Текст книги "Девственница"

Автор книги: Ксения Васильева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Мне не плевать. У нас с тобой разные весовые категории, папа.

Ты это помни. – Игорь пробурчал что-то и отбыл.

Алиса все же ушла досыпать, и Алек остался один. Он тщательно побрился, плотно позавтракал, звонить отсюда не надо, апаратов куча и все соединены. Услышит маман, а она любит трубочку поднять и послушать...

Взял немало денежек и отбыл на своей машине, оставив записку, что будет поздно, поедет по делам.

Остановился у первого телефона-автомата, хотел было уже поз – вонить, но передумал: приедет так, сразу, будет Инка дома, – хо – рошо, не будет, тоже ладно.

Быстро нашел дом (на Армянском), квартиру... Позвонил не сра – зу, Но сам себя урезонил: зачем тогда ехал?

И позвонил. Дверь открыла, – как он почему-то и думал, – сама

Инка. Она обалдело смотрела на него, как на призрак, а он, неловко усмехаясь, стоя в дверях, спросил.

Ну что, ты гостей не принимаешь? – Тут она кинулась ему на шею, и он почувствовал, что она плачет. Они вошли в квартиру, и она провела его в одну из комнат. Видимо – её. Там стояло трюмо, тахта, и, что его удивило, детская кроватка, в которой сидел младенец и пучил на него черные, как маслины, глаза. При виде незнакомого дяди младенец скривил рожицу и собрался плакать. У Алека стало нехорошо на сердце, – вот сейчас выйдет какой-нибудь придурок – муж...

Он тихонько освободился от Инкиных цепких объятий.

Твой ребятенок меня испугался, вон, сейчас заревет!

Она, глядя на него своими зелеными выпуклыми глазами, которые до краев были заполнены слезами, сказала, улыбнувшись.

Твой тоже... – Алек не понял, о чем она. Инка рассмеялась.

Твой, вернее, – твоя. Девочка. Лизочка. – Ребятенок обернулся на свое имя и сказал.

Мама. Лиза дядю боися!

... Господи! И говорит уже! Его ребенок? Пусть, мягко говоря, не выдумывает! От пилота своего понесла, а теперь на Алека свалива – ет! Он собрался уходить. Она это заметила.

Не веришь? Зря. Можешь, конечно, сбежать, я тебя удерживать не стану. Мы с Лизкой отлично живем! Я сейчас не летаю. На дедовой шее сидим. Ничего, тянет, старикашка! Пока из театра не выгнали и концерты дает. Уходи, чего ж ты стоишь? Не твой – так не твой младенец! А ты не помнишь, как мы с тобой времечко проводили. Безо всякой предосторожности. Ты-то из эгоизма, а я решила так, – хочу от него ребенка. Вот и получила. Но к тебе претензий никаких.

Инка отвернулась от Алека, молчавшего, как соляной столб, и стала заниматься девочкой. Она сильно пополнела, что при её рос – те выглядело забавно, но и привлекательно: большие груди, коф – точка еле сходится, большая попка, округлевшее, будто с натяну – той кожей, смуглое лицо, как луна... Пампушка. Таких у него не было.

Алек почувствовал к ней влечение. Она наклонилась к малышке, платьице было коротенькое и ляжки, толстые и гладкие, вылезли наружу. Тут он уже не смог стерпеть, обхватив её сзади, стянул трусы, и, не обращая внимания на (свою?) дочь, начал мужское дело. Инка – девушка не чета Наташке. Она не завопила: что ты дела – ешь? С ума сошел! Дай мне хотя бы снять платье!

И прочую чепуху. Инка приспособилась, держась за кроватку, и они провели несколько бурных минут, потому что Алек соскучился по женщине.

После Инка, сияя глазами, спросила

Толстая я, да?

Алек ещё не мог отдышаться от блиц-любви.

Что ты, это так прекрасно! Ты стала лучше! Она строго-шутливо сказала.

Не болтай ерунды. Я тогда точеная статуэточка была, мне все это говорили, а сейчас бабища. Но я похудею, уже начала: сахар, сладкое не ем (а он ничего не привез с собой, даже о коробке конфет не подумал!), супы, гарнир да и остальное – так, пома-леньку.

Алек горячо возразил.

Тебе не надо худеть, ты не понимаешь, в чем твоя прелесть! Ин-ка засмеялась, как прежде, выставив все свои беленькие мелкие зубки:

Ты – сексуальный маньяк! Тебе нравится, когда бабы много! Вот и все. А твоя жена – худая? – вдруг спросила она.

Алек вспомнил Наташу, сейчас как-то отдаленно, без волнения и тоски. Да, Наташа – худая, можно сказать даже, тощая, бледноко – жая, с маленькими грудями, маленькой попкой, не сексуальная по виду, но что-то в ней такое есть притягательное, что – не пой – мешь... – Ну вот, тебе разнообразие понравилось, – поняла его молчание Инка. – Слушай, давай, снимай пиджак, ботинки, будь как дома. Мы с тобой сейчас кофейку попьем. У папашки и выпить есть...

Она взяла на руки Лизу, которая уже с интересом смотрела на

Алека. Алеку совсем не хотелось сейчас распивать чаи и кофе, и даже водку, – ему снова хотелось быть с Инкой. Как он раньше не понимал, что толстые женщины – это сладость неимоверная?

Можно, изменим маршрут? Сначала постель, потом все что угодно: супы, пироги, пирожные... Но сначала – туда. – Попросил он.

Она снова рассмеялась (знала, чертовка, что ей идет смех).

А Лизку я куда дену? Она ведь все понимает. Начнет плакать, что это дядя с мамой делает? Орать начнет, она же такого не ви-дела никогда!

Ну, уж и не видела, – посомневался Алек.

Инка совершенно серьезно, без тени улыбки или смешка, сказала:

Не видела. Я же тебе правду говорю, она твоя дочь. Посмотри, как на тебя похожа!

Но Алеку было не до дочери. Он не знал, как быть, – действи – тельно, при ребенке надо как-то потихоньку, что ли, незаметно...

Ну, Инуль, – взмолился он, – сделай что-нибудь. Унеси её в другую комнату, дай игрушек! Ты что, нарочно меня дразнишь? Я сверхготов.

Инка тоже возбудилась, это было видно по ней, движения стали неверными, лихорадочными, на щеках краснели пятна, глаза подер – нулись влагой...

Она чуть не плача, сказала: она орать станет одна!

Пусть орет, детям это полезно! Инка больше не возражала. Наб – рала игрушек, Лизку под мышку, и ушла в другую комнату. Так он хотел однажды, Наташу, когда она прилетела из Союза, в первый раз, и когда она испугалась.

Инка не испугается, она другая. Она – для него. Вошла Инка и стала сама сдирать с себя одежду и наконец повалилась рядом с ним. Делали они с ней все то, чего он лишен был многие годы с

Наташей. Инка позволяла и ему и себе абсолютно все. Наконец, они устали и в тишине услышали горький плач. В соседней комнате пла – кала Лизка. Тихонько и горько.

У Инки сразу изменилось лицо, она как будто даже застеснялась

Алека, накинула на себя халатик, его прикрыла простыней и умча – лась в другую комнату.

Алек рассвирепел. Эта девчонка теперь будет мешать им любить друг друга. Вошла Инка с Лизкой на руках, Лизка была зареванная и личико у неё было обиженное, а Инка ворковала. – Вон дядя лежит, он хо – роший, он твой папа, Лиза. Па-па.

Лизка повторила: па-па. А где он был? – спросила она.

Инна, – сказал Алек серьезно, – ведь эта девочка не моя дочь.

Зачем ты ей и мне морочишь голову? Я не собираюсь её удочерять.

Он разозлился, даже желание улетучилось. Она села на постель, закурила, лицо её стало старше и заметно осунулось. – Давай за – кончим раз и навсегда эту тему. Дочь не твоя. Но ведь я не соби – раюсь тебя тянуть в загс, записывать дочь. Ее уже записал на се – бя мой папа. Деньги мне твои не нужны, замужество тоже. Хочешь меня видеть – приходи. Но сначала позвони, телефон ты, конечно, потерял, но я тебе его дам. Отец приходит поздно и только днем в воскресенье бывает дома. Давай не будем ничего выяснять. Пока нам хорошо, – будем видеться, но не часто... Я не хочу привык – нуть к тебе. – И, как бы закончив эту тему, спросила: ты в от пуске или в командировке? – В отпуске, – соврал Алек. Не хоте – лось ему представать перед Инкой несчастненьким.

Ин, – сказал он примирительно, дотрагиваясь до её груди, – Инуль, ну что ты так рассвирепела? Я хочу выяснить все. Справед-ливо? По-моему, да. Я же люблю тебя, понимаешь, я это сегодня, сейчас, понял...

Он вдруг взял её руками за обе щеки, уставился глаза в глаза и медленно спросил. – Скажи правду, Инка, это моя дочь? Я должен знать правду. Поклянись, Инка! Поклянись.

И Инка так же честно и прямо глядя ему в глаза, не сморгнув, сказала.

Клянусь. У меня до тебя полгода никого не было, Лизка твоя. Все. Но повторяю, ты ничего не должен. Только иногда, когда можешь, приезжай ко мне. Именно ко мне, а не к Лизке. Пусть она будет для тебя никто. Инка опустила голову и вроде бы заплакала, но быстро сдержала слезы.

У Алека такое творилось в душе! Он и сам не понимал, – что. И плакать вместе с ней хотелось, и страшно чего-то было, и чувс – твовал он, что начинается другая жизнь, и он не в силах этому противостоять.

Ладно, – сказал он, – давай пока не будем трогать эту тему. А вот сегодня я домой точно не поеду. Только как твой отец?

Я что-нибудь придумаю. – Пообещала Инка, – да он в мои дела не лезет. Как хочу, так и живу. Лизку, вон, без слов принял. Как будто так и надо. На себя записал, я тебе говорила. ......От Инки он уезжать не желает. Не хочет он, как вор, любить эту женщину! А что, если посоветоваться с ней самой? Это вполне воз-можно, она ведь не Наташа, не станет из себя строить.

Инуль, – крикнул он. Мне надо с тобой серьезно поговорить.

Честно тебе все рассказать. Я хочу жить с тобой. Наташа осталась там. – Он говорил короткими фразами, чтобы все было точно и по – нятно, не утонуло в словоблудии. – Меня выкинули из загранки, как и отца. Но он уже устроился (пусть не думает, что он пришел к ней, как бедный родственник) не хуже. Я должен был сегодня ехать в МИД, но поехал к тебе. Так захотел. Но разводиться пока я не могу. Это повлияет на её карьеру. Я не хочу ей портить жизнь. Но она вернется, и тогда мы разведемся. Согласна ли ты жить со мной так, гражданским, как говорят, браком?

Я-то согласна, ты знаешь. А вот согласятся ли твои?

Алек перебил её.

Посоветуй мне, как лучше. Как для нас лучше? Я хочу жить у те-бя. Врать мне им? Или сказать правду?..

Она замялась.

Я предпочитаю – правду. Но твоим, по-моему, правду говорить нельзя. Они тебя с ума сведут. Мне так кажется... – Правильно кажется... – Вздохнул он. А она ещё и умненькая!

Когда огромного роста, с черноседой бородой, в элегантнейшем костюме вошел в квартиру мужик, сравнительно молодой, лет пяти – десяти, они выглядели как два прилежных птенчика.

Мужик – нет, скорее, мужчина, остановился, глянул в комнату, мельком черными глазами мазнул по Алеку, тому показалось, – до – вольно хмуро, сказал: привет, – и прошел в свою комнату.

Инка приложила палец к губам и вышла, прикрыв за собой дверь.

Она пробыла у отца довольно долго. Как ни прислушивался

Алек-слышно ничего не было. Значит, не скандалит. Ну, хорошо, явился отец Лизки, а где был папаша, когда Инка рожала? И где хотя бы поздравления от него? Или сегодня, – цветы, подарок?

Открылась дверь, и Инка заговорщицки сказала: идем. У него вдруг прошел холодок по спине, но он взял себя в руки и пошел.

Цыган сидел в бархатном кресле. На стенах афиши, фотографии, гитара с надписью, вазы с цветами. Алек ещё не поте – рял окончательно чувство юмора и подумал: ну вот, Алька, с ко – рабля на бал. Из Европы – в цыганский табор. Но молча стоял у двери.

Цыган сказал.

Садитесь, Алек. Это что, Александр?

Да, – ответил Алек и больше ничего не добавил. Цыган внима-тельно смотрел на Алека, а тот чувствовал себя, как насекомое в банке. Наконец цыган сказал.

Меня зовут Тимофей Матвеевич. Теперь мы знакомы. (Что ж ему, бедолаге, девки попадаются с такими неоднозначными родителями? Он-то думал, что тут простой папашка, может, даже дворник... С ним будет просто и хорошо – купил бутылочку, выпил – и ты уже друг навеки, а тут... Цыганский барон прямо...). – Инесса (так она ещё и Инесса!) мне сказала, что вы – отец нашей Елизаветы? Или это её домыслы?

Нет, – твердо сказал Алек, – я отец Лизы. Но у меня были такие обстоятельства, что я не мог... – Начал объяснять быстро Алек, но цыганский барон прервал его.

Это меня не интересует. Это дело Инны. Мне важно было посмот-реть на вас и узнать от вас самого – правду об отце Лизы. Хотя отец у неё уже есть – это я, в одном лице и дед, и отец.

Он усмехнулся, но улыбка была какая-то хмурая. Алеку показа – лось, что разговор закончен... Так оно и было. Цыган сказал, что устал и собирается ложиться спать. Они с Инкой пожелали ему спокойной ночи и вышли.

Алек ночью все же позвонил на дачу и наплел с три короба: что он встретил на речке Сережку (Сережкмна дача стояла на отшибе и никто ночью туда бы не пошел. И у Сережки не было телефона), и они зашли к ному посидеть. А звонит он от Сережкиных соседей.

Приду, не волнуйтесь, спите! – и повесил трубку.

Инка хохотала над его залихватским враньем, а он ей сказал:

Видишь, как приходится выкручиваться, зачем это? Скоро у меня для вранья и приятелей не хватит. Утром он подхватился быстро, ехать было необходимо. Действительно, хватит вранья.

На даче его встретила маман. Он удивился – такая рань для нее?! Но рад был несказанно, что ни тещеньки, ни тестя не было.

И отца, как видно, тоже.

Маман сказала просто и прямо:

Алек, Зачем ты врешь? Ты меня за дурочку держишь? Давай, вык-ладывай! Девку нашел?

Алек вспыхнул, – как она смеет так называть Инку, его жену!

Но успокоил себя: маман же не знает Инку.

И Алек начал:

Во-первых, мама, она не девка, как ты говоришь (вот он и приз-нался! Как просто...), а приличная молодая женщина, ровесница Наташи.

Алиса усмехнулась:

Больно быстро ты её полюбил, а Наталью разлюбил.

Я её полюбил не быстро, как ты говоришь, ничего не зная.

Алек проговорил все это, как выученный урок. – Я с ней позна-комился давно, три года назад. На юге, когда ездил один отды-хать. Мы поссорились с Наташей, она не хотела со мной ехать... Помнишь? – Да, да, – прошептала Алиса, вспоминая эту историю, которой тогда не придала значения: ну, не едут вместе, подума-ешь! А надо было подумать. Алиса вовсе не хотела осложнений в его семейной жизни. Наташа – престижная жена, красивая, умная, её вон как ценят в посольстве... Ну, ладно, она послушает ещё этого дурачка, её сына. Не дал Бог голову...

Она, эта девушка, там отдыхала, мы познакомились и влюбились, как-то с ходу. – Он замолчал. Теперь надо сказать о том, что она стюардесса, что отец у неё цыган и про Лизку...

Хорошо, девушка, это понятно, – сказала Алиса, – ну, а дальше, что? Кто она? Откуда? Чем занимается? Кто родители?

Она была стюардессой, сейчас не работает... (у Алисы вытянулось лицо), Отец играет в театре... ( "Ромэн" пока оставим...). Они живут вдвоем.

Алиса была сурова.

Мне не нравится, во-первых, что она была стюардессой, туда идут девчонки без образования и фактически они там подавальщи-цы-уборщицы, это кто-то придумал про них легенду красоты и нео-быкновенности. Только потому, что они находятся в воздухе, в са-молете. Стал бы ты путаться с проводницей из поезда? Нет. Зна-чит, она тупа и необразованна. Папа – артист, конечно, на ка-ких-нибудь десятых ролях. Наверное, выпивает. Ты для неё – принц из сказки, понимаешь ты это?

А твоя так горячо любимая Наташа? Быстро ты с ней расправил – ся! – и любовь куда делась! Вечно ведь по ней страдал. Я не за нее, она – холодная, хитрая, хоть и красивая. Но она для тебя – лучшая жена, по всем параметрам. Поэтому, сын мой, рекомендую тебе свою неземную страсть скрывать, сколько возможно. Встре – чайся, если уж тебе так нужна баба, но никаких обещаний. Лги по – умнее. Я не хочу, чтобы отец узнал. Ни в коем случае. И ни в ко ем случае не должны знать твои тесть и теща. И, конечно, Наташа.

Не смей ей ничего сообщать. Я вижу, ты обалдел совсем. Приди в себя, сын!

Алек был раздавлен этой холодной, в большей части, разумной отповедью. Но он любит Инку и Лизку! Они такие милые и родные!

Если бы мама их увидела! И, наверное, надо сказать про Лизку...

Но что-то удержало его, какой-то нехороший блеск в глазах мате – ри. Она – женщина сильная и умная. И может натворить, кто знает что! Поедет за ним, ворвется к Инке, устроит скандал, или наго – ворит такого, что Инка и смотреть на него не захочет!

Он сказал:

Мама, я не буду с тобой сейчас спорить. Ее зовут Инна, вовсе она не тупая. В стюардессы пошла из детского романтизма, а сейчас ушла оттуда. Это раз. Второе – отец у неё достаточно молодой. Моложе моего отца, потому что она сама – ровесница Наташе. И он музыкант. Они живут очень хорошо и ни в чем не нуждаются. Она маленькая, хорошенькая. И мы друг в друга влюблены, а не то, что ты говоришь, – нужна баба! Если бы мне просто была нужна баба проблемы бы не было. А тут другое. Потому я тебе и сказал.

Видеться, мама, я с ней буду часто, и ты должна меня покры – вать. Я вот что подумал, – не махнуть ли мне куда-нибудь отдох – нуть? Скажем, что поехал в санаторий... А?

А сам будешь у этой... Инны? – спросила недовольно Алиса.

Алек честно сказал:

Да. – И ждал решения маман. Она подумала и медленно сказала:

Пожалуй, лучше так. Если уж ты не можешь без неё жить. Поживи-те, действительно, может и разбежитесь. А нет – придется думать, но с Наташей разводиться нельзя.

Я и не собираюсь! Пусть все будет так, как есть. Думаю, Наташ-ка там долго пробудет, не год...

Вот как? – удивилась Алиса. – А ты мне говорил...

Не хотел расстраивать. Ее посол сделал своим референтом и с нею отдельно говорил. Так что моя-то песенка там спета, а Наташ-кина только начинается! Такие дела.

Вот оно что... – протянула Алиса, – быстрая она девочка! Ну что ж, может, и к лучшему, что у тебя роман. Плевать мы хотели на нее! разозлилась наконец Алиса. – А ты, может, и жизнь нор-мальную устроишь.

Но если приедет Наташа, я здесь её приму, это ты знай. И тог – никаких Инн!

Алек отбыл с чемоданом, расцеловавшись со всеми – счастливый, вовсе не похожий на больного гипертоника. И съехал к Инке, кото – рая тоже была неимоверно счастлива.

Началась вторая семейная жизнь Алека.

* * *

Как только Светлана узнала, что Алек едет в санаторий, она тут же заподозрила неладное. Как говорится – не стучало, не гремело: в санаторий! Лечить гипертонию, которой у Алека отродясь не бы – ло! Он куда-то уехал. В то время, когда решается его судьба?

Странно. Да гулять куда-нибудь поехал, может, на юг! И у Светла – ны возникла уверенность, что Алек уехал с женщиной...

Больно фальшивый вид был у Алисы эти дни и нарочито фальши – вый. Конечно она злится, что Наташку там оставили. Светлана не была уверена, что Наташа поступила правильно. А ну, как не приглянется она там послу? Стабильность и достойную женщины жизнь она поменяла на эфемерную карьеру. Единственное, что может для неё сделать Светлана – поменять квартиру, чтобы ни одна сво – лочь не знала, где они. Она уже съездила, посмотрела квартиры, конечно, нужен хороший ремонт. И запросили большую доплату.

Раньше она бы не пошла на такие деньги, но сейчас... Когда кру – гом неизвестность и им надо съезжать с дачи. Алиса смотрит вон волком.

Через две недели, со всеми расцеловавшись и распрощавшись умилительно, Светлана и Александр Семенович уехали в Москву, в новую квартиру.

Все были довольные, что долго не увидят друг друга.

Наташе становилось тоскливо, только когда она оставалась одна в своей квартире. Днем, да и вечером, кругом были люди, разгово – ры, дела, приемы, коктейли и везде она – красивая, отстраненная, элегантная, холодная. За ней пытались приударить и новые посоль – ские,и из гостей, иностранцев, но, увидев её вежливо-холодный взгляд и дежурную, очень милую улыбку, отваливали моментально.

Вы – как айсберг, – усмехнулся посол, но явно был доволен, – хо-лодна, как айсберг и так же таинственна, – большая часть в тем-ном подводном царстве...

Наташа тосковала по тому, что было, но она встряхивалась, – да что же она все хоронит?! Она будет снова жить на даче, бродить по лесу, сидеть на своей скамье... купаться в Рожайке... Все это ещё будет!

Сегодня как раз посол её спросил: на сколько она рассчитывает времени? Работать с ним.

И она, помявшись, сказала:

Мы договаривались как будто на год?..

Нет, – сказал посол, – я бы хотел, чтобы вы у меня работали. А это значит – сколько я, столько и вы... – Она испугалась, что это продлится всю жизнь! Она же не выдержит!

А вслух ответила:

Наверное, я забыла. А что, мой муж здесь больше не будет рабо-тать? И поняла, что спросила зря. Посол молча покачал головой и ничего не сказал. Значит, она одна...

Он не стал дожидаться ответа по поводу её самой и сказал:

Подумайте ещё раз и скажите мне.

Надо позвонить Алеку, узнать, как он там? Может быть, ей вообще стоит уехать сейчас же и наплевать на эту карьеру.

Соединили с дачей очень быстро. Слышимость была великолепная.

Голос Алисы раздавался как из соседней комнаты. Алиса радостно завопила:

Наташенька! Молодец, что позвонила! Мы тебя все время вспоми-наем! Гарька вот тут вертится.

Наташа ответила:

Алиса Николаевна, у меня мало времени (денег, старая ты дура!

Забыла, сколько это стоит?), позовите, пожалуйста, Алека.

Алиса там заткнулась и потом ответила, уже без наигранной ве селости:

Наташа, Алек в санатории, у него повысилось давление, и мы его упекли. Он не хотел...

Наташа всполошилась, так вот почему так тоскливо ей было пос – леднее время! – Алек болен и может быть серьезно! Наверное, на него все же повлияли её назначение и его высылка... Надо ей было ехать с ними! Вот результат её равнодушия! Она упавшим голосом спросила:

Что с ним? Серьезно с давлением? Может, мне прилететь? Меня отпустят.

Алиса заюлила:

Нет, ничего особенно серьезного! Правда, правда! Нервишки. А тут Гарька на голове стоит, мы с отцом...

Наташа попросила:

Тогда позовите, пожалуйста, маму (мама – врач, она скажет правду, и если плохо, даст понять, что Наташе надо быть там, в Союзе)...

Алиса совсем стала противной:

Наташа, ты знаешь, они уехали! Делать ремонт, потом приедут, недели через две. ..

И мамы нет... Странность какая-то. Зачем ремонт? Мама не со – биралась там жить... Какая-то чушь и странность. Но от Алисы ни – чего не узнаешь.

Ну, тогда, всего хорошего. Гарьку не зовите, я позвоню еще.

Сейчас у меня время кончилось. Привет всем! – И повесила трубку.

И сидела в полном недоумении. Мама с папой уехали. Делать ре – монт. В квартире, в которой они пока не собирались жить. Они со – бирались жить на даче. А тут – подхватились! Что-то не так. И

Алек. В санатории...

Как бы она ни ломала голову, все равно ничего толком не при – думает: она – здесь, они – там. И тоска ещё больше забрала её.

Она позвонила в Москву, домой, и стала ждать.

Нескоро подошел к телефону старик какой-то. Он не мог понять, кто и что, а когда понял, то ответил, что все отсюда переехали.

Не мельтеши и жди письма или звонка. – Приказала себе Наташа.

Оба письма пришли сразу, в один день: от мамы и от Алека. Она не могла дождаться конца работы, но решила наскоро не читать. Сядет дома, в кресло, заварит кофе, сигаретку возьмет и прочтет, что у них там произошло.

Мама писала, что жили они очень неплохо, с Алисой не поссори – лись ни разу, Гарька – умница, даже слишком умный мальчик для его возраста.

Игорь устроился очень хорошо в Союзе, большой начальник. Але – ка пока нет, вдруг уехал в санаторий. Алиса сказала, что у него с давлением плохо и головные боли, но она этого как-то не заме – чала и ей кажется, что Алек просто поехал отдыхать куда-нибудь.

На даче ему скучно.

А они с папой тоже уехали. Светлана ходила в санаторий и там познакомилась с двумя старичками, разговорились. Старички хотели меняться.

И, – писала Светлана, – ты знаешь, меня хлебом не корми, дай чего-нибудь делать. Вот я и занялась обменом. Значит, у них те – перь две двухкомнатные, но, жаль, не в одном доме: одна – на Бе – говой, другая – на Дмитровке. Себе они взяли на Дмитровке, а На – таше – на Беговой. Сделали прекрасный ремонт, мебель кое-какую поменяли, Наташа будет довольна. И теперь у неё не одна, а две комнаты! Дальше шли всякие мелочи.

Нет, что-то там произошло! Может быть, все же, она найдет от – вет в Алековом письме? Ответ там был. Начиналось оно так: "Ната – ша! (без дорогая, золотая и пр.) Я должен написать тебе это письмо. Если бы я меньше любил тебя и меньше уважал, я, пожалуй, и не написал бы. Встретились – все бы узналось.

Дальше Наташа читала быстро, вздрагивая иной раз от какой-ни – будь фразы, как от удара. Алек полюбил и ушел к этой женщине, которая родила от него дочку, без него, не сказав ему ни слова, не сообщив, не потревожив. Да, это та стюардесса с юга. Тогда они расстались навсегда. Но когда он приехал в Союз и понял, что

Наташа его не любит, что он – одинок, как белый медведь на льди – не, он поехал к Инне (так её зовут), чтобы хоть немного сбросить с себя тяжесть, да и подразвлечься, а увидел дочь...

Наташа может приезжать на дачу, когда захочет, маленький дом её. Гарьку, видимо, возьмут её родители, потому что сама зна-ешь, писал он, какова моя маман.

Если когда-нибудь понадобится его помощь, он всегда готов сделать для неё все. Потому что она его первая, единственная любовь. Инка просто другая, она такая, как он, и в этом все объ – яснение.

Вот такое письмо она прочла, сидя с потухшей сигаретой в ру – ке, с остывшим кофе. Красавица, умница, ангел... Доигралась. Она была совершенно опустошена – такого она не ожидала! Но все спра – ведливо, разве нет? Он ушел к женщине, которая родила, как и она, внебрачного ребенка, без отца, не выкинула, не бросила...

А Наташа не посмела, струсила, испугалась. Разница есть?

Есть. И вот теперь её муж уходит к этой женщине: ей – награда за мужество, цельность, благородство.

И Алека она обманывала всегда. И замуж вышла, чтобы не жить в

Союзе. Она использовала Алека, как хотела, теперь – должна отму читься. Одна. Послу она сказала, что будет работать, сколько нужно. Ей вполне хватит отпуска в Союзе с семьей.

Умничка, – сказал посол и поцеловал её легонько в щеку, но бе-зэмоционально, – умничка, вот увидите.

А В РОССИИ ВСЕ ДОЖДИ КОСЫЕ...

МОСКВА. Конец девяностых.

Наташа стояла посреди разоренной комнаты. Всюду – коробки, ящи – ки, ковры, выброшенная из чемоданов одежда, упаковки духов, кос – метики, посуды... За окном гудело вдали Ленинградское шоссе. Она на родине! Пока это никак не волновало её. Она здесь уже три дня и пока ещё не пришла в себя. Так и кажется, что глянет в окно, а там парк осенний, мокрый, прекрасный... А тут в окне, правда, не перед самым, – стена какого-то предприятия, которое, к счастью, не работает. Надо собраться с мыслями и все, наконец, распреде – лить. Невозможно жить в таком бедламе. Скоро приедут мама с

Гарькой, а она даже ничего ещё не приготовила, хотя навезла из

Европы и продуктов, чтобы первое время не думать. Тем более, что ей сказали: в России-бардак, все есть, но цены зверские.

Ехала она из аэропорта и смотрела по сторонам. Совсем другая страна! Какие-то лавочки, киоски.

Зачем она сюда приехала? Предлагали ей оставаться в посольст – ве уже после отъезда Динара. Нет, не захотелось ей. Уперлась – в

Россию.

Но мама одна с Гарькой... Кольнуло в сердце воспоминание – папы нет. Почему мама сразу не сообщила о его кончине? Почему ждала три дня? Сообщила, когда похоронили...

Мама объяснила тем, что была не в себе, и только, когда все свершилось, она вспомнила дочь. Может, и так. Но Наташа думает, что мама её пожалела. Не стала травмировать. А теперь вот она мается, что не проводила отца... Наташа вдруг села на чемодан и заплакала. Горько ей было. У неё все – в прошлом. В будущем – работа в МИДе. Динар сказал, что о ней там все известно и что ей впору самой послом становиться.

Зазвонили в дверь. Наташа, хотела было спросить – кто? – но посмеялась, теперь уже над собой, открыла, не спрашивая. Перед ней, естественно, стояли мама и Гарька. Гарька в наушниках, со жвачкой во рту и полностью абстрагированным от чего бы то ни бы – ло взглядом. А ведь мать не видел год! Летом прошлым виделись, в Испанию съездили вместе, на две недели – он там заскучал, сказал, что море авевает на него скуку. Море и скука! Дает!

Мама бросилась Наташе на грудь и так и замерла.

Доченька, доченька моя, родная моя... – шептала мама и плакала.

Наташа, когда увидела их, сама была готова заплакать, но вот сейчас вдруг заледенела: ни слов, ни эмоций. Какая же она все-таки странная... Так они стояли в дверях, не проходя в ком – наты, и Наташа гладила мать по седеющей уже голове... Потом она спохватилась:

Давайте, проходите, что вы здесь стоите, как незваные? С ума сошли?

Вошли в квартиру. Мама перестала плакать и стала рассматри – вать ещё не убранные вещи:

Ой, Наташка, ну и навезла ты! Куда девать будешь столько?

Тебе половину отдам, – ответила Наташа, роясь в вещах, отыскивая личные подарки. – Это я так, в общем, выбирайте, что хотите, у меня ум за разум зашел с этими тряпками! Я и приготовить ничего не успела.

Мама разулыбалась:

Что я говорила, Гаринька? Что надо печь пирожки и готовить са-лат, мама ничего не успеет!

Сели за стол не на кухне, а в гостиной. Гарик все не снимал наушников, не слыша ничего из того, что они говорили. Сначала

Наташа хотела наорать на него, но потом подумала, что наорать она всегда успеет, а так – удобнее, мало ли какие темы затронут они в разговоре. И точно.

Мама сказала:

Алек звонил. Ему Алиса сказала, что ты приезжаешь. Он очень хочет тебя видеть. Ты разводом будешь заниматься? – спросила как бы невзначай мама (ох. мама, она все мечтает, чтобы они с Алеком "помирились", как она говорит. В том-то и дело, что они не ссо-рились. Они разбежались, убежали друг от друга. Наташа, может быть, даже раньше, чем он).

Не сейчас, мамуль, у меня полно всяких дел. Расскажи лучше, как ты сейчас живешь? Ведь все так дорого...

Светлана улыбнулась, она любила, когда спрашивали о её делах.

Они шли у неё лучше некуда. – Знаешь, – начала она, – теперь та – кое время бросовое, что люди болеют через одного. Страна запар – шивела, вот тебе и результат.

Она поглядела на Гарьку, но тот балдел от чего-то в наушни – ках. Ладно, Наташка, не будем об этом. Расскажи, что ты соби – раешься делать? Пока, мама, ничего, – сказала Наташа и увиде – ла, как снова расстроилась мама.

Конечно, она бы хотела, чтобы Наташа сей же час побежала в

МИД и стала там большим начальником. На это у мамы просто зуд какой-то. Дочь – начальник! Чтобы где-нибудь похвастаться!

Но Светлана не высказывалась, а перевела разговор на другое:

Как тебе Гарька, вырос? Наташа ответила:

Вырос. Но, мама, ты не находишь, что он странный, – это она сказала, понизив голос.

Светлана помолчала, хотела сказать что-то незначащее, но ре – шила идти с открытым забралом, тем более, что Гарик стал её тре – вожить. – Он не слышит, – сказала она, – так что можем говорить громко. Нахожу, дочь. Нахожу твоего сына, а моего внука – стран – ным. Ты-то его совсем не знаешь, как знаю я. Он – бесчувствен – ный. Когда умер наш папа, – Светлана опустила глаза, чтобы Ната – ша не заметилла, как слезы наполнили их. Гарька каким был, та – ким и остался. Он помогал мне, приносил лекарства, все делал, но без души. Не было в нем душевной заботы, вернее, мне кажется – нет вообще. И что с этим делать – я не знаю. Я таскаю его по выставкам, по театрам, разговариваем после, он все понимает, но ему скучно. Ему не скучно возиться со своими электронными игра – ми, приставками. Он... Светлана поискала слово, – как робот.