Текст книги "Король без завтрашнего дня"

Автор книги: Кристоф Доннер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

~ ~ ~

– Сегодня наш великий день, ваше величество!

Робеспьер открыл окно, из которого открывался вид на Медонский лес. Оттуда веяло ароматами весны, доносилось пение птиц. Для торжественной церемонии ребенку был уже приготовлен наряд с кружевным жабо и рукавами, отороченными горностаем, который носил в его возрасте будущий Людовик XV. Нормандец узнал костюм: картина с изображением коронации висела в комнате его тетки Элизабет.

– Сейчас придут женщины и оденут вас. Мы уезжаем через два часа.

– Я останусь здесь, месье, потому что чувствую себя слабым.

– Когда вы позавтракаете, то почувствуете себя лучше.

– Нет, не думаю. Я болен. Поездка в Париж меня убьет.

– В этой поездке нет ничего утомительного. Слава – могущественное лекарство, вы сами в этом убедитесь. К полудню мы уже будем в Учредительном собрании. Вам ничего не придется говорить. Вы даже можете не вставать с места. Вы не почувствуете никакой усталости, обещаю вам.

– У меня нет для этого ни сил, ни желания, месье.

– Что с вами случилось?

– Я думаю о моих печалях.

– Они уже закончились.

– Месье, я знаю, что некоторые из них закончились, но иные длятся всю жизнь.

– Что ж, значит, ваше здоровье улучшилось. Когда вас увидят в Собрании, это будет невероятный сюрприз! А наши депутаты любят сюрпризы и сцены, как в театре.

– Не могли бы вы не повышать голос так сильно?

– Ну и ну! Вы собираетесь разыгрывать передо мной короля, мальчик мой?

– Я никакой не ваш мальчик.

– Вы никто! Вы тот, кем я позволю вам быть. Вы оказались здесь лишь потому, что я этого захотел!

– Я вас прошу говорить со мной без крика.

Робеспьер, пытаясь успокоиться, стал расхаживать по комнате. Но спокойствие не приходило. Он вышел, выпил воды, немного поразмышлял, снова вернулся. Маленький монарх даже не шелохнулся.

– Хорошо, ваше величество, я буду говорить тихо и обращаться с вами вежливо. Однако я нахожу, что вы несправедливы. В конце концов, это я возвратил вам титул, корону, свободу…

– Это вещи, с которыми мне нечего делать.

– С вами обращались сурово и несправедливо. Мне отвратительна дикость этого народа, она заставляет меня стыдиться своей принадлежности к нему. Я не отвечаю за нее, но тем не менее вы обращаете ко мне свои упреки. Ко мне, вашему другу!

– Вы видели, как голова моего отца упала в корзину? Симон говорил мне, что палач поднял ее за волосы и показал народу… А с моей матерью тоже так было? Точнее, с ее головой?

– Бросьте свои кривлянья! Это не я изобрел гильотину! Зато я вытащил вас из тюрьмы, спас вам жизнь! А вы обращаетесь со мной как с убийцей!

– А вы разве не убийца?

Этот ребенок был воплощенным оскорблением. Робеспьер считал свой план удачным, но только теперь понял одну простую вещь: чтобы восстановить монархию, нужен король. А этот полумертвый заморыш осмеливается приказывать ему – ему, Робеспьеру, создателю культа Верховного Существа! Проклятая порода!

– Перестаньте так на меня смотреть!

– Отвезите меня обратно в Тампль.

– Вы этого хотите? В самом деле?

– Да, верните меня туда.

– Очень хорошо. Вы мне больше не нужны. Все равно вы скоро умрете.

– Вы убили меня уже сто раз.

С большими предосторожностями Людовик XVII был в тот же вечер отвезен обратно в свою темницу. Он больше никогда не выйдет оттуда, а Робеспьер похоронит там свой разум: все, что еще оставалось от его политического мышления, исчезло вместе с надеждой, которую он возлагал на этого ребенка, вновь заточенного в каменных стенах.

Все планы рухнули – не получилось никакой эффектной сцены в Учредительном собрании, президентом которого был избран человек, уже сломленный. Лишь тень бывшего диктатора присутствовала на празднике в честь Верховного Существа. Одним казалось, что они видят в его пустом взгляде божественную отрешенность, другим – что это признаки надвигающегося безумия. Анри не видел между двумя этими состояниями особой разницы.

Диктатура приобрела невиданный доселе кровавый размах: в день выносилось по сорок – пятьдесят смертных приговоров. Робеспьер постоянно носил в кармане сложенный листок бумаги: он и сам не знал, чье имя впишет сегодня в список осужденных, кого из друзей или близких. Кажется, там уже не хватало только трех имен: его брата, Сен-Жюста и его самого.

~ ~ ~

Нормандец узнал о смерти Робеспьера во время визита Барраса, который, свергнув диктатора, сменил его на посту главы государства. При виде маленького узника Баррас пришел в ужас и распорядился смягчить тюремный режим сына Капета. Но распоряжение не принесло никаких заметных результатов; впрочем, это было уже и неважно, потому что ребенок ждал смерти, готовился к ней, впитывал ее по капле, словно яд, помогающий уничтожить собственные угрызения совести. Его время проходило в молитвах и строительстве непрочных карточных домиков. Нормандец почти не мог есть – от похлебки его рвало, черствый хлеб он оставлял крысам. Он жестоко страдал от вшей и клопов. Его охрана постоянно менялась, грубые стражники сменялись добрыми и наоборот. К нему приходили все новые медики, но состояние его не улучшалось, а вся Европа – от Вандеи до Испании – казалось, забыла о нем. Все было каким-то нереальным, абсурдным, ничто его больше не касалось, он, по сути, был уже не здесь. Его можно было отпустить, заменить кем-то другим – это уже ничего бы не изменило. Множество легенд уже окружали реальное мученичество ребенка, который постепенно исчезал, растворяясь в молитвах, в тишине и немоте. В конце концов он перестал даже молиться. Вера нужна живым, а у него теперь не было в ней необходимости – он уже приближался к Господу, дорога покаяния привела его к райским вратам, хотя была долгой и казалась нескончаемой; страдание заполонило все его существо и отрешило от мира – до того момента как в один прекрасный день, в субботу 7 марта 1795 года, добрый Дебьерн принес ему в подарок «игрушку» – горлицу.

Нормандец, который любил птиц так же сильно, как цветы, осторожно взял горлицу и прижал ее к щеке. Нежное прикосновение перьев было так приятно. Он отпускал горлицу летать по комнате и тратил целые часы на то, чтобы ее приручить. По вечерам, боясь, что она снова улетит, он засыпал, не выпуская птицу из рук.

Гомен, хотя и ничуть не смягчился по отношению к маленькому узнику, все же сделал для него птичью клетку, чтобы мальчик мог брать птицу с собой, когда ему ненадолго позволяли выйти на свежий воздух. Такое послабление режима контрастировало с суровой замкнутостью ребенка, который с некоторых пор не говорил ни слова. Видимо, у него начал развиваться аутизм, а с появлением птицы он еще больше отстранился от внешнего мира.

На улице он иногда открывал клетку с горлицей, и туда залетали воробьи. Видимо, именно таким образом, предполагал Анри, ребенок заразился какой-то опасной инфекцией. Эта последняя болезнь была словно посланием от смерти, уведомлением о том, что скоро она заберет узника.

Горлица вернулась в клетку и умерла на следующее утро. Ребенок целый день просидел, не выпуская птицу из рук, прижавшись лицом к ее перьям. Очевидно, именно тогда к нему перешел вирус инфекционной болезни, которую он передал доктору Дезо, пытавшемуся его спасти, прежде чем умер 8 июня 1795 года.

~ ~ ~

На следующее утро в Тампль был вызван доктор Пеллетан, который констатировал смерть и провел вскрытие тела Людовика XVII. Сердце короля он унес с собой, поскольку после осквернения усыпальницы Сен-Дени больше не было места, где можно было бы погрести останки французских королей.

Пеллетан просто обернул сердце куском ткани и положил в карман плаща, после чего беспрепятственно вышел из Тампля.

На протяжении восьми лет, изо дня в день, он орошал сердце короля винным спиртом. Наконец, убедившись, что драгоценной реликвии больше не грозит разложение, он высушил ее и запер в шкаф, откуда она была украдена его ассистентом.

Несколько лет спустя вор умер. Однако перед смертью он заставил свою жену пообещать ему, что та возвратит священный предмет доктору Пеллетану. Последний, окончательно убедившись в том, что судьба наделила его особой миссией, взял хрустальную вазу, распорядился вырезать на ней семнадцать звезд и цветок лилии, после чего поместил в сосуд сердце короля.

Пеллетан неустанно пытался каким-либо образом передать эту реликвию членам французской королевской семьи. Он познакомился с Виктором Гюго, который обещал ему тайное посредничество, но из этого ничего не вышло. И Людовик XVIII, и Карл X отказывались признать подлинность реликвии – можно было подумать, что они просто не хотят ничего слышать о том, кого бросили в тюрьме и чей трон унаследовали.

Совсем отчаявшись и уже чувствуя приближение собственной смерти, Пеллетан доверил сердце Людовика XVII архиепископу Парижскому, который поместил его в свою библиотеку. Оно по-прежнему оставалось там, когда начались уличные беспорядки 1830 года, в ходе которых резиденция архиепископа была разорена. Новые варвары жгли мебель, книги, священные реликвии, но один из них, охваченный внезапным порывом великодушия, схватил хрустальную вазу с узором из звезд и унес ее втайне от товарищей. Протискиваясь сквозь толпу собравшихся во дворе мятежников, он споткнулся и выронил вазу, которая разбилась. Опасаясь разоблачения, человек в панике бросился бежать. Сердце Людовика XVII так и осталось среди осколков стекла во дворе, где повсюду лежали мертвые тела.

К счастью, известие об этом дошло до сына доктора Пеллетана, который тут же прибыл в архиепископскую резиденцию. И там случилось нечто невероятное: он нашел сердце короля. Он заказал вазу, похожую на первую, чтобы поместить его туда.

Эта реликвия пересекла всю Европу от Мадрида до Венеции, задержавшись на некоторое время в замке Фросдорф. Ее путешествие длилось почти сто лет, пролегая через войны и революции. Уже в самом конце XIX века сердце попало к дону Карлосу, старшему из испанских Бурбонов. Но разве после стольких лет еще можно было верить в то, что это сердце Людовика XVII?

Никто в это и не верил – по крайней мере, не больше, чем в святую плащаницу или в непорочное зачатие, – до тех пор пока не вмешалась наука. В 2000 году по предложению Филиппа Делорма Лувенская лаборатория провела ДНК-экспертизу небольшого образчика ткани, взятого от предполагаемого сердца Людовика XVII, чтобы сравнить ее результаты с теми, что были получены в результате ДНК-исследования локона волос Марии-Антуанетты и останков королевской семьи Габсбургов.

Результаты экспертизы стали настоящей сенсацией: это действительно оказалось сердце сына Марии-Антуанетты. Но некоторые скептики продолжали сомневаться и требовать новых доказательств. Тогда были предприняты попытки разыскать останки первого дофина, старшего брата Людовика XVII, умершего в 1789 году, но его сердце так и не было найдено. В сущности, подобные истории никогда не заканчиваются, подумал Анри, и всегда находятся упрямцы, которые не хотят смириться с очевидной истиной. Но что невероятно впечатляет и трогает, так это непоколебимая вера хранителей реликвии, которые на протяжении двух веков, чудом избегая краж, обманов, небрежения, передавали ее из поколения в поколение, как если бы ни на минуту не сомневались: настанет день, когда появится возможность удостовериться в подлинности их сокровища. Воистину прекрасно, когда наука и вера объединяются, чтобы совершить чудо. И чудо вот оно, здесь, думал Анри, наблюдая за прибытием герцога Анжуйского, внука Франко и прямого потомка Людовика XIV, в церковь Сен-Жермен-Оксерруа 7 июня 2004 года.

– Да здравствует король! – воскликнули несколько роялистов при его появлении.

Церковь была заполнена странного вида людьми – в основном калеками и увечными. Выражения лиц у присутствующих были так похожи, что все они казались родственниками. Возможно, некоторых из них в самом деле связывало кровное родство, но еще сильнее – нечто другое: общие моральные пытки, увечность сознаний. Всечеловеческая идентичность в чистом виде.

Церемония была проведена необыкновенно ревностно. Анри часто доводилось бывать на митингах, манифестациях, торжественных собраниях, он также присутствовал на нескольких пышных похоронах, но здесь было иное. Эмоции были искренними и чистыми, принц Людовик – высоким и красивым, с ясным взглядом, волевым подбородком, гладкой матовой кожей, и к тому же совсем юным – ему только недавно исполнилось двадцать лет, – что еще сильнее связывало его с умершим в детстве родственником, мучеником из Тампля, которому он сегодня воздавал честь – в церкви, где Нормандец некогда был крещен, где Иисус принял его в сердце Свое.

На следующий день, 8 июня 2004 года, Анри вместе с Дорой отправился в базилику Сен-Дени, чтобы присутствовать на церемонии захоронения сердца Людовика XVII в усыпальнице французских королей, рядом с гробницами его предков. Сын Людовика XVII и Марии-Антуанетты наконец воссоединился со своей семьей.

Сегодня Анри с женой предстоял обед со знаменитостями. В усыпальницу выстроилась очередь. Придется долго стоять, а потом еще изображать светского человека… Дора уже давно ушла, когда Анри в конце концов смог спуститься в склеп, чтобы увидеть реликвию вблизи – первый раз в жизни. Он пытался сосредоточиться, хотя до конца не сознавал, что значит это паломничество для него – некрещеного атеиста, охваченного внезапной любовью к Богу.

Анри миновал одну за другой гробницы Людовика XII, Людовика XIII… словно листая словарь имен, пока, наконец, не остановился возле маленького хрустального сосуда с вырезанными на его стенках звездами и королевской лилией. Сердце Людовика XVII было здесь. Анри все еще не знал, что делать: преклонить колени, запечатлеть на святыне поцелуй? Некоторые посетители уже оставили здесь свои ex-voto [15]15
  Ex-voto (лат.) – приношения по обету. Картина, табличка с выражением благодарности, вывешиваемая в церкви.


[Закрыть]. И вот, неожиданно для самого себя, он впервые в жизни, неловким жестом, удивившим его самого, перекрестился.