Текст книги "Шрамы (ЛП)"

Автор книги: Крис Райт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

– Доволен?

Хибу кивнул.

– Полностью.

Он махнул остальным, и они сняли капюшоны.

Торгун знал всех воинов по именам, их звания, роты. Он знал каждого из них лучше, чем некоторых легионеров своего братства. Некоторые были равны ему, хотя большинство младше по званию.

«Братства повсюду, частично совпадающие и противоречащие друг другу. Мы соткали странный гобелен».

– Итак, мы собрались, – сказал Хибу. – Давайте начнем.

Торгун глубоко вздохнул. Что-то в старинной церемонности собраний ложи всегда утомляло его. Они становились приемлемее, как только собравшиеся приступали к серьезному делу.

Но это было только его мнение. Все остальные воспринимали церемонии со всей серьезностью. Он должен проявлять уважение.

Тем не менее оно скоро начнется. Настоящее дело.

2
РОДНОЙ МИР
ЗАЛИЗЫВАЯ РАНЫ
ВРАГ ОБНАРУЖЕН

Все началось на Никее.

Таргутай Есугэй понял это уже тогда. Каждый прошедший месяц только укреплял его уверенность. Он был там, вместе с Ариманом, Магнусом и другими. Он свидетельствовал, спорил. Дебаты в основном шли в коридорах вокруг огромной арены, иногда в присутствии величайших из Астартес.

Но после слов Повелителя человечества все споры, конечно же, утихли. Столько выдающихся умов, великих воинов – все тут же замолчали. Возможно, тогда им следовало обеспокоиться, но никто этого сделал.

Нечто очень важное произошло на том мире. Иногда Есугэй считал, что была совершена ужасная ошибка, в другие моменты, что ее удалось избежать. Как бы напряженно задьин арга не размышлял над этим событием, его истинный смысл ускользал.

И вот он стоит в одиночестве на Алтаке, наблюдая, как ветер колышет траву, и чувствуя прикосновение солнечных лучей к обнаженной коже. Во все стороны раскинулся пустынный ландшафт Чогориса без единого холма или дерева. Его безбрежность всегда усмиряла гордыню, освобождая разум.

Есугэй слышал, что человеческий разум плохо справляется с безграничной пустотой его родного мира, и те, кто выросли здесь, были обречены на своего рода безумие незначительности.

Он прищурился, наблюдая за тем, как расплывается сине-зеленая полоса горизонта.

«Значение, – подумал он. – Настоящее безумие предполагать, что мы имеем какое-то значение».

Он позволил своему разуму покинуть оболочку тела, вздыхая, как призрак на вечном ветре.

Воин рассмотрел себя.

«Что я вижу?»

Он видел закаленное тело, стоявшее по колени в шелестевшей траве рейке. Видел древний боевой доспех, который был тщательно ухожен, не считая потертостей по краям. Видел смуглую, твердую и покрытую татуировками кожу; собранные в пучок иссиня-черные волосы; кристаллический капюшон над головой, который сверкал в свете солнца.

Он видел атрибуты своего искусства – посох с навершием из отбеленного черепа адуу; тотемы, символы, изображенные или вырезанные на белом доспехе.

«Смотри глубже».

Он видел слабую полутень силы в воздухе, марево мощи, гармоничность в своем движении. Видел, как мир, потянувшись, отвечает ему, узнавая воина своим мистическим, вечным способом.

Сейчас все это было запрещено. Со времен Никеи от подобных действий следовало отказаться.

Он вернул свой разум в тело. Взглянул на мир собственными глазами. Дышал своим ртом и чувствовал, как аугментированные легкие наполняются холодным чистым воздухом.

– Это то, кто я есть, – произнес вслух Есугэй. – Я больше не могу отказываться от нее, как не могу выколоть свои глаза.

Его брови нахмурились, из-за чего тянувшийся по левой щеке шрам дернулся.

Произошло нечто важное.

И оно началось на Никее.

За прошедшее время ничего не изменилось.

На Улланоре магистр войны был введен в должность. Есугэй был там, стоял рядом с Великим Ханом, с одобрением наблюдая, как Гор Луперкаль принимает звание. Гор и Хан сражались вместе, завоевывая систему. Они с теплотой относились друг другу. Из всех братьев Хан всегда был близок только к двум, и Гор был первым.

Есугэй слышал их разговор после торжества.

– Надеюсь, я смогу призвать тебя, – обратился Гор.

– Ты призываешь – я прихожу, – ответил Хан.

Затем они расстались. Великое собрание примархов, командиров и руководителей закончилось, они направились к тысячам целей, освещая варп кильватерными следами своих кораблей. Великий крестовый поход начался заново, но в этот раз во главе него стоял магистр войны, а не Император.

Хана направили на миры системы Чондакс. Ему предстояло охотиться на остатки уничтоженной на Улланоре империи, последних выживших орков Урлакка. Возможно, кто-то отказался бы от этого непрестижного задания, но Хан был доволен. Это была охота именно в том смысле, в которой он ее понимал: кавалерия атакует на открытой местности, состязаясь с добычей, которая не имеет представления ни о капитуляции, ни о жалости к себе. Примарх никогда не выражал недовольство.

С ним отправился почти весь его Легион, состоящий из множества братств, рвущихся на охоту. Десятки белых кораблей, заполненных воинами орду, отчаянно жаждущих вернуться к погоне, пронзили пустоту.

Есугэя не было с ними. Его призвали другие обязанности. На финальных этапах улланорской кампании в сообщениях Легиона появилось название неизвестного мира. Многие послания были отмечены знаком Сигиллита, другие были секретными, предназначенными только для глаз сынов Императора.

Тогда Есугэй впервые услышал о Никее, но уделил этому мало внимания. Что значил один из тысяч миров, нанесенных Легионом на карту? Столько планет приходило и уходило, попадая одна за другой под защиту постоянно расширяющегося Империума человека.

Но оказалось, что этот мир гораздо важнее. В итоге он стал всем, поворотной точкой в судьбе человечества.

Знай Есугэй об этом тогда, возможно, он смог бы найти способ лучше подготовиться к нему. Результат мог быть иным.

– Мы будем рыдать, вспоминая этот день, – сказал ему Ариман после вердикта Императора.

Есугэй кивнул.

– Ты прав, – ответил он.

Воин шел по лугам. Стебли расходились перед ним, как вода. Хум Карта была на расстоянии многих дней, давно скрывшись за ровным горизонтом. Он был в землях Хана, старых охотничьих угодьях талскар. Осталось мало добычи – она стала слишком легкой для охоты на нее и беспечной.

Есугэй подумал, что если бы взял с собой беркута, может быть заметил какого-нибудь зверя, что прятался на открытой местности, прижавшись к земле и дергая ушами. Затем погнаться за ним по старинке, используя силу тела и быстроту ума – без оружия и погодной магии.

Нет, это было бы притворством. Он не мог вернуться. Так или иначе, все изменилось.

– Я не знаю, что делать, – сказал он вслух, словно Алтак мог услышать и ответить. – Мои грезы не дают ответы. Почему?

Ветер ничего не ответил, только бился о нагрудник и дергал за керамитовые края наплечников.

Происходило нечто странное. У него не было слов, чтобы точно описать это. Однажды ночью он проснулся с чувством, что вся галактика содрогается, словно некое огромное существо шевелилось во сне. Есугэй слышал далекие вопли. Они словно доносились с миров на границе изведанного, пылая подобно свечам в бесконечной тьме, но это было невозможно.

Если бы он отказался от своего дара, как и было приказано, то мог бы избежать подобных снов, но испытания небес не просто приходили и уходили. Они не были одеждой, которую он мог снять. Они были в его крови, в дыхании.

С тех пор как Хан, которого чогорийцы называли Каган, отправился на Чондакс, о нем ничего не было слышно. На весь сектор словно опустили гигантский занавес. Астропаты не могли пронзить пелену, с обратной стороны не приходило ни одно сообщение.

Такие нарушения был нередки – особенность варпа делала любой вид дальней связи непредсказуемым и склонным к помехам, но что-то в этой полной блокаде тревожило Есугэя. Другие сектора также затихли. До него доходили слухи, что свет Астрономикона становился прерывистым. Магистр орбитальной оборонительной сети Чогориса сообщил ему, что некоторые корабли полностью исчезли, такое с санкционированными навигаторами Легиона происходило редко.

Но сами по себе такие знаки не были достаточной причиной для тревоги, ведь галактика таила опасности, и Великий крестовый поход преуспевал в изгнании только некоторых из них. Тем не менее было сложно избавиться от ноющего чувства – что-то происходит.

Есугэй фыркнул.

«Что-то происходит! Могу я узнать помимо этого еще что-нибудь?»

Но он ничего не мог увидеть. Не было ни поддающихся объяснению образов, ни знаков, которые можно было прочесть и понять. Одно только это было достаточной причиной для беспокойства.

Он остановился посреди океана пустоты, по-прежнему стоя по колено в траве. Он видел, как кончики стеблей движутся мягкими волнами, словно шепчущая рябь.

В этих движениях было нечто успокаивающее. Такие волны прокатывались по этим землям задолго до прибытия первых эксплораторов на громоздких колониальных кораблях, готовых захватить власть над этой пустотой и подчинить ее своей воле. Когда власть человечества снова минует, что, несомненно, однажды случится, трава, шелестящая и колышущаяся в пустоте холодного воздуха и резкого солнечного света, никуда не исчезнет.

«Я не могу оставаться здесь».

Решимость росла день ото дня и вот достигла критической точки. Данные ему после Никеи приказы были недвусмысленны: вернуться на Чогорис и ждать дальнейших инструкций. Он ждал их долгое время, и рассчитывать, что они придут в любой момент, больше было нельзя.

Есугэй издавна был советником Кагана. Они обрели взаимопонимание, способ взаимодействия, открывший им истину. Есугэй знал, что ему нужен примарх, и льстил себе мыслью, что в определенном, менее очевидном смысле он был нужен примарху. У них были взаимодополняющие умения. Джагатай и Есугэй прошли вместе долгие кампании и пережили немалые трудности, чтобы доверять суждениям друг друга.

«Он бы вызвал меня. Что-то не так. Я засиделся здесь».

На Чогорисе озарения больше не приходили к нему. Он должен вернуться в Легион, проплыть по бурным течениям варпа, пока загадка завесы не будет разгадана.

Из сделанных им запросов он понимал, что это будет трудно.

– Это похоже на шторм, – пояснил ему магистр сети. – Огромный ураган, поглотивший системы. Я никогда не видел ничего подобного.

Было бы безопаснее остаться на Чогориса и, наверное, мудрее. Но его никогда не волновала безопасность, а на Никее Империум, казалось, шагнул далеко за пределы разумного.

Есугэй стоял прямо, опираясь на посох с черепом и глядя на ясное небо.

– Я могу бродить по этим равнинам всю жизнь и не найти ответа, – сказал он вслух, ветер унес его слова вдаль. – Пришло время искать его в пустоте.

Затем он вспомнил, что говорил ему Ариман в последний день на Никее, который они провели вместе.

– Магнус не смирится с этим, – предупредил он. – Однажды открывшийся разум невозможно закрыть.

Он приблизился. Есугэй помнил то ощущение: близость между ними, общее понимание между единомышленниками библиариуса.

– Поговори с Ханом. Он всегда был с нами и поймет.

Есугэй кивнул.

– Поговорю, когда смогу, но его будет непросто найти.

– Я слышал об этом. Но ты попытайся. Магнусу нужны друзья, а нам – союзники. Поговори с ним.

С тех пор ничего. Ни слова с Просперо, Чондакса, Никеи или Терры. Словно вселенная замкнулась в себе, задержала дыхание и напряглась в ожидании грядущего ужасного потрясения.

Есугэй снова начал идти. Он вернется в Хум Карту и возьмет там корабль. Он слишком долго был один, и теперь это нужно изменить.

Все это началось на Никее. И он по-прежнему не представлял, где закончится.

Над испускающей рыжее свечение туманностью Алакксес перемещались на малой тяге корабли, похожие на серые акулы. Мягко мерцая носовыми огнями, над бездной неподвижно висели десятки громадных и утыканных башнями капитальных кораблей. Каждый из них обслуживался стаей меньших судов – авизо, фрегатов, эскортников, канонерок. Все корабли носили следы боевых повреждений – опаленной обшивки инжинариума и испещренных попаданиями снарядов бронеплит. Некоторые тащились на самой малой тяге, окруженные паутиной ремонтных конструкций и оружейных дронов. Другие были вскрыты, демонстрируя решетчатую структуру внутренних палуб. В этих сотах плясали вспышки миллиона сварочных аппаратов, пронзая мягкий мрак газовых облаков.

Во всей галактике только один флот мог выглядеть подобным образом. Имперская Армия обладала более многочисленными эскадрами – громадными скоплениями пузатых транспортных судов и уродливых кораблей снабжения, но они и близко не располагали столь концентрированной огневой мощью. Только боевая группа Легионес Астартес могла собрать подобных чудовищ.

Все корабли носили темно-серую окраску, были украшены рунами и отмечены шаманскими обозначениями рот Фенриса. Каждый из них отражал в себе беспощадность сердец тех, кто управляли ими: носы представляли собой морды с изгибами многочисленных рычащих пастей над выступами носовых лэнс-излучателей. Корабли были воплощениями свирепости, которым придали кинжаловидные формы и наградили сердцами из рокочущего бессмертного пламени.

В центре стаи находился «Храфнкель», крупнее и могучее остальных, с плугообразным носом, изогнутым хребтом, который венчали тысячи оборонительных башен и корпуса двигателей, и брюхом, освещенным тусклым блеском губительных батарей. По бортам боевой баржи ползли тени ее слуг – плавбаз, ремонтных судов, шаттлов, эскортных миноносцев – подобные облакам на склонах горы.

Над огромным и гулким командным мостиком «Храфнкеля» нависал свод из бронзы и мрамора, поддерживаемый колоннами из сверкающего гранита. Внутри круглых стен поднимались ярусы, каждый из которых гудел приглушенной активностью занимавших свои посты тысячи офицеров и матросов в серой униформе. Центральная обширная площадка из голого камня под громадной крышей из бронестекла мерцала группой голопроекций маршрутов и вращающихся неоновых калейдоскопов, которые отражались от бесчисленных пикт-экранов и наблюдательных линз.

Пахло камнем и кожей, ароматами кузни и костра. Открытое пламя пылало в железных каминах, покрывая стены налетом копоти. Повсюду были вырезаны руны – на стенах, полу, даже стекле.

Один человек господствовал в этом месте, воплощая в себе свирепые облики, взиравшие на него сверху. Он был повелителем, бесспорным альфа-хищником, таким же жестоким и величественным, как и корабль под его командованием.

Но примарх Леман Русс не двигался. Вокруг него непрерывным танцем трудился экипаж его флагмана, напоминая спутники, вращающиеся вокруг газового гиганта. Временами пронзительные глаза Волка впивались в показания отдельного гололита или линзы. Затем он отводил свой непостижимый и ледяной взгляд.

Два серых волка с желтыми глазами и седыми ляжками крутились у его ног. Периодически один из них тихо рычал, от чего по мрамору проносились мягкие колебания, словно трещина, бегущая по раскалывающемуся льду.

Ярлы Волчьего Короля стояли кольцом вокруг него, каждый был заслужившим признание мастером боя, облаченным в боевой доспех, шкуру и увешанным тотемами. Среди них стояли рунические жрецы, их белоснежные волосы и расписанная кожа казались живыми в дрожащем свете.

Обычно они посмеивались друг над другом, рыча на остроты и дерзости, а в их золотых глазах сверкало грубое веселье.

Сейчас никто не смеялся. Не после Просперо. Не после того, как все спустились на поверхность этого очищенного огнем мира и увидели, что они с ним сделали. По какой-то причине Просперо был особенным.

Прежде Русс всегда смеялся, иногда с подлинным весельем, временами с чувством холодного удовлетворения от насилия. Теперь он даже улыбался через силу. Морщины на грубом лице выделялись чуть резче.

– Ну, и когда мы будем готовы? – спросил наконец Волчий Король.

Гуннар Гуннхильт, прозванный лордом Гунном, заговорил первым, так как это было его правом. После битвы за Тизку его голос охрип – горло было рассечено, из-за чего он два дня провел под ножами телотворцев.

– Десять дней, терранских, – ответил он.

– Больше, – возразил Огвай Огвай Хельмшрот, ярл Третьей великой роты. – Две недели.

– Не годится, – сказал Русс.

Огвай поклонился.

– Мы будем работать усерднее.

Примарх даже не взглянул на них, он выглядел рассеянным, его разум блуждал где-то в другом месте.

– Эта задержка изводит нас. Мы должны были быть на Исстване. Теперь мы должны ответить.

Его ярлы молчали. Некоторые мрачно кивнули, другие выглядели сомневающимися.

– Подобное раньше случалось? – спросил Русс с язвительным выражением лица, обращаясь скорее к себе, чем к кому-нибудь еще.

– Есть саги, в которых Волчьего Короля отправили не в то место, делать не то, что нужно? Был ли наш позор когда-нибудь сильнее?

По-прежнему никто не отвечал. Тишину нарушил не ярл.

– Мы не опозорены, – раздался молодой голос. – По крайней мере я.

Повернулись головы. Волки-близнецы Русса сдавленно зарычали. Брови Волчьего Короля поднялись.

– Кто это сказал?

Вперед вышел воин Тра, пройдя в центр круга. Его лицо усеяли новые шрамы, из-за чего он походил на призрака со старого льда, покрытый дурными знаками и метками колдунов. Голова была наполовину выбрита, оставшиеся волосы были иссиня-черными. На лице застыло угрюмое выражение. Оно всегда было таким, даже до Просперо, где серьезно пострадал звериный дух всех Волков.

У воина не было левой кисти. Закованная в броню рука заканчивалась в локте мешаниной аугметики и железных насадок. Новую перчатку все еще не приладили – было много заявок.

– Бьорн из Тра, – ответил воин.

– Однорукий, – поприветствовал Русс. Скальды уже сочинили сагу Бьорна. В ней шла речь о нем, и демоне-Горе, и загадочных словах, сказанных тварью. Репутация воина пошла в гору, стали говорить, что у него могучий вирд.

– Плохое имя.

– Подходит, – спокойно ответил Бьорн, согнув наполовину изуродованную руку с намеком на гордость. – Как и всем нам.

– Хочешь что-то сказать?

– Я не опозорен, – ответил Бьорн, его мрачные глаза смотрели непоколебимо. – Я видел тварь, что привела нас на Просперо. Слышал кое-что из сказанного ею. Скальд поведал мне остальное. Мы покончили со злом.

– Несомненно, – прорычал Русс.

– А Магнус уже был заблудшим, – продолжил Бьорн. – Хоть он и был вашим братом, но его смерть оправдана.

Огвай, ярл Бьорна, покусывая губу, медленно кивнул. Русс заметил, и его ноздри раздулись от гнева.

– Нас использовали, – пробормотал примарх. – Феррус мертв. Мы должны были быть с ним. Мы могли остановить бойню.

Доклады с Исствана V просачивались на флот рваными обрывками, утечками из астропатических полуснов в океане варп-штормов. Достоверных данных не было, все нуждалось в многочисленных толкованиях и подтверждениях, но после отбытия Вальдора картина сокрушительного удара постепенно прояснилась. Теперь Волки знали масштабы трагедии.

Железные Руки, Саламандры и Гвардия Ворона были уничтожены или же понесли тяжелые потери. Сыны Гора, Альфа-Легион, Дети Императора, Пожиратели Миров, Гвардия Смерти, Несущие Слово, Железные Воины и Повелители Ночи стали предателями. Когда говорящие со звездами наконец подтвердили толкования, принеся с собой рунические сплетения, чтобы показать узор предсказания, вокруг них словно рассыпалась вселенная, обращенная в руины каким-то странным и невнятным бредом. Даже сейчас шок от услышанного отдавался, повиснув словно дымовая завеса над присутствующими.

– Мы не смогли бы ничего остановить, – невозмутимо ответил Бьорн. – Наоборот, стали бы частью бойни, и немногие стали бы скучать по нам.

При этих словах Русс почти улыбнулся своей привычной кривой и сардонической усмешкой.

– Да. Немногие, это точно.

– Вопрос в том, – взял слово лорд Гунн, – что делать дальше?

– Мы получили вызов Дорна, – сказал Огвай.

– Вызов, – сплюнул Гунн.

– Разве не для этого мы созданы? – спросил устало Русс. – Мы приходим, когда нас вызывают.

– Когда Всеотец вызывает, – поправил Огвай.

– А Он молчит, – сказал Русс. – Вальдор не сказал почему, хотя знал. Из всего, что случилось, из всех ошибок, это изводит меня более всего. Скажите мне – что случилось с Императором?

Никто не ответил. Никто не знал. Они отвели глаза и закрыли рты. Только их разумы перебирали ответы – подозрения, догадки, опасения.

«Он ранен».

«Он покинул Тронный мир».

«Он мертв».

И тогда Русс засмеялся, но не так, как делал это раньше. В этот раз смех получился сдавленным.

– Вот, что нам нужно, – он по очереди посмотрел на каждого из ярлов. – Я не стану получать приказы от моих братьев, только от моего Отца. Он поговорит со мной. Мы направимся на Терру, не потому что этого требует Рогал, но потому что сами решили.

Лорд Гунн поднял взор.

– И когда?

– Через пять дней.

Ярл Онн глубоко вздохнул. Огвай выглядел задумчивым, некоторые из командиров сомневающимися.

Русс сердито взглянул на них.

– Не дольше, – приказал он. – Возвращайтесь на корабли, делайте все необходимое – через пять дней мы уходим.

Выражение его лица оставалось мрачным, но где-то глубоко внутри волчьего облика, в исчерченной морщинами плоти и золотых глазах все еще пылал возмущенный огонь. Тяжесть скорби стала уменьшаться.

Ее сменило нечто иное.

– Никогда прежде, вплоть до этого момента, я не был по-настоящему разгневан, – прорычал Русс, и два волка поднялись на звук его голоса, шерсть на загривках встала дыбом. – Мне любопытно посмотреть, к чему это меня приведет.

Беорт Ранекборн откинулся на командном троне «Филскьяре». Он хорошо выспался во время свободной смены и был бодр. Сервиторы и смертные матросы в расположенных под ним постах работали бесшумно, а весь мостик тихо гудел активностью.

Командование таким эскортным фрегатом, как «Филскьяре», нельзя было назвать почетной обязанностью. Они находились на удаленной от основных сил Волков позиции, и туманность Алакксес в кормовых иллюминаторах была едва заметным пятном. Тем не менее это дало им возможность снова проверить работу двигателей реального пространства. Они получили попадание над Просперо от одного из немногих залпов с поверхности планеты, которые Тысяча Сынов сумели дать. Его последствия до сих пор сказывались на системах корабля. Техножрецы Ранекборна работали без передышки, но по-прежнему не могли разобраться в сути проблемы.

Повреждения требовали внимания железных жрецов, но все они были полностью заняты на капитальных кораблях. Учитывая все обстоятельства, «Филскьяре» справлялся неплохо. По крайней мере, патрульная служба на границе действия сенсоров флота шла своим чередом.

– Есть что-нибудь? – спросил Ранекборн дежурного лейтенанта Торве – рыжеволосого кэрла с одного из миров-данников Фенриса, названия которого он никак не мог запомнить.

– Система обнаружения отслеживает на пределах дальности авгура, – ответил Торве, его скромное лицо на миг поднялось от громоздкого пульта управления. – Кажется, ничего. Хотите взглянуть?

Ранекборн на самом деле не очень и хотел, но работы было мало, а экипаж становился беспокойным, если не был занят ничем, кроме построения векторов.

– Вот для этого мы и здесь, – ответил он. – Корректировка курса?

– Небольшая, – ответил Торве, взглянув на установленный вверху пикт-экран со светящимися линиями на стеклянной поверхности.

– Тогда выполняй.

Торве подчинился. Несколько секунд спустя Ранекборн почувствовал, как слабый вой двигателей изменил тональность. Он по-прежнему был не совсем верным – скорее скрежещущим, нежели рычащим. Маркеры траектории на разных пикт-экранах исчезли, прорабатывая новые маршруты.

– Есть что-нибудь? – спустя некоторое время спросил он, рассеянно регулируя подлокотники трона. Его вахтенный офицер Аэрольф что-то сделал с ними во время своего последнего дежурства на мостике.

Ранекборн смотрел, как Торве запускает дополнительные проверки оборудования, а авгурные линзы на пульте управления своего трона начинают передавать ему новые данные приборов обнаружения. Он слышал, как вялые переговоры на мостике стали громче, и увидел, что сервитор на одном из постов связи подключил дополнительный интерфейсный узел к свободной шунтовой катушке и начал взволнованно издавать щелкающие звуки.

– Может быть, – Торве пристально следил за показаниями датчиков. – Удерживайте этот пеленг.

Ранекборн немного выпрямился. Он взглянул в иллюминаторы – группу освинцованных кристалфлексовых панелей, образующих блистер над верхним мостиком, не зная, чего ждать. Как обычно, в ответ мигало неподвижное звездное полотно.

– Да, вот оно, – пробормотал Торве. – Есть кое-что. Это не сбой, а показания.

Ранекборн почувствовал, как волосы на руках встали дыбом.

– Подробности, – приказал он, одновременно открыв приоритетные каналы связи с инжинариумом и постами пустотных щитов.

– Передаются на экран мостика, – доложил Торве, переключив входящий поток данных на главные мониторы, установленные на потолке.

Ранекборн взглянул на них. Минуту он не видел ничего особенного – размытая кубическая схема близлежащего космоса, изображенная в светящихся зеленых линиях с наложением рун-символов и известных курсов кораблей. Она изменилась не сразу. На границе действия авгура, где определенное переходило в вероятное, что-то стало проявляться.

Космический Волк открыл медную клавиатуру на подлокотнике трона и начал жать на кнопки.

– Поднять щиты, – рявкнул он. – Развернуть корабль на два пункта к надиру. Связаться с флотом.

На мостике тут же закипела работа, все видели одно и то же. Низкий гул голосов изменился в тоне, став более напряженным, настойчивым, целенаправленным.

– Связь установлена, – доложил офицер связи Клайя.

– Есть отличительные знаки? – спросил Ранекборн, внимательно следя за состоянием и курсом «Филскьяре», было бы совсем некстати потерять инжинариум.

– Символика на корпусах? Мне нужно сообщить флоту хоть что-нибудь.

– Почти готово, – сообщил Торве, неистово работая за своим пультом. – Они по-прежнему далеко, но… Да. Вот оно.

Пикты обновились. Что-то проявилось в углу экрана, отправляя информационные данные в когитаторы. На тактическом дисплее явственно дрожал единственный образ, воспроизведенный светящимися линиями. Изображение было плохим, заснятое под углом и на предельной дистанции, частично затененное нависающим краем, по-видимому, корпуса лэнс-излучателя, но оно было.

Поднявшаяся на дыбы многоголовая змея на фоне золотого круга.

– Что это? – спросил Торве, повернувшись к Ранекборну.

Волк почувствовал, как подскочил пульс при взгляде на эмблему.

– Я подозревал, что ты не читал предоставленные мной разведданные, – сухо заметил он. – Это новые. Кажется, они хотят заявить о себе.

Он переключился на станцию связи. В это время все больше точек стало распространяться по авгурному кубу – сначала несколько, затем десятки.

– Срочное сообщение командованию, – приказал Ранекборн. – По периметру обнаружен противник. Крупная группировка. Передайте, что мы будем продолжать сканирование столько, сколько сможем. Взять курс на перехват.

Он наблюдал за тем, как продолжали увеличиваться светящиеся точки, подобно размножающимся на чашке Петри бациллам. Их число становилось более чем неприятным.

– Убедитесь, что мы передали эти изображения, – приказал Ранекборн, голос стал жестче, когда он подсчитал, сколько их было. – Проверьте, что они их получили. Скажите, что это флот предателей.

Он сглотнул, задумавшись над тем, насколько исправным в действительности было вооружение корабля.

– Передайте им – это Альфа-Легион.