Текст книги "Рабиндранат Тагор"

Автор книги: Кришна Крипалани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

„Принц“ обладал проницательным политическим чутьем и хотя признавал в установлении британского правления в Индии историческую необходимость, он был первым, кто организовал общественное мнение и направил усилия новых влиятельных классов на создание эффективной системы управления страной. Примерно полстолетия потребовалось, прежде чем эта идея была всерьез принята его соотечественниками. К тому времени под эффективным управлением уже стали понимать самоуправление.

Поездка за море в те времена была для индийца опасным предприятием, ибо существовало строгое табу против морских путешествий, „пересекать черные воды“ (как тогда говорили) запрещалось, и на виновных налагались суровые наказания. Раджа Раммохон Рай, который ранее „пересек черные воды“, так и не вернулся после этого на родину. Дароканат остался невредим после своего первого путешествия в 1842 году. Правоверные брахманы накинулись на него с упреками, но „Принц“ отказался склонить голову перед предрассудками, так и не порадовал святош исполнением очистительных обрядов, которые те пытались ему навязать.

Дароканат скончался в возрасте пятидесяти двух лет во время второй поездки в Европу. Это произошло в Лондоне 1 августа 1846 года. Смерть, по словам его внука, была внезапной и произошла „при загадочных обстоятельствах“.

Рабиндранат редко вспоминал о своем деде и не стремился к тому, чтобы узнать о нем побольше. Однако автор этой книги считает, что многие черты характера поэта были унаследованы им скорее от радушного и общительного деда, чем от сурового и благочестивого отца – пусть сам поэт и не подозревал об этом. „Принц“ обладал широкими интересами, обширными симпатиями, имел множество друзей за рубежом и обожал женское общество (впрочем, обожание это выливалось в более грубые и прямолинейные формы, чем у его внука).

Дароканат оставил трех сыновей, старший из которых – Дебендронат – отец поэта Рабиндраната. Если Дароканата называли „Принцем“ за роскошный образ жизни и щедрую благотворительность, то сын прославился как Махарши, что значит святой мудрец. Именно Дебендронат стал духовным наследником раджи Раммахона Рая, дело которого продолжил. Его личность оказала глубокое влияние на интеллектуальное развитие Рабиндраната, поэтому необходимо рассказать о нем подробнее.

Дебендронат родился в 1871 году и вырос в роскоши и великолепии. Изнеженное дитя богатого отца и любящей его до безумия матери, внук еще более любящей бабушки, он рос своенравным юношей и до известного времени предавался всем соблазнам роскошной жизни. Но осознание несоответствия между жизнью, которую он вел дома на женской половине и за пределами ее в сказочной стране, где отец развлекал своих гостей, видимо, рано развилось в нем. Чувствительный и смышленый мальчик был глубоко привязан к своей бабушке. Она вела жизнь, исполненную крайней простоты и религиозного благочестия, не ела ничего, кроме вареного риса и овощей, приготовленных своими руками. Не менее благочестивой и строгой была его мать, Дигамбари Деби, которая запретила своему мужу прикасаться к ней, потому что он утратил чистоту касты, ужиная с „нечистыми варварами“.

Разрываясь в своих симпатиях к этим двум мирам, одному – благочестивому, полному самоотречения и смутных страхов, и другому – искушающему земным успехом и исполнением всех желаний, молодой Дебендронат, видимо, много размышлял об истинном смысле религии. Был ли индуизм не чем иным, как поклонением идолам, набором бессмысленных табу? Имеет ли благочестивость какое-либо значение, если отделить ее от нравственных запросов в жизни и не руководствоваться здравым смыслом? Не в силах разрешить это несоответствие, он сдался и окунулся в жизнь, полную удовольствий. Затем внезапно наступил кризис.

Его бабушка, к которой он был очень привязан, почувствовав приближение смерти, просила перенести ее в укромное место на берегу Ганги, ибо каждый благочестивый индуист мечтает умереть около этой священной реки. Три ночи внук провел у ее смертного одра. В ночь перед ее кончиной, когда Дебендронат в одиночестве сидел у реки, его вдруг охватило необычайное чувство духовного прозрения, и он потерял сознание.

„Я очнулся другим человеком, – вспоминал он. – Во мне поднялось сильнейшее отвращение к богатству. Грубая плетеная циновка из бамбука, па которой я сидел, казалась мне самым удобным сиденьем, ковры и дорогие покрывала представлялись ненавистными, и в моем сознании проснулась радость, какой я прежде не испытывал. Мне было тогда восемнадцать лет от роду“.

По возвращении домой он роздал большую часть своих богатств, но простой отказ от материальной собственности не принес ему облегчения. Он мечтал о возвращении того экстатического видения, которое пришло к нему на берегу реки…

Индуистская религия, господствовавшая в обществе, отвращала его своим идолопоклонством и бессмысленными ритуалами. И вот он рассказывает, как однажды в таком состоянии духа увидел страницу, выпавшую из какой-то санскритской книги. Из любопытства поднял ее, но с удивлением обнаружил, что не в состоянии понять ничего из написанного. Он послал за известным знатоком санскрита, одним из преданных членов группы индуистских реформаторов, последователей раджи Раммохона Рая. Ученый муж узнал текст – это был первый стих „Ишопанишады“, и он так объяснил его смысл:

„Все, что движется в этом движущемся мире, осенено божеством. Поэтому найти радость в самоотречении: не домогайся того, что принадлежит другим“.

Эти слова стали откровением для молодого подвижника, бродившего доселе во тьме. „Когда я начал серьезно читать „Упанишады“, я почувствовал огромное желание распространять истинную религию“.[10]10
  Может показаться странным, что «Упанишады» были в общем неизвестны индийцам в первой половине прошлого века. Дело в том, что в течение столетий иностранного господства индуизм, спасаясь от преследований, скрывал свою подлинную сущность, всячески подчеркивая значение внешних символов и ритуалов. Это привело к чрезмерному усилению власти священнослужителей, которые в своих интересах эксплуатировали слепую веру масс. Положение напоминало картину в средневековой Европе, перед тем как реформаторы христианства открыли для себя Священное писание. В Индии эта заслуга принадлежит радже Раммохон Раю и Махарши Дебендронату; впоследствии их усилия получили поддержку в трудах западных индологов. (Примеч. авт.).


[Закрыть] В тот самый день 1839 года, когда индуисты Бенгалии пышно празднуют ежегодный праздник поклонения богине Дурге, Дебендронат пригласил друзей и последователей и официально провозгласил создание религиозного общества, которое он назвал „Татваранджани (вскоре переименованное в „Татвабодхини“) Сабха“, посвященное культу Единого Бесформенного Божества и распространению основных догматов индуистской веры такими, как они были представлены в „Упанишадах“ до того, как их извратили идолопоклонничество и другие суеверия.

Раджа Раммохон Рай еще в 1825 году основал общество „Брахма Сабха“ (или „Брахмо Самадж“), место встречи всех людей „без всяких различий“. Однако этому движению не удалось добиться массовой поддержки, и вся затея находилась в упадке до тех пор, пока Дебендронат, обладавший безошибочным инстинктом религиозного реформатора, не объединил в 1843 году только что созданный им кружок с существовавшей уже организацией. Если до этого „Сабха“ была не больше чем клубом интеллектуалов, то теперь она стала деятельным центром веры. Это религиозное течение со временем превратилось в движение за осуществление реформ в социальной и моральной сфере и стало активным ферментом в индуистском обществе того времени.

Для того чтобы понять человека, которому посвящена эта биография, нужно знать те условия, в которых вырос Тагор, отдавать себе отчет в том влиянии, которое оказали на его мировоззрение личность и вера его отца. Когда родился Тагор, для народа, который взялся за дело собственной переоценки, религиозные и моральные идеалы были самой насущной реальностью. В их пропаганде чувствуется пыл возвышенного морального сознания, который можно встретить в современных им работах таких американских идеалистов, как Торо, Эмерсон и Уолт Уитмен.[11]11
  Торо Генри Дейвид (1817–1862) – американский писатель-публицист, общественный деятель. Автор книги «Уолден, или Жизнь в лесу», в которой рассказывается, как автор жил в одиночестве в глуши, питаясь трудами рук своих. Эмерсон Ралф Уолдо (1803–1882) – американский философ, поэт и публицист, друг Торо. Выдвигал идеи самоусовершенствования человека в общении с природой. Торо и Эмерсон оказали влияние на формирование идей М. Ганди. Уитмен Уолт (1819–1892) – американский поэт, автор книги стихов «Листья травы», в которой воспел веру в разум, в поступательное развитие человека. (Примеч. пер.).


[Закрыть] Многое из того, о чем Тагор думал и писал, что он чувствовал, обусловлено обстановкой, в которой протекало его раннее детство. Влияние личности Махарши настолько важно для интеллектуального и духовного развития сына, что необходимо подробнее рассказать о его жизни.

Внешне отношения Дароканата с сыном не были слишком отчужденными – сын продолжал работать в отцовском банке, однако уделял все больше времени, средств и энергии тому, что, как он чувствовал, было делом его жизни. „Принц“ был слишком яркой, земной личностью, чтобы восхищаться отрешенностью своего наследника от мира. Но, с другой стороны, он так глубоко почитал раджу Раммохона Рая, что был вынужден примириться и с сыном – последователем Рая, правда прибегнув при этом к предосторожности. Некоторые свои поместья он сдал в аренду с отчислениями в пользу сыновей для того, чтобы обеспечить им гарантированный доход, не зависящий ни от каких превратностей деловой жизни.

И он оказался прав. Вскоре после того, как Дароканат скончался, обнаружилось, что задолженность фирмы намного превышает ее активы. Акционеры срочно стали изымать свои вклады, и знаменитый дом „Карр, Тагор и K°“ прекратил существование. В момент кризиса проявился твердый характер сына. Он собрал вместе всех кредиторов и объявил им, что, хотя по закону кредиторы не имеют прав на сданную в аренду собственность (а она была весьма значительной), он и его братья решили отказаться от этих доходов, пока задолженность не будет выплачена до последнего гроша. Понадобились многие годы расчетливого хозяйствования и экономной жизни, чтобы покрыть долги отца.

Дебендронат не только выплатил все суммы с процентами, но выполнил также все моральные обязательства отца и внес все пожертвования и взносы, которые „Принц“ с опрометчивой щедростью пообещал перед отъездом в Англию.

Дебендронату было только двадцать восемь лет, когда умер отец, но он уже пользовался высочайшим уважением, его называли Махарши, то есть человеком, известным мудростью и праведной жизнью, духовным наследником великих мудрецов, создавших „Упанишады“ 2500 лет назад. Он был религиозным реформатором и мистиком, но при этом крепко стоял на земле. Эта сторона жизни Махарши произвела глубокое впечатление на его сына, который позднее сказал о себе: „Для меня путь спасения не в самоотречении. Я ощущал объятия свободы в тысяче уз наслаждения“.

Махарши много ездил по Индии, и это в те времена, когда путешествия были сопряжены с немалыми опасностями. Почти каждый год весной или осенью он оставлял свой дом и отправлялся через западные равнины к Гималаям. Как в прошлом мудрецы – риши, он любил эти величественные горы, покрытые снежными шапками. Махарши не боялся опасностей и часто забирался на одинокие утесы, где сидел погруженный в созерцание дикого величия природы. Он отличался тонкой наблюдательностью – его автобиография полна живых описаний природы и проницательных наблюдений за людьми и событиями.

Перед тем как Махарши уехал в Гималаи в конце 1856 года, в течение некоторого времени его неотступно преследовало отчаянное чувство, что „мир слишком давит на нас“, и он намеревался навсегда остаться в своих любимых Гималаях. Он подумывал не возвращаться к своей семье и провести оставшиеся годы жизни в мирном созерцании. Стоит рассказать, почему Дебендронат не последовал этому своему решению. Однажды в сентябре 1858 года он по обыкновению прогуливался по горам и остановился, чтобы полюбоваться видом водопада. Он задумался о судьбе реки: здесь такая прозрачная, холодная и прекрасная вода при выходе на равнину становится мутной, темной, грязной. Но грязная и лишенная величия, она напоит землю и принесет пользу роду человеческому. Внезапно он услышал внутренний голос: „Оставь свою гордыню и спустись к людям, как эта река. Иди, поведай миру истину, которую ты постиг, передай преданность и веру, которым ты научился здесь!..“

Бегство от жизни оказалось чуждым как его природе, так и его философии. Он подчинился призыву, который был не чем иным, как требованием самого его существа, и возвратился в Калькутту к своим мирским обязанностям. И хотя впоследствии он снова возвращался в Гималаи, Махарши никогда больше не думал о самоустранении от дел. Он дожил до преклонного возраста (Махарши умер в 1905 году восьмидесятивосьмилетним старцем) и увидел закат старого века и зарю нового. Он дожил до того времени, когда общественное движение, которое он начал, достигло такой мощи, что оставило его самого далеко позади – одинокий пик на границе между прошлым и будущим.

2. Детство

К счастью, Махарши спустился на землю с гималайских высот, где он некогда собирался провести остаток жизни в священном созерцании. Его отрешенность от мира не вылилась в отвращение к миру, и он не отказывался выполнять свои обязанности хозяина дома, а также не пренебрегал естественными потребностями плоти: 7 мая 1861 года, через три года после гималайского периода, родился Рабиндранат Тагор. Его мать Шарода Деби к этому времени уже родила Махарши тринадцать детей, а через два года должна была принести ему еще одного сына, который, однако, умер во младенчестве. Какому-нибудь социологу из ООН, напуганному призраком всемирного голода из-за роста населения земли, пришлось бы не по нраву, что Махарши превзошел среднестатистическую норму. Однако потомки благодарны ему за то, что он не остановился на третьем или четвертом ребенке, как это рекомендуют социологи. Какими бы ни были важными многочисленные благодеяния Махарши, величайшим его даром своему народу оказался его четырнадцатый ребенок.

Огромный дом в Джорашанко в Калькутте буквально кишел детьми и внуками, так что рождению еще одного, четырнадцатого ребенка не придавалось особого значения. Его назвали Рабиндранат, или коротко Роби.

Когда ребенок подрос, он, как и его братья и сестры того же возраста, был перепоручен слугам. Вся семья походила на небольшую общину, подчиняющуюся единому главе и ведущую общее хозяйство. Каждой супружеской чете выделялась часть дома, в которой мужчины занимали наружные комнаты, а женщины внутренние. Старый глава семьи, сам Махарши, жил отчужденно и был почти недоступен. Если он не отсутствовал в Гималаях, то обычно бывал погружен в размышления или занят очередными реформаторскими кампаниями, не забывая, однако, при этом пристально следить за ходом дел в своих поместьях.

На матери, Шароде Деби, лежали обязанности хозяйки этого огромного дома, присмотр за всеми дочерьми и невестками, сыновьями, зятьями и их детьми. Ко многим сложностям, обычным для всякой индийской семьи, Тагоры добавили для себя дополнительные трудности, так как в их доме вопреки обычаю все зятья считались полноправными членами семьи. Шароде Деби нужны были сильный характер, большой такт и терпение для того, чтобы такой большой дом жил дружно и согласно. Ее многочисленные дети, красивые, талантливые, были переполнены жизненной энергии и, разумеется, приносили ей немало забот.

Старший сын ее, Диджендронат, был человеком огромного интеллекта, поэтом, музыкантом, философом и математиком. И если он не достиг славы своего младшего брата, то в основном из-за полного отсутствия честолюбия и упорства. Его способности были слишком разнообразны для того, чтобы направить их в одно русло, а его настрой – слишком философическим (в традиционном индийском смысле – не связанным единой целью) для того, чтобы он мог заниматься всерьез каким-нибудь одним предметом. Однако во всем, что бы он ни делал, проявлялись его оригинальный склад ума и неуемная творческая фантазия. Его стихотворные опыты оказали глубокое влияние на развитие поэтического таланта младшего брата. Его большая поэма "Свапнапраян" ("Путешествие во сне"), вошедшая в классику бенгальской литературы, – шедевр аллегорического жанра, сравнимый со спенсеровской "Королевой фей" или с "Путешествием пилигрима" Бэньяна. Он был также выдающимся мыслителем и мастером философской прозы. Он изобрел стенографию на бенгальском языке и написал по ней стихотворный учебник, о котором один проницательный критик отозвался как о "памятнике" остроумия и чуде стихосложения". Наделенный особой духовной прозорливостью, он провозгласил Ганди вождем нации задолго до того, как его соотечественники, и Рабиндранат в их числе, признали его Махатмой.

Второй сын, Шотендронат, остался в истории как первый индиец, которому удалось пробиться в цитадель высшей британской администрации в Индии. Однако есть у него и другие, более почтенные заслуги. Он великолепно знал санскрит, прекрасно писал по-бенгальски и по-английски. На бенгальском языке он опубликовал свои стихотворные переводы санскритской классики, "Гиты" и "Мегхадуты" Калидасы,[12]12
  «Гита» – то есть «Бхагавадгита», философская часть великой индийской эпопеи «Махабхарата»; Калидаса – поэт и драматург Древней Индии. По легенде, жил в I веке до н. э. Среди его произведений основанные на сюжетах индийской мифологии поэма «Облако-вестник» («Мегхадута») и драма «Шакунтала». (Примеч. пер.).


[Закрыть] книгу о буддизме, а также мемуары, представляющие несомненный интерес. Он был первым писателем, познакомившим бенгальских читателей с религиозной поэзией маратхов,[13]13
  * Маратхи – одна из наций Индии, основное население штата Махараштра. (Примеч. пер.)


[Закрыть] перевел на английский язык «Автобиографию» Махарши, которая вышла в лондонском издательстве «Макмиллан». Он оказал на Рабиндраната глубокое воздействие если не как поэт, то как человек. Шотендронат был первым, кто отстоял для себя свободу жить по своему усмотрению, в соответствии с новыми воззрениями, с которыми он познакомился во время учебы в Англии.

Рассказывают, что, когда Шотендронат впервые вывез свою молодую жену, отличавшуюся удивительной красотой, без покрывала в открытой коляске на улицы Калькутты, весь город был шокирован, и об этом инциденте долго помнили как о громком скандале. Но Шотендронат оставался непоколебим и даже брал ее с собой в поездки в Англию. Он отделился от отцовского дома в Джорашанко и жил со своей семьей в отдельной вилле, где его очаровательная и умная жена создала изысканный салон. Она изменила традиционный женский костюм и приспособила старомодный способ носить сари к современному стилю, который стал принят по всей Бенгалии. Это она придумала блузку, которую теперь носят вместе с сари.

Их сын Шурендронат и дочь Индира, красивые и разносторонне развитые, в детстве дружили с Рабиндранатом, а затем всю жизнь оставались его горячими поклонниками. Индира Деби впоследствии приобрела значительный авторитет в бенгальской литературе и считалась признанным знатоком музыки своего знаменитого дяди: она была прекрасной, грациозной женщиной и груз лет несла с такой же легкостью, как груз своих многочисленных дел. Умерла она в августе 1960 года в возрасте восьмидесяти семи лет.

Третий сын Шароды Деби, Хемендронат, умер сравнительно молодым – в возрасте сорока лет. Рабиндранат с признательностью писал о нем в воспоминаниях о своих молодых годах. Хемендронат, которому поручили следить за учебой маленького Роби и его сверстников, настоял на том, чтобы дети обучались на родном языке, а не на английском. Комментируя этот акт милосердия, поэт писал много лет спустя: "Процесс обучения должен максимально быть похожим на процесс принятия пищи. Если вкус чувствуется с первого прикосновения к еде, желудок начинает работать еще до того, как в него что-нибудь попадет, заранее выделяя пищеварительные соки. Ничего подобного, однако, не происходит, если бенгальского мальчика учат на английском языке… Пока он пыхтит и потеет над правописанием и грамматикой, внутренности не работают, а когда наконец приходит вкус, аппетит уже пропал… В то время когда все кругом шумно выступали в пользу обучения на английском языке, мой третий брат оказался достаточно смелым, чтобы оставить нас в бенгальской школе. За это я ему глубоко признателен".

Четвертый сын оказался слабоумным, но его сын Балендронат стал блестящим писателем, который, несмотря на раннюю смерть – ему не исполнилось и тридцати лет, – вписал свое имя в историю бенгальской литературы.

Пятый сын, Джотириндронат, считался одним из самых образованных людей своего времени. Красивый, элегантный, смелый, он был "Прекрасным принцем" индийского возрождения и пионером почти во всех областях искусства. Музыкант, композитор, поэт, драматург и актер, он со своей неукротимой энергией и страстной любовью к национальной культуре принимал участие в многочисленных предприятиях, которые далеко выходили за рамки искусства и литературы. Он выступал против британской монополии на судоходство и промышленное производство и чуть было не разорился в связанном с этим судебном процессе. Он был на тринадцать лет старше Рабиндраната, и его влияние на интеллектуальное и поэтическое развитие знаменитого брата сыграло большую роль, которую Рабиндранат всегда с благодарностью признавал. Не будет преувеличением сказать, что свидетельство гениальности Джотириндроната, лишь частично проявилось в его собственных делах, а по большей части скрыто в замечательном расцвете способностей его братьев.

Среди других детей Шароды Деби, кроме младшего сына, наиболее выдающимися были две ее дочери: старшая, Саудамини, которая присматривала за великим поэтом в младенчестве, а затем стала преданным помощником старого Махарши, и пятая дочь Шорнокумари, о которой помнят как о первой женщине-писательнице в Бенгалии. Две дочери Шорнокумари также добились большой известности: Хиранмайи Деби – общественный деятель, Шарола Деби – писательница, музыкант и активная участница политической борьбы за национальное освобождение.

Немалых трудов стоило, чтобы все это блестящее, Умное и своенравное потомство жило в мире и согласии. Поэтому неудивительно, что у Шароды Деби оставалось немного времени и сил для воспитания младшего сына. Ее материнская забота сводилась к минимуму – по-видимому, она просто не могла дать больше. Тоска по материнской любви, никогда не остывавшая в детстве, превратилась в зрелые годы в непреходящее желание женской привязанности и ласки. Неумолкающее эхо этого чувства слышится в прекрасных стихах о детстве, написанных им в зрелом возрасте. В некоторых из рассказов и повестей Тагора материнская любовь описывается с такой нежностью, что невольно задаешься вопросом: не является ли это выражением неудовлетворенных желаний автора?

В главах воспоминаний Рабиндраната, где он возвращается к своему детству, нет и следа жалости к себе. Он скорее благодарит судьбу за то, что ему удалось избежать опасности быть избалованным родительским вниманием. "Когда воспитание, – писал он, – становится случайным удовольствием для воспитателя, детям это всегда приносит явный вред". Мальчика никогда ничем не баловали. Несмотря на то, что семья славилась аристократизмом уклада и роскошью, дети воспитывались в строгости.

"Питались мы вовсе не деликатесами. Перечень нашей одежды вызвал бы снисходительную усмешку у современного мальчика. Мы до десяти лет ни по каким случаям не надевали носки или обувь. Для холодной погоды у нас была лишь вторая хлопчатобумажная куртка. И нам никогда не приходило в голову переживать из-за этого. Только когда старик Ниямат, наш портной, забывал пришить карманы к нашим курткам, мы огорчались, ибо еще никогда не рождался мальчик настолько бедный, чтобы ему нечем было набить свои карманы… Нам ничего никогда не доставалось легко. Многие обычные вещи были для нас редкостью, и мы жили чаще всего надеждой, что когда мы станем достаточно взрослыми, мы получим то, что будущее хранит для нас".

Период детства и раннего отрочества, проведенный под опекой домашних слуг, Тагор впоследствии шутливо назвал периодом "тирании прислуги". Ребенком он был беспокойным, уже тогда "томимым жаждой дальних странствий". Чтобы избавить себя от излишних забот о ребенке, один из слуг придумал оригинальный выход. Он усаживал Роби в удобном месте, очерчивал вокруг него мелом круг и с серьезнейшим видом предупреждал, что, если он переступит этот магический круг, его ждет смертельная опасность.

Ребенок уже слышал пересказ "Рамаяны" и знал об ужасных несчастьях, постигших Ситу, перешагнувшую за пределы круга, который начертил вокруг нее Лакшмана.[14]14
  * Речь идет об эпизоде древнеиндийского эпоса «Рамаяна» (приписывается легендарному поэту Вальмики). Лакшмана, сводный брат главного героя поэмы Рамы, охранял в лесу супругу последнего, Ситу. Переступив магический круг, Сита была похищена демоном Раваной. (Примеч. пер.)


[Закрыть] Поэтому он оставался на месте, не решаясь подняться, даже когда слуга пропадал надолго. К счастью, он сидел рядом с окном, выходившим на улицу, где блестел водной гладью бассейн, по одну сторону которого росло большое дерево баньяна, а другую обрамляли кокосовые пальмы. Ребенок следил сквозь жалюзи окна, с какими гримасами входили в воду купальщики, соблюдая каждый свой ритуал: один спускался по ступеням степенно, шепча утренние молитвы, другой затыкал уши и несколько раз приседал в воде, третий нырял прямо с берега… К полудню, когда бассейн пустел и только утки плескались в воде, внимание мальчика переключалось на гигантский баньян и на причудливую игру теней под ним. Через много лет он вспомнит этого товарища своего детства:

 
Так ты стоишь и в погожие дни, и в туман.
Помнишь об этом ребенке, о старый баньян? [15]15
  * Перевод М. Тубянского, Названия произведений и имена даются в этой книге в соответствии с Собранием сочинений Тагора в 12-ти томах (ГИХЛ, Москва, 1951–1965). Стихотворные переводы цитируются также по этому изданию. (Примеч. пер.)


[Закрыть]
 

Роби смиренно покорялся «тирании прислуги», но лишь потому, что его безграничный интерес к окружающему миру делал привлекательными самые обыденные вещи, а крылья живой фантазии взлетали, даже скованные начертанным меловым кругом.

"Когда я оглядываюсь на дни детства, мне чаще всего вспоминается некая тайна, которая заполняла тогда собой и жизнь, и весь мир. Эта тайна пряталась повсюду, и каждый день самым главным вопросом было: когда мы наконец на нее наткнемся? Было похоже, будто сама природа что-то прятала в своих ладонях и, смеясь, спрашивала: "А ну-ка, что у меня в руках?"

Это ощущение чуда, этот дар находить радость в, казалось бы, обыденных событиях навсегда сохранились как главные свойства души поэта и помогли ему уберечься от пресыщенности и цинизма в то время, когда эти черты стали чуть ли не литературной модой.

Воспоминание о детстве, очерченном меловым кругом, лишенном многих радостей, запало глубоко в душу поэта и в зрелые годы способствовало формированию тагоровской системы идеального воспитания. Любознательность ребенка, его тяга к большому загадочному миру людей и природы за пределами дома и школы стали для него и символами стремления души к "великим далям". В маленькой пьесе "Дакгхор", написанной им в 1911 году и опубликованной через три года по-английски под названием "Почта", он выразил это стремление в образе маленького мальчика Амала. Хрупкий и чувствительный ребенок, прикованный к своей постели, наблюдает через окно за жизнью улицы. Деревенский почтальон в шутку заверяет его, что принесет ему письмо от короля. С этой надеждой Амал умирает, и, когда он закрывает глаза, вестник объявляет о приходе короля. Смерть приносит невинной душе избавление и последнюю награду.

Но мальчик Роби оказался более жизнестойким, чем Амал, он вынес и пренебрежение родителей, и тиранию прислуги. Более того, все это не прошло бесследно в становлении его характера. Прислушиваясь к болтовне слуг, жадно внимая историям, которые они ему рассказывали, он рано познакомился с народной мудростью и с яркой выразительностью разговорного бенгальского языка, великим знатоком и защитником которого он стал впоследствии. Первый детский стишок, который он выучил, наполнил восторгом все его существо. Самый обыкновенный стишок на бенгальском языке, означавший в переводе "Барабанит дождь, трепещут листья", стал для ребенка первым соприкосновением с великой магией поэзии – первой поэмой Великого Поэта, как он сказал об этом впоследствии.

«Давняя та радость памятна мне и до сих пор, она приходит мне на память, когда я размышляю, почему в поэзии так необходима рифма. Из-за нее слова доходят до конца и не кончаются; фраза завершается, но не утихает ^её перезвон; и в ушах, и в голове может до бесконечности продолжаться игра слов, сплетенных рифмой воедино. При этом снова и снова целый день в моем сознании барабанит дождь и трепещут листья».

В школу он пошел очень рано. Для обучения чтению и письму был нанят домашний учитель, однако эти занятия продолжались недолго. Когда мальчик узнал, что его старший брат и один из его племянников (сын самой старшей его сестры) ездят в школу в коляске, он поднял рев, требуя и для себя такой же привилегии. Вышедший из терпения учитель дал ему звонкую затрещину и сказал: «Сейчас ты плачешь, чтобы тебя пустили в школу, потом ты будешь плакать куда больше, чтобы тебе позволили не ходить туда». Ребенок добился своего, он очень скоро понял, насколько правдивым оказалось это предсказание.

Первая его школа называлась Восточная семинария. Рабиндранату никогда не удавалось вспомнить, чему его там учили, но искусные способы наказания, с помощью которых учителя вдалбливали знания в учеников, оставили глубокий след как в его сознании, так и на теле. Приходя из школы, он изливал свой гнев и страх на деревянных столбиках веранды, по которым ожесточенно колотил палкой, представляя себя учителем, а их учениками.

"Я познал тогда, – размышлял он впоследствии, – насколько легче воспринять внешние формы, чем суть дела. Я без труда усвоил всю раздражительность моих учителей – все, за исключением того, чему они меня учили. Естественное мое утешение состоит в том, что у меня не было возможности испытать их варварские методы на живом существе.

В выходные дни он мог распоряжаться временем по своему усмотрению, и в полуденные часы, когда приставленный к нему слуга уходил пообедать и отдохнуть, мальчик находил убежище в старом, заброшенном паланкине бабушкиных времен, который носил еще следы былого богатства семьи. Между остававшимся без присмотра мальчиком и никому не нужным паланкином установились тайные узы дружбы и доверия. Удобно устроившись за задернутыми шторами, укрытый от любопытных взглядов, он давал волю своей фантазии.

"Мой паланкин, для посторонних глаз стоявший на месте, отправляется в фантастические путешествия. Носильщики, возникшие по моему желанию из небытия и питающиеся плодами моего воображения, несут меня туда, куда зовет фантазия. Мы пересекаем далекие незнакомые страны, которым я даю названия, взятые из прочитанных книг. Мое воображение прокладывает дорогу через дремучий лес. Заросли сверкают глазами тигров, я, дрожа, замираю. Со мной охотник Бисванат; слышатся выстрелы его ружья. Бах! Бах! – и все стихает. Иногда мой паланкин превращается в большую ладью, плывущую далеко в безбрежный океан. Весла с легким всплеском уходят в воду, вокруг нас вздымаются волны. Моряки кричат нам: "Осторожно, шторм надвигается". У руля стоит моряк Абдул с острой бородой, с наголо обритой головою. Я знаю его, он привозит моему старшему брату рыбу хильса и черепашьи яйца из Падмы".

Через некоторое время, когда Роби еще не было семи лет, его приняли в другую школу, которая считалась образцовой, созданной по британским стандартам. Единственное, что запомнилось ему в этой школе, – это сквернословие одного из учителей, которое глубоко возмутило мальчика, да обязательное пение хором английской песни перед началом уроков, "по-видимому, попытка внести элемент радости в тягучую повседневность". Бенгальские мальчики не могли ни понять английские слова этой песни, ни запомнить непривычную для них мелодию. Единственная строчка из нее, которую Тагор мог вспомнить, представляла собой бессмысленный набор звуков.

В возрасте семи лет Роби написал свое первое стихотворение. Однажды двоюродный брат Джоти, который был на шесть лет старше, привел его в свою школу и предложил написать стихотворение, объяснив, что нет ничего проще: достаточно заполнить словами четырнадцатисложный размер, и слова превратятся в стихи. Так мальчик нетвердым почерком написал свои первые строки популярным в Бенгалии размером «пояр». «В этой четырнадцатисложной форме мгновенно расцвел лотос поэзии, и даже пчелы нашли на нем свое место». Мальчик, однако, был разочарован. Неужели поэзия – это только занимательное упражнение? «Однажды в нашем доме поймали вора, – рассказывал он потом в своих воспоминаниях. – Сгорая от любопытства и дрожа от страха, я отважился посмотреть на него. И я увидел, что это просто обычный человек! Когда же наш сторож не слишком мягко с ним обошелся, я почувствовал огромную жалость к несчастному. Подобное чувство я пережил в поэзии».