Текст книги "Западня, или Исповедь девственницы"
Автор книги: Ксения Васильева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
Лерка размышляла: «Похоже на правду».
Она вздохнула и хотела уже было сказать это, как вдруг Катька, срывая с головы беретку, завопила дурным голосом:
– Пап, чего ты врешь?! Она же дала деньги, дала нам деньги! Чего ты врешь?!
Лерка и Санек помертвели, они даже не двинулись, а эта психованная рухнула на скамейку и забилась в истерике.
Наконец Лерка повернулась к Саньку:
– Сволочь поганая, что бы ты имел без меня? Рваные портки? А ну давай мне мое! – и схватила его за рукав: – Вот я сейчас милицию позову, скажу, что деньги у меня спер! Кому поверят? Тебе, рвани-пьяни? Мне поверят! А ну давай!
Тут снова заревела Катька, на них стали оборачиваться, шептаться – не хватало еще милиции.
Санек крякнул и сунул Лерке сто долларов.
– Давай больше, чего тянешь?
Катька подняла враз опухшее лицо:
– Тетенька, она нам двести дала.
И Лерка поверила девчонке – правду она говорит, смачно плюнула в сторону Санька и гордо стала удаляться, а Санек и не смотрел на нее, ему бы девку-дуру в себя привести.
Он шептал ей, что, мол, милиция ее заберет да в психушник посадит, и мать ее не увидит, и она их.
То ли эти слова подействовали, то ли, что отец все же отдал половину этой Лерке, но Катерина вдруг, последний раз всхлипнув, перестала и, утершись косыночкой, сказала:
– Поедем домой!
…Домой – это не выходя из метро, до Рижской, а там электричкой до Волока… есть ли там обменники, Санек не знает. Надо менять здесь, а то получается – деньги есть и денег нету.
Поменяли. Денег – кучища. Санек, ничего уже не объясняя Катьке, которая плелась за ним, как старая коза на водопой, пошел в ближайший магазин и укупился до отвала. Он высматривал то, чего они пробовали у Лерки, купил себе водки, да не простой – «Смирнов», захотелось попробовать… Тут же продавалось и всякое бабье барахло. Санек купил всем своим бабам по цепочке – дешевые! – парню жвачек с пузырями, а Татьяне отдельно трусы красивые, в цветочек, с кружевами, такие он на Лерке увидел.
Пока ехали в электричке, Санек к «Смирнову» пару раз приложился, Катька сидела как прибитая, ничего не говорила, но хоть не ревела. Зла у Санька на нее не хватало – надо же, а? Разляпать. Сейчас деньжищ было бы столько, что хоть месяц пей-гуляй. Но он еще Таньке все расскажет, все разобъяснит, пусть она с Катькой расправляется, за косу отдерет хорошенько.
Да, как-то плохо с Леркой вышло. А все Катька! Если по-правильному, то выходило, что должен Санек к Лерке снова ехать и виниться. Санек повернулся к Катьке – та смотрела в окно, и строго сказал:
– Ты смотри мне, матери про бабу ничего не говори! Для дела она нужная, поняла? Чтоб мы из бедности вылезли. – Катька молчала, будто не слышала, и тогда он продолжил ее учить: – Ты, дура, думаешь, мне легко ее обманывать было? Нет. Но она, ты видела, как живет? А мы – как? Кому деньги нужнее? Ей или нам? То-то. (Хотя Катька ни словом не обмолвилась, но казалось, стала прислушиваться). Думаешь, я б ей не отдал? Да в следующий раз же, когда старуха эта снова нам дала бы…
– А ты что, пап, снова к ней поедешь? – спросила с какой-то слезой в голосе Катька. – Не надо, пап, стыдно. Лучше б брата к нам позвал, мы бы с мамкой наварили, напарили, знаешь как! – Катька немножко зарозовела, представила, как ее старший брат, москвич, красивый, разодетый, приезжает к ним в гости и они его принимают не хуже, чем эта баба противная. Папка спал с ней, что, Катька дура? Не поняла? Но про нее матери она не скажет – стыдно.
А Санек рассвирепел.
– И поеду! И к сыну поеду. И он нам денег даст, старуха же сказала! И сюда его, к нам пригласим, с ней вместе. И напарите вы, и нажарите, пусть поглядят!
– Ага, – сказала по-взрослому скорбно Катька, – только ты до этого все пропьешь! Она мне деньги дала, чего ты их заграбастал? Матери скажу, сколько было! Нечего тебе на них пить!
– Да? – язвительно усмехнулся Санек, – а чьи это деньги? Ваши? Шиш! Если б не я, то вы бы и не знали, что такое доллар! Сидели бы в навозе по самые уши и не чирикали! Да захочу – все в день пропью, вот так! Не тебе меня учить!
Дома их встречали. На стол было накрыто: стояла бутылка самогона, достаны грибочки, томаты, огурчики, капустка, картошечка прела под подушкой. Все – честь по чести. И Татьяна принарядилась, только в глазах была тревога – не верила она во все эти тайные дела. Но не верить уже было невозможно – Санек ввалился с пакетами и сразу вывалил все на стол. Девкам понацеплял на шеи цепочки, Таньке кинул трусы, та сначала зарделась, потом начала хохотать как ненормальная:
– Да они мне только на нос! – И тут же кинула их Натахе, та аж подпрыгнула от радости. Витек набил полный рот жвачки, а на столе громоздилась куча банок и пакетов, и даже литровая бутылка с пепси! Все ахали и охали с каждой развернутой покупкой, и Танька сказала:
– Отца благодарите. – И все вразнобой сказали: – Спасибо, папка, – а Татьяна его смачно поцеловала. Только Катька, как не родная, стягивала куртку, стаскивала беретку и не принимала участия во всеобщем веселье.
Ночью Санек по мягкости души рассказал Татьяне о Лерке. Она спросила:
– Был с ней? – Санек промолчал, а Танька больше не стала его добивать – в конце концов, он домой вернулся? Вернулся. С ней спит? Спит. А та одна ворочается. Деньги привез? Привез. (Санек, правда, не сказал, что стольник отдал Лерке, сказал, что двадцатку.) И может, еще привезет. Так она была рада деньгам! Завтра же поедет в Волок и купит детям одежу, совсем пообносились, а если Санек привяжется – скажет, все, нету, вон ребятам понакупляла.
Катька тоже не спала. Она стала думать о брате. Какой он, и где он, и когда она его увидит, и может, станет с ним дружить… И он ей будет дарить подарки и приглашать ее в Москву…
А имя у него какое! Сандрик… Как бы у кого узнать, кто его мамаша и как все получилось? Заснула она с мыслями о брате…
БАРОН ФРАЙБАХ И ЕГО ЗАМОК
В утро того дня, как Наташа и Аннелоре должны были ехать к барону, Наташа встала рано, посмотрела в зеркало и в который раз ужаснулась – она все хуже и хуже выглядит, какая-то безнадега в глазах делала ее лицо стертым, постаревшим, бесцветным, будто свет глаз, уйдя, забрал с собой все… Она заметалась – надо что-то срочно с собой делать. И она вдруг решила остричь волосы, чего не делала никогда, потому что с ранних лет усвоила, что ее красота во многом зависит от копны льющихся, длинных золотых волос. Но сейчас ей они вдруг смертельно надоели, и она, не думая, не давая себе подумать, взяла ножницы и отхватила сначала хвост, потом подровняла… «Не зря когда-то училась», – усмехнулась она.
Когда Аннелоре села в машину к Наташе, она обомлела – это была другая женщина. Никакая не мадам посол!
Но внешне она себя ничем не выдала, а даже восхитилась Наташиным новым обликом и сказала, что она очень изменилась и стала совсем юной…
Наташа улыбнулась и ничего не ответила. Так ехали они молча, каждая думала о себе и той, другой, которая сидела рядом.
Вскоре они подъехали к замку, въехали на мост и остановились у железных высоких цельных ворот. Аннелоре выскочила и нажала на какую-то кнопочку – они со скрипом пошли вверх, и машина очутилась во внутреннем дворе, с низкой аркой, под которую они медленно въехали и оказались в другом дворе, выложенным камнем и, собственно, перед замком – невысоким каменным строением, но с высокими башнями по краям, уходящим полукругом во тьму парка и гор.
Массивная деревянная дверь с медными украшениями и кольцом. Аннелоре по-хозяйски постучала кольцом, внутри раздался звон, и Анне шепнула Наташе:
– Рихард очень, – она подчеркнула это слово, – очень плохо слышит, но старается этого не показывать. Читает по губам…
Тут дверь открылась, и их встретил старый седой негр в красивой, но довольно потертой ливрее и, увидев Аннелоре, по-доброму улыбнулся.
– Здравствуй, Сол, – сказала приветливо Анн. – Барон готов нас принять?
– Да, да, – закивал негр, – он сейчас выйдет, – и ловко снял с Анне ее шубку, а с Наташи куртку, и они вошли в следующий зал.
В зале было тепло, горел камин, вверх вела уютная деревянная лестница, стояли удобные кресла; в окна, высокие и узкие, пробивался яркий свет – светило солнце, и атмосфера в зале была вовсе не мрачной. Наташа заметила галерею наверху, увешанную картинами, и еще один вход – низкую дверь, ведущую куда-то в глубь замка. Но больше она ничего не успела рассмотреть, так как по лестнице начал спускаться очень высокий старый человек, худой, с седыми снежно-белыми густыми волосами. Он улыбался; на шее, на цепочке, висела костяная трубка; он шел, чуть касаясь рукой перил, и Наташа неотрывно смотрела на него.
Она попыталась улыбнуться. Старик же стоял и тоже смотрел на нее несколько удивленно. Он помнил мадам совсем другой – значительной, красивой, надменной женщиной, какие ему никогда не нравились, а тут перед ним стояла почти девочка с широко раскрытыми, очень светлыми глазами, молчала, и то ли была удивлена чем-то, то ли что-то привело ее в замешательство. А послы не должны приходить в замешательство!.. И это примирило Рихарда с ненужным ему визитом. Он, собственно, согласился, только откликаясь на просьбу Анне, маленькой Анне, которую он до сих пор так называл. И еще его поразило сообщение Анне, что картина Селезнева понравилась мадам. Женщине? Из России? Послу? Это его несказанно удивило. И сама она сейчас его удивила, и он чему-то обрадовался, сам не понимая, чему.
Наконец все образовалось. Они познакомились, скорее, продолжили знакомство. Рихард сказал что-то незначащее о погоде и предложил дамам кофе и что-нибудь согревающее. Неслышно появился Сол уже с подносом. Дамы присели за длинный деревянный стол, мощный, низкий, на когтистых лапах. Наташа смущалась, как девчонка. Никогда с ней такого не было – в голове свербела мысль: я не должна здесь быть, не имею права здесь сидеть и распивать чаи-кофеи, я, девчонка с задворков Москвы…» Однако она улыбалась, отвечала что-то – что, конечно, барон не слышал, да и не надо ему эту ерунду было слышать.
Наконец Наташа забормотала, что уже совсем согрелась, и если это возможно сейчас, то хотела бы посмотреть галерею и вообще, что барон захочет ей показать.
Он понял, улыбнулся и встал, чтобы вести их наверх. Мадам Натали вдруг показалась ему такой слабой и незащищенной. «Если бы он был другим!» – вдруг подумал Рихард. И чтобы больше не размышлять на эти вдруг пришедшие откуда-то издалека темы, он повел их наверх.
Они ходили от картины к картине, и Наташа впадала в тихий транс – это была уникальная коллекция. Тут были все, и даже много русских – Айвазовский, Лентулов, Серебрякова, Перов, Кандинский, а Сальвадор Дали, Босх – висели рядом, недалеко расположились полотна Брейгеля… Все было как бы перемешано, но с определенным смыслом и вкусом. Как хорошо, что она знает и любит живопись, что она сама собрала эти знания, сама поняла, что значит картина и ее творец!
Наконец они вошли в современную комнату, хорошо освещенную широчайшим окном. Здесь на белых стенах висели картины Селезнева, их было не очень много, но Наташа остановилась, завороженная. Это был ее художник! Она даже обернулась от картин на Анне, на барона и встретила его понимающий, как бы подталкивающий взгляд – иди, иди, смотри, мы не будем мешать. Они остановились дальше, и Анне что-то тихо говорила барону, а Наташа ходила от одного полотна к другому, и тоска переполняла ее душу.
Художника не было в живых… Но он оставил ей это завещание, эти картины, это приятие жизни во всех ее проявлениях. Он как бы говорил: жизнь удивительна и прекрасна. Ничего не бойся и не страшись! Посмотри, сколько она таит в себе, и если ты поймешь это, то ничто не столкнет тебя с твоей дороги, тропинки, и что бы это ни было. Ты всегда будешь такой, какая ты есть…
Наташа обернулась к Фрайбаху и Анне и спросила:
– А можно мне купить что-то?
Барон понял, что она сказала, и с сожалением покачал головой – нет.
Она так и знала! Но ей так хотелось! Даже слезы выступили на глазах, и она опустила голову. Тогда барон громко сказал:
– Купить – нет. Я вам подарю.
– Нет-нет, что вы… – опять забормотала Наташа, но он понял ее бормотание, подошел к ней медленной своей походкой и спросил:
– Эту?
Дело было как бы уже решено.
– Да, – прошептала Наташа. Именно эту, без серых мазков, полную игры и цвета, ей хотелось иметь, чтобы до конца понять ее тайный смысл.
– Хорошо, – кивнул барон, – вам ее положат в машину.
И довольно быстро пошел из комнаты. Спустились вниз. Барон вдруг стал каким-то хмуроватым. Наташа чувствовала неловкость, Анне тоже будто была чем-то расстроена, и они распрощались. Задержавшись на мгновение, Наташа сказала барону, чтобы он извинил ее за вторжение и что если он когда-нибудь захочет посмотреть еще раз свою картину – она улыбнулась, – то она рада будет видеть барона у себя.
«Охмурить», – как сказал Динар! «Да разве это возможно? Этого мудрого, тайного старого человека!» – подумала она.
Когда они подъехали к дому Анне, Наташа неожиданно спросила:
– А нельзя ли мне зайти к вам на чашечку чая?
Анне обрадовалась: ей так хотелось, чтобы эта женщина зашла к ней. И если они хотя бы немного подружатся, она, Анне, сможет рассказать ей кое-что, и кто знает… Анне даже готова была признаться впоследствии в том, что она получила от Динара деньги.
Они поднялись наверх, к Анне, та усадила Наташу на диван и засуетилась с чаем. А Наташа настолько была в своих мыслях, что даже не осмотрела жилище своей новой приятельницы. Приятельницы ли? Сейчас она думала, как ей отдать Анне деньги за картину. Она поняла, что та нуждается. Они стали пить чай, и Анне исподволь спросила: как ей показалось у Рихарда?
– Он очень мил, а коллекция великолепна! И картины вашего отца – чудо. – Наташа поставила чашку на стол и сказала, берясь за сумочку: – Ну, вот я выпила чаю, чего очень хотела, кофе надоел, и больше не стану вам докучать. Благодарю вас. – Она легонько положила руку на руку Анне, и эта простая благодарность вдруг приобрела теплоту и искренность, Анне понимающе кивнула.
– Я все-таки хочу, – Наташа замялась, – заплатить вам за картину. Нет-нет, не протестуйте! – быстро сказала она, увидев, что Аннелоре хочет возразить. – Я не могу принять такой подарок!
Она вынула деньги и засомневалась: достаточно ли?.. Спросила напрямую:
– Скажите мне, сколько?
Анне тоже замялась – отказаться из ложного благородства? Настоящего у нее давно нет. Изобразить из себя богачку? Нет, надо быть честной, но и разорять чем-то симпатичную теперь ей Наташу не хочется. Поэтому она вопросительно назвала довольно скромную сумму (для нее же – целое состояние!), и Наташа немедленно протянула ей деньги, там было больше, гораздо больше названной суммы.
Анне, увидев это, покачала головой, вздохнула, но все же взяла, а Наташа сказала:
– Простите, я знаю, что и этого мало…
– Не будем, милая Наташа, – сказала вдруг просто этот воробышек, крученный жизнью, но сохранивший все же добрые черты.
Наташа поднялась, и Анне решила, что момент наступил, и сказала как бы мимоходом:
– Ну, правда же, он очень мил, наш барон?
Это требовало ответа, и Наташа ответила искренне:
– Он мне понравился… Какой-то в нем покой и, знаете, Анне, сила – ее чувствуешь!
Анне была счастлива: да, именно это и ей внушал Рихард. Рядом с ним она была спокойна и ничего не страшилась, как ни странно.
– А что, барон никогда не был женат? – спросила, уже стоя у двери, Наташа.
– Нет, – со вздохом ответила Анне, так же, как Наташа, как бы мимоходом, – у него была в молодости романтическая история, но его любимая девушка, собственно, невеста, погибла в горах, под лавиной. С тех пор если что-то у него и было, то никто об этом не знал, да и давно, видимо, все кончилось. Он очень страдал раньше от своей глухоты… – добавила она замедленно, – знаете, у него развился комплекс, что он никому не нужен таким, ну и вообще…
Анне вдруг поняла, что далеко заходит в разговоре с этой дамой, – внешность ее сегодня импонировала, Наташа была такая незащищенная… Но больше Анне не скажет ни слова – нельзя обсуждать своих старых друзей с новыми, просто знакомыми, даже если они тебе симпатичны. Это неблагородно!
Наташа все поняла, улыбнулась еще раз, сказала, что была бы рада видеть ее у себя и что скоро она устроит чай.
Анне заалелась – ей так хотелось побывать у Наташи! Если бы Рихард куда-нибудь выезжал!
Они распрощались.
Первая мысль Наташи, когда она приехала домой, была: «Господи, как же я устала!» Она и не думала, что так можно устать от нескольких фраз, от чуточного сидения за столом, от взгляда на картины! Она сейчас была не в силах даже посмотреть на картину Селезнева, которая стояла завернутая в углу ее гостиной.
Ее мысли прервал телефонный звонок. Динар! Неужели еще с ним надо говорить? Да. Это был именно он.
Вкрадчиво, ласково поздоровался, спросил о самочувствии и сообщил, что прямо сейчас заедет поболтать. Наташа собрала все оставшиеся силы и сказала:
– Динар, я очень устала и уже легла, давайте завтра?
Но Динар не оставлял ее в покое:
– Как прошел просмотр?
– В принципе – прекрасно.
– Ну, если хорошо, тогда хорошо, – с некоторой угрозой сказал Динар, – однако завтра, дорогая, вам придется рассказать подробнее…
Это было как бы наказанием, он знал, что последнее время она еле терпела его посещения, но уж почти совсем не терпела свои поездки к нему: так наемный агент едет к своему хозяину.
…Не нравилась она сегодня Динару, ох не нравилась. Ладно, посмотрим, что дальше получится…
Но на сердце было неспокойно – зря он доверился бабам! Динар открыл компьютер и начал строчить письмо милому другу Проскурникову. Срочно надо его вызывать! Один он с этим бабьем точно не справится.
Наташа лежала под пледом и смотрела в окно на сгущающиеся сумерки. В доме тихо, она одна, но сейчас одиночество не угнетало, а наоборот – радовало.
Она вздохнула и перенеслась мыслями в Россию.
…Что там? Как? Где все? Что делают?..
Наташа попыталась сосредоточиться на мыслях о маме, но это не удавалось, и вдруг она вспомнила одну вещь, о которой как-то забыла, и сейчас эта мысль вылетела, как птичка из-под ног в высокой траве…
…Тогда, когда Сандрика еще таскали к следователю, а она была уже здесь и четко начала ощущать давление Динара, позвонил из России с дачи бывший муж Алек.
Они всегда долго болтали о том о сем, и эти звонки грели ее, тем более что и вторая семейная жизнь Алека как-то не очень удавалась…
И во всем была виновата она, Наташа!
В тот раз Алек испугался ее голоса, прерывающихся рыданий и, естественно, спросил, в чем дело.
И она, будучи в безумии и тревоге, произнесла:
– Сандрику грозит опасность!
– Какой Сандрик? – удивился Алек и тут же понял, что это ее любовник. Он так и сказал ей.
На что Наташа, совсем уже обезумев, закричала:
– Нет! Нет! Это мой сын! Сандрик!
Алек с минуту молчал.
Он не мог переварить эту истеричную информацию, которая вначале не укладывалась в голове, но потом как-то уложилась, но по-своему.
– Так у тебя сын? Кроме Гарьки? Ты мне наставляла рога, стерва? С кем? Говори!
Тут Наташа несколько пришла в себя и поняла, что она натворила – вот так, с ходу разболтала то, о чем не могла сказать Алеку годы, а наверное, нужно было… Но что делать сейчас?
Слезы быстро иссякли, и она, помолчав, – Алек продолжал орать, сказала спокойно:
– Это мой старший сын, старший, понял? Он родился до нашей встречи…
– Как? – голос Алека упал – теперь это было уже вовсе выше понимания. Ну, измена, любовник – это еще как-то можно было объяснить, но – сын старше Гарьки?.. Она же была совсем девчонка! Что там с ней происходит в этой Европе, она совсем свихнулась! Несет черт те что! И по телефону толком не поговоришь. Пусть пишет ему письмо! И не по «мылу», а рассудительно, на бумаге. И обо всем. И правду. Вранья ему хватает! Под завязку!
И Алек сказал Наташе об этом.
Она уже совершенно взяла себя в руки и повела тонкую ниточку полуправды-полулжи, полагаясь на то, что в конечном итоге ниточка выведет ее на прямую и ровную дорогу чистого вранья, которое так хотят всегда услышать и которое залечивает все возникшие от правды кровавые раны.
…Ах, эта правда! Кому она нужна?
С ней только неудобства!
Алек настаивал на письме, но она холодно повторила, что при встрече расскажет ему обо всем… История эта Алека никоим образом не касается, как, впрочем, и ее, но об этом потом, потом, а сейчас она просто в плохом настроении… А этот мальчик ей дорог как сын, потому что…
Наташа немного сбилась с ровной дороги и решила не продолжать, пока не придумает чего-нибудь прилично-достойного. И никаких писем!
Алек еще пошебуршился, но, уже затихая, спросил, когда она собирается сюда, на что она ответила, что не раньше, чем через полгода…
Такой был разговор.
И сейчас Наташа вдруг вживе вспомнила его. Почему? Может быть, там что-то происходит? Но что? Алек встретится с Сандриком? Но как? Никак. А если даже да, то Сандрик, этот ледяной торос, никогда ничего никому не скажет. А вариант для Алека она уже почти придумала, задействовав покойную Марину. Ничего получилось – сладко, слезно и правдоподобно.
Аннелоре на месте не сидела. Что задумано – должно быть совершено, как говорил ее муж Сторм. И говорил правильно.
Она стала рыться в оставшихся от него вещах, припомнив, что он еще говорил, что у него есть ключи от всего дома. Она перерыла все рубашки, брюки, пиджаки, которые так пока и не удосужилась выкинуть или отдать, и нигде ключей не обнаружила. Уже совсем было расстроилась, но вспомнила, что у ненавистного в последние годы мужа была шкатулка, куда он складывал разные газетные вырезки со смешными фамилиями, какие-то сувенирчики из детства, прабабушкины нитки, которыми та вышивала, и всякую прочую ненужную ерунду.
Анне взяла шкатулку, и – конечно! – там на подстилке из кусочка алого бархата лежала связка ключей.
Она пробовала один ключ за другим, и наконец, как и должно было случиться – Бог помогает добрым делам! – дверь отворилась, и Анне вошла в апартаменты Динара.
Прощупав через обои нужную стену, Анне поняла, что здесь нет никакой решетки, что просто стена, причем довольно-таки толстая.
…Ну что ж, ей просто придется поработать со «своей» стенкой.
Дома взяла инструменты: молоток, отвертку и начала пробивать стену. Она бы сделала все и быстрее, но приходилось останавливаться и прислушиваться, не стукнула ли дверь у соседа. Но все было тихо.
Так она трудилась до вечера, ей даже есть не хотелось – выпила чашку кофе с сухариком и снова за работу.
Наконец кусок стены осыпался, и появилась дыра, которую с той стороны прикрывали лишь обои.
Анне была скрупулезным человеком, снова взяла ключ и пошла в квартиру Динара. Она даже не боялась почему-то.
Зашла, внимательно посмотрела на то место и ничего не увидела – обои были плотные, красивые, с темным рисунком.
…Отлично! Теперь она будет знать все! И примет меры… Какие? Против чего? Вот этого она еще не знала…
Динар, ничего не подозревая, сидел у мадам Натали и попивал джин с тоником, лениво закусывая виноградинкой.
Они с Наташей беседовали, как в старые добрые времена.
– Нам всем, не только мне, – говорил Динар, – как вы понимаете, необходимо, чтобы русская часть коллекции барона была передана России как законной владелице. Пусть по завещанию или же по дарственной – при жизни барон расстанется с частью своей коллекции, и это будет справедливо.
Как на него подействовать, Динар скажет тогда, когда они совместно с Наташей определят степень их – барона и Наташи – дружественности. Барон – трудный, если не сказать – тяжелый, к тому же глухота и одиночество сделали его подозрительным до болезненности. И если он заподозрит, что Наташа с ним подружилась неспроста – перед ней навсегда закроются двери замка.
– Ведь к барону, – проникновенно продолжил Динар, – не раз обращались компетентные люди из России, у меня самого было такое задание, когда я был здесь послом, что греха таить, – вздохнул Динар, – ради такого пойдешь и на криводушие, но не подружился с ним барон. – В общем так, Наташенька, – заключил Динар, – все может быть. Может, он и откажет пару-тройку картинок России, но нас это не устроит. Да и барон крепок как дуб, даром что глухой, может отличнейшим образом прожить еще двадцать лет, а там… Видите, какое вам важное задание? – спросил Динар, открыто посмотрев на Наташу. Он заметил, что во время его рассказа она была очень внимательна и с интересом слушала подробности о бароне и переговоров с ним.
«…Пташка клюнула на старика», – с радостью подумал Динар, что и требовалось. Конечно, не на самого старого пня, а на его замок, на его коллекцию, антураж… Она девочка хищная и богатство любит. Но знать ей пока ничего не надо. Да и потом, может, все сложится само собой. Ишь, прическу сменила… Возможно, это и нужно. Наташка не идиотка, и лучше с ней не ссориться. И пока о ее Сандрике – молчок. Сказано было? Сказано. Она не забыла.
А теперь вроде бы и нет этого Сандрика, никто о нем не вспоминает – тоже хорошо, тоже нервы дергает».
Динар с наслаждением прихлебнул кофе и тепло взглянул на Наташу.
Она тоже смотрела на него, но старалась ни о чем не думать. Все, что он ей выложил сегодня с милой улыбкой – надо было как следует переварить. Конечно, хорошо, что задачи ее не содержат криминала, и это освободило ей душу. Но!.. Динару нельзя верить! Недаром она тогда так испугалась, когда он сказал о Сандрике и вел себя с ней, как хозяин с прислугой… Нет, все не так просто. Конечно, картины – тоже. Но вероятнее всего, это не самая главная его (или ИХ?) цель. Что-то там задумано еще, и может быть, она – приманка. Господи! Ну с кем же посоветоваться?!
Вот над этим она думала и думала и вдруг, хоть и сомневалась, остановилась на Аннелоре.
А Динар говорил о том, что в самое ближайшее время необходимо устроить прием, естественно, с приглашением барона.
– Но он не придет! – вырвалось у Наташи.
– Преотлично! – усмехнулся Динар. – Вот тут-то он поставит вас в неловкое положение: не прийти на официальное приглашение… Он должен будет как-то это сгладить, потому что вы уже не только мадам посол, но и его знакомая, приятельница его приемной дочери. Тут вам и карты в руки, милая моя Наташенька… Я засиделся, – вдруг сказал он и встал.
Наташа тоже встала, чтобы проводить его.
Он был ей отвратителен, когда был злым, гадким, темным, но сейчас, она поняла, он вдвойне гадок, когда скрылся за дымовой завесой… Волчья пасть!.. И пусть он не рассаживает цветочки! Она неделю-две будет думать, а все равно что-нибудь да откроет в этой истории с навязыванием дружбы старому барону, который никого не трогает, ничего уже не хочет – дожить бы свои, сколько отпущено, дни, в своем замке, со старым добрым Солом, и не знать, что творится в этом безумеющем день ото дня мире.
А Динар покидал Наташу в отменном состоянии духа и решил, что сегодня попозже надо будет чуть-чуть развлечься – позвать своего дружочка и поехать в свои апартаменты… К старушке Анне. А то он просто монахом становится с этими делами.
Они с дружочком замечательно провели ночь… Динар хохотал от души над глупеньким дружочком, но когда подошло время, со страстью признавался ему в любви и говорил, что такого лапочки у него еще не было…
А за стеной, сидя на стуле, поставленном на стол, всю эту мерзость, как она определила «ночные картинки», слушала Аннелоре, вывязывая узоры на кофте и поражаясь, как можно быть таким двоедушным! Ей было противно и вместе с тем интересно: ведь она никогда подобного не то что не слышала и не видела, но о таком даже не читала.
Наконец она осторожно слезла со стула, сняла его со стола. Любопытство она удовлетворила, а также узнала, что такое Динар. Ей стало ясно, что подобная личность ничего хорошего сделать не может, и не потому, резонно рассудила Анне, что он любит не женщин, а мужчин, а потому, что делает это грязно и как-то паскудно! Она же слышала, как он сначала посмеивался над этим мальчонкой, и подначивал его, и как бы издевался над ним, а потом, когда «приспичило», стал сюсюкать до отвращения. Двуличие – вот главное, что она узнала о Динаре. И этот человек чего-то хочет от Рихарда… Но чего? Рассказать Натали?.. А вдруг она заодно с ним? Откуда Анне знать?.. Она вспомнила Натали с ее остриженной головкой, светло-серыми грустными глазами, с ранними под ними морщинками – свидетельствами слез и горестей. Нет, не может эта милая девочка быть заодно с ним, тем более, что раньше Анне думала, что они с Динаром – любовники, а теперь… И перед тем как заснуть, Анне решила, что поговорит с Натали в самое ближайшее время.
На всю неделю Наташа целиком погрузилась в посольскую деятельность. Приезжали какие-то официальные лица, устраивались приемы, переговоры, заключались договоры.
Надо было думать, кого ставить на третьего секретаря – бывший серьезно заболел, и его отправили в Россию. Все это целиком поглотило Наташу. Она приезжала домой, не в силах ни о чем подумать, валилась спать, еле приняв душ, потому что сил не было. Куда-то они стали уходить, силы…
Только в субботу она вспомнила о Динаре, Анне, бароне и о том, что надо устраивать прием и приглашать барона. Это, как ни странно, ее порадовало, хотя она была почти уверена, что барон не придет, а вдруг?
Она наслаждалась утренним кофе, когда позвонила Аннелоре и очень тревожно, хотя и пыталась скрыть это, напросилась в гости, скорее – на разговор, очень важный… Наташе хотелось побыть одной, но тревога в голосе старой дамочки задела ее, и она пригласила Анне к себе.
И разговор состоялся.
Анне призналась, что Динар уплатил ей за услугу – по поводу знакомства Наташи с бароном, правда, сказав, что это – деньги вперед за квартиру.
– Какую? – с удивлением спросила Наташа.
– О, вы же не знаете! – всполошилась Аннелоре. – Он снимает у меня полдома, апартаменты. Для встреч… Он там встречается со своим… – Анне замялась, но нашла слово: – Партнером… молодым. – И рассказала о том, что пробила стену, что беспокоится за Рихарда, что совершенно не доверяет Динару, что вся в сумятице и не знает, что предпринять. Конечно, она будет подслушивать, хотя это и недостойно, но когда дело касается каких-то темных, неясных обстоятельств, тем более касающихся ее приемного отца… – Тут Анне замолкла, потому что запуталась и уже совершенно безнадежно сказала: – Вот с чем я пришла к вам, милая Натали, и хочу теперь, чтобы вы прояснили мне ситуацию с тем же доверием, с каким я пришла к вам.
Наташа молчала.
Она смотрела в маленькие голубые глазки стареющей дамочки и не могла ни на что решиться. Как быть? Как? Что делать? Расскажет она этой Аннелоре, они, как говорится, отобьются с бароном, плюнут на нее, закроет барон ворота своего замка… А она? Она останется один на один с Динаром. Но ведь она посол! Давний дипработник! Она должна быть умной и хитрой – а что она? Сидит, как клуша, и ничего не может решить.
