Текст книги "Агнец"

Автор книги: Кристофер Мур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Кумир, – сказал Джошуа.

– Вижу, – сказал я. – Но если уж речь зашла о кумирах, Венера у городских ворот мне больше нравится.

– Нееврейская статуя, – сказал Джошуа.

– Явно нееврейская. – Мужское достоинство статуи, хоть и внушительное, осталось необрезанным.

– Алфей, – сказал грек, – почему ты еще не настелил пол в гимнасии? Я специально привез эту статую, чтобы стояла в гимнасии, а вместо гимнасия только яма в земле.

– Я же тебе говорил – тут грунт непригоден для строительства. Я не могу строить на песке. Пришлось заставить рабов рыть котлован, пока не уткнулись в скальную породу. Теперь котлован нужно завалить камнями и все утрамбовать.

– Но я уже хочу поставить статую, – заныл грек. – Ее мне из самих Афин привезли.

– А ты хочешь, чтобы вокруг твоей драгоценной статуи весь дом обрушился?

– Не смей со мной так разговаривать, еврей. Я тебе хорошо плачу, чтобы ты мне строил.

– Я и строю, притом качественно, а это не значит – на песке. Поэтому убирай свою статую на склад и не мешай мне работать.

– Все равно выгружайте. Эй, рабы, помогите выгрузить мою статую. – Грек обращался к нам с Джошуа. – Все вы, помогайте выгружать. – Он ткнул в рабов, которые с его прибытия только делали вид, что работают: они пока не сообразили, стоит ли им выглядеть частью проекта, которым недоволен заказчик. Все подняли головы с удивленным выражением на лицах: «Кто, я?» – а на всех языках, я заметил, это звучит одинаково.

Рабы сгрудились у колесницы и принялись развязывать веревки. Грек посмотрел на нас с Джошем:

– Вы оглохли, рабы? Помогите им! – Он подскочил к своей колеснице и вырвал у возничего хлыст.

– Они не рабы, – сказал отец. – Это мои подмастерья.

Грек молнией развернулся к нему:

– А мне какое дело? Шевелитесь, сопляки! Ну?

– Нет, – ответил Джошуа.

Мне показалось, что грек сейчас лопнет. Он поднял хлыст.

– Что ты сказал?

– Он сказал – «нет». – Я шагнул к Джошуа.

– Мой народ считает, что статуи – кумиры. Это грех, – сказал отец, и в голосе его звучала паника. – Мальчики просто хранят верность нашему Богу.

– А это – статуя Аполлона, единственного подлинного бога, и они сейчас помогут ее выгрузить, да и ты вместе с ними, или я найду себе другого строителя.

– Нет, – повторил Джошуа. – Мы не станем.

– Во-во, лепрозная банка верблюжьих соплей, – подтвердил я.

Джошуа глянул на меня с отвращением:

– Господи, Шмяк…

– Что, перебор?

Грек завизжал и взмахнул хлыстом. Перед тем как прикрыть голову руками, я успел заметить только, что отец мой кинулся к греку. Я бы принял удар за Джоша, только без глаза оставаться не хотелось. Я уже внутренне съежился, но хлыст меня не ужалил. Раздался глухой стук, потом что-то лязгнуло, а когда я отнял руки от лица, грек уже валялся на спине, вся тога в пыли, и рожа его побагровела от злости. Хлыст вытянулся за ним во всю длину, и на самом кончике утвердился подкованный сапог центуриона Гая Юстуса Галльского. Грек перекатился по земле, уже готовый обрушить весь свой гнев на того, кто посмел остановить его руку, но, увидев римлянина, сник и сделал вид, что его просто одолел кашель.

Один из телохранителей ринулся было на выручку хозяину, но Юстус ткнул в него пальцем:

– Шаг назад – или ты хочешь, чтобы сапог Римской империи обрушился на твой затылок?

Телохранитель резво шагнул в строй.

Римлянин осклабился, точно хрумкающий яблоком мул: его совершенно не волновало, что грек ударил лицом в грязь.

– Так что, Кастор, верно ли я тебя понял? Тебе нужно больше римских рабов, чтобы закончить строительство? Или же правда то, что люди о греках болтают: бичевать мальчиков для них – развлечение, а не наказание?

Поднимаясь на ноги, грек отхаркивался пылью.

– Алфей, тех рабов, что у меня есть, тебе хватит? – Он повернулся к отцу с мольбою во взгляде.

Отец, кажется, попал между двух зол и никак не мог решить, какое из них меньше.

– Вероятно, – наконец выдавил он.

– Вот и славно, – сказал Юстус. – Я рассчитываю получить премию за те сверхурочные, что им приходится на тебя работать. Продолжайте.

Юстус прошелся по стройплощадке, не обращая ни малейшего внимания на то, что все не сводят с него глаз. Перед нами с Джошем он остановился.

– Лепрозная банка верблюжьих соплей, значит? – вполголоса переспросил он.

– Древнееврейское благословение, – отважился я.

– Вам, ребятки, самое место в горах, с другими мятежниками. – И римлянин хохотнул, взъерошил нам волосы и ушел.

В тот вечер – по пути домой в Назарет – закат снова красил холмы розовым. Помимо того, что Джоша вымотала работа, он, казалось, был раздосадован происшествием.

– А ты это знал – что нельзя ничего на песке строить?

– Конечно. Отец про это уже давно твердит. То есть строить, конечно, можно, только все развалится.

Джошуа задумчиво кивнул:

– А на почве? На простой земле? На ней можно?

– Лучше всего на камне. Но и утрамбованная грязь, наверное, сойдет.

– Надо будет запомнить.

В те дни, начав работать у отца, с Мэгги мы виделись редко. Я поймал себя на том, что с нетерпением жду Шабата, когда мы пойдем в синагогу и я смогу потусоваться снаружи, с женщинами, пока мужчины внутри будут слушать Тору или диспуты фарисеев. Только так я смогу поговорить с Мэгги без Джошуа: хоть он и презирал фарисеев уже тогда, но понимал, что у них можно чему-то научиться, а потому собирался весь Шабат просидеть в синагоге. Мне до сих пор не дает покоя мысль: не было ли то время, украдкой проведенное с Мэгги, какой-то изменой Джошу. Но позже, когда я об этом спросил, он ответил:

– Господь не прочь извинить тебе грех того, что ты – дитя человеческое, однако ты и сам должен прощать себя за то, что некогда был ребенком.

– Наверно, так и надо.

– Конечно, так и надо, я ведь сын Божий, балбес. А кроме того, Мэгги ведь все равно хотелось только обо мне говорить, правда?

– Не всегда, – соврал я.

В Шабат перед убийством я наткнулся на Мэгги у синагоги – она сидела в одиночестве под финиковой пальмой. Я подгреб к ней поболтать, но почему-то не мог оторвать взгляда от собственных ног. Я знал, что стоит мне заглянуть в ее глаза – и я забуду, что хотел сказать, поэтому смотрел на нее лишь урывками: так смотрят на солнце в жаркий день, как бы проверяя, на месте ли источник духоты.

– Где Джошуа? – Таковы, разумеется, были первые ее слова.

– С мужчинами учится.

Ответ, похоже, ее несколько разочаровал, но спустя секунду ее лицо посветлело.

– Как ваша работа?

– Трудно. Играть мне нравилось больше.

– А на что Сефорис похож? На Иерусалим?

– Нет, поменьше. Но римлян тоже много. – Римлян она уже видела. Нужно было чем-то ее поразить. – И еще там куча кумиров – статуй разных людей.

Мэгги прикрыла рот ладошкой и хихикнула.

– В самом деле, статуи? Я бы хотела посмотреть.

– Так пойдем с нами. Выходим завтра утром, очень рано, пока никто не проснулся.

– Не могу. Что я маме скажу?

– Скажи, что идешь в Сефорис с Мессией и его корешем.

Она распахнула глаза, и я быстро отвел взгляд, чтобы не поддаться чарам.

– Нельзя так говорить, Шмяк.

– Я видел ангела.

– Ты же сам говорил, что об этом нельзя рассказывать.

– Я пошутил. Скажи маме, что я нашел пчелиный рой и позвал тебя собирать мед, пока пчелы с утра на холоде еще сонные. Сегодня полнолуние, все будет хорошо видно. Может, и поверит.

– Может, только она же поймет, что я солгала, если я меду домой не принесу.

– Тогда скажешь ей, что это оказалось осиное гнездо. Она все равно считает нас с Джошем придурками, правда?

– Джоша она считает малость тронутым, а вот тебя – да, тебя она считает придурком.

– Вот видишь, мой план действует. Ибо сказано: «Если мудрец всегда кажется глупцом, его промахи никого не разочаруют, а успехи – приятный сюрприз».

Мэгги шлепнула меня по ноге:

– Нигде такое не сказано.

– Сказано-сказано. Имбецилы, глава три, стих семь.

– Нет никакой Книги Имбецилов.

– Тогда, может, Ишакий четыре-пять?

– Ты это сам придумал.

– Пошли с нами, а в Назарет вернешься еще до того, как надо будет за водой утром идти.

– Зачем так рано? Что вы там задумали?

– Будем делать обрезание Аполлону.

Она ничего на это не сказала – лишь посмотрела так, будто у меня на лбу огненными буквами отпечаталось: «Врун».

– Это не я придумал, – сказал я. – Это все Джошуа.

– Тогда пойду, – сказала она.

Глава 5

Аллилуйя, получилось. Я наконец заставил ангела выйти из номера. Все было так.

Разиил позвонил портье и распорядился прислать в номер Хесуса. Через несколько минут наш друг-латинос стоял навытяжку возле ангельского ложа.

– Скажи ему, что мне нужен «Дайджест мыльных опер», – велел Разиил.

Я перевел на испанский:

– Добрый день, Хесус. Как ты сегодня поживаешь?

– Я поживаю хорошо, сэр, а вы?

– Лучше некуда, особенно если учесть, что вот этот человек держит меня тут заложником.

– Вели ему поторопиться, – сказал Разиил.

– Он что – по-испански не понимает? – спросил Хесус.

– Ни бельмеса, но если ты вдруг заговоришь на иврите, мне каюк.

– Вы в самом деле заложник? А я все думаю, почему вы из номера никуда не выходите. Может, полицию вызвать?

– Это не обязательно, но прошу тебя: покачай головой, как будто извиняешься.

– Чего так долго? – спросил Разиил. – Дай ему денег и пусть идет.

– Он говорит, что ему не позволено покупать для тебя печатные издания, но он может показать тебе дорогу туда, где ты их сам сможешь приобрести.

– Это курам на смех. Он слуга или кто? Пусть делает, как я сказал.

– Господи, Хесус, теперь он спрашивает, не желаешь ли ты испытать на себе всю мощь его мужской наготы.

– Он что, спятил? У меня жена и двое детей.

– К сожалению, спятил. Покажи ему, пожалуйста, что тебя его предложение оскорбило до глубины души, и в знак этого плюнь в него и выскочи из комнаты.

– Ну, я не знаю, сэр, все-таки плеваться в гостей…

Я протянул ему пачку банкнот: он уже научил меня, каким должен быть размер чистосердечной благодарности в этой стране.

– Прошу тебя – ему это лишь пойдет на пользу.

– Будет исполнено, мистер Шмяк. – И Хесус запустил впечатляющий харчок, который приземлился на грудь ангельского халата, где разлетелся брызгами и потек струйками.

Разиил вскочил на ноги.

– Хорошая работа, Хесус, теперь выругайся.

– Хуедрочка!

– По-испански, пожалуйста.

– Извините, я хвастался своим английским. Я знаю много неприличных слов.

– Молодец, но все равно будь добр – по-испански.

– Pendejo![1]1
  Здесь: жопа с ручкой (исп.). – Здесь и далее примеч. перев.


[Закрыть]

– Великолепно, теперь выскакивай из комнаты.

Хесус развернулся и с неистовым топотом вылетел за дверь, которой громко за собою хлопнул.

– Он в меня плюнул? – Разиил никак не мог поверить своим глазам. – В Ангела Божия? И он в меня плюнул?

– Да, потому что ты его оскорбил.

– Он назвал меня хуедрочкой. Я слышал.

– В его культуре, Разиил, смертельное оскорбление – просить кого-то купить тебе «Дайджест мыльных опер». Нам еще повезет, если он в следующий раз согласится принести нам пиццу.

– Но я хочу «Дайджест мыльных опер».

– Он сказал, что его можно купить в киоске на улице. Хочешь, я схожу?

– Придержи коней, апостол, знаю я твои штучки. Сам куплю. Ты сиди тут.

– Тебе же, наверно, деньги понадобятся? – И я протянул ему несколько купюр.

– Если выйдешь из номера, я отыщу тебя в тот же миг. Тебе это известно?

– Абсолютно.

– От меня не скроешься.

– Даже не мечтаю. Давай быстрей. Он как-то боком прошаркал к двери.

– И не пытайся от меня запираться, я возьму с собой ключ. Не то чтобы он мне требовался – я же все-таки Ангел Божий.

– А также хуедрочка.

– Я даже не знаю, что это такое.

– Иди, иди, иди, – вытолкал его я. – Бог в помощь, Разиил.

– Пока меня не будет, пиши евангелие.

– Будь спок. – Я захлопнул дверь у него перед носом и накинул на нее крючок.

К тому моменту Разиил отсмотрел несколько сотен часов американского телевидения. Мог бы и заметить, что, выходя на улицу, люди надевают обувь.

Как я и подозревал, книга – Писание, однако на этаком цветистом английском, языке, коим я пользуюсь теперь. Перевод Торы и Пророков с иврита иногда кривоват, но первая часть все равно похожа на нашу Книгу. Поразительный все-таки язык – английский. Столько слов. В наше время их было гораздо меньше – от силы сотня, мы пользовались ими все время, и тридцать служили синонимами «вины». А в этом языке можно богохульствовать часами и ни разу не повториться. Целые стаи, косяки и стада слов. Потому я и должен рассказывать историю Джошуа на этом языке.

Я спрятал книгу в ванной, чтобы можно было запираться там и читать, пока ангел сидит в комнате. У меня мало времени на чтение той части, которая называется «Новый Завет», но совершенно очевидно – это история жизни Джошуа. Или какие-то эпизоды.

Изучу ее позже, а пока – продолжаем истинную повесть.

Наверное, стоило хорошенько прикинуть, что именно мы собираемся натворить, а уж потом приглашать Мэгги. То есть имеется же, наверное, какая-то разница, кому делать обрезание – младенцу восьми дней от роду (такое она уже видела) или десятифутовой статуе греческого бога.

– Мама родная, какой, э-э… внушительный, – вымолвила Мэгги, разглядывая снизу мраморный член.

– Кумир, кумир, – прошептал Джошуа. Даже в темноте я видел, что он покраснел.

– Начали, – скомандовал я и вытащил из узелка зубило.

Джошуа обернул молоток в мягкую кожу, чтоб глуше стучало. Вокруг нас спал Сефорис, и тишину время от времени пронзало лишь овечье блеянье. Огонь вечерних очагов давно распался на уголья, туча пыли, что обволакивала весь город днем, улеглась, и ночь стояла ясная и тихая. То и дело я втягивал в себя аромат сандала, витавший вокруг Мэгги, и мысли мои путались. Смешно, какие вещи помнишь до сих пор.

Мы нашли лохань и перевернули ее, чтобы Джошуа залез повыше. Он подвел лезвие зубила к крайней плоти Аполлона и слегка пристукнул молотком. Отскочила чешуйка мрамора.

– Шарахни получше, – посоветовал я.

– Не могу, громко будет.

– Не будет, кожа все приглушит.

– Но тогда весь конец отвалится.

– Ему и так слишком много, – сказала Мэгги, и мы обернулись к ней, раскрыв рты. – Наверное, – быстро добавила она. – Мне кажется. Что я в этом понимаю? Я всего лишь девочка. Чуете запах, парни?

Римлянина мы унюхали, не успев услышать, а услышали, не успев увидеть. Этот народ перед омовением мазался оливковым маслом, поэтому с попутным ветром и в жаркий день от римлянина несло за тридцать шагов. От оливкового масла, которым они мылись, и чеснока с сухой анчоусной пастой, которую лопали с ячменными лепешками, легионы на марше воняли, как целый десант из пиццерии. Если б у них в то время, конечно, были пиццы – но пиццу еще не изобрели.

Джошуа поспешно взмахнул молотком, зубило скользнуло, и аккуратно отчиканный агрегат Аполлона с глухим стуком рухнул в пыль.

– Ой, блин, – сказал Спаситель.

– Ш-ш-ш, – зашипел я.

Мы услышали, как по камням шкрябают римские сапоги. Джош соскочил с лохани и панически заозирался, куда бы спрятаться. Стены греческой бани вокруг статуи уже почти достроили, поэтому спасаться оставалось только через выход, но его уже перегораживал римский солдат.

– Эй, а вы тут что делаете?

Мы окаменели, как сам Аполлон. Но в солдате я узнал того легионера, что подходил к Юстусу в наш первый день на работе в Сефорисе.

– Господин, это мы – Шмяк и Джошуа, помнишь? Парнишка с лепешек?

Солдат вгляделся в темноту, сжимая рукоять короткого меча, уже наполовину вынутого из ножен. Узнав Джошуа, он несколько расслабился:

– Что вы здесь делаете в такую рань? Тут пока никому быть не полагается.

Вдруг солдат резко дернулся назад, упал, и на него навалилась темная фигура. Лезвие блеснуло, вонзаясь в римскую грудь. Мэгги завопила, и фигура повернулась к нам. Я ринулся к выходу.

– Стоять, – прошипел убийца.

Я замер. Мэгги обхватила меня руками и уткнулась лицом в мою рубаху. Я весь затрепетал. Солдат немного побулькал, но остался лежать неподвижно. Джошуа шагнул было к убийце, но я рукой преградил ему путь.

– Это неправильно. – Джошуа едва не плакал. – Ты не прав, что убил этого человека.

Убийца поднес окровавленный клинок к своему лицу и ухмыльнулся.

– Разве не сказано, что Моисей стал пророком, лишь убив египетского надсмотрщика? Нет господина, кроме Господа!

– Сикарии, – догадался я.

– Правильно, мальчик, сикарии. Мессия явится освободить нас, лишь когда вымрут все римляне. Прикончив этого тирана, я служу Господу.

– Ты служишь злу, – сказал Джошуа. – Мессия не требовал крови этого римлянина.

Нацелившись клинком, фанатик двинулся к Джошу. Мы с Мэгги отскочили, но Джошуа не отступил ни на пядь. Убийца схватил его за рубаху и притянул к себе:

– Что ты в этом понимаешь, сопляк?

Под луной высветилось лицо убийцы, и Мэгги ахнула:

– Иеремия!

Глаза ее расширились – даже не знаю, от страха или признания. Убийца отпустил Джошуа и потянулся к Мэгги. Я отдернул ее подальше.

– Мария? – Из голоса его исчезла злоба. – Малышка Мария?

Мэгги ничего не ответила, но плечи ее дрогнули, и я услышал всхлип.

– Не говори никому, – вымолвил убийца. Голос его звучал так, будто он в трансе. Он попятился и остановился над мертвым солдатом. – Нет господина, кроме Господа. – Он повернулся и выскочил в ночную темь.

Джошуа возложил руку на голову Мэгги, и та немедленно успокоилась.

– Иеремия – брат моего отца, – сказала она.

Прежде чем двинуться дальше, вам следует узнать про сикариев, а чтобы узнать про них, вы должны знать про Иродов. Вот, получите.

Незадолго до того, как мы с Джошуа познакомились, умер царь Ирод Великий, больше сорока лет правивший Израилем (под римлянами). Фактически именно смерть Ирода подвигла Иосифа вернуться с семейством в Назарет из Египта, но это уже другая история. Вам нужно запомнить только Ирода.

«Великим» Ирода звали не потому, что он был любимым правителем. В действительности Ирод Великий был жирным параноиком, тираном-сифилитиком, он извел тысячи евреев, включая собственную жену и кучу сыновей. «Великим» Ирода называли потому, что он строил. Разные потрясающие штуки: крепости, дворцы, театры, гавани – даже целый город Кесарию, держа в уме идеальный римский город. Для еврейского народа, который Ирода ненавидел, он сделал одно – перестроил Храм Соломона на горе Мориа, центр нашей веры. Когда И. В. откинулся, римляне разделили царство между тремя его сыновьями: Иродом Архелаем, Иродом Филиппом и Иродом Антипой. Это Антипа в конечном итоге вынес приговор Иоанну Крестителю и сдал Джошуа Пилату. Антипа, сопливая ты хуедрочка (ах, если бы в те времена у нас было такое слово!). Именно из-за его жабского пресмыкательства перед римлянами банды еврейских бунтовщиков сотнями восставали и уходили в горы. Римляне называли всех этих повстанцев зилотами, как будто не только методы, но и цели их были едины. На деле же они были разрозненны, как сами еврейские селяне. Одна из таких банд – выходцы из Галилеи – называла себя сикариями. Римское владычество их не удовлетворяло, и они демонстрировали свое недовольство, убивая римских солдат и чиновников. Численно далеко не самая большая группа зилотов, зато самая активная. Никто не знал, откуда они приходят и куда уходят, кого-нибудь убив, но всякий раз, когда они наносили удар, римляне изо всех сил превращали нашу жизнь в ад – только бы мы выдали им убийц. А если зилот им в лапы все-таки попадался, они не просто распинали вожака банды – они распинали всю банду, их семьи и всех, кого подозревали в содействии. Не раз мы видели, что вся дорога из Сефориса уставлена крестами с трупами. Трупами моих собратьев.

Мы бежали по спящему городу и остановились, только выскочив за врата Венеры, где задыхаясь повалились наземь.

– Надо отвести Мэгги домой и вернуться на работу, – сказал Джошуа.

– Можете остаться, – сказала Мэгги. – Я и сама дойду.

– Нет, нам всем нужно. – Джошуа развел руки, и мы увидели на его рубахе кровавые отпечатки пятерней убийцы. – Мне нужно это отстирать, пока никто не увидел.

– А ты разве не можешь заставить их исчезнуть? – спросила Мэгги. – Это же просто пятна. Мессия ведь может обычное пятно вывести.

– Не говори гадостей, – сказал я. – У него мессианские дела еще не очень хорошо получаются. В конце концов, там же твой дядюшка был…

Мэгги подскочила:

– А ты зато придумал эту дурацкую шутку…

– Стойте! – скомандовал Джошуа, вытянув руку и словно осыпая нас молчанием. – Без Мэгги нас бы уже не было в живых. А может, мы по-прежнему в опасности – если сикарии поймут, что осталось три свидетеля.

Через час Мэгги уже спокойно сидела дома, а Джошуа вылезал из купальни за синагогой – вся одежда мокрая, с волос текут ручьи. (У многих из нас дома имелись такие миквы, а у Иерусалимского храма их были сотни: каменные бассейны, с двух сторон в них вели ступеньки, чтобы с одной стороны можно было зайти и погрузиться с головой, а после ритуального омовения выйти на другой край. По Закону любой контакт с кровью требовал очищения. Джошуа счел, что это хорошая возможность и пятна с рубахи отстирать.)

– Холодно. – Джош весь дрожал и скакал с одной ноги на другую, как по раскаленным угольям. – Очень холодно.

(Над купальнями строили каменные беседки, чтобы на воду не попадали прямые лучи солнца, поэтому вода никогда не прогревалась. А испаряясь в сухом галилейском воздухе, остывала еще сильнее.)

– Может, ко мне зайдем? Мама уже развела огонь, завтрак готовит, хоть согреешься.

Он выжал подол рубахи, и вода потекла ему по ногам.

– И что я ей скажу?

– Э-э… что согрешил и потребовалось экстренное омовение.

– Согрешил? На самой заре? Что ж за грех можно совершить перед рассветом?

– Грех Онана? – предположил я. Джош на меня вытаращился:

– А ты сам совершал грех Онана?

– Нет еще, но жду с нетерпением.

– Я не могу сказать твоей матери, что совершил грех Онана. Я его не совершал.

– Если по-быстрому, еще успеешь.

– Мне будет холодно, – сказал Джошуа.

Старый добрый грех Онана. Хочешь не хочешь, а вспомнишь.

Грех Онана. Проливать семя на землю. Дергать гуся. Валить верблюда. Козлить осла. Сечь фарисея. Онанизм – грех, на правильное овладение коим требуются сотни часов практики, – по крайней мере, в этом я себя убеждал. Господь прикончил Онана за пролитие семени (Онана, не Господа. Семя Господа оказалось моим лучшим другом. Представьте размер своих неприятностей, если б вы действительно пролили семя Господа на землю. Поди докажи потом). По Закону, если ты вступил в непосредственный контакт с «ночными поллюциями» (и это вовсе не то, чем по ночам твоя выхлопная труба загрязняет атмосферу, – у нас в то время автомобилей не было), следует очиститься погружением в воду и до следующего дня к другим людям и близко не подходить. Примерно в возрасте тринадцати лет я много времени проводил в нашей микве и поблизости от нее, но с покаянием в одиночку жульничал. То есть это же все равно не решит проблему, так ведь?

По утрам с меня часто лило ручьями, и я весь дрожал после купальни, когда мы встречались с Джошуа, чтобы идти вместе на работу.

– Опять проливал семя свое на землю? – вопрошал он.

– Ну.

– Ты нечист, знаешь?

– Ага, я от очищения уже весь сморщился.

– Мог бы и перестать.

– Пытался. Наверное, меня бес дразнит.

– Я могу тебя исцелить.

– Фига с два, Джош. Хватит того, что я на себя руки налагаю.

– Так ты не хочешь, чтобы я из тебя беса изгнал?

– Надеюсь, я его первым загоняю до смерти.

– Я ведь могу книжникам настучать, и они прикажут забить тебя камнями.

(Джош всегда был готов прийти на помощь другу, точно вам говорю.)

– Это, наверное, подействует, но сказано же: «Когда в лампаде кончается масло, дрочила сам освещает себе путь к спасению».

– Нигде такое не сказано.

– Сказано-сказано. Э-э… у Исайи.

– Не сказано.

– Джош, читай Пророков. Как ты собираешься быть Мессией, если не знаешь, что говорится у Пророков?

Джошуа поник:

– Конечно, ты прав.

Я хлопнул его по плечу.

– Пророков еще успеешь выучить. Давай зарулим на площадь – может, какие девчонки за водой пришли?

Конечно, искал я только Мэгги. Всегда одну только Мэгги.

К тому времени, как мы вернулись в Сефорис, солнце уже поднялось высоко, но обычный поток торговцев и крестьян из врат Венеры не тек. Римские солдаты останавливали и обыскивали всех, кто пытался выйти из города, и потом заворачивали их обратно. Снаружи толпились мужчины и женщины – среди них мой отец и несколько его помощников.

– Левий! – Отец подбежал к нам и оттеснил на обочину.

– Что происходит? – спросил я с самым невинным видом.

– Ночью убили римского солдата. Работы сегодня не будет – возвращайтесь домой и никуда не выходите. И матерям передайте, чтобы детей не выпускали. Если римляне не отыщут убийцу, солдаты будут в Назарете еще до полудня.

– Где Иосиф? – спросил Джошуа. Отец положил руку Джошу на плечо.

– Его арестовали. Должно быть, пришел на работу раньше всех. Его нашли на самой заре возле трупа солдата. Я знаю только, что нам успели крикнуть из города: римляне никого не выпускают и не впускают. Джошуа, передай маме, чтобы не волновалась. У Иосифа все будет в порядке. Он добрый человек, Господь его не даст в обиду. А кроме того, если бы убил он, его бы давно уже судили.

Джошуа попятился, едва не споткнувшись на одеревеневших ногах. Смотрел он прямо перед собой, но, вероятно, ничего не видел.

– Отведи его домой, Шмяк. Как только смогу, приду. Попробую узнать, что сделали с Иосифом.

Я кивнул, взял Джошуа за плечи и увел. Пройдя несколько шагов по дороге, он сказал:

– Иосиф искал меня. Он работает на другом краю города. К дому грека он только за мной пришел.

– Давай скажем центуриону, что мы видели, кто убил солдата. Нам он поверит.

– А если он поверит, что это сикарии, каково будет Мэгги и ее семье?

Я не знал, что ему ответить на это. Джошуа прав, а мой отец – нет: у Иосифа не все в порядке. Римляне сейчас его допрашивают, может, даже пытают, чтобы вырвать у него имена сообщников. Он ничего не знает, но его это не спасет. А показания сына не просто не спасут Иосифа, но отправят на крест еще больше народу. Так или иначе, прольется много еврейской крови.

Джошуа стряхнул мою руку и побежал к оливковой роще. Я двинулся было следом, но он вдруг развернулся, и от ярости в его взгляде я примерз к месту.

– Подожди, – сказал он. – Мне нужно поговорить с отцом.

Почти час я ждал на обочине. Когда Джош вынырнул из рощи, на лице его будто лежала несмываемая тень.

– Я заблудился, – сказал он. Я ткнул себе за спину:

– Назарет – туда, Сефорис – в другую сторону. Ты – посередине. Полегчало?

– Ты понял, о чем я.

– Стало быть, папа не помог?

Мне всегда было странно спрашивать у Джошуа про его молитвы. Нужно было видеть, как он молится, – особенно в те дни, пока мы не вышли в странствие. Сплошной напряг и трясучка, будто человек одной силой воли пытается одолеть лихорадку. Никакого умиротворения.

– Я один, – сказал Джошуа.

Я ущипнул его за руку – довольно сильно:

– Значит, ты не почувствуешь.

– Аи! Чего щиплешься?

– Прости, некому тебе ответить. Ты тут совсеееем одииииин!

– Я одинок!

Я заехал ему с размаху по корпусу.

– Так ты не будешь возражать, если я тут вколочу в тебя страх господень?

Он загородился руками и отскочил:

– Нет, не стоит.

– Значит, ты не одинок?

– Наверное, нет.

– Хорошо, тогда подожди меня тут. Я сам с твоим отцом поговорю. – И я потопал в оливковую рощу.

– Чтобы с ним побеседовать, вовсе не нужно туда ходить. Он повсюду.

– Ага, щас. Много ты понимаешь. Если он повсюду, почему ж ты одинок?

– Верно подмечено.

Я оставил Джошуа на дороге, а сам пошел молиться.

И молился я так:

– Отче наш, иже еси на небеси, Господь отца моего и отца моего отца, Господь Авраама и Исаака, Господь Моисея, который поистине вывел народ наш из Египта, Господь Давида и Соломона, – короче, ты сам знаешь, кто ты такой. Отец небесный, я далек от мысли подвергать сомнению суждения твои – ты же все-таки всемогущ и Господь Моисея и всех вышеперечисленных, – но что же ты творишь с этим несчастным пацаном? Он же Мессия, правильно? И ты ему что – этот свой трюк с проверкой веры, как Аврааму, устраиваешь? Если ты еще не заметил, он тут маринуется, себя не помня: убийство видел – раз, отчим его под арестом – два, и, вероятнее всего, целую кучу твоего народа (а ты сам не раз упоминал, что это твой избранный и любимый народ, и, кстати сказать, я сам к нему принадлежу) римляне будут мучить и убьют, если только мы… то есть он чего-нибудь не сделает. Так вот что я тебе хочу тут сказать: не мог бы ты – примерно так же, как поступил с Самсоном, которого филистимляне загнали безоружного в угол, – кинуть парню косточку?

Со всем должным уважением, твой друг Шмяк. Аминь.

Молитвы мне никогда не удавались. Байки травить – это запросто. На самом деле я – автор той всемирно известной истории, которая, насколько я знаю, дожила до сего дня, потому что я слышал ее по телевизору.

Начинается она так: «Заходят два еврея в бар…»

Кто эти два еврея? Мы с Джошем. Я серьезно.

Как бы то ни было, молитвы у меня не получаются, но чтоб вы не подумали, будто я Господу нагрубил, вам нужно еще одну штуку про мой народ понять. Наши отношения с Богом – совсем не то, что отношения других народов со своими богами. Нет, страх и жертвоприношения, конечно, у всех имеются, но, по сути дела, это не мы к нему пришли, а он к нам. Это он нам сообщил, что мы избранные, он сказал, что поможет нам плодиться и размножаться до пределов земных, он обещал предоставить землю с млеком и медом. Мы к нему не ходили. Мы его не просили. А поскольку это он к нам пришел, мы считаем, он отвечает за все, что делает и что с нами происходит. Ибо сказано: «кто смел, тот и съел». Наверняка из Библии можно понять хотя бы одно: смелости моему народу не занимать. Оглянуться не успеешь, как мы уже в Вавилоне – поклоняемся ложным богам, творим себе кумиров и возводим непонятные алтари или вообще спим с неподобающими женщинами. (Хотя последнее скорее всем кобелям свойственно, не только евреям.) И Господь ничтоже сумняшеся загоняет нас в рабство или попросту истребляет, когда мы так поступаем. Вот такие у нас с Богом отношения. Семейные.

Так вот, я не мастак творить молитвы, так сказать, но та моя молитва, видимо, оказалась не слишком плоха. Потому что Бог мне ответил. Ну, прислал записку, во всяком случае.

Когда я вышел из оливковой рощи, Джошуа протянул руку и сказал:

– Господь прислал записку.

– Это же ящерка, – сказал я. И правда. Джошуа держал в протянутой руке маленькую ящерку.

– Ну да, вот она и есть записка. Не видишь? Откуда мне было знать, что происходит? Джошуа мне раньше никогда не врал – никогда. А потому, раз он сказал, что ящерка – это записка от Господа Бога, кто я такой, чтобы спорить? Я пал на колени и склонил главу под простертой дланью Джошуа.

– Господи, помилуй мя грешного, я думал, кусты загорятся, или что-нибудь. Извини. Ей-же-ей, извини. – Потом Джошу: – Я не уверен, что это стоит принимать всерьез, Джош. Рептилии никогда не ставили рекордов по точной передаче сообщений. Взять, к примеру. .. ну, скажем, как было с Адамом и Евой.