Текст книги "Сингапурская история: из «третьего мира» – в «первый» (1965 – 2000)"

Автор книги: Куан Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 63 страниц)

Глава 17. Индонезия: от вражды – к дружбе.

Когда в 1957 году в Индонезии вспыхнули восстания сепаратистов, западные торговцы оружием прибыли в Сингапур, чтобы продавать оружие повстанцам на Суматре и Сулавеси. В 1958 году, в качестве лидера оппозиции, я встретился с Генеральным консулом Индонезии, генерал-лейтенантом Джатикусомо (Jatikusomo). Я заверил его, что, в случае нашего прихода к власти, эти торговцы оружием будут выдворены из Сингапура. Когда ПНД победила на всеобщих выборах 1959 года, я сдержал свое слово, и Джатикусомо

– щеголеватый, умный, учтивый и деятельный аристократ с острова Ява (Java) – предложил мне, чтобы я укрепил отношения между Сингапуром и Индонезией, посетив Джакарту с официальным визитом. Я согласился.

В августе 1960 года наша делегация прибыла во дворец Мердека (Merdeka), бывшую резиденцию голландского генерал-губернатора, для встречи с президентом Сукарно (Sukarno). Он был одет в шикарный бежевый мундир, а в руке у него был жезл полевого маршала или трость. Это было жаркое, влажное, душное утро в Джакарте, но во дворце не разрешалось включать ни вентиляторы, ни кондиционеры, – Сукарно их не любил. Я видел, как пот проступает через рубашку на китель его мундира. Как и остальные члены моей делегации, я был в пиджачной паре и также обильно потел.

Сукарно был харизматическим лидером, выдающимся оратором и организатором масс. Однажды в феврале 1959 года, по дороге из Сингапура во Фрейзерз хилл (Fraser's Hill), которая занимает около семи часов, я слушал по радио трансляцию его речи на митинге, проходившем на Центральной Яве, в котором участвовало несколько сот тысяч индонезийцев. Я настроился на волну в 8:30 утра, но вскоре потерял ее, потому что радио в движущемся автомобиле принимало плохо. Три часа спустя, когда я уже был в Малакке (Malacca), он все еще говорил в полную силу. Его красивый голос был настолько выразителен, что толпа кричала и ревела, внимая ему. С тех пор я с нетерпением ждал встречи с этим великим человеком.

Сукарно проговорил большую часть нашей встречи, продолжавшейся 20 минут. Он говорил на общепринятом в Индонезии языке бахаса (Bahasa), который похож на малайский язык. Сукарно спросил: «Сколько в Сингапуре жителей?» «Полтора миллиона»,– ответил я. Население Индонезии составляло 100 миллионов человек. «Сколько в Сингапуре автомобилей?» «Приблизительно 10,000»-, ответил я. Только в Джакарте было 50,000 автомобилей. Меня это слегка озадачило, но я с готовностью признал, что по размерам Индонезия занимала первое место в Юго-Восточной Азии. Затем он начал распространяться о своей политической системе «управляемой демократии» (guided democracy): «Индонезийский народ хочет революционизировать все сферы жизни, включая экономику и культуру – западная демократия для этого не очень подходит». Он говорил об этом во многих своих речах до того, так что я был разочарован не слишком содержательной беседой.

Голландцы не оставили Индонезии достаточного количества подготовленных администраторов и специалистов; в стране было не так уж много учреждений, которые могли бы двигать страну вперед, а три с половиной года японской оккупации разрушили даже ту администрацию, какая существовала. Последовавшая за этим борьба между индонезийскими националистами и голландцами, которая периодически вспыхивала между 1945 и 1949 годом, когда голландцы наконец-то признали независимость Индонезии, нанесла еще больший ущерб экономике и инфраструктуре страны. Национализация иностранных предприятий и националистическая экономическая политика, проводившаяся Сукарно, препятствовали расширению внешней торговли и притоку инвестиций и привели к еще большему обнищанию этой огромной, разбросанной на значительном пространстве республики.

В Джакарте мы остановились в гостинице «Де Инд» (Hotel Des Indes), который по статусу соответствовал «Рафлс отелю» (Raffles Hotel) в Сингапуре. Когда шел дождь, крыша отеля начинала течь, и персонал отеля привычно расставлял емкости и ведра, чтобы собирать капавшую воду. Когда я по недоразумению потянул дверь в своей спальне, не поняв, что она была закрыта на замок, защелка замка отломила кусок штукатурки. Когда я вернулся после обеда к себе в номер, там уже был произведен «ремонт»: поверх штукатурки была наклеен и отретуширован лист бумаги.

Когда я попросил парламентского секретаря министерства культуры Сингапура Ли Кун Чоя (Lee Khoon Choy), купить несколько индонезийско-английских и английско-индонезийских словарей, то оказалось, что они стоили меньше двух долларов за книгу. Члены нашей делегации скупили почти все словари в магазинах для своих друзей, изучавших малайский язык. Индийская валюта, рупия, в результате инфляции была в плачевном состоянии.

Из Джакарты наша автоколонна в сопровождении эскорта мотоциклистов отправилась в Богор (Bogor), бывший летний курорт голландского генерал-губернатора, а затем в Бандунг (Bandung). Оттуда мы вылетели в Джокьярту (Jogjjakarta), древнюю столицу Индонезии, расположенную в Центральной Яве, на личном президентском двухмоторном самолете, подаренном правительством Советского Союза. Самолет был больше, чем коммерческий «ДС-3», на котором прилетел я. Часы над проходом в салоне самолета остановились, поколебав мое доверие к советской технологии и индонезийскому обслуживанию. Если это могло случиться с часами в президентском самолете, чего же было ждать от двигателей?

Перед отъездом мы подписали с премьер-министром Джуандой (Djuanda) совместное заявление по торговым и культурным вопросам. С момента встречи в аэропорту Джакарты нам удалось несколько раз побеседовать с ним. Он был превосходным человеком: высокообразованным, способным, трезвомыслящим и отзывчивым к проблемам своей страны. Мы разговаривали часами, иногда – на бахаса. Во время одного разговора за ужином я сказал, что Бог наделил Индонезию очень плодородной почвой, прекрасным климатом и богатыми природными ресурсами. Он грустно посмотрел на меня и ответил: «Бог за нас, но мы сами против себя». Я чувствовал, что с таким искренним и честным человеком можно было иметь дело. Я уезжал, чувствуя, что мы подружились. Я разговаривал с Джуандой на малайском, и он воспринимал меня скорее как индонезийского «перанакана» (peranakan – китаец, родившийся в Индонезии), а не как «тотока» (totok – китаец, недавно иммигрировавший в страну, не ассимилировавшийся и говоривший на китайском).

По мере ухудшения экономической ситуации в стране Сукарно стал уделять больше внимания международным делам. В деле развития дипломатических отношений с афро-азиатским миром он опирался на министра иностранных дел доктора Субандрио (Dr. Subandrio) – умного, хотя и несколько авантюристически настроенного человека. В течение всего 1963 года он часто встречался со мной – всякий раз, когда пролетал через Сингапур транзитом.

Когда наше объединение с Малайзией стало неизбежным, его тон стал достаточно высокомерным. Однажды утром, сидя рядом со мной на диване, в моем кабинете в здании муниципалитета, он хлопнул меня по колену, указал рукой в окно и сказал: «Посмотрите на все эти высокие здания в Сингапуре. Все они построены на индонезийские деньги, украденные у индонезийцев путем контрабанды. Не волнуйтесь, в один прекрасный день Индонезия придет сюда, позаботится об этой стране и приведет все в порядок». Под «контрабандой» Субандрио подразумевал экспорт, осуществлявшийся через Сингапур их собственными торговцами, которые уклонялись в Индонезии от уплаты налогов и соблюдения правил валютного регулирования. Я понимал его чувства, лично убедившись в том, сколь ужасными были условия жизни в Джакарте, где люди мылись, стирали одежду, промывали рис и отправляли естественные надобности в каналах (kali), не стесняясь окружающих. Поэтому я не считал его разговоры о стремлении занять Сингапур праздной болтовней.

Когда в 1965 году мы обрели независимость, Индонезия находилась в состоянии «конфронтации» с Сингапуром и Малайзией. Президент Сукарно и доктор Субандрио пытались сыграть на сложностях в отношениях между Сингапуром и Малайзией, предлагая Сингапуру немедленное дипломатическое признание на условиях, которые могли оскорбить и возмутить Малайзию. Поворотный момент в развитии событий наступил через несколько недель, 30 сентября, когда произошли события, получившие название «гестапу» (gestapu – сокращенное индонезийское название «Движения 30 сентября»). Тогда генерал Сухарто, командовавший силами безопасности, подавил предпринятую коммунистами попытку государственного переворота. Опираясь на поддержку войск, находившихся под командованием лояльных к нему командиров в армии, полиции, военно-морских и военно-воздушных силах, Сухарто потребовал от вооруженных отрядов повстанцев, захвативших президентский дворец, радиостанции и центры связи, сдаться без боя. Напуганные демонстрацией силы, мятежники рассеялись, и переворот закончился.

В тот момент мы не поняли, насколько важным был этот неудавшийся переворот, потому что мы были слишком озабочены зверским убийством нескольких высокопоставленных индонезийских генералов и последовавшим за этим убийством тысяч людей, по некоторым оценкам, – полумиллиона человек, некоторые из которых были этническими китайцами. Этих людей обвинили в поддержке коммунистов. Сухарто разыгрывал свою комбинацию медленно и тонко, как в индонезийском театре марионеток (wayang kulit), где на экране движутся тени и силуэты. Эта игра теней была режиссирована так тщательно, а шаги по лишению Сукарно власти были настолько постепенными, что в течение некоторого времени мы даже не осознавали, что власть практически уже перешла от Сукарно к Сухарто. На протяжении более чем полугода Сухарто не свергал президента, но действовал от его имени, соблюдая приличия и потихоньку собирая рычаги власти в своих руках, удаляя сторонников Сукарно, ослабляя его позиции. Никаких перемен во внешней политике при новом министре иностранных дел Адаме Малике (Adam Malik) не произошло. В марте 1966 года Сукарно подписал президентский декрет, который давал генералу Сухарто полномочия предпринимать все необходимые шаги для обеспечения безопасности и сохранения стабильности. Я все еще не был уверен, что Сукарно был уже не у дел, таким сильным было его харизматическое влияние на людей. Лишь год спустя, в феврале 1967 года, Национальная ассамблея (National assembly) формально избрала Сухарто действующим президентом.

К июню 1966 года позиции Сухарто достаточно укрепились, чтобы одновременно прекратить «конфронтацию» с Сингапуром и Малайзией. Нормализация двусторонних связей заняла некоторое время. В июне и июле 1966 года Индонезия направила в Сингапур экономические делегации, но это были скорее публичные жесты, чем реальные шаги по развитию сотрудничества. В августе мы сделали ответный шаг, направив в Индонезию торговую делегацию. Некоторое движение вперед в психологическом плане наметилось, когда Сингапур предложил предоставить индонезийским торговцам коммерческий кредит в размере 150 миллионов долларов и позволил «Бэнк Негара Индонижиа» (Bank Negara Indonesia), принадлежавшему правительству Индонезии, снова открыть филиал в Сингапуре. (Эта сделка получила название «рукопожатие стоимостью в 150 миллионов долларов»). Мы также согласились возобновить двустороннюю торговлю на равноправных условиях. Индонезия снова открыла все свои порты для наших судов и обещала, что, после внесения поправок в законодательство, нашим банкам будет разрешено открывать филиалы в Индонезии, но так и не позволила открыть ни одного филиала до начала 90-ых годов. (Те банки, которым все – таки удалось открыть филиалы в стране, постигла неудача. Через 6 лет, в 1997 году, они увязли в охватившем Индонезию финансовом кризисе, возврат выданных ими кредитов оказался под вопросом).

В основе препятствий для восстановления отношений лежали различные взгляды на проблемы политики, обеспечения безопасности, развития экономики, разногласия по вопросу о морских границах, правилах судоходства в проливах и о регулировании двусторонней торговли. То, что они называли «контрабандой», в Сингапуре было совершенно законно, – Сингапур был свободным портом. Мы не вполне понимали, как работало их правительство, и нам потребовалось немало времени, чтобы научиться лавировать в его лабиринтах.

На протяжении нескольких лет отношения между нами оставались прохладными, а прогресс в их развитии – медленным. Со стороны Индонезии просматривалась тенденция вести дела с Сингапуром с позиций «старшего брата». В марте 1968 года Адам Малик, выступая перед членами Индонезийского землячества в Сингапуре, сказал, будто он заверил меня, что Индонезия была готова защитить Сингапур против коммунистов после того, как англичане выведут свои войска в 1971 году: «Мы защитим их (200 миллионов человек, населяющих страны АСЕАН), даже если угроза будет исходить от Чингисхана». Язык совместного коммюнике, принятого в конце его визита, был более дипломатичным: «Усиливать существующие связи на основе равноправия, взаимного уважения и невмешательства во внутренние дела друг друга».

Несколько месяцев спустя, в середине октября 1968 года, после того как мы повесили двух индонезийских коммандос, приговоренных к смерти за убийство трех человек в результате взрыва ими бомбы в 1964 году в отделении «Гонконг энд Шанхай бэнк» на Очард Роуд, отношения между нами катастрофически ухудшились. (Об этом говорилось в Главе 2). Реакция Индонезии была сильнее, чем мы ожидали. Толпа из 400 студентов, одетых в мундиры, разгромила наше посольство в Джакарте и резиденцию посла. Индонезийская охрана посольств отсутствовала. Министр иностранных дел Адам Малик призвал к спокойствию, говоря, что у него не было никакого желания принимать ответные меры против Сингапура!

Раздавались призывы к полному бойкоту торговли и судоходства и к пересмотру двухсторонних отношений, на 5 минут были отключены все линии связи с Сингапуром. Толпы студентов также разгромили два оставшихся здания, принадлежавших сингапурской миссии. Страсти вылились в беспорядки, которые произошли в Сурабае (Surabaya) на Центральной Яве и Джамби (Djambi) на Суматре, в ходе которых пострадали граждане Индонезии китайского происхождения.

Тем не менее, к концу октября, когда страсти поостыли, Адам Малик заявил, что прекращение торговли с Сингапуром только повредило бы Индонезии. Он упомянул о бедственном состоянии портового оборудования в их собственных гаванях и подчеркнул: «Нам не следует забывать о наших ограниченных возможностях». Он также выразил надежду на то, что эти ссоры не нарушат гармонию в отношениях между странами АСЕАН, иначе международное положение Индонезии ухудшилось бы. Затем последовала частичная отмена запрета на судоходство, а к началу ноября все санкции были отменены. В конце ноября делегация парламента Индонезии в составе трех человек посетила Сингапур, чтобы «зарыть топор войны».

Лед в отношениях таял очень медленно. В июле 1970 года мы назначили Ли Кун Чоя послом в Джакарте. «К. Ч.» – как называли его друзья – был хорошим лингвистом, свободно владевшим бахаса и интересовавшимся индонезийской культурой и искусством. Он настойчиво и плодотворно трудился, завязывая близкие отношения с высшими индонезийскими генералами, которые были близки к Сухарто. Они хотели лучше понять нас, и нашли в нем дружески настроенного переводчика с хорошими связями. Постепенно он наладил контакты и взаимопонимание с ними и заслужил их доверие.

В сентябре того же года, на встрече неприсоединившихся стран в Лусаке, я впервые встретился с Сухарто, на общем заседании. После этого я прибыл в его резиденцию, и мы провели полчаса, обмениваясь шутками и обсуждая нашу позицию по отношению к Вьетнаму и Камбодже. Он спросил о моих взглядах на участие США в войне во Вьетнаме и внимательно выслушал меня. Я подчеркнул, что вывод американских войск имел бы серьезные последствия для стабильности в регионе. Победа коммунистов во Вьетнаме и Камбодже, вероятно, изменила бы позицию Таиланда, который традиционно проводил политику приспособления к новым веяниям и влияниям. Сухарто согласился со мной. Мы обнаружили, что у нас были общие взгляды по некоторым вопросам, касавшимся ситуации в регионе и опасностей, угрожавших ему. Для начала это было неплохо.

Большой шаг вперед в развитии наших отношений был сделан, когда в апреле 1981 года Сингапур посетил генерал-майор Суджоно Хоемардани (Sudjono Hoemardani). Он верил в сверхъестественные силы и был одним из доверенных лиц Сухарто в духовных и мистических вопросах. Как сообщал «К. Ч.», перед принятием серьезных решений Сухарто отправлялся вместе с Хоемардани в специальную пещеру для занятий медитацией. В течение часа мы не обсуждали с ним никаких серьезных проблем, разговаривая на бахаса, но его секретарь сообщил «К.Ч.», что генерал был весьма удовлетворен результатами встречи. Хоемардани ожидал, что я окажусь «твердым и высокомерным снобом», а на самом деле нашел во мне «дружески настроенного, доброго и откровенного человека».

Еще через год, в марте 1972 года, «К.Ч.» организовал конфиденциальный визит генерал-лейтенанта Сомитро (Soemitro), командующего национальными силами безопасности (National Security Command). Даже посол Индонезии в Сингапуре ничего не знал об этом визите. Он не хотел, чтобы министерство иностранных дел знало о секретной миссии, выполнявшейся по указанию президента. Сомитро, говоривший по-английски, отличался предельной откровенностью. Сухарто хотел развеять сомнения относительно позиции Сингапура по некоторым вопросам и настаивал, чтобы я лично прояснил ситуацию. Он сказал, что Индонезия считала, что государства, расположенные на берегах Малаккского пролива, должны контролировать его. Я сказал, что этот пролив был свободным для судоходства на протяжении столетий, и что это являлось основой для выживания Сингапура. Мы поддержали бы Индонезию и Малайзию в проведении мер, рекомендованных международными организациями для обеспечения безопасности мореплавания, но мы не хотели бы участвовать в каких-либо действиях по установлению контроля над проливом или сбору дани за проход судов через пролив. Это могло бы привести к конфликту с русскими, японцами и другими великими державами. Сомитро ответил, что Индонезия примет меры по установлению своего суверенитета над проливом, а если бы русские попытались занять твердую позицию, то Индонезия без колебаний вступила бы в конфронтацию с ними. Наверное, я посмотрел на него с недоверием, поскольку он серьезно добавил, что, если бы русские попытались оккупировать Индонезию, то их бы постигла неудача.

Через месяц Сухарто прислал в Сингапур для встречи со мной генерала Ранггабина (Ranggabean), наиболее высокопоставленного из своих министров, курировавшего вопросы обороны и безопасности. Он был прямолинейным, разговаривавшим «открытым текстом» батаком, уроженцем Суматры (Прим. пер.: батаки – народность в Индонезии, проживающая преимущественно на острове Суматра). Его стиль отличался от спокойных манер Сухарто, который был выходцем с Центральной Явы.

Ранггабин сказал, что Индонезия попусту потратила много драгоценного времени, которое должно было использоваться для экономического развития. Он хотел, чтобы Сингапур, как экономически более развитое государство, оказал Индонезии помощь. Я заверил его, что Сингапур был весьма заинтересован в экономическом развитии Индонезии.

Они пригласили Кен Сви посетить Индонезию в октябре 1972 года, зная, что он был моим ближайшим коллегой. После моих встреч с тремя высокопоставленными генералами он обнаружил, что индонезийцы стали менее подозрительными. Кроме того, регулярные контакты между разведками наших стран, – между руководителем нашей разведки С. Р. Натаном и его индонезийским коллегой, генерал-лейтенантом Сутупом Джувоно (Sutupo Juwono),

– убедили их, что мы разделяли их взгляды по основным вопросам. Теперь был открыт путь для моего визита в Индонезию, намеченного на май 1973 года. Он был тщательно подготовлен. «К. Ч.», цитируя индонезийских генералов, сообщил о наличии «серьезного национального препятствия для развития искренних дружественных отношений». Если мы хотели установления настоящей дружбы с президентом Сухарто, то эпизод с казнью двух коммандос следовало окончательно закрыть. Мы должны были сделать дипломатический жест, который отвечал бы «яванской вере в душу и чистую совесть». Представители Индонезии предложили, чтобы во время официального возложения венков на кладбище Героев Калибата (Kalibata Heroes Cemetery), воздав почести генералам, убитым во время переворота 1965 года, я также посетил могилы двух коммандос и рассыпал на них лепестки цветов. «К.Ч.» считал, что это явилось бы ключевым моментом в улучшении отношений, потому что индонезийские генералы придавали большое значение этому жесту. Я согласился.

Когда я прибыл в Индонезию утром 25 мая, меня встречал выстроенный для осмотра почетный караул в составе представителей всех родов войск и полиции. Прогремело 19 залпов орудийного салюта. Это был сигнал, что в отношениях двух стран должна была быть перевернута новая страница. Редакционная статья в одной из газет комментировала мой приезд следующим образом: «Оказалось, что для часового перелета из Сингапура в Джакарту требуется значительное время. Ему предшествовали многочисленные визиты в Великобританию, США, страны Европы, Японию и на Тайвань. Лишь объездив с официальными визитами весь мир, Ли Куан Ю приехал с официальным визитом в Индонезию». Редактор был прав, – я должен был вначале продемонстрировать, что Сингапур мог выжить без Индонезии и Малайзии. Мы не были иждивенцами, паразитировавшими на теле наших соседей. Мы налаживали связи с промышленно развитыми странами, старались стать полезными им, производя товары на основе использования их технологий и экспортируя эти изделия во все страны мира. Мы изменили формулу нашего выживания.

Решающее значение имела встреча Сухарто один на один, как они говорили

– «в четыре глаза» (empat mata). Без переводчиков и стенографистов мы могли говорить открыто. Моего знания малайского было достаточно. Хотя я не говорил на бахаса изысканно, я понимал его и мог выразить свои мысли так, что Сухарто понимал меня. Мы проговорили больше часа.

Сухарто ясно заявил о своем намерении сдвинуть Индонезию с мертвой точки после 20 лет топтания на месте. Он сказал, что высоко ценит возможности Сингапура по оказанию помощи в осуществлении «геркулесовой» задачи восстановления Индонезии и по достоинству оценивает руководителей Сингапура. У меня сложилось впечатление, что, вероятнее всего, он станет относиться к нам справедливо, даже сердечно, основываясь на реалистичной оценке сильных сторон и слабых мест двух стран.

Со своей стороны, я вежливо, тактично, но ясно дал понять, что Сингапур хотел быть самостоятельной частью Юго-Восточной Азии, основываясь на собственном праве, а не на чьей-то милости. Мы также не могли пойти на уступки по таким фундаментальным вопросам как свобода мореплавания в Малаккском проливе. Я сказал, что экономическое сотрудничество должно было строиться на основе тесного и взаимовыгодного обмена, а не в форме взаимоотношений, которые лидеры Индонезии поддерживали со своими гражданами китайского происхождения. (Эти «компрадоры» потворствовали прихотям своих патронов для получения привилегий и лицензий, которые позволяли им разбогатеть). Я сказал, что в основе взаимоотношений лежал вопрос о том, доверяем ли мы долгосрочным намерениям друг друга.

Он дал ясно понять, что Индонезия не имела территориальных претензий к Сингапуру и Малайзии и требовала только возврата территорий, входивших в состав Голландской Ост-Индии. Он хотел сосредоточиться на развитии Индонезии, а не на зарубежных делах. Наиболее важным для меня было то, что он не верил коммунистам, особенно китайским коммунистам, которые в прошлом причинили Индонезии серьезные неприятности. Я сказал, что китайские коммунисты хотели уничтожить нас, используя своих помощников, – Коммунистическую партию Малайи. Я был решительно настроен не позволить им преуспеть в этом. Я не хотел распространения влияния Китая в Юго-Восточной Азии. Для Сухарто это было главным пунктом, и он поверил моим честным намерениям в этом вопросе.

Сухарто показался мне осторожным, вдумчивым человеком, представлявшим собой полную противоположность Сукарно. Он не был экстравертом, не стремился произвести на людей впечатление своим ораторским искусством, орденами и медалями, хотя их у него было много. Он вел себя по-дружески и скромно, но было ясно, что он был твердым человеком, который не станет мириться ни с какой оппозицией тому, что он намеревался делать. Мне он понравился, я чувствовал, что мы с ним поладим.

Через год, в августе 1974 года, Сухарто нанес ответный визит в Сингапур. Чтобы отблагодарить его за прием, оказанный мне в Джакарте, я распорядился выстроить в аэропорту почетный караул в составе 400 военнослужащих всех родов войск и полиции. Прозвучал орудийный салют из 21 залпа. Главным моментом его визита стал обмен документами о ратификации договора о территориальных морских границах между Сингапуром и Индонезией. И вновь ключевую роль сыграла встреча с Сухарто «в четыре глаза». Он излагал свои мысли на бахаса, без черновиков. Он говорил настолько сосредоточенно, что два коротких перерыва, во время которых подали чай и печенье, привели его в некоторое раздражение. Сначала он изложил свою «концепцию архипелага» (Archipelago concept). Он сказал, что Индонезия, как и некоторые другие островные государства, настаивала на своей территориальной юрисдикции над всеми водами, находившимися между ее островами. Сухарто считал, что странам АСЕАН следовало продемонстрировать солидарность и единство в поддержке этой позиции. (Ассоциация стран Юго-Восточной Азии (The Association of Southeast Asian Nations) была сформирована в августе 1967 года в Бангкоке, и включала Индонезию, Малайзию, Филиппины, Сингапур и Таиланд). Затем он дал мне свою оценку трудностей, переживаемых Индонезией и перспектив ее развития.

Я ответил, что главным для Сингапура в «концепции архипелага» было право свободного прохода через проливы. Сингапур был частью Юго-Восточной Азии. Нас исключили из состава Малайзии, и мы должны были найти новые источники средств существования, а это требовало свободы мореплавания, что обеспечивало связи Сингапура с Америкой, Японией и Западной Европой. Любое препятствие свободе мореплавания было бы для нас смерти подобно. Поэтому мы могли поддержать «концепцию архипелага» только при условии официального заявления со стороны Индонезии о признании традиционной свободы мореплавания. В свою очередь, мы не предъявляли никаких претензий в отношении разведки и добычи нефти или других минеральных ресурсов с морского дна.

Он спросил меня о моих взглядах на войну во Вьетнаме. Я сказал, что со времени нашей прошлогодней встречи общая ситуация ухудшилась. Президент Никсон ушел в отставку, и, на чем бы ни настаивал президент Форд, Конгресс США был настроен урезать помощь Вьетнаму и Камбодже наполовину. Я сомневался, что эти два режима продержатся. Моя суровая оценка ситуации, казалось, огорчила его.

Я боялся, что после того, как Вьетнам и Камбоджа попадут под власть коммунистов, нестабильная ситуация в Таиланде могла стать причиной возникновения серьезных проблем для Малайзии и Сингапура. Хотя китайцы и составляли более 75% населения Сингапура, но мы являлись частью Юго-Восточной Азии, и я бы не позволил, чтобы Китай или Россия использовали нас. Это его явно обнадежило.

На следующий день, выступая перед более чем 1,000 граждан Индонезии в своем посольстве, он, в присутствии представителей прессы, заявил, что, поскольку опыт Индонезии в развитии экономики был ограничен, то его правительство попытается привлечь техническую помощь и инвестиции отовсюду, в том числе и из Сингапура. Публично признав Сингапур равноправным независимым государством, которое вносило вклад в развитие Индонезии, он дал ясно понять, что в отношениях между Индонезией и Сингапуром произошли большие изменения.

В сентябре 1975 года, после падения Пномпеня (Phnom Penh) и Сайгона (Saigon), я встретился с Сухарто на Бали (Bali). Коммунисты были на подъеме, и казалось, что волна этого прилива зальет остальную часть Юго-Восточной Азии. В мае 1974 года Разак посетил Пекин и установил дипломатические отношения с Китаем. Малайзия признала правительство «красных кхмеров» (Khmer Rouge) в Пномпене сразу после того, как они захватили город. Сухарто сказал, что он говорил Разаку о том печальном опыте, который Индонезия вынесла из отношений с Пекином, напомнив о поддержке Китаем переворота, предпринятого Коммунистической партией Индонезии в сентябре 1965 года. Он повторил то же самое премьер-министру Таиланда Кукриту Прамою (Kukrit Pramoj) в Джакарте. После этого, в июне 1975 года, через два месяца после падения Сайгона, Кукрит посетил Пекин и установил дипломатические отношения с Китаем. Сухарто видел, что ситуация в Малайзии и Таиланде ухудшалась. Он полагал, что, если бы страны АСЕАН продолжали проводить такую разрозненную политику, стараясь наперегонки и порознь признать новые коммунистические правительства Вьетнама и «красных кхмеров», то стремление противостоять коммунистам было бы утеряно. Он отметил, что Индонезия и Сингапур имели схожие взгляды и темперамент. Мы не горячились, «ухаживая» за правительствами Индокитая, и не произносили ярких речей, восхваляя коммунистический режим, как это сделал незадолго до того в Пекине президент Филиппин Маркос.

Несмотря на то, что проблемы безопасности стран АСЕАН были для нас главными, мы согласились, что АСЕАН должна была делать упор на развитие сотрудничества в экономической и политической областях, а не в обеспечении безопасности. Мы согласились продолжать сотрудничество, особенно в сфере разведки, не выставляя его напоказ. Индонезия и Сингапур должны были консолидировать свои возможности и дождаться более благоприятного момента для развития экономического сотрудничества в рамках АСЕАН. Он ничего не упомянул о Восточном Тиморе (East Timor), который Индонезия оккупировала через две недели. Это была хорошая встреча. Когда мы сталкивались с неожиданными ситуациями в регионе, наша реакция была сходной.

Но 3 месяца спустя, когда Сингапур воздержался во время голосования в ООН по резолюции, осуждавшей оккупацию Индонезией Восточного Тимора, в наших отношениях снова наступило похолодание. Другие страны АСЕАН голосовали на стороне Индонезии. Военные руководители Индонезии бойкотировали наш прием в Джакарте по случаю Дня вооруженных сил Сингапура и Национального праздника Сингапура. Наш советник в Джакарте сообщил, что несколько генералов сказали ему, что Сухарто рассердился по поводу голосования больше, чем по поводу казни двух коммандос.