Текст книги "Агнец"

Автор книги: Кристофер Мур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 10

Мы с ангелом посмотрели кино про Моисея. Разнил рассвирепел, потому что в кино не показали ангелов. Ни один персонаж не походил на египтянина, а уж их-то я в жизни повидал.

– Моисей разве так выглядел? – спросил я Разнила, который отколупывал корочку от пиццы с козьим сыром в паузах между плевками ядом в экран.

– Нет, – ответил Разиил, – но вот тот другой парень сильно смахивает на фараона.

– Правда?

– Угу, – сказал Разиил. С непристойным звуком он высосал через соломинку остатки колы и швырнул картонный стаканчик через всю комнату в мусорную корзину.

– Так ты был там во время Исхода?

– До него. Я отвечал за саранчу.

– Ну и как?

– Паршиво. Мне хотелось жабью чуму. Мне жабы нравятся.

– Мне жабы тоже нравятся.

– А жабья чума бы не понравилась. Но за нее Стефан отвечал. Серафим. – Он покачал головой, будто я должен знать про серафимов какую-нибудь пакость. – Мы тогда много жаб потеряли… Хотя, наверное, все и к лучшему, – вздохнул он. – Нельзя же поручать жабью чуму тем, кому нравятся жабы. Если б я за нее отвечал, вышел бы дружеский лягушачий междусобойчик.

– И ничего бы не получилось, – поддакнул я.

– А что – так получилось, что ли? То есть это же все Моисей придумал. А он – еврей. Для евреев лягушки нечисты. Для евреев они – чума. А для египтян с неба вдруг – целое пиршество лягушачьих лапок. Тут Моисей обсчитался. Хорошо, что мы не послушались его насчет чумы из свинины.

– Вот как? Он такую хотел? Чтобы поросята с небес падали?

– Куски поросят. Ребра, окорока, ножки. И все кровавое – так ему хотелось. Понимаешь, да? Нечистая свинина и нечистая кровь. А египтяне бы всю эту свинину сожрали. Мы его убедили кровью ограничиться.

– Ты хочешь сказать, Моисей – придурок? – Я без иронии спросил: я же понимал, что задаю вопрос самому непреходящему из всех придурков. Но все же…

– Нет, просто его результат не волновал, – ответил ангел. – Господь ожесточил сердце фараона, и тот не хотел отпускать евреев. Хоть крупный рогатый скот с неба пуляй, ему все едино. Он бы не передумал.

– Хотелось бы мне на это взглянуть, – сказал я.

– Я предлагал устроить огненный ливень, – сказал ангел.

– И как прошло?

– Красиво. Мы его вылили только на каменные дворцы и памятники. Сжечь всех евреев в наши планы не входило. Гол в свои ворота.

– Дальновидно, – сказал я.

– У меня вообще с погодой неплохо, – сказал ангел.

– Да, я знаю.

Но тут подумал секунду и вспомнил, как Разиил до изнурения гонял туда-обратно нашего бедного Хесуса, заказывая все новые порции свиных ребрышек в тот день, когда они были блюдом дня.

– Но ты ведь не с самого начала огонь предлагал, да? Ты же, наверное, сначала хотел ливень жареной свинины?

– Этот парень вообще на Моисея не похож, – ответил ангел.

В тот день, бултыхаясь в море, стараясь нагнать торговое судно, пахавшее волны прочь от меня на всех парусах, я впервые убедился, что у Разнила действительно «неплохо с погодой». Джошуа перегибался через кормовой борт и что-то кричал то мне, то Титу. Мне уже стало совершенно ясно: даже с наилегчайшим бризом судно ни за что не догнать и за день, а посмотрев в сторону суши, я не увидел ничего, кроме воды. Странные же мысли приходят в голову в такие минуты. Первым делом я подумал: «Как невероятно глупо – помереть вот таким макаром». Дальше я подумал: «Джошу без меня ни за что не справиться».

И при этой мысли я начал молиться – не за собственное спасение, а за Джошуа. Я молился, чтобы Господь уберег его, потом молился за безопасность и счастье Мэгги. После чего стянул с себя рубаху и медленным кролем погреб к берегу, которого, как я прекрасно знал, мне никогда не достичь. И тут ветер стих. Остановился – и все. Море сплющилось, и над его гладью неслись только крики перепуганной команды с корабля. Судно стояло неподвижно, точно бросило якорь.

– Шмяк, сюда! – закричал Джошуа.

Я повернулся в воде: друг махал мне с кормы замершего судна. Рядом перепуганным дитятей трясся на коленях Тит. А на мачте над ними сидела крылатая фигура. Когда я дошлепал до борта и на палубу меня подняла испуганная кучка матросов, я признал в фигуре ангела Разнила. В отличие от прошлых наших встреч, на сей раз облачен он был во что-то черное как смоль, а оперение крыльев сияло, точно море в лунном свете. Я вскарабкался к Джошу на корму, и ангел аккуратно слетел с мачты и опустился перед нами на палубу. Тит прикрывал голову руками, будто ждал удара. Наверное, ему вообще хотелось просочиться сквозь щели палубного настила.

– Ты, – обратился Разиил к финикийцу, и Тит одним глазом глянул на него из-под скрещенных рук. – Да не причинишь ты вреда этим двоим.

Тит кивнул, попробовал что-то сказать, но голос его сломался под тяжестью страха. Я и сам немного перепугался. Весь в черном, ангел и впрямь выглядел грозно, хоть и выступал за нашу команду. Джош, напротив, казался совершенно в своей тарелке.

– Благодарю тебя, – сказал он ангелу. – Он, конечно, паразит, но все равно он мой лучший друг.

– У меня вообще неплохо с погодой, – ответил ангел. И, словно это все и объясняло, взмахнул массивными черными крылами и оторвался от палубы. Море оставалось мертвенно спокойным, пока его фигура не скрылась за горизонтом, затем повеял бриз, парус надулся, а волны заплескали о нос корабля. Тит осмелился выглянуть, затем разогнулся и медленно встал, цепляясь за румпель.

– Теперь вот новая рубаха нужна, – сказал я.

– Можешь взять мою, – сказал Тит.

– Нам стоит держать поближе к берегу, как ты считаешь?

– Уже идем, мой господин. Уже идем.

– Твоя мать жует плесень на ногах прокаженных, – сказал я.

– Я как раз собирался сделать ей замечание, – отозвался Тит.

– Значит, мы понимаем друг друга.

– Воистину, – сказал Тит.

– Блин, – сказал Джошуа. – Я опять забыл спросить у ангела насчет женщин.

Весь остаток перехода Тит был с нами очень мил. Даже странно – нам не пришлось ворочать тяжеленными веслами при заходах в порты, да и груз мы больше не таскали. Экипаж совершенно избегал нас, и даже за свиньями матросы ухаживали сами. Им и говорить ничего не пришлось. Через день мой страх мореплавания утих, бриз неизменно увлекал нас все дальше на север, и мы с Джошем любовались дельфинами, подплывавшими порезвиться в волнах, или по ночам лежали на палубе, принюхиваясь к запаху кедра от корабельных тимберсов, слушая скрип оснастки и пытаясь представить себе, как мы найдем Валтасара. Если б Джошуа не доставал меня расспросами о сексе, путешествие можно было бы считать приятным.

– Прелюбодеяние – не единственный грех, Джош, – пробовал я объяснить. – Я бы рад тебе помочь, но неужели ты заставишь меня воровать только ради того, чтобы понять, каково это? Или вынудишь кого-нибудь убить, чтоб лучше представлять себе убийство?

– Нет, вся разница в том, что я не хочу никого убивать.

– Ладно, еще раз. У тебя есть чресла, у нее есть чресла. И хотя они называются чреслами и там, и там, устроены они по-разному…

– Я понимаю механику. Я не понимаю ощущений.

– Ощущается хорошо, я тебе уже говорил.

– Но это же неправильно. Зачем тогда Господь наделил грех хорошими ощущениями, а потом человека за него осудил?

– Слушай, чего б тебе самому не попробовать, а? – сказал я. – Так дешевле выйдет. А еще лучше – женись, и тогда это даже грехом не будет считаться.

– Но тогда же получится совсем другое, разве нет? – спросил Джош.

– Откуда я знаю? Я ж не женат.

– А тебе всегда одинаково?

– Ну, в некотором смысле – да.

– В каком смысле?

– Ну, пока, во всяком случае, – влажно.

– Влажно?

– Да, но всегда ли так бывает, я сказать не могу. Это ж мой личный опыт. Может, нам шлюху лучше спросить?

– А еще лучше, – постановил Джошуа, озираясь, – спрошу у Тита. Он старше и, судя по виду, много грешил.

– Ну да, если считать и сброс евреев за борт, он, я бы сказал, – специалист. Однако это не значит…

Но Джошуа уже пробежал на корму и поднялся по трапу на верхнюю палубу, к маленькому шатру без одной стенки, служившему капитанской каютой. Под тентом на коврах возлежал Тит и пил из меха вино. Я заметил, как он протянул сосуд Джошу.

Когда я к ним присоединился, Тит говорил:

– Так тебе, значит, про еблю интересно? Что ж, сынок, ты обратился по адресу. Я перееб тысячу женщин, вполовину меньше – мальчиков, какое-то количество овец, свиней, несколько куриц и случайно попавшуюся мне черепаху. Так что же ты хочешь знать?

– Держись от него подальше, – сказал я, забирая у Джоша из рук мех и возвращая его Титу. Самого Джоша я тоже на всякий случай оттеснил. – Гнев Господень покарает его в любую минуту. Исусе, черепаха – вот уж где мерзость.

Тит вздрогнул, когда я помянул гнев Господень, – будто ангел в любую секунду мог слететь с небес и пристроиться у него на мачте, как на насесте. Но Джошуа стоял на своем:

– Давай пока ограничимся женщинами, если не возражаешь.

И он для успокоения похлопал Тита по руке. Я знал, как это действует: весь страх из Тита сейчас вытечет, как вода в канаву.

– Я еб всевозможных женщин, какие только бывают. Египтянок, гречанок, римлянок, евреек, эфиопок. .. А еще женщин из таких мест, которым и названий еще не придумали. Я еб жирных и костлявых, безногих и без…

– А ты женат? – перебил моряка Джош, пока тот не пустился перечислять, как он имел их и в гробу, и на бегу, и мышонком, и лягушкой…

– У меня есть жена в Риме.

– А тебе одинаково с женой и, скажем, со шлюхой?

– Что – ебстись? Совершенно по-разному.

– Ну влажно же, – сказал я. – Правда?

– Ну да, влажно. Но не в этом же…

Я схватил Джоша за тунику и поволок за собой.

– Ну все, пошли, Джош. Теперь ты знаешь: грех – он влажный. Заруби себе на носу. Пошли ужинать.

Тит захохотал:

– Ну вы, евреи, даете со своим грехом. Знаете, если б у вас побольше богов было, вы бы так не парились, что разозлите кого-нибудь одного.

– Это точно, – ответил я. – Сейчас я буду выслушивать духовные наставления человека, который ебется с черепахами.

– А ты не суди, Шмяк, – сказал Джошуа. – Ты и сам не без греха.

– О, еще и ты со своим ханжеством. Подумаешь, святоша выискался. Раз ты так, можешь отныне сам грешить сколько влезет. Думаешь, мне нравится каждую ночь со шлюхами кувыркаться и весь процесс тебе снова и снова в красках расписывать?

– Думаю, нравится, – ответил Джош.

– Дело не в этом. А дело в том, что… мнэ-э… дело в том… это. В вине. В смысле – в черепахах. То есть…

В общем, сбили меня с панталыку. Ну подайте на меня за это в суд. Да я с тех пор чуть увижу черепаху, сразу воображаю – к ней клеится заскорузлый финикийский капитан. А вас это не беспокоит? Ну вот представьте себе это прямо сейчас. Я подожду. Теперь поняли?

– Он рехнулся, – сказал Тит.

– А ты умолкни, цинготная гадюка, – сказал Джошуа.

– Как там насчет не судить? – осведомился Тит.

– Это его касается. – Джош посмотрел на меня. – А со мной все по-другому.

И вдруг, произнеся эти слова, Джошуа опечалился – таким я его раньше не видел. Шаркая ногами, он направился к загону со свиньями, уселся рядом и стиснул голову руками. Будто его короновали всем бременем скорбей человеческих. И пока мы не сошли с корабля, Джош держался особняком.

Шелковый путь – основная торговая артерия, по которой обычаи и культура экспортировались из римского мира на Дальний Восток, – заканчивался у моря, в порту Селевкия, гавани и крепости, кормившей и защищавшей Антиохию со времен Александра. Мы сошли на берег с остальной командой. Капитан Тит остановил нас на трапе и протянул руки ладонями вниз. Мы с Джошем подставили свои, и Тит опустил в них монеты, которые мы уплатили ему за переход.

– У меня там могла быть пара скорпионов, а вы раскрыли ладони, даже не подумав.

– Это была честная цена, – сказал Джошуа. – Мог бы и не возвращать.

– Я чуть не утопил твоего друга. Извините меня.

– Но ты же сначала спросил, умеет ли он плавать. У него был шанс.

Я заглянул в глаза Джошу – проверить, не шутит ли он. Он, совершенно очевидно, не шутил.

– И все равно, – сказал Тит.

– Так, может, и тебе однажды выпадет шанс, – сказал Джошуа.

– Ага, хиленький ебический шанс, – добавил я. Тит ухмыльнулся.

– Идите, пока гавань не станет рекой. Это будет Онронт. Ступайте по левому берегу, и к ночи окажетесь в Антиохии. Там на рынке есть одна старуха – торгует травами и талисманами. Не помню, как ее зовут, но у нее только один глаз и туника тирского пурпура. Всех волхвов в Антиохии знает.

– А ты сам откуда знаешь эту старуху? – спросил я.

– Однажды покупал у нее пудру тигрового пениса. Джошуа недоуменно посмотрел на меня.

– Что? – спросил я. – Я же сношался со шлюхами, а не рецепты выпытывал. – Потом я взглянул на Тита: – Или надо было?

– Это мне для коленей, – ответил моряк. – Болят на дождь.

Джошуа взял меня за плечо и повел по берегу.

– Ступай с Богом, Тит, – сказал он.

– Ты там замолви за меня словечко перед чернокрылым, – попросил Тит.

Как только мы окунулись в припортовую толчею, я сказал:

– Он вернул нам деньги, потому что его ангел напугал. Надеюсь, ты это понимаешь?

– Значит, доброта его утишила страх, равно как и принесла пользу нам, – ответил Джошуа. – Тем лучше. Думаешь, священники приносят в жертву агнцев на Песах по какой-то другой причине?

– А, ну да. – Я, правда, так и не понял, какая связь. Мне по-прежнему было интересно, не возражают ли тигры против того, чтоб им пудрили пенисы. (Наверное, от ссадин предохраняет, но все равно работенка – не приведи господь.) – Пошли эту старую ведьму искать.

Берег Онронта представлял собой густой поток жизни и цвета, запахов и тканей – от гавани до самого антиохийского рынка. Там толокся народ любых размеров и цветов, какие только можно вообразить, некоторые люди – босиком и в тряпье, иные – в дорогих шелках и пурпурном льне из Тира (говорят, его красят кровью ядовитой улитки). Тащились повозки, запряженные волами, носилки и паланкины, которые несли аж по восемь рабов. Толпу патрулировали римские солдаты – кто верхом, кто пешком, – а моряки из десятков стран наслаждались выпивкой и твердой землей под ногами. Торговцы, попрошайки, спекулянты и шлюхи – все старались поймать за хвост монету, а самозваные пророки возглашали догмы с кнехтов, к которым найтовили суда на реке: святые стояли в ряд и проповедовали, точно шеренга болтливых греческих колонн. Над распаренной толпой поднимался душистый синеватый дымок, неся ароматы специй и жира от жаровен и ларьков, где мужчины и женщины нахваливали свою снедь ритмичными и навязчивыми песенками. Пока мы с Джошем шли мимо, все мешалось в единый хор, будто один певец передавал свою песню другому, чтобы нам не выпадало ни секунды тишины.

Я помнил только одну похожую толпу – череду паломников, стремившихся в Иерусалим на празднества, но там и близко не было такого буйства красок, такого оглушительного шума, такого заразного возбуждения.

Мы остановились у одного прилавка и купили у сморщенного старика некий горячий черный напиток. Вместо шляпы старик носил выдубленную птичью тушку. Он показал нам, как готовит свой напиток из семян – их сначала жарят, а потом мелют в порошок и заливают кипятком. Все это старик рассказал жестами – он не говорил ни на одном языке из тех, что знали мы. В напиток он добавил меду и дал нам пиалы. Я попробовал – все равно чего-то не хватало. Мне показалось – не знаю, – что напиток очень черный. Тут мимо нас какая-то женщина провела козу, я взял у Джоша его пиалу и кинулся за женщиной вдогонку. Испросив позволения, я брызнул козьим молоком прямо из вымени к нам в пиалы. Старик начал было возмущаться, будто мы совершили святотатство, но молоко было теплым, пенистым, и горечь исчезла. Джошуа выпил все залпом, а затем попросил у старика еще две пиалы. Женщине с козой он дал медную монетку – за хлопоты. Вторую пиалу Джош протянул старику, и тот, какое-то время покривившись, в конце концов сделал глоток. Беззубый рот расплылся улыбкой, и не успели мы отойти, как старик с женщиной и козой, судя по всему, заключили сделку. Я видел, как старик мелет зерна в медном цилиндре, а женщина доит козу в глубокую глиняную миску. Рядом торговали специями, они были навалены в огромные корзины, стоявшие прямо на земле, – я чуял корицу, гвоздику и душистый перец.

– Знаешь, – обратился я к женщине по-латыни, – когда вы обо всем договоритесь, попробуй сверху посыпать толченой корицей. Сочетание может оказаться идеальным.

– Твоего друга уже вон куда понесло, – ответила мне хозяйка козы.

Я обернулся как раз вовремя: голова Джоша в толпе сворачивала за угол, на рынок Антиохии, в новую толчею. Я кинулся следом.

На ходу Джош толкал всех подряд, – судя по всему, намеренно. Задевая кого-нибудь плечом или локтем, он бормотал – негромко, но я слышал:

– Этого парня исцелил. Эту исцелил. Этой прекратил муки. Этого исцелил. Этого утешил. У-уу, от этого просто смердит. Эту исцелил. Блин, промазал. Исцелил. Исцелил. Утешил. Успокоил.

Люди оборачивались Джошу вслед – так бывает, когда кто-то в толкучке наступает на ногу, – да только все они, казалось, улыбаются либо недоумевают. А вовсе не злятся, как я ожидал.

– Ты чего делаешь? – спросил я.

– Тренируюсь, – ответил Джош. – В-во, как ему большой палец-то на ноге вывернуло. – Он резко развернулся – так, что чуть сандалию не потерял, – и шлепнул лысого коротышку по затылку. – Так-то лучше.

Лысый обернулся посмотреть, кто его стукнул. Джош немного попятился.

– Как твой палец? – спросил он на латыни.

– Хорошо, – ответил лысый и улыбнулся – этак глупо и мечтательно, точно большой палец сообщил ему, что с миром все в порядке.

– Ступай тогда с Богом, и… – Джошуа развернулся в другую сторону и хлопнул по плечам еще двух незнакомцев. – Ага! – крикнул он. – Двойное исцеление! Ступайте с Богом, друзья, дважды!

Мне стало как-то неловко. За нами через рынок потянулись люди – не вся толпа, конечно, но кучка. Человек пять-шесть, но у всех на лицах играла та же мечтательная улыбка.

– Джошуа, может, тебе это… потише немного?

– Невероятно, да? Им всем лечиться нужно. Этого исцелил. – Джош нагнулся поближе и прошептал: – У парня был сифилис. Впервые за много лет ему не будет больно писать. Извини. – И он снова повернулся к толпе. – Исцелил, исцелил, успокоил, утешил.

– Мы же тут посторонние, Джош. А ты привлекаешь внимание. Может быть небезопасно…

– И ведь не слепые они, не инвалиды без рук или ног. Если нам попадется что-то посерьезнее, наверное, придется остановиться. Исцелил! Благослови тебя Господи. Ой, ты по-латински ни бельмеса? Э-э… греческий? Иврит? Никак?

– Он разберется, Джош, – сказал я. – Пошли старуху искать.

– А, ну да. Исцелил! – Джошуа вкатил довольно сильную пощечину хорошенькой дамочке. Ее мужу – бугаю в кожаной тунике – это не понравилось. Из-за пояса он выхватил кинжал и принялся надвигаться на Джоша. – Извини, господин, – сказал Джош, не отступая ни на шаг. – Иначе бы не получилось. Бесенок завелся, надо было изгнать. Я отправил его вон в ту собаку. Ступай с Богом. Спасибо, большое спасибо. Дамочка схватила мужа за руку и развернула к себе. У нее на щеке по-прежнему алела пятерня Джоша, но она улыбалась.

– Я вернулась! – провозгласила она. – Я вернулась. Она вцепилась в мужика, и весь гнев его, похоже, схлынул. Он перевел взгляд на Джоша – в нем читалось такое смятение, что я думал, мужик сейчас рухнет без сил. Он выронил кинжал и обнял жену. Джошуа подскочил к ним и обхватил обоих руками.

– Ну может, хватит уже, а? – взмолился я.

– Но я же люблю этих людей.

– Любишь, значит, да?

– Ага.

– Он только что собирался тебя прирезать.

– Бывает. Он просто не понял. А теперь понимает.

– Хорошо, что сообразительный попался. Пойдем искать уже старуху.

– Ладно, только потом вернемся и купим еще того напитка.

Ведьму мы нашли – она как раз продавала букетик мартышечьих лапок жирному оптовику, выряженному в полосатые шелка и широкую коническую шляпу, сплетенную из какой-то жесткой травы.

– Но это же все задние лапки, – возмущался оптовик.

– Волшебство то же, а цена лучше, – ответствовала ведьма, отгибая край шали, которая прикрывала половину лица, и являя миру молочное бельмо на глазу. Очевидно, так она запугивала несговорчивых покупателей.

Но торговец не велся.

– Всем отлично известно, что передняя лапа мартышки – лучшее средство предсказания будущего, в то время как задняя…

– Можно подумать, мартышка умеет что-то предсказывать, – встрял я, и они оба посмотрели на меня так, словно я только что чихнул им в фалафель. Старуха откинулась назад – то ли порчу на меня наведет, то ли камнем швырнет. Но меня несло. – Если бы это было так, – продолжал я, – ну то есть, насчет предсказания будущего по мартышечьей лапке… в смысле – поскольку у мартышки их четыре – лапы, то есть… и, э-ээ… в общем, ладно.

– Эти почем? – спросил Джошуа, вытаскивая из одной корзины горсть сушеных тритонов.

Старуха повернулась к нему.

– Тебе столько незачем, – сказала она.

– Точно? – переспросил Джош.

– Эти никуда не годятся, – сказал торговец, потрясая задними лапками двух с половиной бывших мартышек. В точности как человечьи ноги, только мохнатые и пальцы длиннее.

– Если б ты был мартышкой, спорить готов – они бы пригодились. К примеру, чтоб задница по земле не волоклась, – сказал я. Миротворец, что там говорить.

– Ну так а сколько мне зачем? – настаивал Джош, видимо сам толком не понимая, как его отвлекающий маневр превратился в торг насчет тритоновых сухариков.

– Это смотря у скольких твоих верблюдов запор, – отвечала ведьма.

Джошуа уронил тритонов обратно в корзину. – Ну, э-э…

– А помогают? – спросил торговец. – Закупоренным верблюдам, в смысле?

– Ни разу не подводили.

Торговец почесал клинышек бородки мартышечьей лапкой.

– Я, пожалуй, соглашусь на цену за твои никудышные лапки, если ты мне еще добавишь горсть тритонов.

– Договорились, – ответила карга.

Торговец развязал кошель, висевший на плече, и кинул туда связку лапок, а сверху добавил щедрую горсть тритонов.

– И как они действуют? Из них чай заваривать и поить верблюда?

– С другого конца, – сказала карга. – Суешь целиком. Считаешь до ста и отходишь в сторону.

Глаза у торговца вылезли на лоб, затем сощурились, и он повернулся ко мне.

– Малец, – сказал он. – Если умеешь считать до ста, у меня для тебя найдется работа.

– Он бы с удовольствием нанялся к тебе, господин, – ответил за меня Джошуа, – но только нам нужно найти волхва Валтасара.

Карга зашипела и отползла в самый дальний угол палатки, прикрыв шалью все лицо. Кроме молочного глаза.

– Откуда про Валтасара знаешь?

Руки она выставила перед собой, точно когти, и я видел, как они трясутся.

– Валтасар! – заорал я, и старуха чуть стенку горбом не пробила. Я хихикнул и уже совсем был готов обвалтасарить ее снова, но меня перебил Джош.

– Валтасар пришел отсюда в Вифлеем, чтобы засвидетельствовать мое рождение, – объяснил он. – Теперь я ищу его совета. Мне нужна его мудрость.

– Ты хочешь объять тьму, повенчаться с демонами и улететь со злым джинном Валтасаром? Тебе не место у моей палатки. Изыди! – И старуха начертила в воздухе знак от дурного глаза, что в ее случае было вовсе ни к чему.

– Нет-нет-нет, – сказал я. – Ничего такого мы делать не будем. Волхв просто оставил немножко… э-э… ладана у Джошуа в доме. Нужно вернуть.

Старуха окатила меня презрением из своего здорового глаза.

– Ты лжешь.

– Лжет, – подтвердил Джошуа.

– ВАЛТАСАР! – заорал я ей прямо в лицо. Но, как в первый раз, не подействовало, и я несколько сник.

– Прекрати, – сказала она.

Джошуа потянулся к ней и взял ее за морщинистую лапу.

– Бабушка, – сказал он, – наш капитан Тит Инвенций сказал нам, что ты знаешь, где найти Валтасара. Помоги нам, пожалуйста.

Старуха, казалось, успокоилась, но только я решил, что она сейчас улыбнется, как она проехалась когтями Джошу по руке и отскочила.

– Тит Инвенций – шельма! – крикнула она. Джошуа вытаращился на кровь, выступившую из глубоких царапин, и мне показалось, что он сейчас лишится чувств. Насилие или злоба других всегда приводили его в недоумение. Наверное, мне придется еще полдня объяснять, зачем старуха его поцарапала, но в тот момент я просто рассвирепел.

– Знаешь что? Знаешь что? Знаешь что? – замахал я пальцем у нее перед самым носом. – Ты поцарапала Сына Божьего. В жопу тебя, вот куда.

– Волхв ушел из Антиохии, и скатертью дорога, – проскрежетала ведьма.

Жирный торговец наблюдал за нашей перепалкой, не произнося ни слова, но теперь вдруг расхохотался – да так раскатисто, что я едва мог расслышать проклятья старой карги.

– Значит, ты ищешь Валтасара, Божий Сын? Джошуа прекратил ошеломленно созерцать собственные раны.

– Да, господин. А ты его знаешь?

– А кому, по-твоему, мартышечьи лапки понадобились? Идите за мной. – Торговец развернулся и без лишних слов двинулся прочь.

Когда мы с торговцем зашли в проулок – такой узкий, что плечи караванщика задевали обе стены сразу, – я обернулся и снова заорал:

– В жопу тебя, ведьма! Попомни мои слова.

Она зашипела и снова начертила в воздухе что-то от сглаза.

– Жутковатая она, – сказал Джошуа, снова поглядев на царапины.

– Не суди, Джош. В тебе самом жути хватает.

– Как ты думаешь, куда этот дядька нас ведет?

– Вероятно, туда, где нас можно убить и зарезать.

– Ну да. По крайней мере, одно из двух.