Текст книги "Кот и мышь (ЛП)"

Автор книги: Кристианна Брэнд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Посвящается Мэри Луис, без чьей тяжелой работы, терпения и неустанной критики ни одна из моих книг никогда бы не была написана.

Дорогая Мэри!

Помнишь разговор в Нортэнгер-Эбби, когда Кэтрин Морленд, прогуливаясь с ее новыми друзьями Тилни, внезапно заявила:

– Я слышала, что в Лондоне вскоре произойдет нечто ужасное.

– В самом деле? – отозвалась мисс Тилни. – Что именно?

– Не знаю ни что именно, ни кто его автор. Я только слышала, что это будет ужаснее всего, что было раньше... Лично я ожидаю убийства.

Мисс Тилни, естественно, испугалась, но выразила надежду, что правительство примет меры для предотвращения несчастья.

– Правительство, – возразил ее брат, – не желает и не осмеливается вмешиваться в такие дела.

– Моя дорогая мисс Морленд, не слушайте его и, ради бога, расскажите мне о грядущей катастрофе.

– Катастрофа только у тебя в голове, моя дорогая Элинор, – сказал Генри. – Мисс Морленд имеет в виду всего лишь новую книгу, которая вскоре выйдет с двумя надгробьями и фонарем на обложке.

Приятно думать, что еще существует нечто, куда, как сказал Генри, правительство не желает и не осмеливается вмешиваться – даже если это убийство. Мне показалось, что будет забавным написать добрую старомодную мелодраму с двумя надгробьями, фонарем и т.д., а поскольку ты поведала мне подлинную историю, которая легла в основу моего сюжета, я с благодарностью посвящаю тебе эту книгу.

Твоя Кристианна.

Предисловие

Надеюсь, «Кот и мышь» – триллер в полном смысле слова, но значительная часть этой книги основана на реальных событиях. Издатель женского журнала рассказала мне подлинную историю о письмах к их «тетушке Агонии», на которой я и построила мой сюжет. Свою историю я поместила в валлийскую долину, где добывают уголь и откуда родом мой муж, постаравшись описать ее саму и ее обитателей как можно точнее (хотя и изменив названия мест). Несмотря на то что я нечасто использую реальных людей в моих книгах, здесь большинство персонажей имеет вполне реальных прототипов, которых я знала, а некоторых знаю и поныне. (Не беспокойтесь – люди никогда не узнают себя в книгах, разве только в тех, где их и близко нет, и они приходят в бешенство, когда их в этом уверяют.)

Эту книгу я посвятила своей подруге-издателю, хотя она возражала, опасаясь, что авторша писем узнает в ней себя. Мою приятельницу звали Мэри, а это также одно из моих имен, так что фактически я посвятила книгу и себе самой. Надеюсь, результат доставит вам удовольствие – меня, во всяком случае, он порадовал.

Кристианна Бранд.

Февраль 1984 г. Лондон.

Глава 1

С промежутками в три дня, неделю, две недели или, самое большее, месяц мисс Добрый-Совет снимала свои элегантные туфельки на каблуках-шпильках с элегантного розового письменного стола в редакции журнала «А ну-ка, девушки» и, бесшумно закрыв за собой розовую дверь кабинета, шла по длинному коридору к розовой двери кабинета мисс Давайте-Будем-Красивыми, открывала ее настежь и объявляла каждый раз все более драматичным тоном:

– Еще одно письмо от Амисты!

Мисс Давайте-Будем-Красивыми либо лежала на спине, энергично крутя воображаемые педали в воздухе, либо умащивала очаровательное круглое личико ароматической грязью, либо пыталась втиснуть кружевные панталончики и все прочее в замысловатый эластичный пояс.

– Нет! – восклицала она с интересом и возбуждением, в которые, однако, никогда не вкладывала ничего личного, и, сразу же прекращая наводить красоту исключительно ради читателей «А ну-ка, девушки», протягивала руку к письму Амисты, после чего с черным от грязи лицом и в эластичном поясе садилась на вращающийся стул и углублялась в лежащие перед ней каракули. Но дойдя до подписи, она всегда говорила: – Проклятие – все еще ничего не произошло!

Только одна вещь, случающаяся с корреспондентами мисс Добрый-Совет, по-настоящему интересовала и забавляла мисс Давайте-Будем-Красивыми, и в этом отношении письма Амисты не оправдывали ее надежд.

Сперва Амиста начала переписку с отделом мисс Давайте-Будем-Красивыми. Она обратилась с просьбой порекомендовать ей лосьон для снятия загара с рук. Послание было неуверенным, написанным неразборчивым и явно измененным почерком и содержало указание адресовать ответ почтовому отделению Суонси до востребования. Конверт был запечатан красным сургучом с золотыми блестками, а поперек печати красовалось имя «Амиста».

Мисс Давайте-Будем-Красивыми отправила ответ, начинающийся словами «Моя дорогая...» и рекомендующий лосьон, который «легко можно приобрести в любой хорошей аптеке». Поскольку такая информация казалась несколько суховатой, она с недавних пор стала добавлять: «Надеюсь, о н будет доволен! Ведь о н существует, не так ли?» Письма мисс Давайте-Будем-Красивыми изобиловали подобными игривыми фразами с множеством восклицательных и вопросительных знаков.

Следующее послание Амисты переводило ее прямиком в отдел мисс Добрый-Совет. Тем же неразборчивым почерком она выражала благодарность за бесценную рекомендацию. Загорелые руки уже реагировали на легко приобретаемый лосьон: «думаю, о н уже заметил, как приятно выглядят мои руки – мне по правде кажется, что сегодня он улыбнулся мне». После этого Амиста добавляла с робким отчаянием: «Ваше письмо было таким дружелюбным, а мне абсолютно не к кому обратиться. Не могли бы Вы дать мне совет. Как Вам кажется, имеет ли значение большая разница в возрасте между мужчиной и женщиной? Не менее десяти лет? Потому что мужчине, которого я люблю, больше тридцати – возможно, тридцать два или тридцать три!»

Мисс Давайте-Будем-Красивыми отнесла письмо по розовому коридору в соседний отдел.

– Это по твоей части, Тинка – от какой-то идиотки из Уэльса. Можно разобрать едва ли одно слово из четырех. К тому же я устала изобретать остроумные замечания насчет их бойфрендов – уже пятая девица поверяет мне свои сердечные дела.

Мисс Добрый-Совет тут же занялась письмом.

– А теперь письмо насчет разницы в возрасте, мисс Браун. «Амисте, почтовое отделение Суонси, Южный Уэльс, до востребования». Записали? Э-э... «Моя дорогая! Ваше письмо передали в мой отдел. Конечно я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь Вам советом. В том, что молодая девушка влюблена в мужчину на десять лет старше ее, нет ничего необычного или неблагоразумного, но так как Вы, похоже, не вполне уверены, отвечает ли он Вам взаимностью, не думаете ли Вы, что какой-нибудь юноша ближе Вам по возрасту...» И далее в том же духе.

Подобно мисс Давайте-Будем-Красивыми с ее легко приобретаемыми лосьонами, мисс Добрый-Совет имела собственные стандарты для юных леди, еще не достигших двадцати лет и влюбленных в старых-престарых джентльменов, перешагнувших за тридцать...

Сама мисс Добрый-Совет также была старой-престарой леди почти что тридцати лет. В этом году она стала автором и редактором отдела «А ну-ка, девушки», но до того провела долгие годы репортером «Консолидейтид ньюс сервис», где ее карьера завершилась весьма печально. С трудом добившись интервью у знаменитой Ангел Сун, мисс Джоунс выдала полколонки о ее новом шлягере «Она загадочна, как сфинкс», исполненном в тот вечер в первый раз, не выяснив, что он был и последним. Ангел Сун на следующий день отправилась в продолжительное свадебное путешествие, больше не появившись перед безутешной публикой, а мисс Катинка Джоунс (просто Кэтрин Джонс не подходило для Флит-стрит^{1}) была освобождена от работы и смогла принять предложение журнала «А ну-ка, девушки» стать их четвертой или пятой мисс Добрый-Совет. Со временем она сделалась хладнокровной, несентиментальной, но до ужаса веселой. «Мы должны заполучить Тинку, – говорили те, кто устраивал вечеринку. – Она всегда такая веселая». И мисс Джоунс приходила в туфельках на высоком каблуке, одетая по последней моде (работая в «А ну-ка, девушки», иначе нельзя), с взбитыми или завитыми самым модным парикмахером темными волосами, на которых кокетливо красовалась соломенная шляпка с вуалью длиной в три ярда... «Слава богу, наша Катинка здесь! – облегченно вздыхали хозяева. – Теперь вечеринка пройдет как надо!» Все мужчины смотрели на Катинку Джоунс как на закадычного друга.

– Только на кой черт мне закадычные друзья? – сердито спрашивала мисс Добрый-Совет у мисс Давайте-Будем– Красивыми.

– Не можешь же ты иметь все, – отвечала мисс Давайте-Будем-Красивыми.

– Я не хочу все – только колыбель с младенцем и свекровь.

– Беда в том, – вздыхала мисс Давайте-Будем-Красивыми, – что для колыбели и свекрови необходим мужчина. А мужчины сейчас в дефиците.

– Согласна на карлика, – говорила Катинка.

– Это все война, дорогая. Очевидно, все парни, подходящие нам по возрасту, были убиты. Придется нам жить во грехе с чужими мужьями, а их женам – поделиться. Это будет справедливо.

– Возможно, Амиста поделится своим Карлайоном.

Амиста жила в одной из узких и мрачных, богатых углем долин Уэльса, что тянутся от Бристольского залива^{2} к черным горам Кармартеншира^{3}. Карлайон, ее опекун, привез Амисту в дом, который был построен на земле, выкопанной из давно покинутой угольной шахты. Откуда, когда и зачем он привез ее, Амиста не сообщала – она лишь писала, что живет там с Карлайоном и двумя слугами, отрезанная протекающей через долину рекой от маленького шахтерского городка. Хотя Амиста жаловалась на одиночество, что-то в этих описаниях завораживало мисс Добрый-Совет.

На склоне горы есть старая каменоломня; ее называют Таррен-Гоч – по-валлийски это означает Красная Пропасть. Сегодня я долго сидела там, глядя на долину и думая о Карлайоне... Сегодня снова идет дождь – мягкий, серебристый дождь. В тумане все кажется серым и серебристым. У Карлайона есть сиамский кот с большими раскосыми голубыми глазами – сегодня в серебристо-сером мире глаза кота и голубые глаза Карлайона кажутся одинаковыми...

И снова:

Сегодня на нашем сером склоне горы наконец, появилась первая весенняя зелень. Здесь одиноко – за весь день мне не с кем словом перемолвиться, кроме двух слуг и женщины, которая приносит молоко. Больше никто не ходит по нашим горным тропам. Но сейчас здесь весна...

Весной канализация вышла из строя, поэтому мужчина с другого берега реки прибыл чинить ее.

Мисс Эванс, разносчица молока, привезла его в своей лодке. Река сейчас очень красива – сверкает серебром между зелеными берегами...

Валлийская кровь ее отца заиграла в жилах Катинки Джоунс, и перед ее мысленным взором возникли серая долина, где зелень отважно пробивалась сквозь покрытую шрамами землю под мягким валлийским дождем, старый дом, покоящийся на каменной груди горы, река, подобно серебряному мечу отделяющая молодую девушку от всех мужчин, кроме Карлайона.

Вчера Карлайон улыбнулся мне...

Сегодня Карлайон только хмурился...

Но когда пыльная летняя зелень распространилась по долине, Карлайон стал добрее.

Сегодня утром Карлайон поцеловал мне руку – я чувствовала себя королевой.

Сегодня Карлайон впервые в жизни обнял меня, но внезапно оттолкнул и быстро вышел из комнаты...

И наконец:

О, дорогая мисс Добрый-Совет, Карлайон попросил меня стать его женой! Он внезапно подошел, взял меня за руку и сказал: «Я принял решение! Деньги, возраст, происхождение не должны приниматься в расчет, когда мужчина любит женщину, а женщина любит мужчину. Мы поженимся, как только я буду свободен, чтобы это устроить». Не очень-то романтично, верно, мисс Добрый-Совет? Но мне было все равно. Я хотела упасть, упасть наземь и целовать его ноги, протянуть руку и откинуть с его лба прядь волос. У Карлайона такие мягкие волосы, и они вечно свисают ему на глаза. Из-за этого он выглядит как несчастный маленький мальчик.

– Почему несчастный? – спросила мисс Давайте-Будем-Красивыми.

– Не знаю. Возможно, потому что он не в состоянии откинуть со лба волосы. Довольно странное предложение руки и сердца.

– Я всегда говорила, что он воспользуется своим преимуществом.

– Ну, он им не воспользовался – по крайней мере, в том смысле, как ты подразумевала, чтобы не сказать надеялась.

– Знаю. Это ужасно скучно, – вздохнула мисс Давайте-Будем-Красивыми. – Лично я думаю, что он хочет не жениться, а завладеть состоянием бедной Амисты

– Но брак – самый верный способ этого добиться.

– А что значит «как только я буду свободен»? Ведь он на десять лет старше Амисты и наверняка уже был женат. Вероятно, он держит сумасшедшую жену на чердаке, как в «Джен Эйр»^{4}.

– Мрачно, но увлекательно, – согласилась Катинка.

– А упоминание о «происхождении»? Очевидно, Амиста – осиротевшая дочь какого-то аристократа, которая, если бы не коварство Карлайона, стала бы невестой молодого маркиза...

– С другой стороны, возможно, что как раз бедный Карлайон решился на мезальянс.

– А Амиста всего лишь «дочь торговца, хотя и вполне достойного...»

– «Пятно незаконного происхождения не смыть ни знатностью, ни богатством»^{5}, – в свою очередь процитировала Тинка.

– То-то и оно. Амиста, как говорит Джейн Остин, «природная» дочь, опека над которой, а заодно и над ее состоянием, досталась Карлайону.

– Едва ли он мог его растратить. Судя по всему, рядом с ними нет ни души.

– Он дождался, когда Амисте исполнился двадцать один год – возможно, это произошло только что – и она сможет выйти замуж (не говоря уже о том, чтобы составить завещание), и тут же сделал ей предложение.

– Интересно, насколько мы правы, – засмеялась мисс Добрый-Совет. Она встала на цыпочки, чтобы посмотреться в зеркало, и прикрепила две розы к тулье своей шляпки. – Я должна это выяснить, даже если мне придется провести в этом году отпуск в Уэльсе...

Глава 2

Пробудила ли переписка с Амистой старую тоску или же это было всего лишь совпадение, но Катинку Джоунс охватило внезапное желание снова увидеть землю предков, где прошло ее раннее детство. Из родственников там остался только двоюродный дед Джозеф, прозванный соседями Джо Джоунс Водяной из-за близости его дома к водохранилищу. Едва ли он часто пользуется водой, думала Тинка, без особой радости разглядывая его весьма непривлекательный облик. Джозеф Джоунс жил в нескольких милях от Суонси и считал этот абсолютно безупречный город немногим лучше Содома и Гоморры^{6}. Поскольку он говорил почти только по-валлийски и к тому же притворялся глухим, общаться с ним было крайне трудно. Красные ногти Тинки потрясли его до глубины души.

– Он спрашивает, каким образом вы покрасили их в такой ужасный цвет, – объяснила мрачная старая экономка, с ног до головы облаченная в фиолетовое.

– Я окунаю их в кровь детей, рожденных во грехе, – ответила Катинка, которая была оскорблена в лучших чувствах – ведь она последовала совету колонки мисс Давайте-Будем-Красивыми в воскресном номере, где такой цвет рекомендовался для сельской местности. – Это лучше, чем ногти с черными ободками, – сказала она экономке.

Слух Джозефа Джоунса внезапно улучшился, и он спрятал узловатые руки под лежащим на коленях пледом.

В итоге Катинка переехала в «Содом и Гоморру», где остановилась в убогом маленьком отеле. Она купила открытку с изображением унылого побережья Мамблса^{7} и перечеркнула ее крест-накрест.

Здесь я не остановилась, – написала она мисс Давайте-Будем-Красивыми, которая изнемогала от жары в Лондоне, отгуляв отпуск в июне. – Джо Водяной думает, что я блудница в пурпуре^{8}, и я ушла под дождем, который здесь идет не переставая. Отпуск испорчен, так как я не позаботилась о жилье заранее и никого здесь не знаю.

Мисс Давайте-Будем-Красивыми отправила в ответ вид Лондона с надписью:

А я жалею, что мне приходится оставаться здесь.

И добавила:

Почему, черт возьми, ты не едешь к Амисте?

Катинка предупредила в отеле, что не вернется к чаю, и села в коричневый автобус, оставив позади город, порт и море. Когда автобус взбирался на холм, мягкий валлийский дождик продолжал окутывать серебристой дымкой долы и горы, придавая новые силы зелени, которая пробивалась сквозь черную земляную корку, и неповторимый цвет лица девушкам долины Суонси... Девушки эти тряслись в автобусе вместе с Катинкой, болтая мелодичными голосами о кинозвездах, прическах и перебранках с продавщицами в лавках. Их матери сидели рядом в чопорных старомодных платьях, оживленно переговариваясь друг с другом. Усталые шахтеры ехали молча, глядя на свои башмаки и помахивая свисавшими между коленями шапками, которые держали в руках, таких же черных и покрытых шрамами, как земля, в которой они трудились. Их лица напоминали лица загримированных неграми менестрелей^{9} с полосками белой кожи у самых волос и вокруг окруженных розовыми ободками глаз. Дома их ждали ванна у огня в кухне, жены, растирающие им спину, пища и постель...

– Пентр-Трист! – крикнула кондукторша, приглаживая растрепавшиеся локоны. – Кажется, вы просили предупредить вас, девушка?

– Да, спасибо, – отозвалась Катинка. Ее голос, обычно звонкий и веселый, звучал тускло на фоне пронзительных голосов валлийских девушек. Она подобрала изящную коричневую сумочку и перчатки такого же цвета и спрыгнула на дорогу. Автобус покатился дальше.

Бесформенная, лишенная тротуаров деревенская улица тянулась между рядами лавчонок. Отходящие от нее переулки либо круто взбирались по склону холма, либо так же круто спускались в долину, расположенную в полумиле вниз. Маленькие безобразные домишки, столь же безобразная методистская церковь^{10} с жестяной крышей, броская афиша на фасаде единственного кинотеатра... А по другую сторону долины – гора, окутанная серой мантией бесконечного дождя. Гора – гордость каждой валлийской шахтерской деревушки – нависала, точно доброе божество, над трудом, терпением и мужеством маленьких муравьев, копошащихся в их муравейнике, наблюдая, как они рождаются, живут и умирают...

Высоко-высоко к шершавой груди горы, точно маленькая птичка, прислонился одинокий дом.

Катинка указала на него одному из полудюжины мужчин, которые покуривали, стоя у стены.

– Это дом мистера Карлайона?

Мужчина вынул двумя пальцами окурок изо рта и задумчиво посмотрел на дом.

– Ну, и да, и нет. – Его темные глаза с насмешливыми искорками устремились на приятелей. – Что скажете, ребята?

В ответ послышалось невнятное бормотание.

– Так да или нет? – Катинка нетерпеливо переминалась на высоких каблуках.

Мужчина провел рукой по щеке, которую пересекал длинный шрам.

– Вообще-то это был дом старой миссис Уильямс.

– Меня не интересует старая миссис Уильямс, – заявила Тинка.

Раздался дружный хохот.

– Это хорошо, девочка моя! Она уже десять лет как умерла?

От группы отделился другой мужчина и подошел к Катинке.

– Не волнуйтесь – они вас дразнят. – Он махнул рукой в сторону горы. – Старая миссис Уильямс построила этот дом для себя. А теперь его арендует мистер Карлайон. Дей Джоунс Трабл несколько месяцев назад приходил договариваться об аренде. Верно, ребята?

– Верно, – подтвердили остальные.

– Дей Джоунс Трабл? – переспросила Тинка. – Какое очаровательное имя!

– Выходит, вы не знаете мистера Карлайона? – удивился мужчина. – Иначе вы бы знали и Дея Трабла.

– Дей Джоунс родом из этих мест, – сказал первый мужчина. – Теперь он служит у мистера Карлайона, и когда хозяину понадобилось тихое местечко, Дей Джоунс вспомнил свое детство и снял для него «Пендерин». – Он указал на серую крышу дома по другую сторону долины.

– Почему его называют Дей Джоунс Трабл^{11}?

Мужчины с усмешкой посмотрели друг на друга.

– Чтобы отличать его от других здешних Деев Джоунсов, – ответил человек со шрамом. – Включая меня. – Он улыбнулся. – Меня называют Дей Джоунс Ач-и-фай.

– Так звала меня няня, когда я была маленькой грязнулей.

– Ну, а Дей Джоунс Ач-и-фай – большой грязнуля, – засмеялся один из мужчин. – Он водопроводчик.

– А Дей Джоунс Трабл?

Они снова посмотрели друг на друга.

– Из-за него у всех здешних девушек были неприятности, – ответил второй мужчина. – Ему пришлось сбежать в Лондон. Но это было лет двадцать тому назад – верно, ребята?

– Любопытно, что стало с Глэдис Гриффитс? – сказал первый мужчина.

– И с Бронуэн Хьюз!

Но они были слишком хорошо воспитаны, чтобы обсуждать местные сплетни перед посторонней, которая не могла ими интересоваться.

– А вы родом не из Пентр-Трист?

– Нет, – ответила Тинка. – Хотя моя фамилия тоже Джоунс. Я родилась в Суонси, а мой двоюродный дедушка Джо все еще живет там у водохранилища.

– Это часом не Джо Джоунс Водяной?

– Он самый, – кивнула Тинка. – Возможно, он уже покойный Джо Джоунс: когда я уходила, то думала, что его вот-вот хватит удар. Он считает меня блудницей в пурпуре, в основном из-за моих ногтей, хотя мне казалось, этот цвет подходит для сельской местности. – В ее привычки входило откровенничать с абсолютно посторонними людьми.

– И теперь вы хотите повидать мистера Карлайона? – спросил второй мужчина.

Он несколько отличался от остальных. Вместо поношенного пиджака и мешковатых брюк на нем были хороший коричневый костюм, аккуратный воротничок и галстук. На вид ему было лет тридцать пять. Это был красивый мужчина, похожий на романтического священника из викторианского романа^{12} – с худощавым бледным лицом, темными волосами и прямой осанкой.

– Я тоже подумывал навестить мистера Карлайона, – сказал он.

– Вообще-то мне нужна миссис Карлайон, – уточнила Тинка.

Казалось, никто из них не знал миссис Карлайон.

– Они не бывают в деревне, – сказал Дей Ач-и-фай. – Слишком шикарная публика. Сюда приходила пожилая женщина, которая работала там вместе с Деем Траблом, но больше никого из «Пендерина» вы тут не увидите. – Он пожал плечами.

Викторианский Адонис^{13} бросил взгляд на гору.

~ Вода в реке поднялась.

– Мисс Эванс – разносчица – может вас перевезти, – предложил один из мужчин.

– Она отправится туда так поздно?

– Утром мисс Эванс не отвозила молоко – я это знаю точно, так как она проторчала все утро в Суонси с женой моего приятеля, шатаясь по лавкам и покупая себе тряпки. Значит, она поедет туда во второй половине дня. Вам повезло, мистер Чаки, и этой молодой леди тоже.

– Поднимемся к ней домой и проверим, – предложил мистер Чаки Тинке. – Это совсем рядом.

Мисс Эванс жила в маленьком доме, примостившемся над дорогой. Мистер Чаки постучал в дверь, открыл ее, не дожидаясь ответа, шагнул в прихожую и стал просовывать голову в одну дверь за другой, громко окликая:

– Мисс Эванс! Мисс Эванс!

«Во что я теперь ввязалась?» – думала Тинка.

Мисс Эванс появилась у парадной двери, глядя на них, как кукушка, выскочившая из часов. Это была миниатюрная женщина с загорелым лицом и ярко-голубыми глазами.

– Привет, мистер Чаки. Вы звали меня?

– Это мисс Джоунс, мисс Эванс. Мы хотели узнать, собираетесь ли вы сегодня в «Пендерин».

– Ну, как всегда...

– Отлично. Тогда, возможно, вы не возражаете перевезти нас в вашей лодке?

На лице мисс Эванс отразилось сомнение.

– Ну, я, конечно, могла бы, но... – Она посмотрела на Катинку. – Предупреждаю, лодка очень старая.

– Нельзя ли добраться туда, не беспокоя мисс Эванс? – обратилась Катинка к мистеру Чаки.

Но другого способа, очевидно, не было. Обычно здесь имелось нечто вроде брода, но сейчас река вздулась из-за летних дождей. Мисс Эванс удалилась за своими бидонами.

– Она не возражает, – сказал мистер Чаки. – Просто не может не суетиться.

Комната была герметически закупорена – оконные занавески из грубого кружева закрывали красивый вид. С каминной полки свешивался медный экран, отполированный до блеска; над ним висел старомодный дагерротип^{14} женщины с нотами в руках.

– Мать мисс Эванс прибыла сюда из Шропшира, – объяснил мистер Чаки, по-видимому, хорошо знакомый с деревенскими делами. – Ее девичья фамилия была Ларк – здесь ее прозвали Английским Жаворонком^{15}. Говорят, она превосходно пела. – Его валлийский акцент иногда был едва различим, а иногда становился четким.

Мисс Эванс вернулась с двумя бидонами. Мистер Чаки взял один из них, и они втроем, перейдя главную улицу, зашагали по крутой дороге вниз к реке. Дей Джоунс Ач-и-фай и его компаньоны дружески помахали Тинке. «По крайней мере, – подумала она, – я обзавелась хоть какими-то друзьями в Уэльсе». Скользя и спотыкаясь на покрытой галькой дороге, Катинка шла между двумя спутниками – высоким, прямым как шомпол мистером Чаки, чьи аккуратные ботинки ловко лавировали между лужами, и мисс Эванс с бидоном, тихо позвякивающим в ее маленькой загорелой ручке. Дождь брызгал им в лицо. «Должно быть, я спятила, – думала Тинка, – если тащусь под дождем вверх и вниз по валлийским горам, рискуя свалиться в пропасть, чтобы посетить придурковатую девчонку, которую не знаю и знать не хочу!» Перед ее мысленным взором возникла Амиста, какой она и мисс Давайте-Будем-Красивыми представляли ее себе, сравнивая полученные письма... Хорошенькое, хотя и глуповатое личико с голубыми глазами и губками бантиком, обрамленное вьющимися золотистыми волосами... «Может, Амиста и глуповата, ~ продолжала размышлять Тинка, – но у нее есть кое-что, чего нет у тебя, девочка моя! У нее есть Карлайон, в любую минуту может появиться колыбель, а свекровь ей и вовсе не нужна. В то время как ты, моя бедная Катинка, должна делать карьеру и выглядеть так, будто тебе это нравится...» Если бы у нее был... хоть кто-то! Впрочем, давным-давно «кто-то» у нее был, и она годами внушала себе, что если бы не он, ее сердце уже было бы кому-то отдано. Но теперь Тинка признала тот факт, что ее сердце принадлежит только ей, потому что никому другому оно не требуется. «Я слишком независима, – думала она. – Я зарабатываю больше, чем половина парней, с которыми когда-либо встречалась, и всегда смеюсь в неподходящий момент». В те дни, когда ее шансы еще не растаяли окончательно, Катинка собиралась иметь шесть детей и читала замужним подругам лекции о том, как следует их воспитывать. Подруги с интересом слушали, но продолжали воспитывать детей традиционными методами.

Мисс Эванс явно снедало любопытство, но ей не хотелось задавать прямые вопросы. Катинка живо описала ей жизнь в Лондоне и свою работу в «А ну-ка, девушки».

– Кажется, я привозила этот журнал в «Пендерин», – сказала мисс Эванс. Тинка подметила удивленное выражение на романтических чертах мистера Чаки.

Они подошли к реке. Лодка мисс Эванс покачивалась на вздувшихся водах, дергаясь на канате, как коза на слишком короткой привязи. Мисс Эванс подтянула лодку к берегу и поставила в нее бидоны.

– Лодка старая, мисс Джоунс, – снова предупредила она, – так что следите за вашим макинтошем. Мне бы не хотелось, чтобы вы его испортили.

Мистер Чаки подал руку Тинке, помогая ей сесть в лодку, и она с опаской опустилась на гнилую деревяшку, служившую сиденьем. Мисс Эванс отказалась от помощи мистера Чаки и начала энергично грести.

– Путь неблизкий, – заметила Тинка, глядя на приближающийся противоположный берег. – Будь я проклята, если бы стала проделывать его, чтобы доставить одну или две пинты молока! Да еще тащиться вверх по тропинке к дому... Вы каждый день туда ездите?

– Не каждый – они сообщают мне, когда им нужно молоко. Не то чтобы я возражала. – Голубые глаза мисс Эванс устремились через реку на возвышающуюся над ними темную гору. – Мне нравятся прогулки. На реке так спокойно! А когда поднимаешься по тропинке и смотришь назад на долину и деревню, то понимаешь, какие они маленькие по сравнению с Богом. – Внезапно она улыбнулась.

«Будь мисс Эванс старой девой из пригорода, умеющей более связно выражать свои мысли, – думала Катинка, на мгновение превратившись в мисс Добрый-Совет, – она писала бы мне письма, полные банальностей, спрашивая, права ли она, храня верность памяти жениха, убитого пятнадцать лет назад (хотя в течение этого времени, как я знаю по горькому опыту, ей, вероятно, не представлялось случая поступить иначе), должна ли оставаться рядом с больной матерью или почему у нее растут волоски на верхней губе...» Бессмысленное возбуждение, бессильный гнев, разочарование, свойственное среднему возрасту, утраченные надежды, нереализованные таланты, ускользающая красота – все это она так хорошо знала... «Едва ли я в лучшем положении, – размышляла Тинка. – Мне уже под тридцать, а в жизни нет ничего, кроме офиса, женского пресс-клуба и пабов... Наверное, лучше родиться в деревне, радоваться реке и горам и, глядя сверху на долину, оставлять позади мелочные заботы, чем торчать в Лондоне круглый год...»

Маленький причал почти полностью затопило. Они с трудом выбрались на берег и начали подниматься к дому по узкой крутой тропинке, вытоптанной человеческими ногами, пробираясь через папоротники, огибая валуны, перешагивая стекающий в реку ручеек. Мисс Эванс шла впереди на своих коротких ногах, крепких, как у горного барана. Мистер Чаки вежливо держался позади нее, помогая Катинке, которая с пыхтением и стонами плелась следом.

– Проклятие! – воскликнула Тинка. – Посмотрите на мои туфли! Не знаю, стоит ли того Амиста.

– Амиста? – переспросил мистер Чаки.

– Миссис Карлайон. Я знаю ее только как «Амисту». У нее есть другое имя?

– Мы не называем друг друга по имени, – сказал Чаки.

– Амиста хотя бы симпатичная? Надеюсь, что да – ведь я проделала такой долгий путь, чтобы повидать ее. Она хорошенькая, не так ли? – Тинка представила себе, как покраснеет от радости юное личико Амисты при виде ее дорогой мисс Добрый-Совет. Ей не приходило в голову в этом сомневаться.

– Мистер Карлайон, несомненно, так думает, – усмехнулся Чаки. Его прямая спина в аккуратном макинтоше поверх щегольского коричневого костюма маячила впереди. – Она будет рада вас видеть. Должно быть, ей здесь одиноко.

(«...и, дорогая мисс Добрый-Совет, здесь ужасно одиноко – не с кем словом перемолвиться, кроме двух слуг и женщины, которая приносит молоко. Когда тот человек приходил ремонтировать канализацию, это было настоящее событие. Но, конечно, здесь Карлайон...»)

По другую сторону поблескивающей свинцом реки сквозь серую пелену дождя виднелись маленькие домики, теснящиеся на деревенской улице.

Внезапно тропинка свернула и появился дом.

С противоположного берега он выглядел таким романтичным – «Пендерин», «птичья голова», прислонившаяся к горному склону. Было почти потрясением обнаружить, что это безобразный современный дом с крепкими стенами, словно покрытыми яичной скорлупой и хлебными крошками, на которых торчали окна с эркерами, остроконечной крышей и уродливыми деревянными украшениями – как будто исполинский ребенок забавлялся с лобзиком, – чердаком с грязными окнами и маленьким крыльцом. Сада не было – только гравиевая дорожка среди влажной травы, окаймленная осколками цветного стекла.

Когда они шагнули на дорожку, мистер Чаки поравнялся с мисс Эванс и что-то ей сказал. Мисс Эванс скрылась за домом, а Чаки остановился, поджидая Тинку.