Текст книги "Агнец"

Автор книги: Кристофер Мур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 2

Ангел хочет, чтобы я побольше изображал благодать Джошуа. Благодать? Господи, я ведь о шестилетнем пацанчике пишу, какая там благодать? Джошуа ведь не ходил каждый день, направо и налево признаваясь, что он-де Сын Божий. Нормальный был парнишка – по большей части. Ну, эти штуки с ящерицами, конечно, вытворял, а однажды мы нашли дохлого жаворонка, так он и его оживил. А как-то раз, когда нам было по восемь лет, он вылечил своему братцу Иуде трещину в черепе после того, как мы несколько увлеклись игрой «Побей камнями прелюбодейку». (Иуде так и не удалось овладеть навыками прелюбодейки. Стоял пень пнем, точно Лотова жена. Так же нельзя. Прелюбодейки должны быть лукавыми и быстроногими.) Чудеса, которые творил Джошуа, были маленькими и тихими – обычно они вообще такие, стоит к ним привыкнуть. Все неприятности – от тех чудес, что творились вокруг, без его, так сказать, желания. Хлеба и змеи, например.

Случилось это через несколько дней после Песаха; многие семьи Назарета в тот год не ходили в Иерусалим.

Всю зиму дождей лилось мало, поэтому год обещал быть трудным. Крестьяне просто не могли себе позволить оставить поля и таскаться в Святой город и назад. Отцы наши работали в Сефорисе, и римляне выходных им не давали, за исключением недели праздника. Когда я вернулся с площади, где мы играли, мама готовила мацу. Перед ней лежала дюжина опресноков, а она смотрела на них так, будто собиралась сей же момент шваркнуть их на пол.

– Шмяк, где твой друг Джошуа? Брательники мои скалились, цепляясь за материны юбки.

– Дома, наверное. Только что его видел.

– А чем вы занимались?

– Ничем. – Я попытался вспомнить, что мы делали такого, от чего она могла бы так разозлиться, но на ум ничего не приходило. Редкий день выпал – я не учинял никаких проказ. Братцы, насколько я видел, тоже не пострадали.

– Чем вы занимались, что вышло вот это? – Мама протянула мне лепешку: на золотистой корочке явно отчеканилось темное лицо моего друга Джошуа. Мама схватила со стола другую лепешку – и с нее тоже глянул Джош. Изображение, кумир – очень большой грех. Джош улыбался. А улыбок мама не одобряла. – Ну? Мне что – идти к ним домой и спрашивать его несчастную сумасшедшую мать?

– Это я сделал. Я посадил лицо Джошуа на хлеб. – Я только и понадеялся, что она не станет интересоваться, как мне это удалось.

– Отец вечером придет и тебе всыплет по первое число. А теперь иди – убирайся отсюда.

Тихонько отползая к двери, я слышал хиханьки братцев. Но на улице все оказалось еще суровее. Женщины шарахались от хлебопекарных камней – у каждой в руках была маца, и каждая бормотала что-нибудь вроде:

– Эй, а у меня на опресноке малец какой-то…

Я добежал до Джошуа и ворвался к ним в дом, даже не постучав. Джошуа с братьями сидели за столом. Мария кормила грудью самую маленькую сестренку, Мириам.

– У тебя крупные неприятности, – прошептал я Джошу на ухо с такой силой, что у него наверняка сдуло барабанную перепонку.

Джошуа протянул недоеденную мацу мне и ухмыльнулся – точно так же, как на лепешке.

– Это чудо.

– К тому же вкусное, – сказал Иаков, отгрызая у брата часть головы.

– Уже весь город знает, Джош. Это ведь не только у вас дома. У всех на хлебе твоя морда.

– Он поистине Сын Божий, – кротко улыбнулась Мария.

– Ой господи, мама, – сказал Иаков.

– Ага, господи, мама, – встрял Иуда.

– Его ряшка на всех хлебах. С этим надо что-то делать. – Похоже, они не сознавали всю серьезность ситуации. А я уже нахлебался с головой – при том, что моя мама даже не заподозрила в этом происшествии ничего сверхъестественного. – Надо тебя подстричь – вот что.

– Еще чего?

– Мы не можем резать ему волосы, – сказала Мария. Она всегда разрешала Джошуа носить длинные волосы, по-ессейски, и говорила, что он – назорей, каким был Самсон. Еще и поэтому многие селяне считали ее чокнутой. Мы-то все стриглись коротко, как тогдашние римляне и греки, которые правили страной еще со времен Александра.

– Если мы его подстрижем, он станет похож на прочих. А мы тогда скажем, что на маце – кто-нибудь другой.

– Моисей, – сообразила Мария. – Юный Моисей.

– Точно!

– Я нож принесу.

– Иаков, Иуда, за мной, – сказал я. – Надо растрезвонить по городу, что на Песах нам явился лик Моисея.

Мария оторвала Мириам от груди, нагнулась и поцеловала меня в лоб.

– Ты настоящий друг, Шмяк.

Я чуть не растаял и не стек в сандалии – но тут перехватил хмурый взгляд Джошуа.

– Это же неправда, – сказал он.

– Зато фарисеи не станут тебя судить.

– Я их не боюсь, – ответил этот девятилетний шкет. – Не я же это с лепешками сделал.

– Тем паче зачем тогда подставляться?

– Не знаю, но, похоже, так будет правильно. Разве нет?

– В общем, не рыпайся, пока мама будет тебя стричь. – И я выскочил за дверь, Иуда с Иаковом – следом.

Мы блеяли, как бараны по весне:

– Узрите! Моисей явился на хлебах нам к Песаху! Узрите все!

Чудеса. Она меня поцеловала. Святый Моисеюшко на маце! Она меня поцеловала.

А чудо со змеем? В каком-то смысле то было предзнаменование, хотя я могу это утверждать только после того, что потом случилось между Джошуа и фарисеями. А тогда Джош считал, что сбылось пророчество, – по крайней мере, так мы пытались представить это дело его отцу и матери.

Как-то раз в конце лета мы играли в пшеничном поле за городом, и Джошуа нашел гнездо гадюк.

– Гадина! – завопил он.

Пшеница стояла такая высокая, что я даже не видел, откуда он орет.

– И на твой дом чуму, – ответил я.

– Да я не о том. Тут гадючье гнездо. Честное слово.

– Ой, я думал, ты обзываешься. Извини, на твой дом не-чуму.

– Иди глянь.

Я продрался сквозь посевы и увидел, что Джошуа стоит возле груды камней – ею какой-то крестьянин отметил границу своего поля. Я заорал и пошел на попятную с такой скоростью, что не удержался и брякнулся наземь. У ног Джошуа извивался клубок змей, они скользили по его сандалиям и обвивали лодыжки.

– Джошуа, вали оттуда!

– Они меня не укусят. Так у Исайи говорится.

– А если они не читали Пророков?

Джошуа шагнул в сторону, змеи расползлись, и я увидел невероятно здоровущую кобру. Она вздымалась так, что ростом была уже выше моего друга, и капюшон ее раздувался целым плащом.

– Беги, Джош! Он улыбнулся.

– Я назову ее Сарой – в честь жены Авраама. А это все ее детки.

– Серьезно? Ну, тогда прощай, Джош.

– Я хочу маме показать. Она любит пророчества. – С этими словами он зашагал к деревне, и гигантская змеюка тенью потащилась за ним. Малютки-змееныши остались в гнезде, и я медленно и аккуратно от него отступил, а потом припустил за Джошем.

Однажды я принес домой лягушку – хотел приручить. Не очень крупную, однорукую, спокойную и хорошо воспитанную. Мама же заставила меня выпустить ее на волю, а самому очиститься в микве – ритуальной ванне в синагоге. Но и после этого не хотела пускать меня в дом до самого заката – говорила, что я по-прежнему нечист. А Джошуа привел домой четырнадцатифутовую кобру, и его мама аж взвизгнула от радости. Моя не визжала никогда.

Мария перебросила младенца на бедро, опустилась пред сыном на колени и процитировала Исайю:

– Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их. И корова будет пастись с медведицею и детеныши их будут лежать вместе: и лев, как вол, будет есть солому. И младенец будет играть над норою аспида, и дитя протянет руку свою на гнездо василиска.

Иаков, Иуда и Елисавета забились в угол – они даже плакать боялись. Я заглядывал в дверь.

Змея покачивалась за спиной Джошуа, точно готовясь напасть.

– Ее зовут Сара.

– Там были кобры, а не аспиды, – сказал я. – Целая куча кобр.

– Можно, мы ее себе оставим? – спросил Джошуа. – Я буду ловить ей крыс, а спать укладывать с Елисаветой.

– Совершенно точно не аспиды. Аспида я бы в лицо узнал. Да и не василиск, наверное. Я бы сказал, что это кобра. – На самом деле я не отличил бы аспида от дырки в земле.

– Ш-ш-шмяк, – шикнула Мария. Сердце мое разломилось на части от резкого голоса моей любви.

И тут из-за угла вывернул Иосиф и сразу вошел в дом: я не успел его перехватить. Но страху нет – через секунду он уже вылетел наружу:

– Ёхарный Иосафат!

Я проверил, не отказало ли у Иосифа сердце, ибо сразу решил, что как только мы с Марией поженимся, от змеи, конечно, придется отказаться, – или, по крайней мере, спать у нас она будет на улице. Однако дородный плотник был всего лишь потрясен и немного запылился от своего головокружительного нырка спиной в двери.

– Это ведь не аспид, правда? – уточнил я. – Аспидов делают маленькими, чтоб помещались между грудей египетских цариц, да?

Иосиф не обратил на меня внимания:

– Отходи медленно, сынок. Я сейчас принесу из мастерской нож.

– Она не кусается, – сказал Джошуа. – Ее зовут Сара. Она из Исайи.

– Так говорилось в пророчестве, Иосиф, – подтвердила Мария.

Иосиф заметно напрягся, припоминая цитату. Хоть и мирянин, Писание он знал как никто другой.

– Про Сару я ничего не помню.

– Мне кажется, никакое это не пророчество, – не сдавался я. – Там про аспида говорится, а это совершенно точно не он. Я бы сказал, что это кобра, и она откусит Джошу задницу, если ты, Иосиф, сейчас же не свернешь ей шею. – Хорош я был бы, если б не попытался.

– Можно, я ее себе оставлю? – попросил Джошуа.

Но к Иосифу уже вернулось самообладание. Очевидно, как только свыкнешься с тем, что твоя жена переспала с Господом, чрезвычайные происшествия выглядят простой банальностью.

– Отведи ее туда, где взял, Джошуа, пророчество уже сбылось.

– Но я хочу, чтобы она у нас осталась.

– Нет, Джошуа.

– Ты не господин мне.

Подозреваю, Иосиф такое слышал уже не раз.

– Это запросто, – ответил он. – Пожалуйста, отнеси Сару туда, откуда ты ее взял.

Джошуа стрелой вылетел из дома, следом за ним – змея. Мы с Иосифом старались держаться от них подальше.

– И сделай так, чтобы никто не заметил, – посоветовал Иосиф. – Вас не поймут.

Конечно, он был прав. На краю деревни нам попалась компания мальчишек постарше, где заводилой был Иаакан, сын фарисея Иебана. Они не поняли.

В Назарете жила, наверное, дюжина фарисеев: все ученые, наставники рабочего люда, время они проводили, по преимуществу, в синагоге, где обсуждали Закон. Их нанимали судьями и писцами, а потому среди селян они пользовались большим авторитетом. Таким большим, что римляне часто брали их своими глашатаями, когда нашему народу требовалось что-нибудь объявить. Где влияние – там и власть, а дальше и до злоупотреблений рукой подать. Иаакан был единственным сыном фарисея. Лишь на пару лет старше нас с Джошуа, но в изучении жестокости продвинулся очень далеко. Если и можно злорадствовать, что кто-то из твоих знакомых уже две тысячи лет покойник, то Иаакан – один из таких. Пусть его сало вечно шипит в огне преисподней!

Джошуа учил нас, что мы не должны ненавидеть. Этого урока я так и не смог усвоить – как и геометрии, к примеру. В первом виноват Иаакан, во втором – Эвклид.

Джошуа бежал по задам деревенских домов и лавок, в десяти шагах за ним спешила змея, а я держался еще в десятке шагов от нее. Свернув за угол кузни, Джошуа столкнулся с Иааканом и сшиб его на землю.

– Ты идиот! – завопил Иаакан, поднимаясь на ноги и отряхивая пыль. Троица его приятелей заржала, и он развернулся к ним, как рассвирепевший тигр. – Вот этому надо умыться навозом. Взять его.

Мальчишки вцепились в Джошуа: двое схватили за руки, а третий ударил в живот. Иаакан заозирался – где тут подходящая куча, в которую можно ткнуть Джошуа носом. Из-за угла выползла Сара и встала стоймя за спиной у моего друга. Ее изумительный капюшон восторгся у нас над головами.

– Эй! – крикнул я, тоже выворачивая из-за угла. – Как вы думаете, парни, это аспид?

Мой ужас перед коброй перерос в какую-то настороженную привязанность. Казалось, Сара улыбается. Я-то уж точно улыбался. Змея покачивалась из стороны в сторону, будто колос на ветру. Мальчишки отпустили Джошуа и кинулись к Иаакану, а тот обернулся и медленно попятился.

– Джошуа чего-то говорил об аспидах, – продолжал я, – но я бы сказал, что у нас тут – целая кобра.

Еще не успев разогнуться и перевести дух, Джошуа посмотрел на меня и ухмыльнулся.

– Я, конечно, не сынок фарисейский, но все же…

– Он со змеем стакнулся! – заверещал Иаакан. – Он в сговоре с бесами!

– Бесы! – заголосили остальные пацаны, пытаясь укрыться за тушей своего жирного вожака.

– Я все отцу расскажу, и вас забьют камнями! Тут из-за спины Иаакана донеслось:

– Что это тут за крики? – Голос был очень приятный.

Она вышла из дома при кузне. Кожа ее сияла медью, а глаза отливали бледной синевой, как у всех людей из северных пустынь. Из-под пурпурного платка выбивались темно-рыжие волосы. На вид ей было не больше девяти-десяти, но в глазах светилось нечто древнее. Увидев ее, я перестал дышать. Иаакан раздулся, как жаба.

– Не лезь. Эти двое сговорились с бесом. Я все расскажу старшим, их будут судить.

Она плюнула ему под ноги. Я раньше никогда не видел, чтобы девчонки плевались. Выглядело чарующе.

– А по мне, так это просто кобра.

– Вот видите, я же вам говорил.

Девочка подступила к Саре так, словно приглядывалась к фигам на дереве – ни капли страха, один интерес.

– Так ты думаешь, это бес? – спросила она Иаакана, не оборачиваясь. – А тебе не будет стыдно, когда старшие поймут, что ты обычную полевую змею с бесом перепутал?

– Это бес и есть.

Девочка вытянула руку, и змея отпрянула, точно готовясь к броску, но затем опустила голову, и ее раздвоенный язык прошелестел по девочкиным пальцам.

– Вне всякого сомнения, кобра, малыш. А эти двое, надо полагать, ведут ее обратно в поля, где она будет помогать крестьянам и ловить крыс.

– Ага, мы именно это и делаем, – подтвердил я.

– Бесспорно, – сказал Джошуа.

Девочка повернулась к Иаакану и его приспешникам:

– Бес, говорите?

Иаакан затопал ногами, как разгневанный осел.

– Ты тоже с ними сговорилась!

– Не мели глупостей, моя семья только что переехала сюда из Магдалы, этих двоих я никогда раньше не видела, но ясно как божий день, чем они тут занимаются. Мы у себя в Магдале так постоянно делаем. Но с другой стороны, у нас там такая глухомань.

– Мы здесь тоже… так, – заикался Иаакан. – Просто эти двое… ну… в общем, смутьяны они.

– Смутьяны, – поддакнули его приятели.

– Но почему бы нам тогда не позволить им закончить начатое?

Иаакан, мельтеша взглядом с девочки – на змею – на девочку, начал отступать, уводя за собой корешей:

– А с вами я потом еще разберусь.

Едва они скрылись за углом, девочка отскочила от змеи и кинулась к своей двери.

– Постой! – окликнул ее Джошуа.

– Мне нужно идти.

– Как тебя зовут?

– Мария из Магдалы, дочь Исаака, – ответила она. – Зови меня Мэгги.

– Пойдем с нами, Мэгги.

– Не могу, мне нужно домой.

– Почему?

– Потому что я описалась. И она исчезла в дверях. Чудеса.

Только мы ступили на поле пшеницы, Сара навострилась к своему гнезду. Мы стояли поодаль и смотрели, как она ускользает в нору.

– Джош. Как ты это сделал?

– Понятия не имею.

– А такие штуки что – все время теперь будут?

– Наверное.

– И у нас все время будут крупные неприятности, так?

– Я тебе кто – пророк?

– Я первый спросил.

Джошуа уставился в небо, словно в трансе.

– Видал? Ничего не боится.

– Она же просто здоровая змея, чего ей бояться? Джошуа нахмурился.

– Не прикидывайся дурачком, Шмяк. Нас спасли змея и девчонка. Я даже не знаю, что об этом думать.

– А зачем вообще об этом думать? Случилось – и дело с концом.

– Ничто не случается, кроме как по воле Господа, – ответил Джошуа. – Иначе не сходится с заветом Моисея.

– Может, про это в каком-нибудь новом завете говорится, – сказал я.

– Ты ведь не прикидываешься, правда? – спросил Джошуа. – Ты действительно дурачок.

– Мне кажется, ты ей понравился больше меня, – сказал я.

– Змее?

– Ага, а дурачок из нас двоих – я?

Прожив и умерев, как мужчина, не знаю, смогу ли я описать сейчас свою детскую любовь, но вспоминать ее теперь – чистейшая боль в моей жизни и смерти, точно вам говорю. Любовь без вожделения, безусловная и безграничная – непорочное и лучистое сияние сердца, от которого кружилась голова, одновременно грустное и восхитительное. Куда ушла эта любовь? Почему волхвы со всеми их экспериментами ни разу не попытались заключить эту чистоту в склянку? Может, не умели? Может, становясь существами плотскими, мы теряем ее, и никакой волшбой ее уже не вернуть? И может, я сам помню ее лишь потому, что так долго пытался постичь ту любовь, которую оставил всем нам Джошуа?

На Востоке нас научили, что все страдания – от вожделенья, и грубая тварь сия преследовала меня всю жизнь, однако в тот день я коснулся благодати. И касался ее еще какое-то время. Ночью лежал я без сна, слушал, как сопят братья, дом окутывала тишь, а перед мысленным взором моим синим огнем во тьме сияли ее глаза. Изысканная пытка. Интересно, Джошуа всю ее жизнь сделал такой или не всю? Мэгги – она была сильнее всех нас.

После чуда со змеем мы с Джошуа стали постоянно изобретать предлоги, чтобы пройти мимо кузни и как бы ненароком столкнуться с Мэгги. Каждое утро поднимались спозаранку и подходили к Иосифу: может, в кузню сбегать, гвоздей принести или резец какой заточить? Бедный Иосиф принимал это за тягу к плотницкому мастерству.

– А не хотите ли, мальчики, сходить со мною завтра в Сефорис? – спросил он нас однажды, когда мы в очередной раз доставали его насчет гвоздей. – Шмяк, отец разрешит тебе учиться плотницкому делу?

Я окаменел от ужаса. В десять лет мальчишка уже должен учиться отцовскому ремеслу, но до этого срока мне еще оставался год, а когда тебе девять, целый год означает вечность.

– Я… я пока не решил, кем стану, когда вырасту, – ответил я. Днем раньше мой отец сделал точно такое же предложение Джошуа.

– Так ты не хочешь быть каменотесом?

– Я вообще-то собирался стать деревенским дурачком, если отец позволит.

– У него талант от бога, – подтвердил Джошуа.

– Я разговаривал с дурачком Варфоломеем, – сказал я. – Он пообещал научить меня разбрасывать собственный навоз и биться с разбегу головой о стены.

Иосиф сердито посмотрел на меня.

– Да, наверное, вы оба еще слишком молоды. Попробуем на следующий год.

– Ага, – сказал Джошуа. – На следующий год. Можно, мы теперь пойдем, Иосиф? У Шмяка урок с Варфоломеем как раз.

Иосиф кивнул, и мы сделали ноги, пока он не осыпал нас дальнейшими благодеяниями. С деревенским дурачком Варфоломеем мы действительно подружились. Он был грязен, вонюч, постоянно пускал слюни, но роста был огромного и хоть как-то защищал нас от Иаакана и его приятелей-драчунов. Варф постоянно клянчил милостыню на отшибе деревенской площади, куда женщины приходили за водой. Время от времени мы мельком видели там Мэгги – она шла, удерживая на голове полный кувшин.

– Знаешь, а нам ведь скоро уже работать придется, – сказал Джошуа. – И если я стану работать с отцом, мы перестанем с тобой встречаться.

– Джошуа, оглядись. Ты тут видишь какие-нибудь Деревья?

– Нет.

– А те, что есть, маслины – они кривые, сучковатые, заскорузлые, правильно?

– Правильно.

– И ты все равно собираешься стать плотником, как твой отец?

– Есть такая возможность.

– Одно слово, Джошуа: камни.

– Камни?

– Оглядись еще раз. Куда хватает взгляда, одни камни. Галилея – сплошные камни. Стань каменотесом, как я и мой отец. Мы сможем строить для римлян города.

– Я вообще-то думал спасать человечество.

– Забудь ты эту фигню, Джош. Говорю тебе – камни.

Глава 3

Ангел не хочет мне рассказывать, что сталось с моими друзьями, с нашей дюжиной, с Мэгги. Говорит только, что все умерли, а я должен записать свою версию событий. А – и еще травит бессмысленные ангельские байки. Как Гавриил однажды исчез лет на шестьдесят и его нашли на грунте – прятался в теле человека по имени Майлз Дэвис. Как Рафаил ускользнул с небес в гости к Сатане и вернулся с какой-то штукой под названием «сотовый телефон». (В преисподней, очевидно, сейчас все с такими ходят.) Разиил смотрит телевизор и, когда показывают землетрясение или торнадо, говорит:

– Я таким однажды уничтожил целый город. У меня получилось лучше.

Я уже захлебываюсь в этой ангельской трепотне, но о своем времени знаю только то, что видел собственными глазами. А когда по телевизору поминают Джошуа под его греческим именем, Разиил переключает канал, чтобы я не успел ничего понять.

Он никогда не спит. Только следит за мной, жрет и пялится в телевизор. Из номера никуда не выходит.

Сегодня я искал лишнее полотенце, открыл один ящик и под пластиковым мешком для грязного белья нашел книгу. На обложке значилось: «Святая Библия». Слава Господу, мне хватило ума не доставать ее из ящика. Я открыл ее, оборотясь спиной к ангелу. И увидел главы, которых не было в той Библии, что я знаю. Я увидел имена Матфея и Иоанна, увидел Послания к Римлянам и Галатам. То была книга о моем времени.

– Что ты делаешь? – спросил ангел.

Я снова накрыл Библию пакетом и задвинул ящик.

– Полотенца ищу. Мне нужно омыться.

– Ты же вчера омывался.

– Моему народу свойственна чистоплотность.

– Я знаю. Или ты думаешь, я не знаю?

– У тебя не самый светлый нимб во всей вашей компании.

– Тогда омывайся. И не загораживай мне телевизор.

– Принес бы ты мне лучше полотенец.

– Сейчас призову портье.

И призвал. Если я хочу заглянуть в эту книгу, нужно как-то заставить его выйти из номера.

Случилось так, что в Яфии – городке-побратиме Назарета – от скопления дурных газов померла Эсфирь, мать одного из жрецов Храма. Левитские жрецы, они же саддукеи, разжирели на той дани, что мы платим Храму, так что плакальщиков набрали со всех окрестных деревень. Назарене целыми семьями отправились на соседнюю горку на похороны, и по пути нам с Джошуа впервые удалось улучить время и провести его с Мэгги.

– Ну? – спросила она, не глядя на нас. – Вы еще со змеями играли без меня?

– Не-а, всё ждали, пока лев не возляжет с агнцем, – ответил Джошуа. – Это следующая часть пророчества.

– Какого еще пророчества?

– Не бери в голову, – сказал я. – Змеи – это для отроков несмышленых. А мы уже почти мужчины. После Суккот пойдем работать. В Сефорис. – Я хотел выглядеть человеком, повидавшим свет. Кажется, на Мэгги это не произвело впечатления.

– И ты на плотника выучишься? – спросила она Джошуа.

– В конечном итоге я займусь отцовским ремеслом, да.

– А ты? – обратилась она ко мне.

– Подумываю стать профессиональным плакальщиком. А что – дело плевое. Порви на себе власы, спой панихиду-другую и гуляй всю неделю.

– Его отец – каменотес, – объяснил Джошуа. – Может, мы еще оба этому ремеслу выучимся.

По моему настоянию отец предложил Джошуа стать учеником – если, конечно, Иосиф не воспротивится.

– Или пастухом, – быстро прибавил я. – Тоже работа непыльная. Вот на прошлой неделе я с Калиилом ходил его стадо пасти. Закон гласит, чтобы за стадом приглядывали двое, дабы никакие мерзости не творились. Я-то мерзость за пятьдесят шагов засекаю.

– И ты их предотвратил? – улыбнулась Мэгги.

– Еще бы. Ни единой мерзости не подпускал, пока Калиил в кустах развлекался с любимой овечкой.

– Шмяк, – мрачно вымолвил Джошуа, – именно эту мерзость ты и должен был предотвратить.

– Да? – Да.

– Уй-юй… Ну и ладно, все равно из меня отличный плакальщик выйдет. Ты знаешь слова к каким-нибудь панихидам, Мэгги? Мне нужно разучить парочку.

– А я, когда вырасту, – заявила Мэгги, – наверное, вернусь в Магдалу и стану рыбаком на Галилейском море.

Я рассмеялся:

– Не говори глупостей, ты же девчонка. Ты не можешь быть рыбаком.

– А вот и могу.

– А вот и не можешь. Ты должна выйти замуж и нарожать сыновей. Кстати, ты уже с кем-нибудь помолвлена?

Джошуа сказал:

– Пойдем со мной, Мэгги, и я сделаю тебя ловцом человеков.

– А это еще что за хрень? – спросила Мэгги.

Я схватил Джоша сзади за одежду и принялся оттаскивать подальше:

– Не обращай на него внимания. Он чокнутый. Это у него от мамы. Милая женщина, но совершенно не в себе. Пошли, Джош, споем панихиду. – И я начал импровизировать неплохую, на мой взгляд, погребальную песнь: – «Ля-ля-ля. О, как нам очень, очень жалко, что твоя мамашка откинулась. И жалко, что сам ты – саддукей, а значит, не веришь в загробную жизнь, и твоя мамашка теперь будет просто червей кормить, ля-ля. Может, передумаешь, а? Фа-ля-ля-ляля-ля, тяпа-тяпа». (По-арамейски звучало просто убойно. Точно вам говорю.)

– Какие же вы все-таки глупые.

– Пора бежать. У нас траур. Еще увидимся.

– Может, ловцом человечиц? – задумчиво переспросил Джошуа.

– «Фа-ля-ля-ля, не огорчайся: она все равно была старая и беззубая. Ля-ля-ля». Ну что молчите, народ, подпевайте, вы же знаете слова!

Позже я сказал:

– Джош, нельзя же всем подряд эту жуть втюхи-вать. «Ловцом человеков»… Хочешь, чтобы фарисеи тебя камнями забили? На это напрашиваешься?

– Я лишь продолжаю дело отца. А кроме того, Мэгги – нам друг. Она ничего не скажет.

– Но ты же не хочешь ее отпугнуть, правда?

– А я и не отпугну. Она останется с нами, Шмяк.

– Ты что, на ней женишься?

– Я даже не знаю, можно ли мне вообще жениться. Смотри.

Мы как раз перевалили через горку в Яфий и увидели в деревне под нами толпу плакальщиков. Джошуа показывал на красный гребень, высившийся над морем людских голов, – шлем римского центуриона. Вояка беседовал о чем-то с левитским жрецом, облаченным в белые с золотом одежды. Седая борода жреца спускалась ниже пояса. Входя в деревню, мы заметили, что за толпой наблюдают еще два или три десятка римских солдат.

– А они тут зачем?

– Им не нравится, когда мы собираемся вместе, – ответил Джошуа и замер, разглядывая центуриона. – Следят, чтобы мы тут бунт не подняли.

– А почему жрец с ним разговаривает?

– Саддукей заверяет римлянина, что мы его уважаем. Если на похоронах его матери устроят резню, это никуда не годится.

– Так он за нас, значит, беспокоится.

– За себя он беспокоится. Только за себя.

– Нельзя говорить так о жреце Храма, Джошуа. – Я впервые слышал, чтобы Джош высказывался против саддукеев, а потому перепугался.

– Мне кажется, сегодня этот жрец поймет, кому на самом деле принадлежит Храм.

– Джош, не нравится мне, что ты так говоришь. Может, нам лучше домой пойти?

– Помнишь, мы нашли дохлого жаворонка?

– У меня очень нехорошее предчувствие. Джошуа ухмыльнулся. В глазах его заискрились золотинки.

– Спой свою панихиду, Шмяк. Мне кажется, Мэгги понравилось, как ты поешь.

– Правда? Ты действительно так думаешь?

– Не-а.

Около усыпальницы собралось человек пятьсот. В первых рядах мужчины раскачивались в молитве, покрыв головы полосатыми платками. Женщины держались позади, и если б среди них не голосили нанятые плакальщицы, можно было решить, что их тут и вовсе нет. Я пытался разглядеть в толпе Мэгги, но народ стоял слишком плотно. Я повернулся к своему другу, но Джошуа уже проскользнул в самый первый ряд, где подле тела усопшей матери стоял саддукей и читал что-то со свитка Торы.

Женщины обернули тело покойницы в лен и умастили миррой. В потной вони скорбящих я различал ароматы сандала и жасмина. Я тоже пробрался вперед и встал рядом с Джошем. Тем временем он не спускал глаз с трупа за спиной жреца, и все лицо его сосредоточенно напряглось. Джошуа дрожал, будто на пронизывающем ветру.

Жрец дочитал и запел. Вступил наемный хор – певцы прибыли сюда специально из Иерусалимского храма.

– Хорошо быть богатым, а? – шепнул я, ткнув Джоша локтем под ребра. Он не обратил внимания и только сжал покрепче кулаки. На лбу его выступила вена. Он прямо-таки прожигал покойницу взглядом.

И тут она шевельнулась.

Сначала просто дрыгнулась. Дернулась рука под льняным саваном. Похоже, заметил один я.

– Нет, Джошуа, не надо.

Я поискал взглядом римлян: те стояли кучками человек по пять, по периметру всей толпы. Судя по виду, им было скучно. Их руки лежали на рукоятках коротких мечей.

Труп дрыгнулся снова и поднял руку. В толпе ахнули; завопил какой-то мальчишка. Мужчины подались назад, а женщины – вперед, посмотреть, что происходит. Джошуа упал на колени и прижал кулаки к вискам. Жрец выводил свою песню.

Труп сел.

Певцы умолкли, и сам жрец в конце концов обернулся к своей покойной матери, а та спустила ноги с каменной плиты. Похоже, она собиралась встать. Жрец попятился в толпу, отмахиваясь скрюченными пальцами от воздуха у себя перед носом, будто кошмарное видение возникло из каких-то сгустков пара.

Джошуа раскачивался, не поднимаясь с колен, и по щекам его струились слезы. Труп встал, по-прежнему накрытый саваном, и повернулся, будто озираясь. Я заметил, как несколько римлян выхватили мечи. Центурион взгромоздился на запятки своей колесни-цы и подавал воинам сигналы сохранять спокойствие. Снова повернувшись, я увидел: толпа скорбящих отхлынула, и нас с Джошуа все бросили. Мы остались в полной пустоте.

– Прекрати немедленно, Джош, – прошептал я ему на ухо, но он все раскачивался, не сводя с покойницы взгляда, а та уже сделала первый шаг.

Толпу шагающий труп, похоже, загипнотизировал, но мы-то с Джошем торчали посреди площади один на один с покойницей, и я понимал, что еще секунда – и все заметят, как Джошуа раскачивается в пыли. Я обхватил его шею локтем и поволок прочь от трупа – в самую гущу мужчин, которые пятились и выли, выли и пятились.

– Как он? – раздался голос у меня над самым ухом. Я обернулся: рядом стояла Мэгги.

– Помоги мне его оттащить.

Мэгги схватила Джошуа за одну руку, я – за другую, и мы поволокли его. Тело Джоша одеревенело, точно посох, но глаз от покойницы он не отрывал.

А та шагала к своему сыну. Жрец медленно отступал, размахивая свитком Торы, как мечом, и глаза у него были размером с блюдца.

Наконец женщина рухнула в пыль, дернулась еще разок и затихла. Джошуа обмяк у нас в руках.

– Забираем его отсюда, – сказал я Мэгги. Та кивнула и помогла отволочь его к колеснице, с которой центурион командовал своим войском.

– Он тоже умер? – спросил центурион. Джошуа сидел и моргал, словно только что вынырнул из глубин сна.

– Мы в этом никогда не уверены, господин, – ответил я.

Центурион закинул голову и расхохотался. Его плечи ходили ходуном, а чешуя лат лязгала. Выглядел он старше прочих солдат – седой, но поджарый и, судя по всему, крепкий. Массовые зрелища его, похоже, не интересовали.

– Хорошо сказано, малец. Как тебя зовут?

– Шмяк, господин. Левий бар Алфей по прозванью Шмяк, господин. Из Назарета.

– Ну что же, Шмяк, а я – Гай Юстус Галльский, подкомендант Сефориса, и мне кажется, вам, евреям, следует получше проверять, умерли ваши покойники или нет. А потом уже хоронить их.

– Так точно, господин, – ответил я.

– А ты, девочка? Какая хорошенькая. Как тебя зовут? Мэгги внимание римлянина потрясло до глубины души.