Текст книги "Рабиндранат Тагор"

Автор книги: Кришна Крипалани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Образование – это не экзотический цветок, который можно вырастить в теплице. Если оно не коренится в почве и не приспосабливается к естественным условиям окружающей среды, оно не станет ценным для народа. Живое никогда не подражает, оно усваивает; и потому Тагор предостерегал свой народ от слепого подражания Западу, многократно повторяя простую истину, что "для того, чтобы научиться ходить, надо тренировать мускулы своих собственных ног, а не выступать на ходулях чужеземного производства, хотя они громче стучат и вызывают больше удивления, чем настоящие ноги". Можно переварить все знания, заключенные в многотомных энциклопедиях, но если человек не знает самого себя и свое непосредственное окружение, его нельзя счесть мудрым или хотя бы разумным.

Система обучения должна приспосабливаться к непосредственным нуждам общества, экономическим и культурным, она должна "взломать сокровищницу наших предков и пустить в ход добытые богатства". Нельзя допустить, чтобы развитие личности вело к разрастанию эгоизма. А для этого индивидуальное сознание должно быть наполнено знанием Единого, Вне-личностного и Всеобщего (термины могут быть самыми разными), того, что наполняет и объединяет всю жизнь и природу. Одно интеллектуальное убеждение в единстве человечества или общей судьбе народа или класса, как бы ни было оно эффективно в качестве политического инструмента, все-таки недостаточно само по себе, чтобы укротить бурю человеческого эгоизма. Мысль должна воплотиться в чувстве, прежде чем она получит доступ к тем основам сознания, где в молчании и темноте создается энергия разума. В этом – основа духовной концепции Тагора.

Основной принцип обучения, который, невзирая на скудость материальных средств, он стремился выдержать с самого начала, заключался в том, чтобы не перекладывать учительства на других, освобождая себя для более возвышенных дел. Он не только следил за всеми мелочами в управлении школой – ашрамом, но и сам принимал участие во всех делах, сам обучал детей. Выяснилось, что на бенгальском языке не оказалось подходящих Учебников и хрестоматий, и он сам составлял их и побуждал своих коллег поступать так же. Поэта удовлетворяло его скромное начинание, он еще не ведал, что его маленький ашрам впоследствии вырастет в большой университет, во всемирно известный центр международных исследований.[66]66
  На бенгальском языке есть несколько книг воспоминаний бывших учеников школы, и множество рассказов остались недописанными. Один из них стоит припомнить. Тагор строго запретил телесные наказания в любой форме. Однако бывало, что учитель, выведенный из себя, прибегал к силе по отношению к самым непослушным мальчишкам. Надо сказать, что в первый период многие из учеников были, что называется, «трудными детьми», с которыми родители не могли справиться дома и воспользовались удачным случаем сбыть их с рук, отправив в школу поэта. Однажды старший брат поэта Диджендронат, замечательный мыслитель и математик, который провел поздние годы жизни в Шантиникетоне, прогуливался возле места, где шли занятия, и вдруг увидел, как один из учителей шлепает ученика. Он тут же послал учителю клочок бумаги, на котором написал стишок по-бенгальски, означавший: «Напомню тебе, братец, что битьем нельзя превратить осла в коня, но коня можно превратить в осла». (Примеч. авт.)


[Закрыть]

Но в этот же период его ждал целый ряд утрат и испытаний. Через несколько месяцев после переезда в Шантиникетон жена Тагора Мринолини Деби серьезно заболела, ее перевезли в Калькутту, где она скончалась 23 ноября 1902 года. Вспоминая об этой утрате, старший сын Тагора, Ротхиндронат, писал: "Мать почувствовала приближение конца еще до того, как доктора оставили надежду. В последнее время она не могла говорить, но как только видела меня, слезы тихо катились у нее по щекам. В ту ночь нас, всех детей, отправили спать в другую часть дома. Моя сестра Бела и я не могли заснуть. Смутное чувство страха отгоняло сон. Рано утром мы вышли на террасу, с которой была видна комната матери. Зловещее молчание стояло во всем доме, ибо ночью его порог неслышно пересекла смерть… Горести жизни, боли и беды никогда не нарушали ясности ума отца. Его душевный покой не могло потревожить никакое бедствие, как бы ни было оно болезненно. Какие-то внутренние источники давали ему силу глядеть в лицо любому горю, подняться над самыми горькими невзгодами. После смерти матери отец с удвоенным рвением отдался делам в школе Шантиникетона". Сын свидетельствует, что его отец "переносил даже физическую боль с редкой стойкостью. Однажды его ужалил скорпион. Он сидел спокойно, вытянув ногу перед собой, и старался представить себе, что это не его нога охвачена болью, а совершенно посторонний предмет, не имеющий ничего общего с его подлинным существом. Успех этого опыта позволил ему впоследствии, на протяжении всей жизни, сопротивляться боли, как физической, так и душевной".

Двадцать лет жена ухаживала за ним с нерушимой преданностью и родила ему пятерых детей. Уже вскоре после свадьбы она не только писала по-бенгальски, но овладела английским и санскритом. По настоянию мужа она перевела с санскрита на бенгальский сокращенный вариант "Рамаяны". Она выступала на сцене в его пьесе "Раджа и рани" и прекрасно справилась со своей ролью. Неудивительно, что в конце концов она завоевала сердце своего мужа.

Она умерла прежде, чем он смог отплатить ей за многие дары, полученные от нее. Как и обычно, его чувства находили выражение только в стихах. Стихи, посвященные ей, вошли в маленькую книжку из двадцати семи стихотворений удивительной нежности, глубины чувства и простоты выражения.

Горе, скрываемое, более сильно, чем горе, нашедшее выход. Немногие знали, что стихи Тагора о детях, столь полные невинного восторга, написаны в период великого опустошения и забот. Через несколько месяцев после смерти жены его вторая дочь, Ренука, с замужеством которой он так поторопился, серьезно заболела, и доктора посоветовали перемену климата, поездку в горы. Отец повез ее сначала в Хазарибаг, а затем в Алмору в Гималаях.

В свое время ему уже пришлось написать несколько стихотворений для детского журнала "Болак". Теперь к ним добавилось много новых. Он все время был занят заботой о больной дочери, вспоминал о двух младших детях, оставленных в Калькутте. Так возник цикл стихов, опубликованный под названием "Шишу" ("Дети").

Они, несомненно, стоят в ряду лучших стихов, написанных на всех языках мира, не для детей, а о детях. Основное их назначение – помочь взрослому понять волшебный мир детского сознания.

 
На берегу океана вселенной,
Играют дети.
Небо над ними недвижно всегда,
А пенистая, голубая вода
Целыми днями пляшет, когда
Сюда прилетает ветер,
О, сколько шума на берегу, —
Играют дети.
…………………………………………….
Дети не могут водить корабли,
Не умеют забрасывать в море сети.
Ныряльщики шарят на дне жемчуга.
Купцы приплывают издалека,
Но строят крепости из песка
И собирают камушки дети.
Сокровищ земли не ищут они,
Не умеют забрасывать в море сети.
 

В сентябре 1903 года, через девять месяцев после смерти своей матери, в возрасте тринадцати лет умерла Ренука.

Через четыре месяца после смерти дочери Ренуки поэт пережил еще одну серьезную утрату. Внезапно умер от оспы молодой блестящий поэт Шотиш Рой, которого Тагор любил как сына.

Вскоре после этого, 19 января 1905 года, в почетном возрасте восьмидесяти восьми лет скончался его отец, Махарши. Смертью этого замечательного человека ознаменован конец весьма важного периода в истории Индии – периода религиозного и культурного возрождения.

В 1905 году, в последний год своего правления, энергичный и властный правитель Индии лорд Керзон бросил вызов стране, провозгласив разделение Бенгалии, начав вбивать клин между индусами и мусульманами – двумя основными религиозными общинами, что привело через сорок два года к разделу Индии, сопровождавшемуся насилием и террором, невиданными ранее в нашей истории. Тагор, предупреждавший сограждан об опасности, сразу же бросился в схватку, выступая с пламенными речами, сочиняя патриотические песни и возглавляя огромные демонстрации протеста против раздела страны. Из колледжей исключались студенты, имевшие дерзость петь патриотические песни. Чтобы дать им возможность продолжать обучение, Тагор и ряд других ведущих деятелей в области просвещения воплотили в жизнь план национальной системы образования и создали совет, который возглавил знаменитый индийский философ-йог Ауробиндо Гхош. Для этого совета Тагор прочел серию лекций по литературоведению, которые в последствии появились под заглавием "Сахитья" ("Литература"). Возглавив массы, недовольные иностранным! владычеством, он надеялся использовать проснувшуюся страсть к свободе для конструктивной программы возрождения страны. Тагор начертал эту программу в ряде замечательных выступлений и статей, в которых сформулировал основные принципы будущей теории ненасильственного сопротивления, столь известной впоследствии благодаря Махатме Ганди.

Но Тагору не хватало бесконечного терпения Ганди, его спокойного суждения и непоколебимой воли, его стратегического таланта и несравнимого дара вождя. Какое-то время Тагора нес ураган событий, поднявший неизбежную волну насилия, увидев которую поэт бежал с поля боя. Его подвергали суровой критике за измену борьбе, которую он так героически вдохновлял, но надо отметить, к чести Тагора, что и эти оскорбления он достойно выдержал, что было тоже нелегко. Тагор правильно сделал, что отошел от борьбы: неразборчивые в средствах политиканы лишь использовали его авторитет ради достижения своих собственных целей. Тагор предпочел сражаться своим оружием и сделал это блестяще в своих поздних романах. А в то время его патриотические песий продолжали вдохновлять на борьбу:

"Пусть земля и вода, воздух и плоды моей земли будут сладки, о мой Господь! Пусть дома и базары, леса и поля моей родины будут полны, о мой Господь! Пусть обещания и надежды, дела и слова моего народа будут истинны, о мой Господь! Пусть жизни и сердца сыновей и дочерей моего народа будут едины, о мой Господь!"

Другая песня, очень популярная и в наши дни, которую любили петь члены революционного подполья, может считаться его собственным ответом на будущие упреки: "Если никто не отвечает на твой зов, если все боятся и отворачиваются, даже тогда, о несчастный, открой широко свое сердце и все скажи, что хотел. Если никто не зажег света в бурную ночь, даже тогда, о несчастный, пусть боль зажжет огонь в твоем сердце, и пусть это будет твой единственный свет!" Эта песня была одной из любимых песен Махатмы Ганди, ее часто пели на его вечерних молитвенных собраниях.

Может быть, уход Тагора с общественной арены и был потерей для национального движения. Но не для Шантиникетона и не для литературы. Кроме большого числа статей по социальным и политическим проблемам, образовании, литературе, фольклоре, о философии слов и звуков, он написал несколько юмористических и сатирических скетчей и закончил еще один большой сборник стихов, названный им "Кхейя" ("Паром").

В Индии, после того как в сентябре заканчивается сезон дождей, в осеннем небе остаются висеть разрозненные облака. Они не проливают уже влаги на землю, и кажется, что единственное их назначение – придавать особую прелесть закату. Так и поэт чувствует себя осенним облаком, бесполезно плывущим по небу в ожидании, когда же солнце испарит его влагу и растворит в пустоте. Но если солнцу нравится окрашивать в яркие цвета "эту мимолетную пустоту", пусть будет так.

В ноябре 1907 года наступил завершающий акт трагедии его семейной жизни. Младший сын его, Шомендро, милый, одаренный мальчик, умер внезапно от холеры в возрасте тринадцати лет, день в день через пять лет после смерти своей матери.

В течение этих пяти бурных лет Тагор пережил почти полное крушение семейной жизни. Он потерял жену и двух детей, из трех оставшихся в живых старшая дочь жила с мужем за пределами Бенгалии, старшего сына он послал в Соединенные Штаты изучать сельскохозяйственные науки, и третья дочь, Мира, тоже вышла замуж. С безвременной смертью младшего сына поэт стал совершенно одинок. Одиночество в толпе еще более тяжко, поэтому он удалился в свое поместье в Шилайде.

Тагор слишком возвышался над текущими страстями и предрассудками и слишком далеко опережал время, чтобы добиться сиюминутной популярности в народе. Даже его литературный талант завоевал признание далеко не сразу, и рассказывают, что в течение долгого времени учителя предлагали школьникам отрывки из его сочинений с заданием: "Переложите на чистый и правильный бенгальский язык". Чужим он был и для властей, которые издавали секретные предписания государственным чиновникам не посылать детей в его школу и не оказывать ему никакой помощи. Он попал в число подозреваемых в незаконной политической деятельности, за пим установили слежку.[67]67
  Он сам рассказывал, что однажды знакомый его семьи зашел в полицейский участок Джорашанко в Калькутте, чтобы заявить о краже. В это время вошел агент и доложил дежурному офицеру: «Рабиндранат Тагор, класс Б, № 12, прибыл в Калькутту из Больпура». (Примеч. авт.)


[Закрыть]

Его поэзия этого периода, достигшая апогея в страстной искренности, в простоте "Гитанджали", создана кровью сердца. Духовное прозрение Тагора порождено глубоко пережитым горем и одиночеством.

Самое удивительное, что горе заставило его еще больше полюбить эту землю, эту жизнь. Он искал вдохновения не в одиночестве своей души, но в каждом проявлении бытия. Сына, которого он потерял, он снова обрел во всех детях Шантиникетона, в их жизнерадостности он вновь обрел источник вдохновения. Насколько это ему удалось, можно судить по пьесе, которую он написал в 1908 году, – "Осенний праздник". Эта пьеса – разгул невинного восторга, гимн радости жизни. Она и поныне пользуется успехом у мальчиков школы, для которых и создана, до сих пор ставится на открытом воздухе (многие пьесы Тагора предназначались именно к такой постановке, потому что в них природа не только фон, но почти что действующее лицо).

За этой пьесой последовала другая, "Йошчитго" ("Возмездие"), совсем противоположная по теме и настроению. Это не пьеса чувств, а пьеса действия, полная борьбы, интриг, столкновения желаний. Тагор инсценировал свой первый роман "Берег Бибхи". В инсценировку введен новый персонаж, ставший прототипом Махатмы Ганди и предвосхитивший его кампанию ненасильственного гражданского сопротивления. Эта пьеса – ответ Тагора тем согражданам, которые обвинили его в предательстве, в бегстве с арены политической борьбы. Тагор слишком сильно любил свою страну и ее культуру, чтобы презирать традиционные ценности. Насколько он справедлив в своей защите как старого, так и нового, можно судить по роману, который он написал и опубликовал в этот период, – многие считают его лучшим романом Тагора. Речь идет о романе "Гора".

"Гора" больше, чем просто роман. Это эпос Индии времени перехода к решающему периоду современной истории. В индийской литературе он занимает такое же место, как "Война и мир" Толстого – в русской, хотя, конечно, он не так широк по масштабам изображения и охвату событий, не так богата и разнообразна галерея Действующих лиц. Но никакая книга не может сравниться с "Горой" в мастерском анализе индийской общественной жизни, ее основных противоречий.

Стоит вспомнить об истории создания романа. Короткий, но беспорядочный период участия Тагора в движении свадеши заставил его задуматься о природе индийского патриотизма, его истоках и его будущем. Он увидел, что среди так называемых прогрессистов есть не только замечательные интеллектуалы и гуманисты, но и те, кто просто копирует иностранные формы, называя такое копирование прогрессом. Поддерживаемые англичанами прогрессисты быстро стали новым классом социальных снобов и выскочек – тип весьма характерный и поныне. Но и среди традиционалистов он также выделил два основных типа людей: честных в своем патриотизме и прячущихся за фасадом традиций из корыстных интересов или же предрассудков. Тагор воздает должное каждому из этих типов и столь же справедлив в защите традиций, сколь беспощаден в их критике.

Утверждают, что главный герой романа подсказан личностью "сестры Ниведиты", ирландки по имени Маргарет Ноубл, выступавшей в своих книгах страстной защитницей всего индийского. Действительно, Тагор уважал и любил ее за искренность и смелость, но лишь улыбался, когда она начинала проповедовать ему верность традициям – более индуистка, чем сами индийцы. Однажды она гостила в его поместье в Шилайде. Как-то раз вечером они сидели на палубе его плавучего дома, и она попросила его рассказать ей какую-нибудь историю. Так он начал рассказывать ей историю Горы и впоследствии записал ее.

Гора – ирландский сирота, родители которого погибли во время восстания сипаев в 1857 году. Добрая женщина из касты брахманов подбирает ребенка и воспитывает его как своего сына. Гора вырастает в красивого, импульсивного и страстного юношу, горячего защитника наследия индуизма и страстного поборника кастовой системы. Прозрение наступает в тот момент, когда он узнает, что в жилах его течет чужеземная кровь и по законам своей религии он хуже, чем неприкасаемый. Для него вовсе нет места в правоверном индийском обществе, за которое он так ратовал. Осознание этого приводит его к пониманию истинного значения любви и терпимости. "Сегодня я воистину индиец. Во мне больше нет никакого противоборства с индусами, мусульманами и христианами. Сегодня каждая каста в Индии – это моя каста, пища всех – моя пища".

Понимание истинной судьбы своей страны, которое обретает герой романа, выражено Тагором в прекрасном гимне, обращенном к Индии, созданном в то же время.

 
О душа, не стынь, у благих святынь
Долгий сон развей,
Здесь, где льнет волной океан людской
К Индии моей.
Руки простерев, мы начнем напев,
Пусть летит звончей:
Славен будь вовек, богочеловек,
До скончанья дней!
В думы погружен кряж высоких гор,
Долы переплел щедрых рек узор…
О, священный край! Никогда с него
Не своди очей!
Вечно льнет волной океан людской
К Индии моей!
 
 
Изо всех краев чей могучий зов
К нам народы слал?
Не один поток в океан притек,
Мча за валом вал.
 
 
Здесь ариец был, неариец был,
Гунн, дравид, патан,
Лютый сак, монгол и китаец шел —
Слил их океан;
В наши времена из отверстых врат
Нам дары свои принесет закат,
 
 
Даст он и возьмет, к нам навек придет —
Нет назад путей!
Вечно льнет волной океан людской
К Индии моей! [68]68
  Перевод В. Рогова


[Закрыть]
 

Через два года Тагор вернулся к этой идее в прочитанной в Калькутте публичной лекции, которую он затем опубликовал в книге «Курс индийской истории». В том же 1912 году она прозвучала в знаменитой песне, ставшей теперь официальным национальным гимном Индии.

Все страдания и боль, утраты и неудачи, сражения и разочарования и в мирских делах, и в творчестве растворены и возвышены в песнях, излившихся из его переполненного и очистившегося сердца в 1909 и 1910 годах. Многие из этих песен, составившие книгу «Гитанджали» («Жертвенные песни»), были впоследствии переведены им на английский язык и принесли ему всемирную славу. Они слишком хорошо известны и не нуждаются ни во вступлениях, ни в комментариях, кроме свидетельства соотечественников, что петь их даже приятнее, чем читать. Язык их столь же прост и чувства столь же искренни, как высока их мысль. Как сказано в одном из стихотворений: «Моя песня сняла все украшения. У нее нет гордости, она не хочет наряжаться и прихорашиваться. Украшения испортят наше единение. Они встанут между мною и тобой. Их звон заглушит наш шепот».

Страдания и радость, невинный восторг, который скрывает столетия размышлений, наполняет эти песни чувством, которое и всемирно и вечно. Первая из песен задает тон всему сборнику: "Пусть ничто не сбудется из того, о чем я мечтал. Пусть лишь Твоя воля воплотится в жизни моей".

Это не пассивность побежденной и потому смиренной воли. Его постоянная мольба – мольба о силе, которая поможет перенести с легкостью радости и печали, сделать его любовь плодотворной, о силе, которая не преклонит колена перед высокомерием грубой мощи, не оставит униженных и заброшенных, о силе, которая поднимает разум над мелочами обыденной жизни.

Любовь – вот главное слово книги. Он любит мир, и когда придет пора с ним проститься, последние слова его будут словами благодарности, ибо то, что он увидел на этой земле, невозможно превзойти в совершенстве.

Пятьдесят лет богатой и плодотворной жизни завершились в 1911 году. Словно зная, что важная часть его жизненного пути закончена и должна начаться новая глава, он написал свои воспоминания, охватывающие период с ранних дней до порога зрелости. Почему он не довел их до даты написания, почему он оставил за их пределами самые драматические годы жизни, сказать нелегко. Эти мемуары не хроника и не дневник. Как он сам сказал в предисловии, "воспоминания – это не история жизни, а оригинальное произведение художника". Художник необязательно воспроизводит все, что случилось на самом деле: "очертания расплылись, цвета изменили окраску от влияния сердечной страсти. Поэтому нарисованная картина не могла бы быть свидетельством на суде".

9. Нобелевская премия

Одиннадцать лет труда принесли богатый урожай, но усилия оказались слишком чрезмерными, напряжение слишком изнурительным. К своему пятидесятилетию Рабиндранат пришел с больным телом и усталой душой. Дважды в прежние времена поездки на Запад помогали ему собраться с силами и вдохновляли на новые свершения. И теперь, вновь оказавшись на перепутье, поэт с надеждой глядел на Запад. Он никогда не был антизападником, даже тогда, когда стоял во главе патриотического движения. Ценности западной культуры не меньше воодушевляли его, чем великое наследие родной страны.

Итак, в начале 1912 года он стал готовиться к третьему путешествию в Европу. На этот раз он собирался отправиться не на прогулку, а в паломничество. Он мечтал встретиться с выдающимися людьми западного мира, чьи идеи так привлекали его.

Тем временем бенгальская интеллигенция решила искупить свое давнее небрежение к великому поэту и роскошно отметить его юбилей. 28 января 1912 года Бенгальская академия литературы устроила большой прием в Городском зале Калькутты. Известный калькуттский журнал "Модерн ревью" описал его как "невиданное торжество – впервые в истории Индии такая честь оказана писателю". Поэта глубоко взволновали эти знаки внимания. Но вслед за ними последовал громкий скандал, когда многие родители и опекуны забрали своих подопечных из Шантиникетона. Секретным циркуляром, выпущенным британской администрацией (от имени правительства Восточной Бенгалии и Ассама), школа в Шантиникетоне объявлялась "совершенно неподходящей для обучения сыновей государственных служащих".

Тагор намеревался отплыть из Калькутты 19 марта, но внезапно заболел в ночь перед отбытием, и доктора запретили ему до полного излечения отправляться в путешествие. Багаж его, уже погруженный на корабль, пришлось возвращать назад из Мадраса. Поэт, расстроенный неожиданной отсрочкой, для восстановления сил отправился в Шилайду, на берега любимой Падмы. Там он впервые попытался перевести некоторые из своих песен на английский язык. Они-то и составили впоследствии его сборник "Гитанджали". Вот как сам поэт рассказал об этом в письме своей племяннице Индире Деби от 6 мая 1913 года.

"Ты упоминала об английском переводе "Гитанджали". Я до сих пор не могу понять, почему он пользуется таким успехом. Ведь я совсем не могу писать по-английски – это так очевидно, что я никогда даже не стыдился в этом признаться. Если кто-нибудь посылал мне по-английски приглашение на чашку чая, я не смел ответить на него. Может быть, ты решишь, что хоть теперь я думаю по-другому. Ни в коем случае. То, что я решился писать по-английски, кажется мне следствием болезни. В день, когда я должен был подняться на борт корабля, а упал в обморок из-за неистовых предотъездных хлопот, и путешествие пришлось отложить. Тогда я отправился в Шилаиду, чтобы отдохнуть. Но если мозг не занят работой, я чувствую себя скованным и слабым. Итак, единственным способом успокоиться было заняться какой-нибудь легкой работой.

Это был месяц чойтро (март – апрель), когда воздух напоен ароматом цветов манго и все часы дня заполнены безумным щебетом птиц. Когда ребенок полон сил, он не думает о своей матери. И лишь когда устанет, он хочет приютиться у нее на коленях. Таково было и мое состояние. Со всеми своими хворостями и заботами я словно устроился на коленях чойтры, не упуская ни частицы ее света, ее воздуха, ее ароматов и песен. В таком состоянии нельзя оставаться в праздности. Мое обыкновение исстари – отвечать, словно флейта, на каждое дуновение своей музыкой. Но у меня не было сил сесть и писать что-то новое. Итак, я взял стихотворения из "Гитанджали" и занялся тем, что стал переводить их одно за другим. И поверь, я взялся за это только потому, что появилось желание вновь пережить посредством другого языка чувства и ощущения, породившие в моей душе такой радостный праздник в давно минувшие дни.

Страницы маленькой тетрадки постепенно заполнялись, и она покоилась в моем кармане, когда я вступил на борт корабля. Я держал ее при себе, рассчитывая, что, когда в открытом море меня будет мучить качка, я смогу устроиться в кресле на палубе и заняться переводом, чтобы успокоиться и скоротать время. Так и случилось. От первой тетради я перешел ко второй. Ротенстайн[69]69
  Уильям Ротенстайн (1872–1945) – известный английский художник, друг Р. Тагора.


[Закрыть] уже имел представление о моей репутации поэта, наслушавшись кое-кого из индийских друзей. Поэтому, когда он как-то высказал желание почитать мои стихи, я вручил ему эту рукопись, хотя и не без боязни. Он передал ее Йитсу.[70]70
  Уильям Батлер Йитс (1865–1936) – известный ирландский поэт и драматург, лауреат Нобелевской премий 1923 года.


[Закрыть] Что произошло далее, ты знаешь. Из этого моего объяснения ты поймешь, что я не отвечаю за случившееся, все произошло по воле обстоятельств".

Подлинная история создания английского перевода "Гитанджали" нуждается лишь в одном уточнении. В период выздоровления он написал несколько песен, которые были впоследствии опубликованы под названием "Гитималло" ("Гирлянда песен"). Семнадцать из них включены в английский сборник "Гитанджали". В некоторых из этих песен выражено разочарование поэта по поводу его несостоявшегося путешествия: "Я сижу, устремив свой взор вдаль. Над моей головой стая лебедей летит к своему странному дому в далекой земле. Я сижу на берегу, коротая часы, ожидая парома, который все не показывается… Над домом на Западе застыл в мечтах полумесяц, и в моей душе я слышу зов флейты, доносящийся издалека".

Но наконец Рабиндранат почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы предпринять морское путешествие. Проведя несколько дней в Шантиникетоне, 27 мая 1912 года, он отплыл из Бомбея в Лондон в сопровождении своего сына Ротхиндроната и его жены, Протимы. К счастью, путешествие проходило спокойно и у поэта оказалось достаточно досуга, чтобы продолжить переводы песен "Гитанджали".

В Лондоне они остановились в отеле "Блумсбери". Мелкое происшествие, описанное сыном поэта, могло бы повлиять на ход событий, Ротхиндронат нес портфель своего отца, в котором среди других бумаг находилась рукопись с английским переводом "Гитанджали". Вовремя поездки в метро от вокзала Черинг-Кросс к Блумсбери он оставил портфель в вагоне и вспомнил о потере только на следующее утро, когда отец попросил что-то из бумаг. К счастью, портфель нашелся в бюро забытых вещей.

Своей европейской известностью Тагор во многом обязан английскому художнику сэру Уильяму Ротенстайну. Ротенстайн посетил Индию в 1910 году и во время пребывания в Калькутте познакомился с братьями-художниками Обониндронатом и Гогонендронатом. Он уже был наслышан о них в Бенаресе от сэра Джона Вудроффа и сэра Гарри Стефена. Тот факт, что ни единый из этих Двух выдающихся англичан, которые хорошо знали Индию, не упоминал о Рабиндранате, показывает, как мало был поэт известен в своей стране вне узкого литературного круга Бенгалии. "Каждый раз, когда я приходил в Джорашанко, – пишет Ротенстайн, – их дядя привлекал меня своей удивительно красивой фигурой. Он был одет в дхоти и чадор и молча сидел, пока мы болтали. Он мне сразу понравился, и я спросил, не мог бы я сделать его портрет, потому что ощутил в нем внутреннее обаяние, так же как и внешнюю красоту, которую я попытался запечатлеть в карандашном рисунке. Никто даже и не намекнул, что дядюшка этот – один из самых замечательных людей своего времени".

Несколько позже, после возвращения в Лондон, Ротенстайн прочитал на страницах "Модерн ревыо" английский перевод одного из рассказов Тагора, который произвел на него большое впечатление. Он обратился к своим друзьям в Калькутту с вопросом, нельзя ли получить другие произведения Тагора. В ответ он получил несколько переводов стихотворений, сделанных Оджитом Чокроборти, коллегой Тагора по школе в Шантиникетоне. "Стихотворения, проникнутые духом мистицизма, показались мне еще более замечательными, чем рассказ, хотя переводы были очень приблизительны. В это время я познакомился с одним из членов семейства Куч Бехар, Промотто Лолл Сеном, благочестивым человеком, брахманом. Он привел в наш дом доктора Браджендроната Сила, который тогда находился в Лондоне. Это был философ блестящего ума и детски-непосредственный в обращении. Оба они написали Тагору, уговаривая его приехать в Лондон. Они писали, что в нашем доме, как и везде, он найдет людей, относящихся к нему с симпатией".

Итак, приехав в Лондон, где Тагор вряд ли кого-нибудь знал, он первым делом обратился к Ротенстайну. Зная интерес художника к его поэзии, он дал ему свою тетрадь с переводами. "В тот же вечер я прочел эти стихи, – пишет Ротенстайн. – Это была поэзия совершенно необычная, она показалась мне сродни творениям великих мистиков. Эндрью Брэдли, которому я их показал, согласился: "Похоже, что наконец-то среди нас снова появился великий поэт". Я обратился к Йитсу, который поначалу мне не ответил. Но я снова ему написал, он просил меня послать ему стихи, а когда их прочел, то его энтузиазм был не меньшим, чем мой. Он приехал в Лондон и прошелся карандашом по тексту стихов, предлагая некоторые поправки, но оставив оригинал почтя без изменений". Свои чувства по поводу этих стихотворений Йитс выразил в замечательном предисловии к первому изданию "Гитанджали", опубликованному Лондонским индийским обществом. "Я носил с собою тетрадь с этими переводами на протяжении многих дней, – писал он, – перечитывая их в вагонах поездов, на крыше омнибуса, в ресторане, и я часто должен был захлопывать ее, чтобы кто-нибудь посторонний не увидел, насколько я растроган. Эти стихотворения, которые в оригинале, как говорят мне мои индийские друзья, полны тонкостей ритма, непереводимых оттенков цвета, метрической изощренности, показывают мир, о котором я мечтал всю свою жизнь. Это плод величайшей культуры, и все же они кажутся выросшими из обычной почвы – как трава или тростник".

Ротенстайн собрал нескольких друзей в своем доме в Хемпстеде, где вечером 30 июня Иитс прочитал стихи Тагора вслух "своим музыкальным экстатическим голосом". На этом собрании Тагор впервые встретился с Чарлзом Фриром Эндрюсом,[71]71
  Эндрюс Чарлз Фрир (1871–1940) – миссионер и просветитель, с 1904 года работал в Индии. Сочувствовал национально-освободительному движению. Поддерживал дружеские связи с Ганди и Тагором. Принимал участие в индийском профсоюзном движении, дважды избирался председателем Всеиндийского совета профсоюзов. (Примеч. пер.)


[Закрыть] ставшим его пожизненным другом и помощником. Эндрюс, который в то время был миссионером Кембриджского Братства, так писал об этом незабываемом вечере: "Я возвращался вместе с Г. У. Невинсоном,[72]72
  Невинсон Генри (1856–1941) – английский журналист, военный корреспондент во время ряда кампаний. (Примеч. пер.)


[Закрыть] и почти всю дорогу мы молчали. Я хотел остаться в одиночестве, чтобы обдумать этот чудесный вечер. Оставив Невинсона, я пошел по вересковой пустоши. Ночь была безоблачной, и в небе было что-то от багровой индийской атмосферы. Там, в полном одиночестве, я думал над величием строк:

 
На берегу океана Вселенной
Играют дети.
 

Эта чарующая мелодия английских слов, таких простых, как все прекрасные звуки моего детства, уносила меня вдаль. Почти до рассвета я бродил под открытым небом".