Текст книги "Рэт Скэбис и Святой Грааль"

Автор книги: Кристофер Дейвс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

– Может быть, я старомодный болван при полном отсутствии воображения, но мне все-таки кажется, что это чаша, – сказал я, когда Скэбис закончил. – Которая очень неплохо смотрелась бы, ну, например, на каминной полке. И, разумеется, даровала бы вечную жизнь всякому, кто из нее пьет.

Как бы там ни было, Святой Грааль – это поистине священная штука, к которой может приблизиться только тот, кто чист сердцем, светел душою и благороден помыслами. Всем остальным можно не беспокоиться. Так что моя скромная кандидатура скорее всего отпадает. Как, впрочем, и Скэбиса.

– Он перемещается в пространстве по собственной воле и его охраняют благороднейшие из рыцарей, – продолжал Скэбис. – Встают, стало быть, рыцари с утра пораньше, жарят тосты на завтрак, и вдруг кто-то из них объявляет: «Так, ребята Грааль снова исчез, чтоб ему провалиться, прости, Господи». Не доев тосты, рыцари облачаются в доспехи и рыщут по всей округе в поисках Грааля, чтобы вернуть его на место. Представь себе объявление о вакансии: «Срочно требуются рыцари. Работа скучная, ненормированный рабочий день, но есть замечательная возможность получить вечную жизнь. Принимаются только чистые сердцем».

В Библии нет ни единого слова о Святом Граале. Первое упоминание о нем мы встречаем в эпической поэме французского стихотворца Кретьена де Труа, написанной в конце двенадцатого века (как сообщил мне мой ученый друг, сверившись со своими заметками). После этого появилось еще много легенд и поэтических произведений о «Sangraal» или «San Graal», как его называли на старофранцузском. Некоторые легенды связывают поиск Святого Грааля с Британией, королем Артуром и рыцарями Круглого стола, но большинство все же стоит на том, что Грааль спрятан где-то во Франции, причем обязательно в некоем зачарованном замке. В одной из ранних версий легенды, в романе в стихах «Парцифаль», принадлежащем перу немецкого рыцаря и поэта Вольфрама фон Эшенбаха и написанном вскоре после упомянутой выше поэмы Кретьена де Труа, «Замок Грааля» находится в Пиренеях и называется Монсальват (Гора Спасения). По мнению многих, охотников за Граалем, Монсальват из «Парцифаля» – это крепость катаров Монсегюр (Безопасная гора).

– Нет, мы все-таки дятлы, – заключил Скэбис уже на пороге, когда собрался уходить. – Сколько мы пробыли в Ренне. И что нам мешало доехать до Монсегюра?

– Ничего, в следующий раз, – сказал я и туг же пожалел об этом.

Через пару минут я услышал, как хлопнула крышка почтового ящика и что-то упало на пол в прихожей. Тонкая стопка скрепленных листов. Верхний лист сообщал следующую информацию: «Общество Соньера: автобусный тур в Ренн-ле-Шато с Генри Линкольном» – большими буквами, жирным шрифтом. Дата выезда обнаружилась чуть ниже – ровно через полтора месяца. А в самом низу было написано от руки, ярко-зелеными чернилами: «Только что говорил с папой. Он нам придержит два места. Будет круто. Только будь осторожен: парень из ЦРУ тоже едет. Ха-ха». И подпись большими печатными буквами: «РЭТ». Как будто без подписи я бы не догадался.

– Не поеду, – пробормотал я себе под нос. – Делать мне нечего.

Следующие несколько дней я упорно старался не думать о Ренн-ле-Шато. Это было непросто. Пусть я твердо решил для себя, что мне больше нет дела до странного кюре с его неразгаданной тайной, странный кюре с его неразгаданной тайной, со своей стороны, явно не принял такого же решения по отношению ко мне. Как-то утром я включил радио, и оно заиграло «Марию» Джонни Холлидея, в рамках специальной передачи о французской поп-музыке на «Радио-5». Я так поразился, что едва не откусил кончик зубной щетки. На следующий день, разбирая на чердаке всякий хлам, я обнаружил коробку с картонными подставками под стаканы с рекламой французских вин. Я понятия не имею, откуда они у меня взялись. Я видел их первый раз в жизни. И что самое странное, сверху в коробке лежала подставка с рекламой «Ша Нуар», знаменитого парижского кабаре «Ша Нуар», куда, по некоторым данным, захаживал наш добрый приятель Беранже Соньер, когда приехал в столицу показать найденные им пергаменты палеографам из семинарии Сен-Сюльпис.

Также следует упомянуть неожиданное открытие, связанное с «Золотистым сиропом». Я всегда любил сладкое и с раннего детства поглощал «Золотистый сироп Тейт и Лиль» чуть ли не целую банку в один присест. Сколько я перевидал этих банок: зеленых с золотом, со знаменитой эмблемой со львом! Но только теперь я увидел, что над головой спящего льва вьется рой насекомых. Рассмотрев льва внимательнее, я с удивлением обнаружил, что вид у него не совсем здоровый. Я бы даже сказал, что совсем не здоровый. Лев был вовсе не спящим, а дохлым. Я тут же сел за компьютер – искать информацию в интернете. Оказалось, что рисунок на банке связан с библейской историей о Самсоне, силаче с длинными волосами, впоследствии срезанными коварной подругой. Однажды Самсон убил льва. Ну убил и убил, с кем не бывает? Самсон пошел себе дальше, а в теле мертвого льва пчелы устроили гнездо и наделали меда. Отсюда и фирменный лозунг на банках «Золотистого сиропа»; «Из сильною вышло сладкое». Цитата из Библии. Длинные волосы Самсона, источник его нечеловеческой силы, сразу навели меня на мысли о Меровингах, королях-чародеях, волшебная сила которых, согласно легенде, заключалась в их волосах. Плюс к тому пчелы. Как я уже говорил, пчела нарисована на гербе Меровингов. Как-то оно подозрительно…

Я случайно взглянул в окно. Пчелы летали повсюду. Сад гудел, как электрическая подстанция. Они не проявляли агрессии. Тем более что я сидел в доме, а пчелы были снаружи, занимались своими делами. Ну да! Сейчас же июль, середина лета. Самый пчелиный сезон. Держа в голове данное соображение, я с грехом пополам убедил себя в том, что все совпадения в Ренн-ле-Шато – это действительно совпадения, только совпадения, и ничего, кроме совпадений. Это скорее проявление закона красной малолитражки, нежели происки черной магии. Действие этого закона я очень подробно разъяснил Скэбису накануне, когда мы сидели на открытой террасе «Грифона» вместе с Робертом и остальными.

– Ты объясни, что за закон красной малолитражки, – сказал тогда Скэбис.

– Закон очень простой. Если ты постоянно о чем-то думаешь, скажем, о красной малолитражке, куда бы ты ни посмотрел, везде будут красные малолитражки. И дело не в том, что их вдруг стало больше. Просто теперь ты уже безотчетно их ищешь и поэтому замечаешь. А раньше не обращал внимания.

– Типа вот так? – спросил Скэбис с улыбкой, указав пальцем на красную малолитражку, как раз проезжавшую мимо.

Я сказал Скэбису, что не хочу ехать в Ренн-ле-Шато с автобусным туром Общества Соньера. Я даже не стал объяснять причины. Просто сказал: не поеду, и все. Не сказать, чтобы он очень расстроился. Он лишь улыбнулся и пожал плечами. Мне показалось, что он просто мне не поверил.

В конце июня у Скэбиса был день рождения, и запредельно прекрасная Вив в своих неизменных «Мартинсах» решила устроить праздничный ужин в убийственно шикарном индийском ресторане, недавно открывшемся в Брентфорде. Помимо меня, на торжество пригласили Роберта МакКаллама с супругой Катрин и родителей Скэбиса, Джона и Джой Миллер.

Я как раз заворачивал подарок, как вдруг в дверь позвонили. Сперва я подумал, что это Скэбис. Во-первых, это был «его» звонок – долгое и настойчивое «дзииииииинь-дон» в манере бродячих Свидетелей Иеговы, только чуть более угрожающе, – а во-вторых, если кто-то звонил мне в дверь, в девяти случаях из десяти это был Скэбис. Я чертыхнулся, спрятал полузавернутый подарок под диванную подушку и пошел открывать. Я открыл дверь, и меня чуть не сбило с ног здоровенной красной спортивной сумкой, нацеленной мне прямо в лицо.

– Что… – выдавил я.

– Знаете Хьюго Босса? – прогремел голос с той стороны красной сумки. – Знаете Келвина Кляйна? Прошу прощения! А-ХА-ХА-ХА-ХА!

– Привет! – улыбнулся Бельи, выглянув из-за плеча хохочущего Салима. – Мы тебе привезли подарок. Целую сумку духов. Можно, мы у тебя переночуем? Мы приехали на музыкальный фестиваль, который будет в эти выходные. У Салима две точки. Будем кормить народ.

– Не вопрос, – сказал я, отступив в сторону, чтобы дать им пройти в дом. И тут я услышал нарастающий гул голосов в непосредственной близости от моей калитки. Я взглянул на дом Скэбиса и увидел, что Скэбис стоит у окна своей спальни и смотрит на улицу, широко распахнув глаза и закрыв рот рукой. И уже в следующую секунду ко мне во двор повалила толпа, причем давка была почище, чем у турникетов на стадионе в день домашнего матча «Брентфорда». – Э-э… а вас сколько? – спросил я у Бельи.

– Человек десять, наверное, – сказал он, проходя прямиком на кухню. – Ну, может, двенадцать.

На самом деле их было четырнадцать. Почти все – французские алжирцы, как Салим, и в основном молодые ребята лея двадцати, то есть гораздо моложе тех знакомых Салима, с которыми я встречался в Лионе. Как оказалось (Бельи, каналья, так и не потрудился разъяснить ситуацию), вся эта братия вовсе не собиралась останавливаться у меня. Минут через десять, после массового нашествия на туалет, они погрузились в свои микроавтобусы и благополучно отбыли восвояси. Остались только Бельи, Салим и парень по имени Мало.

Бельи с Салимом не терпелось повидаться со Скэбисом, и особенно когда я сказал, что у него сегодня день рождения.

– Знаете Хьюго Босса? – проревел Салим, когда Скэбис открыл нам дверь. Я провел гостей на веранду за домом, а Скэбис пошел ставить чайник. Едва мы уселись, Бельи вскочил и принялся испуганно озираться по сторонам. Он затащил меня в кухню и спросил, не видел ли я его сумку.

– Которая красная спортивная?

– Нет, нет, нет. Такая черная, через плечо. Вот где она, блин? Может, я у тебя оставил? Блин! Надо срочно ее найти.

Пришлось возвращаться ко мне. Черная сумка мирно лежала на кресле у меня в гостиной. Бельи схватил ее, прижал к груди, облегченно вздохнул и упал на диван. Я спросил, что такого важного в этой сумке? Он открыл молнию и протянул сумку мне. Она была под завязку набита деньгами. В буквальном смысле слова.

– В этой поездке я – казначей, – сказал Бельи, доставая из сумки аккуратную пачку банкнот. – Знаешь, чем я занимался в день накануне отъезда? Проглаживал их утюгом. У Салима пунктик: деньги должны быть проглажены. И вот я, как дурак, весь вечер утюжил банкноты. И знаешь, мне даже понравилось. Потрясающие ощущения. Попробуй как-нибудь при случае.

– И сколько там у тебя? – выдохнул я, заикаясь.

– Много. Несколько тысяч – только на аренду палаток. А нам надо еще где-то жить. И закупиться продуктами, которые нельзя увезти с собой. Например, свежим хлебом. Плюс – зарплата сотрудникам. Плюс – бензин. В общем, денег тут много.

Весь вечер Бельи не выпускал сумку из рук. Разумеется, Скэбис пригласил его, Салима и Моло на день рождения, и Бельи сидел в ресторане, держа «казну» на коленях. Я не знаю, что Джон и Джой подумали о Салиме. Поначалу он очень упорно пытался продать им духи. А когда до него наконец дошло, что их это не интересует, он переключился на официанток и принялся совать им в руки крошечные флакончики. В какой-то момент он поднялся из-за стола. Я решил, что ему надо в уборную, но через пару секунд его громовой бас донесся из кухни:

– Могу я сделать вам подарок? Могу я безумствовать ради вас? Прошу прощения! Сегодня платите не вы…

К чести главного менеджера ресторана, ему удавалось удерживать неизменно любезную улыбку. Он даже не попросил Салима отключить мобильный, который звонил постоянно. Во время одного из звонков Салим убрал трубку от уха и громогласно объявил:

– Это моя жена! А-ХА-ХА-ХА-ХА! – Он сунул мобильник Моло. – Я тебя очень прошу, как друга. Послушай женщину.

Мы ушли из ресторана не поздно. Моим французским гостям предстоял ранний подъем: в 4 утра им надо было заехать в пекарню в Хаммерсмите и забрать 2500 батонов хлеба. Едва мы вошли в дом, Салим с Моло развернули спальники и улеглись на полу в гостиной. Бельи сказал, что тоже скоро последует их примеру, но сперва ему хочется покурить. Мы с ним вышли в сад, и – слово за слово – разговор неизбежно добрался до Ренн-ле-Шато.

– Знаешь, я кое-что понял. Там, в Ренне, – сказал Бельи. – Помнишь, Дженни говорила, что дорога наверх к деревне насквозь пропитана волшебством? И пока она говорила, я вдруг подумал, какой же я безнадежно нормальный человек. Да, я гонялся за солнечными затмениями на велосипеде, я таскаюсь с сумкой, набитой свежевыглаженными банкнотами на общую сумму двадцать тысяч фунтов, у меня в жизни было немало безумств, секс, наркотики, рок-н-ролл – рок-н-ролл и наркотики, по большей части за компанию с тобой, – и тем не менее я безнадежно нормальный. Нормальный – в самом обыденном, скучном смысле. А все, с кем я познакомился в Ренн-ле-Шато, они ненормальные. Тоже в самом обыденном, скучном смысле. И вот я подумал… Может быть, в этом-то и заключается главное отличие между людьми? Может быть, каждому приходится сделать выбор, каким ему быть: обыденно нормальным или обыденно ненормальным? А ты бы что выбрал?

Как и положено людям, посвятившим немалую часть своей жизни истории о сокровищах, у Джона и Джой Миллер была золотая машина. Золотой «рено клио». В смысле, покрашенный в золотой цвет. Так и хочется добавить, что у них на капоте стояла серебряная, поразительной красоты статуэтка демона или что решетку радиатора украшал герб с изображением креста тамплиеров, – но не буду выдумывать.

– Папа уехал на пару дней, – сказал Скэбис, когда мы подошли к золотому «рено», припаркованному на подъездной дорожке у дома. – Мама подбросила его в аэропорт по дороге сюда. Ему надо в Швейцарию. В Женеву. По делам. Что-то связанное с оружием.

– Продает? Покупает? – спросил я в шутку.

– Кажется, покупает, – ответил Скэбис без тени улыбки.

Это было где-то через неделю после его дня рождения, и мы с ним собирались в Оксфорд на конференцию какого-то объединения, называвшего себя Группой по исследованию Ренн-ле-Шато. Джой Миллер сказала, что, поскольку она тоже едет на конференцию, мы можем поехать все вместе. Она нас отвезет. Мне совсем не хотелось сидеть в помещении и слушать пространные лекции в такой замечательный солнечный день, но я обещал Скэбису, что составлю ему компанию – в качестве компенсации за отказ ехать во Францию в рамках совместного выезда Общества Соньера. Больше того, чтобы доставить ему удовольствие, я старательно изобразил пылкое нетерпение и буквально запрыгнул на заднее сиденье «рено». На полу под водительским сиденьем валялся журнал. Я поднял его. Это был «Оружейный магазин».

– Значит, ты не шутил про оружие? – спросил я у Скэбиса, который ждал Джой снаружи.

– Какие тут шутки?! Папа давно занимается стрельбой. Из пистолета. Я поэтому его и боюсь. Он вообще классно стреляет. Даже участвовал в Олимпиаде. За команду Литвы.

– Литвы?!

– Ну да. Мой дед был из Литвы. Эмигрировал в Шотландию в начале двадцатого века. Сменил фамилию на Миллер. А какая была, я не помню. Что-то непроизносимое.

Дорога до Оксфорда заняла меньше часа, зато потом мы минут сорок искали место, где поставить машину у Молельного дома квакеров, где Группа по исследованию Ренн-ле-Шато сняла зал для своей конференции. Я ждал чего-то похожего на конференцию Общества Соньера в лондонском Конуэй-Холле, но здесь все было гораздо «интимнее». Кроме нас, было всего шесть человек. Все – мужчины. Четверо – с бородой.

Джой знала всех и представила нас со Скэбисом уважаемому собранию. Один из бородачей оказался Гаем Паттоном, автором «Золотой паутины», одной из самых увлекательных книг о Ренн-ле-Шато из тех, что мне довелось прочитать. Он был в устрашающе коротких шортах, в устрашающе облегающих коротких шортах, и поэтому напоминал футболиста 1970-х годов. Как мне показалось, Джой особенно обрадовалась встрече с Бобом – пожилым джентльменом с полным отсутствием волосяного покрова на голове и лице. Они с Бобом тут же принялись шутить и смеяться.

– Я ведь тебе говорила, поезжай лучше с Обществом Соньера, – сказала Джой и пояснила для нас со Скэбисом: – В последний раз, когда Боб был в Ренн-ле-Шато, он поехал туда с другой группой. И потерял по дороге бумажник. Деньги, кредитные карточки – все. Хотя, с другой стороны… – она опять повернулась к Бобу, – когда ты в последний раз ездил с нами, ты в той поездке лишился зубов.

На самом деле я собирался забиться куда-нибудь в уголок и предаться мечтаниям. Может быть, даже вздремнуть. Но теперь мне пришлось отказаться от этого замысла – слишком мало собралось народу. Гай Паттон, председатель собрания, уселся за стол, заваленный книгами и папками, а все остальные расселись напротив более или менее правильным полукругом. Гай объявил первую тему для обсуждения: значение надписи «Et In Arcadia Ego» на надгробии, изображенном Никола Пуссеном на картине «Аркадские пастухи». Через час, когда я уже пребывал в кризисном состоянии, могущем разрешиться только самоубийством или же умерщвлением всех ближних в радиусе трех километров, участники прений пришли к соглашению, что эта тема не настолько важна, чтобы ее обсуждать. После чего обсуждение продолжалось еще минут десять – видимо, чтобы присутствующие окончательно удостоверились, что тема и вправду того не стоит.

– Надо съездить самим посмотреть на картину, – шепнул мне Скэбис. – Она в Лувре. В Париже. Давай в ближайшее время и съездим. На пару дней.

– М-м-м-м-м-м, – промычал я как можно более неопределенно.

Следующим пунктом программы была объявлена Сионская община – тема, значительно более увлекательная, чем лингвистические построения на основе латыни. Я с большим интересом прослушал доклад о Пьере Плантаре, или Пьере Плантаре де Сен-Клере, как его иногда называют, и о его участии в деятельности Сионской общины. Некоторые исследователи считают, что Плантар, утверждавший, что его дедушка дружил с Беранже Соньером и Анри Буде, был избран великим магистром Сионской общины в середине 1960-х годов. Существуют и альтернативные мнения: Плантара избрали великим магистром в начале 1980-х или не избирали вообще никогда, но зато в 1950-х он получил назначение на должность генерального секретаря, что, конечно, совсем не звучит по сравнению с «великим магистром» и вызывает в воображении образ маленького неприметного человечка в строгом костюме, и уж никак не величественного владыки в развевающемся алом плаще. Но как бы там ни было, личность Плантара для всех остается загадкой.

Почти все сведения об истории Сионской общины почерпнуты из «Секретных досье», собрания документов, отпечатанных для «внутреннего пользования» и подброшенных неизвестным лицом в Национальную библиотеку в Париже в период между 1961 и 1967 годами. Согласно этим документам, Сионскую общину учредили в аббатстве, основанном Годфруа Бульонским на горе Сион в Иерусалиме в конце одиннадцатого века, и изначально она была тесным образом связана с орденом тамплиеров. Там также приводится список великих магистров, или «навигаторов» Сионской общины: двадцать шесть имен, расположенных в хронологическом порядке от 1188-го до 1918 года, в числе которых присутствуют Леонардо да Винчи, Исаак Ньютон, Виктор Гюго, Клод Дебюсси и Жан Кокто. В «Секретных досье» прямо заявлена цель Сионской общины: оберегать род Меровингов, наследников крови королей-чудотворцев, – и среди документов, входящих в досье, представлено обширное генеалогическое древо меровингского рода, на котором отмечен и Годфруа Бульонский, и Пьер Плантар.

В «Золотой паутине» Гай Паттон уделяет немало внимания Пьеру Плантару, и мне было действительно интересно, не появились ли у Паттона какие-то новые сведения. Однажды я сказал Скэбису, что было бы здорово с ним познакомиться. Мне бы очень хотелось своими глазами увидеть живого Меровинга. Плантар был поистине неуловимым, как и подобает руководителю тайного общества, однако за последние двадцать лет он дал несколько интервью для журналов – то есть в принципе, если очень постараться… Но Скэбис тут же охладил мой пыл, сказав, что Пьер Плантар умер в 2000 году.

– Можно прибегнуть к услугам медиума, – сказал Скэбис, когда конференция завершилась и мы вышли на улицу. – А если серьезно, у меня есть знакомый, который наверняка знает много чего интересного о Плантаре и Сионской общине. Это мой старый приятель. Живет в Париже. Можно будет к нему заглянуть, когда поедем смотреть Пуссена…

– Погоди, Скэбис. Какого Пуссена…

– Слушай, я знаю, что ты не поедешь в Ренн-ле-Шато с автобусным туром, но я сейчас говорю о Париже. Только о Париже. Обещаю вести себя хорошо. Я даже шлепанцы дома оставлю. А этот мой приятель, он настоящий эксперт по древним рукописям и книгам. Человек с мировым именем. Корифея букинистической книготорговли. Если он чего-то не знает, значит, этого не знает никто. Можно будет спросить его о «Секретных досье».

– М-м-м-м, – промычал я. – А зовут его как, этого кор фея с мировым именем?

– Бешеный Пес, – сказал Скэбис.

Причем сказал уважительно, как если бы он произнес что-то типа «профессор Роджер Смит» или «доктор Уильям Джонс». Но он сказал не «профессор Роджер Смит» и не «доктор Уильям Джонс». Он сказал Бешеный Пес. Я не знал, плакать мне или смеяться.