Текст книги "Сингапурская история: из «третьего мира» – в «первый» (1965 – 2000)"

Автор книги: Куан Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 63 страниц)

Преемник госпожи Акино, Фидель Рамос, которого она поддержала, был более практичным политиком и способствовал стабилизации обстановки в стране. В ноябре 1992 года я нанес ему визит. В своей речи на 18-ой Филиппинской бизнес конференции (18 th Philippine Business Conference) я сказал: «Я не верю, что демократия обязательно способствует развитию. Я считаю, что для успешного развития государства больше нуждаются в дисциплине, чем в демократии». В частной беседе президент Рамос сказал, что он был согласен со мной. Британская конституция парламентарного типа работала бы в его стране лучше, потому что партия, имевшая большинство в Законодательном собрании, формировала бы и правительство. Тем не менее, публично Рамос вынужден был не соглашаться со мной.

Он хорошо знал, как трудно управлять страной в условиях четкого разделения властей по американскому образцу. Сенат уже отверг предложение госпожи Акино о сохранении американских военных баз. На Филиппинах имелась воинственная пресса, но это не помогло справиться с коррупцией. Отдельных репортеров можно было купить, как и многих судей. Что-то серьезно разладилось в обществе. Миллионы филиппинских мужчин и женщин вынуждены были покидать свою страну и искать работу за рубежом, которая по квалификации была намного ниже их образовательного уровня. Филиппинские специалисты, которых мы нанимали для работы в Сингапуре, – так же хороши, как и наши, а филиппинские архитекторы, художники и музыканты, – даже более творчески одаренные и артистичные люди. Сотни тысяч филиппинцев уехали на Гавайи и в США. Это было проблемой, решение которой не становилось легче от наличия на Филиппинах конституции американского типа.

Разница заключается в культуре. Филиппинцы – мягкие люди, способные прощать. Только на Филиппинах лидер, подобный Фердинанду Маркосу, грабивший страну на протяжении двадцати лет, мог рассчитывать на похороны с почестями. Лишь незначительная часть награбленного им была возвращена, тем не менее, его жене и детям было разрешено вернуться на Филиппины и заниматься политикой. Используя свои значительные ресурсы, они поддерживали перспективных кандидатов на президентских выборах и выборах в Конгресс, и вновь оказались в центре внимания в 1998 году, когда президентом был избран Джозеф Эстрада (Joseph Estrada). Генерал Фабиан Вер (Fabian Ver), который при Маркосе был главнокомандующим сил безопасности в тот момент, когда был убит Акино, покинул Филиппины вместе с Маркосом в 1986 году. Когда он умер в Бангкоке, правительство президента Эстрады похоронило его с воинскими почестями. 22 ноября 1998 года филиппинская газета «Тудэй» (Today) писала: «Вер, Маркос и другие члены его семьи погрузили страну в два десятилетия лжи, пыток и грабежа. На протяжении следующего десятилетия друзья и ближайшие родственники Маркоса один за другим на цыпочках вернулись в страну. Несмотря на все общественное негодование и отвращение к ним, они показали, что с деньгами все возможно». Филиппинцы страстно говорили и писали. Чего бы они могли достичь, если бы смогли заставить свою элиту разделять их чувства и действовать?

В середине 50-ых годов, когда я занимался адвокатской практикой в судах Брунея, это был тихий, мирный, богатый нефтью султанат. В августе 1960 года султан Брунея сэр Оман Али Сайфуддин (Sir Oman Ali Saifuddien) пригласил меня, в качестве премьер-министра, вместе с главой государства Юсуфом Исхаком, на празднование своего дня рождения. Он был спокойным человеком, с мягкой речью и дружеской, привлекательной улыбкой. У него было мало друзей, ибо почти все обращались к нему за деньгами. Я несколько раз встречался с ним в Лондоне, где я вел переговоры по поводу объединения с Малайзией в 1962-1963 годах. Он никогда не был в восторге от идеи вступления султаната в Малайзию в качестве штата. В этом случае большинство доходов от продажи нефти шло бы федеральному правительству, и он не был уверен, что то особое внимание, с которым относился к нему Тунку, оставалось бы таким же, если бы Бруней вступил в состав федерации. В этом случае он стал бы лишь одним из многих султанов Малайзии. Я объяснил ему причины, по которым Сингапур хотел вступить в состав федерации, но при этом ни на чем не настаивал и предоставил ему принять собственное решение. У него были свои юридические советники, и он, в конечном итоге, принял политическое решение не вступать в состав федерации. Ретроспективно, это было правильное решение. Великобритания продолжала сохранять свое присутствие в Брунее с 1963 года до февраля 1984 года, когда султанату была предоставлена независимость.

Во время одного из визитов в Сингапур, состоявшегося вскоре после нашего отделения от Малайзии, сэр Омар широко улыбнулся и сказал: «Теперь Сингапур – как Бруней. Так будет лучше для вас». В самом деле, у нас было много общего: мы были маленькими странами, окруженными большими соседями. Я не завидовал его богатству и никогда не занимал у него денег. Я давал ему советы, только когда он просил меня об этом. Султан доверял мне. В 1967 году, когда Малайзия прекратила функционирование общего Валютного комитета, его члены, – Малайзия, Бруней и Сингапур, – согласились, что между нашими новыми валютами будет существовать взаимозаменяемость и паритет. Когда в 1973 году соблюдение этого порядка прекратилось, старый султан решил сохранить эту договоренность по отношению к Сингапуру. Он был самым скромным султаном, совершенно отличавшимся от других султанов региона. Он привил Брунею понятие о финансовой дисциплине и приступил к накоплению огромных активов, которые управлялись его агентами в Лондоне. ( Прим. пер.: султан Брунея считается одним из богатейших людей мира, чье состояние оценивается примерно в 50 миллиардов долларов США).

Когда британское правительство стало оказывать на него давление, вынуждая его провести конституционные реформы с целью введения демократии, тогда, чтобы потянуть и выиграть время, он в 1967 году отрекся от престола в пользу своего старшего сына Хасанала Болкиа (Hassanal Bolkiah). Его сын был тогда еще совсем молодым человеком, проходившим подготовку в британской военной академии в Сандхерсте (Sandhurst). Султан провел много времени, размышляя над тем, как сохранить роль Великобритании в качестве гаранта безопасности Брунее. Он отказывался иметь дело с Индонезией и Малайзией. Он не доверял Индонезии из-за поддержки ею лидера Народной партии Брунея (Brunei People's Party) Азахари (Azahari), который возглавлял восстание в декабре 1962 года. Он опасался малазийцев, потому что малайзийские служащие, направленные на работу в Бруней в конце 50-ых – начале 60-ых годов, покровительственно относились к чиновникам Брунея, обращаясь с ними как с деревенскими родственниками. Я был достаточно осторожен, чтобы не послать ни одного сингапурского чиновника в Бруней даже на самое короткое время, а когда такое случалось, то их надлежащим образом инструктировали, чтобы они обращались с жителями Брунея вежливо и с достоинством.

Во время частной встречи в марте 1979 года я убеждал сэра Омара, бывшего султана (Сери Бегавана (Seri Begawan), как его стали называть после отречения), наладить частичные связи с АСЕАН перед обретением независимости в 1984 году. Я сказал ему, что президент Индонезии Сухарто и премьер-министр Малайзии Хусейн Онн были дружественно и благосклонно настроены по отношению к Брунею. Он согласился рассмотреть вопрос о получении Брунеем статуса наблюдателя в АСЕАН, но дальше этого дело не пошло. Я объяснил ему, что мир сильно изменился. Сэр Омар продолжал подсознательно верить в англичан, надеясь, что они всегда поддержат его. Он не хотел согласиться с тем, что положение Великобритании изменилось, и что у англичан не было ни военно-морских, ни военно-воздушных сил, с которыми они могли бы придти на помощь Брунею.

После того как премьер-министром Великобритании стала Маргарет Тэтчер, посещавшие Сингапур британские министры стали часто заводить со мною речь о Брунее. Они хотели убедить султана провести выборы, придать монархии современный вид, отказаться от протектората и предоставить Брунею независимость. Я старался изо всех сил убедить Сери Бегавана, сэра Омара и султана начать движение по этому пути, но безуспешно. Наконец, британское правительство решило, что, независимо от того, будет ли в Брунее избрано демократическое правительство или нет, султанат должен взять на себя ответственность за свое собственное будущее. Великобритания обещала продолжать оказывать Брунею поддержку, сохраняя в султанате батальон гурков, за который Бруней должен был платить. В 1979 году я также попытался убедить лорда Каррингтона, вскоре после того как он стал министром иностранных дел Великобритании, проявить твердость по отношению к тем британскими чиновниками, которые хотели продлить срок своего пребывания в Брунее. Тем самым они не позволяли официальным лицам Брунея, которые практически поголовно получили образование в Великобритании, накопить опыт, в котором они нуждались для управления своей собственной страной. После этого разговора в данной сфере произошли серьезные перемены. К 1984 году, когда Бруней получил независимость, местные жители уже занимали практически все высшие должности в султанате.

В 1980 году я обсудил с президентом Сухарто вопрос о возможном вступлении Брунея в АСЕАН после получения независимости. Сухарто сказал, что, в том случае, если Бруней захочет вступить в организацию, он будет только приветствовать это. Затем я попытался убедить султана пересмотреть взгляды его отца на то, что АСЕАН не являлась важной организацией. Ему следовало нанести визит президенту Сухарто и другим лидерам стран АСЕАН. В конце концов, в апреле 1981 года он так и поступил. Сухарто оказал ему в Джакарте теплый прием. Затем султан посетил Малайзию и Таиланд. Когда в 1984 году Бруней вступил в АСЕАН, то членство в этой организации не только обеспечило ему некоторые гарантии безопасности, но и облегчило султану общение с соседями.

С момента обретения независимости в Брунее царил мир и стабильность. Султан стал более уверенным в собственных силах. Принц Мохамед (Prince Mohamed) стал знающим министром иностранных дел, а высокопоставленные брунейские чиновники набрались опыта, выполняя свои обязанности и участвуя в международных конференциях. Сери Бегаван, который умер в 1986 году, был бы доволен такими результатами.

Дружба между отцом султана и мною получила продолжение в дружбе между нынешним султаном, его братьями и министрами, и премьер-министром Го Чок Тонгом и его коллегами. Между нашими странами существуют отношения доверия, а наши взаимные намерения являются предельно честными.

Глава 19. Вьетнам, Мьянма и Камбоджа: возвращение в современный мир.

29 октября 1977 года старый вьетнамский самолет «ДС-3 Дакота» (DC-3 Dakota), выполняя рейс по маршруту внутри страны, был угнан и приземлился в Сингапуре. Мы не могли предотвратить его приземления на авиабазе Селетар и разрешили Вьетнаму прислать новый экипаж, чтобы вместе со старым экипажем и пассажирами, находившимися на борту, забрать самолет обратно во Вьетнам. Мы заправили самолет топливом, провели необходимое обслуживание. Угонщики были преданы суду и приговорены к 14 годам тюремного заключения.

Вьетнам так и не рассчитался за топливо и обслуживание. Вместо этого на нас обрушился бесконечный поток требований вернуть угонщиков и предупреждений о возможных последствиях в случае, если мы откажемся это сделать. Мы заняли твердую позицию и не позволили запугать себя, иначе подобным проблемам не было бы конца. Отношения Сингапура с Вьетнамом, который объединился в 1975 году, начались с противостояния.

Вьетнамцы ловко эксплуатировали опасения стран АСЕАН и их желание поддерживать дружеские отношения с Вьетнамом. Тон их радиопередач и газетных публикаций был угрожающим. Их лидеры казались мне невыносимыми людьми, – они были полны чувства собственной значимости и сравнивали себя с «пруссаками Юго-Восточной Азии». Действительно, они пережили много страданий, вынеся на себе все ужасы, причиненные американской военной машиной, и, проявив огромную выносливость и замечательную изобретательность в использовании американских средств массовой информации в пропагандистских целях, победили американцев. Вьетнамцы были уверены, что смогут победить любую страну в мире, которая напала бы на них, даже Китай. К нам, маленьким государствам Юго-Восточной Азии, они не испытывали иных чувств, кроме презрения. Вьетнам заявил, что установит дипломатические отношения с каждой страной АСЕАН в отдельности, и отказался иметь дело с организацией в целом. Вьетнамские газеты критиковали Филиппины и в Таиланд за наличие там военных баз США и говорили о существовании сговора в отношениях между Китаем и Сингапуром.

К 1976 году все более углублявшиеся разногласия в отношениях с Китаем вынудили вьетнамцев послать дипломатические миссии в страны АСЕАН. Во время поездки по странам региона министр иностранных дел Фан Хиен (Phan Hien) говорил о мире. Первоначально он исключил посещение Сингапура из программы своей поездки, но затем изменил свои планы и прибыл к нам в июле 1976 года. Он сказал, что Вьетнам не вмешивался во внутренние дела других стран, но провел различие между народом и правительством Социалистической Республики Вьетнам. По его словам, народ Вьетнама поддерживал справедливое дело народов Юго-Восточной Азии, боровшихся за независимость (под этим он подразумевал коммунистические мятежи); а правительство Вьетнама хотело установить двусторонние отношения с этими странами. Я ответил, что эта дипломатическая казуистика не позволяла нам избавиться от впечатления, что такой двойной подход представлял собой вмешательство во внутренние дела других государств. Говоря о советской помощи Вьетнаму, я заметил, что великие державы знали, что непосредственно воевать друг с другом было опасно, так что они использовали третьи страны для расширения своего влияния. Разногласия же между странами АСЕАН разрешались внутри этой организации, так что ни Советский Союз, ни Соединенные Штаты не могли использовать их в своих целях.

Год спустя премьер-министр Фам Ван Донг (Pham Van Dong) также первоначально не включил Сингапур в план своего визита по странам региона, вероятно, чтобы припугнуть нас. Мы не испугались, – вьетнамцы пока что не могли причинить нам никакого вреда. Он прибыл 16 октября 1978 года и показался мне высокомерным и недоброжелательным человеком. Вьетнамцы были прекрасными режиссерами. Первым к нам приехал Фан Хиен, чтобы показать нам слащавое, улыбчивое лицо коммунистического Вьетнама. Теперь Фам Ван Донг, пожилой человек в возрасте 72 лет, приехал показать нам, что они были тверды, как сталь. Во время дискуссии, продолжавшейся 2.5 часа, мы расточали любезности и говорили иносказательно, а откровенный и прямой разговор между нами начался в машине по дороге из аэропорта.

Я начал с комплиментов по поводу желания Вьетнама работать вместе с нами для укрепления мира, стабильности и процветания. Тем не менее, прослушивание передач «Радио Ханоя» и чтение газеты «Нян зан» (Nhan Dan) порождало у меня некоторые сомнения: их тон был недружественным, даже угрожающим. Фам Ван Донг ответил, что Вьетнам – социалистическая страна, а он – коммунист, исповедующий марксизм-ленинизм. Он приехал в Сингапур, чтобы вести переговоры в качестве премьер-министра Социалистической Республики Вьетнам. Вьетнам внес свой вклад в дело революции и мира в Юго-Восточной Азии и во всем мире. По его словам, это не должно было беспокоить Сингапур. Вьетнам – страна с населением в 50 миллионов человек; это мужественные и образованные люди; страна богата природными ресурсами. И США, и Япония говорили вьетнамцам, что их страна станет экономически сильной, а потому и США, и Япония будут нуждаться в развитии торговых и экономических отношений с Вьетнамом.

После такого уверенного вступления, отвечая на мои вопросы, он заявил, что Пекин подстрекал 140-150 тысяч этнических китайцев, проживавших на севере Вьетнама, покинуть Вьетнам и вернуться в Китай. Он сказал, что вьетнамцы не понимали, почему Китай делал это. Причиной возникновения этих проблем было отношение Китая к Вьетнаму после победы Вьетнама над Америкой. Он сказал, что Китай продолжал свою экспансионистскую политику в отношении Вьетнама. Пекин использовал «красных кхмеров» для организации нападений на территорию Вьетнама и совершения ужасных преступлений. Кампания, развернутая китайским посольством в Ханое, привела к массовому отъезду из Вьетнама людей народности хоа, которые затем получали в Китае специальную подготовку с целью возвращения на вьетнамскую территорию. Китайцы зарубежья всегда чувствовали приверженность к своей родине, – это искреннее и достойное уважение чувство, но Пекин играл на этих чувствах.

Я спросил его, станет ли Пекин проводить подобную политику в отношении Сингапура, если откроет в городе свое посольство. Фам Ван Донг ответил, что он так не думает, ибо в планы Китая не входило возвращение на родину всех китайцев, живших за рубежом. Китай предпочитал оставить их там, где они жили и использовать в качестве инструмента своей политики. Многозначительно посмотрев на меня, он сказал, что проживающие за рубежом китайцы всегда будут поддерживать Китай, так же как проживающие за рубежом вьетнамцы всегда будут поддерживать Вьетнам.

После этого он перешел к экономическим взаимоотношениям, удивив меня заявлением, что Сингапур мог бы внести вклад в восстановление Вьетнама. Когда я мягко возразил, что мы должны получать что-то взамен за наши товары и услуги, он прямо сказал, что экономика Вьетнама была слаборазвитой, а возможности для торговли – ограниченными. В тот же вечер, когда мы прохаживались перед ужином, он снова сказал, что Вьетнаму было нечем торговать, но он нуждался в помощи. Поскольку Сингапур извлекал выгоду из войны во Вьетнаме, продавая американцам военные материалы и сырье, то нашим долгом было помочь Вьетнаму. Я был ошеломлен этим высокомерным и воинственным отношением.

Когда на следующий день мы ехали в машине по набережной, он увидел множество кораблей, стоявших в порту. Он снова подчеркнул, что мы извлекли огромную выгоду из войны во Вьетнаме и развивали Сингапур за их счет, так что нашим долгом было помочь им. Я не верил своим ушам и не мог понять, почему мы должны были помогать им, – только ли потому, что они обнищали в результате войны, которую мы не развязывали и в которой не участвовали? Я сказал, что основными военными материалами, которые мы поставляли американским войскам, были ГСМ (горюче-смазочные материалы), продававшиеся американскими и британскими нефтяными компаниями. Прибыль, получаемая Сингапуром от этой торговли, была ничтожна. Он посмотрел на меня скептически. Я сказал, что мы были готовы торговать, а не предоставлять безвозмездную помощь. Это ему не понравилось, и мы расстались вежливо, но холодно.

12 лет спустя, в 1990 году, на Всемирном экономическом форуме в Давосе, заместитель председателя правительства Вьетнама Во Ван Киет (Vo Van Kiet) попросил о встрече со мной. Он хотел оставить в стороне разногласия между нами и приступить к сотрудничеству. Я посетовал на то, что, начиная с декабря 1978 года, из-за вьетнамской оккупации Камбоджи, было упущено столько времени. Я подчеркнул, что до тех тор, пока этот конфликт не будет разрешен, какие-либо межправительственные связи были невозможны. Киет сказал, что Вьетнам – страна огромных возможностей, и что правительство выдало более 100 инвестиционных лицензий зарубежным компаниям. Я ответил, что, независимо от того, выдадут ли вьетнамцы 100 или 1000 лицензий, вьетнамская экономика не начнет бурно развиваться до тех пор, пока США не одобрят выделение Мировым банком льготных кредитов на восстановление Вьетнама, а крупные американские банки не сочтут, что риск, связанный с инвестициями во Вьетнаме, является приемлемым. Тем не менее, как только Вьетнам выведет свои войска из Камбоджи, мы снова начнем с того же самого места, где мы остановились в 1978 году.

В октябре 1991 года Вьетнам и все заинтересованные стороны подписали в Париже соглашение о всеобъемлющем политическом урегулировании в Камбодже. Через неделю Во Ван Киет, теперь уже в качестве премьер-министра, посетил Сингапур. Хотя я уже не был премьер-министром, мы встретились на обеде, который дал в его честь мой преемник, премьер-министр Го Чок Тонг. Когда обед подходил к концу, Во Ван Киет поднялся, подошел ко мне и, пожав мои руки в типичном партийном рукопожатии, спросил, смогу ли я помочь Вьетнаму. Я поинтересовался, чем я могу помочь. Он сказал, что хотел бы предложить мне стать их экономическим советником. Я потерял дар речи. Я был мишенью их язвительных нападок с момента начала вьетнамской оккупации Камбоджи. Придя в себя от изумления, я сказал, что мой опыт был ограничен рамками государства-города, и что у меня не было опыта управления такой большой страной как Вьетнам, с населением 60 миллионов человек. К тому же страна была разрушена войной, в ней сохранялась коммунистическая система, которую следовало трансформировать в рыночную. Он продолжал настаивать на своем и прислал мне два письма, в которых повторил свою просьбу.

После обмена письмами я согласился приехать во Вьетнам, но не в качестве советника, а только для участия в дискуссии и обмене взглядами о путях перехода Вьетнама к рыночной экономике. Когда я посетил Ханой в апреле 1992 года, отношения между нами полностью изменились. Заседания проводились в украшенном орнаментом зале, в центре которого стоял бюст Хо Ши Мина (Ho Chi Minh). Я провел целый день с Во Ван Киетом и командой его министров и официальных лиц. У них было пять основных вопросов, начиная с того, на производстве каких товаров следовало сосредоточиться Вьетнаму в ходе своей модернизации, с какими партнерами и на каких рынках работать. Я ответил им, что в самом вопросе отражался образ мышления, воспитанный долгими годами централизованного планирования, ибо они исходили из того, что какие-то определенные товары, рынки или торговые партнеры приведут к трансформации их экономки. Я предложил им изучить опыт Тайваня и Южной Кореи, которые сами преобразовали себя из аграрных государств в новые индустриальные страны. Я сказал, что хорошей стратегией было бы использование Южного Вьетнама, особенно Хо Ши Мина (бывший Сайгон) в качестве двигателя экономического роста для всей страны. Коммунистическая система существовала на севере на протяжении 40 лет, а на юге – только 16 лет. Люди на юге Вьетнама были знакомы с рыночной экономикой и могли легко вернуться к старой системе. Наилучшим катализатором развития были бы их эмигранты – вьетнамские беженцы, покинувшие страну после 1975 года, которые успешно занимались бизнесом в Америке, Западной Европе, Австралии и Азии. Я посоветовал пригласить их вернуться и запустить процесс экономического развития на юге Вьетнама, ибо они наверняка захотели бы помочь своим родственникам и друзьям.

Мне показалось, что мое предложение понравилось Киету. Он был выходцем с юга, но другие, более высокопоставленные лидеры, хотели, чтобы развитие экономики шло равномерно, – как на юге, так и на севере страны. Невысказанными оставались опасения по поводу того, что эмигранты принесли бы с собой подрывные идеи, а также могли бы оказаться связанными с иностранными спецслужбами, например, с ЦРУ. После десятилетий партизанской войны они подозревали каждого.

Киет прилетел в Хо Ши Мин из Ханоя для заключительной встречи со мной. Он попросил меня приезжать ежегодно, сказав, что я оказался настоящим другом, ибо давал искренние и честные советы, как ни больно было подчас их выслушивать. Я пообещал приехать через два года. В течение этого периода времени я пообещал прислать команду специалистов для изучения недостатков развития их инфраструктуры и подготовки рекомендаций по подготовке морских портов, аэропорта, дорог, мостов, средств связи и электростанций.

Наши сотрудники считали, что вьетнамцы хотели наладить контакты со мной, чтобы развивать более близкие отношения со странами АСЕАН и чувствовать себя в большей безопасности по отношению к Китаю. Сингапур был самым ярым оппонентом Вьетнама, так что если бы им удалось нормализовать отношения с нами, то зарубежные инвесторы относились бы к Вьетнаму с большим доверием. Мы решили оставить прошлое позади и помочь им приспособиться к рыночной экономике и стать более подходящими партнерами для стран АСЕАН.

В Ханое я попросил о встрече с Фам Ван Донгом. Хотя он уже ушел в отставку, мы встретились с ним в правительственном здании, – каменном особняке постройки 1920-ых годов, – который когда-то был резиденцией французских губернаторов. Он встретил меня у дверей на самом верхнем пролете лестницы. Он был очень слаб, стоять прямо ему давалось с большим трудом, а к креслу, стоявшему поодаль, он подошел неуверенной походкой. Кондиционеры были выключены, так как он не мог переносить холода. Он был очень дряхлым, но говорил твердо и с глубоким убеждением. Он напомнил о нашей встрече в Сингапуре и сказал, что прошлое осталось позади, Вьетнам открывал новую страницу в своей истории. Он поблагодарил меня за дружеское отношение и согласие приехать, чтобы помочь Вьетнаму. В его голосе звучали горе и ожесточенность. Я вспомнил того высокомерного и надменного лидера, который приезжал в Сингапур в 1978 году. Видя, каким твердым он оставался, потерпев поражение, я почувствовал благодарность к Дэн Сяопину, который наказал вьетнамцев (Прим. пер.: имеется в виду нападение Китая на Вьетнам в 1979 году). В качестве победоносных «пруссаков Юго-Восточной Азии» вьетнамцы были бы просто невыносимы.

Вьетнамские лидеры впечатляли. Киет был мягким на вид человеком, но его внешность была обманчива, ибо в прошлом он был бойцом коммунистического подполья. Они были серьезными противниками, решительными и сильными духом людьми. В своей докладной записке правительству я описал то ужасное состояние, в котором находился Вьетнам, несмотря на то, что прошло уже 6 лет после того, как они открыли экономику страны. В 1975 году город Хо Ши Мин мог поспорить с Бангкоком, теперь же (в 1992 году) он отставал более чем на 20 лет. Я чувствовал, что народ утратил веру в своих лидеров, а лидеры утратили веру в свою систему. Тем не менее, они были энергичными и образованными людьми, конфуцианцами до мозга костей. Я верил, что в течение 20-30 лет они смогут поправить дела. Каждая встреча начиналась и заканчивалась в точно назначенное время, – вьетнамские лидеры были серьезными людьми.

И Киет, и бывший Генеральный секретарь Коммунистической партии Вьетнама Нгуен Ван Линь (Nguen Van Lihn), которого я встретил в Хо Ши Мине, независимо друг от друга сказали мне, что им следовало переобучить свои кадры для работы в условиях рыночной экономки и освободиться от неверных марксистских идей. Один иностранный банкир в Хо Ши Мине сказал мне, что из-за серьезной «утечки умов» они испытывали недостаток подготовленных, обученных людей. Они рассматривали всех иностранцев как потенциальных врагов, о чьей деятельности вьетнамские служащие должны были доносить. Он верил, что вьетнамцы готовились к следующей войне.

Их подходы во многом все еще оставались коммунистическими. Например, после дискуссии, состоявшейся в первый день утром и после обеда, Киет вел себя уклончиво. Сразу после этих двух встреч меня отвезли на встречу с Генеральным секретарем Коммунистической партии Вьетнама До Мыой (Do Moui). В течение тех двадцати минут, которые прошли с тех пор как я расстался с премьер-министром, его проинформировали о содержании наших дискуссий. Видимо, после моей встречи с До Мыой Киет получил знак одобрения, ибо в тот же вечер, в своей речи за ужином, он упомянул о сделанном мною предложении, от ответа на которое он ранее уклонялся. Оно состояло в том, что Вьетнаму не следовало иметь слишком много международных аэропортов и морских портов, но необходимо было сконцентрироваться на строительстве одного большого международного аэропорта и большого международного морского порта, которые могли бы войти в мировую сеть аэропортов и портов.

Мы обсудили проблему убыточных государственных предприятий. Они хотели приватизировать их или продать рабочим и другим лицам. Я объяснил им, что такой метод приватизации не дал бы им того, в чем они нуждались больше всего

– эффективного управления. Государство владело 100% акций «Сингапур эйрлайнз», но она являлась эффективной и прибыльной компанией, потому что ей приходилось конкурировать с международными авиакомпаниями. Мы не субсидировали компанию, – если бы она не являлась прибыльной, нам пришлось бы ее закрыть. Я порекомендовал им, чтобы они приватизировали свои государственные предприятия путем привлечения иностранных компаний, чтобы заполучить знания в области управления и иностранный капитал для внедрения новых технологий. Изменения в системе управления было жизненно необходимы, вьетнамцы должны были работать рука об руку с иностранцами, чтобы учиться в процессе работы. Приватизация предприятий внутри страны, путем продажи их акций собственным гражданам, ничего бы этого не дала.

Мы направили команду специалистов, подготовившую отчет о развитии инфраструктуры, который был принят правительством Вьетнама. Мы создали Фонд помощи Индокитаю (Indochina Assistance Fund) в размере 10 миллионов долларов для технической подготовки их должностных лиц.

До Мыой посетил Сингапур в октябре 1993 года. Он был поражен высоким качеством зданий и инфраструктуры. Когда он посетил универмаг НКПС «Фэйрпрайс», то был впечатлен, как и премьер-министр СССР Николай Рыжков в 1990 году, разнообразием и изобилием потребительских товаров, доступных нашим рабочим. Когда месяц спустя я нанес ответный визит, то узнал от вьетнамских официальных лиц, что их ведомствам были даны указания учиться у Сингапура и везде, где только было возможно, отдавать предпочтение проектам, предложенным сингапурскими инвесторами. Тем не менее, несмотря на то, что было подписано немало соглашений, наши инвесторы вскоре убедились в том, что они не выполнялись. Нижестоящие официальные лица использовали эти соглашения для того, чтобы заполучить еще лучшие предложения от других бизнесменов.

До Мыой был самым влиятельным человеком во Вьетнаме. Крепкого сложения, с большим лицом, широким носом, темной кожей и прямыми волосами, зачесанными на пробор, он выглядел опрятно и аккуратно. В отличие от Киета, который носил пиджачные пары, он носил вьетнамскую версию костюма в стиле Мао. Он не был столь реформистки настроен как Киет, но не был и столь консервативен как президент, генерал Ле Дук Ан (Le Duc Ahn). Он был арбитром, человеком, поддерживавшим равновесие между двумя крыльями партии.