Текст книги "Рэт Скэбис и Святой Грааль"

Автор книги: Кристофер Дейвс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Однако в 671 году между франками и вестготами создается новый союз: Дагоберт берет в жены Гизель из Редэ, принцессу Разесскую, дочь Беры II, графа Редэ, и внучку Тулки, короля вестготов. Теперь Дагоберт занимает достаточно сильную позицию, чтобы выйти походом на север и предъявить законное право на трон Австразии. Дагоберт считал себя достойным правителем, однако его правление было недолгим: в 679 году после трех лет царствования он был убит на охоте своими же слугами. Согласно легенде, убийцы отрезали ему голову и повесили ее на дерево.

Какая же связь между Дагобертом II и Ренн-ле-Шато? Все очень просто. Ренн-ле-Шато стоит на месте древнего поселения Редэ. Иными словами, это все, что осталось от большого вестготского города, в свое время насчитывавшего более тридцати тысяч жителей. Дагоберт и Гизель, будучи христианами, венчались в церкви, на месте которой стоит современная церковь Марии Магдалины. Еще одно значимое обстоятельство: именно в Редэ поселился сын Дагоберта Сигиберт, плод союза франков и вестготов, родившийся в 676 году. Сигиберт оставался в Редэ до конца жизни, не выказывая никаких притязаний на трон Австразии или любой другой области Галлии. Ко времени его смерти власть в королевстве окончательно и официально перешла в руки майордомов. Теперь Галлией правили Каролинги.

Так было покончено с королями-чудотворцами. Однако, согласно расшифрованному Документу I, «это сокровище» принадлежит не только королю Дагоберту II, но еще и «Сиону». Возникает вопрос: кто такой этот «Сион» или что он такое? Мы со Скэбисом бились над этим вопросом часами, но не придумали ничего конструктивного. Что, в общем, и неудивительно, поскольку люди гораздо умнее нас искали разгадку годами. По мнению большинства ренньерцев, здесь имеется в виду Сионская община, тайное общество, основанное Годфруа (Готфридом) Бульонским, одним из организаторов Первого крестового похода, священной войны с целью освобождения Святой Земли из-под власти мусульман, которая достигла своей кульминации в 1099 году, когда крестоносцы вошли в Иерусалим.

– У меня есть портрет Годфруа Бульонского, – сказал Скэбис и открыл файл на ноутбуке, когда мы в очередной раз собрались у него на кухне за бутылкой красного вина. – Такой мощный дядька. С густой бородой. Весь такой благочестивый и набожный. Прямо как кто-нибудь из «ZZ Тор», только с нимбом.

Годфруа Бульонский первым из христианских военачальников прорвался сквозь мусульманские баррикады и вошел в Иерусалим. Судя по портрету, рисунку девятнадцатого века, на котором Годфруа стоит на горе изувеченных тел и размахивает колоссальных размеров мечом, выглядел он устрашающе и действительно был чем-то похож на «ZZ Тор»-овского гитариста Билли Гиббонса.

Совет рыцарей и духовенства, собравшийся на руинах поверженного Иерусалима, предложил Годфруа взойти на Иерусалимский трон. Историки до сих пор спорят, почему из четырех вождей крестоносцев, равных по воинской доблести, благочестию и благородству происхождения, выбрали именно Годфруа. Однако он отказался от трона, принял лишь титул «защитника Гроба Господня» и вскорости умер от чумы. Но перед смертью успел отдать распоряжение, чтобы на горе Сион к югу от Иерусалима возвели укрепленное аббатство. Здесь кончается территория доподлинно установленных исторических фактов, и мы вступаем в туманное царство «допустим» и «предположительно» – как я понимаю, обычное дело, когда речь заходит о тайных обществах, – потому что вполне очевидно, что это аббатство строилось для того, чтобы стать резиденцией некоего сообщества, впоследствии получившего название Сионской общины и состоявшего на тот момент из тесного круга избранных религиозных и военных советников, которые сопровождали Годфруа Бульонского в походе в Святую Землю.

От Сионского ордена предположительно отделилось «дочернее предприятие», а именно орден тамплиеров – еще одна организация, окутанная непроницаемой тайной. Разделение орденов произошло в 1188 году и сопровождалось странной ритуальной церемонией, известной как «рубка вяза». После этого Сионский орден сменил название и стал называться Сионской общиной. По неподтвержденным данным, среди навигаторов, или великих магистров, Сионской общины были такие известные люди, как Никола Фламель, Леонардо да Винчи, Исаак Ньютон, Виктор Гюго, Клод Дебюсси и Жан Кокто. Кое-кто утверждает, что таинственное братство до сих пор существует и оказывает немалое влияние на политических и церковных лидеров Запада, только его представители, незаметно скользящие по запутанным коридорам власти, сменили серебряные доспехи на элегантные темные костюмы.

На самом деле все, что касается Сионской общины, я воспринимал с изрядной долей скепсиса. И Скэбис – тоже, насколько я понял. Проблема в том, что вся информация об этой Общине поступает из самой Общины, и таким образом ее достоверность весьма сомнительна. В частности, настораживает открытое упоминание о «Сионе» в расшифрованном сообщении из Документа 1. Как и своеобразная подпись PS под текстом.

– Как ты думаешь, что это? – спросил я у Скэбиса. – Сокращение от Prieure de Sion,Сионской Башни?

– Типа средневекового FCUK? «Все пошли на ЙУХ»? – отозвался Скэбис. – Да, вполне может быть. А может быть, это просто постскриптум, только его забыли дописать. Ну, типа: «Не забудь положить все сокровища обратно в сундук».

– А что тогда означает подпись под вторым документом? – Я завладел мышкой и открыл Документ II. Там внизу была подпись из четырех букв N, О, I и S с изогнутой стрелкой между буквами О и I.

Скэбис издал недовольное восклицание, сбросил мою руку с мыши, подвел курсор к панели управления, перевернул документ вверх ногами и сказал, чтобы я прочитал буквы снова. Я поразился собственной тупости. Как же я сам не додумался?! М-да… Мне действительно было непросто угнаться за Скэбисом.

Сообщение, зашифрованное в Документе I, выделяется из общего текста достаточно просто. Другое дело – сообщение из Документа II. Надо как минимум знать латынь для того, чтобы понять, что в отрывке присутствует 140 лишних букв, как, например, одна лишняя буква в этом предложении. А как максимум, надо быть гениальным шифровальщиком, чтобы расставить эти 140 букв в таком порядке, когда фраза на выходе будет иметь хоть какой-то смысл.

К счастью для нас, как я уже говорил, оба документа были расшифрованы еще в 1960-х годах, и объяснение этого шифра встречается теперь в каждой книге, так или иначе связанной с историей Ренн-ле-Шато. Объяснение, кстати сказать, хитро вывернутое. Мы со Скэбисом как-то попробовали «самостоятельно» расшифровать надписи на пергаментах, ориентируясь по этому самому объяснению. Мы убили на это дело весь вечер, перекладывая по столу листы бумаги, исписанные обрывками фраз яркими фломастерами разных цветов, каждый из которых представлял определенный этап этой сложной и запутанной процедуры. Первая попытка закончилась полным провалом. Больше часа ушло у нас только на то, чтобы сообразить, что еще в самом начале надо было отбросить центральные двенадцать из всех ста сорока букв.

Ключом к расшифровке фразы из оставшихся 128 букв служит определенное слово из надписи на надгробной плите Mарии де Бланшфор. Она была похоронена на кладбище Ренн-ле-Шато, а плиту на ее могиле устанавливал Антуан Бигу, служивший в то время приходским священником в Ренн-ле-Шато. Спустя сто лет Беранже Соньер уничтожил надпись на надгробии Марии де Бланшфор. Однако мы знаем, что там было написано, потому что полный текст эпитафии встречается в двух археологических брошюрах девятнадцатого века. Криптографы, работавшие с пергаментами, найденными Соньером, сразу поняли «насколько важна эта надпись для расшифровки сообщения из Документа И, прежде всего потому, что она содержала несколько вопиющих ошибок, вплоть до того, что год смерти был указан неправильно. Аббат Бигу выбил на надгробии год 1681-й, в то время как Мария де Бланшфор умерла в 1781-м.

Но и ключевое слово с надгробия – это еще далеко не все. Расшифровка производилась при помощи самых различных методов, в частности, был использован так называемый «стол Виженера» (шифр, придуманный французским дипломатом Блейзом Виженером, жившим в шестнадцатом веке) и способ «шахматного коня», при котором 128 букв расставляли по клеткам на двух шахматных досках (на каждой доске было по шестьдесят четыре клетки) и прочитывали их последовательно, передвигая подоскам коня, причем конь должен был побывать на всех клетках, ни разу не повторившись, то есть он не должен был заходить дважды на одну и ту же клетку. После этого шифровальщики попытались заменить все буквы соседними, сдвигая их по алфавиту на одну букву вперед (А, таким образом, превращалась в В, В – в С, С – в D, и т. д.) и назад. В самом конце они переставили буквы так, чтобы алфавит читался в обратном порядке.

Не скажу, что я понял все правильно, но, когда мы со Скэбисом провели все вышеуказанные манипуляции, мы получили расшифрованный текст, который, как я уже говорил, можно было бы, не парясь, прочесть в любой книжке по Ренн-ле-Шато. Итак, тайное сообщение из Документа II на французском выглядит следующим образом:

Bergère pas de tentation. Que Poussin Teniers gardent la clef. Pax DCLXXXI. Par la croix et ce cheval de Dieu j'achève ce daemon de gardien a midi. Pommes bleues.

И вот перевод:

Пастушка без искушения. Что Пуссен [и] Теньер хранят ключ. Год 681. Креслом и лошадью Бога уничтожаю я этого демона хранителя в полдень. Синие яблоки.

Полный бред, если в общем и целом. Однако отдельные части не лишены смысла. «Год 681». Год, когда Сигиберта, сына Дагоберта И, похитили и увезли в Редэ. «Синие яблоки». По общему мнению, речь идет об удивительном феномене, происходящем в церкви Ренн-ле-Шато каждый год 17 января ровно в полдень, когда лучи зимнего солнца падают под определенным углом на синие витражные окна, и свет, проникающий в Божий храм, разбивается на круглые точки, и вправду похожие на мелкие синие яблоки. По странному совпадению, именно в этот день, 17 января, умерла Мария де Бланшфор, а с Беранже Соньером случился удар. «Пуссен» и «Теньер» – это, вполне очевидно, художники семнадцатого века Никола Пуссен и Давид Теньер (или правильнее – Тенирс).

– Да, но какой именно Давид Теньер? – вопросил Скэбис, пытаясь смыть с пальцев фломастерные чернила, причем окрашенная вода лилась прямо на белые фарфоровые тарелки, которые Вив оставила в раковине. – Вообще-то их было трое. Отец, сын и внук. Все художники. Все жили в семнадцатом веке.

– Считается, что это был Теньер Младший, сын Теньера Старшего и отец самого младшего, – ответил я, нисколечко не сомневаясь, что Скэбис экзаменует меня по предмету «тайна Ренн-ле-Шато и сопутствующие материалы». – Он написал «Искушение святого Антония», что, может быть, как-то связано с фразой «без искушения» из расшифрованного документа.

– Да, – улыбнулся Скэбис, – но какое именно «Искушение святого Антония»? Теньер Младший, знаешь ли, написал несколько картин с таким названием.

Хорошо хоть с Пуссеном все проще. Он родился в крестьянской семье, в Нормандии, в 1594 году. В возрасте восемнадцати лет приехал в Париж, имея намерение стать живописцем. Несмотря на столь скромное происхождение, он сумел подружиться с одним придворным вельможей, который открыл ему доступ к королевской коллекции изящных искусств, и юный художник открыл для себя Микеланджело, Рафаэля и других итальянских мастеров классической школы, оказавших немалое влияние на его мировоззрение и творчество. К тридцати годам Никола Пуссен переехал жить в Рим и занялся разработкой и усовершенствованием собственной вариации итальянского стиля. Пожалуй, самая известная из его картин – это «Аркадские пастухи», пасторальная сцена, на которой изображены четыре фигуры, стоящие вокруг древнего надгробия, на котором написано: «Et In Arcadia Ego». Я сказал «четыре фигуры», а не «четверо пастухов», потому что среди них есть одна пастушка. Быть может, «пастушка» из первой фразы расшифрованного сообщения Документа II?

Хотя Пуссен до конца своих дней оставался в Риме, он не порвал связи с отчизной и часто исполнял заказы богатых и знатных французских патронов, в частности, короля Людовика XIV. Он принимал у себя многочисленных посетителей из Франции, среди которых был и аббат Луи Фуке, который приехал к Пуссену в Рим в 1656 году по поручению своего брата Никола Фуке, суперинтенданта финансов Людовика XIV. Перед возвращением во Францию Луи написал брату письмо, в котором рассказывал, что Пуссен открыл ему некую тайну умопомрачительной важности. Скэбис знал это письмо почти наизусть и он прочитал мне его по памяти, лишь единожды сверившись с книгой, раскрытой на столе.

«Вместе с господином Пуссеном мы задумали кое-что, о чем я подробно поведаю Вам при встрече, и что, благодаря господину Пуссену, окажется для Вас выгодным, если только Вы этим не пренебрежете; даже короли с большим трудом смогли бы вытянуть это у него, и после него впоследствии, быть может, никто в мире этого не возвратит; к тому же это не потребует больших расходов, а может обернуться выгодой, и это сейчас разыскивается многими, и кто бы они ни были, но равного или лучшего достояния сейчас на земле нет ни у кого».

Какое бы «достояние» ни имел в виду Луи Фуке, судьба его брата сложилась плачевно. В 1661 году Людовик XIV обвинил Никола Фуке в растрате королевской казны, после чего его арестовали и предали суду. Суд над бывшим суперинтендантом финансов длился ни мало ни много четыре года, и за это время скончались Пуссен и Луи Фуке (оба умерли естественной смертью, без всяких таинственных обстоятельств). Никола Фуке приговорили к пожизненному заключению. Я так думаю, если бы он знал все подробности заранее, он бы, наверное, предпочел гильотину. Его отвезли в отдаленную горную крепость и посадили в одиночную камеру, запретив всяческие контакты с внешним миром. Ему не давали ни книг, ни писчих материалов. Охранникам было запрещено разговаривать с узником под страхом смерти. Никола Фуке, которого некоторые считают прототипом главного героя «Человека в железной маске» Александра Дюма, умер в 1680 году, хотя существует еще и такое мнение, что он умер гораздо позже, в 1703-м.

Итак, прах Никола Пуссена покоится в могиле, Никола Фуке заживо гниет в темнице, а Людовик XIVповелевает любой ценой достать ему картину Пуссена «Аркадские пастухи». Поиски затягиваются на долгие годы, но наконец в 1685-м король получает желаемое, причем, не торгуясь, выкладывает за картину изрядную сумму. Завладев полотном, Людовик XIV прячет его в своих личных покоях в Версале и не показывает никому. Возникает вопрос: почему король Франции так отчаянно стремился завладеть картиной, а когда все-таки завладел, спрятал ее от всех в запертом кабинете? Безусловно, это великое произведение искусства, но можно ли объяснить интерес короля исключительно художественными достоинствами картины?

– Это все неспроста, – сказал Скэбис. – Письмо, судьба Никола Фуке, поиски картины, предпринятые Людовиком XIV… Как-то все это странно. Ты не находишь?

Я был согласен со Скэбисом на сто процентов. Все это действительно было странно. Тем более если принять во внимания недавнее открытие.

Все историки искусства давно согласились с тем, что классический сельский пейзаж в «Аркадских пастухах» Пуссена полностью выдуман автором. Однако в начале 1970-х годов во Франции нашли могилу, идентичную той, что изображена на картине. Совпадало все: форма, размеры, пропорции надгробного камня, окружающая растительность, расположение ближайших скал – вплоть до мельчайших деталей. Но что самое интересное: эта могила находится на опушке леса близ деревни Арк, примерно в десяти километрах от Ренн-ле-Шато и в каких-нибудь пяти километрах от замка Бланшфор. Если сравнить фотографии этого места, снятые с того же ракурса, с какого Пуссен смотрел на свою картину, сразу становится ясно, что горный пейзаж, изображенный на заднем плане – природный ориентир, оставшийся неизменным за те сотни лет, что прошли после смерти художника, – абсолютно один и тот же, а на вершине одного из холмов можно разглядеть вдалеке Ренн-ле-Шато.

Я буквально недавно закончил читать «Священную кровь и Святой Грааль», и тут мне представился случай увидеть Генри Линкольна, что называется, во плоти. На самом деле я увидел чуть больше линкольновской плоти, чем рассчитывал поначалу, поскольку он был босиком.

– У меня совершенно безумные ноги, – объявил он внимательным слушателям (числом за две сотни), собравшимся в лондонском Конуэй-Холле на лекцию, организованную Обществом Соньера. Генри Линкольн сидел на сцене, и его ноги находились как раз на уровне глаз сидевших в зале, так что у каждого в аудитории была возможность как следует их рассмотреть. С виду это были совершенно нормальные ноги, не проявлявшие никаких явных признаков психических заболеваний, разве что самую малость тряслись, но это было вполне простительно, если учесть, что они верой и правдой служили своему хозяину уже больше семидесяти лет.

Посещение лекции в Конуэй-Холле входило в скэбисовский список того, «что надо сделать, чтобы найти Святой Грааль». Сам Рэт посетил уже несколько подобных мероприятий, и ему очень хотелось, чтобы я составил ему компанию. Сперва я категорически отказался. По той простой причине, что лекция была назначена на субботу. В то время мое увлечение Ренн-ле-Шато только еще переходило из разряда необременительного времяпрепровождения, отвлекающего от тяжких раздумий, в разряд подлинного интереса, поэтому по субботам я занимался другими делами, имя которым: футбольный клуб «Брентфорд». Я уже многие годы приобретаю сезонный билет на все домашние матчи любимой команды на «Грифон-Парке» (стадион, надо признаться, убогий; число болельщиков стремится к нулю) и пару раз пропустил свадьбу друзей, только чтобы пойти на матчи. Если бы в ту субботу «Брентфорд» играл дома, я бы точно не пошел в Конуэй-Холл. Если бы «Брентфорд» играл где-нибудь в пределах 150 миль, меня бы не было в Конуэй-Холле. Тем более что сезон приближался к концу и «Брентфорд» отчаянно сражался за место вне опасной зоны, из которой команды будут неизбежно переведены в низшую лигу. Но в ту субботу наши играли на выезде с «Хартпул Юнайтед», далеко-далеко на севере. Так что я оказался на лекции и слушал Генри Линкольна, который рассказывал про свои ноги.

– Мой врач говорит, что для своего возраста я поразит но здоровый человек, – продолжал он. – И он прав: я не б лен. Но не болен в том смысле, в каком смысле нельзя говори о болезни, если у человека сломана нога. Как вы видите, нога меня не сломана. Но что вы не видите и не можете видеть, это что у меня есть проблемы с нервными окончаниями в стопах. – Он сделал паузу и посмотрел на свои ноги. – Что означает, что всякое прикосновение к коже, любое малейшеераздражение причиняет невыносимую боль. Так что, хотя официально я не считаюсь больным, мне приходится терпеть непрестанную боль двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю.

– Проклятие Ренн-ле-Шато, – шепнул Скэбис мне на ухо. – Бедный дядька, – добавил он, сочувственно цокнув языком. – Выглядит он неважнецки.

Генри Линкольн сидел на стуле, вытянув ноги перед собой и держа их на весу, так чтобы его сумасшедшие пятки не касались пола. Его борода и роскошная седая грива явно нуждались в содействии расчески; жилет в стиле сафари давно пора было как следует проутюжить, и в общем и целом он производил впечатление человека, который не сможет прочесть даже пятиминутную лекцию, не говоря уже о заявленной полуторачасовой. Он казался бледным подобием того энергичного человека, которого я видел в телепередачах, записанных для меня Скэбисом. С тех пор прошло двадцать пять лет, но Линкольн постарел на все пятьдесят, даже сто. Я заметил, что папа Скэбиса, который сидел за столом в глубине сцены, настороженно наблюдает за своим хворым другом. Как и лысеющий бородатый мужчина, прячущийся за кулисами. Скэбис объяснил, что это сын Генри Линкольна Хьюго.

Однако Генри – безусловно, звезда всего мероприятия – был настроен весьма решительно. В программе конференции было много других докладов на самые разные темы от истории масонства до Хэллоуина и египтологии, но люди пришли сюда исключительно ради Ренн-ле-Шато, и Линкольн просто не мог обмануть их ожидания.

Что самое странное: чем больше Линкольн говорил» тем больше он оживлялся. Он не столько читал подготовленный доклад, сколько поощрял вопросы из зала, и уже на втором вопросе поднялся со стула и принялся расхаживать по сцене, причем весьма даже бодро. Иногда он кривился от боли, но чаше все-таки улыбался. Он говорил, буквально захлебываясь словами и перескакивая с одного на другое, казалось бы, без всякого перехода: с Сионской общины на Никола Пуссена; с методов дешифрации на геометрию горных массивов вокруг Ренн-ле-Шато. Его ответы были всегда очень четкими и обстоятельными, хотя далеко не всегда лаконичными, и он ни разу не заглянул «в бумажку», даже когда выдавал сложные геометрические уравнения и десятизначные числа.

– Кто следующий? – спрашивал он в конце каждого пространного ответа, и его взгляд метался по залу, горя нетерпением. Это было действительно впечатляющее представление. Сама тема лекции, как и внимание зрителей, казалось, вдыхали в Линкольна энергию: он молодел буквально на глазах.

Линкольн несколько раз повторил, что не стоит полагаться на «факты», которые не являются «очевидными и доказуемыми». Это, однако же, не обуздало полет фантазии некоторых слушателей. На вопрос, не собирается ли Линкольн сделать еще одну передачу о Ренн-ле-Шато, он ответил, что пока не знает. Но если все-таки соберется, она выйдет точно не на Би-би-си, поскольку руководство канала в свое время пыталось объявить его теории ненаучными и даже бредовыми.

– А вам не кажется, что отношение Би-би-си обусловлено давлением со стороны католической церкви? – спросил кто-то из зала, на что Линкольн ответил уклончиво-вежливым: «Э-э… нет, не кажется», и столь же категорически опроверг предположение о том, что Ватикан недавно направил своих представителей в Ренн-ле-Шато с поручением выявить и уничтожить все, что могло бы бросить тень на безупречную чистоту Римской церкви. Также он заявил, что, по его скромному мнению, гибель принцессы Дианы никак не связана с историей Ренн-ле-Шато.

– Я слышал, что некоторые бумаги и письма Соньера были вывезены в Великобританию и в данное время хранятся в секретном архиве министерства иностранных дел, потому что в них приведены безоговорочные доказательства, что принцесса Диана происходит из более древнего и благородного рода, чем Виндзорская династия, – пробубнил кто-то в дальнем конце зала. Генри поморщился и обреченно вздохнул.

– Если факт не является очевидным и доказуемым, не верьте ни единому слову, – повторил он.

Среди самых активных зрителей, задававших вопросы, особенно выделялся крупный американец, который сидел в первом ряду и снимал на видеокамеру выступления всех докладчиков. Как я понял, он не пропускал ни одного собрания Общества Соньера.

– Цэрэушник, как пить дать, – шепнул мне Скэбис.

В зале также присутствовала компания пропирсованных готов, несколько лысеющих джентльменов неприкаянно-одинокого вида, и – что удивительно – очень много супружеских пар в возрасте от тридцати до сорока. Помню, я обратил внимание на одну элегантную пару – и особенно на женщину: статную блондинку в длинном, до пола, черном платье, – которая заговорщически перешептывалась все время, пока Линкольн отвечал на вопросы зрителей. Две женщины среднего возраста (типичные домохозяйки с высшим гуманитарным) лихорадочно записывали выступления докладчиков в толстые тетрадки. Во время перерыва я случайно подслушал обрывок их разговора.

– А что твоя дочка? Тоже увлекается эзотерикой? – спросила одна.

– Нет, – сказала другая. – Она считает, что у меня не все дома.

После выступления Линкольна мы со Скэбисом вышли на улицу – перекурить. Там были еще и другие люди, жаждавшие никотина, в том числе симпатичная миниатюрная брюнетка, которая заговорила со Скэбисом о ногах Генри Линкольна.

– Может быть, в прошлой жизни он был катаром, – сказала она, – и его сожгли на костре. Ноги, конечно, сгорели первыми.

Я не знаю, кем была эта женщина, но она мне понравилась. Она показалась мне самой вменяемой и нормальной из всех собравшихся.

– Эта дама довольно известная личность в эзотерических кругах, – сказал Скэбис уже по дороге домой. – Пару месяцев назад она приняла участие в конкурсе на одном из веб-сайтов, посвященных Ренн-ле-Шато. Там нужно было расшифровать сообщение, причем ключи к шифру скрывались на какой-то картине или где там еще, я не помню. Устроители конкурса говорили, что листочек с ответом лежит в запечатанном конверте из плотной бумаги. Она первой прислала ответ, но ее сразу дисквалифицировали, потому что, когда ее попросили объяснить, как она пришла к такому выводу, и описать ход своих рассуждений, она сказала, что все было проще. Она «прочла» ответ с помощью ясновидения. Мысленно заглянула в конверт и прочла. Ей сказали, что это нечестно. Участникам конкурса запрещено пользоваться сверхъестественными способностями.

– Ну, ты меня предупреждал, что среди этой публики много психов, – сказал я, пожимая плечами.

– «Псих» в данном случае не совсем верное определение, – ответил Скэбис. – У нее был правильный ответ.