Текст книги "Кот и мышь (ЛП)"

Автор книги: Кристианна Брэнд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– Я передам их Чаки, – сказал Карлайон. – Мисс Эванс пьет чай на кухне. – Он вышел с письмами, и Тинка услышала его голос, зовущий мистера Чаки.

Сиамский кот сидел на письменном столе, играя с ярко-зеленой авторучкой Карлайона. Амиста писала ей, что кота зовут «Тибальт, кошачий царь, из «Ромео и Джульетты»^{21} – Карлайон разбирается в таких вещах...» Кот толкнул ручку коричневой плюшевой лапой, и Тинка подбежала к столу, чтобы помешать ей свалиться на пол. Ее взгляд упал на первые строчки письма Карлайона, и она, нисколько не стыдясь, прочитала его от начала до конца.

Суперинтенданту полиции Суонси.

Ваш сотрудник Чаки расскажет Вам о молодой женщине, которая неожиданно явилась сюда, назвавшись необычайно оригинальной фамилией Джоунс и придумав нелепый предлог, чтобы здесь остаться. Мне кажется, она всего лишь журналистка из какой-то дамской газетенки, ищущая романтический материал для статьи, поэтому я не желаю сейчас ничего предпринимать. Я только прошу задокументировать этот факт на случай, если у меня возникнут неприятности. Хочу добавить, что Чаки был в высшей степени добросовестным и бдительным.

Письмо было подписано просто «Карлайон». Очевидно, он не имел другой фамилии или не пользовался ею.

Тинка все еще стояла у стола, когда Карлайон вернулся. – Я только что прочитала ваше письмо полиции.

Он быстро подошел, подобрал его и произнес чопорным тоном:

– Не думаю, что вам следует жаловаться.

– Тем более что я тоже написала туда, ~ сказала Тинка.

– Это я и имел в виду. Похоже, мы доверчивая пара, мисс Джоунс.

– Говорите за себя. Я не знаю значения этого слова.

– Едва ли нам стоит этим гордиться, – почти с упреком заметил Карлайон. Тинка слегка покраснела. «Полагаю, – подумала она, – он предпочел бы видеть меня скромной викторианской мисс, а не крутой малюткой с Флит-стрит...» Хотя почему ее должно заботить то, что думает Карлайон?..

Утро казалось длинным. Мистер Чаки удалился вместе с мисс Эванс, и Тинке оставалось только валяться на диване, положив ногу на валик, и притворяться читающей книгу. Она понятия не имела, куда заведут ее поиски Амисты. «Я буду лежать здесь, изображая инвалида, пока они не выставят меня вон. И какая же польза от этого будет Амисте, хотела бы я знать? Но не могу же я прыгать по дому, точно одноногий кенгуру, открывать двери и заглядывать в шкафы, разыскивая ее!»

В течение нескольких месяцев Амиста писала письма из этого дома о людях, проживающих здесь. Но теперь те же люди отрицали не только ее присутствие, но само существование. Почему? Какая тайна окружала эту девушку? Какую власть имел Карлайон над другими обитателями дома и даже над приходящей ежедневно маленькой разносчице молока, что все они отрицали существование Амисты? Была ли она пленницей? Не Амиста ли приходила к ней в комнату прошлой ночью, отчаянно ища помощи? Теперь об этом знали Карлайон и миссис Лав. Какую же цену пришлось заплатить за свой тайный визит бедной испуганной девушке с ее миниатюрной белой ручкой и алыми остроконечными ногтями?..

Кот Тибальт потратил четверть часа на активную тренировку: пять минут – на «бой с тенью», пять минут – на погоню за собственным хвостом и еще пять минут – на подкрадывание по линолеуму за шариком для пинг-понга. Как он забавен, очарователен, грациозен и в то же время ужасен, думала Тинка. Шарик служит для него мышью, а когда Тибальт закончит тренировку, то будет гонятся за настоящими мышами и, поймав одну, станет ее мучить. Он отпустит ее, а как только она подумает, что освободилась, протянет бархатную лапу и вновь повергнет ее в отчаяние. А когда крошечное искалеченное создание отползет в сторону, надеясь окончить свои дни в мире, кот опять примется за свое. Тинка подумала о том, как его черный холодный нос обнюхивает кровоточащие останки мыши, и ее затошнило от ужаса. Лучше умереть сразу, чем жить, созерцая боль и мучения, которые никакие жертвы с твоей стороны не в состоянии предотвратить...

В комнату вошел Карлайон, и Тинка поведала ему о своих мыслях. Его голубые глаза затуманились.

– Сиамские кошки не мучают свою добычу, – резко сказал он, откинув со лба прядь волос. – Они убивают ее сразу или не убивают вовсе.

Но слово «добыча» резануло слух пребывающей в нервном напряжении Тинки, нисколько ее не утешив.

За ленчем Карлайон молча поглощал стоящие перед ним изысканные блюда. «Время идет, – думала Катинка, – и вскоре у меня не будет ни причин, ни предлогов оставаться здесь. Я буду вспоминать этот час и упрекать себя за то, что не воспользовалась им... Но все выглядит таким ужасным, что я не нахожу слов...» В любом случае, Карлайон – злодей, и она здесь не для того, чтобы влюбляться.

Дей Джоунс убрал со стола и принес кофе. Карлайон взял с подноса чашку и отошел к окну.

– Мисс Джоунс... – он оборвал фразу. – Не важно. Не имеет значения.

– Но что вы хотели сказать?

– Не знаю. – Карлайон беспомощно пожал плечами. – Все так запутано...

– Но если ни вы, ни я не хотим путаницы...

– Ни к вам, ни ко мне это не имеет отношения, – прервал он. – Все запутано само по себе. По крайней мере... – Он глотнул кофе и поставил чашку с блюдцем на подоконник. – Смотрите! На небе появилась радуга.

Тинка, хромая, подошла к нему. Над вершиной Бринтариана – Щит-горы по другую сторону долины – ярко-голубое со свинцовым отливом небо пересекала дуга из розовых, бирюзовых и янтарных полос, словно нарисованная невидимой рукой. Карлайон и Тинка наблюдали за ней, стоя рядом, но не касаясь друг друга. Столь совершенное зрелище было почти печальным – казалось, надеяться на лучшее уже невозможно.

– Радуга исчезла, – вздохнула Тинка. – Жаль. Все кончилось слишком скоро.

– Да, – сказал Карлайон. – Это как любовь с первого взгляда – слишком прекрасно и слишком коротко. – Он сунул руки в карманы старого твидового пиджака и уставился на свои туфли. – Но тут ничего нельзя изменить.

Пробормотав, что хочет прогуляться на гору, Карлайон быстро вышел из комнаты.

Миссис Лав с ее дружелюбной улыбкой ворвалась в калейдоскоп мыслей Катинки.

– Вы здесь, дорогая!

В ее вульгарном веселье ощущалось что-то зловещее. Тинка с трудом оторвалась от мыслей о Карлайоне.

– Где, по-вашему, я должна быть? – отозвалась она.

– В кровати. – Миссис Лав окинула ее профессиональным взглядом. – Голова не болит? Лодыжка не беспокоит?

– Нет, благодарю вас. Со мной все в порядке.

– Не рассказывайте сказки, – возразила миссис Лав. – С вами далеко не все в порядке, поэтому, хотите вы того или нет, я собираюсь уложить вас в постель, задернуть занавеси и дать вам вздремнуть. – Она решительно шагнула к Тинке. – Никаких споров! Дей Трабл уже возвращается с вашими вещами – я только что видела, как лодка переправилась через реку. Скоро вы наденете вашу ночную рубашку и ляжете в постель с грелкой, или меня зовут не Мэри Ллойд Лав, как меня назвали мои родители-актеры в честь старушки Мэри Ллойд^{22}... – Продолжая болтать, она помогла Катинке подняться в ее комнату. – Ну, раздевайтесь, а я встречу Дея и принесу ваши вещи. – Миссис Лав задернула тяжелые оконные занавеси и включила ночник у кровати.

У Тинки не болела голова, но от одного предположения об этом у нее застучало в висках и ей больше всего на свете захотелось лечь на прохладную простыню и положить голову на жесткую подушку. «Это как любовь с первого взгляда – слишком прекрасно и слишком коротко. Но тут ничего нельзя изменить». Или Карлайон сказал: «Мы тут ничего не в силах изменить»? Она подошла к окну, раздвинула портьеры и, прижавшись лбом к холодному стеклу, уставилась на гору с другой стороны долины. Но радуга исчезла – не было видно ничего, кроме горы, на которую падал тонкий солнечный луч, серебристой ленты реки и тропинки, по которой две маленькие черные точки поднимались к дому. Катинка неожиданно обрадовалась тому, что Дей Джоунс скоро принесет ее вещи. Будет приятно надеть собственную ночную рубашку вместо чудовищного изделия миссис Лав с его дешевыми кружевами. Дей и разносчица молока исчезли за поворотом тропинки, и она вернулась к кровати.

Большая комната казалась странно знакомой – остов кровати с эмалевыми цветами, «оазис» ковра на полу, хрупкая плетеная мебель, фарфоровые кувшин и таз с фиалками... Катинка легла на кровать в тишине и полумраке, молясь о мире. Из комнаты внизу доносились голоса. Быть может, Карлайон вернулся с прогулки на гору? Она напрягла слух, но не могла разобрать ни слова. На лестнице послышался резкий голос миссис Лав:

– Тише, Дей, ты разбудишь мисс Джоунс...

Тинка думала о Карлайоне и Амисте, потом о Тибальте – сиамском коте, который не стал бы мучить мышь... Карлайон сказал, что сиамские кошки сразу убивают свою добычу... Она зевнула, пытаясь устроиться поудобнее на жестких и холодных подушках... Тибальт не стал бы мучить мышь, но в этой комнате кот цвета радуги играл с круглой и белой мышкой, похожей на шарик для пинг-понга.. Шарик жалобно попискивал, когда плюшевые кошачьи лапы терзали его, впиваясь когтями в целлулоидное горло, отпуская на миг и хватая снова... Тинка выпрямилась на кровати. «Я спала, но теперь проснулась и больше не вижу во сне сиамского кота, который мучает маленькую белую мышку...»

Но крики продолжались.

Катинка сидела неподвижно, прижимая одеяло к подбородку, как будто оно могло защитить ее сердце от ужаса, который причиняли эти сдавленные крики, казалось, издаваемые не человеком, но и не животным. Она это знала, так как выросла в сельской местности Уэльса и слышала крики кролика в капкане, визг свиньи под ножом мясника, вопли лесных обитателей, ставших добычей хищников. Но эти звуки не походили на них. Кого-то – не человека и не животное – истязают в этом доме, только она испытывает к нему жалость, и теперь ей придется покинуть убежище среди белых прохладных простынь, пересечь комнату, открыть дверь и взглянуть в лицо ужасу, таящемуся снаружи... Надеясь, что дверь окажется запертой, дав ей повод вернуться в постель, и одновременно молясь, чтобы она была открыта и позволила ей вмешаться в происходящее, Катинка медленно повернула ручку. Дверь приоткрылась на дюйм. «Еще немного – и я все узнаю!» – подумала она, едва не теряя сознание от страха.

Где-то в доме закрылась дверь, и крики тотчас же прекратились. На какое-то мгновение Тинка застыла как вкопанная, глядя в коридор, потом захлопнула дверь, подбежала к кровати и упала на нее, зарывшись лицом в подушки.

В дверном проеме в дальнем конце коридора она увидела человека с круглым белым лицом, тупо глазеющего на ее медленно открывающуюся дверь и потирающего руки странными «моющими» движениями... Человека с белым лицом европейца и коричневыми руками индийца, покрытыми кровью и пеной...

Глава 5

Теперь в доме было тихо. Никто не двигался и не говорил. Дрожащая Тинка лежала на кровати, с колотящимся сердцем глядя на дверь и ожидая, что она начнет открываться, но этого не происходило. Крики умолкли, и в доме воцарилась тишина.

Видел ли незнакомец, что она наблюдает за ним? Он смотрел прямо на ее дверь, но заметил ли он стоящую там Тинку? В отличие от коридора, в комнате было темно – свет не падал на нее. Она молила богов своего детства спасти ее от человека с белым английским лицом и коричневыми индийскими руками...

Когда-то она уже видела этого человека, как и миссис Лав, – видела их вместе, и это ассоциировалось у нее со смертью. Люди в залах суда, в тюремных камерах, в моргах, на кладбищах, в больничных залах ожидания... Журналист видит так много людей во время повседневной рутинной работы... И где-то, не так давно, она видела этих двух людей, мужчину и женщину, которые в ее мыслях были неотделимы от смерти.

Сколько времени этот человек находится в доме? Крался ли он по коридорам, избегая ее, ныряя в дверные проемы и наблюдая, как она проходит мимо, абсолютно неподвижно, если не считать странных «моющих» движений жутких коричневых рук? Тинка внезапно подумала о голосах, которые час назад слышала в комнате внизу, покуда миссис Лав что-то резко выговаривала Дею на лестнице. Кому принадлежали эти голоса? Если двое слуг были на лестнице, с кем мог говорить Карлайон? Она посмотрела на портьеры. Почему их задернули? Чтобы облегчить ее несуществующую головную боль или чтобы не дать ей выглянуть в окно и увидеть, кто прибыл в дом? Но она посмотрела в окно – и что увидела? Радуга, похожая на «любовь с первого взгляда», исчезла с неба, солнце освещало гору, внизу серебрилась река, и две крошечные фигурки поднимались по тропинке к дому – Дей Джоунс и мисс Эванс, маленькая разносчица молока.

Но мисс Эванс сегодня уже приносила молоко в «Пендерин». Зачем же ей приходить снова? Ведь перевезя Дея Джоунса через реку, она должна была поплыть назад в своей лодке. Кто же тогда поднимался на гору с Деем? Катинка внезапно вспомнила, что миссис Лав проявила заботу о ней, придумав головную боль и отведя ее в комнату с занавешенным окном, после того как увидела Дея Джоунса Трабла, переправляющегося через реку с ее вещами. Карлайон, поднявшись на гору, тоже видел лодку, в которой, помимо Дея Джоунса и разносчицы молока, сидел третий человек – белый мужчина с коричневыми руками...

В дверь негромко постучали.

Сердце Тинки перестало биться. Она не смогла произнести ни слова. Дверь бесшумно открылась, и чей-то силуэт возник на фоне ярко освещенного коридора. Мужчина с коричневыми руками? Но это оказался Карлайон.

– Надеюсь, вы не спали? – спросил он.

«Какая же я идиотка! – подумала Катинка. – Как только я его вижу, все мои страхи исчезают и этой жуткой тайны как не бывало!»

– Мы вас не потревожили? – продолжал Карлайон, стоя в дверях. ~ Неожиданно пришел мой друг, я пытался уговорить его остаться на ночь и подумал, что слуги, которые готовили комнату, могли вас разбудить...

– Понятно, – с трудом вымолвила Тинка. – Ваш друг... собирается остаться?

– Нет, он договорился с мисс Эванс, что она через полчаса приедет за ним в своей лодке. Ему нужно вернуться до темноты.

– Он проделал долгий путь ради короткого визита.

Карлайон иронически улыбнулся.

– Совсем как вы.

– За исключением того, что меня вы смогли убедить остаться.

– Мы не можем рассчитывать, что нам будет везти со всеми гостями, – сухо отозвался Карлайон. – Ну... я просто хотел извиниться. Вашей голове лучше?

– Спросите у миссис Лав, – сказала Тинка. – Она указывает мне, когда у меня должна болеть голова, а когда нет. – Решив, что зашла достаточно далеко, она выпалила: – Расскажите о вашем друге!

Карлайон застыл, держась за дверную ручку.

– Что вы хотите узнать о нем?

– Почему он разноцветный? – спросила Тинка и разразилась истерическим смехом.

Оставшись одна, она поднялась с кровати и быстро начала одеваться. «Это конец, – думала Катинка. – Мне нужно убираться отсюда. Если мисс Эванс будет перевозить через реку разноцветного мужчину, то может заодно перевезти и меня. Я незаметно выскользну из дома, побегу по тропинке вниз, и если внезапно появлюсь перед мисс Эванс и скажу, что хочу уехать, они не смогут меня остановить...» Мысль о том, что придется выйти из своего ненадежного убежища, пробраться через шоколадный холл в сырой вечерний воздух и бежать сломя голову по узкой тропинке, внушала ужас, но этого не избежать. Тинка оставила вещи, присланные из отеля – ночную рубашку, халат, шлепанцы, умывальные принадлежности – черт с ними, лучше купить новые, чем обременять себя тяжелым пакетом во время бегства. В коридоре не было никого. В комнате в дальнем конце горел свет, но она старалась не думать об Амисте и о жутких сдавленных криках... Ступеньки скрипели у нее под ногами, но мужчины разговаривали в гостиной и, очевидно, ничего не слышали. Сердце Тинки громко колотилось, но она спустилась на первый этаж, прихрамывая, прошла через холл мимо вешалки с деревянными глазами улитки, выбралась на свежий воздух, проковыляла по гравию за угол дома и начала, неуклюже подпрыгивая, спускаться по тропинке. Ее никто не преследовал – если не считать тех криков...

Где-то в покинутом ею доме кого-то или что-то истязали, возможно до смерти. Амисту или не Амисту... Амисту с большими голубыми глазами и мягкими вьющимися волосами или Амисту с покрытым швами белым одутловатым лицом, которое она вообразила себе в ночном кошмаре... Юную девушку, кричащую и корчащуюся в муках боли и страха. «Ну и какое это имеет отношение ко мне? Никакого! Все равно я не могу ничего сделать в присутствии этих людей. Разве я сторож брату моему^{23}, и так далее...» Но ноги Тинки начали спотыкаться, скованные жалостью к беззащитной девушке, оставшейся в этой жуткой компании... Она заставляла себя идти дальше. «Я переправлюсь через реку с мисс Эванс, а как только доберусь до деревни, расскажу обо всем и потребую отвести меня в полицию. Должен быть хоть один полицейский в Пентр-Трист!» Мысль о деревенском полисмене была утешительной.

К тому же у нее там есть друзья. Маленькая разносчица молока успела с ней подружиться, а кроме того, мужчины, с которыми она говорила вчера – Дей Джоунс Ач-и-фай и остальные. Правда, мисс Эванс отрицала существование Амисты, но Дей Ач-и-фай видел ее и разговаривал с ней. Амиста упоминала об этом в одном из бесчисленных писем. «Сегодня была большая суета, потому что еще один Дей Джоунс приходил чинить канализацию. Он единственный, с кем я говорила за несколько недель, исключая Карлайона и двух слуг. У него романтический шрам на лице».

Но Дей Джоунс Ач-и-фай сказал... Они все сказали, что не знают Амисту – не знают никакой миссис Карлайон. А Дей Джоунс добавил, что люди из «Пендерина» не приходят в деревню – они слишком «шикарные». «Сюда приходила пожилая женщина, которая работала там с Деем Траблом, но больше никого из «Пендерина» вы здесь не увидите». Потом он поднял руку и вытер ладонью щеку со шрамом, который описывала Амиста.

Значит, на помощь из деревни рассчитывать нечего.

Погруженная в размышления Тинка только сейчас осознала, что прекратила бежать и стоит, прислонившись к сырому валуну и глядя через темную долину на гору напротив. В этой долине между двумя мрачно нависающими над ней холмами ее удерживали жалость и другое чувство, таившееся в глубинах веселого и беспечного сердца. Чувство долга перед страдающим ближним. Она боялась, но не могла убежать. Ей придется остаться и вести битву в одиночку. Никто, кроме нее, не верит в существование Амисты. Или... Но может ли вся деревня быть во власти Карлайона? В любом случае, ей не найти помощи в Пентр-Трист, а к тому времени, когда она доберется до Суонси, убедит тамошних полицейских (при наличии письма Карлайона!), что какому-то существу в «Пендерине» грозит опасность, переправится с ними назад через реку и вернется в дом, что произойдет с этим жалобно кричащим существом в конце коридора? Амиста это или нет, но это создание страдает и мучается, так что ей нельзя отворачиваться от ужасной правды... Тинка закрыла лицо руками и дала волю слезам одиночества, усталости и страха.

Внезапно сверху послышались шаги и голоса.

Люди спускались по тропинке.

Теперь она попалась. Как только они свернут за валун, ей будет негде спрятаться. Тинка перестала всхлипывать и съежилась, цепляясь за скользкую поверхность валуна.

Шаги прекратились, а потом смолкли и голоса. Очевидно, Карлайон попрощался с «другом», и человек с коричневыми руками пойдет дальше один. «Он увидит меня, – думала Тинка. – Если он с ними заодно, мне конец. Но шансы равные. Я поговорю с ним и спрошу у него...»

Катинка дрожала от страха, но истерия подталкивала ее к действию. Она храбро шагнула на тропинку.

Мужчина находился в двух ярдах от нее; рядом с ним стояли миссис Лав и Карлайон.

Все застыли, глядя друг на друга. Круглое лицо незнакомого мужчины выражало удивление. Карлайон устало смотрел на Тинку, словно не мог вынести мысли о предстоящей суете и утомительных объяснениях. Но она обратилась к незнакомцу:

– Я хочу поговорить с вами.

Белое европейское лицо... Руки в карманах...

– Да? – ответил он с приятным иностранным акцентом.

– Я хочу поговорить с вами наедине, – уточнила Катинка, глядя на Карлайона.

– Вы плакали? – с беспокойством спросил он.

От всей ее смелости осталось только желание положить ему голову на плечо и поддаться чарам этого усталого, ласкового голоса.

Но она резко отозвалась:

– Да, но это не важно. Я хочу поговорить с этим джентльменом наедине.

Мужчина неуверенно обернулся.

– Хорошо, – кивнул Карлайон. – Миссис Лав, мы с вами немного отойдем. – Он прошел мимо них. Миссис Лав покорно последовала за ним, однако, судя по интонациям ее голоса, который недавно слышала Тинка, она сопровождала двух мужчин отнюдь не в качестве служанки.

Незнакомец стоял, глядя на Катинку. Это был маленький человечек с копной каштановых волос под плоской шляпой с загнутыми кверху полями, карими глазами и маленьким, открытым от удивления ртом.

– Да? – повторил он. Ужасные коричневые руки были скрыты ярко-желтыми замшевыми перчатками.

Тинка начала быстро говорить, умоляя о помощи и объяснении...

– Я пытаюсь найти мою подругу – молодую девушку, называющую себя Амиста. Другого имени я не знаю... Они клянутся, что в доме ее нет и никогда не было, но я знаю, что она была там – она писала мне, рассказывая мне о доме, о его обитателях, даже о коте... А сегодня я слышала крики. Вы ведь знаете что-то об этом, не так ли? Что вы делали в этом доме? Я видела, как вы стояли в коридоре. Вы были... Ваши руки... Что вы там делали? Почему она кричала? – Так как он молча смотрел на нее, Тинка схватила его за руку и тряхнула так сильно, что желтая замшевая перчатка беспомощно взлетела в воздух. – Предупреждаю, я этого так не оставлю... Если вы или кто-то не дадите мне разумные объяснения, я обращусь в полицию и расскажу им все, что знаю...

Рукой в перчатке незнакомец вежливо приподнял шляпу и произнес:

– Извинить меня. Я в тридцать четвертом году бежать из нацистская Германия... Я не говорить по-английски. —• Надев шляпу, он улыбнулся и зашагал вниз по тропинке. Катинка, хромая, поплелась назад к дому.

За одним из окон что-то двигалось. Окно первого этажа выходило на долину в сторону Бринтариана, но под другим углом, чем окно комнаты Катинки. Каким странным теперь казался тот разговор о ее комнате! «Ей лучше отвести комнату сзади», – сказала миссис Лав. «Спереди, – возразил Дей Джоунс. – Над столовой». «Да, – согласился Карлайон. – Эта комната подойдет лучше всего». Ни слова о виде из окна, об удобствах или о пожеланиях их гостьи. В каком другом доме слуга решал, какую комнату отвести гостю? Не была ли причина в том, что комната над столовой находилась в конце коридора, в отдалении от остальных? Тинка вспомнила шутливые слова мисс Давайте-Будем-Красивыми в уютном розовом офисе «А ну-ка, девушки» за миллионы миль отсюда: «Вероятно, он держит сумасшедшую жену на чердаке, как в «Джен Эйр». Она содрогнулась при этом воспоминании.

В комнате, отдаленной от той, что отвели ей, что-то двигалось. Тинка слышала, как Дей Трабл ходит в кухне. Больше в доме никого не было.

Она остановилась, глядя вверх на окно.

Дей Джоунс начал петь – проникновенная мелодия раздавалась над долиной, взлетая ввысь, словно фонтан, падая вниз каскадом и распадаясь на тысячи серебристых кусочков, истаивающих в воздухе.

Что-то шевелилось за оконным стеклом, делая неловкие движение и словно пытаясь выбраться наружу... Что-то негромко постукивало по стеклу...

– Разбейте окно! – крикнула Катинка, перекрывая звучный тенор Дея. – И скажите, что вам нужно!

Послышался звон бьющегося стекла. Песня не прерывалась.

В окне появилась дырка с неровными краями, сквозь которую высунулась маленькая белая ручка с длинными алыми ногтями, шаря в воздухе. Казалось, слепая змея пытается найти дорогу. Рука нащупала оштукатуренную стену и алый острый ноготь начал что-то писать на плоской поверхности:

«А»

– Продолжайте! – закричала Тинка. – Пишите дальше! Что вы от меня хотите?

«М»

– Да-да, вижу. Я здесь, чтобы помочь вам! Продолжайте!

«I»

«AMI...» Рука внезапно исчезла, и звон стекла, упавшего на гравий, громко прозвучал в наступившем молчании. Песня прервалась. Дей Джоунс стоял возле угла дома, и его глаза сверкали в темноте, как у кота. Он шагнул к Тинке.

– О, Дей, это вы... Я просто...

Слуга посмотрел на осколки стекла на гравии, на разбитое окно и снова на Катинку. Она с криком побежала вверх по тропинке прочь от дома.

В этом мире нет ничего страшнее, чем быть преследуемым, как раненое животное, – взбираться по крутому голому склону горы, пыхтя и постанывая от боли в лодыжке и зная, что впереди нет никаких убежищ – ни деревьев, ни валунов, ни других мест, где можно спрятаться и передохнуть. За ней, точно горный пони, мчался Дей Трабл, уверенно лавируя между кроличьими норками в траве, размахивая короткими руками, сверкая глазами и выпятив нос, как гончая, бегущая по следу. Под жесткой голубоватой щетиной на подбородке белело его горло, только что исторгавшее мелодичные звуки, но теперь он бежал абсолютно бесшумно. По дороге с другой стороны долины ползли автобусы, полные веселых людей, которые ехали развлекаться в Суонси, а здесь загнанное животное, плача и задыхаясь, приближалось к своему неизбежному концу. Дей Трабл настигал Тинку – она не могла соперничать с ним в беге вверх, поэтому повернулась, пробежала вдоль горы, обогнула дом и оставила его позади. Теперь сланцеватая глина скользила у нее под ногами, затрудняя бег... Ей казалось, будто она пытается бежать под водой, изнемогая под ее тяжестью, а акула все ближе и ближе, поворачивается к ней желто-белым брюхом и раззевает страшную пасть с острыми белыми зубами... Акулья пасть походила на кошачью, а сиамские кошки всегда сразу убивают свою добычу...

Впереди темнела пещера – вернее, тянущийся круто вверх туннель, образованный нагромождением валунов. Вбежав в благословенный сумрак, Тинка позволила себе недолгую передышку. Но глина, замедлявшая движение не только ее, но и преследователя, перед входом в туннель сменялась полосой травы, которую он должен был быстро преодолеть. Тинка заставила себя карабкаться вверх между скалами. На мгновение она увидела Дея, а потом внезапно очутилась в настоящей пещере, в полной темноте, уравнивающей ее с преследователем, который заслонял свет, стоя у входа.

«Должно быть, он услышит, как колотится мое сердце, – думала Катинка, – как дыхание вырывается из легких, как я закричу, потому что боль в лодыжке становится нестерпимой!» Но Дей тоже тяжело дышал, а вскоре совсем рядом послышался его голос:

– Можете выходить. Я загнал вас в ловушку.

Тинка прижалась к стене, стараясь задержать дыхание.

Дей двинулся вперед, и стало чуть светлее. Медленно, ощупывая рукой стену пещеры, он приближался к ней. Скоро он, как слепой, протянет руки, которые коснутся в темноте ее лица, а потом сомкнутся вокруг горла... Тинка опустилась на колени и поползла к центру пещеры. Она слышала, как Дей выругался сквозь зубы и несколько раз топнул ногой.

– Где бы вы ни были, осторожнее! – предупредил он. – Это была змея!

Нервы Тинки не выдержали. Она вскочила на ноги и побежала к выходу из пещеры. Дей с торжествующим смехом устремился за ней.

Туннель снова поднимался вверх. Карабкаясь на валуны, Катинка видела, что слева от каменного коридора находится крутой обрыв. Таррен-Гоч – Красная Пропасть. Казалось, какой-то великан оторвал кусок склона горы и бросил его наземь, как бросают на тарелку кусок пирога, рассыпая крошки. Из этих «крошек» и образовался туннель, который должен был оборваться у края пропасти...

С исцарапанными руками и колотящимся сердцем Тинка поднималась все выше и выше, а Дей следовал за ней, наполняя пещеры эхом своего голоса. Она знала, что, выбравшись из туннеля, не увидит перед собой ничего, кроме пропасти глубиной в двести футов...

Голова кружилась, ноги переставали подчиняться, горло и грудь разрывались от боли. Тинка почувствовала, как рука Дея ухватила ее за подол юбки, и с трудом вырвалась, но понимала, что в следующий момент он схватит ее снова. Впереди на расстоянии пяти-десяти футов маячил свет – выход из этого мерзкого скопища мрака и слизи, не важно к пропасти или нет.

Но внезапно свет погас. Выход из туннеля заслонила гигантская фигура, похожая на огромного черного ворона, преграждая ей путь.

Катинка не повернула назад – слабеющие ноги сами собой несли ее к вновь появившемуся впереди слепящему свету. Она бы рухнула с обрыва, если бы чьи-то руки в последнюю секунду не схватили ее и не повалили наземь.

Мистер Чаки, как всегда в безупречном коричневом костюме, взирал на нее с высоты своего роста.

Туннель выходил на маленькую каменную платформу, нависающую над пропастью, как деревянная люлька строителей, подвешенная на канатах. Поставив Тинку на ноги, мистер Чаки оттащил ее к относительно безопасному участку платформы. Как только он отпустил ее, она снова упала на высохшую рыжеватую траву, покрывавшую склон Брин-Кледд. Прибежал запыхавшийся Дей Джоунс и остановился рядом с Чаки, глядя на Катинку.

– Ну-ну, Дей, – добродушно заговорил мистер Чаки. – Чем это вы тут занимаетесь? Играете с мисс Джоунс в прятки на горе?

– С ней поиграешь! – Дей с безнадежным видом покачал головой.

– Хорошо, что я оказался здесь, – укоризненно произнес мистер Чаки. – Один шаг налево – и она бы рухнула с обрыва. Я шел из Нита со стороны дороги – решил, что, чем трястись в старом автобусе из Пентр-Трист, лучше пройтись пешком через гору.

Катинка не шевелилась – сухая трава казалась ей мягкой постелью, где она готова была пролежать хоть сотню лет, втягивая воздух в натруженные легкие. Ее руки были покрыты царапинами, колени болели, лодыжка горела огнем, голова кружилась, сердце разрывалось от страха...

– Я видел, как мисс Джоунс и вы вбежали в пещеры, и мне это показалось странным. Поэтому я ждал наверху. «Рано или поздно они должны выйти, – думал я, – и если Дей Джоунс забудет предупредить мисс Джоунс насчет обрыва...»

– Я кричал ей, чтобы она была осторожна, – оправдывался Дей. – Но она не останавливалась.

– Так что вы оба тут делали?

– Я застукал ее шатающейся возле дома. Вы отлично знаете, мистер Чаки, что мистеру Карлайону это не нравится. Ну, я вышел, чтобы сказать ей это, а она взлетела на гору, точно куропатка! Я кричал, но она не слушала. Вот я и побежал следом. – Он посмотрел на распростертую Катинку, которая начинала дышать ровнее. – Должен вам сказать, что я все свое детство играл на этой горе и в этих пещерах, но никогда не встречал более резвой куропатки, да еще со сломанным крылом! – Дей опустился на корточки рядом с ней. – Чего вы так испугались, мисс Джоунс?