Текст книги "Кот и мышь (ЛП)"

Автор книги: Кристианна Брэнд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Глава 12

Снаружи послышался робкий гудок автомобиля, который повторялся все более настойчиво. Смущенный констебль сидел за рулем черной полицейской машины, а миссис Лав, наклонившись вперед с заднего сиденья, упорно давила на клаксон рукой в перчатке.

– Я должен идти, – сказал инспектор Чаки. Он схватил фотографию, поклонился трем дамам с удручающе старомодной грацией и поспешил к ожидающему автомобилю. Сквозь оконные занавеси донесся резкий голос миссис Лав. Что сделает ее Харри с мистером Чаки, если она опоздает на поезд?.. Машина тронулась с места – инспектор и констебль чопорно восседали спереди, а миссис Лав снова плюхнулась на заднее сиденье среди своих пакетов. Пухлая рука в перчатке помахала в сторону маленького дома.

Глухая женщина не отвечала на вопросы, а только повторяла, что хочет «попасть в тот дом», на сей раз не прибегая к помощи своего бумажника. Мисс Эванс, сверкая голубыми глазами, вышла в холл за макинтошем и капюшоном – Тинка никогда не видела ее такой сердитой. Капюшон выглядел ужасно – она походила в нем на гипсового гнома из пригородного парка и все же казалась Тинке необычайно хорошенькой, провожая невоспитанную незнакомку вниз с холма. Дождь прекратился, и на сером небе появились голубые просветы.

Они молча спустились к реке. Глухая женщина с трудом влезла в лодку, опираясь на палки сильными руками, чьи мускулы развились в результате длительного напряжения. Она быстро опустила свой тощий зад на сложенную газету, которую мисс Эванс положила на мокрое деревянное сиденье, полная решимости вернуть ничтожную сумму денег, на которую никогда не сможет купить здоровье, истраченное на их приобретение. Уровень воды вновь поднялся после ночного дождя. Лодка уперлась в скользкую грязь противоположного берега, женщина с усилием выбралась из нее и начала подниматься по тропинке.

Дей Трабл отправился в Суонси; миссис Лав уехала с мистером Чаки на железнодорожную станцию в Ните. Возле «Пендерина» не было заметно никаких признаков Карлайона. Тинка села на мокрую скамейку у окна гостиной, пытаясь понять, почему она здесь, стоит ли ей пытаться повидать Карлайона, что она ему скажет, если он соизволит с ней заговорить. Она слышала, как мисс Эванс позвякивает бидонами, направляясь к черному ходу, как звенит звонок у парадной двери, где стояла глухая женщина, нажимая на кнопку. Ответа не последовало. Пронзительный звон доводил Тинку до исступления. Она вскочила, подошла к окну и, как мистер Чаки три дня назад, заглянула в гостиную. Карлайон неподвижно сидел в кожаном кресле, уронив серебристую голову на руки и не обращая внимания на звонок. В этот момент дверь гостиной открылась, и на пороге появилась женщина в черном.

Карлайон наконец поднял голову.

– Что вам нужно?

Долгая тряска в автобусе, ожидание в доме мисс Эванс, переправа через реку и подъем на гору истощили силы глухой женщины, а нервы ее были на пределе. Рукой в черной перчатке она протянула конверт, который выглядел не более белым, чем ее лицо с поблекшими выпученными глазами.

– Письмо – оно все доказывает! – истерически крикнула женщина. – Там ясно сказано, что вещи были предоставлены временно! Они мои! Об остальных позаботятся мои адвокаты, но картина моя, и я заберу ее немедленно! – Она устремила взгляд на стену, где ранее висел зимний пейзаж Сислея. Но теперь там были только безобразные обои. – Вы спрятали картину! – завопила женщина. – Вы продали ее! Вы не хотите ее возвращать?..

В дверях появилось острое личико мисс Эванс с расширенными от испуга глазами. Карлайон пытался защититься от яростно молотящих рук женщины. Тинка, не дожидаясь продолжения, побежала через открытую заднюю дверь, кухню и холл к гостиной. По пути что-то попалось ей на глаза, но так как ум ее был поглощен другим, это лишь смутно запечатлелось в ее памяти, как нечто поблескивающее золотом, хотя, по-видимому, было всего лишь потускневшим серебром. В гостиной Карлайон успел схватить молотившие руки, но женщина продолжала кричать, обвиняя его в мошенничестве. Он бросил на Катинку взгляд, в котором удивление смешивалось с благодарностью за помощь.

– Найдите лист бумаги и напишите ей, что я отправил картину в ее отель в Суонси!

Тинка вспомнила Дея Трабла с большим плоским пакетом. Она написала печатными буквами: «Он послал ее вам!» и махала бумагой перед лицом женщины, пока не смогла привлечь ее внимание.

– Даже не дождалась, пока мою жену похоронят! – с горечью произнес Карлайон.

Женщина успокоилась, и он отпустил ее запястья, с отвращением отодвинув от себя. Она посмотрела на Катинку.

– Что он говорит?

– Не важно, – сказал Карлайон. – Какое это имеет значение? Просто скажите ей, что я сегодня утром отправил картину с Деем, а за остальным она может обратиться к моим адвокатам. – Он отвернулся и посмотрел в окно. – Теперь, когда она умерла, пускай забирают свое барахло – какая мне разница? Скажите ей, что я распорядился отдать ей все вещи, имеет она на них право или нет. – Катинка послушно писала, свободно интерпретируя его слова. – А потом велите ей убираться и сделать так, чтобы я больше никогда не видел ее мерзкую физиономию.

Выполнив свою миссию, женщина перестала ею интересоваться. Красивые вещи сами по себе ничего для нее не значили, их ценность была каплей в море ее богатства – она хотела только забрать их у Карлайона, но когда он не проявил алчности, ее триумф обратился в прах. Взгляд женщины упал на фигурку из дрезденского фарфора.

– Скажите, что я организую ее отправку, – огрызнулся Карлайон. – Пусть даст мне время! Это слишком ценная вещь, чтобы позволить ей трястись в автобусе... – Но его гнев уже истощился – внезапно он подошел к каминной полке, снял с нее фигурку и сунул ее в руки женщины. Она отложила ее в сторону и медленно вышла из комнаты. Вскоре они услышали стук ее палок по линолеуму холла и гравиевой дорожке. Мисс Эванс бросила еще один испуганный взгляд в гостиную и поспешила следом за женщиной, оставив Катинку наедине с Карлайоном.

Он стоял спиной к ней, держа руки в карманах и глядя в окно на Бринтариан по другую сторону долины.

– Спасибо за своевременное вмешательство, мисс Джоунс. А теперь, если не возражаете, я хотел бы остаться один.

«Если я послушаюсь и уйду, то больше никогда его не увижу, – подумала Тинка. – Я вернусь в Лондон, а он покинет «Пендерин»...» Она задержалась в дверях, отчаянно подыскивая слова. Ее щеки покраснели от напряжения, а губы дрожали. Но Карлайон даже не обернулся.

– Всего хорошего, мисс Джоунс.

Больше говорить было не о чем. Мистер Чаки сообщит ему о заявлении миссис Лав насчет письма на столе в холле, и Карлайон наконец поверит, что Катинка не выдумала историю с Амистой. Но какая ей от этого польза, если она никогда не увидит его снова? Тинка решила сделать еще одну попытку.

– Мистер Карлайон, моту я поговорить с вами?

– Я же просил вас не возвращаться.

– Знаю, но...

– В таком случае, будьте любезны...

Она, шатаясь, вышла в холл, но Карлайон неожиданно отвернулся от окна.

– Прежде чем вы уйдете, миссис Джоунс, не желаете вернуть вещь, которая принадлежит мне?

Кольцо! Тинка была готова убить себя за то, что забыла отдать его ему. Она вернулась в комнату и порылась в сумочке.

– Фактически ради него я и пришла, но позабыла о нем из-за этой женщины. – Она протянула ему кольцо. – Клянусь, я не знала, что оно у меня. Ваша жена, должно быть, украдкой сунула его мне в сумку в тот день в холле...

Карлайон молча взял кольцо и положил в карман. Поскольку все выглядело безнадежным и терять ей было нечего, Тинка решила выяснить хоть одну тайну.

– Вам известно, что я узнала кольцо? – спросила она, глядя ему в глаза.

– Конечно, – равнодушно ответил он. – Но вы ведь и до того знали, кто она такая, верно?

– Вы думаете, я преследовала вашу жену, зная, что она Ангел Сун?

Карлайон пожал плечами.

– А почему же еще?

– Но я клянусь вам, что не знала этого! Кольцо действительно показалось мне знакомым, но я не могла вспомнить, где его видела. Только когда я увидела зазубрину внутри... Теперь она стерлась и стала безопасной, но Ангел Сун показала мне кольцо в тот день в своей уборной и упомянула, что зазубрина поранила ей палец...

– Конечно, она узнала вас и хотела сообщить вам, кто она. Именно вам – из всех людей в мире!

– Почему «именно мне»? Только потому, что я журналистка?

– Только потому. – Карлайон вновь повернулся к окну. – Хотя какое это имеет значение? Она мертва и больше не страдает, а я, по-моему, утратил способность страдать. Так что, мисс Джоунс, можете сообщить всему миру, что моей женой была Ангел Сун.

– Тогда кто была другая – та, что на фотографии?

Он не казался встревоженным.

– Ах да, вот мы и добрались до фотографии.

– Я взяла ее той ночью на чердаке – мне хотелось оставить ее у себя из-за радуги... – глаза Катинки наполнились слезами, – но вам этого не понять. Дело в том, что женщина на вашей свадебной фотографии не Ангел Сун.

Лишенная зимнего пейзажа и с фарфоровой фигуркой, перекочевавшей на стол с каминной полки, комната стала выглядеть примитивной и уродливой. Единственным красивым предметом оставался сиамский кот, который напрягал темные уши, прислушиваясь к шипению сырого бревна в очаге. Это шипение долго было единственным звуком.

– Понятно, – заговорил наконец Карлайон. – Итак, вы знаете?

– Не знаю, – сказала Катинка, – но начинаю догадываться. – Она продолжала, собравшись с духом: – Одежда на чердаке слишком старомодна, чтобы служить приданым богатой девушке, вышедшей замуж всего год назад. Эта женщина, придя в дом, требовала свои вещи, даже не пожелав взглянуть на Анджелу, а на следующий день после ее смерти снова явилась донимать вас из-за них... Мы спросили, знает ли она о смерти племянницы. Женщина ответила, что, конечно, знает, но казалась равнодушной, словно давно привыкла к этой мысли. Так оно и было, потому что ее племянница умерла давно и похоронена в местечке Каслтаун-Берхейвен в Ирландии, где тетя могла видеть ее могилу и записи о ее смерти в приходской церкви... – Тинка снова посмотрела ему в глаза. – Правда состоит в том, что вы были женаты дважды.

– Да, – кивнул Карлайон. – На двух богатых женщинах. И обе умерли в результате несчастного случая.

В маленькой комнате снова воцарилось молчание, нарушаемое только шипением бревна в камине.

– Моя первая жена была очень молода, – заговорил Карлайон. – Она была сиротой – ее вырастила тетя. У нее был собственный доход от состояния отца. Я был... не то чтобы беден, но тоже молод и к тому же честолюбив. Не отрицаю, что ее доход пришелся ко двору. – Он пожал плечами. – Можете себе представить, что говорили люди даже до того, как она утонула в Ирландии, когда опрокинулась лодка. То, что ее доход умер вместе с ней, не имело значения для их злых языков. А через два года я встретил Ангел Сун... Мне было тридцать. Неужели я должен был до конца дней изображать безутешного вдовца? Понимая, что сплетни начнутся снова, я старался держать мой второй брак в секрете. На медовый месяц мы отправились на континент – это было кстати, так как Ангел порезала руку чертовым кольцом и больше не могла выступать, поскольку началось воспаление. Оно и послужило причиной катастрофы. Ангел держала руки в собольей муфточке, они не были видны, и я забыл о воспалении, да и Ангел, по-видимому, тоже. Мне захотелось покурить, и я сказал: «Возьми на секунду руль». Мы часто так делали, и я ожидал, что она сразу прореагирует. Я убрал руки с руля, а она протянула правую руку, чтобы взять его. Но рука была слабая, беспомощная и вся перевязанная. Прежде чем я осознал, что произошло, машина въехала на насыпь, накренилась, дверца распахнулась, и я выпал на траву, а она... – Он так сильно сжал кулак, что костяшки пальцев побелели. – Вы снова можете представить, что говорили люди!

– Как будто вы могли хотеть убить курицу, которая... – Тинка осеклась, но Карлайон даже не слышал ее.

– А теперь падение в пропасть, не говоря уже о кроличьем силке! Полиция считает, что я его установил, а потом подделал записку, чтобы заманить туда жену, и когда силок сделал свое дело, бросил его с обрыва.

– Они действительно обвинили вас...

– Не напрямик. Но инспектор Чаки – весьма проницательный молодой человек.

– Даже он признает, что в моменты стресса люди совершают необъяснимые поступки – вроде бросания силка в пропасть.

– Но что силок вообще там делал?

– Возможно, его просто оставили ребятишки, игравшие у пещер. Анджела могла и не споткнуться об него.

– Конечно она не споткнулась! – Карлайон устало посмотрел на нее. – Я рассказываю вам все это, чтобы объяснить, почему я не могу сообщить полиции, что это было самоубийство. Признать это, означало бы разворошить старые сплетни о моей первой жене. Этого я не смогу вынести. – Плечи его поникли, и он снова повернулся к окну. – Предпочитаю быть подозреваемым в убийстве. Они все равно ничего не смогут доказать – а это внесет некоторое разнообразие.

Самоубийство... Не было надобности ни в силках, ни в записках. Анджела Карлайон покончила с собой.

– Но почему? – прошептала Катинка. – Я имею в виду, почему именно в тот день?

Карлайон бросил на нее свирепый взгляд.

– Вы забываете, моя дорогая мисс Джоунс – а может быть, вовсе не догадываетесь, – что моя жена увидела перед этим, снова благодаря вам, когда ваша сумочка упала и открылась.

Фотографию ее мужа, стоящего гордым и счастливым рядом с другой женщиной в свадебном платье!

– Когда вы ушли, между нами произошла бурная сцена, – продолжал Карлайон. – Анджела не знала, что я был женат раньше. Она была молодой, романтичной, и я не мог заставить себя рассказать ей об этом перед свадьбой, а после несчастного случая... в общем, я ей не рассказал. Жизнь и так стала для нее адом, а когда она увидела фотографию, это явилось последней каплей. Я оставил ее на секунду, а когда вернулся, она уже спустилась по лестнице, выбежала из холла и начала карабкаться на гору. Конечно, я бы догнал ее, если бы не подвернул ногу. Остальное вы знаете.

С другой стороны долины на серо-зеленом фоне Бринтариана появилась радуга. При виде внезапного блеска в глазах Катинки, Карлайон бросил взгляд в окно.

– Теперь, мисс Джоунс, вы понимаете, почему я в последний раз прошу вас уйти.

Она подошла к двери, но снова остановилась.

– Позвольте мне сказать только одно, и больше я не произнесу ни слова. Я знаю, что никогда не увижу вас снова и что вы не хотите меня видеть. Но... я не могу вынести того, что вы так скверно обо мне думаете. Конечно, из-за меня Анджела смогла посмотреть на себя в зеркало и увидела фотографию – первое сделало ее настолько несчастной, что второе стало последней каплей. Все это правда. Но это не совсем моя вина. Я не хотела причинить ей вред... А что касается Амисты, миссис Лав говорит, и мистер Чаки вам это подтвердит... – Тинка передала заявление миссис Лав о том, что она никак не могла принести в дом письмо Амисты. – И теперь, Карлайон, когда вы свободны от всех ужасных сомнений и подозрений с моей стороны, я прошу вас освободить меня от ваших подозрений на мой счет...

Карлайон слушал ее, держа руки в карманах и уставясь на огонь.

– Мисс Джоунс, – с холодной вежливостью сказал он, – я выслушал вас, а теперь будьте добры выслушать меня. Вы явились в мой дом, назвавшись журналисткой, под предлогом переписки с девушкой по имени Амиста. Из-за вашего прихода сюда моя жена убила себя, а я стал объектом подозрений и сплетен, которые наверняка будут преследовать меня до самой смерти...

– Но именно это я и пытаюсь объяснить вам! Я знаю, что вы невиновны!

– Спасибо за информацию, но то, что вы лично меня оправдываете, не может компенсировать все неприятности. Благодаря вам, личность моей жены стала известна, и сейчас, очевидно, о ней знает половина деревни...

– Это неправда. Мистер Чаки просил нас ничего не упоминать об этом, и мы обещали ему. Миссис Лав пыталась об этом говорить, но она и так все знала, а мисс Эванс и я никому не проронили ни слова. Мистер Чаки сказал, что это было бы несправедливо по отношению к вам, что вы имеете право на частную жизнь.

– Очень любезно с его стороны, но ведь он не журналист.

– По-видимому, вы полагаете...

– Я полагаю, что завтра утром газеты выйдут с заголовками высотой в два дюйма: «ИЗУВЕЧЕННАЯ АНГЕЛ СУН ПАДАЕТ В ПРОПАСТЬ». «МУЖ АНГЕЛ ДОПРОШЕН ПОЛИЦИЕЙ». И конечно: «КТО ТАКАЯ АМИСТА?» – Он отвесил Тинке иронический поклон. – Что бы вы ни надеялись узнать, мисс Джоунс, вы определенно растревожили осиное гнездо. Какая сенсация! А когда здесь появятся представители других газет – не возражайте, я знаю, как делается реклама, – вы по-прежнему будете интриговать читателей вашей Амистой. Потому что никто ничего о ней не знает, кроме вас.

– Но миссис Лав заявляет...

– Миссис Лав! Служанка, которую я только что уволил, и снова благодаря вам, дорогая мисс Джоунс. Ее заявление ничего не стоит!

Катинка закрыла лицо руками.

– Вы ненавидите меня?

Карлайон устало посмотрел на нее.

– Ненавижу? Возможно. Но это не имеет значения, так как я искренне надеюсь никогда не видеть вас снова. Вы перекорежили всю мою жизнь, практически убили мою жену и, словно этого не достаточно, намерены терзать меня до конца дней вашим мифом об Амисте...

– Она не миф!

– Я поверю вам в тот день, когда вы представите мне неопровержимые доказательства. А до тех пор... – он не повысил голос, но взгляд его голубых глаз стал ледяным, – ради бога, уходите из моего дома и больше не попадайтесь мне на глаза.

Тинка вышла в холл.

У парадной двери она обернулась и посмотрела сквозь слезы на помещение, служившее сценой столь горестных событий – на безобразную вешалку, где уже не висела яркая шаль, на узкую лестницу с площадкой наверху, откуда уже никто не смотрел с интересом на неожиданную посетительницу, на дверь гостиной, где ее возлюбленный остался наедине со своей болью, которую она, несмотря на все старания, не могла смягчить, на открытую дверь кухни, где на деревянном столе стояли два бидона, поблескивая серебром в бледном солнечном свете, проникающем сквозь открытый черный ход, и на золотую цепочку, свисающую с изогнутой ручки одного из бидонов...

К цепочке была прикреплена печать – печать Амисты.

Глава 13

Маленькая серебряно-золотая печать с узорчатой рукояткой и с именем АМИСТА, высеченным на вмонтированном камне. А вокруг рукоятки написано крошечными буковками «Амиста Ларк» и указана дата. Амиста Ларк – чье миниатюрное изображение висело в гостиной белого домика на самом верху деревни, куда английская мать мисс Эванс давным-давно прибыла в качестве новобрачной...

– О, Карлайон!..

Он вышел в холл, и Тинка протянула ему печать. Карлайон отошел к парадной двери и поднес печать к свету.

– Она висела на одном из бидонов – должно быть, цепочка зацепилась за ручку, а мисс Эванс этого не заметила. Если вы сомневаетесь в моих словах, то смотрите – вокруг печати написано имя «Амиста Ларк». Это бабушка мисс Эванс – здесь имеется дата...

Мисс Эванс ~ маленькая разносчица молока, которая не так уж давно была хорошенькой девушкой с остреньким личиком и ярко-голубыми глазами, которые и теперь оставались очаровательными. Каждый день она приходила в «Пендерин», обмениваясь несколькими словами с таинственным, романтичным и печальным Карлайоном... Глотая один за другим дамские романы и истории в женских журналах, где бедная девушка выходит замуж за своего босса, она день за днем клала свою безнадежную страсть к ногам Карлайона.., «Сегодня Карлайон улыбнулся мне...» «Сегодня Карлайон был не так добр...» И неделю за неделей привозила в «Пендерин» очередной номер «А ну-ка, девушки».

– В первом письме она спрашивала о лосьоне для осветления загорелых рук. А Лиз – мисс Давайте-Будем-Красивыми – ответила ей дурацкой шуткой, выразив надежду, что «он» одобрит лосьон. Бедная маленькая мисс Эванс – в глубине души она знала, что вы не обратите внимания, даже если она покроет себя лаком с головы до пят!

– Я едва замечал эту женщину, – сказал Карлайон.

– В том-то и дело! Какое было бы счастье, если бы вы ее заметили! Лиз вбила это ей в голову, и она начала мечтать, притворяясь перед самой собой, будто вы можете даже влюбиться в нее... В конце концов, такое постоянно происходит на страницах «А ну-ка, девушки!» и других женских журналов. Бедняжка тут же купила лосьон в Суонси, а вы, должно быть, были тогда более любезны с ней, чем обычно, так как она написала нам об этом... Я точно помню фразу: «Мне по правде кажется, что сегодня он улыбнулся мне».

– «По правде» – чисто валлийский оборот, который вы легко могли узнать, – заметил Карлайон.

– Думаю, валлийские фразы присутствовали во всех ее письмах, но я не уделяла этому внимания. С другой стороны, ее мать была англичанкой, и в доме у нее много английских книг – классики, перемешанной с романтической чепухой. Иногда она писала весьма изящным слогом...

Но какое это имело значение теперь, когда Тинка нашла «неопровержимое доказательство», которое требовал Карлайон, и он терпеливо слушал ее объяснения без всякой злости и горечи?... «Какой чудесный день! – думала Катинка. – Свежий горный воздух, сентябрьское солнце золотит вершины гор... Жалкие маленькие муравьи ползают по долине внизу, а я стою здесь, как богиня, рядом с Карлайоном!» Она вспомнила, как мистер Чаки только вчера говорил ей, что валлийская девушка должна лучше понимать горы, искать у них силу и безопасность, что только там, вдали от людской жестокости, она сможет решить все проблемы, терзающие ее глупое сердце. Все-таки Чаки с его насмешливыми карими глазами – славный человек!

– К мисс Эванс относится то же, что я говорила о миссис Лав: она писала, что вам «только тридцать», а мы из-за неразборчивого почерка приняли это за «больше тридцати» и решили, что она юная девушка. Из-за этой маленькой путаницы все и произошло! Вероятно, мисс Эванс поняла, что мы воображаем ее очаровательным юным созданием, влюбленным в романтического зрелого мужчину, и не смогла расстаться с этой мечтой. С этого момента она начала представлять себя в роли Амисты, жить придуманной жизнью, которую подпитывали наши письма... – Тинка покраснела от унижения и злости на себя. – Какой же дурой я была!

– Полагаю, женские журналы получают немало таких посланий?

– Тем больше для нас оснований быть настороже! Но для нас это превратилось в забаву – мы старались угадать, что будет в следующем письме Амисты; она стала нашим самым долгожданным корреспондентом. Лиз мечтала, чтобы вы обольстили ее, а я, должна признаться, молилась, чтобы вы на ней женились, потому что она становилась довольно нудной... Могу вас обрадовать, что в конце концов вы так и сделали!

О, дорогая мисс Добрый-Совет, Карлайон попросил меня стать его женой! Он внезапно подошел, взял меня за руку и сказал: «Я принял решение! Деньги, возраст, происхождение не должны приниматься в расчет, когда мужчина любит женщину, а женщина любит мужчину. Мы поженимся, как только я буду свободен, чтобы это устроить». Не очень-то романтично, верно, мисс Добрый-Совет? Но мне было все равно. Я хотела упасть, упасть наземь и целовать его ноги, протянуть руку и откинуть с его лба прядь волос. У Карлайона такие мягкие волосы, и они вечно свисают ему на глаза. Из-за этого он выглядит, как несчастный маленький мальчик...

– Как романтично! – усмехнулся Карлайон. – Сдержанный сильный мужчина теряет голову от любви.

– Совсем как в историях, которые печатаются в «А ну-ка, девушки» из номера в номер!

– А потом на сцене появляетесь вы и хотите видеть Амисту! Бедняжка, должно быть, пришла в ярость! – Не выдержав, Карлайон расхохотался, запрокинув голову. «Я никогда не видела его таким, – думала Тинка. – Наверное, прошли месяцы с тех пор, как он смеялся в последний раз... Прямо как Гарбо в «Ниночке»^{38}!»

– Помню, когда мы переправлялись через реку, – сказала она, – я похвасталась ей, что работаю в «А ну-ка, девушки». Не то чтобы похвасталась ~ просто некоторые считают эту работу необычайно увлекательной, и знакомство с журналистом доставляет им маленькое удовольствие.

– Она не выглядела потрясенной?

– Пожалуй, но я приняла это за радость по поводу встречи с великой мисс Добрый-Совет во плоти. И все это время в ее кармане лежало письмо ко мне! Как оно только не прожгло дырку?

– Очевидно, она проскользнула в холл и положила его на столик?

– Да, пока я ждала у парадной двери. Это заняло не более секунды – дверь из кухни в холл была открыта, а Дей и миссис Лав смотрели из верхнего окна, кто звонит. Вопрос в том, почему она положила туда письмо?

– Очевидно, хотела создать путаницу.

– Бедняжка, – вздохнула Тинка. – Какой испуганной и озадаченной она была!

– И как она испугала и озадачила всех нас!

Тайна раскрылась, боль, подозрения и ненависть исчезли. Больше не будет ни споров, ни взаимных обвинений, ни слез, ни желчи. А что вместо этого?.. Катинке больше было нечего сказать? Прошлое могло навсегда оставить шрамы на ее сердце, но с ним было покончено. А будущее находилось в худых смуглых руках Карлайона...

Бедная маленькая разносчица молока с ее мечтой о Кофетуа и нищей девушке^{39}, и бедная маленькая мисс Тинка Джоунс, лелеющая ту же идиотскую мечту! Она смотрела на Карлайона, зная, что в ее взгляде светится желание упасть к его ногам, протянуть руку и откинуть с его лба прядь волос вместе с печальными воспоминаниями... «Я просто сентиментальная, влюбленная, сексуально озабоченная дура!» – подумала Катинка.

– Мисс Эванс рассердится, ожидая меня у реки, – заговорила она, собрав всю свою смелость. – Так что прощайте, мистер Карлайон, и на сей раз я обещаю, что это навсегда!

– Навсегда? – переспросил Карлайон.

При звуке его голоса ее глаза внезапно наполнились слезами, которые не давали ей видеть, как над горой и долиной вновь засияла радуга...

– Карлайон, дорогой, я должна идти и сказать бедной мисс Эванс...

– К дьяволу мисс Эванс! Пускай ждет – она причинила нам достаточно неприятностей.

– Что она сделает, обнаружив, что потеряла печать?

– Ей это, безусловно, не понравится, если она подумает, что мы ее нашли.

Катинка представила себе боль и стыд, которые испытает бедная маленькая женщина при мысли о своем унижении в глазах Карлайона.

– Не могли бы мы оставить кольцо где-нибудь на тропинке – в таком месте, где она найдет его, если станет искать? А мы притворимся, что ничего не знаем.

Карлайон улыбнулся ей.

– Какое у тебя доброе сердце!

– Для нее будет так ужасно, Карлайон, осознать, что нам все известно! Только женщина в состоянии это понять. Как она сможет снова смотреть тебе в глаза? Как сможет видеть свое лицо в зеркале? Не знаю, что она сделает с собой...

Внезапно Карлайон схватил ее за руку и испуганно вскрикнул.

– Таррен-Гоч!

– Таррен-Гоч?

– Посмотри туда! У подножия что-то мелькает – похоже на юбку, – а теперь исчезло... Должно быть, она вбежала в туннель.

Карлайон отпустил ее руку и быстро побежал вверх по горному склону, передвигая длинными ногами, как ножницами. Тинка вспомнила, как уже видела его, бегущим к маленькой платформе над Таррен-Гоч, и знала, что в его сердце таится тот же страх. Маленькая мисс Эванс обнаружила потерю.

Время от времени Карлайон оборачивался к Катинке, с трудом поднимающейся следом за ним по траве и скользкой сланцеватой глине. Подбежав к подножию туннеля, он нырнул внутрь. Запыхавшаяся Тинка с болью в боку добралась туда же и заглянула в слизистую темноту, боясь крикнуть и подтолкнуть мисс Эванс к непоправимому поступку. Но Карлайон, чей силуэт виднелся на фоне светлого пятна у выхода, окликнул Тинку, и его голос отозвался жутким эхом:

– Я нигде ее не вижу! Но, по крайней мере, она не...

Тинка пробралась через сырую пещеру к расщелине в скалах, откуда она наблюдала за падением Анджелы в пропасть. Но сейчас на каменистом дне Таррен-Гоч, слава богу, не лежало изувеченное тело.

– Мисс Эванс! – крикнула она. – Не бойтесь – вам не о чем беспокоиться; мы все понимаем!..

Но ей ответило только эхо, похожее на насмешливый хохот.

Наконец Катинка выбралась на маленькую платформу, нависающую над краем пропасти, как люлька маляров, и остановилась на солнце, глядя вниз.

– Должно быть, мисс Эванс вернулась назад, – сказала она Карлайону. – Возможно, она подумала, что уронила печать на тропинке, и теперь ищет ее там. Мисс Эванс была ближе к тропинке, чем к туннелю, – а может, мы вообще видели не ее.

– Действительно, – согласился Карлайон, словно пытаясь убедить себя в этом. – Как ты сказала, возможно, она ищет печать. Конечно, ситуация неприятная, но едва ли она решилась на... такое! – Он посмотрел вниз и содрогнулся. Тинка вспомнила, как видела его стоящим здесь в прошлый раз.

– Пойдем отсюда, дорогой!

Но он не сдвинулся с места.

– Что, если я довел до смерти еще одну женщину?

– Если кто-то виноват в смерти Анджелы, так это я.

– Но я виновен в ее увечье, – возразил Карлайон. – Иногда я думаю, что на мне лежит проклятие. Я приношу несчастье тем, кого люблю – вернее, тем, кто любит меня. Сначала Ангел и... другая, а теперь, возможно...

– Возможно, мы делаем из мухи слона. Ситуация, как ты говоришь, неприятная для мисс Эванс, но не настолько, чтобы умереть из-за нее – тем более такой смертью.

– Такой смертью! – мрачно повторил Карлайон. – Я стоял здесь и видел, как она падала на скалы. Мне удалось схватить ее вуаль, но она осталась у меня в руке, а Ангел падала все ниже и ниже... – Он закрыл лицо руками.

– Ты схватил ее вуаль? – воскликнула Катинка.

– Да, но толку от этого не было...

– Что ты с ней сделал? – настаивала она.

– Сделал? – Он посмотрел на нее. – Бог его знает. Думаю, просто бросил вниз.

Серо-зеленая вуаль, парящая в воздухе, медленно опускалась вслед за изувеченным телом...

– Ты бросил вуаль, а не силок для кроликов!

– Тогда кто бросил силок? – без особого интереса спросил Карлайон.

– Возможно, никто – он просто валялся на камнях.

– Нет, я почти уверен, что подобрал какой-то предмет и бросил его следом за ней. Очевидно, это был силок. Может быть, вуаль я бросил вместе с ним, но она опускалась более медленно, так как была легче. Да и мисс Эванс говорит, что видела, как я подобрал что-то и бросил вниз – она ведь находилась возле тела Анджелы...

Покуда остальные смотрели вверх на маленькую платформу, парализованные страхом, мисс Эванс выбралась из пещер туда, куда падало тело, зная, что оно должно упасть туда, и крича на бету: «Она сейчас упадет!»

Кто-то расставил силок, из-за которого она упала в пропасть и который Карлайон машинально бросил вниз...

– Нет! – крикнула Катинка.