Текст книги "Темная симфония"
Автор книги: Кристин Фихан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)
– Держись руками за мою шею, Антониетта. Крепко держись.
Она хотела запротестовать. Она должна была бы запротестовать, имей хоть унцию благопристойности. Вместо этого она надежно обвила руками его шею и крепко сжала. Он поднял ее. С легкость. Словно она совсем ничего не весила.
– Это безумие. И чересчур быстро. Как я могу хотеть тебя подобным образом? – она была слишком тяжелой для акробатических любовных ласк.
– Обвей ногами мою талию.
Интрига в его голосе погубила ее. Она повиновалась ему, ее тело раскрылось, став уязвимым перед его вторжением. Антониетта вскрикнула, когда он прижался к сосредоточию ее женственности. Ощущения волной за волной сотрясали ее. Сотрясали его. Через него она могла чувствовать саму себя. Горячую. Влажную. Скользкую. Бархатистым кулаком, крепко сжимающимся вокруг него, когда он слегка вошел в нее. Ей казалось, что она вот-вот закричит от абсолютного экстаза. Но возможно это был он, зовущий ее в ее сознании. Удовольствие мерцало вокруг нее, на ней и сквозь нее. Сквозь него. Он двинулся, его бедра с силой устремились в нее. Глубоко. Она приподнялась, используя свою силу, и скользнула на него со сводящей с ума медлительностью, уделяя особенное внимание тому, что она заставляет его ощущать.
Дыхание с шумом вырвалось из его легких и обожгло ее. Антониетта приняла свою силу с чисто женской усмешкой и перехватила инициативу. Она начала скакать на нем, используя его сознание для ориентирования в поисках совершенного движения, ее внутренние мышцы с силой стискивали его и сдавливали. Это был рай. Блаженство. Ей хотелось, чтобы это длилось вечно.
Его руки сжимали ее ягодицы в такт дикой скачки, взметая страсть на новый уровень, пока пламя не начало лизать их от кончиков пальцев до макушки головы. Дыхание смешалось, воздух растворился, легкие горели. Ничто не имело значения, кроме волн удовольствия, захлестывающих их. Удовольствие продолжало нарастать. Она могла чувствовать его в нем, словно пробуждающийся вулкан. Он мог чувствовать его в ней, словно набирающий силу шторм.
Антониетта неожиданно изо всех сил стиснула его шею, наклоняясь к нему и зубами находя его плечо, когда он глубоко погрузился в нее, притягивая ее бедра вниз, чтобы встретить его тело. Пламя потрескивало и шипело. Цвета вспыхивали за ее закрытыми глазами. Или, возможно, это были его глаза. Все равно, ничто не имело значения. Его сознание твердо обосновалось в ее, его тело делило ее. Земля вокруг них содрогнулась, запульсировала жизнью, взорвалась тысячью точек света.
Антониетта повисла на нем, не двигаясь, неуверенная, что вообще сможет двинуться. Удивленная, почему они не растеклись лужицей по полу. Самое большое, на что ей хватило сил, это прикоснуться к следу укуса на плече Байрона. Своим языком она ощутила крошечную неровность.
– Я укусила тебя.
– Ты не выглядишь сожалеющей.
– Думаю, это было возмездием. Я абсолютно уверена, что когда мы впервые занимались любовью, ты укусил меня за шею.
От его рокочущего смеха электрический разряд с шипением пронесся через ее тело. Чем тут же вызвал еще один оргазм. Она выдержала его, смакуя каждую дрожь.
– Я могла бы остаться здесь навсегда.
– Я бы не возражал, – весело согласился он. – Но у нас компания.
Дверь в солярий громко стукнула, застряв на мгновение, затем свежий воздух закружился по комнате, забирая смешанный запах их любовных игр и тотчас же исчезая. На опрыскивателях сработал таймер, и мягкие струи воды начали поливать растения.
– Где вы? – резко спросила Таша. – Клянусь, они зашли сюда, – сказала она капитану. – Антониетта? Байрон? Здесь Диего. Вы ведь не возражаете, если я буду называть вас Диего? – ее голос был знойно-теплым.
Байрон осторожно опустил Антониетту на землю, поддерживая до тех пор, пока ее ноги не перестали дрожать достаточно, чтобы выдержать ее вес.
– Здесь ее собака, – Таша заметила Кельта. – Антониетта никуда не ходит без этой собаки с того момента, как получила его несколько дней назад. Она где-то здесь. Она любит экзотические растения. Сюда.
Антониетта стояла, не шевелясь, уткнувшись лицом в плечо Байрона. Она была полностью обнажена, и лишь огромное лиственное растение отделяло ее от кузины и капитана. Большие руки Байрона обхватывали ее ягодицы, крепко прижимая к нему.
– Они не могут увидеть нас здесь. Не бойся разоблачения, —он неохотно отпустил ее, чтобы надеть на нее блузку и темные очки.
Антониетта стояла в полном молчании и темноте, в то время как он возвращал на место ее слаксы. Она подпрыгнула, когда его рука скользнула между ее ног, когда его палец вошел в нее.
– Я хотел бы быть наедине с тобой, cara mia. Я ненавижу, что мы никогда не можем побыть один на один, —его палец погладил ее глубоко внутри. Ее женские мускулы, ставшие невероятно чувствительными, конвульсивно сжались вокруг него. Она цеплялась за него, пока ее тело снова сгорало в огне.
Когда Байрон наклонился, чтобы помочь ей со слаксами, его волосы прошлись по ее лицу.
– Ты моя Спутница жизни, всегда под моей опекой, – он был полностью одет.
– Не думаю, что смогу дышать. Отнеси меня наверх. Давай сбежим вместе.
Его рот прижался к ее в долгом неторопливом поцелуе.
– Что это такое? – Таша подобрала пакет, лежащий посередине пола. На коричневой бумаге были пятна крови.
– Боюсь, уже слишком поздно, любовь моя, – Байрон передвинулся так, что они появились вместе, выходя из-за гигантской, растущей в горшке, пальмы. Их руки были соединены. – Таша нашла пакет, а нам надо узнать, что в нем. Мы вынуждены обнаружить себя.
Антониетта старалась выглядеть спокойной и уверенной, словно не она занималась диким сексом несколько минут назад. Смех начал булькать у нее в горле, что было совсем не в ее характере. Она больше не узнавала саму себя.
– Grazie, Таша, – Байрон взял пакет прямо из ее рук и отдал Антониетте. – Я был неуверен, где мы оставили его. Добрый вечер, капитан Вантилла, – Байрон низко поклонился.
– Синьор Джастикано, хорошо, что вы оказались там, чтобы спасти синьору Скарлетти.
Таша раздраженно фыркнула.
– Диего, вы слышали хоть слово из того, что я говорила? Что вы делали, бродя по роще так поздно ночью, Байрон?
– Таша, ты заходишь слишком далеко, – спокойно сказала Антониетта. – Я хочу, чтобы ты прекратила. Сейчас на кону нечто большее, чем твоя мелочная зависть.
Дыхание Таши вырвалось с шипением.
– Называй это как хочешь. Этот мужчина опасен и я отказываюсь позволять тебе быть связанной с ним.
Байрон всмотрелся в ее алое лицо. Она была унижена перед капитаном, однако продолжала стоять на своем, несмотря на предупреждение Антониетты. Это казалось странным, с ее-то чувством самосохранения.
– Неужели она действительно боится за тебя?
– Именно ты из нас умеешь читать мысли.
– Она узнает. Если я проникну за ее барьер, она узнает, что я там. Не уверен, что у меня получится затуманить ее воспоминания достаточно, чтобы добиться чего-то стоящего.
– Кто знает, почему Таша говорит и делает то, что она делает? —голос Антониетты звучал достаточно устало, что Байрон обнял ее одной рукой и притянул к себе, давая ей укрытие напротив устойчивого ритма своего сердца.
– Вы не выглядите удивленным, капитан, – обратился к последнему Байрон. – Это первое убийство? Вы должны рассказать нам все, что знаете.
Капитан провел рукой по волосам, явный признак волнения.
– Это не первый человек, убитый подобным образом.
– Вы хотите сказать, что вам было известно об этой твари, но вы никого не предупредили? – Антониетта была возмущена.
– Об этом сообщалось в газетах, синьорина. Мы пригласили лучших следопытов, которых смогли найти. Но кошка не была найдена.
– Между тем, жена моего кузена могла быть убита. Это совершенно неприемлемо, – едва сдерживаемое недовольство слышалось в голосе Антониетты. – У меня есть сотрудники, которые ежедневно ходят сюда из города. Я не хочу никого из них потерять, особенно в результате такой ужасной гибели, как смерть от лап животного.
– Об этом даже думать невыносимо, – с содроганием добавила Таша. – Марита была вся в крови. Не удивительно, что она пребывала в истерике.
– Никто не должен гулять по ночам в одиночку, – капитан пригвоздил Ташу суровыми глазами. – Не стоит гулять в роще, пока это животное не будет найдено. Я полагаю, джентльмен, которого мы нашли, один из ваших охранников территории. Синьор Франко Скарлетти опознал его.
– О, нет, – пальцы Антониетты обвились вокруг пальцев Байрона, крепко сжавшись. – Один из наших? Мы должны нанять охранников, чтобы сопровождать людей до их домов, пока эту тварь ловят.
– Это продолжается уже некоторое время? – спросил Байрон, его голос вынуждал говорить правду.
– К сожалению, да. До этого происходило в другом районе. Нашей первой жертвой оказалась молодая женщина, чье тело с вырванным горлом мы нашли неподалеку от моря. У нас есть гипсовый слепок отпечатка лапы. Его идентифицировали как принадлежащий ягуару, довольно крупному. Основная версия в настоящее время состоит в том, что кто-то держал этих кошек в качестве домашних питомцев, и одна из них либо сбежала, либо, как во многих подобных случаях, когда вступили в действие законы запрещающие держать дома экзотичных животных, их под покровом ночи выпустили.
Таша рухнула на стул.
– Наши земли обширны, вокруг дикая местность, а маленькие Винсенте и Маргарита постоянно играют в лабиринте. Они были в такой опасности, а мы даже не догадывались!
Диего успокаивающе положил руку ей на плечо.
– У меня дома трое детей. Madre mia [15]15
Madre mia (ит.) – моя матушка.
[Закрыть]заботится о них, а она старая и больная. Несмотря на мой приказ оставаться в доме, двое старших все равно сбегают от нее. Я волнуюсь. Я прекрасно понимаю, что вы чувствуете. Убийства происходили далеко друг от друга, в диапазоне примерно в несколько сотен миль. Мы не сопоставляли их вплоть до последних месяцев.
– Когда это началось здесь, Диего? – спросила Таша.
– Первое тело было найдено в нашем районе примерно два года назад. Мы, конечно, искали, но ничего не нашли. До этого было найдено два тела, но мы решили, что люди уже были мертвы, когда до них добрались дикие животные. Нам потребовалось некоторое время, чтобы сопоставить воедино, что на людей, возможно, охотится одна кошка.
– А что ваша жена говорит по этому поводу? Почему она не сидит с детьми? – спросила Таша.
Вопрос был неожиданным и Диего правдиво ответил на него раньше, чем успел остановиться.
– Моя жена не хотела ни наших детей, ни полицейского в супругах. Она уехала после рождения bambina и не желает больше никого из них видеть, – это был больной для него вопрос, унижение и гнев плескались в его темных глазах.
– Бедные маленькие bambini, брошенные и ненужные, – едва слышно промолвила Таша.
– Они нужны мне, – категорично заявил Диего. – Они не нуждаются в женщине, которая не будет любить их.
Глава 12
– Что это? – это было то немногое в ее слепоте, что сводило Антониетту с ума. Она всегда была вынуждена ждать, пока ей расскажут.
– Я извиняюсь, cara mia,это ноты с музыкой.
Антониетта втянула в себя воздух. Наконец-то, они оказались в уединении ее гостиной за плотно закрытыми дверями. Таша посвятила остаток вечера развлечению капитана, и с учетом всех остальных дел, Антониетта думала, что никогда не останется наедине с Байроном. Любопытство медленно убивало ее. Как и желание остаться с ним один на один.
– Моеймузыкой? Она вынесла из дома мою музыку, чтобы передать кому-то другому? – Антониетта не узнавала свое тело. Возбужденное. Нуждающееся. Неполноценное. Она отодвинулась от Байрона, чтобы он этого не заметил.
– Нет, не твоя. Эти ноты очень старые. Я боюсь дотронуться до них. Они могут рассыпаться от прикосновения
Антониетта замерла. Ее рука взметнулась к горлу.
– Я знаю, что это. Как Марита достала их? Они хранились запертыми в личном сейфе дона Джованни. Никто кроме дона Джованни не знал кода. По крайней мере, не должен был, и поверь мне, nonno никогда бы не отдал такое сокровище. О существовании этой композиции не известно никому за пределами нашей семьи.
Байрон откинулся на своем стуле и вытянул ноги к играющему в камине огню.
– Она очень ценная?
– О, да, очень. Это подлинное первоначальное творение композитора Георга Фридриха Генделя [16]16
Георг Фридрих Гендель (нем. Georg Friedrich Händel, англ. George Frideric Handel; 23 февраля 1685, Галле – 14 апреля 1759, Лондон) – немецкий композитор эпохи барокко, известный своими операми, ораториями и концертами. Он родился в Германии в один год с Иоганном Себастьяном Бахом и Доменико Скарлатти. Получив музыкальное образование и опыт в Италии, он затем переселился в Лондон, а впоследствии стал английским подданым. В число его наиболее знаменитых произведений входят «Мессия», «Музыка на воде» и «Музыка для королевского фейерверка».
[Закрыть]. Будучи молодым человеком он посещал Италию и, конечно, был частым гостем здесь, в палаццо. Уже тогда семья Скарлетти обладала властью и состоянием и интересовалась музыкой, а он был исключительно талантлив. Ни один виртуоз не отказался бы от такого приглашения. Он периодически останавливался тут на протяжении трех-четырех лет, когда бывал в Италии. Он оставил много нотаций [17]17
Нот ация (от лат. notatio – записывание, обозначение), запись музыкальных звуков и целых музыкальных произведений с помощью специальных графических знаков, а также способы этой записи.
[Закрыть]и дневник. Он также оставил листы с музыкой кантат [18]18
Кант ата (итал. cantata, от лат. canto – пою), крупное вокально-инструментальное произведение, обычно для солистов, хора и оркестра. Встречаются К. торжественного, радостного, лирического, скорбного, повествовательного характера; подразделяются на светские и духовные (религиозные). Обычно К. состоит из оркестрового вступления, арий, речитативов и хоров. К. близка к оратории, отличается от неё меньшими масштабами, отсутствием драматической разработки сюжета, преимущественно камерным характером.
[Закрыть]и опер [19]19
Опера (итал. opera, буквально – сочинение, от лат. opera – труд, изделие, произведение), жанр музыкально-драматического искусства. Литературная основа О. (либретто) воплощается средствами музыкальной драматургии и в первую очередь в формах вокальной музыки.
[Закрыть], и даже ораторий [20]20
Оратория (лат. oratorium, итал. oratorio) – крупное музыкальное произведение для хора, солистов и оркестра. В прошлом оратории писались только на сюжеты из Священного Писания. Отличается от оперы отсутствием сценического действия, а от кантаты – большими размерами и разветвлённостью сюжета.
[Закрыть]. Но самым главным нашим сокровищем является целая опера, написанная Генделем для семьи Скарлетти. Хотя ему самому она не нравилась. Он говорил, что в ней недостает огня Италии, и он не захотел ее сохранить. Наша семья пообещала ему, что она никогда не будет исполнена на публике, ни тогда, ни в будущем. Слово Скарлетти священно. Мы храним нашу клятву ему на протяжении поколений.
Байрон присвистнул.
– Георг Гендель. Я и забыл, что он останавливался в Италии. Его пребывание было таким непродолжительным. В 1710 году он уехал в Ганновер, как я припоминаю, но почти сразу же отправился в Лондон. Его опера «Ринальдо» была создана в следующем году.
– Ты изучал Генделя? – она была поражена.
Байрон опустил глаза на свои руки, удивленный, что допустил такую промашку.
– Мне нравятся его работы, – осторожно промолвил он.
– Мне тоже. Он вернулся несколько лет спустя, когда искал художников и актеров. Тебе известно, что к концу жизни он ослеп? – она выгнула спину, стараясь ослабить напряжение, растущее внутри нее.
– Да, я слышал об этом.
Его голос окутал ее подобно шелку и атласу. Антониетта покачала головой.
– Мне необходимо положить партитуру [21]21
Партитура (итал. partitura, букв. – разделение, распределение) в музыке – нотная запись многоголосного музыкального произведения, предназначенного для исполнения ансамблем, хором или оркестром, в которой одна над другой даны в определённом порядке все партии (голоса).
[Закрыть]куда-нибудь, где безопасно. А завтра поговорю с nonno. Он давно в постели. Я же, кажется, с каждым днем просыпаюсь все позже и позже и пропускаю работу, – она взяла у него пакет, при этом стараясь не касаться его. – Я скоро вернусь. Я собираюсь положить его в хранилище в тайном проходе. Сомневаюсь, что Марита найдет его там.
– Поль сможет, – Байрон поднялся ленивым, гибким движением. Он напомнил большую лесную кошку, просыпающуюся возле теплого огня. И это чертовски раздражало ее. – Я пойду с тобой.
Она была уже возле двери в потайной коридор. Последнее, в чем она нуждалась, это Байрон в непосредственной близости от нее.
– Просто расслабься на несколько минут, – она приложила все усилия, чтобы казаться спокойной. – Это не займет много времени.
– Я не возражаю. Мне хотелось бы еще раз взглянуть на стену с рисунками, – его тело прижалось к ее. Она чувствовала исходящий от него жар.
Антониетта торопливо направилась вперед, без колебаний входя в лабиринт туннелей. Байрон двигался, как всегда, бесшумно, но она все равно ощущала его присутствие. Она почти физически ощущала его мускулы под своими пальцами. Эротичные картины танцевали в ее голове. Она хотела его каждым вздохом своего тела. А он казался таким… неосведомленным… незаинтересованным.
Ей хотелось разорвать пакет в своей руке, разорвать что-либо своими ногтями. Звук ее шагов отдавался гулким эхом от древних мраморных плит. Ее дыхание казалось слишком громким. Ее сердце колотилось, а во рту было сухо. Антониетта молча считала про себя, резко поворачивая за каждый угол.
– Наша история невероятно колоритна, – она сделала попытку поддержать разговор, если это было то, чего он желал. Разговор об истории.
Байрон продолжал молчаливо красться позади нее. Дыша ей в затылок. От него чудо как хорошо пахло. Выдавая свое присутствие, он положил свою руку на ее спину. Обжигая прямо сквозь одежду. Ставя на неё клеймо. Заявляя права.
– Мне известно, что ты изучала рисунки на стене. Ты расшифровала первые записи? Я полагаю, что самые ранние будут захватывающими, – Байрон чувствовал ее растущее смятение. Когда он дотрагивался до ее сознания, в нем царил хаос. Не было ни одной разумной мысли. Она была смущена и сердита. Погружена в раздумья. Не в духе. Нервничала. Была собирающимся сильным штормом. Она была его Спутницей жизни, и что бы ей не понадобилось, он ей это предоставит. Он прекрасно знал, что она считает историю своей семьи интригующей. Он надеялся отвлечь ее на время.
Антониетта крепче прижала к себе пакет.
– Я провела достаточно времени, изучая запись первой невесты. Она была не одна. Ее муж также внес свой вклад в графику. Я думаю, это была его идея. Полагаю, он хотел, чтобы его семья знала о способностях, которые он заполучил для них. Он был невероятно захвачен идей менять форму. Ранние рисунки почти все об оборотнях. Женщины и некоторые мужчины превращались в ягуаров. Эти гравюры, конечно, грубые, но детальные. Я полагаю, они раскрывают больше секретов, чем более поздние рисунки, – она заставила себя вдохнуть томительную жару коридора. Если бы только его дыхание не шевелило волоски на ее шее, она, возможно, смогла бы рассуждать здраво.
– Позднее, ближе к современности, были ли какие-либо свидетельства смены формы?
Она потерла свою зудящую кожу и остановилась прямо перед тем, что выглядело как твердая стена. Байрон потянулся мимо нее и пробежал ладонью по гладкой поверхности. Ее пальцы скользнули по его, поймав и направив к трем углублениям, хранящим секреты. Это был признак доверия, и он понял это раньше, чем она сама.
Стена бесшумно скользнула в сторону, открывая воздухонепроницаемое хранилище. Очевидно, ей был известна комбинация цифр на пульте. Она тщательно нажала несколько клавиш. Дверь в хранилище открылась. В нем не было света. В коридоре стояла тьма кромешная, но Антониетта не нуждалась в освещении. Мир тьмы был ее домом. Байрон был впечатлен ее сверхъестественной способностью точно знать, где она находится в окружающем ее пространстве.
– Я не видела ни одного. Вероятно, кровь стала слишком разбавленной.
– Кто-нибудь из твоих кузенов способен менять форму? – Байрон задал вопрос прямо, без каких-либо интонаций.
Антониетта замерла, ее руки замерли в хранилище.
– Один из моих кузенов? – переспросила она, сама мысль об этом выбивала из колеи. – Я не могу думать об этом, Байрон. То, что один из них может быть этим монстром, вырывающим у невинных людей горла. У меня вызывает отвращение сама возможность подумать о подобном.
– Запах кошки был внутрипалаццо. Им пропитана комната твоего дедушки. Ты говоришь, что ноты хранились в личном сейфе дона Джованни. Если оборотень искал их…
Она положила драгоценные ноты в хранилище и закрыла дверь.
– Мне не хочется думать, что член моей семьи способен на такое хладнокровное убийство.
– В теле дикого хищника может быть очень трудно контролировать порывы. Говорят, что некоторые оборотни даже не узнают свою человеческую сторону. И некоторых животных намного труднее контролировать, чем других.
Антониетта наклонилась вперед и с чувством вины прислонилась лбом к двери хранилища.
– Я хотела только исполнять музыку, – признание вырвалось с легким всплеском. – Если я слышу музыку, неважно насколько она сложна или замысловата, я могу сыграть ее, но эту я не могу увидеть. Мне пришлось просить Жюстин прочитать ее мне. Можешь представить, как это было трудно для нас разобрать всю партитуру, как много времени это заняло. Дон Джованни, конечно, знал об этом, именно он дал мне ее, но я тщательно охраняла ее. Каждый вечер я возвращала ее в его комнату, но любой мог видеть, как мы с Жюстин трудимся над нею.
В результате наклона вперед ее ягодицы соприкоснулись с телом Байрона. Он прижался к ней, твердый и возбужденный, истинный мужчина. Антониетта чуть не закричала от отчаяния. Ее кожа покрылась мурашками от желания. Ее тело было напряженным и чуждым ей. Она мгновенно выпрямилась, чтобы разорвать контакт, отталкиваясь от него и направляясь дальше, в сторону комнаты с историей ее семьи. Антониетта сознавала свое собственное тело. Покачивание бедер, боль в груди. Это было настоящим безумием… то, что ей не хватало контроля.
– Антониетта, дотрагиваясь до твоего сознания, я чувствую, что ты смущена и сбита с толку. Я мог бы помочь тебе, если ты позволишь, – Байрон намеревался пробиться сквозь ее барьер, если она в скором времени не просветит его. Он не мог выносить, когда она так расстроена. Они уже дважды обменялись кровью. Карпатская кровь по-любому усиливала ее чувства, изменяя ее, но учитывая ее особенности, он понятия не имел, какие еще изменения могла вызвать кровь.
– Свои проблемы я предпочитаю решать сама, – сказала она. – Я сожалею, если это звучит резко, но такое ощущение, что все свалилось на меня одну и свалилось разом.
– В партнерстве, cara, проблемы решаются сообща.
– Я еще не привыкла к партнерству, – Антониетта смягчила свой голос, не желая причинять ему боль. – Я пытаюсь, Байрон. Правда, пытаюсь. Я никогда прежде не испытывала подобных чувств и никогда ни на что не реагировала таксильно. Это беспокоит.
И в прошлом я никогда не реагировала так на мужчину.
Байрон уловил эту чисто женскую мысль. Она до сих пор не приняла силу и мощь связи между ними. Это не было похоже ни на что когда-либо испытанное ею. Она была одновременно и смущена и слегка напугана – две эмоции, которые были незнакомы Антониетте Скарлетти. Он молчаливо последовал за ней в комнату с историей.
Дверь скользнула в сторону, автоматически включился свет, показывая ряды и ряды, от пола до потолка, картин, слов, символов, выгравированных на стене, наподобие египетских иероглифов.
Антониетта прижала ладонь к одной из гравюр.
– Можешь представить, сколько времени потребовалось, чтобы сделать это? И они будут находиться здесь все время, пока палаццо не будет разрушено. Когда-нибудь, возможно, сотни лет спустя, другой Скарлетти будет стоять в этой комнате и смотреть на то, что было задолго до него.
Байрон начал читать, полностью поглощая разыгрывающуюся перед ним драму. Невеста за невестой выбирались из небольшой деревушки людей-ягуаров. Было несколько пробелов, словно поколения потеряли связь с первоначальными намерениями Скарлетти, невест из деревни становилось все меньше, пока кровь не была еще раз разбавлена. Многие невесты не находили счастья со своими мужьями, и ревность и интриги довлели над палаццо на протяжении веков. Некоторые очень сильно любили своих мужей. Многие обладали способностью к исцелению и телепатии. Более поздние истории, казалось, указывали на то, что телепатия стала обычным делом среди Скарлетти.
– Это невероятно интересно, Антониетта.
– Я часто приходила сюда, когда была моложе. Несмотря на свою слепоту, я могла без помощи посторонних читать надписи, сделанные на стене, и это дарило мне чувство независимости. Конечно, я могу читать шрифт Брайля, но ведь деловые документы не будут специально для меня переводить на него, поэтому в их чтении я полагаюсь на Жюстин.
И Жюстин предала ее. Как она сможет когда-либо вновь снова доверить ей важную информацию? Байрон накрыл руку Антониетты своей. Соединяя их. Сливаясь своим сознанием с ее, чтобы почувствовать раздирающую ее душу печаль. Она больше не доверяла своим суждениям. Больше не доверяла шестому чувству, на которое полагалась в отношениях с людьми. Жюстин причинила намного больший вред, чем он предполагал вначале.
– И теперь ты не можешь полагаться на нее.
Ни на кого. Слова непроизвольно замерцали в е сознании. Она быстро избавилась от них.
– Я не жалею себя, Байрон. Я давным-давно научилась собираться с силами и двигаться дальше. Просто у меня ощущение, что я нахожусь в зыбучих песках и с каждым сделанным шагом, где бы ни шла, увязаю все глубже. Я хочу твердой почвы под ногами.
Он положил ее ладошку себе на сердце.
– Вот здесь, Антониетта. Я прямо здесь.
Она, потянув, высвободила свою руку.
– Как много я о тебе знаю? Ты хочешь полного доверия. Хочешь, чтобы я ради тебя изменила всю свою жизнь.
Байрон удержал ее руку. Ягуар в ней был близко. Настороженный. Желающий сбежать. Женщина в ней хотела сделать то же самое. Чувствуя себя загнанной. В осаде. Она понятия не имела, как сильно он намеревался изменить ее жизнь, но ощущала, что он представляет для нее угрозу. Это были инстинкты ягуара, и они были сильны в ней.
– Да, я хочу быть в твоей жизни. Я не собираюсь отрицать этого. Позволь себе полностью слиться со мной. Ответы на твои вопросы здесь, в моем сознании.
Она отдернула руку, ее сердце колотилось. Его слова всегда были искушением. Его голос был греховным и наполнял ее похотью, которую она, казалось, была не в силах контролировать. Да и не хотела.
– Я задыхаюсь в коридоре, – ее голос был запыхавшимся, хриплым. Она не собиралась сливаться с ним и позволять ему увидеть картины, появляющиеся в ее голове. Это было бы унизительно.
Она резко развернулась и направилась обратно в свою комнату. Байрон вышел из комнаты с историей, позволяя двери закрыться. Он легко шагал нога в ногу с Антониеттой, вплотную к ней, желая облегчить ее страдания, но будучи неуверенным, как это сделать.
В огромной комнате было холодно после удушающей жары туннелей. Антониетта вздохнула с облегчением, содрогнулась и обхватила себя руками, чтобы скрыть свои соски, напряженные до каменного состояния и трущиеся о кружева бюстгальтера при каждом шаге. Она ничего не сказала, когда загорелся огонь, уверенная, что Байрон неправильно истолковал ее жест, посчитав, что ей холодно.
– У тебя есть копия нот Генделя, Антониетта? – поинтересовался Байрон, садясь в свое любимое кресло. Кельт лежал, свернувшись, в ее спальне. Он мог видеть его через открытую дверь. Борзая не пошевелилась, только не с Байроном, охраняющим его подопечную.
Антониетта вытянула руки над головой. Ее тело казалось ей тяжелым и чувствительным. Она ощущала мужской запах Байрона и по какой-то причине он взывал к ней. Она прекрасно сознавала, что он находится не больше, чем в футе от нее. Интерлюдия в солярии была краткой и бурной. И недостаточной. Она пересекла комнату, беспокойство, нетерпение двигало ею. Ее груди были набухшими и ныли, требуя внимания. Ее кожа жаждала облегчения.
– Сделала, только ради уверенности, что она никогда не потеряется. Копия будет чего-то стоит лишь по одной причине, это всецело его работа, ничто не позаимствовано у других композиторов, но это все равно ничто по сравнению с замечаниями, сделанными его собственной рукой.
– Могла Марита знать комбинацию цифр к сейфу дона Джованни?
– Нет, он бы никогда не сказал его ни ей, ни Франко. Я знаю nonno. Он не из доверчивых людей, особенно, с тех пор, как Франко продал информацию семье Демонизини, – раздался треск огня. Байрон пошевелился, зашуршала его одежда. Антониетте хотелось закричать. – Ты полагаешь нападения на меня и nonno той ночью как-то связано с композицией Генделя?
– Я думаю, это вероятно. Слишком много совпадений, чтобы быть по-другому. Те мужчины искали что-то и провели достаточно много времени в комнатах дона Джованни.
Голос Байрона успокаивал ее. Ласкал ее кожу подобно бархату. Подобно тысяче язычков. Зная, что не сможет выдержать это еще чуть дольше, она старалась взять тело под контроль. Намеревалась отослать его домой и установить между ними дистанцию. Нескольких миль было бы достаточно. А еще лучше океана.
– Об опере мало кто осведомлен, даже среди членов семьи. Франко мог рассказать Марите, но я никогда не слышала, чтобы он хоть раз спрашивал о ней. Кто-то, должно быть, видел ее, когда я была так решительно настроена сыграть ее, – с беспокойной энергией она вынула из волос шпильки, отчего те рассыпались по ее спине диким отражением ее непривычных эмоций. – Здесь и так жарко. Нам не нужен огонь.
– Подойди сюда, Антониетта, – Байрон сказал это мягко, но она услышала команду в его голосе. От чего ее бросило в дрожь.
– Зачем? Я говорю, что здесь жарко, а ты хочешь, чтобы я подошла к тебе, – она отошла от него, желая сорвать свою собственную кожу.
– Тебе некомфортно.
У Антониетты возникло безумное желание опуститься на колени между ног Байрона и стянуть с него брюки. Ее рот показал бы ему, что такое некомфортно. Она представила, как он будет себя чувствовать, увеличиваясь, становясь напряженным и толстым. Весь в ее власти. Но она ничего ему не покажет, не тогда, когда он заставляет ее чувствовать себя настолько неконтролируемой и расстроенной. Она сохраняла между ними расстояние, опасаясь того, чего не понимала
– Подойди сюда, ко мне, – повторил он приказ, прошипев слова сквозь зубы. Тихо. Властно. Пугающе тем, что она хотела повиноваться ему.
Она осталась на месте, отказываясь двигаться. Отказываясь соглашаться с тем, что бы ни происходило.
– В чем дело? Что со мной не так? – местечко в месте соединения ног горело и страстно желало удовлетворения.
Байрон снова дотронулся до ее сознания, скрываясь в тени, в то время как в ее мозгу буйствовали и кружились эротичные картины и страшный ненасытный голод.
– Я подозреваю, что это сочетание нескольких вещей, Антониетта. Но я не понимаю, почему не могу помочь тебе уменьшить твои страдания.
– Просто скажи мне, в чем дело.
Байрон вздохнул.
– Карпатцы должны совокупляться часто. Я заметил, что ты невероятно чувствительна и учитывая особенности карпатцев и гены ягуара, которые ты, должно быть, несешь в себе, у тебя… эээ… течка.
– Течка? – она быстро развернулась. – Я не животное в течке. И от этого мне не легче, большое тебе спасибо.
– Неужели мысль о совокуплении со мной такая ужасная?
– Не переиначивай мои слова. Я сказала не это. Если хочешь помочь мне, то отвлеки меня, – она переплела пальцы во внезапной смелости. – Я хочу увидеть, Байрон. Я хочу посмотреть твоими глазами. Ты говорил, что сможешь сделать это, и я хочу попытаться.
– Ты уверена, что это то, что тебе хочется? Это будет нелегко.
Она вздернула подбородок.
– Меня это не волнует. Я хочу попытаться.
– Вначале ты будешь сбита с толку. Тебе придется преодолеть свои чувства и держаться за мои. Твое собственное тело будет противиться тебе. Картины будут в твоей голове. Ты увидишь вещи такими, какими их вижу я.
– Мне все равно, при условии, что я увижу, – решимость слышалась в ее голосе.
– Тебе придется полностью слиться своим сознанием с моим. Что вижу и чувствую я, то же испытаешь и ты. Если почувствуешь себя неуютно, уходи из моего сознания. Все будет под твоим контролем. Ты заметила, что твоя сила и чувствительность к окружающей тебя обстановке возрастает?
– Что из этого?
– Ты моя Спутница жизни. Как сливаются наши жизни, так сольются и наши тела. Я заявил на тебя права, связав ритуалом, и теперь мы связаны телом и душой, – в его голосе слышалась улыбка. – В наш современный век, думаю, это звучит мелодраматично и старомодно.
