Текст книги "Кот и мышь (ЛП)"

Автор книги: Кристианна Брэнд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Глава 7

Во второй половине дня в «Пендерин» явился посетитель. Тинка, дремавшая на солнце на деревянной скамейке за окном гостиной, проснувшись, увидела пожилую женщину в элегантном городском пальто и шляпе, черневших на серо-зеленом фоне горной травы, с трудом поднимавшуюся по тропинке, опираясь на две трости с резиновыми наконечниками. В сонном уме Тинки мисс Добрый-Совет вновь подняла свою почти забытую голову, начав определять, с какими проблемами незнакомка могла бы обратиться в «А ну-ка, девушки»... Судя по одежде, эта женщина лондонка, парижанка или американка. Сейчас она приехала из Лондона или другого большого города – опять же, ее одежда не подходит для лазания по горам Южного Уэльса. Она довольно красива, но больна, если вынуждена опираться на две палки. Морщин на ее лице слишком много, чтобы списывать их только на старость: женщина, одетая так дорого, наверняка пользуется столь же дорогой косметикой и не позволила бы возрасту подействовать столь сокрушительно. В посадке ее головы, в том, как она смотрит прямо перед собой и, прихрамывая, шагает по гравию к дому, есть что-то странное... Тинка склонилась вперед, чтобы лучше видеть незнакомку, и уронила книгу с края скамейки. Она со стуком упала на землю, и Катинка невольно издала раздраженный возглас. Женщина продолжала идти вперед, даже не обернувшись. Ну конечно – она глухая!

Незнакомка свернула за угол к парадной двери, а Тинка прислонилась спиной к подушке и снова задремала. Она не знала, сколько проспала, но проснулась от звука голоса Карлайона:

– Пожалуйста, говорите тише.

– Я буду говорить что хочу, – ответил женский голос.

– Можете говорить что хотите, только не так громко. – Карлайон сделал паузу, и Катинка поняла, что он думает о том, может ли женщина разобрать его слова. – Вы сами не чувствуете, как громко вы говорите, – тихо, но четко добавил он.

Незнакомка сразу же понизила голос, но продолжала с той же настойчивостью:

– Я пришла потому, что хочу узнать о делах моей племянницы. У меня есть на это право.

– После несчастного случая я написал вам, сообщив обо всем.

– Что-что? – переспросила женщина.

– Я говорю, что написал вам, когда это произошло.

– Я плохо вас слышу. Вы не отвечали на мои письма.

Я подробно написал вам в Америку и написал вашим адвокатам – им известна вся ситуация.

Женщина начала волноваться. Напрягая слух, Тинка представила себе, как блестят слезы в ее серых глазах и вздрагивает некогда красивый рот.

– Я была очень больна, – сердито заговорила она. – Для меня это явилось страшным потрясением – в конце концов, я воспитывала ее с детства... У меня был рецидив, и я не могла вернуться домой... Это было ужасно... я чувствовала себя такой беспомощной, не слышала, что мне говорят... Вас я также толком не могу расслышать...

– Я напишу вам обо всем. – Голос Карлайона смягчился.

– Я хочу знать о ее делах, – настаивала женщина.

Теперь голос Карлайона звучал раздраженно и сердито.

– Я не могу объяснять это снова и снова. Все уже объяснили и вам, и вашим семейным поверенным, и всем, кого это касается... Господи, вы ведь ничего не слышите!.. Одну секунду... – Последовала пауза, во время которой он, по-видимому, писал, а женщина читала.

– Все это я уже знаю, – заговорила она. – Но моя племянница была состоятельной девушкой.

– Я не нуждался в ее деньгах, – сухо отозвался Карлайон. Очевидно, он опять начал писать, так как снова наступило молчание.

– Знаю, – недовольно сказала женщина. – И адвокаты заверили меня... Но некоторые вещи – картины и другие ценности – принадлежат мне. Мы позволили ей временно пользоваться ими, пока были в Америке. Я писала ей об этом.

– Сейчас она нуждается в них больше, чем когда-либо, – сказал Карлайон, но женщина его не слышала.

– Эта картина – зимний пейзаж – моя...

– Если она согласится, что картина ваша, можете ее забрать...

– И дрезденский фарфор...

– То же самое.

– Ведь это очень ценные вещи, – сварливым тоном настаивала женщина.

– Знаю. Если она подтвердит, что они ваши, я верну их вам.

На освещенной солнцем тропинке мелькнула тень и появился мистер Чаки во всем великолепии своего коричневого костюма.

– Вам все отсюда слышно? – осведомился он без предисловий.

– Вы полагаете, что я подслушиваю? – ощетинилась Тинка.

– Ш-ш! Я ничего не слышу, когда вы говорите.

– Тогда я буду трещать без умолку. Я больше не собираюсь позволить вам совать нос в чужие дела. Это нечестно.

– Заткнитесь. Я не слышу, что он говорит.

– Вы и не услышите – он большей частью пишет. Если Карлайон увидит вас, то поймет, что вы подслушиваете, и подумает, что я с вами заодно. Я не намерена помогать вам собирать материал для грязной газетенки, которую вы представляете...

– Ш-ш! – снова прошипел мистер Чаки.

– Я скажу мистеру Карлайону, что вы подслушиваете.

– Он пригласил сюда полицию как раз для этой цели, – усмехнулся Чаки, но убрал ухо от стены. В этот момент послышался голос Карлайона:

– Хорошо. Я представлю вам доказательство.

– Какое доказательство? – спросила женщина.

– Свадебную фотографию. Подождите – она в коробке на чердаке. Я пойду за ней. – Раздался звук закрываемой двери.

– Пошли скорее – она одна! – быстро сказал Чаки. – Мы поговорим с ней.

– Вы что, спятили? О чем?

– Об Амисте, конечно, – ответил мистер Чаки и подошел к подоконнику. – Прошу прощения, мадам...

Ответа не последовало.

– Она глухая! – с торжеством сообщила Катинка.

Чаки достал из кармана блокнот и огрызок карандаша.

– Тогда мы напишем ей.

Он опустил окно и перебросил ногу через подоконник. Женщина в комнате не шевельнулась – очевидно, она не видела и не слышала его.

На гравиевой дорожке послышались шаги, и Чаки быстро убрал ногу. Из-за угла появился Дей Трабл. Казалось, при виде мистера Чаки он испытал облегчение.

– О, вы здесь, инспектор?

– Все под контролем? – Чаки подмигнул ему.

Дей Трабл бросил многозначительный взгляд на Катинку и столь же многозначительно кивнул в сторону окна.

– Мистер Карлайон не хочет, чтобы леди беспокоили.

Черт бы побрал этого Чаки, подумала Тинка. Должно быть, Карлайон слышал шорохи у окна и понял, что кто-то подслушивает. Решив, что Тинку нельзя оставлять одну даже на пять минут, он прислал сторожевого пса присмотреть за ней.

– Просто стыд! – сердито сказала она Дею. – Я сидела на скамейке и даже не пыталась подслушивать, но этот назойливый болван...

– Стоять на страже у окна – одна из обязанностей полицейского, – заявил Чаки, снова подмигнув.

Карлайон вернулся в комнату с фотографией в руке. Дей Трабл, исполнив поручение, удалился. Чаки тут же приложил ухо к окну, но голоса звучали достаточно четко.

– Да, это моя малышка. – Женщина всплакнула. – Какая она здесь хорошенькая! А теперь...

– Вы убедились? – осведомился Карлайон. Тинка представила себе его презрительное выражение лица, когда он протянул руку и взял фотографию.

– Прощу прощения, – сказала женщина. – Но ведь меня тогда не было ни здесь, ни даже в Англии... А что мы знали о вас? Но она не желала ждать, не слушала советов, а я была так больна... – Катинка услышала щелчок замка сумки – вероятно, женщина вытерла глаза и спрятала платок. – Ну, мне надо идти... Простите, что неправильно о вас судила.

– Вы уверены, что не хотите подождать и повидать ее? – спросил Карлайон. Дверь открылась, и Чаки быстро отскочил от окна, с беспечным видом усевшись на скамью рядом с Тинкой.

– Они выходят.

К своему ужасу, Тинка почувствовала, что также придает своему лицу беззаботное выражение. Карлайон вышел из-за угла дома, поддерживая женщину за локоть.

– Возможно, вы правы. Это было бы мучительно для вас обоих. А я не хочу ее волновать – даже если это приятное волнение... – Но зря сотрясал воздух – женщина ничего не слышала; ее взгляд был абсолютно пустым.

Вскоре они скрылись из виду. Если жизнь в «Пендерине» станет такой активной, подумала Тинка, то мисс Эванс стоит брать деньги за перевозку.

– Разве она не собиралась остаться и повидать дочь? – удивленно спросил мистер Чаки.

– Племянницу. Это тетя миссис Карлайон, которая воспитала ее.

– Значит, вы подслушивали, – усмехнулся мистер Чаки, вытягивая перед собой длинные ноги. – Что еще вы слышали? Я не смог ничего разобрать через дверь гостиной.

– Я не подслушивала, а просто дремала здесь и волей-неволей слышала кое-что. Ее интересовали деньги и имущество миссис Карлайон, поскольку та больше не в состоянии вести свои дела. Она сказала, что ее племянница была «состоятельной девушкой».

– Почему же она не расспросила саму миссис Карлайон?

– Возможно, она не знала, что миссис Карлайон здесь. – Тинка сразу же поправилась: – Хотя нет, знала – мистер Карлайон спросил, хочет ли она повидать племянницу.

Но мистер Чаки уже загорелся новой идеей.

– Любопытно! – воскликнул он, отмахиваясь от протестов Тинки. – Он спросил, но слышала ли она вопрос? Намеревался ли он, чтобы она его слышала? Какой заголовок, а? «Убитая горем мать ничего не знает...» Нет, она тетя... «Изуродованную девушку держат подальше от ее тети...»

Он снова стал валлийцем с головы до ног.

– Лучше бы вы предоставили заголовки вашим подчиненным, – холодно сказала Тинка. – Они просто чудовищны.

Но мистер Чаки был нечувствителен к критике. Он метнулся в дом, вскоре появившись с исцарапанными руками и скомканным клочком бумаги.

– Должно быть, мистер Карлайон бросил бумагу в огонь, но ее спас кот, а я спас ее от кота. – Он тщательно разгладил бумагу. – Вопросы и ответы! Во всяком случае, ответы – вопросы нам придется домысливать. Тут вы в состоянии мне помочь.

– Будь я проклята, если сделаю это!

– Тогда я должен буду заняться этим самостоятельно. – Чаки положил бумагу на колено. – «Во время несчастного случая делами вашей племянницы занимались ваши адвокаты». Ну, это достаточно ясно.

– Полагаю, мистеру Карлайону следовало получить доверенность, но, в конце концов, он ее муж. Только потому, что она была богата...

– О’кей, о’кей, – прервал Чаки. – Вы же не защитник в суде... «Я в этом не нуждался»... «Ее поверенные знали все обо мне, когда я женился на ней»... «Я был обеспечен, по крайней мере так же хорошо, как она»... Ха-ха! Тетушка думает, что он охотился за деньгами юной леди.

– Некоторые всегда предполагают худшее, – сказала Катинка.

– «Если вы сможете это доказать, я немедленно верну вам их»... «Вы только должны предъявить мне доказательство»... О чем шла речь?

Катинка напрягла память.

– Она заявляла права на некоторые вещи, находящиеся в доме – в том числе на зимний пейзаж Сислея^{30}.

– Ха-ха! – снова воскликнул мистер Чаки.

– Хорошо бы вы перестали издавать эти нелепые возгласы! Вы похожи на одного из семи гномов.

Мистер Чаки не обратил на нее внимания.

– Должно быть, во время этой части вы говорили со мной и никто из нас ничего не слышал... «В Ирландии»... «В церкви Каслтаун-Берхейвена»... «Графство Корк»... Что все это значит?

– Каслтаун-Берхсйвен – местечко на побережье графства Корк в Ирландии. Возможно, там они поженились. Похоже, тетя сомневалась, были ли они женаты?

– Если она вырастила девочку, то почему не присутствовала на свадьбе?

– Вроде бы тогда она была в Америке. По ее словам, она написала племяннице, что та может временно пользоваться этими вещами, «покуда мы в Штатах».

– А разве девушка не прислала бы тете свадебные фотографии?

– Тетя была больна, – объяснила Тинка. – Очевидно, она заболела до несчастного случая, так как сказала, что он вызвал рецидив. А это произошло во время медового месяца. Вероятно, она болела, когда прибыли фотографии, и либо не видела их, либо забыла о них. – Катинка понятия не имела, зачем ей нужно обсуждать это с мистером Чаки. – Если что-нибудь из этого появится в прессе, – предупредила она, – я все расскажу о вас мистеру Карлайону!

Поистине этот человек был пятном на профессии журналиста!

На рассвете Тинку снова разбудил легкий стук пальцев по подоконнику. «Черт бы побрал его наглость! – подумала она. – Не буду обращать внимания! Пускай свистит!» Мистер Чаки почти сразу же приступил к этому занятию, насвистывая заключительный куплет «Всю ночь напролет»^{31}, покуда Катинка не вскочила с кровати, потеряв терпение и накинув просторное неглиже миссис Лав, и не подошла к окну в праведном гневе. Чаки удобно устроился снаружи, сидя на парапете балкона.

– Вы выглядите, как кулек из коричневой бумаги, который слишком велик для того, что в нем находится, – сказал он при виде Тинки. – Хотя говорят, что и в малом иногда содержится многое – это про вас, мисс Джоунс.

– Зато в вас не содержится ничего, что я хотела бы видеть. Убирайтесь, пока я не столкнула вас с балкона!

– Нет-нет, я хочу, чтобы вы поднялись со мной на чердак и увидели, что я там обнаружил.

– Старые гравюры? – холодно осведомилась Тинка.

Чаки расхохотался, приложив ладонь к губам.

– Уверяю вас, девушка, в моем обществе ваша честь в полной безопасности – я же говорил вам, что у меня дома трое детей. К тому же я предпочитаю более аккуратно упакованные кульки. Пошли!

– Я не собираюсь шпионить за Карлайоном и помогать вам добывать материал для вашей газетенки.

– Никакая газетенка тут ни при чем – просто любопытство. – Он перекрестил нагрудный карман пиджака, откуда торчал яркий носовой платок. – Ни слова не будет напечатано – клянусь честью!

– Сомневаюсь, что она у вас имеется, – сказала Тинка, но любопытство взыграло и в ней. – Это слишком опасно – нас услышат.

– Миссис Лав в другом крыле с миссис Карлайон. Дей храпит, как бегемот, – его слышно во всем доме. А мистер Карлайон... – Склонившись вперед, он взял ее за руку. – Посмотрите-ка туда.

Проследив взглядом за его указательным пальцем, Катинка вначале ничего не увидела, но когда ее глаза привыкли к серому утреннему свету, разглядела крошечную фигурку, пробирающуюся по горному склону.

– Эго Карлайон, – сказал Чаки, но Тинка уже об этом догадалась. Мысленно она представляла себе его изможденное лицо, печальные серые глаза, сутулые плечи – всю ту бесконечную усталость, которая побудила его отправиться холодным рассветом на одинокую прогулку. «Если этот прохвост собирается что-то разнюхать о нем, – с любовью и жалостью подумала Катинка, – мне лучше узнать, что именно...»

Они поднялись на чердак по маленькой лестнице. Снизу доносился храп Дея Трабла, а миссис Лав, несомненно, пребывала в комнате, соседней со спальней ее подопечной, поскольку прошлой ночью Карлайон сам заступил на дежурство. Очевидно, наркотик наконец погрузил в сон бедную Анджелу, что позволило Карлайону выйти из дому...

Мистер Чаки открыл маленькую дверь.

– Должно быть, он забыл запереть ее, когда поднимался за свадебной фотографией. Входите!

На чердаке было темно – лишь умирающий лунный свет поблескивал на оконном стекле, и муха, разбуженная приходом посетителей, назойливо жужжала: «Выпустите меня! Выпустите меня!» Стоящую в дверях Тинку охватил безотчетный страх.

– Я лучше вернусь.

Чаки взял ее за локоть и подтолкнул вперед.

– Не трусьте – входите!

– Давайте послушаем, храпит ли еще Дей.

Слабый звук храпа все еще слышался внизу. Чаки подошел к окну и протер пыльное стекло – вдалеке Карлайон все еще шагал вверх по склону.

– Мы в полной безопасности. Пошли!

«Выпустите меня!» – продолжала требовать муха.

Чаки поднял крышку кожаного сундука. Платья, блузки – красивые, но уже вышедшие из моды. Отпустив крышку, он открыл другой сундук. Нижнее белье – шелк, атлас и кружева. Следующий чемодан – снова платья. Блестки на бархате сверкнули при свете его фонарика. Чаки открывал один сундук за другим... Обувь, шляпы, перчатки, чулки, пояса, прозрачные ночные рубашки, расшитые пеньюары, атласные домашние туфли без задников...

– Примерьте пару, – предложил Чаки, фамильярно бросив их Катинке.

– Вы просто ужасны! – воскликнула она, но, не в силах противостоять искушению, продела босые ноги в изящные туфельки и прошлась в них по пыльному полу чердака.

– Возьмите их себе, – сказал Чаки. – Никто этого не заметит.

Тинка быстро сняла туфли и положила их в ящик.

– Вы самая аморальная личность, какую я когда-либо встречала. Я вовсе не собираюсь их брать.

– Взяли бы, не будь они вам великоваты, – усмехнулся Чаки.

– Вы для этого притащили меня сюда?

Но он уже открывал следующие сундуки, вытаскивая хорошенькие вещицы и кладя их на место.

– Так печально думать, – промолвила Тинка, стоя в этой пещере Аладдина, – что бедняжка больше никогда ими не воспользуется.

– Ей может стать лучше.

– Она уже не захочет их надевать. – Катинка вертела на пальце шляпку, но представив себе это очаровательное изделие на изуродованной голове, ощутила тошноту и отбросила ее. – Это ужасно! Ради бога, давайте уйдем отсюда?

– Почему он не избавится от этих вещей? – спросил Чаки.

– Как он может так поступить? Это означало бы., конец всему. А кроме того, они принадлежат не ему, а Анджеле. – Забыв о рискованной ситуации, Тинка уставилась на переполненные сундуки. – Да и вообще, что можно сделать с таким ворохом чужой одежды? Раздать друзьям? Но тогда будешь постоянно видеть старые вечерние платья жены на чужих женщинах. А продать их тоже нельзя – это выглядело бы проявлением жадности. Что касается благотворительности, то не могу себе представить, чтобы леди в стесненных обстоятельствах или неимущие служанки стали бы щеголять в столь роскошных нарядах. От них просто невозможно избавиться, и это самое ужас... – она оборвала фразу на полуслове, так как Чаки внезапно выключил фонарик.

– Вы что-нибудь слышите?

Тинка прислушалась, затаив дыхание.

– Нет, ничего.

– Этого я и боялся.

– Но в чем дело?

– Тише! – прошептал Чаки.

На чердаке все еще царили сумрак и безмолвие. Только муха жалобно жужжала на стекле, сквозь которое, как бледный призрак, проникал свет луны. Тинка застыла с колотящимся сердцем. «Лучше бы я никогда не приезжала сюда, – думала она. – Как бы я хотела оказаться в Лондоне в своей кровати и чтобы эти кошмарные приключения никогда со мной не происходили!» Плечо мистера Чаки казалось в темноте надежной твердыней. Он нащупал руку Тинки, поднес ее ко рту и поцеловал напряженные пальцы.

Катинка свободной рукой дала ему пощечину.

Чаки тут же отпустил ее руку. Она слышала, как он потирает ладонью щетину, отросшую за ночь на щеке.

– Прошу прощения, – сказал он, – но ради бога, не шумите!

Это умерило ярость Тинки, но она больше не собиралась терпеть подобных выходок.

– Включите фонарик!

– Ш-ш! Одну минуту! Я не зря его выключил.

– Включите его немедленно, или я подниму крик на весь дом!

– Обещаю включить, когда вы ответите, слышите ли вы храп Дея Трабла?

Тинка прислушалась.

– Да. А вы разве не слышите?

– Он снова захрапел, – с облегчением сказал Чаки. – Но на какое-то время храп прервался – я готов поклясться. – Он зажег фонарик.

– Как же ваши трое детей?

– Вообще-то их только двое, – признался Чаки. – А третий на подходе.

– Вам должно быть стыдно своего поведения! Пошли отсюда!

– Но вы еще не видели...

– И не желаю видеть, – прервала она. – Я сыта по горло вами, этим ужасным чердаком, сундуками и их содержимым. Поэтому я ухожу.

Но фонарик был у Чаки. Он пошел с ним в дальний угол и начал рыться в деревянном ящике с картинами и бумагами.

– Вот! Свидетельство о браке Анджелы Эрли и Чарлза Лайона, ратуша Мэрилебона^{32}, приблизительно годовой давности.

– Значит, его настоящее имя Чарлз Лайон?

– А вы не знали? Конечно, Карлайон сообщил об этом инспектору Чаки! Он сократил имя, когда перебрался сюда – защитная окраска, чтобы держать репортеров подальше. Ха-ха!

– В свидетельстве указан его возраст?

– Вашему возлюбленному около тридцати трех лет, – сухо ответил Чаки. – Он описывает себя как живущего на «независимые средства». А свою жену как «художницу». Ну и ну!

– Художница? Это объясняет, почему они так привязаны к маленькому Сислею.

– К маленькому чему?

– К картине, невежда, – к зимнему пейзажу. Неужели вы не учились в школе?

– В школе-интернате.

– По вас даже этого не скажешь – даром что в других отношениях вы выглядите истинным джентльменом. А теперь давайте убираться отсюда.

Но он снова схватил ее за руку.

– Но мы еще не нашли то, что я искал... Очевидно, это в сундуке с документами... Да, вот он – все еще не заперт. Карлайон забыл его запереть, когда положил на место снимок...

Пачки бумаг, писем, фотографий...

– Вот, дорогая моя, свадьба вашего разлюбезного Карлайона!

Катинка уже давно мысленно представила себе, как выглядело лицо Анджелы до трагедии. Но теперь перед ней была реальная Анджела, на которой женился Карлайон – прежний образ померк, и новый занял его место. Анджела была немного старше, чем она предполагала, и гораздо крупнее и выше жалкого существа, которое, съежившись, всхлипывало в маленьком холле. Но она была необычайно хорошенькой даже в старомодной одежде и буквально светилась счастьем...

Кто-то поднимался по лестнице.

Чаки погасил фонарик, и они снова очутились в темноте. Но теперь ни его плечо, ни рука не касались Тинки, придавая ей ощущение безопасности. Ступеньки поскрипывали под тяжелыми шагами. Они спрятались в тени, но утренний свет уже заполнил почти все помещение.

Дверь медленно открылась. Луч фонаря скользнул по чердаку. Мистер Чаки быстро обнял Катинку и прижался губами к ее губам.

В дверях стоял Дей Трабл с револьвером в руке.

– Ну-ка выходите! – сказал он.

Мистер Чаки опустил руки и стоял рядом с Катинкой с глупым видом. Взбешенная Тинка рванулась вперед, но рука Чаки удержала ее.

– Как же вы нас напугали, Дей! – заговорил он.

Дей Трабл обвел рукой с револьвером маленькое помещение.

– Что вы здесь делаете?

Мистер Чаки царапнул пыльный пол носком шлепанца.

– Попробуйте догадаться.

Очевидно, в безумии мистера Чаки был определенный метод. Дей опустил револьвер и осветил их лучом фонаря, как актеров на сцене.

– Но вы же на работе! – сказал он наконец. – И почему здесь?

– Мы боялись, что в одной из спален нас застукают, – промямлил Чаки.

– Вы выглядите куда хуже, когда вас застукали на чердаке. Как вы вошли? Сюда никого не пускают!

– Дверь была не заперта, мы слышали, что мистер Карлайон ушел прогуляться на гору и подумали... – Он оборвал фразу, чертя носком туфли узоры в пыли, как ребенок, пойманный за кражей варенья. – Будьте хорошим парнем, Дей, не поднимайте шум. Как вы сказали, я на работе, так что это выглядит чертовски неловко, а никакого вреда мы не причинили.

Дей спрятал револьвер в карман халата и прислонился к сундуку, выставив вперед короткие ноги.

– Никакого вреда! Даже я никогда не осмеливался совать нос на чердак, а я служу у мистера Карлайона уже год или даже больше.

– Только год? – воскликнула Катинка. Первоначальное описание Карлайона, как выздоравливающего после болезни и окруженного заботой преданных слуг, создало у нее впечатление, что у Дея куда более длительный стаж.

– С тех пор, как он женился.

– Господи, а я думала, что вы с ним уже давным-давно!

– Нет, только с медового месяца. Слуга мистера Карлайона чем-то проштрафился, он его уволил и телеграфировал в агентство с просьбой прислать кого-нибудь еще на Ривьеру, где они тогда были.

– Но вы привезли их в этот дом?

– Да. – Дей машинально сел на сундук, готовясь к долгому разговору. – Это моя долина. Я покинул ее двадцать лет назад, и половина женщин в Пентр-Трист последовала за мной, но я раскаялся и понес наказание... – Он самодовольно усмехнулся. – Фактически два наказания! А когда мистеру Карлайону потребовалось место, куда можно было доставить бедняжку из больницы, я сказал ему: «Предоставьте это мне». Когда умер старый доктор Уильямс, его вдова построила этот дом. Она собиралась переехать в Суонси и жить в роскоши, но не смогла оставить горы. – Дей с гордостью огляделся вокруг, и на его лице отразились мысли о доме с шоколадным холлом, деревянной вешалкой, уродливым бордюром вокруг маленького крыльца. То, что радовало старую миссис Уильямс, очевидно, было приятно и ему.

Дей начал говорить о долине, о своем детстве, прошедшем на этой горе, о хоре, который собирался по праздникам и состоял из шахтеров, нередко оказывавшихся без работы в те тяжелые дни, о деревенских лавочниках, задолжавших за хлеб и масло, потому что им задолжали еще более бедные покупатели, о сельском учителе, викарии и его жене – робких и необученных певцов, которым бог даровал музыку своих ангельских хоров... И о проповедниках, произносящих медоточивые фразы в молельных домах.

Тинке не терпелось покинуть пыльный чердак, пока не вернулся Карлайон и не застал их там, но она видела, что завоевала благосклонность кривоногого валлийца и могла убедить его молчать о ночном приключении. Кроме того, ей было интересно его слушать.

– Дей, вы не боитесь, что вернется мистер Карлайон?

– Не беспокойтесь, девочка. Мы увидим его в окно – он спускается от Таррена по овечьей тропе и, вероятно, придет, когда станет совсем светло. Мистер Карлайон всегда бродит по ночам, когда бедняжка спит, – очевидно, им пришлось дать ей что-то.

– Скажите, вы что-нибудь знаете о кольце миссис Карлайон в форме сфинкса? Мне кажется, я видела его раньше.

Мистер Чаки бросил на нее быстрый взгляд, но промолчал. Дей задумался, попыхивая сигаретой.

– Она иногда носит такое кольцо, но нечасто. Мистеру Карлайону это не нравится.

– Не знаете почему?

Дей пожал плечами.

– Наверное, он думает, что оно напоминает ей о прежних днях.

– Но это относится ко всем ее драгоценностям. Вы помните на ней это кольцо раньше – я имею в виду, до несчастного случая?

Он снова задумался.

– Нет. Но я был шофером и видел миссис Карлайон, только когда она выходила из дома в перчатках или муфте. Как сейчас помню ее в зеленом костюмчике, с соболиными шкурками на плечах и с маленькой коричневой муфточкой. Мистеру Карлайону нравилось, когда она так одевалась. «Носи свои соболя», – говорил он...

– На юге Франции? – перебил Чаки. – Разве там не жарко?

– Там бывает пронизывающий ветер, раздраженно объяснила Тинка. – Пусть Дей продолжает.

– Я только сказал, мисс Джоунс, что я был шофером и не видел ее колец.

– А вы были с ними во время несчастного случая?

– Нет, – покачал головой Дей. – К сожалению, у меня был выходной. Днем они уехали такими веселыми, а вечером он уже сидел, закрыв лицо руками, а она лежала в больнице. Никогда не видел, чтобы мужчина так убивался.

– Вероятно, он винил себя? – спросил Чаки.

– Мистер Карлайон повторял, что во всем виновата его беспечность. Он убрал руку с руля, чтобы зажечь сигарету, а вы ведь знаете эти дороги – одна оплошность, и вам конец. «Я убил ее, Дей Трабл, – говорил он, а слезы текли у него между пальцами и падали на пол – кап-кап-кап. «Она еще не умерла», – утешал я его. «Как она сможет жить в таком состоянии?» – отвечал он. «Все равно это лучше, чем умереть, мистер Карлайон, – говорил я. – Молитесь о ней Богу!» Вы религиозная женщина, мисс Джоунс?

Вопрос ошарашил Катинку.

– Я? Не думаю. Мне кажется, у всех нас имеются собственные представления о том, что правильно, а что нет. Мы должны быть честными перед собой и позволять другим вести себя так же. – Изложенное таким образом «кредо» прозвучало не слишком убедительно, но тем не менее...

– Ну а я человек религиозный. И скажу вам обоим: мне не по душе эта история с наркотиками.

– С наркотиками?

– С морфием, который дают миссис Карлайон. Конечно, ей бывает скверно, но Господь велел нам терпеть страдания, и мне кажется неправильным лишать человека заслуг, с которыми он мог бы предстать перед Богом.

– Вы бы позволили ей мучиться от боли?

– От физической – может, и нет, но это душевная боль, а человек вправе сам бороться с душевными проблемами. Так он вырабатывает характер и становится достойным того, чтобы предстать перед Богом.

– Но ведь это совсем юная девушка, – возразила Тинка.

– Достаточно взрослая, чтобы дать ей шанс бороться за свою душу. – Дей Трабл посмотрел сквозь квадратное окошко на гору, маячившую в бледных лучах рассвета, и Катинка вспомнила, как мисс Эванс говорила ей, что оттуда видно все ничтожество человека в сравнении с Богом. Но мистер Чаки держался куда ближе к земле.

– Надеюсь, приятель, вы не предполагаете, что он дает ей слишком большую дозу?

Дей покачал головой.

– Конечно нет. К тому же миссис Лав следит за этим и держит наркотик взаперти – они боятся, что бедняжка доберется до него и покончит с собой. Нет, дело не в том, а... – Он оборвал фразу, снова уставясь в окно. – Мистер Карлайон возвращается!

Они спустились по лестнице и разбежались по своим комнатам, как дети, застигнутые во время шалостей среди ночи. Катинка прижимала к груди под халатом единственное изображение ее возлюбленного, которое смогла заполучить – свадебную фотографию Карлайона.

Лежа в кровати, Тинка слышала скрип его ботинок по гравию, шаги на лестнице и звук осторожно закрываемой двери, не зная, нужно ли ей быть благодарной Амисте, без которой она бы никогда не попала в этот дом и не узнала свою единственную настоящую любовь...

Но во всей истории Амисты нет ни слова правды. Возможно, это шутка над излишне доверчивой мисс Добрый-Совет, тянувшаяся несколько месяцев? Она была готова этому поверить, но в таком случае кто шутник? Никто из ее коллег с Флит-стрит не обладал необходимыми знаниями Письма приходили из этого дома, они описывали происходящее в нем, находящиеся здесь вещи, о которых мог знать только человек, контактирующий с ним непосредственно. Конечно, история Амисты могла быть просто прибавлена к описанию дома, но многое в письмах звучало правдиво и впоследствии оказалось соответствующим действительности. Однако в доме пребывали только четыре человека, двое из которых – Карлайон и его жена – появились здесь спустя много недель после того, как письма начали приходить. Катинка попыталась представить себе Карлайона или Дея Трабла, занятыми изощренной продолжительной шуткой над женщиной, которую ни разу не видели, объяснить все каким-то загадочным зловещим замыслом... Но почему именно она? Почему «А ну-ка, девушки»? Карлайон, раздавленный постигшим его горем; Дей Трабл, кривоногий слуга-валлиец, «религиозный человек»...

Наконец Тинка заснула. Утром Карлайон не пришел завтракать, и она молча ожидала, когда он появится, возможно, чтобы предложить ей покинуть дом, ибо ее лодыжка была в достаточно хорошем состоянии и уже не могла служить предлогом для задержки. Но только во время чая Тинка застала его сидящим в одиночестве в гостиной.

Карлайон выглядел очень усталым – поднос с чаем стоял перед ним нетронутый. Он молча поднялся, но ничего не сказал. Она налила чай в чашку и поставила ее перед ним.

– Простите, мисс Джоунс, – извинился Карлайон. – Боюсь, я не слишком вежлив. Но я очень устал – Анджела опять плохо спала, и я провел скверную ночь.