Текст книги "Сейчас вылетит птичка!"
Автор книги: Курт Воннегут-мл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)
– Ларри!
Портьера на двери спальни раздвинулась, и оттуда нетвердой походкой, со скорбью в глазах вышел он. Вместо халата на нем была пелерина с алой подкладкой и золотым галуном – наряд из какой-то старой оперетты. Он рухнул в кресло, подобно раненому генералу, и закрыл лицо руками.
– Грипп! – воскликнул я.
– Какой-то неизвестный вирус, – мрачно объявил он. – Доктор ничего не нашел. Вообще ничего. Может быть, это начало третьей мировой войны – бактериологической.
– Может, тебе просто надо выспаться? – предположил я, как мне показалось, с надеждой в голосе.
– Выспаться? Ха-ха! Я всю ночь глаз не сомкнул. Горячее молоко, подушки под спину, овечья…
– Внизу гуляли?
Ларри вздохнул.
– Во всем квартале было тихо, как в морге. Это что-то внутри, я тебе точно говорю.
– Ну, если с аппетитом все в порядке…
– Ты, что, мучить меня пришел? Я так люблю завтракать, а тут впечатление было такое, будто я ем опилки.
– По крайней мере голос звучит хорошо, а ведь это самое главное, согласен?
– Сегодня на репетиции был полный провал, – признался он с тоской. – Я звучал неуверенно, скрипел, не попадал в ноты. Что-то не так, я был не готов, чувствовал себя беззащитным…
– Ну, выглядишь ты на миллион долларов. Парикмахер поработал…
– Этот парикмахер – мясник, халтурщик и…
– Он поработал на славу.
– Тогда почему у меня этого ощущения нет? – Он поднялся. – Все сегодня идет наперекосяк. Весь мой график рассыпался в пух и прах. А я ведь никогда, ни разу в жизни не тревожился перед концертом. Вот ни на столечко – и ни разу!
– Ну, – с сомнением в голосе заговорил я, – может, тебе помогут хорошие новости. Вчера за обедом я встретил Эллен Спаркс, и она сказала…
Ларри прищелкнул пальцами.
– Вот оно! Конечно! Это Эллен меня отравила. – Он заходил по гостиной взад-вперед. – Не до такой степени, чтобы я загнулся, но достаточно, чтобы сломить мой дух перед сегодняшним концертом. Все это время она хотела до меня добраться.
– Не отравила, – сказал я с улыбкой. Я надеялся болтовней отвлечь его от мрачных мыслей. Я умолк, внезапно поняв, сколь важное сообщение собираюсь сделать. – Ларри, – медленно произнес я, – вчера вечером Эллен уехала в Баффало.
– Скатертью дорожка!
– Больше не надо рвать открытки за завтраком, – сказал я как бы между прочим. Никакого результата. – Никаких гудков клаксона перед репетицией. – Результата снова нет. – Никто больше не будет звонить парикмахеру, никто больше не будет стучать крышкой бака перед сном.
Он схватил меня за руку и крепко встряхнул.
– Никто?
– Конечно! – Я не смог сдержать смех. – Она настолько внедрилась в твою жизнь, что ты и шага без ее сигнала сделать не можешь.
– Подрывница! – прохрипел Ларри. – Коварная кротиха, подкожное насекомое! – Он застучал пальцами по каминной полке. – Откажусь от своей привычки!
– От привычек, – поправил его я. – Когда-то пора начинать. Завтра готов?
– Завтра? – Он застонал. – Ах, завтра.
– В зале гаснет свет, и…
– Нет фонарика.
– Ты готовишься к первому номеру…
– Где же кашель? – вскричал он в отчаянии. – Я сгорю синим пламенем, как нефть в Техасе! – Дрожащей рукой он схватил телефонную трубку. – Девушка, соедините меня с Баффало. Как, говоришь, ее зовут?
– Спаркс, Эллен Спаркс.
Меня пригласили на их свадьбу, но я бы с большим удовольствием посетил публичную казнь. Я послал им вилку для солений из чистого серебра и мои соболезнования.
К моему изумлению, на следующий после свадьбы день Эллен подсела ко мне за обедом. Она была одна, с большим свертком.
– Что вы здесь делаете именно сегодня? – поинтересовался я.
– У меня медовый месяц, – заявила она игриво и заказала сандвич.
– Ага. А как насчет жениха?
– У него медовый месяц в студии.
– Понятно. – Я ничего не понял, но задавать дальнейшие вопросы было бы неделикатно.
– Сегодня я втиснула в его расписание два часа, – внесла ясность она. – И повесила в его шкаф одно платье.
– А завтра?
– Два с половиной часа – и пара обуви.
– Капелька за капелькой, песчинка за песчинкой, – продекламировал я. – Получаем берег моря, чудную картинку. – Я указал на сверток. – Это часть вашего приданого?
Она улыбнулась.
– В каком-то смысле. Это крышка от мусорного бака – она будет лежать рядом с кроватью.
Добрые известия, © 1994 Kurt Vonnegut/Origami Express, LLC
ИСКОПАЕМЫЕ МУРАВЬИ [14]14
The Petrified Ants
[Закрыть]
Перевод. М. Клеветенко, 2010
I
– Вот так глубина! – Осип Брозник, сжав поручень, вглядывался в гулкую тьму. После долгого подъема в гору он дышал с усилием, лысина вспотела.
– Да уж, глубина так глубина, – заметил его брат Петр, долговязый и нескладный юноша двадцати пяти лет, ежась в отсыревшей от тумана одежде. Петр хотел придумать замечание посолиднее, но не нашелся. Выработка и вправду впечатляла. Назойливый начальник шахты Боргоров утверждал, что ее пробили почти на тысячу метров на месте источника радиоактивной минеральной воды. То, что урана в шахте так и не обнаружили, ничуть не смущало Боргорова.
Петр с любопытством его разглядывал. На вид надменный сопляк, но шахтеры упоминали его имя со страхом и уважением. Люди опасливо шептались, что Боргоров – четвероюродный брат самого Сталина и далеко пойдет, а нынешняя трудовая повинность лишь ступень в его карьере.
Петра и его брата, ведущих русских мирмекологов, специально вызвали из Днепропетровского университета ради этой ямы, вернее, ради окаменелостей, которые в ней обнаружили. Мирмекология, объясняли братья бесконечному числу охранников, преграждавших им путь к цели, – отрасль науки, изучающая муравьев. Предположительно в яме скрыты богатые залежи ископаемых.
Петр столкнул вниз камень размером с голову, поежился и, фальшиво насвистывая, отошел в сторону. Ученый до сих пор переживал недавнее унижение: месяц назад его принудили публично отречься от собственного исследования Raptiformica sanguined,воинственных рабовладельцев, живущих под изгородью. Петр представил ученому сообществу свою работу – результат фундаментальных исследований и научного подхода, – а в ответ получил резкую отповедь из Москвы. Люди, неспособные отличить Raptiformica sanguineaот сороконожки, заклеймили его ренегатом, тяготеющим к низкопоклонству перед растленным Западом. Петр в сердцах сжимал и разжимал кулаки. Фактически ему пришлось извиняться, что его муравьи не желали вести себя так, как хотелось коммунистическим шишкам от науки.
– При грамотном руководстве, – разглагольствовал Боргоров, – люди способны достичь невозможного. Шахту прошли всего за месяц после того, как был получен приказ из Москвы. Кое-кто весьма высокопоставленный надеялся, что мы обнаружим уран, – добавил он таинственно.
– Теперь медаль получите, – рассеянно заметил Петр, ощупывая колючую проволоку, натянутую вокруг шахты. Моя репутация меня опережает, думал он. Вероятно, поэтому Боргоров избегал его взгляда, обращаясь только к Осипу: Осипу твердокаменному, надежному, идеологически непогрешимому; Осипу, который отговаривал Петра от публикации сомнительной статьи и сочинял за него опровержение. А теперь старший брат громко сравнивал шахту с пирамидами, висячими садами Вавилона и Колоссом Родосским.
Боргоров отвечал путано и невнятно, Осип ловил каждое слово, поддакивал, и Петр позволил глазам и мыслям побродить по удивительной новой стране. Под ними лежали Рудные горы, отделявшие Восточную Германию, оккупированную советскими войсками, от Чехословакии. Серые людские реки втекали и вытекали из шахт и штолен, выбитых в зеленеющих склонах: грязная красноглазая орда, добывающая уран…
– Когда будете смотреть окаменелости? – спросил Боргоров, вклиниваясь в мысли Петра. – Их уже заперли на ночь, но завтра в любое время. Образцы разложены по порядку.
– Что ж, – сказал Осип, – лучшую часть дня мы убили, чтобы сюда добраться, так что давайте приступим завтра.
– А вчера, позавчера и третьего дня просидели на жесткой скамье, дожидаясь пропусков, – устало сказал Петр и тут же спохватился: снова он говорил невпопад. Черные брови Боргорова взлетели, Осип смерил брата недовольным взглядом. Петр нарушил одно из главных правил Осипа: «Никогда ни на что не жалуйся».
Петр вздохнул. На полях сражений он тысячи раз доказывал свой патриотизм, а теперь его соотечественники видят в каждом его слове и жесте измену. Он виновато посмотрел на Осипа, прочтя в ответном взгляде старое доброе правило: «Улыбайся и не спорь».
– Меры предосторожности выше всяких похвал, – осклабился Петр. – Учитывая объем работы, просто удивительно, что им потребовалось для проверки всего три дня.
Он прищелкнул пальцами.
– Вот это эффективность труда!
– На какой глубине вы нашли окаменелости? – перебил Осип, резко меняя тему.
Брови Боргорова так и остались приподнятыми. Очевидно, Петру удалось еще больше упрочить свою ненадежную репутацию.
– Мы наткнулись на них в нижних слоях известняка, до того, как добрались до песчаника и гранита, – с недовольным видом отвечал Боргоров Осипу.
– Вероятно, середина мезозоя, – заметил Осип. – Мы надеялись, что вы обнаружили окаменелости ниже. – Он поднял руки. – Не поймите нас превратно. Мы счастливы, что вы нашли их, но мезозойские муравьи не так интересны, как их возможные предшественники.
– Никто и никогда не видел окаменелостей более ранних периодов, – подхватил Петр, из всех сил пытаясь исправить положение. Боргоров по-прежнему его игнорировал.
– Мезозойские муравьи практически неотличимы от нынешних, – вступил Осип, жестами исподтишка призывая Петра к молчанию. – Они существовали большими колониями, разделяясь на рабочих, солдат и так далее. Любой мирмеколог отдаст правую руку, чтобы узнать, как жили муравьи до образования колоний – как они стали такими, какими их знаем мы. Вот это было бы открытие!
– Очередной прорыв русских, – поддакнул Петр и снова не получил ответа. Он мрачно уставился на парочку живых муравьев, безуспешно тянувших в разные стороны издыхающего навозного жука.
– А вы их видели? – возразил Боргоров, помахав маленькой жестяной коробочкой перед носом Осипа, отщелкнул крышку ногтем. – Это, по-вашему, пустяки?
– Господи, – пробормотал Осип, осторожно принимая жестянку и держа ее на вытянутой руке, чтобы Петр разглядел отпечаток муравья в известняковой пластине.
Петр, охваченный исследовательским пылом, вмиг забыл о своих печалях.
– Почти три сантиметра длиной! Посмотри на благородную форму головы, Осип! Никогда не думал, что назову муравья красавцем! Возможно, именно большие мандибулы делают их уродливыми. – Он показал на место, где полагалось находиться мощным жвалам. – У этого экземпляра они почти не видны! Осип, это домезозойские муравьи!
Довольный Боргоров приосанился, расставил ноги, развел ручищи. Это диво появилось на свет из его шахты.
– Смотри, смотри, что тут за щепка рядом с ним? – воскликнул Петр. Вытащив из нагрудного кармана лупу, он навел ее на муравья и прищурился. Сглотнул. – Осип, – голос Петра дрогнул, – скажи, что ты видишь.
Осип пожал плечами.
– Какой-нибудь паразит или растение. – Он поднес пластину к лупе. – Возможно, кристалл или… – Осип побледнел. Дрожащими руками он передал лупу и окаменелость Боргорову.
– Товарищ, скажите, что вы видите.
– Я вижу, – пропыхтел покрасневший от натуги Боргоров, – я вижу… – он прокашлялся, – толстую палку.
– Да присмотритесь же! – хором воскликнули Петр и Осип.
– Ну, если подумать, эта штука напоминает – Господи прости! – напоминает…
Он запнулся и растерянно посмотрел на Осипа.
– Контрабас? Верно, товарищ? – спросил тот.
– Контрабас, – выдохнул Боргоров…
II
В дальнем конце барака на окраине шахтерского поселка, куда поместили Петра и Осипа, пьяные игроки ожесточенно резались в карты. Снаружи бушевала гроза. Братья, сидя на койках, без конца передавали друг другу бесценную окаменелость, гадая, какие сокровища принесет завтра утром Боргоров.
Петр ощупал матрац – солома, тонкий слой соломы в грязном белом мешке на голых досках. Он старался дышать ртом, не впуская спертый воздух в чувствительные ноздри.
– А если это детская игрушка, которую неведомым образом занесло в один пласт с муравьем? Когда-то здесь стояла игрушечная фабрика.
– Ты когда-нибудь видел игрушечный контрабас? Я уж не говорю о размере! Для такой работы нужен лучший ювелир на свете. Да и Боргоров клянется, что никто не смог бы проникнуть так глубоко, по крайней мере в последние двести миллионов лет.
– Стало быть, вывод один, – сказал Петр.
– Стало быть, так, – отозвался Осип и промокнул лоб алым носовым платком.
– Что может быть хуже этого свинарника? – произнес Петр.
Заметив, что один-два картежника оторвались от игры, Осип с силой пнул брата ногой.
– Свинарник, – рассмеялся какой-то человечек, отшвырнул карты, подошел к своей койке и выудил из-под матраца бутылку коньяку. – Выпьем, товарищ?
– Петр! – строго сказал Осип. – Мы кое-что забыли в деревне. Придется вернуться прямо сейчас.
Петр уныло поплелся за старшим братом под дождь. На улице Осип схватил Петра за локоть и втолкнул под хлипкий навес.
– Петр, братишка, когда же ты вырастешь? – Осип тяжело вздохнул и заломил руки. – Этот человек – из органов! – Он провел короткопалой ладонью по блестящей поверхности, откуда когда-то росли волосы.
– Свинарник и есть, – упрямо бросил Петр.
– Даже если и так! – всплеснул руками Осип. – Разумно ли сообщать об этом им? – Он положил брату руку на плечо. – После того нагоняя любое неосторожное слово навлечет на тебя ужасные бедствия. На нас обоих. – Осип вздрогнул. – Ужасные бедствия.
Окрестности осветила молния, и Петр успел разглядеть, что склоны все также бурлят ордами копателей.
– Может быть, мне вообще не стоит раскрывать рот?
– Я прошу только, чтобы ты следил за своими словами. Для твоего же блага, Петр. Подумай сам.
– Все, о чем ты запрещаешь говорить, правда. Как и статья, после которой мне пришлось каяться. – Петр подождал, пока затихнет громовая канонада. – Я не должен говорить правду?
Осип с опаской заглянул за угол, щурясь в темноту.
– Не всю правду, – прошептал он, – если хочешь выжить. – Осип засунул руки в карманы, втянул плечи. – Уступи, Петр. Учись терпеть. Другого пути нет.
Не сказав больше ни слова, братья вернулись в барак, к смраду и осуждающим взглядам, хлюпая насквозь промокшими ботинками.
– К большому сожалению, наши вещи заперты до утра, – громко объявил Осип.
Петр повесил на гвоздь пальто – капли застучали по жесткой койке, – стянул ботинки. Он двигался замедленно и неуклюже, придавленный жалостью и недоумением. Как молния, на миг осветившая серые толпы и изрытые шахтами склоны, этот разговор обнажил во всей неприглядной наготе ранимую дрожащую душу его брата. Осип казался Петру хрупкой фигуркой в водовороте, отчаянно цепляющейся за плот компромисса.
Петр опустил глаза на свои дрожащие пальцы.
«Другого пути нет», – сказал Осип. И был прав.
Осип натянул одеяло на голову, загородившись от света. Пытаясь прогнать горькие мысли, Петр погрузился в созерцание окаменелости. Внезапно белая пластина треснула в его сильных пальцах, разломившись на две части. Петр печально рассматривал разлом, гадая, как склеить половинки. Заметив крохотное серое пятно, вероятно, минеральное отложение, он лениво навел на него лупу.
– Осип!
Сонный брат высунулся из-под одеяла.
– Чего тебе, Петр?
– Смотри.
Осип целую минуту молча разглядывал пластину через лупу.
– Не знаю, смеяться, плакать или глаза таращить, – произнес он хрипло.
– Это то, что я думаю? – спросил Петр.
– Да, Петр, да, это книга, – кивнул Осип.
III
Осип и Петр без конца зевали, ежась в промозглой полутьме горного утра. Но даже после бессонной ночи их покрасневшие глаза горели возбуждением, любопытством, нетерпением. Боргоров, перекатываясь с пятки на мысок на толстых подошвах, бранил солдатика, возившегося с замком.
– Хорошо спали? – заботливо спросил Осипа Боргоров.
– Превосходно. Словно на облаке, – отвечал Осип.
– Я спал как убитый, – громко сказал Петр.
– Неужели? – ухмыльнулся Боргоров. – Это в свинарнике-то? – без улыбки добавил он.
Дверь отворилась, и двое неприметных рабочих-немцев начали выносить из сарая для инструментов ящики с осколками известняка. Петр заметил, что каждый ящик пронумерован и рабочие расставляют их по порядку вдоль линии, которую Боргоров прочертил в грязи подбитой железом пяткой.
– Вот, вся партия, – сказал Боргоров, показывая толстым пальцем. – Один, второй, третий. Первый, самый глубокий пласт – то, что было внутри известняка, остальное – над ним, в порядке возрастания номеров.
Начальник шахты стряхнул пыль с рук и довольно вздохнул, словно сам перетаскал все ящики.
– А теперь, если позволите, не буду мешать вам работать. – Он прищелкнул пальцами, и солдат погнал пленных немцев вниз по склону. Боргоров последовал за ними, подпрыгивая на ходу, чтобы попасть в ногу.
Петр и Осип кинулись к ящику с самыми древними образцами и вывалили их на землю. Выстроив по пирамидке из белых камней, они уселись рядом по-турецки и принялись увлеченно их сортировать. Гнетущий разговор прошлой ночи, политическая опала, в которую угодил Петр, пронизывающая сырость и завтрак из остывшей перловки, которую запивали холодным чаем, – все было забыто, сведено к простейшему знаменателю: их охватило общее для всех ученых чувство – сокрушающее любопытство, слепое и глухое ко всему, кроме того, что могло его утолить.
Неведомая катастрофа выхватила крупного муравья из жизненной рутины, заключив в каменную могилу, откуда спустя миллионы лет его извлекли рабочие Боргорова. Перед ошеломленными Осипом и Петром было свидетельство того, что некогда муравьи жили как свободные личности, чья культура могла соперничать с культурой новых дерзких хозяев Земли, людей.
– Что там? – спросил Петр.
– Я нашел еще несколько этих крупных красавцев, – отвечал Осип. – Кажется, им не слишком нравилось общество своих сородичей. Самая большая группа состоит из трех особей. Ты расколол еще что-нибудь?
– Нет, пока изучаю поверхности.
Петр перекатил камень размером с хороший арбуз и принялся разглядывать в лупу нижнюю часть.
– Постой, кажется, что-то есть.
Пальцы ощупывали куполообразную выпуклость, отличавшуюся по цвету от остального камня. Петр принялся кропотливо отбивать щебень вокруг. Наконец из камня возник дом, размером больше его кулака, чистый и светлый. Дом с окнами, дверями, камином и всем остальным.
– Осип… – Петр с трудом закончил фразу, ему изменял голос: – Осип, они жили в домах.
Петр стоял, в бессознательном акте почтения прижимая камень к груди.
Осип смотрел из-за плеча Петра, дыша ему в затылок.
– Красивый.
– Куда до него нашим, – сказал Петр.
– Петр, снова ты за свое! – воскликнул Осип, затравленно озираясь.
Омерзительное настоящее снова взяло верх. Ладони Петра вспотели от страха и отвращения. Камень вырвался из рук. Куполообразный дом со всем содержимым разлетелся на дюжины плоских осколков.
И снова братьев охватило непреодолимое любопытство. Стоя на коленях, они лихорадочно перебирали осколки. Более прочные предметы домашнего обихода пролежали, вмурованные в камень, целые эпохи и теперь снова оказались на свету. Отпечатки хрупкой мебели стерлись.
– Книги, десятки книг. – Петр вертел в руках осколок, пытаясь сосчитать уже знакомые квадратные пятнышки.
– А вот картины, могу поклясться! – воскликнул Осип.
– Они изобрели колесо! Посмотри на эту тележку, Осип! – От избытка чувств Петр рассмеялся.
– Осип, – задыхаясь, выдохнул он, – сознаешь ли ты, что мы совершили величайшее открытие в истории? Их культура нисколько не уступала нашей! Музыка! Живопись! Литература! Только вообрази!
– А еще они жили в домах на поверхности земли, с множеством комнат, светлых и просторных, – восторженно подхватил Осип. – Умели пользоваться огнем, готовили пищу. Что это, если не печь?
– За миллионы лет до первой гориллы, шимпанзе или орангутанга, да что там, до первой обезьяны, у муравьев было все!
Петр с восторгом всматривался в прошлое, сжавшееся в его фантазиях до размера фаланги пальца, – прошлое, когда жизнь текла достойно и красиво в просторном доме под куполом.
Далеко за полдень они завершили беглый осмотр камней в первом ящике. Ученые обнаружили пятьдесят три непохожих друг на друга дома: большие и маленькие, купола и кубы, и каждый нес отпечаток оригинальности и художественного вкуса. Дома находились на приличном расстоянии друг от друга, и редко в них жили больше трех муравьев – отца, матери и ребенка.
Осип улыбался глупой растерянной улыбкой.
– Петр, мы или пьяны, или спятили.
Он молча курил, время от времени качая головой.
– Ты заметил, как пролетело время? Мне казалось, прошло минут десять. Проголодался?
Петр нетерпеливо замотал головой и принялся за второй ящик, где лежали окаменелости, обнаруженные слоем выше. Его мучил вопрос: как великая цивилизация муравьев скатилась к нынешнему безрадостному и примитивному прозябанию?
– Кажется, мне везет, Осип, сразу десять особей, я могу разом накрыть их большим пальцем.
Перебирая камни, Петр снова и снова находил не меньше шести муравьев там, где раньше обнаруживал одного.
– Кажется, они начинают сбиваться в группы.
– А физические изменения есть?
Петр нахмурился в лупу.
– Нет, все как прежде, хотя постой, есть разница – челюсти увеличились, увеличились значительно. Теперь они стали похожи на современных муравьев-рабочих и муравьев-воинов.
Петр протянул камень брату.
– Э-ээ, и никаких книг, – заметил Осип. – Ты нашел книги?
Петр покачал головой, отсутствие книг его задевало, и он с удвоенным пылом перебирал камни.
– Муравьи по-прежнему живут в домах, но теперь они ломятся от людей. – Петр поперхнулся. – Ну, то есть муравьев.
Неожиданно он радостно вскрикнул:
– Смотри, Осип! Вот один без массивной челюсти, как те, что встречаются ниже уровнем!
Он вертел находку так и эдак, подставляя ее под свет.
– Сам по себе, Осип. В своем доме, со своей семьей, книгами и всем остальным! Часть муравьев разделилась на рабочих и воинов, часть осталась собою!
Осип разглядывал скопления муравьев в лупу.
– Тех, что в стае, не интересуют книги, – объявил он. – Но рядом с ними всегда можно найти картины.
На лице Осипа застыла недоуменная гримаса.
– Что за странное отклонение! Любители живописи эволюционировали в сторону от читателей.
– Любители сбиваться в толпу от любителей уединения, – задумчиво протянул Петр. – Муравьи с массивными жвалами от муравьев с едва заметными челюстями.
Петр перевел усталые глаза на сарай и залитый дождями портрет, с которого сверкали сталинские глаза. Затем – на кишащий людьми зев ближней шахты, над которым портрет по-отечески улыбался входящим и выходящим; на скопление рубероидных бараков, где портрет под стеклом проницательно щурился на омерзительные сортиры.
– Осип, – сказал Петр растерянно, – ставлю завтрашнюю пайку табаку, что их картины не что иное, как плакаты.
– Если так, – произнес Осип загадочно, – то наши прекрасные муравьи движутся к еще более высокой цивилизации. – Он стряхнул пыль с одежды. – Интересно, что в третьем ящике?
Петр обнаружил, что разглядывает камни из третьего ящика со страхом и отвращением.
– Смотри, Осип, – наконец выдавил он.
Осип пожал плечами.
– Давай.
Несколько минут он молча изучал образцы.
– Что ж, как и следовало ожидать, челюсти стали еще массивнее, а…
– А сборища многочисленнее, и никаких книг, а плакатов едва ли не столько же, сколько самих муравьев! – воскликнул Петр.
– Ты прав, – согласился Осип.
– А прекрасные особи без массивных челюстей исчезли, ты видишь, их нет, Осип? – прохрипел Петр.
– Успокойся, что толку убиваться над тем, что случилось тысячи тысяч лет назад, если не больше.
Осип задумчиво оттянул мочку уха.
– Очевидно, древний вид вымер.
Он поднял брови.
– Насколько мне известно, палеонтология не знает подобных прецедентов. Возможно, древние муравьи оказались восприимчивы к некой болезни, а их собратья с мощными челюстями выработали иммунитет. Как бы то ни было, первые исчезли стремительно. Естественный отбор во всей своей жестокости – выживают наиболее приспособленные.
– Приспособленцы, – со злостью выпалил Петр.
– Нет, постой, мы оба ошибаемся! Вот представитель старой гвардии. А вот еще один, и еще! Похоже, они тоже начали собираться в группы. Набились в один дом, словно спички в коробке.
Петр выхватил камень из рук Осипа, не желая верить. Шахтеры Боргорова раскололи муравьиное жилище поперек. Петр отбил камень с другой стороны дома. Осколки упали на землю.
– Теперь понятно, – произнес он тихо.
Дверь маленького строения охраняли семеро муравьев с массивными, словно косы, челюстями.
– Лагерь, исправительный лагерь, – сказал Петр.
При слове «лагерь» Осип, как любой русский, побледнел, но взял себя в руки, несколько раз судорожно вдохнув.
– А это что? Звезда? – решил он сменить неприятную тему.
Петр отсек от камня заинтересовавший Осипа осколок и передал брату. Фрагмент походил на розу. В центре отпечатался древний муравей, лепестками служили муравьи-рабочие и муравьи-воины, погрузившие и навеки похоронившие в теле одинокого представителя древней расы свои жвала.
– Вот тебе и стремительная эволюция, Осип, – сказал Петр. Он пристально всматривался в лицо брата, страстно желая, чтобы тот разделил его переживания, понял, как это открытие связано с их жизнью.
– Весьма странно, – невозмутимо заметил Осип.
Петр оглянулся. По тропинке карабкался Боргоров.
– Ничего странного, хватит притворяться, – сказал Петр. – То, что случилось с этими муравьями, происходит сейчас с нами.
– Тс! – отчаянно прошипел Осип.
– Мы – муравьи без челюстей. И нам конец. Мы не вписываемся в строй, в жизнь, управляемую одними инстинктами, во мраке и сырости муравейника, где не принято задавать вопросов.
Раскрасневшиеся братья молча ждали, пока Боргоров преодолеет последние десять метров.
– Хватит хмуриться, – заметил тот, выйдя из-за сарая, – неужели эти образцы так расстроили вас?
– Мы просто очень устали, – заискивающе улыбнулся Осип. – Окаменелости нас потрясли.
Петр бережно опустил осколок с крупным муравьем и отпечатавшимися в нем муравьями-убийцами в последнюю пирамидку.
– В этих кучах самые выдающиеся образцы из каждого слоя, – объяснил Петр, показывая на ряд каменистых холмиков. Его занимало, какой будет реакция Боргорова.
Не слушая возражений Осипа, Петр рассказал о двух типах муравьев, развившихся внутри вида, показал дома, книги и картины в нижних слоях, многочисленные сборища – в верхних. Затем, ни словом не обмолвившись о своем отношении к открытию, передал Боргорову лупу и отступил назад.
Начальник шахты несколько раз прошелся мимо куч из камней, поднимая образцы, цокая языком.
– Яснее и быть не может, не так ли? – наконец спросил он.
Петр и Осип замотали головами.
– Значит, как было дело, – начал Боргоров, подцепив барельеф, изображающий смертный бой древнего муравья с бесчисленными врагами. – Эти преступные муравьи – вроде того экземпляра, что в центре – капиталисты, которые эксплуатировали рабочих муравьев и беспощадно уничтожали их, как мы можем видеть, целыми десятками.
Он отложил печальный образец в сторону и взял в руки дом с запертыми внутри муравьями.
– Перед нами сборище преступных муравьев, замышляющих заговор против рабочих. К счастью, – он показал на муравьев-воинов за дверью, – их бдительность не позволила гнусным замыслам осуществиться.
– А это, – продолжил он бодро, подняв образец из другой кучи, где муравьи с массивными челюстями собрались возле дома муравья-одиночки, – рабочие проводят митинг гражданского возмущения и изгоняют угнетателей. Капиталисты, свергнутые, но помилованные простым народом, испорченные белоручки, неспособные выжить без рабского труда, только и знали, что предаваться праздным занятиям вроде живописи. Их порочная натура стала причиной вымирания.
Давая понять, что разговор окончен, довольный Боргоров сложил руки.
– Но события развивались в иной последовательности, – возразил Петр. – Цивилизация муравьев погибла, когда у некоторых особей отрасли челюсти, и они начали сбиваться в группы. Невозможно спорить с геологией.
– Значит, произошло смещение земной коры, и нижние слои стали верхними. – Голос Боргорова звучал, словно из-под льдины. – Логика на нашей стороне. События происходили именно в той последовательности, как я описал. Стало быть, имело место обратное напластование. Вы согласны? – Боргоров многозначительно посмотрел на Осипа.
– Какие могут быть сомнения, – сказал Осип.
– А вы? – резко обернулся Боргоров к Петру.
Петр судорожно выдохнул и сгорбился, приняв позу абсолютной покорности.
– Согласен, товарищ.
Затем виновато улыбнулся и повторил:
– Целиком и полностью.
Эпилог
– Господи, что за холодина! – воскликнул Петр, выпуская свой конец пилы и поворачиваясь спиной к студеному сибирскому ветру.
– Работать! Работать! – проорал охранник, закутанный с ног до головы, так, что походил на куль с торчащим из-под тряпья ружьем.
– Могло быть хуже, гораздо хуже, – сказал Осип, сжимавший другой конец пилы, и почесал заиндевевшие брови рукавом.
– Мне жаль, что ты попал сюда, Осип, – печально промолвил Петр. – Ведь это я стал спорить с Боргоровым. – Он подул на ладони. – Поэтому мы здесь.
– Перестань, – вздохнул Осип. – Не стоит об этом думать. Просто не думать, только и всего. Другого способа нет. Если бы это не было написано у нас на роду, нас бы тут не было.
Петр сжал в кармане осколок известняка, в котором отпечатался последний древний муравей, окруженный кольцом убийц. Единственная окаменелость, оставшаяся на поверхности земли. Боргоров заставил братьев написать подробный отчет, и все до единого образцы снова сбросили в бездонную яму, а Осипа и Петра сослали в Сибирь. Работа была сделана чисто, не подкопаешься.
Расчистив немного пустого пространства, Осип с умилением рассматривал обнажившуюся прогалину. Из крохотной норки осторожно показался муравей с яйцом, забегал кругами и снова юркнул во тьму земных недр.
– Что за способность к адаптации! – с завистью заметил Осип. – Вот это жизнь: рациональная, бездумная, основанная только на инстинктах. – Он чихнул. – После смерти я хотел бы переродиться муравьем. Современным муравьем, не капиталистом, – быстро добавил он.
– А ты уверен, что уже не переродился? – спросил Петр.
Осип не поддержал шутки.
– Людям есть чему учиться у муравьев, братишка.
– Они уже научились, Осип, – устало промолвил Петр. – Больше, чем им кажется.
