учение было куда более жестоким, чем теперь. Но быстро приносило настоящие знания. Найдёныш, ты очень нужен сегодня. Приведут новых служек для городских надобностей. Или новых учеников, которые удостоятся чести носить серые плащи. Как получится. Коснулся лба краем томика. Вспомнил, что написал мальчишка о своей первой встрече с Городом.

   Он пришёл в себя на холодном гладком полу. Сначала принял его за речной лёд. Подумал: как быстро зима наступила. Ещё вчера в луговой траве птичьи гнёзда искали. Повозил ладонью по серому и неживому и понял: не лёд. Голова болела так, что взмокли длинные пряди. Залезли под ворот и прилипли к коже. Горло перехватил спазм, пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы тошнота ушла. А ну как напачкает здесь? Прибьют ещё. Скосил глаза и увидел, что дружок Гастад выстелился рядом. Щекой в зловонной розоватой луже с кусочками непереваренных пирогов. Ой, вдруг этот позор на глаза Всеобщему старосте попадётся? Больше не пригласят в красивую большую избу, не усадят за богатый стол. Да и новые рубашки пачкать жалко.

   – Гастад, очнись ... Пока никто не заметил. Гастад, тебя вырвало ...

   – Он помнит. Странно ... – раздалось сверху.

   – Да. Видит, слышит и помнит. Всё ли было сделано, как нужно?

   – Всеобщий староста не посмел бы ослушаться.

   – Откуда они?

   – Найдёныши. Пастухи на Горе подобрали. Видимо, семейство чужаков в сугробах замёрзло, а эти спаслись. Год по разным подворьям побирались. Народ в долине сердобольный.

   Перед глазами колыхнулся край серого плаща, а узкий носок сапога больно ткнул в лоб.

   – Как зовут?

   Ясно и чётко пришла мысль: никто и никогда не должен узнать его имя.

   – Не-е ... не помню.

   – Лукавит.

   Взмах бесформенного рукава, и спина взорвалась болью. Под рубашкой потекли горячие струйки.

   – Имя?

   Хотел было назваться, но второй взмах вспорол плечи.

   – Зовите Верховного Дилада, – неохотно, как бы через силу, сказал высокий человек. – Мы нашли того, кого он искал. Этот ... Найдёныш умеет защищаться.

   Исунт возненавидел мальчишку. Настолько сильно, насколько Верховный Дилад привязался к Найдёнышу. Своевольному и прямолинейному отродью чужаков из-за Горы. Он провалил первое же испытание – преодоление страха смерти. Нужно было усмирить дух умершей, а наглец, оказавшись в склепе, попросту улёгся спать. Свернулся калачиком в самом сухом углу. Напрасно смрадная мумия кружила над посапывающим как ни в чём ни бывало Найдёнышем. Умел закрыться в себе негодяй. Дилад, узнав об этом, посмеялся и велел учить вместо того, чтобы уничтожить. А вот Исунта старик никогда не ценил. Но ведь будущий Верховный сразу ощутил своё родство с Городом, когда очнулся в башне. Хотя показалось вначале, что воздуха нет вообще. И что сердце не билось, а только дрожало. Лёгкие резко, раздирающе болели. Как когда-то в детстве, когда тонул. Он понял тут же, что эта боль навсегда. И поступил, как опытный пловец. Позволил водовороту увлечь себя на дно. Распластался на илистом дне. И – ползком из мерзостной липкой взвеси, прочь от опасного места. «Вынырнул» учеником. Быстро стал первым. Ещё быстрее – одним из серых плащей. Не без усилий и не без хитрости возвысился до Верховного.

   Дилад, Дилад ... Ты смог бы разрушить то, что создавалось веками. Если бы не приняла тебя мостовая из серого горного камня. Не впитала без остатка отравленную ненужными размышлениями кровь. Подумать только: лишившийся ума старикан мечтал открыть Камень для всех. Для всех! И Найдёныш помог бы ему в этом. Хватит размышлений. Немного бы отвлечься ... Он ведь тоже нуждается в ... отдыхе. Точнее, в Неле ...

   Верховный открыл для себя Нелу в один из сложных моментов. В его комнате часть стены струила блеск отполированного металла. В ней отражался он сам – бледное, как у покойника, лицо. Совершенно седые волосы. Испещрённое шрамами тело. И беспроглядная тоска в глазах, которую он ошибочно принимал за мудрость. Стоял тогда и разглядывал шею, лишившуюся куска кожи. И части мышцы. Укрощение дикого зверя обернулось временной неудачей, потому что зверь этот был необычным. Доставленным из прошлого, из первородной пустыни. Конечно же, по ошибке одного из учеников. И вот теперь среди белёсых лохмотьев медленно пульсировал лиловый тяж.

   Сначала исчезло отражение комнаты и изуродованного тела. Потом зеркальная глубина набрала фиолетовый цвет ночного неба. И на недолгое время вспыхнули две звезды. Да, как ни гони из себя внешний мир, где ты родился, полная победа очень спорна. Потом он всмотрелся и обнаружил, что это, к удивлению, не звёзды. Кто-то наблюдал за ним из отполированной глыбы. Совершенное по чистоте линий лицо. Светящаяся сталь – блеск молнии – окружала нежную позолоту спелой ржи. Поэтому казалось, что глаза Нелы то зелены, как травяной покров, то полны густо-серых зимних сумерек. Эта изменчивость завораживала.

   – Кто ты?

   – А кого ты хочешь видеть? – изумрудное сияние просто ослепляло.

   – Не уверен, что хочу видеть. Ещё менее – что должен отвечать.

   – Тогда прощай ... – радостный блеск скрыло пепельным снегопадом.

   – Постой ... Не исчезай ...

   Так началось мучение – видеть Нелу и не сметь коснуться её. Провести рукой по великолепию светлых прядей, коснуться губами миндальных щёк. Верховный признался сам себе: узница зеркала пленила его, свободного и могущественного колдуна. Истощила волю, сделала обычным человеком. Правда, только на время, пока её видел. Получалось это всё реже. Да и сопротивлялся он. Обиняками расспросил Дилада:

   – В Городе есть лишённые тела сущности? Такие, что, являясь из прошлого или будущего, могут влиять на настоящее?

   – Странный вопрос. Противоречит нашей вере и учению. Не хочется ли тебе обратно в ученики? Напомни-ка первую строку Правил. Я серьёзно требую: напомни ...

   – Есть сила, дающая право быть миру и частям его ...

   – Всё верно. Мы управляем силой и правом быть. То, что существовало ранее и случится потом – лишь разнонаправленные следствия. Видишь скамью? Сожги её! Ну!

   Исунт поднял ладонь, и дерево немедля занялось синеватым пламенем. Потом жарко вспыхнуло и превратилось в уголь. Ещё через мгновение сквозняк шевельнул горстку пепла. Дилад удовлетворённо вздохнул:

   – Прах ли потребовал, чтобы скамья перестала быть?

   – Нет, конечно, но ...

   – А если я велю тебе испепелить другую скамью, на батрацком подворье или в комнатёнке какой-нибудь служки, ты сделаешь это?

   – Но какую именно скамью? Откуда мне знать ...

   – Так-так. А что будет с грязью на полу?

   – Это зависит от твоей воли. Позвать служку или оставить ветру ...

   – Вот именно. Этот маленький опыт и есть ответы на твои вопросы. Теперь расскажи, что заставило тебя думать над вещами, недостойными даже ученического внимания?

   Пришлось выкручиваться. Дилад посмотрел недоверчиво. А Исунту опять пришла в голову мысль, что Нела тянет из него силу, как омела древесные соки.

   Позже, роясь в старых книгах, с трудом разбирая наречия исчезнувших народов, он нашёл упоминание о Неле. Всего несколько слов о девке-разбойнице, пожелавшей уничтожить Камень. Запись была древняя, тогда ещё не отбирали память у новых учеников. Оставил её какой-то Ирик. Да, в то время башни не закрывали клочок первородной пустыни и колоссальный валун, источник колдовской силы. И Города ещё не было ...

   Но пора идти. В главной башне сейчас приходят в себя, по сути, наоборот, теряют прежнее сознание приведённые из внешнего мира будущие колдуны. Или служки. Или расходный материал, место которому в Роще Предков. Он сам осмотрит детей. Выберет из исторгающих рвоту сопляков тех, кто сможет влить новую силу в камень, на котором держится Объединённый мир.

   Верховный взял плащ, накинул его. Не осознавая своего движения, захватил книгу, написанную Найдёнышем. Уникальную книгу. Она не о том, как подчинить молнию или бурю. О том, как сохранить себя. Верховный Исунт не обернулся и не посмотрел на зеркальную стену. Побоялся обессилеть перед важным делом. А в отполированном камне победно сияли глаза Нелы. Не услышал колдун и тихий смешок, который ударился о захлопнутую дверь.

   Глава четвёртая

   Городская площадь всегда пустовала. Безлюдие охраняли ворота. За ними солнечно или дождливо. Или снег валит. Поют птицы, звучат в полную мощь человеческие голоса. А в Городе словно стёрли все краски, приглушили звуки. Выбраться из него можно только завёрнутым в погребальные полотна, на громадной телеге. Другого способа нет, если ты не носишь серый плащ, конечно. Одежда цвета дождливых сумерек скрывала лицо и руки, сливалась с каменными стенами. Гилане казалось, что под ней никого нет: скользят по улицам, появляются в башенных окнах, мелькают во дворе развевающиеся тряпки. Сами по себе. Без людей. Недавно позвали её убирать библиотеку. Что там произошло, никто не знал. Но отполированные до зеркального блеска плиты были залиты вонючим илом. Такой же не высыхал в сточных канавах вдоль домов. Гилана замучилась таскать тяжёлые вёдра и не заметила, что вот-вот столкнётся с серым плащом. Девушку передёрнуло от неприятных воспоминаний. До сих пор она чувствует отвратительный холод. И понимает: тот, кто прятался под мешковатым одеянием, не дышал.

   Хватит смотреть в окно, всё равно, кроме вечной серости, ничего не увидишь.

   В крохотную комнатёнку вплыли металлические звуки. Это тётка об оловянный кувшин постучала, к утренней еде пригласила. У женщины, конечно, было имя. Только не назвалась она, когда Гилану сюда совсем молоденькой привели. Так и осталась на долгие годы тёткой.

   В сырой кухне с низким потолком чуть теплее – синеватое пламя в очаге гложет угли.

   На столе блюдо с ноздреватыми хлебцами, кувшин. Да кусок крошащегося сыра.

   Девушка еле дождалась, пока тётка обереги над едой прогундосит, и впилась зубами в чёрствое тесто. Странное дело: с тех пор, как оказалась в Городе, желудок сводило от голода. А кусок в рот попадёт – выплюнуть хочется.

   – В главную башню пойдёшь, проронила тётка. – Вот, возьми

   И указала на ведро и кусок мешковины.

   Гилана поморщилась: не любила она башен. Всегда казалось, что мрачный гранит пьёт силы из худенького тела. Последнюю кровь тянет из бледных до голубизны рук. Приходила домой, без сил и памяти валилась на узкую деревянную лежанку. Уж лучше улицы мести. Или мыть окна в домах с гулкими пустыми комнатами. Кто уж там живёт, непонятно. Но окна бывают сплошь перемазаны – не ототрёшь.

   Девушка подхватила пустое ведро, тряпку.

   – Постой.

   Было в голосе тётки такое, что Гилана замерла.

   – Вот ... – вокруг шеи обвилась полоска кожи с тяжёлым амулетом, – спрячь под рубаху. Смотри, чтобы во время работы никому не попался на глаза. Ступай. И ... возвращайся.

   Последние слова были настолько неожиданными, что ноги порог зацепили. Ведро царапнуло дверной косяк. А сердце в тревоге зашлось: придётся ли вернуться-то ...

   За спиной глухо хлопнула дверь. Знала Гилана: назад впустят только вечером. Стучать, домой проситься бесполезно. В первый раз она кулаки сбила, голос сорвала. Но глухим и неживым был Город. Подошвы башмаков шаркали о мостовую, вечный туман налипал на лицо холодной моросью. Амулет нагрелся под рубахой, и его тяжесть стала даже приятной. Совсем рядом послышался негромкий скрип. Гилана шагнула в сторону и вжалась в стену дома.

   Из-за поворота наплывала, растекалась по мостовой чёрная дымка. Двое в сером тащили за дышла телегу. На ней – груз горой. Вздрагивал, когда колёса цеплялись за края расколотых булыжников. Повозка проплыла мимо девушки. Из-под одного погребального полотна высунулся край коричневого плаща, такого же, как у неё. Уголок оборван, словно дверью ткань прищемило. Отправилась, значит, одна из служек во внешний мир. Ну что ж, у всех них такая судьба ... Засеменила девушка дальше, но потом как вкопанная остановилась. Вспомнила, чей это плащ.

   Страх перед наказанием погнал дальше. Но в башмаки будто камней наложили. А один – самый тяжёлый – взвалили на плечи. Вот бы стать одной из теней у серого дома. Никуда не идти, не шевелиться. Или за ворота, в Рощу Предков. Вместе с единственной подругой. Вообще-то никогда они с усопшей служкой подругами не были. Просто поговорили несколько раз. Но и этого хватило, чтобы Гилана выжила. То-то удивилась тётка, когда девушка вернулась домой после первого мытья окон в пустом доме.

   Сколько времени прошло с того дня, неизвестно. Она помнит, что была ниже ростом и намного пухлее – сейчас единственная рубашка болталась на плечах, но едва достигала колен. А тогда коричневый плащ волочился по булыжникам. Было страшно: а вдруг кто наступит и оборвёт? Неизвестно, как здесь наказывают ... Но случилось так, что именно из-за неё оторвался кусок от подола чужого плаща. Сначала подумала, что рослая и плотная служка, чуть старше Гиланы, ударит. Пожалуется, измочалит её одежду – что угодно. Однако, когда их повели в комнаты, услышала за спиной шепоток:

   – Пыльно будет – не дыши. Натяни ворот рубахи на нос. Кровяные полосы сначала щепочкой соскреби. Вот, возьми, – в руку сунули деревяшку. – Потом тряпкой смахни. Заговорят за спиной – не отвечай. Духи это, не люди. По сторонам не смотри, через стекло не вглядывайся – испугаешься и память потеряешь. Станет невмочь – рукавом глаза прикрой.

   – Как тебя зовут? – еле слышно прошептала Гилана.

   Голос прервался от страха, а сердце согрелось нежданным участием. Но повернуться и посмотреть в глаза не посмела.

   – Ещё чего спроси ... – буркнули позади.

   Досталась ей тогда пыль, плотным слоем залепившая окно. Гилана поступила, как было велено: закрылась рубашкой и даже дышать старалась реже. От этого позже нещадно заболела голова. Зато живой осталась. Когда служек вывели, возле дверей стояли носилки, прикрытые мешковиной. Не всем повезло ... Другой раз она зазевалась и чуть было не обернулась на приветливый голос за спиной. А произойди такое – рассудок бы потеряла. И ещё был случай, когда нечаянно рукой тронула кровавые разводы. Год не сходили язвы с посинелой кожи.

   Второй раз неназвавшаяся подруга встретилась возле малой башни. Им вручили маленькие кожаные мешочки и кисточки. Нужно было из стыков булыжников на мостовой вымести крохотные искрящиеся камешки, а потом собрать их. На лица заставили натянуть колпаки, но всё было видно. Девушки опустились на колени поблизости друг от друга. Мерцающие крупинки позванивали и ускользали, как живые.

   – Это Вечный лёд, – прошептала приятельница.

   – А для чего он?

   – Для того, чтобы выжить. Говорили, что берут его из Сердцевины Мира, которая в Горе находится. Прикрой меня от старшей, – сквозь зубы пробормотала подруга.

   – Зачем?

   – Не спрашивай! Прикрой, быстрее!

   Получилось ещё лучше: Гилана привстала и хотела сделать вид, что потянулась к дальнему камню мостовой. Но не удержала равновесия и упала. Получила болезненные тычки сапогом в рёбра. Одежду тщательно осмотрели и перетрясли. Старшая – очень высокая женщина в потрёпанном плаще – смахнула сияющую пылинку с плеча девушки и дёрнула за волосы: не зевай! Когда Гилана вернулась к работе, напарница удовлетворённо обронила:

   – Спасибо! Теперь я им покажу ...

   Темнота помогла закончить нудную и кропотливую работу – странные камешки светили, как звёзды. Служек снова осмотрели, забрали колпаки. Гилана почувствовала, как ей в руку сунули комочек. Чужие пальцы сильно, до боли, сжали её кулак:

   Не потеряй. Это спасение.

   Не было сил обдумать слова. Девушка приплелась домой и схоронила дар.

   Пригодился он скоро. Понужаемая неприязненными взглядами тётки, она отправилась на одну из самых тяжёлых работ – расчистку завалов подземного хода. По наитию – Город, оказывается, не только забирал, но и что-то вливал в сохнувшую от работы девушку – захватила с собой малюсенький свёрточек. Так и не раскрыла его за всё время.

   В подземелье служки таскали обломки перекрытий, каменные плиты, выкатывали куски породы. Внезапно всё вокруг пришло в движение: посыпался песок из швов между уцелевшими потолочными сводами, задрожали стены, подпрыгнул пол. Служек швырнуло друг на друга, и мир обрушился.

   Какое-то время девушка словно летела в гудящей пустоте.

   Слышала многоголосый стонущий хрип тележных колёс. Затухающее бульканье каких-то струек.

   Поняла: жива. Но глыбы ей не сдвинуть.

   Ни звука извне, только содрогание камня.

   Темнота. Вечная?.. Вот так и оборвётся её жизнь – под завалом?

   Рука втиснулась под глыбу, сдавившую грудь. Нащупала узелок. Вытянула.

   Звезда-малютка засияла неожиданно мощно. Очертания кусков обвалившейся породы побледнели и начали таять.

   Стало легко дышать.

   Гилана не запомнила, как появилась у выхода из подземелья. Ощутила пустоту в руке – дар безымянной служки полностью истощился. Вечный лёд исчез. Но спас её.

   Теперь она совсем одна в Городе. И никогда не узнает, как сгинула её приятельница.

   Странно, но эта мысль придала твёрдость шагу. Да, выжить и ... отомстить?

   Гилана испугалась. А вдруг уродливые дома и башни только притворяются неживыми? Вдруг слушают мысли, догадываются о чувствах? Нет. Теперь её не проведёшь. Теперь всё будет по-другому ...

   Девушка добралась до башни. Почему-то сегодня не видно других служек.

   Бесшумно распахнулась обитая металлом дверь. Старшая выглянула и поманила Гилану в чёрную пасть входа.

   Верховный раздражённо вышагивал перед понуро опущенными капюшонами серых плащей.

   Не бывало ещё такого. Семеро детей, приведённых из внешнего мира, снопами валялись на изгаженном полу.

   То ли народ ослаб. То ли переусердствовали ... эти. Однако понимал: нет, не перестарались. Жизнь в Городе быстро приучает к точности и повиновению. Ибо отступника ожидает неминуемая смерть. Не всегда быстрая. И никогда – лёгкая.

   Трижды перевёрнуты большие песочные часы, отмерявшие время.

   Всё, ждать бесполезно.

   Махнул стиснутой в руке книгой – зовите служку.

   Развернулся, чтобы уйти. Но что-то удержало. Будто хрустальный голос из тёмного зеркала ... Нела?.. Откуда ей здесь взяться? Всё же остановился, прислушался. Ничего, кроме муторного колыхания под плащами колдунов и сгустков безжизненного мрака там, где лежали детские тела. А вот ещё дрожь несчастной служки ...

   Гилана сразу поняла, что от неё требуется. Взяла один из кусков полотна, сваленных у входа.

   Подошла к телам. Какие маленькие чирки ... Когда-то и она носила такие. Память не сохранила детских лиц, и девушка уже забыла, что когда-то сама была ребёнком. Под амулетом стало жарко. Защипало глаза. Гилане было невдомёк, что во внешнем мире это называют горем.

   Потянула за хрупкие щиколотки, перебросила тело на полотно. Закатала, оттащила к двери.

   Старалась всё делать аккуратно. Это единственное, что в её власти.

   Медленно и бережно – до недовольного движения серых плащей. Ничего, потерпят ... Бессмертные ...

   Раньше бы Гилане не пришла в голову мысль поступить по своей воле. Ну а теперь ... Теперь было почему-то всё равно.

   Пять полотняных свёртков улеглись у входа.

   Девушка склонилась над шестым телом.

   Словно удар молнии ... Обожгло руки, сердце ...

   – Он живой! Мальчик жив!

   Перевернула ребёнка. На бледных губах пузырится пена – дышит.

   Края серых плащей замаячили рядом. Брезгуют ... Как же помочь малышу?

   Что-то шлёпнулось на каменные плиты рядом с Гиланой. Скосила глаза – книга.

   Верховный оттолкнул служку, вытянул руку. Прошелестело заклинание.

   Девушка упала на книгу, в показном страхе отползла подальше. Может, не заметит колдун пропажи.

   Дверь открылась, и Гилана выскользнула наружу, унося под плащом томик в зелёном переплёте.

   Мальчишки оглядывались и хныкали, размазывали следы рвоты по щекам. Но друг за друга не цеплялись – не узнавали. Верховный был доволен. Такой сложный переход означал, что сопляки заплатили высокую цену за будущие возможности. Будет с них толк! Да ещё утраченные родственные связи ... Будет толк!

   – Старшего сразу готовить к испытанию страхом смерти. Меньшего – под ваше наблюдение. Потом – под присмотр служек. Там и останется, если ...

   Окрылённый удачей, колдун отправился в свои покои.

   Глава пятая

   Мальчик, которого мамонька называла Велеком, не помнил ни её, ни своего имени. Переход, мерзкий колдовской обряд, забирал прошлое без остатка: с воспоминаниями, любовью к близким, желанием видеть, ощущать мир. Часто отнимал саму жизнь. Ребёнку сказали: иди вперёд и ничего не бойся. Если суждено умереть – умрёшь. Без страха легко расстаться с существованием. Но это глупо и недостойно. Попробуй обмануть смерть.

   И мальчик пошёл.

   Перед ним распахнулась дверь в помещение с низким сводом. Погреб?

   Вонючая густая сырость обдала лицо. Он расчихался.

   Что-то, похожее на куделю, по углам намотано. Ниток на целый половик напрясть можно.

   Ой, да это паутина. Испытуемый брезгливо попытался отряхнуть липкий комок с руки – бесполезно. Только ещё больше уляпался в слизи. Кожу стало жечь, как огнём.

   Факелы на стенах больше чадят, чем светят.

   Ларь какой-то каменный.

   В углу кости. Пусть себе лежат.

   А вот паутина – беда. Ну как её хозяева явятся? Где-то в другом мире – не вспомнить в каком – укусы громадных пауков были смертельны. Может, про такую смерть говорили люди в серых плащах? Тогда нужно держаться подальше от стен. Ни один паук на человека не бросится, если не потревожить.

   А ларь ничего себе – крепкий. Красивый, с узорами на крышке. Тяжеленная, наверное. И как её поднять?

   Тьфу, запах какой-то. Словно всю зиму репу хранили, а потом вытащить забыли.

   Вонь становилась всё сильнее, забивала дыхание. Мальчик с трудом сглотнул едкую слюну, подавил тошноту.

   Зашипели и погасли три факела.

   Остался один, и от его красноватого света на стенах заплясали чёрные тени.

   Испытуемый всмотрелся: в живой, какой-то кипящей темноте словно синеватые огоньки загорелись ...

   Это они ... Громадные пауки-убийцы ... Что делать? До факела не дотянешься. А если?..

   Мальчик схватился за край каменной крышки, с натугой толкнул.

   Не поддаётся ... Оглянулся.

   Темнота наступала из углов и словно шевелилась от движения крупных, с кулак взрослого мужчины, тварей.

   Мальчик вздрогнул: толстая нить коснулась волос. Прилипла, задрожала, натянулась. Рывок ... Острая боль. Ребёнок утёр пот и слёзы. Перед глазами закачалась паутина с выдранным клочком волос. Ой, лихо!.. Скорей, скорей сдвинуть крышку, спрятаться в ларе.

   Плита медленно съезжала с места. Ещё немного ... Из щели понесло таким смрадом, что пришлось повернуть голову и уткнуться носом в плечо. Рубашка стала мокрой. Кто-то мягко вспрыгнул на спину, и мальчик перестал обращать внимание на вонь. Ещё усилие, и каменная крышка сдвинулась. Рой насекомых ударил в лицо. Ребёнок зажмурился, но от чёрных градин не увернёшься. В лоб, щёки, шею вонзились твёрдые, словно костяные, тельца. Да что же хранилось в этом ящике? Вскарабкаться наверх и втиснуться под плиту.

   Ай! В спину впилось что-то острое, а руки захлюпали в тягучей грязи. Под лопатками заломило, боль запульсировала и поползла к шее. Мальчик почувствовал, как непонятные прутики ворохнулись в последний раз и замерли. Паук!.. Раздавил его, когда упал. За болью пришло онемение. Холодными и мёртвыми стали плечи. Нужно повернуться на бок. Оттолкнуться ногами, отползти чуть выше. Там какие-то тряпки, но посуше. Хорошо, что ларь такой огромный ... Пальцы тоже как неживые, но ещё шевелятся. Самое главное – он может дышать. Грудь натужно колыхала густой, как кисель, воздух. На мгновение ребёнок забылся.

   Наверху в металлическую решётку упирались сапоги. Над ними – полы серых плащей. Это колдуны наблюдали за испытанием. Сначала – со скукой. Думали, что сегодня прибавится костей в углу склепа – слабоват мальчишка. Но хоть пауков накормит. Потом – с возрастающим интересом. Досадливый возглас:

   – Паук его укусил. А испытуемый раздавил тварь. Конец потехе.

   – Вдруг выживет? Станет нечувствительным к яду. Быстрее пройдёт обучение.

   – Может, уже коченеть начал. Спущусь, проверю

   – Зачем? Сейчас подниму мумию. Если живой, услышим.

   Раздалось подобие человеческого смеха.

   Испытуемый открыл глаза. Попытался двигаться. Тело стало чужим, знобким. Но голова соображала. Помнил, как попал в каменный ларь. Его стенки слабо светились. Или просто видеть начал лучше после укуса. Он полежит. Подумает. Обманет смерть. А потом за ним придут те люди. Какой-т шорох рядом. Словно ящерка по палой листве скользнула. Воздух тоже пришёл в движение, слабый ветерок мазнул по онемелой щеке. Напрягся, присмотрелся. Рядом груда тряпок. Снова что-то зашуршало – уже десяток невидимых ящериц сновал в чёрной куче. Она шевельнулась. А вдруг ... змеи? Стоило тогда спасаться от пауков ... Чётко и спокойно заработали мыслию Змеи не бросятся на недвижное тело. Нужно затаиться. Почти не дышать. Потерпеть ... Вдруг тряпки вскинулись вверх.

   Кто-то сел рядом.

   Хруст, будто чёрствую корку разломили.

   Глухое сипение, потом рычащее дыхание.

   Существо развернулось к мальчику.

   Белёсые, с красноватыми жилками, глаза без зрачков.

   Обезображенная тлением, распадающаяся плоть.

   Хищный оскал.

   Вопль зверя, обнаружившего пищу.

   Мальчик понял: вот она, погибель. Это о ней говорили серые плащи. Сам сунулся поближе. Теперь не спастись. Так замирает перед готовой к броску змеёй полевая мышка. Но вместе с леденящей неизбежностью пришло желание стать камнем в жадных клыках. Отравой в голодной глотке. Острым ножом, который распорет нутро.

   Существо застыло, словно прислушиваясь. Или приготовилось наброситься.

   Мысли не поспевали одна за другой. Обмануть ... Но как? Нет, лучше прикончить. Ведь что-то оживило мертвеца? Не успеть ...

   Мумия кинулась на ребёнка. В шею вцепились костяшки, лишённые плоти.

   Мальчик собрал всю волю и отвращение. Мысленно свил их в клинок. Он даже словно увидел его – блестящий, острый и беспощадный. И направил прямо в глаз, который уже пылал торжеством.

   Потом всё заволокла погребальная темнота.

   На решётку брызнули алые струйки. Обильные капли упали вниз, в черноту и смрад склепа.

   Колдун зажимал рану краем капюшона.

   – Что произошло? Ты ранен?

   – Мальчишка ...Он не стал защищаться, как другие ... Напал. Ударил не по мумии, а по хозяину ... По мне ... Не знаю, как ему это удалось. Не досмотрели, что ли. Может, какой-нибудь магический предмет у него.

   – Ты помнишь исцеляющие заклинания? Нужно спуститься вниз. Скорее всего, испытуемый жив. Не исключаю, что может снова напасть. Оставайся здесь.

   Взвизгнула дверь склепа. Колдун вошёл, прошипел что-то, и пауки скрылись. Подобрался к усыпальнице, легко сдвинул плиту. Она упала, подняв пыльные облака, и раскололась. Ну что ж, теперь это лежбище больше не понадобится. Придётся искать что-то новое для испытаний. Воздел ладонь над разлагающимся месивом и ощутил тепло. Жив ребёнок. Нападать не будет. Видимо, действует ещё паучий яд. А ведь неплохо, совсем неплохо для первого раза. Разворошил останки. Пробормотал заклинания. Мальчишка открыл глаза, но не пошевелился. Вот это плохо.