Текст книги "Незримое (СИ)"
Автор книги: Кристина Леола
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
Бабушка, стиснув зубы, покаялась, что, да, знала о моих особенностях, и да, переусердствовала с защитой, но теперь поняла свою ошибку, и больше такого не повторится. В последнее я бы ни за что не поверила, но, как только все устаканилось, бабуля собрала вещички и спорталилась куда-то в жаркие страны, откуда ее до сих пор не могут выковырять даже кровавыми жертвоприношениями.
Папа извинился за свое поведение после нашего с Дашкой небольшого приключения в лесу, но все же покривил душой и по большей части изображал раскаяние. А вот за то, что использовал некоторые эпизоды из моей юности в своих шедевральных произведениях, просил прощения вполне искренне. И я бы прониклась, кабы не видела его новые черновики, в которых, несмотря на все замены и метафоры, легко угадывались события последних дней.
Игорь извинился… не передо мной. Но так как я отказывалась с ним общаться, пока он не уладит все с Ковальчуком, можно считать, что это раскаяние и меня касалось. В общем, не уверена, что на сей раз обошлось без мордобоя – с их способностью залечивать разбитые физиономии черта с два поймешь, – но первый шаг к примирению был сделан путем долгой беседы в каком-то баре, откуда Игорь вернулся пьяный вдрызг и ненавидящий Ковальчука еще сильнее. Чем все это закончится, не знаю и иногда боюсь представить, однако братец обещал не сдаваться.
Остальные извинялись в основном за то самое коллективное снимание блока, в котором так или иначе принимали участие, и наперебой предлагали с помощью гипноза/йоги/заклинания/проклятья-наоборот избавить меня от боязни призраков. Ян, конечно, поначалу удивился, что я наотрез отказалась, но потом, узнав моих родных чуточку получше, согласился, что решение было верным. Иначе б все это вылилось в очередной эксперимент и добавило бы мне новых фобий.
Ну и последним извинился Ковальчук. Он, конечно, не семья, но, чую, это явление временное, ибо, несмотря на недавний отъезд Дашки в Питер и их прежние странно молчаливые встречи (всегда в присутствии свидетелей), меня не покидало ощущение кипящих страстей. Не представляю, к чему все это приведет, но вряд ли шеф долго продержится. Поскачет следом как миленький – впечатлять и завоевывать. Полагаю, и каяться он пришел только в надежде выяснить что-нибудь о сестрице, но я по-партизански увильнула от ответа и получила-таки долгожданное:
– Прости. Я не знал, что ты не знала.
Говорил он, разумеется, о событиях далекого прошлого и поступке Игоря.
– Могли бы догадаться, – принципиально побухтела я. – Я вот целый год гадала, чем могла вам не угодить. И даже пришла к выводу, что дело все же в моей семье, но без каких-либо вводных сложновато, знаете ли…
Я, наверное, осталась единственной, кто упорно продолжал Ковальчуку выкать, даже с Яном они довольно быстро перешли на «ты», а меня будто заклинило, и просто ком в горле вставал при попытке обратиться к нему не как к начальнику.
– Прошу прощения, – повторил Ковальчук.
– А даже если не знали, – не сдавалась я, – то все равно некрасиво мстить беззащитной девушке за здорового лба, с которым ее и связывает-то всего лишь общий генетический код, а никак не образ мысли и нормы морали…
– Прости. – Уже сквозь зубы.
Думаю, повыпендривайся я еще немного, и шеф бы зарычал, но я сумела вовремя остановиться.
– Ничего страшного, – величественно взмахнула рукой, – бывает.
– Ну а раз так, – быстро выпалил он, – то советую рассмотреть вот это предложение.
И мне всучили пачку бумаг, которые и стали моим третьим и самым главным потрясением.
Итак, потрясение третье, перевернувшее мою новую жизнь с ног на голову и поставившее меня перед непростым выбором…
Мне снова предложили работать под началом Ковальчука. И снова с тем же словом в графе «должность». Вот только с двумя существенными поправками. Во-первых, трудиться предстояло в Надзорном комитете. А во-вторых, в качестве настоящей брежатой.
На тридцати страницах мелким шрифтом подробно расписывались мои потенциальные служебные обязанности, права и возможности, и голова от них не просто шла кругом, а практически уплывала в неведомые дали.
Пробежав глазами все в первый раз, я обещала подумать. И потом неделю вообще к этим листам не прикасалась и старалась о них не вспоминать. Но мысли нет-нет да обращались к заманчивым перспективам.
Тогда я показала бумаги Яну, и он несколько дней ходил хмурый, явно борясь с порывом высказать свое нелестное мнение о наших надзорниках, но при этом не желая как-то влиять на мой выбор.
– Ты должна сама решить, – как попугай талдычил он, стоило мне вновь попросить совета.
И я понимала, что Яну затея не понравилась от слова «совсем».
Не то чтобы мне предлагали что-то страшное и жутко опасное, но… да, опасность была. Зато был и шанс в полной мере познать собственное я, свои скрытые способности и суть истинных брежатых.
Я долго размышляла о том, что не одна такая, и другие пока либо просто прячутся, либо даже не знают о своем даре. И ведь родятся еще новые, и неужели им тоже придется влачить жалкое существование слабых магов, до которых никому нет дела? Неужели из-за эгоистичной жажды спокойной жизни я не рискну открыть эту дверь и положить начало… Нет, не так. Не рискну открыть эту дверь и вернуть в наш мир истинных хранителей?
Да, наверняка путь будет сложным. Наверняка мне будут поручать всякое, отчего захочется либо удавиться, либо удавить. Но Надзорный комитет уже шел навстречу, предлагая мне в качестве руководителя и надежного плеча старого знакомого. И пусть наши отношения с Ковальчуком трудно назвать теплыми, другого шефа я просто не представляла.
Ну и наставница мне полагалась. Разумеется, та, о ком вы подумали.
Короче говоря, выбор был сложный, но, наверное, я с самой первой секунды знала, что соглашусь. Ведь иначе никогда больше не получу такого шанса найти себя вне клана Зеленцовых.
Потрясение четвертое было не таким уже и потрясающим и, наверное, даже в какой-то мере меня порадовало. Наконец-то – наконец-то! – в идеальном поручике Ржевском нашелся изъян.
Даже два изъяна.
Во-первых, выяснилось, что он храпит. Не сильно. Так, скорее посапывает, но, впервые проснувшись от этого свистяще-хрюкающего звука, я так воодушевилась, что наутро описывала Яну чуть ли не громоподобный храп, всю ночь не дававший мне глаз сомкнуть. Он покраснел, устыдился и собрался немедленно бежать к магу-целителю, чтобы эту проблему решить, но я не пустила.
Знаю, храп – это не слишком здорово и полезно, но хочу насладиться этим недостатком любимого поручика, пока есть возможность.
Ну и во-вторых, Ян-то у нас, оказывается, тот еще враль, и узнала я об этом совершенно случайно…
Когда все события после смерти Беляка и до моего пробуждения от псевдо комы были расследованы, изучены под микроскопом и разложены по полочкам, когда все вопросы были сняты и закрыты, когда каждая душа в этом городе успокоилась, меня по-прежнему мучил один момент.
Казалось бы, незначительный, но он никак не укладывался в общую картину, и эта мерзкая мысль жужжала у виска назойливой мошкой, не давая нормально спать, есть и жить.
Тайна исчезнувшего санитара.
Я не понимала двух вещей: кем этот санитар был и почему он исчез тогда, когда я вроде как, наоборот, проявляла все подряд, и противостоять этой моей силе не мог никто.
Я перерыла все возможные пособия по магам, ведьмам, потомкам Изгоев и прочим магическим существам. Я изучила каждую сказку и легенду, до которой смогла добраться. Я задавала нелепые вопросы в интернете, за которые меня высмеивали все кому не лень. Я даже обратилась к бабуле, но та была слишком занята, плавясь на солнце, чтобы внять моей проблеме.
В итоге – ни одной зацепки. Ни одного намека на личность и суть этого загадочного незнакомца, что смерил меня равнодушным взглядом, а потом испарился, стоило мне отвернуться.
Ян видел, что меня что-то гложет, и даже настойчиво интересовался сутью проблемы, но я не хотела окончательно выставить себя перед ним идиоткой, мол, схожу с ума из-за такой ерунды.
Оказалось, зря так долго тянула – сдалась бы раньше, избежала бы многих бессонных ночей.
Когда же я все-таки не выдержала и раскрыла Яну свою страшную тайну, он отреагировал странно. Закашлялся, побледнел, покраснел, поджал губы и… раскатисто захохотал.
– Прости-прости-прости, – забормотал, чуть успокоившись и заметив мой обиженный взгляд. – Ты не поняла… я не потому что… ой, не могу…
– Я тебя укушу, – пообещала я.
– Извини, я правда… – Ян глубоко вдохнул и выдохнул. – Хорошо, теперь точно все.
Он сжал переносицу, будто это могло остановить новый приступ смеха.
– Видишь ли, какое дело… – начал осторожно. – Санитар не исчезал.
– Как так? – опешила я.
Ян неловко улыбнулся:
– Вот так. Там в холле дверь есть, за кадкой с пальмой. Всего лишь подсобка, но Колька там постоянно прячется, когда его начинают бесить. Неисправимый мизантроп. И… когда ты повернулась ко мне, он слинял.
– Но ты… ты… – Я судорожно ловила воздух ртом. – Ты тогда сказал, что я сама с собой разговариваю! Явно намекнул, что там никого не было!
Ян попытался меня обнять, но я вывернулась и истерично ткнула пальцем ему в грудь.
– Ну прости, Сонька, ну чего ты… Просто понял уже, что ты видишь куда больше, чем я, вот и решил посмотреть на реакцию. Ты ж не завопила, мол, караул, куда мужик делся, правильно? Нет, ты сделала вид, что там и правда никого не было, а значит…
И да, с одной стороны он был прав, но с другой – я обиделась. Потому что «быть правым» и «поступить правильно» подчас совершенно разные понятия.
Потрясение пятое обрушилось на меня после бурного примирения – Ян вдруг решил познакомить меня со своим братом.
Точнее, он уже давно собирался, а я все отнекиваясь, переживая, что не понравлюсь, что оплошаю, что скажу что-нибудь не то и все испорчу… Но, так как Ян все это время обитал у меня, мнительный Дмитрий – да-да, его действительно зовут Дмитрий Ржевский – вообразил, будто я его за что-то заранее невзлюбила, потому и избегаю встречи.
Пришлось исправляться.
И уж не знаю, кого я ожидала там увидеть – наверное, уменьшенную копию поручика, – но Дима оказался очень серьезным, невысоким темноволосым мальчиком, и со страшим братом их роднили только искренняя открытая улыбка и темно-карие, почти черные глаза.
Я же так перенервничала, готовясь ко встрече с единственным родственником Яна, с тем, чье мнение для него очень важно, что весь день несла какую-то чушь, едва не спалила их квартиру, пока помогала с готовкой, а потом с психу перетащила нас всех в свою тайную комнату. Ну, под то самое крыло брежатого…
Димка пришел в неописуемый восторг и спросил, могу ли я ту создавать всякое, как было в «Матрице». Честно говоря, такая мысль мне даже в голову не приходила, но стоило ей только появиться…
Ведь разве это не логично?
Если именно в таких местах брежатые прошлого прятали не только предметы, но и людей, должны же они были создавать для них более комфортные условия, чем просто белая пустота. Ведь и она, по сути, плод моего воображения – просто первое, что я представила в момент опасности, не более.
Итого мы несколько часов провели, сначала проверяя эту гипотезу, а потом, когда она подтвердилась, превращая мой схрон во все, на что хватало фантазии – от дворцовых покоев до магического леса.
Наверное, не стоило тестировать новые способности без надлежащего контроля и вот так, нахрапом, потому что следующий день я провалялась пластом с дикой головной болью. Еще и нотации Яна выслушивала, хотя он и сам принимал участие в веселье, а прервать меня пытался лишь изредка и не очень настойчиво.
Короче, думаю, это еще один его недостаток, да. И когда он открылся, я поняла, что уже не просто влюблена, а люблю, однако до сих пор в этом не призналась.
На сей раз мужчина должен быть первым.
Шестое потрясение – Ян действительно никакой не интуит.
Он не чувствует магию. И разумеется, не видит, когда рядом уже нет проявляющего артефакта.
А вот меня – чувствует. В любом виде, под любым мороком и пологом. Как тогда, на месте преступления. Не спрашивайте, как, почему и для чего, мы сами еще не разобрались, но обязательно разберемся.
Конечно, я помню слова птицелова про «пустого, но зрячего» и понимаю, что наверняка это как-то связано с определенным типом магического поля или типа того и рано или поздно найдется еще кто-то или что-то, подвластное внутреннему зрению Яна, но…
Скажем так, романтик во мне хочет, чтобы я по-прежнему оставалась единственной, кого он чувствует. Пусть это глупо, ненаучно и вообще.
Может девушка помечтать?
Ну и седьмое потрясение. Последнее, обещаю.
Дашка таки была права.
То есть, этому, конечно, тоже нет никаких научных подтверждений, но, когда однажды утром вместо насыщенно-синего дракота к нам в кровать запрыгнул нежно-голубой в серую полоску, первым делом я решила, будто Фафнира подменили, а вторым – вспомнила слова сестры.
«Когда хозяин встречает взаимную истинную любовь, дракошка меняет цвет».
И хотя с момента начала наших с Яном отношений времени прошло уже прилично, опять же, может девушка помечтать?
Завтра ровно четыре месяца с того памятного вечера, как я вскарабкалась на метлу в розовой балетной пачке и с крыльями за спиной.
Магическое сообщество уже давно перестало бурлить по поводу безумной секты Аббасовой и последующих за ее поимкой разоблачений. Управление выстояло, хоть и лишилось убойного отдела в полном составе.
Из Зеленцовых в Ярославле осталась только я, хотя теперь, ввиду моих открывшихся способностей, Матвей порталится к нам в гости каждые выходные, чтобы вместе с Димкой, с которым они подозрительно быстро нашли общий язык, «погаматься» в моем схроне.
Совсем не о карьере детской игровой комнаты я мечтала, но что поделать…
Настоящая карьера тоже скоро сдвинется с мертвой точки – завтра же я иду на собеседование в Надзорный комитет. Собеседовать буду скорее я их, чем наоборот, ибо выяснилось, что заполучить меня прямо-таки жаждут, а вот у меня все еще полно сомнений и страхов.
Ян рвется пойти со мной, чтобы детально изучить все документы, если мне вдруг взбредет в голову что-нибудь подписать, но тут я тоже пока не решила… Насколько адекватно являться на деловую встречу с женихом?
Ну а в остальном у меня сомнений никаких. Да, порой мне хочется вот так пожаловаться, а вскоре, если и когда начнется обучение у бабы Ани и работа с Ковальчуком, захочется еще сильнее, и я, наварное, доведу Яна своим нытьем так, что он меня бросит и улетит к моей бабуле на моря, но…
Да, все будет хорошо. Потому что у Зеленцовых иначе не бывает.
Глава внеочередная, внезапная и запоздавшая
История, которую Соня не могла бы узнать
ни из сказок Иеремии Ту, ни из своих детских книжек, ни даже от Анны Маклейн,
поскольку случилось все много позже и не предавалось широкой огласке.
Шаман… раздражал.
Раздражал каждым своим редким словом, каждым тягучим, словно пережеванная ириска, движением, каждым колечком дыма, что выпускал из скукоженного, как попка курицы, беззубого рта.
Казалось, это и не рот вовсе, а отверстие, предназначенное исключительно для мундштука древней и потрескавшейся деревянной трубки, и что эта трубка родилась и выросла вместе с этим дочерна загорелым телом, дабы периодически затыкать это отверстие.
В общем, шаман раздражал.
Хотя, конечно, не так сильно, как предыдущие «духовные наставники» Ярополка, с которыми его свела судьба в лице неугомонной родни.
К первому, бритоголовому монаху в балахоне цвета детской неожиданности, чья лысина блестела на солнце как начищенный пятак и чьи глаза были так же узки, как у самого Ярополка после развеселой встречи с друзьями за кружкой-десятью медовухи… так вот, к первому он добирался несколько месяцев.
Точнее один месяц бродил вокруг неприступной скалы, соображая, как бы половчее на нее взобраться, ведь по всему выходило, что монах ждет его на вершине. А когда наконец взобрался – никакого монаха там не оказалось, лишь выдолбленная на камне надпись, гласившая «УСЕРДИЕ».
Второй месяц Ярополк искал лысого пройдоху уже с совсем иной целью и облазил множество темных и сырых пещер, в кои заводила его путеводная нить, но в результате нашел только очередное послание на одной из каменных стен: «СМИРЕНИЕ».
Третий месяц Ярополк пил, а на четвертый отправился к жалкому человечишке, что посоветовал ему этого монаха, и пригрозил возить его мордой по столу до тех пор, пока монах не объявится. И получил от человечишки давно заготовленный листок бумаги с новым словом: «ЦЕЛЕУСТРЕМЛЕННОСТЬ».
Пятый месяц прошел в тумане ярости и жажды крови, но вот наконец среди заснеженных гор какой-то далекой страны Ярополк сошелся со своей целью лицом к лицу. Монах улыбался, и зубы его сверкали в солнечных лучах не хуже кристально чистого снега вокруг.
«УМИРОТВОРЕНИЕ» – огромными буквами было написано у ног монаха, и Ярополк тоже улыбнулся. Светло и широко, от всей своей русской души. И от этой же души скрутил монаха в узел, ткнул мордой в сугроб и удалился восвояси.
Смирившийся, добившийся цели и умиротворенный.
Ко второму врачевателю – самому настоящему и прославленному психотерапевту – Ярополка отправили маги из Надзорного комитета. Тут с поиском проблем не возникло: очкастый профессор с закрученными усиками, в строгом костюме и с огромным галстуком-бабочкой ждал пациента в своем офисе ежедневно ровно к трем часам пополудни.
И Ярополк послушно таскался в этот офис. Втискивал свое немаленькое тело в узкое и явно не предназначенное для подобных габаритов кресло, отчего то рыдало и скрипело на протяжении всего сеанса, и говорил-говорил-говорил без устали обо всем, что врачеватель желали узнать.
И за две недели визитов не дождался ничего иного кроме покровительственных кивков, задушенных хмыков и веского: «Пнятненько».
На третью неделю врачевателя нашли пациенты – связанного и втиснутого в узкое кресло, а перед ним на столе лежал диктофон из которого вновь и вновь доносилось только одно слово в его же исполнении: «Пнятненько».
Можно было подумать, что у Ярополка проблемы с гневом и именно затем он ищет кудесника-целителя, но истинная боль птицелова лежала куда глубже, чем способен уловить человеческий глаз.
Давным-давно, когда беда только обнаружилась, ее сочли ведьминым проклятьем, так и появился на щеке Ярополка защитный знак – птица, пронзенная стрелой. Но то ли защита оказалась паршивой, то ли поздно ею озаботились… не сработала метка.
Позже лекари говорили, что то не проклятье, а дурная привычка, и избавляться от нее надо, как от всякой привычки – отсечь и заменить другой. И Ярополк пытался. За несколько лет он освоил рыбалку (скука), фехтование (забава для белоручек), вышивку и макраме (но никому не признался), игру на лютне (мухи дохли от такой музыки) и многое-многое другое.
А «дурная привычка» и не думала отсекаться.
Потом тот самый монах, позже откушавший снежка, заявил, будто узрел истину, и это просто огромная кошка пробежала по тени Ярополка, оставив на ней свой след. Собственно, с целью духовного очищения и удаления отпечатка кошачьей лапы и был затеян весь этот долгий путь, коего птицелов не оценил.
Ну и, разумеется, психотерапевт… Психотерапевт записал в своем блокнотике сакральное: «Эдипов комплекс» и сделал рядышком кучу пометок о неподобающей любви к матери, которая и ассоциируется у Ярополка с неуловимой птицей, а значит, является корнем всех его проблем.
И только шаман, раздражающий загорелый шаман с куриной задницей вместо рта, с порога заявил:
– Болезнь это. Обсессивно-компульсивное расстройство. – Потом подумал немного и добавил: – Десять тысяч баксов, и через десять дней в твоей голове не останется ни одной навязчивой идеи.
Деньги для Ярополка значили мало, а вот возможность избавиться от неуправляемого желания ловить птиц – много. Потому на рассвете в уговоренный срок он притащил в указанное место нужную сумму и стал ждать, очень надеясь, что этот старикан в меховой шапке-ушанке (и это в тридцатиградусную летнюю жару) не вздумает учить его смирению.
Ждал Ярополк на прекрасной лесной поляне в окружении пушистых елочек, пахучей травы, ярких цветов и бабочек и, разумеется, щебечущих птичек. Благо, все они были одного и того же скучного цвета и ловить их совершенно не хотелось.
Он ждал и ждал, солнце поднималось все выше и выше, пока не стало напекать макушку, и Ярополк уже готов был плюнуть на все и идти искать шамана, чтобы собственными руками скормить ему пачку долларов. Но вдруг заслышал шорох, обернулся и увидел объект своих невеселых дум на пеньке всего в нескольких метрах от себя.
Шаман привычно выпустил в воздух колечко сизого дыма, почмокал куриной попкой и протянул руку, куда пыхтящий от злости Ярополк быстро вложил деньги. Купюры молниеносно исчезли в складках не по погоде теплого пальто, и оттуда же на свет божий появилась прозрачная пластиковая бутылочка с мутной коричневой жижей.
– Пей, – велел шаман и вновь затянулся.
– И чего потом? – Ярополк открутил крышку и с сомнением принюхался, но жижа пахла… ничем.
– Потом будешь лечиться. Пей.
– Десять дней, говоришь? – на всякий случай уточнил Ярополк.
– Десять-десять. Пей.
– Ну смотри, старый. Если что, я тебя между пальцев перетру и не замечу.
С этими словами птицелов залпом осушил бутылку, что в его огромных руках казалась детской игрушкой, и напряженно замер, готовясь к переменам.
Десять дней до полного исцеления…
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Существенно ничего не изменилось. Разве что в висках вдруг болезненно застучало, и Ярополк поморщился и зажмурился, ожидая, когда неприятные ощущения пройдут. А потом распахнул глаза, дабы высказать шаману все, что думает о его дурацких настойках, но того и след простыл.
Ярополк покружился на месте, поэгейкал для приличия, растерянно почесал затылок и, пожав плечами, зачем-то двинулся в чащу. Именно «зачем-то», потому что в лес он точно не собирался, и явно не после того, как его в очередной раз надули и выставили простофилей. Но ноги будто сами несли к нужной цели, а глаза нет-нет да и стреляли по сторонам в поисках потенциальной добычи.
Да, Ярополк не исцелился и жаждал поймать красивую цветную птичку.
Например, цвета индиго. Или терракотового. А еще он недавно узнал новое название – «мордоре». Хорошо бы было поймать крылатую цвета мордоре.
И наверное, чудесам все же еще есть место в этом мире, потому что стоило пронестись мысли, как с дерева на дерево вдруг перелетела как раз такая птица! В первое мгновение Ярополк даже глазам своим не поверил, но тут она еще и запела, обнаруживая свое местоположение среди ветвей, и он убедился – точно мордоре. Ну или красно-коричневый с золотым отливом, кому как больше нравится.
Любому начинающему птицелову более опытные коллеги будут долго и нудно рассказывать о том, что такое «точок» и как надо изучать повадки да направление кочующих стаек, дабы расставить силки. Но Ярополк был птицеловом от природы и всю эту книжную науку не уважал.
Зачем она, коли он наделен способностью бесшумно и незаметно забраться на любое дерево и поймать добычу собственными руками? Чем и воспользовался, уже через минуту нежно сжимая в ладони трепещущее тельце.
Однако, стоило спрыгнуть на землю и вглядеться в черные выпуклые глазки, как с птицей начало происходить что-то неладное. Она вдруг перестала дергаться и будто вздулась, уже не помещаясь в руке, так что даже пришлось ослабить хватку, а потом и вовсе разжать пальцы.
Распухшая птица полетела вниз, по пути все сильнее раздаваясь во все стороны, увеличиваясь, сбрасывая перья и обретая женские черты. Уже через пару минут у ног Ярополка сидела ослепительно прекрасная юная дева в белоснежном сарафане в алый цветочек, и по спине ее водопадом струились блестящие волосы цвета мордоре.
Дева проморгалась, распрямилась и счастливо рассмеялась, глядя на Ярополка:
– Полкаша, ты чего застыл столбом? Там же ярмарка! Ярмарка, Полкаша! Бежим скорей!
И он побежал – опять же, волею ног, а не разума. Потому как разум вообще отказывался понимать, что происходит, и переваривал одну единственную мысль: «Полкаша? Полкаша?! ПОЛКАША?»
И как-то даже не удивительно было, что после нескольких шагов вместо леса они оказались на ярмарочной площади – шумной, людной, разноцветной. Со всех сторон доносились запахи и крики, над головой летали бумажные журавли, а пестрые торговые ряды вызывали желание развернуться и бежать прочь, но девоптица крепко держала за руку и вела как раз туда. К ненавистным шмоткам.
– Платьишки, Полкаша! Шарфики, Полкаша! Туфельки, Полкаша! – беспрестанно щебетала она, закидывая на необъятные плечи Ярополка тряпку за тряпкой и пихая в его огромные ладони крохотные черевички из мягкой кожи.
Они еще и одного ряда не прошли, а правый глаз новоиспеченного Полкаши уже заметно подергивался. К концу второго – к нему присоединился левый глаз. А когда на плечах и в руках Ярополка не осталось места, а в карманах – золотых монет, девоптица с волосами цвета мордоре недовольно уперла руки в бока:
– Ну как же так, Полкаша, мы же договаривались, помнишь? Тянешь ручки – покупаешь вещички.
– Шаман! – взревел Ярополк на всю площадь, но никто из гуляющего люда и бровью не повел.
– Какой, шаман, Полкаша, ты здоров?
– Шаман, вытаскивай меня отсюда! – завопил Ярополк пуще прежнего.
– Ну ладно, ладно, – сжалилась девоптица. – Вижу, утомился ты, хотя и трех часов не прошло.
– Шаман! – с истерично-паническими нотками в голосе взмолился Ярополк. – Для первого дня достаточно!
И в следующий миг он уже стоял на знакомой поляне, чувствуя на плечах вес «платьишек и шарфиков», а в руках – вес «туфелек» и хрупкой ладони девоптицы.
ДЕНЬ ВТОРОЙ
Ночью Ярополку снилась ярмарка и шмотки. Ночью Ярополк собирался плюнуть на все и уйти в закат.
Но с утра своевольные ноги все же привели его на проклятую поляну к проклятому шаману, уже сидящему на пеньке и пускающему в пространство кольца дыма.
– Какой-то ты неправильный шаман, – проворчал Ярополк, принимая бутылку с жижей – точно такой же, как вчера. – Где костер, танцы с бубнами, песнопения?
– Пей, – равнодушно велел шаман и после первого же глотка испарился.
А птицелов снова очутился в лесу.
Сегодня это был лес знойный, тропический, экзотический. Пушистые ели сменились незнакомыми остролистыми деревьями и болтающимися тут и там лианами, по которым перебирали проворными лапами диковинные зверьки.
Ну а уж разноцветных птиц тут оказалось – не счесть. Рай для птицелова. Ад для Ярополка. Вчерашние события были еще слишком свежи в памяти, потому он упорно отводил глаза от ярких пятен, что мелькали тут и там, будто нарочно дразня и провоцируя.
Ну и как клептоман, даже не подозревающий, что уже стянул чужую вещь, Ярополк и не заметил, как в его ладони вдруг оказалась зажата прекрасная желтокрылая птичка с апельсиновой грудкой.
И кошмар вчерашнего дня повторился. И обратилась птица прелестной девой с бронзовой кожей и золотыми волосами. И рассмеялась она, глядя на Ярополка:
– Ярик, солнце мое ясное, ты чего такой серьезный? Улыбнись, Ярик, улыбнись, к нам едет моя мама!
Он готов был сразу орать и звать шамана, но горло перехватило, словно туда песка насыпали, и Ярополк опомниться не успел, как уже бежал с девоптицей под руку к небольшой деревянной хижине, с основы до плоской крыши заросшей пестрыми цветами и вьюнками.
А потом сидел за обшарпанным столом, глядел на неуместную в данной обстановке фарфоровую чашку, куда ему все подливала и подливала чай постаревшая копия девоптицы, и мысленно молился о скорой смерти.
– …И сад сорняком зарос, не следишь совсем, Ярик, – попеняла, очевидно, теща.
– …И баньку б давно срубил, а то ж и отдохнуть никого приличного не позвать, что в вашей глуши делать?
– …И крыша, того и гляди, обвалится. Я вот сижу-сижу и прямо чувствую, как она трещит надо мной, грозя похоронить здесь навеки.
Ярополк с надеждой возвел глаза к потолку…
– …А детей в такой обстановке растить нельзя. Негоже приводить в этот мир детей, коли сами на ногах едва стоите…
– Так мы и не собираемся, мама! – вмешалась золотоволосая девоптица.
– Как это не собираетесь? – возмутилась теща. – А я, по-вашему, вечная? Мне, по-вашему, внуков понянчить не хочется?
– Но ты же сама сказала, мама…
– Я сказала, что б вы на ноги встали, а не про детей забыли.
Ярополк гипнотизировал взглядом чашку, в которую с крыши действительно летела какая-то шелуха, отчего по бурой поверхности шли круги.
– …И работу пора нормальную найти, а то много ли он подымет на своих кокосах?
– Шаман!
На сей раз умолять не пришлось, и уже через секунду Ярополк стоял на прекрасной лесной опушке, чувствуя, как бешено колотится сердце, а на языке горечью оседает невкусный тещин чай.
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
Птица парила над водой. Крохотная, пестрая, будто совместившая в своем оперении все возможные оттенки неба и моря, и Ярополк не смог удержаться. Он плыл на вручную сколоченном плоту, казалось, целую вечность.
И сначала у него были весла, а потом – только воля великого океана.
Сначала его сопровождал азарт погони, а потом – только затмившая разум жажда обладания.
Сначала он не понимал, что творит, а потом увидел в своей руке небесную птичку и сокрушительно вздохнул. Через несколько мгновений на мокрых досках рядом с ним стояла бледная дева с нежно-голубыми глазами и короткими пушистыми волосами цвета морской волны.
Но не смеялась она, как прежние – катились слезы по фарфоровым белым щекам.
– Яр, мой Яр, – причитала девоптица, – ты совсем меня не любишь. Океан для тебя всегда важнее.
– Яр, мой Яр, – всхлипывала девоптица, – над городом тучи собираются, в такую погоду мне всегда тоскливо.
– Яр, мой Яр, – рыдала девоптица, – сердце мое пронзила стрела отравленная. Больно мне, Яр! Дышать больно, жить больно, думать больно…
А потому уже не было ни плота, ни океана. Точнее, океан остался далеко внизу – бился суровыми волнами о неприступные скалы, рвался на другую сторону, да никак пройти не мог.
И стоял Ярополк бок о бок с девоптицей на высокой башне белокаменного замка, что высился на краю обрыва. И считал Ярополк слезинки, что падали из прекрасных лазурных глаз.
– Это все ветер, Яр, он задевает какие-то струны в моей душе…
– Это все солнце, Яр, оно так невыносимо прекрасно…
– Почему ты не говоришь, что я тоже прекрасна, Яр?
– Ты не любишь меня, Яр! Я знала, что ты меня не любишь! Ох, утешь меня, Яр, утешь своим поцелуем!
А потом и слова потонули в сплошных рыданьях, так что уже непонятно стало, что вызывает слезы – ветер, солнце или отсутствие заверений в вечной любви.
– Шаман, – тихонько прошептал Ярополк, практически не открывая рта – ну чисто чревовещатель. – Ша-ама-а-ан, я тут все.
