Текст книги "Агнец"

Автор книги: Кристофер Мур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 13

– Я мог бы надрать подонистую задницу этому подонку! – заорал ангел, спрыгивая с кровати и потрясая кулаком перед экраном.

– Разиил, – сказал я. – Ты – Ангел Господень, а он – профессиональный борец. Мне кажется, и так очевидно, что ты мог бы надрать подонистую задницу этому подонку.

Такое продолжалось уже два дня. Ангел обрел новую страсть. От портье уже десяток раз звонили и присылали коридорного – утихомирить ангела.

– А кроме того, все это понарошку. Разиил глянул на меня так, словно я влепил ему пощечину.

– Вот только не надо опять, а? Это – не актеры. – И ангел сделал бэк-флип на кровать. – Ууу, ууу, тока гля! Сука вмаза ему тубарета! Да-ва, девка, дава! Во гадина!

Вот так вот у нас нынче. Ток-шоу, где вопят какие-то вульгарные невежи, мыльные оперы и реслинг. А телевизионный пульт ангел охраняет, как ковчег Завета.

– Вот потому-то, – назидательно сказал я, – ангелам и не дали свободы воли. Из-за вот этого, у тебя перед носом. Потому что ангелы не отлипали бы от телика.

– Так, да? – И Разиил приглушил звук, – кажется, впервые за много дней. – Тогда скажи мне, левит по прозванью Шмяк, если, глядя вот на это, я злоупотребляю той капелькой свободы, что получил для выполнения своего задания, что же говорить о твоем народе?

– Под моим народом ты имеешь в виду все человечество? – Я забуксовал. Я не помнил, чтобы ангел прежде изрекал что-либо внятное, и к дискуссии оказался не готов. – Эй, а при чем тут я? Я уже две тыщи лет как умер. Я бы такого точно не позволил.

– Ага, – ответил ангел, скрестил на груди руки и принял скептическую позу, которую перенял у какого-то гангста-рэпера с МТВ.

Уроки Иоанна Крестителя пошли впрок: чем быстрее признаешь свою ошибку, тем скорее можно понаделать новых и получше. А, ну и не злить Саломею, конечно, – с ней Иоанн сильно погорячился.

– Ладно, мы облажались, – согласился я.

– Во, а я те про чё? – Ангел был очень доволен собой.

Так, значит, да? Где ж он был, интересно, когда нам понадобился его карающий меч правосудия в крепости Валтасара? Наверное, борьбу в Греции смотрел.

Тем временем мы добрались до библиотеки, где за тяжелым столом-драконом сидел Валтасар, жевал сыр и прихлебывал вино, а Штоленка и Горошинка поливали ему лысину липким желтым воском и размазывали по всей голове деревянными лопаточками. Грифельные доски с моими уроками отодвинули к полкам, набитым свитками и кодексами.

– Синий тебе к лицу, – заметил Валтасар.

– Ну да, мне все так говорят.

Застыв, краска уже не смывалась, но хоть кожа зудеть перестала.

– Заходите, садитесь. Выпейте вина. Сегодня утром из Кабула привезли сыру. Попробуйте.

Мы с Джошем уселись в кресла напротив волхва. Джошуа, верный себе как никогда, наплевал на мой совет и сразу же спросил Валтасара о железной двери. Добродушный чародей моментально посерьезнел.

– Есть тайны, с которыми следует смириться. Разве твой Бог не сказал Моисею, что никто не должен узреть его лик, и разве пророк не подчинился? Так и ты должен смириться: ты никогда не узнаешь, что находится в комнате за железной дверью.

– Валтасар назубок знает Тору, Пророков и Писание в придачу, – сказал мне Джошуа. – А о Соломоне – даже больше, чем все ребе или жрецы Израиля.

– Это круто, Джош. – И я протянул ему кусок сыру, чтобы мой друг пока чем-то развлекся. А Валтасару сказал: – Но ты забыл про зад Господень.

Не получится всю жизнь тусоваться с Мессией и самому не нахвататься чего-нибудь из Торы.

– Чего? – удивился волхв. В этот миг девчонки схватили панцирь застывшего воска у него на лысине за края и одним быстрым движением сдернули. – Ай-яй, злобные гарпии! Предупредить не могли? Подите прочь!

Девчонки захихикали и сокрыли ухмылки удовлетворения за фазанами и цветами сливы на тонких веерах. Еще долго по коридору за ними тянулся хрупкий след девичьего смеха.

– А проще это делать никак нельзя? – спросил Джошуа.

Валтасар хмуро глянул на него:

– Неужели ты думаешь, что если бы существовал способ проще, за две сотни лет я бы его не открыл?

Джош выронил сыр:

– Две сотни лет?

– А что, если прическа нравится, к чему менять стиль? – встрял я. – Правда, я бы не назвал это прической. Но Валтасара мои слова не позабавили.

– Так что там насчет зада Господня?

– Да и стилем это можно считать с большой натяжкой, – добавил я, вставая и снимая с полки экземпляр Торы, который заметил чуть раньше. К счастью, кодекс – то есть Тора напоминала современную книгу, иначе пришлось бы минут двадцать раскручивать свиток и драматический момент был бы упущен. Я быстренько пролистал до Исхода.

– Вот те стихи, о которых ты говоришь: «И еще сказал: „Ты не сможешь увидеть лицо Мое, потому что не может увидеть Меня человек и остаться в живых“». Правильно? Вот, а потом Господь укрывает Моисея своей ладонью, пока не пройдет мимо, и говорит: «А тогда уберу я ладонь Свою, и увидишь ты Меня сзади – но лицо Мое не будет увидено тобою».

– И что? – спросил Валтасар.

– И то, что Господь разрешил Моисею взглянуть на свой зад, поэтому, если брать твой пример, теперь ты нам должен зад Господень. Рассказывай, что там такое в комнате за железной дверью.

Блистательно. Я умолк и стал разглядывать синеву своих ногтей, наслаждаясь риторической победой.

– Глупее я ничего и никогда не слыхал, – ответил Валтасар. Минутная потеря самообладания сменилась учительским спокойствием и легким веселым изумлением. – А если я скажу, что вам опасно знать про эту железную дверь сейчас, но, завершив свое учение, вы не только всё узнаете, но и получите от такого знания великую силу? Когда я решу, что вы готовы, обещаю – я покажу вам то, что таится за этой дверью. Но вы должны дать мне слово хорошо учиться и усваивать все уроки. Сможете?

– И ты запрещаешь нам задавать вопросы? – уточнил Джошуа.

– О нет, я лишь отказываю вам в некоторых ответах – пока время не пришло. И верьте мне – уж чего-чего, а времени у меня предостаточно.

Джош повернулся ко мне:

– Я до сих пор не понял, чему я должен здесь научиться, но уверен, что пока не научился.

Его взгляд умолял меня тему не развивать. Я решил, что действительно не стоит; а кроме того, снова отравиться мне совсем не улыбалось.

– Сколько это займет? – спросил я. – Наши уроки то есть?

– У некоторых учеников на постижение природы Ци уходит много лет. Пока вы здесь, о вас позаботятся.

– Лет? А можно нам подумать?

– Думайте сколько влезет. – Валтасар встал. – А теперь я должен удалиться. Девушкам нравится тереться обнаженными грудями о мой череп сразу после воскования. Он тогда глаже всего.

Я сглотнул. Джошуа ухмыльнулся и вперся взглядом в стол. Я часто задавался вопросом – не в тот именно миг, но большую часть времени, – умеет ли Джош отключать при надобности воображение? Ведь должен уметь, а? Иначе прямо не знаю, как он с соблазнами борется. Меня же, напротив, собственное воображение поработило настолько, что от картинок черепного массажа Валтасара удержу ему не было.

– Мы останемся. Мы будем учиться. Мы выполним все, что потребуется.

Джошуа расхохотался, но все же смог вымолвить:

– Да, мы останемся и будем учиться, Валтасар, но сначала мне нужно съездить в Кабул и завершить там одно дело.

– Разумеется, нужно, – ответил Валтасар. – Выехать можешь завтра. Одна из девчонок покажет тебе путь. А теперь я должен пожелать вам спокойной ночи.

И чародей величаво удалился, а Джош разразился неудержимым хихиканьем. Я же размышлял, как буду выглядеть с наголо выбритой головой.

Утром в наши комнаты зашла Радость, переодетая караванщиком: свободная туника, сапоги из мягкой кожи и панталоны. Волосы она убрала под тюрбан, а в руке держала длинный кнут для верховой езды. Извилистым проходом в недрах скалы она вывела нас наружу из какой-то отвесной стены. Потом по веревочной лесенке мы забрались на плато, где нас ждали Подушечка и Сью с тремя верблюдами – оседланными и готовыми к недолгому путешествию. На плато располагалась небольшая ферма с несколькими курятниками, козами и парой-другой свиней в загончике.

– Трудновато будет спускать этих верблюдов по лесенке, – заметил я.

Радость нахмурилась и обернула свободным концом тюрбана лицо так, что видны остались только глаза.

– Вниз идет тропа, – сказала она и ткнула кнутом верблюду в плечо. Она отъехала, мы с Джошем сами взобрались на верблюдов, как смогли, и двинулись следом.

Дорога с плато была широка лишь настолько, чтобы один верблюд мог, покачиваясь, спуститься по ней и не упасть, однако из пустыни отыскать ее было невозможно, если не знать, что она есть, – как и вход в каньон, где находилась крепость. Дополнительная мера предосторожности для крепости без единого стражника.

По пути в Кабул мы с Джошуа несколько раз пытались завязать с Радостью беседу, но она капризничала, грубила и часто просто уезжала вперед.

– Наверное, грустит, что не может больше надо мной издеваться, – размышлял я.

– Понимаю, почему ее это расстраивает, – заметил Джошуа. – Может, заставишь дромадера тебя укусить? Мне такое всегда поднимает настроение.

Я пришпорил верблюда. Дико раздражает, когда придумаешь что-нибудь революционное, вроде сарказма, а потом им начинают злоупотреблять любители. В Кабуле Радость возглавила поиски слепого охранника. Каждому нищему слепцу, что попадался нам на рыночной площади, она задавала один и тот же вопрос:

– Ты не видел слепого лучника, что пришел сюда с караваном чуть больше недели назад?

Мы с Джошем тащились в нескольких шагах позади и старались не ухмыляться всякий раз, когда она оборачивалась. Джошуа хотел указать Радости на недостаток ее метода, а мне, напротив, хотелось в полной мере насладиться ее недоумчатостью как пассивным возмездием за то, что она меня отравила. От компетентности и самоуверенности, которые она являла в крепости, сейчас не осталось и следа. Сейчас Радость оказалась не в своей стихии, и мне это нравилось.

– Вот видишь, – объяснял я Джошу, – то, чем занимается Радость, иронично, но это не входит в ее намерения. Такова разница между иронией и сарказмом. Ирония бывает спонтанной, а сарказм требует волевого усилия. Сарказм нужно создавать.

– Не шутишь? – спросил Джош.

– И зачем я на тебя время трачу?

Мы терпели поиски Радости еще час, а потом переключили ее на зрячих, в частности – на приезжих караванщиков. Вскоре зрячие направили нас к храму, где слепой охранник, как нам сообщили, огородил свои нищенские угодья.

– Вот он. – Джошуа показал на оборванную груду человечины, что подзывала к себе прихожан, двумя потоками текших по ступеням.

– Похоже, ему досталось, – сказал я. Меня поразило, что охранник этот, один из самых энергичных (и устрашающих) людей, которые попадались мне в жизни, так быстро превратился в столь жалкое существо. Но с другой стороны, я не учитывал его сценического мастерства.

– Здесь свершилась великая несправедливость, – вымолвил Джошуа. Он подошел к охраннику и мягко возложил руку ему на плечо. – Брат мой, я пришел облегчить тебе страдания.

– Пожалей слепца, – проныл охранник, потряхивая деревянной миской.

– Успокойся, – сказал Джош, прикрыв его глаза ладонью. – Когда я уберу ладонь, ты вновь будешь видеть.

Я заметил, как напряглось Джошево лицо, когда он сосредоточился на исцелении охранника. По щекам его покатились слезы и закапали на плиты мостовой. Я вспомнил, как легко давались ему исцеления в Антиохии, и понял, что нынешний напряг – не от самого акта, а от той вины, что нес он в себе с тех самых пор, как ослепил этого человека. Когда Джошуа убрал руку и отступил, они с охранником дрожали оба.

Радость отшатнулась и прикрыла лицо руками, как бы загораживаясь от гнилостного дыхания.

Охранник таращился в пространство примерно так же, как если бы просил милостыню, но глаза его больше не были белыми.

– Ты видишь? – спросил Джошуа.

– Видеть-то вижу, но все не так. У людей синяя кожа.

– Нет, он и впрямь синенький. Помнишь, это мой друг Шмяк?

– А ты всегда синим был?

– Нет, я такой недавно.

И тут охранник перевел взгляд на Джошуа. Изумление на его физиономии сменилось ненавистью. Он подскочил к моему другу, рывком выхватив из своего тряпья кинжал, и одним мощным ударом раскроил бы Джошу грудную клетку, если бы Радость в последнюю долю секунды не сшибла его подножкой наземь. Но вскочил он моментально и кинулся в новую атаку. Я успел вытянуть руку и ткнуть его сразу в оба глаза, а Радость в тот же миг пнула его в затылок. Корчась от боли, охранник повалился на землю.

– Мои глаза! – взвыл он.

– Извини, – ответил я.

Ударом сапога Радость выбила из его кулака нож. Я обхватил Джоша за плечи и оттолкнул его на всякий случай подальше.

– Тебе лучше набрать дистанцию, пока он снова не прозреет.

– Но я же хотел помочь, – сказал Джошуа. – Ослеплять его было ошибкой.

– Джош, ему наплевать. Он одно знает: ты – враг. И он должен тебя уничтожить.

– Я уже сам не понимаю, что делаю. Даже когда стараюсь совершить что-то хорошее, все идет наперекосяк.

– Нам нужно ехать, – сказала Радость.

Она взяла Джоша за одну руку, я за другую, и мы увели его, пока охранник не собрался с силами для третьего приступа.

У Радости был с собой список того, что требовалось привезти Валтасару в крепость, поэтому некоторое время мы искали большие корзины минерала под названием киноварь, из которого добывают ртуть, а также какие-то специи и красители. Джошуа бродил за нами по рынку в неком оцепенении, пока мы не набрели на торговца черными бобами, из которых в Антиохии делали темный напиток.

– Купи мне таких, – попросил Джошуа. – Радость, купи хоть немного.

Она послушалась, и Джош прижимал к себе мешок бобов, как младенца, всю дорогу до крепости. Ббльшую часть пути мы проделали в молчании, но когда зашло солнце, а мы уже почти достигли тропы на плато, Радость галопом подскакала ко мне.

– Как он это сделал? – спросила она. – Что?

– Я видела, как он исцелил глаза того человека. Как он это сделал? Я знаю много видов волшбы, но никаких чар он не насылал и никаких зелий не смешивал.

– О, это очень могущественная волшба, – ответил я и на всякий случай оглянулся – проверить, слышит ли меня Джош. Тот ехал в обнимку с мешком бобов и что-то бормотал себе под нос, как он, собственно, и делал всю дорогу. Молился, видимо.

– Расскажи мне, как это делается, – сказала Радость. – Я спросила у Джошуа, но он только поет, точно его по голове огрели.

– Что ж, я бы тебе об этом поведал, но ты должна мне рассказать, что находится за железной дверью.

– Так не выйдет, но мы бы могли договориться об ином обмене. – Она откинула с лица хвост тюрбана и улыбнулась. В лунном свете Радость была ошеломительно прекрасна, даже в мужской одежде. – Мне ведома тысяча способов доставить мужчине наслаждение – причем это лишь то, что известно лично мне. У других девушек – столько трюков, сколько они пожелают тебе показать.

– Да, но к чему они мне? Зачем мне знать, как ублажать мужчин?

Радость сорвала с головы тюрбан и хлестнула меня по затылку. В ночь отлетело облачко пыли.

– Ты глупый, синий, и в следующий раз я точно отравлю тебя чем-нибудь без противоядия.

Даже мудрую и непостижимую Радость, оказывается, можно довести до бешенства. Я улыбнулся.

– Я приму твои убогие дары, – изрек я со всею помпезностью, на какую способен отрок моих лет. – Вернувшись, я обучу тебя великой тайне нашего волшебства. Тайну эту изобрел я сам. Мы называем ее сарказмом.

– Давайте сварим кофе, когда вернемся, – сказал Джошуа.

Такая себе задачка – в красках расписать процесс, которым Джошуа вернул охраннику зрение, особенно если учитывать, что сам я понятия не имел, как он это сделал. Но путем тщательной дезинформации, запуд-ривания, уверток, вероломства и наглых врак мне удалось обменять это незнание на целые месяцы неистового полирования моего пестика прекрасной Радостью и ее привлекательными соратницами. Временами жажда разведать, что же таится за железной дверью, а также разгадать прочие загадки Валтасаровой крепости умерялась, и я вполне довольствовался уроками, что задавал мне чародей днем, и предельным растяжением своей фантазии всевозможными математическими комбинациями ночью. Единственный недостаток: узнай Валтасар, что я тоже угощаюсь чарами его наложниц, он бы меня убил. Но разве стибренный плод не слаще от самого акта покражи? О, быть юным и влюбленным (в восемь китайских наложниц сразу)!

Джош тем временем относился к своим занятиям со свойственным ему усердием, в немалой степени подкрепленным кофе, который он пил каждое утро, пока не начинал от избытка сил подпрыгивать на полу.

– Ты только погляди, а, Шмяк? Когда учителю Конфуцию задали вопрос, он ответил: «Воздай увечье справедливостью, а доброту – добротой». А вот Лао-цзы говорит: «Воздай увечье добротой». Разве не видишь? – И Джошуа пускался в пляс, за ним по полу тащились свитки, и он надеялся, что я разделю его восторг от древних текстов.

Я пытался. Честное слово.

– Нет, не вижу. Тора говорит: «око за око и зуб за зуб». Вот это и есть справедливость.

– Вот именно. Мне кажется, Лао-цзы прав. Доброта предшествует справедливости. Если стремишься к справедливости через наказание, только порождаешь больше страданий. Разве это правильно? Это же откровение!

– А я сегодня научился кипятить козлиную мочу и делать из нее взрывчатку, – сообщил я.

– Тоже неплохо, – одобрил Джошуа.

Такое случалось в любое время дня и ночи. Например, Джошуа мог примчаться в небожеский час из библиотеки и вытащить меня из намасленного клубка спутанных Горошинки, Подушечки и Штоленки – пока Шестерочка знакомила нас с пятью сотнями нефритовых богов различных глубин и текстур, – после чего отводил взгляд ровно настолько, чтобы я успел вытереться, совал мне в руки кодекс и заставлял читать, а сам фонтанировал по поводу какой-нибудь мысли давно почившего мудреца.

– Учитель говорит, что «высший человек может в самом деле терпеть нужду, низший же человек, испытывая нужду, поддается разнузданной невоздержанности». Он говорит о тебе, Шмяк. Это ты – низший человек.

– И очень тем горжусь, – отвечал я, наблюдая, как Шестерочка обиженно укладывает своих богов в медный сундучок, где они у нее обитали. – Спасибо, что пришел и сообщил.

Мне поручили изучить вайдан — алхимию внешнего. Знания мне давали манипуляции с физическими элементами. А Джошуа изучал нейдан — алхимию внутреннего. Его знания приходили из его собственной природы посредством созерцания учителей. Поэтому Джош читал свитки и книги, а я смешивал ртугь и свинец, фосфор и серу, древесный уголь и философский камень, пытаясь тем самым хоть как-то постичь природу Дао. Джош учился быть Мессией, а я – травить людей и взрывать вещи. Казалось, мир обрел порядок. Я был счастлив, Джошуа был счастлив, Валтасар был счастлив, а девчонки… м-да, девчонкам было некогда. Я проходил мимо железной двери каждый день (а надоедливый голос не унимался), но то, что пряталось за ней, меня уже не волновало – как и ответы на десяток-другой вопросов, которые нам с Джошем следовало бы задать нашему щедрому хозяину. Не успели мы и глазом моргнуть, миновал год, за ним – еще два, и вот мы в крепости уже праздновали семнадцатилетие Джошуа. Валтасар велел девушкам приготовить китайские угощения, и мы пили вино до глубокой ночи. (И долго еще после этого, уже вернувшись в Израиль, на день рождения Джоша мы ели китайскую еду. Мне тут сказали, что это стало традицией не только у нас, знавших его, но и вообще у всех евреев.)

– Ты когда-нибудь вспоминаешь о доме? – спросил меня Джошуа в ночь празднества.

– Иногда.

– И что ты о нем вспоминаешь?

– Мэгги, – ответил я. – Реже – братьев. Еще реже – мать с отцом, но Мэгги – всегда.

– Несмотря на все, что с тобой произошло с тех пор, ты все равно думаешь о Мэгги?

Джоша все меньше и меньше одолевало любопытство по поводу самой сути похоти. Поначалу я думал, что упадок интереса как-то связан с глубиной его занятий, но затем понял, что его воспоминания о Мэгги просто стираются.

– Джошуа, я помню Мэгги не только из-за того, что случилось в ночь перед нашим уходом. Я пошел к ней не потому, что надеялся заняться с ней любовью. Я не рассчитывал даже на поцелуй. Я думаю о Мэгги, потому что вырезал у себя в сердце кусочек, где поселилась она, и теперь там пусто. И всегда будет пусто. И всегда было. Она любила тебя.

– Прости меня, Шмяк. Я не знаю, как это исцелить. Если б мог, исцелил бы.

– Я знаю, Джош. Я знаю. – Мне больше не хотелось разговаривать о доме, но Джошуа заслужил, чтобы кто-то поднял с его груди эту тяжесть, чем бы она там ни была, а кому еще поднимать ее, как не мне? – А ты дом вспоминаешь?

– Да. Потому и спросил. Знаешь, сегодня девчонки жарили бекон, и я вспомнил о доме.

– Это еще почему? Я не помню, чтобы дома у нас кто-то жарил бекон.

– Я знаю, но если бы мы тут его попробовали, дома бы никто не узнал.

Я встал с постели и перешел на его половину комнаты. В окно лился свет луны, падал на Джошево лицо, и оно раздражающе сияло – Джош так иногда умел.

– Джошуа, ты – Сын Божий. Ты Мессия. А это подразумевает… ох, я даже не знаю… что ты – еврей. Ты не можешь есть бекон.

– Господу все равно, едим мы бекон или нет. Я это чувствую.

– Вот оно что. А к блуду он относится как прежде?

– Угум.

– К мастурбации? – Угум.

– К убийству? Воровству? Лжесвидетельству? Желанию соседской жены и так далее? Насчет этого он точку зрения не менял?

– Не-а.

– Только бекон, значит. Интересно. Можно подумать, про бекон что-то есть в пророчествах Исайи.

– М-да, поневоле задумаешься.

– Джош, ты, конечно, не обижайся, но чтобы установить Царство Божие, этого мало. Мы не можем вернуться домой и сказать: «Здрасьте, я Мессия, Господь угостил вас вот этим беконом».

– Я знаю. Нам еще многому предстоит научиться. Но завтраки станут разнообразнее, это точно.

– Давай баиньки, Джошуа.

Дни шли. С Джошем мы виделись редко – только за едой и перед сном. У меня почти все время уходило на занятия и помощь девчонкам по хозяйству, у Джошуа – на Валтасара. Это и стало в конечном итоге проблемой.

– Так не годится, Шмяк, – сказала Радость по-китайски. Я довольно-таки навострился говорить на ее языке, и на латыни или греческом ей разговаривать уже не приходилось. – Валтасар слишком спелся с Джошем. Редко посылает за нами, и мы больше не спим в его постели.

– Но ты же не намекаешь, что Джошуа и Валтасар. .. э-э… играют в пастыря, нет? Потому что это неправда. Джошу нельзя. – Ангел, разумеется, говорил, что Джошуа не дано познать женщину, а про жутковатого африканского колдуна как-то умолчал.

– Ой, да мне пофиг – пускай мужеложат друг друга, пока глаза на лоб не полезут, – ответила Радость. – Валтасару не полагается влюбляться. Почему, ты думаешь, нас тут восемь?

– Я думал, из бюджетных соображений.

– Ты разве не заметил, что ни одна не проводит с Валтасаром две ночи подряд, и мы не разговариваем с ним больше, чем требуют наши задания и занятия?

Вообще-то заметил, но мне и в голову не приходило, что это необычно. До раздела о взаимоотношениях чародея и наложниц в учебнике мы еще не добрались.

– И что?

– И то, что мне кажется, он влюбился в Джошуа. А это нехорошо.

– Тут я с тобой согласен. Когда в последний раз в него кое-кто влюбился, мне было очень скверно. Но здесь что за важность?

– Этого я тебе сказать не могу. Но в «доме рока» уже поднялась какая-то суета. И ты должен мне помочь. Если я права, нам следует остановить Валтасара. Понаблюдаем за ними, когда будем настраивать поток Ци в библиотеке.

– Нет, Радость. Только не библиотечное Ци. В библиотеке барахло жутко тяжелое. Терпеть не могу библиотечное Ци.

Чи, или Ци, — дыхание дракона, вечная энергия, текущая сквозь все вещи. Если поток сбалансирован, а так и должно быть, половину в нем составляет инь, половину – ян, половину – свет, половину – тьма, пополам мужского и женского. Ци в библиотеке переко-содрючивалось постоянно, а в комнатах, где лежали только подушки или стояла легкая мебель, оно казалось в полном балансе и порядке. Сам не знаю почему, но я подозревал: это как-то связано с желанием Радости заставить меня таскать тяжести.

На следующее утро мы с Радостью отправились в библиотеку шпионить за Джошем и Валтасаром, попутно направляя в другое русло поток библиотечного Ци. Радость несла хитроумный медный инструмент, который называла часами Ци: предполагалось, что он умеет засекать течение Ци. Волхв заметно раздосадовался, когда мы вошли в комнату.

– Сейчас это делать обязательно? Радость поклонилась.

– Очень сожалею, хозяин, но у нас авария. – Затем повернулась ко мне и залаяла команды – ни дать ни взять римский центурион:

– Тот стол – вон туда: ты что, не видишь? Он стоит прямо на яйцах тигра. Вон те кресла развернуть лицом к двери, они давят на пупок дракона. Повезло еще, что никто ногу тут не сломал.

– Ага, повезло, – согласился я, пыхтя от натуги и пытаясь сдвинуть огромный резной стол. Она что, не могла парочку других девчонок на помощь позвать? Я изучал фэн-шуй уже больше трех лет, но до сих пор не мог засечь ни кусочка этого Ци, ни втекающего, ни вытекающего. Джош смирился с этой неуловимой энергией, списав ее на чисто восточную манеру выражать присутствие Бога вокруг и во всех вещах. Может, конечно, такая мысль и способствовала какому-то его духовному пониманию, но когда дело доходило до перестановки тяжеленной мебели, помощи от нее было примерно как от дрессированных овец.

– Вам помочь? – поинтересовался Джошуа.

– Нет! – заорал, вскакивая, Валтасар. – Продолжим у меня в покоях. – И старый чародей развернулся, зыркая на нас с Радостью. – А нас не следует беспокоить ни при каких обстоятельствах.

Он схватил Джоша за плечо и выволок за дверь.

– Пошпионили, – сказал я.

Радость сверилась с часами Ци и похлопала по шкафчику с письменными принадлежностями.

– Совершенно определенно, вот это оседлало бычьи рога, поэтому его нужно сдвинуть, – объявила она.

– Они ушли, – сказал я. – Спектаклей больше не надо.

– А кто говорит о спектаклях? Этот шкафчик направляет всю инь в коридор, а ян кружит на месте, как хищная птица.

– Радость, хватит. Я знаю, что ты все это сочиняешь на ходу.

Рука с медным инструментом упала.

– Ничего не сочиняю.

– Сочиняешь. – И тут мне пришло в голову сыграть немного на доверии – просто поглядеть, что получится. – Вчера я проверял ян в этой комнате. И он – в идеальном равновесии.

Радость рухнула на четвереньки, заползла под огромного резного дракона, свернулась там в комок и разрыдалась.

– Я для такого не гожусь. Валтасар требует, чтобы мы все это знали, а я никогда ничего не понимала. Если нужна Элегантная Пытка Тысячей Приятных Касаний, то это я могу, если надо кого отравить, кастрировать или взорвать, – всегда пожалуйста, но этот фэн-шуй – просто, просто…

– Дурь? – подсказал я.

– Нет, я хотела сказать трудный. А теперь еще и Валтасар обозлился, и мы никогда не узнаем, что у них с Джошуа. А мы должны узнать.

– Я могу выяснить, – сказал я, полируя ногти о тунику. – Но я должен знать, зачем я это выясняю.

– А как ты выяснишь?

– Я владею способами более изощренными и тонкими, чем вся ваша китайская алхимия и направления потоков.

– И кто из нас теперь сочиняет?

Признаться, большая часть доверия ко мне растаяла, едва я зациклился на уловке «тайные иудейские знания в обмен на сексуальные услуги» – залип до того, что действительно приписывал себе получение скрижалей с Десятью заповедями и постройку ковчега Завета. (А что? Я не виноват. Это Джошуа в детстве никогда не позволял мне играть Моисея.)

– Если я это выясню, ты скажешь мне, что происходит?

Главная наложница прикусила элегантно накрашенный коготок и задумалась.

– А ты обещаешь, что не расскажешь никому? Даже своему другу Джошуа?

– Обещаю.

– Тогда сделай, что сможешь. Но не забывай уроков «Искусства войны».

Я поразмыслил над словами Сунь-цзы, которым меня научила Радость: «Будь коварен до бесформенности. Будь загадочен до беззвучности. Только так получится управлять судьбой своего противника». А посему, тщательно взвесив стратегию, проиграв в голове различные сценарии и отвергнув их, разработав план, казавшийся практически со всех сторон защищенным от дурака, и убедившись, что расчет времени идеален, я приступил к действиям. В ту же ночь, лежа в постели и слыша, как Джош лежит в своей, я призвал на помощь все силы коварства и загадочности.

– Эй, Джош? – спросил я. – Валтасар тебя пежит? – Нет!

– А наоборот?

– Абсолютно нет!

– А у тебя нет ощущения, что он хотел бы? На секунду Джош примолк.

– В последнее время он очень внимателен. И постоянно хихикает, что бы я ни сказал. А что?

– Просто Радость говорит, что если он в тебя влюбится, это нехорошо.

– Конечно, нехорошо, если он рассчитывает на какой-то содомский грех, я тебе прямо скажу. Тогда у нас точно будет сильно разочарованный волхв.

– Нет, все гораздо хуже. Что именно хуже, она не говорит, но это очень, очень плохо.

– Шмяк, я отдаю себе отчет, что ты, наверное, так не считаешь, но с моей точки зрения, пежить Сына Божьего – очень, очень плохо.

– Верно подмечено. Только мне кажется, она имеет в виду то, что как-то связано с железной дверью. Пока я не выясню, ты должен удерживать Валтасара – чтобы он в тебя не влюбился.

– Вот же мирра гнойная, – сказал Джошуа. – Сволочь, сначала выбрал дар что подешевле, а теперь хочет меня отпежить. Твердила мне мамочка: мирра через неделю прокисает.

Я говорил, что Джош терпеть не мог мирру?