Текст книги "Девственница"

Автор книги: Ксения Васильева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Но ответила другое.

Когда-то я обманула Марину, по глупости, детскости – сказала, что вышла не за того, за кого действительно вышла... Могла полу-чится неловкость...

Наташа старалась говорить небрежно и светски, как о не стоя – щей внимания ерунде.

Он промолчал, как бы удовлетворившись ответом.

В комнате Марина плакала, размазывая тушь по щекам.

Представляешь, эта сволочь украла у меня паспорт ко всему про-чему!

Наташа бросилась к ящичку, где хранила документы, – паспорт был на месте. Хоть это!

Проскурников успокоил Марину.

Паспорт вам быстро сделают. Мы посодействуем.

Наташа вдруг подумала, что не предложила ему даже чашку ко – фе. Она быстро исправилась.

Чашечку кофе?

Спасибо, в другой раз. Я думаю, мы ещё встретимся, – как-то загадочно-обещающе сказал он. И добавил, – не оставить ли вам Сергея? А то ведь дверь у вас порушена.

Не надо, что вы, спасибо! – в два голоса заговорили женщины.

Мы к двери что-нибудь подтащим! – Пообещала Марина.

После ухода милиции подперли дверь креслом.

Наташа вынула из бара бутылку мартини.

Удивляюсь, чего он спиртное оставил? Непьющий? А может, дейс-твительно, баба?

Марина фыркнула.

Сейчас бабы у нас почище мужиков лакают. А ты что, думаешь, и вправду – баба?

Наташа разлила по бокальцам мартини.

Не знаю. Может, и баба. Мне кажется, мужик бы все проще сде-лал. Никаких масок и подошв, просто шляпу надвинул или платок на рот и все. Как террористы! А тут бабьи придумки... Давай выпьем, хоть и болит голова до ужаса, может, наркоз поможет.

Слушай, – сказала вдруг Марина таинственным шепотом, – а вдруг это Шурик? Не сам, конечно, явился, мы б его узнали сразу... Навел! У него глаза завидущие, а ни хрена нет.

Не-ет, – протянула Наташа, – он, может, опустился совсем, но..

Марина попеняла ей.

Вот, Евгеньич же просил, чтобы мы все сказали, что думаем, что предполагаем. Я хотела было сказать, но кто я такая. Но кто бы это ни был, – сволочь он! Баб ограбил! А знаешь, мне сыщик этот понравился, такой, чувствуется, самостоятельный, умный. Он – найдет!

Наташа устало сказала.

Да не найдет он ничего, хотя и симпатичный.

Марина стала снова ругать грабителя, она все страдала о перстне с аметистом.

Это же тот, Наташка, тот, что ты мне подарила. Я так его любила.

Лучше него у меня ничего не было, нет, и не будет...

А у меня он иконку забрал. Паневежисской Божьей Матери, я её так любила, она мой талисман.

Марина спросила.

Может, тебе деньги нужны? А, Наташка? У меня-то он всего трис-та баксов взял, все, что было. Позарился, гнида! Я тебе могу завтра привезти.

Спасибо, Маришка, выкручусь, я же не все деньги здесь держала.

Я там много зарабатывала.

Марина посмотрела ей пристально в глаза и спросила, шепотом по чему-то.

Скажи мне честно, от меня никуда не уйдет – на мужиках зараба-тывала?

Наташа рассмеялась.

Нет, Мариш. Я ведь крепкий профессионал, дипработник.

А девать мне баксы было особо некуда. Ну, покупала вещи, ну, ез – дила на курорты...

Неужели у тебя ни одного мужика после мужа не было? Ни за что не поверю! Ведь ты же нормальная женщина, красивая, все при те-бе... Не поверю.

Ну, не верь, – ответила Наташа. – Как хочешь. Но секса для ме-ня не существует. Мы с мужем из-за этого разошлись. Он себе нор-мальную женщину в конце концов нашел, после маеты со мной. А лю-бил меня очень. Вот я и подумала: не буду больше экспериментиро-вать, такая сложилась у меня судьба. Давай не будем об этом.

Марина согласилась.

Давай, – и тут же продолжила, уже о себе.

Знаешь, сколько я абортов сделала! Штук пятнадцать, не меньше.

Последний – фиговый был, больше не беременею – лафа! У меня сейчас любовничек есть – класс, на небо улетаю! Я тебя с ним познакомлю. Только не уведи! А то обревнуюсь.

Наташа засмеялась, сказала, как учительница: запомни раз и навсегда: я никого никогда не уведу! Я – пустыня Гоби. Поняла?

Так что можешь мне показывать всех твоих любовников, – никакой опасности. А мужики, если видят, что в бабе нет секса, сами отс – тают. Им не красота нужна, а сексуальность! Есть, правда, идеа – листы, которые просто ходят и глазеют. Там таких много. Но, я считаю, они не совсем нормальные, вроде меня. Я ведь идеально тоже могу влюбиться, наверное, но чтобы без всего этого.

Марина выпила ещё мартини, уже одна, она подпила, это было заметно, и спросила.

Наташ, а ты вправду на меня больше не злишься? Честно?

Наташа ответила, сдерживая раздражение.

Я иногда думаю, что, может, что-то было и к лучшему, свет по-видала, любил меня муж очень, пожила в свое удовольствие. А то с каким-нибудь Шуриком маялась бы всю жизнь... Если бы только не было ещё страдающего... существа. Марина, больше не будем к прежнему возвращаться, идет?

Марина нехотя сказала.

Ну, если ты не хочешь... А ведь иногда хочется вспомнить все, поговорить, разобраться...

Не хочу, – твердо сказала Наташа.

Марина вдруг опять вскинулась.

Вот, сука, из-за него и тряпочек я не увидела и не приобрела ничего! И не потрепались как следует!

А я тебе шубу собиралась подарить! Теперь вот – нечего...

Марина аж покраснела, будто шуба уже висела у неё на плечах.

Тем более найду этого подонка! За шубу!

И они обе расхохотались, хотя смеяться им не очень хотелось.

Марина прошептала.

Мне что-то страшновато, Наташ, может, не надо было отпускать этого сержанта. Спал бы себе в другой комнате, все ж мужик.

Да пошли они на фиг! – Раздраженно сказала Наташа. – Тоже мне сыщики! Чепуху тут молол этот джентльмен! С умным видом. А сам и знать не знает, и ведать не ведает, с какого боку браться!

Марина покачала головой.

Не-ет, ты их не знаешь! Они так вот поговорят, поговорят, по-том по скупкам пойдут, по комискам, потом по своим каналам, – к скупщикам! У них все на приколе!

Наташа разозлилась.

Ага! Только мы этого Евгеньича и видели! Ну, позвоню ему неде-ли через две, нанесет он мне чепухи! Ладно, я устала, как не знаю кто. Спать! Спокойной ночи! Ты ложись здесь, постель внут-ри, все чистое. А я пойду к себе. Пока.

Она уже выходила из комнаты, когда услышала бормотанье Марины.

Злая ты какая-то стала, чужая... На кривой кобыле не подъ-едешь...

ГОСТИ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

ВАЛЕНТИН.

Наташа проснулась в отвратительном состоянии. Давно не было столь скверного настроения. Надеть теперь нечего, все вынесено, она вчера проглядела, ну, остались, кое-какие одежки, но главного нет, – нет ни плащей, ни курток, ни пальто.

Осталась паршивенькая старая кожаная куртка, купленная дав ным-давно. Ладно. Брюки её шикарные велюровые – взяты, все, туф – ли новые, ботинки... Никуда она в таком похабном виде не поедет, ни на какую дачу.

Потом, её раздражала Марина, которая как была вульгарной дев – кой, так и осталась. Только ещё деньги заимела и на них себе му – жиков покупает!

Но что, Марина собирается кантоваться у нее? Не выйдет. Ната-ше надо остаться одной. Она не вытерпит ещё и сегодня эту отек-шую рожу, – у Марины к концу их "вечеринки" отекло лицо и она стала похожа на старую мятую подушку. Наташа вскочила с кровати, подбежала к зеркалу, – а у нее?

Но у неё на лице не было заметно ничего. Вот, что делать с мамой... Надо ехать за деньгами, а что говорить? Вчера отдала на хранение, сегодня берет! Хорошо, если мама за эти дни их ку – да-нибудь не вложила, она все время кого-то снабжает в долг под большие проценты. Вполне могла отдать! Но у неё деньги есть еще, дать она может, но что ей соврать? Опять это вранье! Когда же оно уйдет из её жизни!

Надо будет сказать... Наташа задумалась, – ничего не шло в голо ву... Да, что скажет, то и скажет, лишь бы мама не догадалась, что её ограбили и так ужасно! Мама не выдержит! Ладно, с этим решено. Потом она поедет в какой-нибудь фирменный магазин и на – купит всего самого-самого...

С этим все. Алеку она позвонит и поедет к ним, если, конечно, пригласят. Хочется пообщаться с нормальными людьми после всех этих ... Тени прошлого её окружали. Нашли все-таки. Как змеи вползли в дом. Ей вдруг стало страшно. А в соседней комнате спит

Марина – кто она?

Она прошла в комнату к Марине. Та спала сладким сном, подло – жив под щеку ладонь. Наташа смотрела на нее, во сне Марина хму – рилась, что-то бормотала: наверное, переживает вчерашнее...

Марин, – позвала она Марину, – Марин, – но так, чтобы та не ис-пугалась. Но Марина испугалась. Она села на постели и смотрела раскрытыми от страха глазами. – Что? Что... – Потом она увидела наконец Наташу, и её отпустило.

Ты что, Мариш, это я, Наташа! – трясла её за плечи Наташа, пото-му что ту и отпустило, но вид у неё был смурной.

Наконец Марина откликнулась хрипатым голосом:

Гос-споди, а мне показалось, что этот ведьмак пришел! Я его во сне всю ночь видела!

А Наташа не видела. Во сне её подсознание рождало совсем дру – гие образы – она была в Европе, там же был Алек, ещё кто-то ...

А я его не видела, – коротко сказала Наташа и, чтобы не стать невежливой, а очень хотелось! Сказала:

Пойдем пить кофе. – И вышла из комнаты.

Нет, не любила она Марину и теперь не полюбила. Вчера выпила, вот и растаяла. Но немного. Надо поскорее от неё избавляться!

Провернуть с квартирой, а пока пожить на даче. Все-таки хватило у неё ума не сообщать при Марине всех адресов! Зря она свою фа – милию, Алекову то есть, назвала при ней. Но та может со страху и спьяну не запомнила? Как же! Марина всегда отличалась тем, что все запоминала. Хорошо, предположим, найдет она их Кутузовский.

Там изредка бывает Игорь, вечером и рано утром. Игорь – человек определенной стаи – незнакомой девке он адресов не даст, а пош – лет куда подальше. Конечно, Марина может исхитриться и такое придумать! Про дачу она вообще не знает, мамин адрес не знает.

Игорь адрес Алека не даст. Ну, Марина может сторожить Игоря на машине и поехать за ним на дачу, туда не пустят. Скажет, к Ната – ше – так Наташа предупредит всех, что её здесь нет. Ну, и что

Мариша им станет рассказывать? Про ТО? Она знает, что они с му – жем разошлись... Значит, Наташи вообще на даче быть не может...

Короче, два из ста, что Марина что-нибудь сварит из этого всего.

А там... Новая квартира, дача, и работа. И тут она подумала, что если ей предложат снова за границу, она поедет! Полетит на крыльях! Хватит, пожила здесь неделю – на всю жизнь наелась дерьма! Ну и мерзко здесь.

На кухню вышла Марина, одетая, накрашенная, причесанная. Уже лучше, но ей уже нужен электрический, притемненный свет и мало водки. Тогда – ещё ничего.

Садись, пей кофе, поешь, мы с тобой вчера толком и не успели.

Марина с отвращением посмотрела на стол – ничего не хочется...

У тебя похмелиться осталось?

Конечно, есть, – сказала Наташа, – не осталось, так новую откроем. Как это вчерашний бутылки не забрал?

На что ему бутылки, разобьешь еще, сам купит! Есть теперь на что, ответила Марина, – а потом – торопился...

Наташа принесла бутылку виски:

Марина налила полную рюмку, посмотрела на Наташу, та покачала головой.

Понимаешь, Мариш, мне по делам, насчет денег надо срочно ехать и отошла к шкафу, как бы начиная собираться. Распахнула его.

Шкаф зиял почти полной пустотой. В углу гнездилось несколько одежек. Наташа с болью смотрела на эту пустоту и вдруг увидела край своего любимого черного пальто от знаменитого кутюра! Оно висело с самого края и как-то переместилось в угол... Она выта – щила его и заплакала. Только теперь.

Что ты ревешь? – удивленно спросила Марина.

Мое пальто... любимое... осталось. Я... думала, не в чем вый-ти... даже! – проговорила Наташа, уткнувшись в мягкую шерсть, пахнущую той жизнью – духами, сухими цветами, изяществом и доб-ротой... Да. Добротой.

Ну вот, какой ведьмак благородный – пальто тебе оставил! – насмешливо сказала Марина. – А у меня, сволочь, паспорт взял, а мне в командировку ехать надо! И сумку вон разодрал, что не по-чинить. А я её в фирменном магазине покупала. Чего она ему да-лась?

А Наташа просчитывала: пальто есть, ботинки новые, темно-виш – невые с заклепками, наверху стоят. Кое какие свитера и кофточки в нижнем ящике и что-то там ещё – белье, халатик, юбка... В об – щем, одеться можно, не так шикарно, как могла бы, но ничего! Она была рада, что пальто осталось. А шубу она сегодня же купит. И замок надо сделать. Срочно. А то живет, как на улице.

Марина, ещё выпив рюмку виски, наконец с сетованиями, завере – ниями в дружбе и скорой встрече, удалилась. Наташа закрыла дверь, приперла её креслом и наконец-то почувствовав себя лучше, сошел какой-то налет, будто грязью её вымазали, а сейчас чуть-чуть отмылась. Так с Мариной всегда, как только она появля – ется на Наташином горизонте. Она несет какой-то яд не яд, но от – менную гадость. Уж если так – разве можно таким людям крестить – ся? – Гнать их! А она крестилась, и Наташу поучает, и других, наверное, а сама стала ещё хуже. Надо проверять, что ли, этих крещеных, кто как живет и снимать с них кресты, в наказание! Тогда бы подумали. А так вывесят на грудь, будто это бижутерия – смотреть страшно! И ничего им, спокойно.

Потому что они думают, что вот, крестились, исповедуются, в цер – ковь заглядывают, и все грехи отпущены! А если ещё на храм да – дут! Тогда уж прямиком в рай. Это перед людьми так можно и перед священником тоже, ибо он – человек.

А для Высшего существа, где мера совсем другая – это жизненная мелочевка, которую они дают или крест, который вешают напоказ на волосатую или сисястую груди, ничего. Как это по-ла – тыни? НИХИЛ. НИХИЛ – НИЧТО. Но откуда им додуматься! Откуда Ма – рине додуматься, что делами надо идти на крещение... Благими на – мерениями, говорят, вымощена дорога в ад.

Ну, вот она и стала проповедником собственной конфессии. Си – дела бы уж и молчала. Она, с её немыслимым грехом и всем осталь – ным!

Наташа собралась и поехала к маме. Там обошлось, она наверте – ла маме такого, что сама понять не могла, откуда что бралось! В общем, мама дала и денег, и Алиске-крыске брошечку очередную, красивую, с опалом. Спросила, что Наташа делала? Наташа сказала, что убиралась в квартире и лежала в ванной. А вот завтра или послезавтра поедет на дачу. Мама хотела отправить с ней Гарьку, но Наташа воспротивилась. сказала, что ей в первый раз надо при – ехать одной.

Поездила по магазинам, но шубу покупать не стала – очень до – рого, вот когда пойдут проценты, тогда. Купила себе прекрасный нубуковый плащ с нежнейшим дымчатым мехом. Купила маленькую шляпку с вуалеткой и прекрасные уличные закрытые туфли из замши.

И по мелочам – духи этот монстр все забрал.

Домой она вернулась довольно поздно, поставила машину под ок – нами, вздохнула: скоро не будет здесь её "рено" серебристого.

Уведут. Завтра, послезавтра, через три дня – надо быть к этому готовой. Готовой ко всему. Что у тебя возьмут все и скажи спаси – бо, что не угробят. Красота, кто понимает. Три дня Наташа мета – лась по всяческим делам, покупала замки, вызывала слесарей, ремонтников, платила бешеные деньги, забегала в магазины, покупала, что оказывалось взятым, например, чайный китайский сервиз. Заезжала к маме, чтобы, не дай Бог, ей в голову не пришо самой приехать. Говорила, что ещё не прибралась. И каждый раз, садясь в" рено", думала: в последний?

Наконец, все было сделано и она собралась на дачу. Приняла ванну с гелем, сделала маску, намазалась кремом, сняла его, мас – саж, покрасилась легко, причесалась. Надела свои алый халат, ко – торый тоже остался, висел на спинке стула, видно, что ношеный, на кой им ношеные вещи? И села пить кофе с сигареткой. Мир нас – тупил в её душе. Сейчас она не будет торопиться, посидит, поку – рит, соберется и поедет. При этой мысли у неё сразу ста – новилось хорошо на душе. Даже присутствие Алисы не портило сос – тояния умиротворенности. Потреплется с ней минут пятнадцать и уйдет в свой дом. Свой ли? Но Алек сказал, что дом – её. Ладно, разберемся, как говорит Марина. Она встала, – хватит ловить кайф, – надо ехать.

Надела бархатные брюки, которые купила теперь, светло-серую ан – гору, нацепила серебряные украшения, те, что были на ней в тот вечер, – с неё он ничего не стащил, решил, что и так хватит, но – вые замшевые туфли, – там дорожки, чисто. Что-то показалась ей кофта не слишком элегантная, серенькая, надо что-то придумать, может, шарф синий? Она стояла в задумчивости и тут прозвонили в дверь. Кто это так рано? Марина? Соседи? А вдруг монстр?

Днем? В светлоту? Да и зачем, он же понимает, что здесь уже ничего не обломится.

Она медленно пошла к двери.

Кто? – спросила и заглянула в глазок: там стоял молодой чело-век в черном кожаном плаще, опустив голову, она не могла расс-мотреть его лица. Странно... Похоже, все-таки решили, что у неё есть хороший загашник... Что делать?

Кто? – повторила она и парень вздрогнул, будто очнулся и, улыбнувшись, сказал:

Не бойтесь, Наталья Александровна, я из УГРО, от Александра Евгеньевича, меня зовут Горин, Валентин. – И он показал в око-шечко красную книжечку. Глазок был отличный! Хорошо, что она его сделала.

Все ещё немного побаиваясь, открыла дверь. Перед ней на поро – ге стоял не очень высокого роста молодой человек, блондин, с густыми, почти белыми, волосами и при этом темными бровями и ресницами. Глаза у него были настолько светлые, что даже стано – вилось немного не по себе... Нос – с горбинкой, тонкий и нервный и немного выпяченные вперед губы, тоже, пожалуй, тонковатые, но в целом оригинальная и красивая внешность, если бы не эти свет – ло-серые, слишком светлые глаза и белые, очень густые волосы, разделенные четким косым пробором.

Все это она увидела сразу, и он смотрел на неё так же присталь – но.

Проходите, – сказала она, – и повернулась спиной к нему, спину захолодило – вот сейчас вонзит нож между лопаток или как там, под левую лопатку, у неё даже кольнуло туда. Но она стойко прош-ла в гостиную. Он прошел, чувствуя, видимо, некоторое смущение.

Его, наверное, Евгеньич прислал, – потрясти её насчет знако – мых и родственников. А чего сам не пришел? А этот – совсем соп – лячок, лет двадцать пять, самое большое. Но посмотрев в лицо парня, она заметила уже резкие морщины у губ и на переносице, может, и к тридцати катит... Все равно для неё – молодняк.

Он уже сидел, плащ скинул в передней, пока она впереди него шествовала и ждала удара ножом между лопаток. Усмехнулась, он удивленно посмотрел на нее. Еще подумает, что над ним и его на – чальником насмехаюсь. Надо быть серьезной, милой дамой... И ска – зала:

Хотите кофе?

Он покачал головой:

Спасибо, нет. Я к вам по делу, Наталья Александровна, как вы поняли. Она кивнула, хотела было пошутить, но решила – не нуж-но, у молодого человека был очень служебный вид. Он ещё раз дос-тал свою книжечку и подал ей. Она взяла, глянула – все правиль-но: Горин Валентин Владимирович, младший следователь УГРО.

Я вас слушаю, Валентин Владимирович (она нарочно назвала его по имени и отчеству, давая понять, что относится и к нему, и к его посещению совершенно серьезно), он усмехнулся, – понял её задумку.

Шеф мой, А.Е. – мы так его зовем – просил, чтобы вы повспоминали, кто к вам заходил, вплоть до сантехника или трубо-чиста?..

Просил, – ответила Наташа, – но я никого не могла вспомнить.

Ни сантехника, ни трубочиста, как вы говорите. (Не очень прият – ный парень, держится даже несколько высокомерно и никаких чело – веческих эмоций. Так их там учат. Возможно! Откуда ей знать? А может, он вообще такой и служба лишь усугубила характер. Жене с таким тяжко. Придет домой и сидит, как сыч. А скорее, он не же – нат, и таскает к себе девок, у него порочные складки у рта...)

Жаль, – сказал Валентин таким тоном, будто дальше следовало – а мы так хотели бы оставить вас в живых... – но никого не было, значит, не было. Не выдумывать же вам! – и он улыбнулся наконец по-человечески. У него оказались крупные, очень белые зубы, вы-дающиеся вперед, что придавало его улыбке некоторую хищность... "Девки по нем сохнут", – подумала Наташа, и вдруг ей захоте-лось понравиться этому парню, чтобы он не смотрел на неё своими почти белыми глазами, как на нечто неодушевленное.

Она вынула сигареты, положила ногу на ногу, закурила, предло – жила ему, он поблагодарил, но вынул из кармана свои. Одет он был хорошо – пиджак чисто английский, рубашка в узкую полоску, не броскую, без галстука, в свитере или безрукавке чугунного цвета.

Сигареты у него были "Кэмел".

Она снова предложила ему кофе, он замкнулся на секунду, но потом ответил, что, пожалуй, да, сейчас он бы выпил кофе.

Наташа ушла на кухню и подумала о том, что она не похожа сама на себя. Выпендривается перед каким-то милиционером, ментом, как здесь говорят. Не все ли ей равно, что он подумает и скажет про нее? Здесь, в кухне, одна, заваривая кофе, она чувствовала, как уходит от нее, выходит из неё его отрицательное обаяние – хищно – го зверя, сдержанного от внутренней силы и чего-то еще. Чушь ка – кая-то! Он – мужик, и этим все сказано.

Она поставила на поднос чашки с кофе, сахарницу, печенье, ли – мон и сливочник, посмотрела, – сервировано, как в лучших домах! Для кого? Для милиционера. Никому она об этом не скажет, в особен – ности – Маринке, она её оборжет. Понесла поднос в комнату. Па – рень сидел спиной к двери – не боится! – и курил, глядя в сторо – ну окна.

У неё вырвалось:

Эй (так там, в Европе, зачастую обращались друг к другу, если неохота и длинно было называть по имени, а у него уж и имя, и отчество!), – он обернулся и, тут же вскочив, перехватил у неё поднос: то ли он испугался, что она уронит и принял вскрик за просьбу о помощи, то ли привык к такому обращению. По крайней мере – он не удивился.

Их руки столкнулись на краю подноса, и она по чувствовала хо – лод его пальцев. Нервничает, что ли? А отчего? Накачку дал шеф?

А может, он всегда такой – ледяной, как кусок льда. Кай из

"Снежной королевы"...

Они сели друг напротив друга за журнальным столиком, молча пили кофе. Наташа все больше и больше испытывала неловкость. На черта она его кофе пить усадила! Молчит, как сыч.

Но мальчонка, видимо, собрался с силами и сказал:

У меня, Наталья Александровна, к вам ещё дело. Лично у меня.

Без шефа.

...Та-ак. Это уже интересно. Может, взятку спросит и скажет, что все сам найдет? Фиг с ним, даст она ему взятку, только пусть расстарается, хоть часть отыщет. Пусть поносится по Москве, по рынкам и скупкам – найдет! А то она его так перед шефом разло – жит! Что делать? Конечно – взятка. И вдруг он показался ей таким заморышем, лет семнадцати, чуть что не сопли под носом. Эх, ты, не выдержал марку! Денежку надо! Лю-юбит денежку, мальчик.

Давайте ваши дела, – сказала она, тоном своим поторапливая его.

Жаль ей чего-то было – хотелось бы, чтоб остался он загадочный

Каем... Но в этой жизни все наоборот! А глаза у него потемнели, понял, что она подумала. Парень порылся в кармане и достал ка – кую-то бумажку, тряхнул её над столом и оттуда, как маленькая змейка с тяжелой головкой, выскользнула её Паневежисская Божья

Матерь.

Она онемела натурально. Ни слова не могла выговорить.

А он говорил – голос у него был тихий и горловой:

Посмотрите – ваша?

Она не брала. Тогда взял он и спросил, что написано на обратной стороне медальона?.. Она как автомат ответила:

Две цифры – один и два и буква "г". Мама мне говорила, что это двенадцатый год. Тысяча девятьсот двенадцатый... (ей вдруг стало стыдно и нехорошо оттого, что она не может сказать, что эта иконка её фамильная... На самом же деле – плата...)

Он сказал:

Точно. Ваша.

И протянул ей на ладони иконку. Она никак не могла её взять и только царапала его ладонь своими острыми длинными яркими ногтями.

Он засмеялся снисходительно, как над ребенком, и, взяв её руку, ссыпал цепь и медальон ей в ладонь. Она смотрела на иконку, и сердце у неё наполнялось слезами и благодарностью. А она!

Она-то! Решила, что он возьмет взятку. Ничего в этой жизни она не понимает: мальчик с такой неординарной внешностью не может быть взяточником! Как она не могла понять. Она встала, вынула из буфета бутылку виски и сказала:

За это надо выпить. Или вы, так же, как ваш шеф, на службе не пьете?

Он сказал:

Я – пью. Я вообще не похож на своего шефа. Хотя уважаю его за честность и попытки хоть что-нибудь узнать... Наташа разлила виски по рюмкам, руки у неё подрагивали, она ещё не могла прийти в себя от случившегося. А мальчик ничем ей не помогал. Ничего не говорил – молча смотрел, как она дрожащей ру-кой проливает на стол виски, не только в рюмки...

Наконец она справилась со своей задачей и села напротив него и опять почувствовала неловкость и тревогу от его прямого светлого взгляда.

Чтобы прервать это тягостное молчание, она светски (насколько могла) предложила:

Ну, за успех нашего безнадежного дела? Он взял рюмку, посмот-рел сквозь неё на свет и ответил:

Да, скорее, безнадежного...

Она попыталась весело рассмеяться...

Вы, конечно, собеседник прекрасный! Расскажите хоть немного, что возможно, как вы это нашли?

Видите ли, – сказал он, вертя рюмку в руке. Руки у него были крупные, сильные, длинные пальцы и ухоженные ногти. "Менток себе цену знает, подумала она, все больше заинтересовываясь им, – экземпляр!"

Он продолжал, медленно, будто примеривая слова... – хочет и сказать, и ничего не сказать...

Они выпили не говоря ни слова. И, наконец, он сказал:

Всю систему я вам не стану рассказывать, не имею права. В общем, я решил пойти по своим каналам. У меня они тоже есть, хотя считается, что нет, – он усмехнулся, – пусть считают так, если им легче от этого (конечно, у него конфликтная ситуация там, на работе. С таким особо не поприказываешь...). В общем, нашел я человечка одного, припугнул, – он снова улыбнулся, а Наташа сод-рогнулась, – если такой "припугнет" – мало не покажется! Хорош мент! Прямо из кино, но американского! – припугнул, и мне он это отдал. Клянется и божится, что у него больше ничего нет. Врет. Придется его потрясти как следует...

Может, ему деньги предложить? – робко спросила Наташа.

Валентин остро посмотрел на нее:

А у вас что, их куры не клюют? Если деньги будут нужны, у нас есть спецфонд. Я могу оттуда взять, под объяснение письменное. Но этого делать не надо. И так расколется, я вижу. Но вот, что осталось из того, что взято? Это, честно говоря, трудно сказать (все-таки развязался у него немного язык от виски! А то молчал, как полунемой. Надо ещё выпить! Пусть расскажет еще...).

Она откликнулась:

Что делать... Ну, не найдете больше ничего. А мне больше и не надо. Жаль, конечно, шуб, жаль прекрасных духов, плаща жаль, но не в этом счастье.

А в чем? – вдруг неожиданно спросил мальчик.

Она растерялась, а он ждал её ответа. Ждал серьезно, она это видела! Что для неё сейчас счастье? Наверное – покой, жизнь без страха. И как можно дольше без жизненных бед...

Она так и сказала. И ещё добавила:

Знаете, я ехала сюда, стремилась. А попала сразу же в какую-то грязь. И страх – за себя, близких... Если могут просто войти, чуть не убить, все вынести... Ну, скажите, так можно жить? Она смотрела на него, отпивая виски понемногу.

Он как-то половину пропустил мимо ушей, а остановился на сле – дующем:

Значит, для вас не горе, что вы столько потеряли?

Она рассмеялась почти весело:

Это горе? Да вы что, Валентин! Какое это горе! Не будет у меня десяти шуб, ну и пусть! Мне столько и не надо. Хотела половину подарить. Марине, вы, наверное, слышали, моя подруга, которую тоже обобрали. – Он кивнул. Маме, бывшей свекрови, может, нынешней жене моего бывшего мужа! Приятно дарить! Я так люблю дарить! – она оглянулась, чтобы подарить ему? Ей так хотелось что-нибудь подарить ему. И вдруг вспомнила, что привезла Алеку золотую зажигалку и коробку сигар. Сейчас она подарит это мальчонке! А Алеку найдет что-нибудь или купит! Она вскочила, полезла в ящичек стенки, достала коробочки. Раскрыла, вынула зажигалку. Положила все на стол рядом с ним. Он вспыхнул. Румянец залил щеки до глаз и глаза вдруг поголубели, стали пронзительно голубыми, даже с каким-то сиреневым отливом. Она залюбовалась им – как хорош, когда слетела маска холодного циника и открылся очаровательный мальчик! Она улыбнулась и сказала:

Это вам. Просто так. Просто. Вам – от меня.

Он уже побледнел и стал даже каким-то серым и много старше: "странный"! Только что ему можно было дать семнадцать, а теперь опять катит к тридцати. Жизнь у него сложная, что ли?

Нет, – сказал он довольно сурово. – Я не возьму.

Вы меня не уговорите, и давайте бросим этот пустой разговор, тем более, что... – он не закончил, но она поняла продолжение: тем более, что мне надо уходить.

Ей не хотелось, чтобы он уходил. Она, как девочка, заигралась с этим странным мальчиком в слова, предложения, недомолвки... Ей ужасно не хотелось, чтобы он уходил! Но такого не удержишь. Поэ – тому она грустно собрала коробки и бросила их на тахту.

Но я вас, Наталья Александровна, должен огорчить. Ваша иконка вещдок и должна лежать с бирочкой в сейфе, пока не закончится дело.

Наташа упавшим голосом спросила:

Я должна её отдать?

Он внимательно посмотрел на нее:

Я вам её оставлю. Но как придет нужда, заберу, на время. Когда начнется суд или, наоборот, – дело закроют за неимением доста-точных данных. Скорее всего, будет последнее, – он усмехнулся своей чуть кривой усмешкой.

Но вы же что-то уже нашли! – горячо сказала Наташа.

Вы не знаете нашей рутины – и хорошо! Надо ещё кучу доказа-тельств и главное – того человека, который это совершил... А это... – он махнул рукой.

А вы? Вы! – Наташа уже верила в него, как в сыщика, безогово-рочно. Вы же знаете этого... типа. Который взял или купил, я не знаю, что...

Мало этого, мало! – сокрушенно сказал Валентин.

Сколько вам лет, Валентин? – вдруг спросила она наконец, пото-му что очень хотела это узнать и проверить свою интуицию.

Двадцать три, – ответил он несколько удивленно.

Не удивляйтесь причудам стареющей женщины – мне хотелось про-верить свою интуицию.

Ну и как, – спросил он, – ваша интуиция?

Мне казалось сначала, что вам – к тридцати, а потом я решила, что не больше двадцати двух...

Вот видите, вы оказались правы. Почти... Наступила пауза. И надо было уже заканчивать "фуршет".

Боже мой, какой же он юный! И она сказала это.

Он нахмурился:

Не такой уж и юный, как вам кажется... Кое в чем даже преус-пел. А потом... Жизнь у меня была, – он помолчал, и просто ска-зал: – сложной.

Она не спросила больше ничего, а он поднялся и сказал:

Надо идти. Рад был познакомиться с вами, Наталья Александров-на. Возможно, завтра будут ещё какие-то сведения... Вы куда-ни-будь уезжаете?

Не рано, – ответила она, – во второй половине дня...

Тогда я либо позвоню, либо заскочу, если буду поблизости... Это будет часов до двух. Если нет, значит, ничего нет и иконка ваша мне не понадобится.