Текст книги "Сейчас вылетит птичка!"

Автор книги: Курт Воннегут-мл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Она кинулась в кухню и застала там плачущую Сюзан, а рядом Пола – он покраснел, но вид у него был дерзкий. Из уха торчал наушник от Конфидо.

– Пол! – закричала Эллен.

– А мне плевать, – заявил Пол. – Я рад, что послушал. Теперь хоть знаю правду – знаю великую тайну.

– Он меня толкнул, – прорыдала Сюзан.

– А мне Конфидо велел, – сообщил Пол.

– Пол, – заговорила Эллен, охваченная ужасом, – о какой тайне ты говоришь? О какой тайне, милый?

– Я не твой сын, – сказал он угрюмо.

– Конечно, мой!

– Конфидо сказал, что не твой, – повторил Пол. – Он сказал, что я приемный. Что ты любишь только Сюзан, а мне достаются объедки.

– Пол, дорогой мой. Это просто неправда. Клянусь тебе. И я не представляю, что ты имеешь в виду под объедками…

– Конфидо говорит, что это как раз и есть правда, – упрямо повторил Пол.

Эллен оперлась о кухонный стол и потерла виски руками. Вдруг она подалась вперед и выхватила Конфидо из рук Пола.

– Дай сюда этого мерзавца! – велела она. Зажав Конфидо в руке, она решительно вышла на задний дворик.

– Эй! – вскричал Генри, отбивая лихую чечетку перед входной дверью. Шляпу он, в совершенно не свойственной ему манере, ловко швырнул в направлении вешалки. – Угадайте, кто пришел? Кормилец – вот кто!

В пролете кухонной двери появилась Эллен и улыбнулась ему вялой улыбкой.

– Здравствуй.

– Вот молодец, – поприветствовал жену Генри. – У меня для тебя отличные новости. Сегодня великий день! Я больше не работаю! Красота! Они готовы взять меня обратно, когда я только захочу, да вряд ли они такого счастья дождутся.

– Угу, – буркнула Эллен.

– На Бога надейся, а сам не плошай, – сказал Генри. – Перед тобой человек, свободный, как ветер.

– Ага, – хмыкнула Эллен.

Слева и справа от нее появились Пол и Сюзан и безрадостно уставились на отца.

– В чем дело? – спросил Генри. – Я куда пришел – в похоронное бюро?

– Мама его похоронила, папа, – хрипло объявил Пол. – Похоронила Конфидо.

– Правда похоронила, – добавила Сюзан, сама себе удивляясь. – Под гортензией.

– Генри, я не могла поступить иначе, – сказала Эллен в отчаянии, обнимая мужа обеими руками. – Либо он – либо мы.

Генри оттолкнул ее.

– Похоронила, – пробормотал он, покачивая головой. – Похоронила? Если не нравится – можно просто выключить.

Он медленно прошел через дом на задний дворик, домочадцы наблюдали за ним в оцепенении. Никого ни о чем не спрашивая, Генри направился прямо к могиле под кустами.

Он раскопал могилку, извлек на поверхность Конфидо, носовым платком стер с него грязь и сунул наушник в ухо – вскинул голову и стал слушать.

– Все нормально, все хорошо, – сказал он негромко. Потом повернулся к Эллен: – Что такое на тебя нашло?

– Что он сказал? – спросила Эллен. – Что он тебе сказал, Генри?

Он вздохнул, весь вид его говорил о жуткой усталости.

– Сказал, что если на нем не наживемся мы, потом это сделает кто-нибудь другой.

– Пусть наживаются, – согласилась Эллен.

– Но почему? – Генри с вызовом посмотрел на нее, однако его решимость быстро растворилась, и он отвел глаза в сторону.

– Если ты говорил с Конфидо, сам знаешь почему, – сказала Эллен. – Ведь знаешь?

Генри опустил глаза.

– А ведь как это можно продать! – пробормотал он. – Господи, как это можно продать!

– Генри, это прямая телефонная связь с худшим, что в нас есть, – сказала Эллен и разрыдалась. – Такую штуку нельзя давать никому, Генри, никому! Этот голосок и так звучит достаточно громко.

Над двором нависла осенняя тишина, приглушенная преющими листьями… ее нарушал только легкий шелест – это Генри что-то насвистывал сквозь зубы.

– Да, – сказал он наконец. – Знаю.

Он вынул Конфидо из уха и снова аккуратно положил в могилку. Пнул ногой землю, засыпая покойника.

– Что он сказал напоследок, папа? – спросил Пол. Генри печально ухмыльнулся.

– «Еще увидимся, дурачина. Еще увидимся».

ГЛУЗ [4]4
  FUBAR


[Закрыть]
Перевод. Ю. Гольдберг, 2010

Словечко «синопоба», сокращение от «ситуация нормальная – полный бардак», появилось во время Второй мировой войны и продолжает использоваться довольно широко. Родственное ему «глуз», возникшее примерно в то же время, теперь почти забыто. Оно означает «глубочайшая задница» и достойно лучшей судьбы. Особенно полезно оно для описания неурядиц, возникших не по злому умыслу, а в результате административных сбоев в какой-либо большой и сложной организации.

Так, например, Мелч Рохлер угодил в глуз, работая в «Дженерал фордж-энд-фаундри компани». Он знал это слово – услышал однажды, и сразу понял, что оно облегает его, точно эластичные нейлоновые плавки. Мелч сидел в глузе в Илиумском отделении компании, которое состояло из пятисот двадцати семи пронумерованных строений. К глузу он пришел классическим путем, то есть стал жертвой временных мер, которые превратились в постоянные.

Мелч Рохлер работал в отделе по связям с общественностью, все сотрудники которого размещались в Строении 22. Но когда Мелч устраивался на службу, в Строении 22 уже не осталось свободных мест, и Мелчу временно выделили стол в кабинете рядом с машинным помещением лифта под самой крышей Строения 181.

Строение 181 не имело никакого отношения к связям с общественностью. За исключением предоставленного самому себе Мелча, здание целиком и полностью принадлежало подразделению, занимавшемуся исследованием полупроводников. У Мелча был общий кабинет – и машинистка – с кристаллографом, доктором Ломаром Хорти. Мелч просидел там восемь лет, чужой для окружающих и призрак для тех, среди кого должен был находиться. Начальство не держало на него зла. О нем просто не вспоминали.

Мелч не увольнялся по простой и вполне уважительной причине – у него на руках была тяжело больная мать. Но за покорность глузу приходилось платить высокую цену. Мелча одолела апатия, он стал желчным и чрезвычайно замкнутым.

А потом, когда пошел девятый год работы Мелча в компании, а ему самому исполнилось двадцать девять, в дело вмешалась судьба. Она направила жир из кафетерия, расположенного в Строении 181, в шахту лифта. Жир скопился на подъемном механизме, воспламенился, и Строение 181 выгорело дотла.

Но в Строении 22, где должен был сидеть Мелч, по-прежнему не хватало места, и ему временно выделили кабинет в цоколе Строения 523, рядом с последней остановкой автобуса, курсировавшего по территории компании.

В Строении 523 располагался спортивный комплекс.

Одно достоинство у нового кабинета все-таки было: сотрудники посещали комплекс только в нерабочее время и по выходным, так что в служебные часы никто не плавал, не играл в боулинг, не танцевал и не закидывал мяч в баскетбольную корзину у Мелча над головой. Звуки веселья его не только отвлекали бы, но и дразнили, что было бы совсем невыносимо. Все эти годы у Мелча, ухаживавшего за больной матерью, не оставалось времени для развлечений.

Еще одна приятная перемена заключалась в том, что Мелч наконец-то стал начальником. В своем спортивном комплексе он был настолько изолирован от остальных, что не мог пользоваться услугами чужой машинистки. Ему теперь полагалась собственная.

Мелч сидел в своем новом кабинете, прислушиваясь к стуку капель из протекающего душа за стенкой, и ждал прихода новой барышни.

Было девять часов утра.

Мелч вздрогнул: наверху гулко хлопнула входная дверь. Наверное, в здание вошла новая машинистка, потому что больше ни у кого в мире не могло быть здесь никаких дел.

Мелчу не было нужды вести девушку через баскетбольную площадку, мимо дорожек для боулинга, потом вниз по металлической лестнице и дощатому настилу к своему кабинету. Сотрудники административно-хозяйственного отдела обозначили путь стрелками, на каждой из которых имелась надпись: «Отдел по связям с общественностью, сектор общих ответов».

Сектором общих ответов отдела по связям с общественностью на протяжении всей своей нелепой карьеры в компании был Мелч. Он отвечал на письма, адресованные просто «Дженерал фордж-энд-фаундри компани», которые логика не позволяла направить никакому конкретному подразделению. Половина таких писем были просто бессмысленными. Мелчу вменялось в обязанность вежливо отвечать даже на самые глупые и бессвязные письма, демонстрируя то, что неустанно демонстрировал отдел по связям с общественностью – у «Дженерал фордж-энд-фаундри компани» сердце большое, как целый мир.

Мелч услышал, как новая барышня осторожно спускается по лестнице. Вероятно, она не очень доверяла указателям. Ее шаги были нерешительными и временами слишком легкими, словно девушка шла на цыпочках.

Послышался скрип двери, на который тут же отозвалось какое-то жуткое, неестественное эхо, многократно отраженное эхо. Девушка свернула раньше времени и по ошибке открыла дверь в плавательный бассейн.

Отпущенная на свободу дверь с громким стуком захлопнулась.

Девушка снова пошла, теперь уже правильной дорогой. Деревянный настил скрипел и хлюпал у нее под ногами. Она постучала в дверь сектора общих ответов отдела по связям с общественностью.

Мелч открыл.

И замер, как громом пораженный. Ему улыбалась самая жизнерадостная и самая хорошенькая девушка из всех, каких он когда-либо видел. Новехонькая, свеже-отчеканненая особа женского пола никак не старше восемнадцати лет.

– Мистер Рохлер? – спросила она.

– Да? – сказал Мелч.

– Я Фрэнсин Пефко. – С очаровательной скромностью она склонила свою милую головку. – Вы мой новый начальник.

От смущения Мелч почти лишился дара речи, поскольку в секторе общих ответов такой девушке было явно не место. Мелч предполагал, что ему пришлют унылую и скучную женщину, работящую, но ограниченную, которая с мрачной покорностью смирится с никчемным начальником и убогой обстановкой. Он не принял в расчет перфокарточную машину отдела кадров, для которой девушка – просто девушка.

– Входите… входите, – растерянно пробормотал Мелч.

Фрэнсин вошла в жалкий тесный кабинет, по-прежнему улыбаясь, излучая оптимизм и здоровье. Она явно только что устроилась на работу в компанию, поскольку принесла с собой все брошюры, которые в первый день выдают новичкам.

И подобно многим девушкам в свой первый рабочий день, Фрэнсин оделась – по выражению одной из брошюр – чересчур нарядно. Каблуки ее туфель были слишком тонкими и высокими. Платье легкомысленное и дерзкое, с целым созвездием сверкающей бижутерии.

– Здесь мило, – сказала она.

– Правда? – удивился Мелч.

– Это мой стол? – спросила девушка.

– Да, – подтвердил Мелч. – Ваш.

Фрэнсин пружинисто опустилась на вращающийся стул, сдернула чехол с пишущей машинки, скользнула пальцами по клавишам.

– Я готова приступить к делу, как только вы скажете, мистер Рохлер, – сообщила она.

– Да… конечно, – кивнул Мелч.

Он боялся приступать к делу, потому что не находил способа представить свою работу в выгодном свете. Стоит им начать, и это юное существо поймет всю бесконечную никчемность самого Мелча и его служебных обязанностей.

– Это первая минута первого часа первого дня моей первой в жизни работы, – объявила Фрэнсин. Глаза ее сияли.

– Правда? – спросил Мелч.

– Да, – подтвердила Фрэнсин.

Потом, сама того не подозревая, Фрэнсин Пефко произнесла несколько слов, необыкновенная поэтичность которых потрясла Мелча. Эта фраза с безжалостностью великой поэзии напомнила Мелчу, что его главные опасения относительно Фрэнсин носят не производственный, а эротический характер.

Фрэнсин сказала вот что:

– Я пришла сюда прямо из «цветника».

Она имела в виду всего лишь центр приема и распределения, созданный компанией для новых сотрудниц и немедленно получивший название «цветник».

Однако воображению Мелча предстал благоуханный сад, где хорошенькие молодые женщины вроде Фрэнсин раскрываются на клумбах, как бутоны, тянут головки к солнцу, добиваясь внимания энергичных и успешных молодых людей. Такие прекрасные существа не могли иметь ничего общего с мужчиной, который давно и безнадежно сидел в глузе.

Мелч с беспокойством посмотрел на Фрэнсин. Она, такая свежая и желанная, только что из «цветника», совсем скоро обнаружит, насколько жалкая работа у ее начальника. А еще она поймет, что ее начальника не назовешь настоящим мужчиной.

Обычно по утрам рабочая нагрузка сектора общих ответов составляла примерно пятнадцать писем. В то утро, когда к работе приступила Фрэнсин Пефко, ответа ждали всего три письма.

Одно было от мужчины из психиатрической лечебницы. Он утверждал, что вычислил квадратуру круга. За это он хотел сто тысяч долларов и свободу. Второе письмо прислал десятилетний мальчик, желавший стать пилотом первой ракеты, которая полетит на Марс. В третьем письме женщина жаловалась, что не может отучить свою таксу лаять на пылесос компании «Дженерал фордж-энд-фаундри».

К десяти часам Мелч и Фрэнсин разделались со всеми тремя письмами. Фрэнсин подшила их в папку вместе с копиями вежливых ответов Мелча. В шкафу для хранения документов больше ничего не было. Все старые папки сектора общих ответов погибли при пожаре в Строении 181.

В работе наступило временное затишье.

Фрэнсин едва ли могла заняться чисткой пишущей машинки – новенький механизм и так сверкал. Мелчу было трудно с серьезным видом рыться в бумагах, поскольку у него на столе лежал всего один документ: краткое напоминание, что начальники должны решительно бороться с перерывами на кофе.

– Пока все? – спросила Фрэнсин.

– Да, – ответил Мелч. Он вглядывался в лицо девушки – не мелькнет ли на нем насмешливое выражение. Но ничего не заметил. – Вы… так уж вышло, что сегодня мало работы, – сказал он.

– Когда приходит почтальон? – спросила Фрэнсин.

– Почтовая служба не забирается в такую даль, – сказал Мелч. – Когда я утром иду на работу, а потом возвращаюсь с обеда, то беру наши письма в почтовом отделении компании.

– А, – произнесла Фрэнсин.

Протекающие головки душа за стенкой вдруг решили шумно вдохнуть. Потом их носовые ходы, похоже, прочистились, и стук капель возобновился.

– Наверное, у вас временами бывает много работы, мистер Рохлер? – с трепетом спросила Фрэнсин; перспектива кипучей деятельности вызывала у нее приятное волнение.

– Бывает довольно много, – подтвердил Мелч.

– А когда к нам приходят люди, что мы для них делаем? – поинтересовалась Фрэнсин.

– Люди? – не понял Мелч.

– Разве у нас не отдел по связям с общественностью? – удивилась Фрэнсин.

– Да… – сказал Мелч.

– И когда же приходят люди?

Фрэнсин окинула взглядом свой в высшей степени презентабельный наряд.

– Боюсь, люди так далеко не забираются.

Мелч чувствовал себя хозяином самой долгой и самой скучной вечеринки, которую только можно представить.

– О… – протянула Фрэнсин и посмотрела на окно комнаты. Из окна, находившегося в восьми футах над полом, открывался вид на изнанку конфетной обертки, лежащей в проходе между зданиями. – А как же люди, с которыми мы работаем? – спросила девушка. – Разве они не снуют весь день туда-сюда?

– Боюсь, мы больше ни с кем не работаем, мисс Пефко, – сказал Мелч.

– О… – произнесла Фрэнсин.

Сверху послышался устрашающий хлопок паропровода. Огромная батарея отопления в крошечном кабинете принялась шипеть и плеваться.

– Почему вы не читаете брошюры, мисс Пефко? – спросил Мелч. – Может, вам стоит с ними ознакомиться?

Фрэнсин кивнула, желая угодить начальнику. Потом немного подумала и начала улыбаться. Натянутая улыбка была первым признаком того, что Фрэнсин считает новое место работы не таким уж веселым. Читая брошюры, она слегка нахмурилась.

На стене тикали часы. Каждые тридцать секунд раздавался щелчок, и минутная стрелка почти незаметно сдвигалась. До обеда оставался час и пятьдесят одна минута.

– Ха, – фыркнула Фрэнсин, комментируя что-то из прочитанного.

– Прошу прощения? – сказал Мелч.

– Здесь каждую пятницу вечером устраиваются танцы – прямо в этом здании, – объяснила Фрэнсин, отрывая взгляд от брошюры. – Вот почему наверху все так разукрашено, – прибавила она.

Девушка имела в виду, что на баскетбольной площадке были развешены японские фонарики и серпантин. По всей вероятности, следующая вечеринка планировалась в деревенском стиле, потому что в углу стоял настоящий стог сена, а на стенах в художественном беспорядке висели тыквы, сельскохозяйственные орудия и снопы из кукурузных початков.

– Я люблю танцевать, – сообщила Фрэнсин.

– Угу, – промямлил Мелч. Он никогда не танцевал.

– Вы с женой много танцуете, мистер Рохлер? – спросила Фрэнсин.

– Я не женат, – сказал Мелч.

– О! – Фрэнсин зарделась и, поджав губы, снова уткнулась в брошюру. Когда краска сошла с ее щек, она подняла голову. – Вы играете в боулинг, мистер Рохлер?

– Нет, – тихим, напряженным голосом сказал Мелч. – Я не танцую. Я не играю в боулинг. Боюсь, я почти ничем не занимаюсь, кроме ухода за матерью, которая болеет уже много лет.

Мелч закрыл глаза. Укрывшись за пурпурной тьмой опущенных век, он размышлял о жестокости жизни – о том, что жертвы не зря называются жертвами. Заботясь о больной матери, он многого лишился.

Открывать глаза не хотелось, поскольку Мелч знал: то, что он увидит на лице Фрэнсин, ему не понравится. Он не сомневался, что на ангельском личике Фрэнсин будет написана самая жалкая из всех положительных оценок – уважение. А к уважению неизбежно примешается желание оказаться как можно дальше от этого неудачливого и скучного мужчины.

Чем больше Мелч думал о том, что увидит, открыв глаза, тем меньше ему хотелось их открывать. Часы на стене вновь щелкнули, и Мелч понял: еще тридцати секунд пристального взгляда мисс Пефко ему не выдержать.

– Мисс Пефко, – произнес он, не открывая глаз. – Не думаю, что вам здесь понравится.

– Что? – сказала Фрэнсин.

– Возвращайтесь в «цветник», мисс Пефко, – сказал Мелч. – Расскажите там о ненормальном, которого вы нашли в подвале Строения 523. Потребуйте нового назначения.

Мелч открыл глаза.

Лицо Фрэнсин было бледным и напряженным. Удивленная и испуганная, она едва заметно покачала головой.

– Вы… я вам не понравилась, мистер Рохлер? – спросила девушка.

– Дело совсем не в этом. – Мелч встал. – Просто уходите отсюда – ради собственного блага.

Фрэнсин тоже встала, продолжая качать головой.

– Тут не место для такой милой, умной, работящей и очаровательной девушки, как вы, – нервно сказал Мелч. – Останетесь здесь – сгниете!

– Сгнию? – повторила Фрэнсин.

– Как я, – сказал Мелч. Путаясь в словах, он изложил историю своей жизни в глузе. Потом, красный как рак и опустошенный, повернулся спиной к Фрэнсин. – Прощайте, мисс Пефко, – сказал он. – Был чрезвычайно рад с вами познакомиться.

Фрэнсин неуверенно кивнула. Она ничего не ответила. Часто моргая, собрала вещи и вышла.

Мелч снова сел за стол и закрыл лицо руками. Он прислушивался к удаляющимся шагам мисс Пефко и ждал громкого, гулкого хлопка входной двери, который скажет, что мисс Пефко навсегда ушла из его жизни.

Он все ждал и ждал буханья двери, пока не стало ясно, что Фрэнсин умудрилась выйти беззвучно.

А потом он услышал музыку.

Это была запись популярной песенки, дешевой и глупой, но многократное эхо в пустых помещениях Строения 523, накладываясь само на себя, сделало мелодию таинственной, фантастической и волшебной.

Мелч поднялся наверх, навстречу музыке. Он обнаружил ее источник – большой проигрыватель у стены гимнастического зала. Мелч слабо улыбнулся. Значит, музыка была маленьким прощальным подарком от Фрэнсин.

Он подождал, пока закончится пластинка, потом выключил проигрыватель. Вздохнул и обвел взглядом украшения и игрушки.

Если бы Мелч поднял взгляд до уровня балкона, то увидел бы, что Фрэнсин еще не ушла. Она сидела в кресле первого ряда, облокотившись на перила из труб.

Но Мелч не смотрел наверх. Думая, что в зале больше никого нет, он уныло попытался сделать несколько танцевальных па – без всякой надежды на успех.

И тут Фрэнсин заговорила:

– Помогло?

Мелч испуганно поднял голову.

– Помогло? – повторила она.

– Помогло? – переспросил Мелч.

– Музыка подняла вам настроение? – пояснила Фрэнсин.

Мелч обнаружил, что не знает, как ответить на этот вопрос.

Фрэнсин не стала дожидаться ответа.

– Я подумала, что музыка вас немного развеселит, – сказала она. Потом покачала головой. – Конечно, я не надеялась что-то изменить. Просто… – Девушка пожала плечами. – Понимаете… а вдруг она хоть немного поможет.

– Это… спасибо за заботу, – промямлил Мелч.

– Помогло? – спросила Фрэнсин.

Мелч задумался и дал честный ответ – неопределенный.

– Да… – сообщил он. – Я… думаю, помогло. Немного.

– Можно всегда включать музыку, – сказала Фрэнсин. – Здесь тонны пластинок. И я подумала, что музыка – это еще не все.

– Да? – сказал Мелч.

– Вы можете плавать, – заявила Фрэнсин.

– Плавать? – изумился Мелч.

– Именно, – подтвердила Фрэнсин. – Будете как голливудская кинозвезда в собственном бассейне.

Мелч улыбнулся ей – первый раз за время знакомства.

– Наверное, когда-нибудь я так и сделаю, – сказал он.

Фрэнсин перегнулась через перила.

– Почему когда-нибудь? – спросила она. – Если вам так грустно, почему бы не поплавать прямо сейчас?

– В рабочее время? – удивился Мелч.

– Но ведь вам теперь все равно нечего делать, правда? – сказала Фрэнсин.

– Нечего, – согласился Мелч.

– Тогда вперед, – сказала Фрэнсин.

– У меня нет плавок, – возразил Мелч.

– И не нужно, – сказала Фрэнсин. – Плавайте голышом. Я не буду подглядывать, мистер Рохлер. Останусь здесь. Вам понравится, мистер Рохлер. – Фрэнсин теперь демонстрировала Мелчу новые качества своего характера, о которых он еще не догадывался. Силу и твердость. – А может, вам не стоит плавать, мистер Рохлер, – саркастически прибавила она. – Может, вам так нравится быть несчастным, что вы ничего не станете менять.

Мелч стоял у края плавательного бассейна, смотрел на одиннадцать футов прохладной воды. Он был голый и сам себе казался костлявым и бледным. И еще он чувствовал себя последним дураком. Только последний дурак может пойти на поводу у восемнадцатилетней девушки, подчиняясь ее логике.

Гордость заставила Мелча повернуться спиной к бассейну. Он направился в раздевалку, но логика Фрэнсин вернула его обратно. Прохладная, глубокая вода, несомненно, была воплощением удовольствия и благополучия. Если он теперь откажется нырнуть в это хлорированное блаженство, тогда он и вправду презренное существо, человек, которому нравится быть несчастным.

Мелч прыгнул.

Прохладная, глубокая вода не подвела его. Она приятно взбодрила, смыла ощущение бледности и костлявости. Когда Мелч первый раз вынырнул на поверхность, его легкие распирала мешанина из смеха и криков. Он залаял, словно собака.

Звук Мелчу понравился, и он полаял еще немного. А потом услышал ответный лай, далекий и гораздо более тонкий. Фрэнсин услышала его и залаяла ему в ответ в вентиляционное отверстие.

– Помогло? – крикнула она.

– Да! – без стеснения и колебаний ответил Мелч.

– Как вода? – спросила Фрэнсин.

– Чудесно! – крикнул Мелч. – Нужно только решиться.

Мелч вновь поднялся в гимнастический зал первого этажа, полностью одетый, ощущая бодрость и силу. И вновь его вела музыка.

Фрэнсин, сбросив туфли, танцевала на баскетбольной площадке – серьезно, с уважением к грации, которой одарил ее Бог.

Послышались фабричные гудки – одни близко, другие далеко, но все они звучали печально.

– Обеденный перерыв, – сказал Мелч, выключая проигрыватель.

– Уже? – удивилась Фрэнсин. – Так быстро.

– Что-то странное случилось со временем, – подтвердил Мелч.

– Знаете, – сказала Фрэнсин, – если вы захотите, то сможете стать чемпионом компании по боулингу.

– В жизни не играл в боулинг, – признался Мелч.

– А теперь можете играть, – сказала Фрэнсин. – Сколько угодно. Вообще-то вы можете стать универсальным спортсменом, мистер Рохлер. Вы еще молодой.

– Наверное, – произнес Мелч.

– В углу я нашла целую груду гантелей, – сообщила Фрэнсин. – Если каждый день понемногу упражняться, то со временем вы станете сильным, как бык.

Взбодрившиеся мышцы Мелча приятно напряглись, желая стать сильными, как мышцы быка.

– Наверное, – повторил Мелч.

– Мистер Рохлер, – умоляюще произнесла Фрэнсин, – мне правда нужно возвращаться в «цветник»? Можно я останусь? Когда появится работа, я буду лучшим в мире секретарем.

– Хорошо, – согласился Мелч. – Оставайтесь.

– Спасибо, спасибо, спасибо, – пропела Фрэнсин. – Я думаю, это лучшее место работы во всей компании.

– Может быть, – удивленно протянул Мелч. – Я… вы не пообедаете со мной?

– Ой, сегодня не могу, мистер Рохлер, – сказала она. – Простите.

– Наверное, вас ждет молодой человек, – сказал Мелч; ему вновь стало грустно.

– Нет, – ответила Фрэнсин. – Мне нужно в магазин. Хочу купить себе купальный костюм.

– Думаю, мне он тоже не помешает.

Из здания они вышли вместе. Дверь захлопнулась за ними с оглушительным грохотом.

Оглянувшись на Строение 523, Мелч что-то тихо произнес.

– Вы что-то сказали, мистер Рохлер? – спросила Фрэнсин.

– Нет, – ответил Мелч.

На самом деле он сказал себе одно-единственное слово: «Рай».

Шнурки, © 1996 Kurt Vonnegut/Origami Express, LLC