Текст книги "Путь небес (ЛП)"

Автор книги: Крис Райт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Глава 9

Коненос шагал по коридорам Основы, отбрасывая ногой оставшиеся после боя обломки. С нижних уровней все еще доносились приглушенный треск – это действовали Белые Шрамы-самоубийцы, оставленные, чтобы помешать преследованию. Их было непросто уничтожить, но все закончится в течение часа. Доки Калия были отбиты, очищены от оставшихся мин-ловушек и восстановлены для приема транспортников III Легиона со строительными элементами.

Отлично проведенная оборона нанесла противнику серьезные потери. Этого должно быть достаточно.

Коненос вошел в Зал Образов, едва взглянув на статуи Имперских Добродетелей, абстрактного представления качеств, которые некогда агрессивно продвигали: Стойкость, Благоразумие, Усердие, Трудолюбие. Исполнение работ шокировало. Это был жутко бездарный хлам, который отделы пропаганды выпускали в ходе фазы Экспансии в промышленных масштабах.

Оркестратор не мог представить, чтобы Фулгрим даже до просвещения терпел подобную мерзость на боевом корабле III Легиона. Его солдаты изуродовали статуи в крепости Основы, поместив на их плечах окровавленные головы Белых Шрамов, отрубив распростертые руки, заменив другие части тел разным непотребством. В целом, жизнь по новым заповедям стала приносить больше удовлетворения.

Он дошел до дверей, которые вели в Зеркальное Святилище, где Эйдолон решил устроить свой командный центр. Двое стражей в шлемах с личиной в виде аквилы из золота и сапфиров поклонились.

Стены зала сияли отраженным светом. Сражение не добралось так далеко, и поэтому здесь все было нетронутым. Но рабы все равно были заняты полировкой, облагораживанием, переоснащением. С высокого потолка свисали шелковые занавесы, ткань колыхалась от выпускаемых устройствами-ароматизаторами клубов порошкообразного ладана. Сотни смертных рабов кланялись идущему оркестратору, прижимая головы к полу в шахматной расцветке и замирая в ожидании приказов. Большинство рабов были изменены – вытянуты, сжаты, ослеплены, наоборот, получили дополнительные глаза, каким бы капризам ткачей плоти это не потакало. Среди смертных слонялись легионеры, некоторые шлифовали клинки, а кое-кто пребывал в послебоевом ступоре.

Эйдолон сидел на троне из кованой бронзы и лазурита. Подлокотник были вырезаны в форме двух поднявшихся змей, спинку отлили в виде открытой пасти с изогнутыми зубами. Внутри нее под светом многочисленных свечей или же каких-то других источников едва заметно корчились отвратительные образы.

Эйдолон развалился на троне и игрался с каким-то предметом. Лорд-командор был без шлема и выглядел так, словно вот-вот расплачется.

Коненос знал почему: он чувствовал то же самое. Выход из боевого состояния теперь переносился гораздо труднее, чем когда-либо. Снижение уровня стимуляторов в крови было резким, и только частично компенсировалось слабодозированной коррекцией. Мир за пределами поля битвы стал почти постоянно размытым, превратившись в сжатый нереальный пейзаж с нечеткими гранями.

«По крайней мере, мы еще можем переносить это, – подумал воин, отлично осознавая, куда ведет этот путь. – Так может быть не всегда».

– Оркестратор, – обратился Эйдолон, чуть подняв ушибленный подбородок. – Твой доспех не в порядке.

Коненос улыбнулся. Последний Белый Шрам, которого он убил, сумел расколоть его наплечник. Ответный вокс-вопль взорвал голову воину, но утрата симметрии все еще раздражала.

– Он будет заменен, повелитель, – ответил он. – Мастера уже получили приказ.

– Несомненно, ты получишь дельные советы.

– Они будут… вдохновлены чогорийцами.

Глаза Эйдолона переместились к шелковым шторам. Его движения были даже медлительнее, чем ожидалось. Возможно, он принял слишком много препаратов.

– Я надеялся, что он будет с ними. Боевой Ястреб.

– Тогда мы бы проиграли.

– Возможно, – задумчиво произнес лорд-командор. – Но насколько бы мы возвысились, как считаешь? Убить примарха… Это бы взволновало эквилибриум.

Коненос промолчал. Эйдолон имел право помечтать – вполне возможно, он заслужил его тем числом врагов, которых поверг в доках. Из всех Детей Императора, что были одарены психозвуковым адским оружием, он был намного искуснее прочих.

И кто знает? Возможно, он даже был прав. Возможно, Фабий и в самом деле сделал его равным прародителю Легиона. Или же, это была старая спесь, помещенная в новую оболочку.

– Мы получили доклады о других рейдах, – сказал Коненос.

– Я знаю, что в них, – равнодушно ответил Эйдолон. – Одни мы выиграли, другие – проиграли.

– Мы пустили им много крови.

– Наверняка, и, все же, я считаю, что это были уловки. Скажи, тебе знакомо название Эревайл?

– Столичный мир Телгамского субсектора. Два месяца идет обратное приведение к согласию. Процесс находится в завершающей фазе. Почему вы спрашиваете?

– Что на этой планете?

Коненосу пришлось напрячь память.

– Средний объем промышленного производства. Планета населена, и были планы по формированию полков. Кроме того…

– Да, да, вся эта скукота мне уже известна. Ты знаешь, что их истинной целью был Эревайл? Они были готовы сдать Калий, только, чтобы прикрыть свою атаку там. Они знали больше нашего. Это была наша планета, мы ее захватывали, и что-то упустили.

Коненос нахмурился.

– Я могу отправить более внимательных людей.

Эйдолон лениво рассмеялся.

– К моменту их прибытия, Шрамы давно исчезнут. Ты ведь знаешь их.

– Тогда мы последуем за ними, – Коненос почувствовал от этой мысли последнюю вспышку боевых химикатов в крови. – Они бегут, повелитель. Мы можем уничтожить их во время преследования.

– Ты не первый, кто дает такой совет. Взгляни.

Эйдолон бросил планшет Коненосу, и тот поймал его одной рукой. Это была стандартный командный блокнот, используемый для хранения астропатических интерпретаций. Руны на кристаллической поверхности были закодированы двухуровневым шифрованием и вдобавок отсылками к кемошской мифологии. К данной минуте принявшие это сообщение сновидцы должны быть мертвы: любая передача от такого источника тщательно защищалась.

Понадобилась минута для разблокировки содержимого.

– Магистр войны, – наконец, произнес Коненос, сдержав готовые вырваться слова. «Значит, он проявляет больше интереса к нашим действиям, чем наш собственный генетический отец».

– Интересно, не правда ли? – заметил Эйдолон. – К нам спешит Повелитель Смерти. Каким-то образом Луперкаль вбил в его голову, что мы сработаемся с Четырнадцатым Легионом. Я так не считаю. А ты?

– Да ладно, повелитель, это то, чего вы хотите, – сказал Коненос, внимательно изучая командные тексты. – Приказ уничтожить весь Пятый Легион. С помощью Гвардии Смерти это можно сделать.

– У меня есть более ранний приказ. Я не какой-то безмозглый лакей, и не Сын Гора, чтобы мною командовал этот раздутый от варпа недоносок. – Взгляд Эйдолона все так же блуждал по слоям ткани, словно лорд-командор был поглощен чем-то за нею, тем, что его интриговало. – Поэтому я не склонен следовать этому приказу. Я сыт варварами по горло, хочется найти другие души для пыток. Разве ты не наслаждался, когда мы играли с сыновьями Ферруса? Они умирали так медленно, и в таком бешенстве.

Коненос собрался ответить, когда огромные двери в Святилище вдруг резко открылись. Из проема вывалилось тело стражника с окровавленным лицом, обронив оружие. Коненос резко развернулся, схватившись за болт-пистолет. Все легионеры по периметру Святилища подняли болтеры.

В зал вошла одинокая фигура в доспехе III Легиона. Воин был без оружия и без шлема. Ледяные голубые глаза на точеном лице кемошского аристократа с презрением оглядели свиту Эйдолона.

– А теперь, – пробормотал Эйдолон, – нас будет пытать этот.

– Милорд! – выкрикнул Раваш Карио, перешагнув через избитого стражника и направившись к трону. – Я слышал, что Разделенная Душа все еще ведет войну. Покончи с моим замешательством и поведай, почему вы все еще не в космосе.

Заинтригованный Эйдолон взглянул на незваного гостя. Постепенно легионеры ослабили хватку на оружии, хотя стволы по-прежнему были наведены на голову Карио.

– Палатинский Клинок, – сказал Эйдолон. – Небывалая честь. Но где твоя свита, префектор? Ты же не мог потерять ее по пути.

Карио остановился перед Эйдолоном. Коненос не сводил с него взгляда. Выправка мечника была идеальной, самообладание – безупречным, но отсутствие улучшений плоти разочаровывало. Оно говорило об отсутствии амбиций, и у судьбы были способы покарать такую гордыню.

– Ты отправил нам десятую часть от того, что мы просили, – бросил обвинение Карио, не побеспокоившись поздороваться с Коненосом. – Если бы ты ответил на вызов, я бы привел сюда спасенный конвой снабжения.

– Вызов, – повторил лорд-командор. – Так ты это называешь?

– У нас есть варп-следы. У тебя средства предугадывать их. – Карио мастерски сдерживал свою холодную, как мрамор, ярость. – Отпустишь дикарей и утратишь остатки своей жалкой чести.

– Да что ты, брат. Я сделал это давным-давно.

Карио свирепо взглянул на трон.

– Найди их.

– Префектор, на тебя со всех сторон нацелены болтеры, – сказал Эйдолон. – И я не думаю, что в твоем положении можно отдавать мне приказы.

Карио сорвался с места еще до того, как лорд-командор произнес последний слог. Коненос тут же выстрелил, но опоздал на долю секунды. Открыли огонь и другие, но тоже слишком медленно. На них сказалась наступившая после сражения апатия и присутствие наркотиков в крови.

Карио, подпрыгнув с платформы, одним прыжком достиг трона и направил извлеченный из ножен клинок к шее Эйдолона. Префектор вдавил сталь в серо-белую кожу лорда-командора, схватившись свободной рукой за плечо Разделенной Души.

– Отставить! – выкрикнул Эйдолон своим солдатам, бросившимся к трону. Коненос, который навел пистолет на обнаженный висок Карио, не стал убирать палец со спускового крючка.

Тяжело дышавший лорд-командор прим сверкнул глазами.

– Клянусь богами, ты быстр.

– А ты разжирел, – Карио по-прежнему щурился. – Смертельные вопли не слышны в пустоте. Поэтому клинок все еще нужен.

– Ты это доказал. Но теперь отступи, пожалуйста. Вопреки ожиданиям, у меня нет желания убивать тебя.

– Тогда заканчивай с этим притворством. Отдай приказ на преследование.

– Мне не нравится получать наставления под лезвием меча.

Наблюдая за игрой господина, Коненос позволил себя сухо улыбнуться. Все в Эйдолоне говорило об обратном.

Карио медленно убрали клинок, и отошел от трона. Тем не менее, гнев не прошел, и префектор не вложил в ножны чарнабальскую саблю.

– Стыдно, брат, – сказал Эйдолон, его сшитые щеки вспыхнули, когда он поерзал на месте. – Были времена, когда мы спорили о нашей стратегии при помощи красивых слов.

Карио презрительно посмотрел на шелка, изувеченных рабов и клубы ладана.

– Были времена, когда слов было достаточно.

– Но что заставляет тебя считать, что у меня есть какие-то средства для обнаружения Хана? – Эйдолон все еще наслаждался собой. – Ты ведь знаешь, что он пользуется заслуженной славой.

Карио сошел с платформы и, шагнув к шелковому занавесу, двойным ударом сабли рассек его.

Высоко над шахматным полом, на золотых цепях висел кусок мяса. Раньше он был чем-то большим – сверхчеловеческим воином в белом керамите. Теперь это были всего лишь дергающиеся плоть и жилы, которым сохраняли жизнь болевые машины, подключенные к мозговому стволу, позвоночнику и остаткам лица. На освежеванном лице застыл безмолвный вопль, закольцованный через катушки усилителей страданий. К вискам прикрепили психически настроенные пластинки, от которых к окутанному ладановыми клубами потолку тянулись силовые кабели. Несмотря на отсутствие глаз, жертва почувствовала, что шелковый покров убрали, и дернулась.

– Многое уже узнал? – спросил Карио.

Эйдолон пожал плечами.

– Мы только начали.

Карио, наконец, вложил саблю в ножны и повернулся к трону.

– Сделай это, и известие отправится к каждому Палатинскому братству в секторе. Если ты устаешь от этой игры, подумай, по крайней мере, об эстетике. Мы можем проделать это со всеми Шрамами.

Тогда Эйдолон с жадностью посмотрел на префектора. Коненос понял, что это был ключ к лорд-командору прим: тот больше не сражался за дело, за примарха, даже самого себя. Он сражался ради собственного развлечения.

– Через варп несется Повелитель Смерти, – сказал Эйдолон. – Ему приказано присоединиться к нам. Ты знал об этом.

Карио пристально посмотрел своими голубыми глазами на своего номинального командующего.

– Это ничего не меняет.

Эйдолон улыбнулся.

– Это меняет все.

Он повернулся к Коненосу:

– А ты, я так понимаю, со всем согласен?

– Всегда.

– Верно, всегда.

Эйдолон сел на трон и уставился на Карио.

– Мне нужно чем-то взбодрить себя. Возможно тобой.

Префектор равнодушно отвернулся.

– Все, что захочешь, – сказал он тихим голосом. – Просто приведи меня к ним. О большем я не прошу.

Флотский сбор стал переломным моментом.

Большую часть многолетней кампании после Просперо Белые Шрамы были рассредоточены. Чондакс был отклонением, редким примером, когда весь Легион действовал вместе. Когда же силы магистра войны перешли в наступление, V Легион взялся за старое – разделился, сформировав автономные группы, используя их скорость и мастерство ведения пустотной войны, чтобы опережать на шаг смерть.

Теперь были отданы новые приказы: корабли возвращались, флотилия за флотилией, пробиваясь через бурные эфирные моря на соединение с командной группой в системе Эрелион. Уже прибывшие соединения зависли на высокой орбите над гигантом Эрелионом III с яростными электрическими штормами и атмосферой цвета индиго.

В крупномасштабной пустотной войне всегда было сложно рассчитывать на какую-то достоверность. Из-за отсутствия надежных систем обнаружения, работающих в диапазонах сверхсистем, флотским командирам приходилось судить о вражеских позициях при помощи сочетания нескольких факторов: зондирования варп-следов, сомнительного шпионажа, психических данных и слепой удачи. Галактические войны велись не ради завоевания смежных территорий. Это были сражения за тысячи точек света среди бесконечной тьмы – миров-крепостей, которые можно было атаковать с любого направления в любое время. Несмотря на широкое использование стратегосами терминов «фронт» и «выступ», в строгом понимании они были неверны, так как физическая протяженность пустоты беспорядочно отображалась на глубинных течениях, которые управляли имматериумом. До начала наступления Гора на Тронный мир, ни одну кампанию, даже на Улланоре, нельзя было назвать единым фронтом. Только продвижение магистра войны благодаря его масштабу и дерзости, несло уровень разрушения, необходимый для создания связной линии опустошенных миров, и даже в этом случае расстояния между ними были намного большими, чем районы контролируемого космоса.

И все же сосредоточение главных сил Легиона в одном месте была риском, особенно в связи с многократным численным превосходством врагов Белых Шрамов. За годы открытой войны Хан старательно избегал крупных сражений, понимая, что это погубит его. Он изменил стратегию только, когда сеть вокруг орду затянулась, а точечные рейды стали менее эффективными.

Процесс с начала и до конца был опасен. Астропатические сообщения могли перехватить, коды расшифровать, физическую связь взломать. Безопасно в системе Эрелиона будет всего несколько дней, но на сбор рассредоточенных кораблей Легиона уйдет гораздо больше времени, в ходе которого их местонахождение будет постоянно под угрозой обнаружения.

Наряду с подлинными усилиями связаться с подразделениями Легиона была запущена тактика дезинформации, что облегчалось сложностью для нечогорийцев понять склонения хорчина. В астропатические сообщения внесли ложные точки сбора, неправильные названия смешали с подлинными инструкциями. Отряды самоубийц отправили в широко разбросанные районы, чтобы придать достоверность ложным точкам сбора, тщательно прокладывался каждый курс для придания схожести с истинным положением вещей.

Теперь все, что можно было сделать, было сделано. Орду стягивала все силы в одно место, готовясь к заданию, которое приведет к выполнению данных клятв либо же к ее гибели при попытке.

Каждый боеспособный фрегат был размещен по периметру гравитационного колодца Эрелиона, а постоянно меняющаяся сфера из флотских дозоров патрулировала границы системы. Все подходы к точке Мандевилля были сильно заминированы, за исключением одного открытого прохода для входящих и уходящих кораблей с необходимой последовательностью кодов.

Из личной наблюдательной каюты на вершине командной башни «Бури мечей» творец стратегии наблюдал за сбором своего флота. Он смотрел, как плавные линии «Кво-Фиана» скользят мимо огромной тени «Копья Небес». Неподалеку находился всего два часа назад прорвавший пелену «Чин-Зар». Каждый линкор нес следы тяжелых повреждений. Больше всего досталось тем, кто недавно совершил варп-переход от Калия, и теперь они были окружены массивными оболочками ремонтных платформ, которые кишели ремонтными командами Легиона и частями наблюдателей Механикума.

В покоях Хана все люмены были выключены. Горели всего две свечи, источая аромат чогорийских масел. Одно называлось ирьял, и им мазали отправляющихся в битву, а другое – гагаан, его наносили на лоб павших. Между свечами лежали две части драконьего шлема, на внутренней части которого сохранилась кровь Цинь Са.

Когда этот шлем принесли примарху, он молча сел на командный трон «Бури мечей», положив части шлема на колени. Темные глаза сфокусировались на металле, словно впившись в шлем взглядом, Хан мог изменить судьбу его владельца.

Никто не осмелился побеспокоить повелителя. Экипаж флагмана замер на своих постах, затаив дыхание и ожидая.

В конце концов, примарх оторвал суровый взгляд от расколотого шлема и отдал приказ, который слишком долго откладывал.

– Хватит. Отдать приказ о сборе.

И затем они отправились на Эрелион. Повелитель Орды ушел в личные покои, и никто не нарушал неприкосновенности его обители размышлений.

Это было то же самое место, в котором он в последний раз встречался наедине со своим Отцом. Тогда они стояли вдвоем перед огромными кристалфлексовыми иллюминаторами, наблюдая за медленно вращающимся под ними ночным изгибом Терры. Перед прощанием они обменялись несколькими словами, так как им всегда непросто давалось общение друг с другом. Они не стали говорить о том, что разделяло их – Имперской Истине, так как ни один не хотел расставаться в плохих отношениях.

И поэтому самое прочное воспоминание Хана о его генетическом повелителе – более сильное, чем демонстрация огромной мощи на Улланоре, более прочное, чем даже первое славное сошествие Императора в степи Чогориса – было о настоящей человеческой неловкости.

Он пытался говорить о великолепии «Бури мечей», подчеркнуть, какой превосходный корабль его мастера сделали из того, что получили.

– Нет ничего быстрее, – сказал Джагатай. – И ничто не послужит тебе лучше. Мы вложили свои души в него, и сделали совершенным.

Его Отец понял это. Он оценил неординарность изменений. Больше чем кто-либо, Он понимал древние технологии в сердцах боевых кораблей Его Империума, так как Его гений простирался дальше древних шаблонов, как и всего прочего, что имело важное значение в расширяющейся галактической империи.

И, тем не менее, Он не похвалил Своего сына за его труды, потому что никогда так не поступал. Его гордое лицо, такое сложное для постижения, такое неописуемое и такое серьезное, ни разу не отвлеклось от созерцания звезд за бронестеклом.

– И даже это, – сказал Император, – преходяще.

Что это значило? Спрашивать было бесполезно – Повелитель Человечества никогда не давал объяснений. В тот момент, Хан отнес это замечание на счет скорости «Бури мечей», но в дальнейшем он больше не смог придерживаться этой иллюзии. В поведении его Отца все говорило о нетерпении, о желании двигаться от уже сделанного к тому, что еще можно было сделать. Император говорил о чем-то еще, о том, что придет после того, что Он построил среди руин прошлого Терры, о чем-то неизвестном.

Теперь, когда все пошло прахом, Хан снова и снова возвращался к тому моменту. Были ночи, когда он давал ему надежду, потому что всегда оставался шанс, что Император каким-то образом предвидел эту грандиозную катастрофу, и она каким-то образом была связана с Его замыслами. И в этом не было ничего невозможного, ведь Его гений изначально был несравнимым и признавался даже теми, кто тщетно сражался против Его возвышения.

Но Джагатай не мог долго цепляться за надежду. С каждым поражением, каждым астропатическим известием об очередном опустошенном мире, становилось ясно, что великие замыслы расстроились, а Гор действовал исключительно по собственным мотивам. Несмотря на века подготовки, мечта Императора оказалась ошибочной и уязвимой.

«Что Ты замышлял? – спрашивал себя Хан, наблюдая за приготовлением своего могучего флота. – Ты никогда не был глупцом. Ты понимал, какой это риск – передать ведение войны в руки Твоих сыновей. Должно быть что-то еще».

Возможно, Магнус знал. Может быть, те, кто был ближе всего к Императору – Дорн, Жиллиман, Фулгрим. Хан никогда не относился к ближнему кругу. Он и его Отец отличались во всем, придерживались различных взглядов и отличались той же врожденной симпатией, с которой кочевники всегда относились к оседлым. Если и были причины для принятых после Триумфа решений Императора, то Белым Шрамам о них не сообщили. Им как обычно дали свободу вести войну на внешних границах империи, забыв до первой необходимости. Они были такими же внушающими страх и пренебрегаемыми, как безумные берсерки Русса, только без их предсказуемости.

«И вот я сражаюсь за Отца, которого никогда не любил против некогда любимого брата. Защищаю империю, которой никогда не был нужен, против армии, которая приняла бы меня без промедления».

И все же клятва была дана, и ее нельзя нарушить.

Достаточно было увидеть падение Мортариона, как и руины Просперо. Гор поменял одного тирана на других, которые, в конце концов, сожрут его. Было ошибкой делать вид, что варп никогда не существовал, но еще большой – верить словам тех, кто обитал в нем.

Черта была проведена. Все, что осталось – проверить на прочность каждую сторону.

Джагатай отвернулся от иллюминатора. Под аркой за мемориальным алтарем Цинь Са вырисовывался силуэт Джубал-хана. Он не шевелился, застыв, словно каменное изваяние в ожидании приказа подойти.

– Подойди, – приказал Каган, пройдя мимо алтаря и спускаясь по короткому лестничному пролету. Джубал последовал за повелителем, и они вошли в другое помещение под наблюдательным уровнем. На грубо обработанных стенах из песчаника висели свитки с каллиграфическими надписями. В облицованных круглых ямах горело пламя, напоминая о временах древних талкскарских царств. На дальней стене висела инкрустированная золотом эмблема молнии Легиона, отражая свет пляшущих языков пламени. На деревянных стойках висели шкуры, очищенные и туго натянутые, словно сухожилия.

– Ты видел, как он погиб? – спросил Хан, взяв кубок с халааком – сброженной лактозой, которую только чогорийская физиология переносила без проблем.

– Нет, Каган. Битва разделила нас.

– Его вернул колдун.

– Да.

Хан сделал большой глоток, смакуя резкий вкус.

– Мне сказали, что Врата Калия были заминированы.

– Флотские авгуры обнаружили их, как только мы приблизились, – сказал Джубал, вытянувшись перед господином. Они были похожи – нос с горбинкой, длинные маслянисто-черные волосы, землистого цвета кожа. – Мы бы не смогли воспользоваться проходом.

– Поэтому ты отменил атаку.

– Врагов было слишком много. Если бы Врата были целыми, тогда…

– Ты бы продолжил бой, надеясь добиться перелома. И все равно бы проиграл. – Хан уже изучил все доклады по сражению и оценил действия каждого подразделения. – Как ты и сказал: врагов было слишком много. Ты вовремя отступил, так как они все лучше просчитывают наши действия.

Он пристально смотрел на темную жидкость в кубке.

– Каган, вы злитесь? – осторожно спросил Джубал.

– Злюсь?

– Еще одна потеря. Кэшика… – Джубал замолчал.

Хан почувствовал вспышку боли и подумал, прежде чем ответить.

– Цинь Са забрал с собой тысячу душ. Он более чем рассчитался за себя. Это все, на что мы можем надеяться. Разве нет? – Он посмотрел прямо на Джубала. – Мы могли собраться вместе, надеясь избежать опасности за счет численности, и возможно, эта война обошла бы нас стороной. Или же мы могли ударить по врагу, доверив судьбе защищать наши души. – Он сжал губы, словно собираясь улыбнуться, хотя не смог полностью скрыть свою боль. – Ветер дует с востока и с запада. Наша удача изменится.

Он подошел к двум стульям, напоминавшим те, что предназначались алтакским боевым вождям – низким, со скрещенными деревянными ножками и покрытым шкурами. Только размерами они намного превосходили троны смертных военачальников, так как были сделаны для крупных тел Легионес Астартес. Одетый в красный халат Хан указал на один из стульев и сел на другой, вытянув руки и ноги.

Джубал сделал, как ему было велено, хотя и неловко. Как и большинство воинов орду он предпочитал стоять или сидеть в седле.

– Мне нужен новый кэшика, – сказал Хан.

– Намаи отлично подходит.

– Я хотел сначала поговорить с тобой.

Джубалу еще больше стало неловко.

– Каган, вы оказываете мне слишком много чести.

– Слишком много чести?

– Больше, чем я заслуживаю, – Джубал посмотрел ему в глаза. – Магистр кэшика – ваша правая рука. Он – ваш меч. Он должен знать ваши пожелания лучше кого бы то ни было. Меня не было ни на Чондаксе, ни на Просперо. Есть те, кто лучше подойдет для этой роли.

– Хасика нет. Джемулана тоже. Список короче, чем ты думаешь.

– А Тахсир?

– А что с ним?

– В братствах многие хотели бы видеть его на этом посту.

– Мои воины много, чего хотят. Я не обязан соглашаться с ними. – Каган сделал еще глоток. – Есугэй говорит, что Шибан был поэтом. Теперь он не пишет, не поет и не смеется. – Он покрутил кубок перед собой, наблюдая за игрой света на его краю. – Я защищаю не только боевой дух орду, Джубал. Под моим командованием есть те, кто сражается с солнцем равнин в глазах. У других отражается тьма врагов, проникшая в их кровь. И те, и другие будут убивать по моему приказу, но я не нахожу удовольствия, и никогда не находил, в убийстве без мастерства. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Мне неуютно с теми, кто называет его Восстановителем.

– И это беспокоит тебя.

– Ничуть. Раз вы в курсе.

– Пусть говорят. – Хан поставил кубок. – Так мы договорились? Ты не откажешь мне. Я оказал тебе эту честь, и ты примешь ее. И нехотя, словно высеченный мальчишка, встанешь подле меня.

Вопреки себе, Джубал рассмеялся.

– Вы отвергаете мой совет, так что мне остается? Мой клинок – ваш, Каган. Так было всегда. Но позвольте мне одну просьбу: я не приму титул. Вы знали только одного магистра кэшика – Цинь Са. Я не стану жить в его тени.

Хан наклонил голову.

– Да будет так. Ты охотник, убийца зверей. Поэтому я нарекаю тебя Ан-эзен, Магистр Охоты. Как это звучит для твоих ушей?

Джубал поднялся и низко поклонился.

– Этот титул подходит, Каган.

Хан тоже поднялся и обнажил тальвар. Примарх вытянул клинок перед собой, и его изогнутая тень упала на освещенное пламенем лицо Джубала.

– Я дам тебе имя. Ты больше не повелитель Летней Молнии, но мой охотник. Мой странник, приносящий трофеи. Ты будешь приносить честь Орде, даже если падет тьма.

– Будьте уверены.

Хан идеально выверенным движением коснулся лезвием клинка щеки Джубала, у края рельефного шрама.

– Пусть не будет иллюзий: впереди ждет темный путь.

Он отвел клинок, на котором блеснул свет пламени, и вернул его в ножны из слоновой кости.

– У нас все меньше пространства, Ан-эзен.

– Все должно измениться.

– Верно, должно. Нас окружают шторма, мы больше не можем проводить такие рейды. Я соберу орду вместе, даже тех, кто однажды нарушил закон Алтака. Мы встретим грядущее разом.

– Так вы уже можете сказать мне? – спросил Джубал. – Какая у вас цель?

– Пока нет. Я жду известий от моего советника, – ответил Хан, недовольно скривившись. – Я чувствую, что он близко. По правде говоря, ради него я подверг моих сыновей опасности. Если он принесет известия, на которые мы надеемся, тогда все еще может найтись путь к моему Отцу и стенам Терры.

– А если нет?

– Если нет, тогда мы не сможем покинуть пустоту, – безрадостно ответил Хан. – Мы умрем здесь, но о нашей смерти будут слагать песни.

Он взял кубок и допил его содержимое.

– Так или иначе, галактика скоро узнает, что в этой извращенной обители лжи все же есть место для непокорности.