Текст книги "Одиночка"

Автор книги: Крис Мориарти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц)

СИСТЕМА С ОДНОЙ СТЕПЕНЬЮ СВОБОДЫ

Параграф 2. Положение о регистрации Параграфа 1а и 2а, а также дополнительные положения о регистрации, ограничения передвижения, равно как и другие ограничения, определяемые соответствующими административными правилами согласно принятым в дополнение данной Резолюции, относятся:

а) ко всем гражданам систем, контролируемых Синдикатами, как указано далее в Параграфе 2в;

б) к любому гражданину Объединенных Наций, геном которого более чем на двадцать пять процентов (25 %), как далее определено Параграфом 2д, состоит из патентованного генетического материала, включенного в Список контролируемых технологий в соответствии с Резолюцией Генеральной Ассамблеи 235625-09 с внесенными в дальнейшем поправками.

Резолюция Генеральной Ассамблеи Объединенных Наций 584872-32

ПОЛЕВАЯ СТАНЦИЯ 51-Й ПЕГАСА: 13.10.48

«14000 пФ» «27 000 пФ» «ЦТП готов»

Она проснулась от звука собственного дыхания – жесткого, тревожного, похожего на голос ребенка, пробудившегося от страшного сна. Метц был так близко в ее памяти, что она чувствовала его запах. Остальное – имя, звание, возраст – все осталось в темноте. Она потеряла ту часть памяти, где это хранилось, и каждый раз, когда какие-то отрывки появлялись, они тут же быстро откатывались, словно капельки ртути.

«Статус», – запросила она своего «оракула» через интерфейс, который показался ей перекошенным, чужим.

Никакого ответа.

Она открыла глаза и ничего не увидела. Выплюнув фиксатор языка, она попыталась что-то произнести и поняла, что назойливый звук в ушах – это стук ее собственных зубов. Она ощутила стену перед собой и вытянула руки, негибкие и хрупкие, как прутья, чтобы до нее дотронуться. Ее пальцы запутались в питающих трубках и вымазались в липком желе биомониторов. Запястья и локти больно ударились о холодный металл, усилив ее клаустрофобию.

«Гроб».

Ли вытащила это слово из какого-то неизвестного запасника своей мягкой памяти. Теперь стало понятно, где она: в «гробу», в хладоотсеке транспорта, пробуждается после квантового скачка. Должно быть, случилась какая-то неполадка, неожиданно возникшая в системах корабля или в ее собственных внутренних устройствах, поскольку она стала размораживаться так рано. Но эти неполадки не были смертельно опасными, иначе она не лежала бы здесь, беспокоясь о том, почему не в силах вспомнить свое имя до того, пока не загрузится ее «оракул».

«Статус?» – запросила она снова.

«Извлечение системных файлов», – в конце концов ответил ее «оракул».

Все ее системы начали подключаться. В нее загружали данные из жесткой памяти, восстанавливая мягкую память. Плоть и кремний, цифровые и органические системы переплелись вместе. Живая ткань и машина воссоединились в точной до кванта копии майора Кэтрин Ли, замороженной на Метце.

Она включила свои программы диагностики и быстро пробежалась по послескачковым протоколам, проверяя запутанные состояния и ища неисправности в трансформациях Шарифи, сравнивая размер файлов до и после скачка. Все проверено.

Хорошо. У нее нет времени на проблемы. Ей нужно позаботиться о своих людях. Сначала послать представление на Дэллоуэя, чтобы перевести его в другую часть до того, как разразится скандал по поводу случившегося на Метце. И нужно посетить семью Колодной. Какой бы эта семья ни была. Хотя Ли не думала, что эта семья большая.

Затем она поняла, какую шутку с ней сыграла память.

После Метца прошло добрых три месяца. И она уже позаботилась обо всем: о семье Колодной, о переводе Дэллоуэя, своих предварительных заявлениях перед комиссией по надзору. Ли сделала все это в течение трех дней, упорно борясь с изнеможением и ранением и подключаясь к болеподавляющим программам. Затем она попала в реабилитационные камеры. После чего были замораживание, доставка на скачковом корабле, недели полета на субсветовых скоростях с помощью двигателей Буссара до орбитальной телепортационной станции Метца, а затем пересылка.

Как долго она была в том состоянии? Двенадцать недель? Тринадцать?

Ли почувствовала, как старый страх рос у нее в груди, и поймала себя на том, что просматривает все директории, проверяет и перепроверяет, пытаясь разобраться в запутанности фрагментов информации мягкой памяти.

«Стоп, – сказала она себе. – Ты знаешь правило. Держись этого скачка, этого места. Опусти последнее. Дай файлам жесткой памяти восполнить провалы. Не дай страху овладеть тобой».

Но страх все равно достал ее. Как всегда. Страх был рационален, разумен, но по опыту поддавался контролю. Он ждал ее у выхода на посадку, а потом сопровождал ее при каждом скачке, на каждом задании, каждое утро, когда она просыпалась в поту от скачкового сна. И страх всегда задавал один и тот же вопрос, на который она не находила ответа: что она потеряла на этот раз?

Восстановление было медленным и неуловимым, как радиация. Путешественник без специальных внутренних устройств может совершить пять или шесть скачков в своей жизни, не потеряв в памяти ничего, кроме нескольких несвязанных дат и имен. Настоящий урон в памяти накапливается постепенно, виной тому мельчайшие отклонения в состояниях спина при многократных воспроизведениях. Эту медленную утечку информации нельзя остановить без нарушения квантового параллелизма, благодаря которому и существует возможность воспроизведения. Сначала страдает кратковременная память. Потом приходит черед и долговременной. Затем забываешь друзей, тех, кому ты верен, своих близких. Если вовремя не остановиться, стирается все.

Кибернетика способна решить эту проблему. Жесткая память миротворца в боевом снаряжении держит в запасе информацию о каждом миге бодрствования со Дня зачисления на службу. И если вы не лгали психотехам, то в файлах хранились достаточно точные воспоминания периода до службы. Хранившиеся в базе зависимого AI и поддержанные психотропными средствами, эти файлы могли обеспечить рабочую замену потерянным воспоминаниям. Но стоит скачку затянуться, и все, что ты знал, все, что было тобой, вытечет из тебя и перетечет в машину так же неумолимо, как песок перетекает из одной колбы песочных часов в другую. И Ли после того, как ее «оракул» стал доступен связи, а жесткая память восстановилась полностью, могла теперь вспомнить, что за четырнадцать лет, два месяца и шесть дней службы совершила тридцать семь квантовых скачков.

Она на ощупь поискала замок «гроба», нашла его у правого бедра, там, где он всегда и был, щелчком открыла крышку и села.

Произведенные усилия вызвали у нее спазмы; кашляя, она отхаркивала сгустки слизи. Ли поняла, что не могла оказаться внутри Кольца или на Альбе; Кольцо и штаб Космической пехоты находились всего в одном скачке с любого места на Периферии, и с легкими не было бы плохо, если бы ее не держали здесь в течение нескольких скачков и остановок. И где же она? И почему ее направили на какую-то неизвестную планету Периферии, а не вернули на Альбу для реабилитации?

Она перекинула ноги через борт «гроба» и почувствовала холодную решетку палубных плит под ногами. Хорошо, что нижняя полка. Слава Богу, за малые милости! Она оглядела хладоотсек. На полках над ней в ярко освещенных сотах из питательных трубок и биомониторов стояло множество «гробов».

Большинство пассажиров все еще были в замороженном состоянии; холодные зеленые линии жизнедеятельности мерцали на экранах мониторов их состояния. Палубная плитка из вирустали гудела от сдержанной пульсации двигателей Буссара, работавших вхолостую. Где-то вдали от посторонних взглядов проходил послескачковую проверку штатный экипаж, выявлялись системы, закрытые для воспроизведения, давались сигналы субсветовым буксирам, которые должны были протащить скачковый корабль над огромными щупальцами полевой станции.

Форма Ли – точная до кванта копия – лежала в тумбочке под «гробом», аккуратно сложенная другой Кэтрин Ли, майором Космической пехоты Объединенных Наций, более не существовавшей. В правом кармане брюк она нашла пачку гигиенических салфеток. Она всегда клала их туда. В левом кармане рубашки лежали ее сигареты, обертка с пачки была снята той, другой Ли, помнившей, какими слабыми бывают пальцы после скачков.

Она наклонилась к «гробу», положила форму рядом и высморкалась.

Боль пронзила ее правое плечо, когда она поднесла руки к лицу. Она дотронулась до источника боли – восьмисантиметрового узловатого шрама, рассекшего ее трицепс до конца плеча. Шрам реагировал на прикосновение. Она повернула голову, чтобы взглянуть на него. На ее смуглой коже он выделялся белой полосой.

Прощальный подарок Метца. Она так и не увидела, кто стрелял в нее. Но этот одиночный выстрел разорвал ей мускул, сухожилие, связку и повредил сталекерамические волокна, проходившие по руке от плеча до кончиков пальцев. Ее «оракул» поведал, что ей понадобилось провести пять недель в резервуарах, чтобы заштопать это. Все, что она запомнила о времени, проведенном там, были болезненные пробуждения, вопросы врача, яркие вспышки подводной синевы.

Она оделась в форму почти без лишних движений, но при попытке натянуть ботинки оказалось, что пальцы не слушаются. Она засунула ботинки под мышку здоровой руки и, пошатываясь и спотыкаясь как пьяница, пошла вдоль прохода. Зеленые стрелки указывали на выход. Дальше по коридору они приведут ее к чашке кофе и мягкому креслу, где она сможет выкурить свою традиционную послескачковую сигарету.

Она оказалась у входа в комнату отдыха пассажиров, когда транспорт состыковался со своим буксиром и начал медленный субсветовой дрейф к полевой станции.

Ли «прыгала» достаточно много и знала процедуру: они пройдут сверкающие кристальные щупальца полевой станции, потом включат двигатели Буссара и совершат скачок на скорости, почти равной скорости света, чтобы покрыть последний участок их маршрута. Как только это произойдет, они окажутся в медленном времени, лишенными связи, как и любой корабль, идущий с такой скоростью. Они выпадут из этого мира и будут отрезаны от потокопространства и всего человечества, пока не попадут в нормальное время.

Плюхнувшись в пустое кресло, она закурила сигарету и оглядела попутчиков. Двое миротворцев приютились в углу и молча играли в карты. Остальные пассажиры были техами, служащими компании, профессионалами среднего уровня: люди, чье положение считалось достаточно высоким, чтобы многопланетные компании оплачивали им билеты на квантовые транспортные корабли, но у которых недоставало корпоративных связей, чтобы устроиться в пределах Кольца.

Конечно же, здесь не было конструкций. Частичные конструкции могли теоретически обойти ограничения на выезд со своей планеты и получить разрешение занимать должности в компании или даже стать государственными служащими. Но анализы генома – не дешевы, да и такое случалось нечасто.

Единственным, безусловно, гражданским постантропом в комнате отдыха была высокая темнокожая женщина с белым шрамом на лбу, сидевшая напротив Ли.

«Западноафриканского происхождения», – подумала она. Что-то в теле и в длинной линии спины напоминало о радиационных мутациях. Такое случалось на кораблях старого поколения, которые появлялись из медленного времени, столетия проведя в открытом космосе. Женщина была одета в оранжевый комбинезон теха, но ее волосы были собраны сзади и уложены тонкими элегантными косами. Она что-то считала на мощном потокопространственном компьютере. Ли стало любопытно, почему женщина не удалила шрам. Она так симпатична, что это стоило бы сделать. Фактически красавица.

Женщина поймала на себе взгляд Ли, улыбнулась, и в уголках ее черных глаз появились лучики. Ли отвела взгляд, но успела заметить молчаливый вопрос в глазах женщины: конструкция перед ней или нет?

Ли могла бы посмотреть на нее снова, обратиться к ней и спросить, к какой системе они причаливают. Но это прозвучало бы очень глупо, как избитый вариант знакомства. Кроме того, всегда существовал ужасный риск быть отвергнутой, страх, что даже для постантропа, чьи гены были деформированы длительным воздействием радиации, она, Ли, урод.

Ли закурила еще одну сигарету и проверила свою почту. После того, как она стерла все ненужное, остались три пункта. Памятная записка из полевого госпиталя на Метце, в которой объяснялось, что врачи смогли поправить в ее руке, а что нет. Ей предписывалось обратиться к врачу по прибытии к новому месту службы. Подробное уведомление о том, что комиссия по надзору отложила принятие окончательного решения по поводу инцидента на планете Метц до полного выяснения обстоятельств. И три сообщения от Коэна.

Она не разговаривала с ним со дня смерти Колодной. Им удалось тогда вынести ее тело, но Дэллоуэй был прав: ничего уже нельзя было сделать. Живой вирус разрушил так много мозга, что, когда медтехи показали Ли снимки, даже ей стало понятно, что Колодной не выкарабкаться.

Колодная вписала Ли в графу «ближайшие родственники» специальной анкеты на случай чрезвычайной ситуации. И не поставила ее в известность. Это открытие потрясло Ли и напомнило ей, что эта строчка ее анкеты пустовала. Но Колодная была не из тех, кто бросает все на волю случая, она оставила точные инструкции о том, что следует делать, если она погибнет.

Ли точно выполнила эти инструкции.

В момент полного отключения Колодной уже присутствовали техи; они начали выуживать драгоценные частицы коммуникационного конденсата из черепа Колодной еще до того, как она остыла. Ли хорошо понимала, что они делают. Господи прости, ей самой не раз приходилось проводить полевые регенерации при тяжелых обстоятельствах. Но, несмотря на это, ее не покидала мысль, что перед ней стервятники, разрывающие Колодную на части. А когда все закончилось, они с Коэном поссорились так сильно, как никогда в жизни.

Она собиралась в резервуары и была не в себе от антишоковых и болеподавляющих процедур, и ей хотелось уйти от разговора с ним. Но он настоял. После чего забросал ее малопонятными техническими терминами вместо разумных объяснений.

– Ты нас подставил, – в конце сказала она, едва контролируя себя. – И поэтому погибла Колодная.

– Она тоже была моим другом, Кэтрин.

– У тебя нет друзей, – отрезала она, снедаемая подозрением, что если бы она не вмешала тогда личные отношения, то Колодная была бы жива. – Ты не запрограммирован для этого.

– Не упрекай меня моей программой, – сказал он, когда все понял. – Это глупо.

– Это правда. Это – то, что ты есть. Ты запрограммирован на то, чтобы изворачиваться и манипулировать людьми, выуживая у них информацию. Мне все это надоело!

Это был их последний разговор. Ей показалось, что кто-то из них зашел слишком далеко, чтобы рассчитывать на прощение, или они оба поступили так. Во всяком случае, она не была уверена, что хотела простить. Или быть прощенной.

Она смотрела на сообщения Коэна в нерешительности. Потом стерла их, не открыв и не прочитав.

Вызов системы связи начал мигать сразу же, как они выпали из зоны медленного времени. Вызов пришел без опознавательного знака адресанта через отдельную секретную станцию телепортации Совета Безопасности. Кто-то хотел срочно поговорить с ней. Кто-то достаточно важный, так как имел доступ к выходу на частную линию из штаба Главного управления. Она ответила на вызов, и вокруг нее появилась трехмерная комната с высоким потолком и мебелью в стиле возрожденного барокко двадцать второго века. Стол из красного клена плыл на изящно изогнутых ножках над сосновым паркетом, отполированным до блеска поколениями офицерских ботинок. Паркет был уложен елочкой – рисунком, характерным для всего здания Администрации Совета Безопасности на Альбе. За столом, положив руки на резные листья и завитки подлокотников кресла, сидела генерал Нгуен.

Она была худощавой, элегантной женщиной, хорошо выглядевшей для своего зрелого возраста. От нее было трудно оторвать взгляд даже через спин-поточный интерфейс. Нос с легкой горбинкой, асимметричные скулы, изогнутая левая бровь напоминали неровную гладь натурального шелка и подчеркивали ее хрупкую человеческую красоту.

Нгуен посмотрела прямо на Ли сразу же, как только появилась на связи, их глаза встретились в потокопространстве. Это была уловка политика. Но, даже понимая это, нельзя было не поддаться на нее. И когда Нгуен пользовалась таким приемом, казалось, что она рядом, а не на расстоянии в световые годы от тебя.

– Майор, – сказала Нгуен тихим, но внятным голосом. – Рада вас видеть.

– Здравствуйте, генерал.

Кто-то заговорил с Нгуен из-за пределов потокопространственного проекционного поля.

– Хорошо, – ответила она своему невидимому помощнику. – Скажите делегату Орозко, что я буду через пять минут.

Она снова обратилась к Ли.

– Извините, майор. Я – вся в делах, как обычно. Ассамблея голосует за военные ассигнования, но там еще нужно кое-что доработать. – И улыбнулась. – Вы, наверно, догадались, майор, что у меня для вас небольшое задание.

Ли попыталась заставить свое онемевшее лицо принять выражение вежливого ожидания. Ей приходилось выполнять для Нгуен дела гораздо серьезнее «небольшого задания». Все, что поручала генерал, было сопряжено с риском и требовало личной преданности, подразумевающей гибкое отношение к правилам или даже их полное нарушение. Но благодарности ее были очень щедрыми. И она хорошо помнила добро, но никогда не забывала ошибки.

Следующие слова Нгуен были так же неожиданны, как и неприятны:

– Вы с Мира Компсона, майор?

– Да, – ответила Ли, почувствовав себя неуютно в кресле.

«Матерь Божья, только не на Мир Компсона. Куда угодно, только не туда».

– И вы ни разу не были дома со дня зачисления на службу?

Ли не ответила. Сказанное вовсе не было вопросом: Нгуен имела допуск на просмотр ее психофайлов и через пять минут могла узнать столько же о ее личной жизни, сколько помнила сама Ли. Даже гораздо больше, если казарменные пересуды о вытягивании памяти были правдой.

– А почему? – спросила Нгуен.

Ли начала было отвечать, но поперхнулась.

– Это не то место, которое можно считать домом.

– Не то место, которое можно считать домом, – повторила Нгуен, и в ее устах слова прозвучали как загадка. – А теперь скажите мне, что вы собирались сказать сначала, но передумали.

Ли помедлила с ответом. У нее высохли губы, желание облизнуть их было таким же сильным, как желание расчесывать болячку.

– Я хотела сказать, что, уезжая оттуда, поклялась: лучше умру, чем вернусь обратно.

– Я надеюсь, что вы изменили свое мнение, поскольку через четыре часа ваш корабль причалит к орбитальной станции АМК Мира Компсона.

Нгуен дотянулась до серебряного подноса, на котором стояли графин воды со льдом и два хрустальных стакана. Она налила воды в стакан и подала его Ли. Ли поднесла его к губам, услышав, как кусочки льда позвякивают о хрусталь.

Вода была хороша, но линию с Альбы в целях безопасности так защищали, что высоконагруженные сенсорные данные можно было передавать по ней прерывистыми импульсами. Она сделала маленький глоток, ничего не почувствовала, затем через полсекунды во рту появилась холодная до ломоты в висках вкусовая вспышка. Ли встряхнула головой и поставила стакан.

– Это не там, где вы ожидали проснуться? – спросила Нгуен.

– Я ожидала проснуться на Альбе. Мне нужно на Альбу. Мне требуется продолжить восстановление, начатое в полевом госпитале…

– Альба была бы сейчас неподходящим местом для вас, – прервала ее Нгуен, стараясь быть вежливой.

Она уловила смущенный взгляд Ли и подняла одну из своих безупречно ухоженных бровей.

– Вы ознакомились с докладом комиссии по надзору?

– Пока нет. Я…

– Они уже отправили его выше.

– Выше кому?

– Хотите, я перечислю вам все, о чем в нем говорится, майор? Потеря личного состава в условиях, предполагающих неправильное поведение командира. Использование летальных средств в отношении гражданских лиц. Использование оружия, не разрешенного к применению. Где, по-вашему, вы находились, когда устроили все это? На Гилеаде?

– Они хотят меня под трибунал? – спросила Ли, пытаясь сосредоточиться на мысли.

– Не совсем.

«Не совсем». «Не совсем» означало, что в управлении секретных операций не хотят преждевременно устраивать шум по поводу операции на Метце, что они планируют проверить каждый факт, выслушать все мнения и собрать все свидетельства, прежде чем придать делу огласку. И если Ли не оправдают, никто не будет волноваться.

– Когда я буду давать показания?

– Вы уже дали. Мы загрузили данные с Метца и открыли резервные файлы для адвокатской службы. Вы можете, если хотите, внести изменения в ваше экстраполированное свидетельство. Но я сомневаюсь, что вам захочется это делать. Ваш поверенный хорошо поработал.

– Хорошо, – сказала Ли.

Ей стало противно от мысли, что с ее файлами обошлись подобным образом. Хотя резервные файлы именно для этого и предназначались. Они создавались в кэш-памяти, совместимой с «оракулами» в архивах штаба Космической пехоты, обновлялись и редактировались в ожидании момента, когда могли понадобиться медтехам. И они совсем не предназначались для использования в качестве свидетельств, способных положить конец вашей карьере, при рассмотрении дел военного трибунала.

– Комиссия еще не приняла окончательного решения, – сказала Нгуен. – Было бы благоразумно дать этому делу немного остынуть. И когда на Мире Компсона возникла эта… ситуация, мы подумали, что вы – самая подходящая кандидатура.

– То есть вы убедили их, что я – подходящая кандидатура.

Нгуен улыбнулась, но эта улыбка не изменила холодного выражения ее глаз.

– Вы получали какую-нибудь спин-информацию с момента размораживания?

Ли отрицательно помотала головой.

– Десять дней назад на одной из шахт месторождения «Анаконда» произошел пожар. Директор шахты – я забыла, как его зовут, но вам нужно поговорить с ним сразу по прибытии – взял ситуацию под контроль. Но при взрыве, предшествовавшем пожару, мы потеряли начальника службы безопасности станции, и нам срочно нужен кто-то, способный руководить расследованием и помочь людям из АМК возобновить производство.

Нгуен замолчала, а Ли сдерживалась, чтобы во время наступившей паузы не задать вопросы, ответы на которые очень интересовали ее: какое отношение она имеет ко всему этому и зачем Нгуен транспортировала ее на половину расстояния до территории Синдиката, чтобы расследовать происшествие на шахте, с которым справилась бы Комиссия по безопасности горных работ Объединенных Наций?

– Все, что я сказала, – это всего лишь прикрытие для широкой публики, – продолжила Нгуен. – Никто еще не знает, что при пожаре погибла Ханна Шарифи.

Ли постаралась скрыть чувство вины и страха, пронзившее ее при звуках этого имени. Нгуен не знала и не могла знать, что для Ли значила Шарифи. Это была тайна. И чтобы сохранить эту тайну, она потратила полжизни. И была уверена, что это удалось.

Почти уверена.

Ханна Шарифи являлась самым знаменитым физиком-теоретиком в пространстве, подконтрольном Объединенным Нациям. Ее формулы сделали возможным квантовое перемещение, основанное на принципах Бозе-Эйнштейна. Ее открытия перевернули всю общественную структуру Объединенных Наций, и вряд ли можно было назвать какую-либо технологию, которая не была бы связана с теорией когерентности. Но все созданное Шарифи было всего лишь частью легенды о ней. Ко всему прочему она была самой известной генетической конструкцией в пространстве Объединенных Наций. Весть о ее смерти всколыхнула бы все потокопространство. А малейший скандал вызывал бы новый всплеск дебатов о клонах среди военных, об обязательной регистрации генетических конструкций, обо всем, что вообще было связано с генетикой.

Ли сделала еще один маленький глоток воды, чтобы чем-то занять свои руки. Вода была еще холодной, и ощущения от нее оставались такими же неприятными.

– Сколько у нас осталось времени до того, как распространится слух о ее смерти? – спросила она.

– Не больше недели. Дольше мы не продержимся, честно говоря. И именно поэтому я посылаю вас туда. Я хочу, чтобы вы взяли на себя обязанности погибшего начальника службы безопасности станции и расследовали обстоятельства смерти Шарифи. Мне нужен там кто-то именно сейчас, пока следы еще свежие.

Ли замерла. После объявления мира она провела целых восемь лет в погоне за техами с черного рынка вместо солдатской службы, которой она была обучена. А теперь Нгуен просит ее снова играть в «сыщика и вора»?

– Ну у вас и выражение лица, – сказала Нгуен.

– Какое выражение?

– Как будто вы думаете: была бы я человеком, то сидела бы себе спокойно за ее столом и не занималась этой неблагодарной работой.

– Генерал…

– Мне интересно, Ли, были бы вы счастливы от закулисной политики и просиживания зада на слушаниях по бюджетным вопросам?

– Я не думала, что достижение счастья было целью этой деятельности.

– Ага. Мы все еще хотим переделать мир, не так ли? А я думала, мы это уже переросли.

Ли пожала плечами.

– Вы еще успеете вкусить всего, Ли. Не беспокойтесь. Только не сразу. То, чем вы будете там заниматься, значит гораздо больше. Война не окончена. И вы знаете это. Она не закончилась с подписанием Гилеадского соглашения или Торгового пакта. И новая война ведется за технологии: оборудование, невропродукты, психопрограммы поведения и управления высшей нервной деятельностью, но более всего – за квантовые технологии.

Нгуен подняла свой стакан, посмотрела в него, как гадалка на кофейную гущу, а потом поставила, не сделав и глотка.

– Шарифи работала над совместным проектом с компанией «Анаконда Майнинг Корпорэйшн». По ее словам, она была близка к разработке метода искусственного получения транспортных квантовых конденсатов.

– Я полагала, что это невозможно.

– Мы все полагали, что это невозможно. Но Шарифи… ну кто знает о том, что думала Шарифи. Она говорила, что могла это сделать. И этого было достаточно. Она и прежде добивалась невозможного. Поэтому мы организовали ей партнерство с АМК. В их обязанности входило предоставить шахту и конденсаты. Мы обеспечивали финансирование. И… прочие вещи. Десять дней назад Шарифи прислала нам предварительный отчет.

– И что было в этом предварительном отчете?

– Мы не знаем, – тихо и совсем невесело рассмеялась Нгуен. – Мы не можем его прочитать.

Ли прищурилась.

– Шарифи передала зашифрованный файл через станцию телепортации Мира Компсона. Но когда мы дешифровали его, то у нас получился… шум… мусор… просто кучка произвольных спинов. Мы пропускали его через все до одной дешифровальные программы, которые у нас были. Ничего. Он либо безнадежно поврежден, либо соединен с каким-то другим потоком данных, который Шарифи не удалось нам передать.

– Ну, и…

– Ну, и мне нужна первоначальная запись данных.

– Почему не озадачить этим АМК, если они также участвовали в этом деле?

Нгуен подняла бровь.

– Ага, – сказала Ли. – Мы с ними этим не поделились.

– Да, не поделились. И даже не планировали.

– Хорошо, – сказала Ли. – Итак, я получаю файл и делаю так, чтобы он не достался кому-нибудь еще. Это достаточно просто. Но почему я? Почему нужно было тратиться на то, чтобы меня сюда доставить?

Нгуен промолчала, глядя сквозь Ли вдаль. Ли поняла, что она смотрит в окно: в зрачках Нгуен сверкало холодное яркое отражение звезды Барнарда.

– Дело не только в исчезнувшем спин-потоке, – сказала она. – По сути, у нас нет никаких результатов работы Шарифи. Похоже, что она… почистила все перед тем, как умерла. Все выглядит так, что она стерла все до одного следы своей работы из системы. Как будто она планировала скрыть результаты от нас. – На губах Нгуен появилась холодная улыбка. – Итак. Никакой Шарифи. Никакого эксперимента. Никакого набора данных. И к тому же в огне пожара вместе с Шарифи гибнет начальник службы безопасности станции. Кто-то должен быть там и полностью восстановить картину, Ли. Тот, кому я могу доверять. Тот, кто выдержит нападки прессы по поводу тайной деятельности, если до этого дойдет. Кто справится с этим лучше героини Гилеада?

Ли стало неудобно сидеть в своем кресле.

– И не смотрите так, – сказала Нгуен. – Гилеад был поворотным пунктом. Здесь пресса права независимо от того, насколько грубо она ошибается во всех других вопросах, касающихся войны. Именно Гилеад привел Синдикаты к столу переговоров. Это позволило не допустить их на Мир Компсона и ко всему, что мы защищали последние тридцать лет. У вас достаточно смелости закрыть брешь, когда все вокруг разваливается на части, и сделать то, что необходимо. И вы не совершили ничего такого, чего мог бы стыдиться настоящий солдат. Я просмотрела запись в фактическом времени. Я уверена в этом, даже если вы считаете по-другому.

Ли нечего было на это ответить. Все, что ей полагалось помнить, было официальным спин-потоком. Ее запись в фактическом времени была засекречена и упрятана в катакомбы хранилища данных под штабом Космической пехоты на Альбе. Гилеад больше не принадлежал ей, не считая тех случаев, когда она видела его в скачковых снах, заносивших ложную информацию в ее официальную память. Эти сны оставляли в ней неприятную уверенность в том, что все уловки и ухищрения, предпринятые, чтобы оторваться от Мира Компсона, когда-нибудь подведут.

– Люди вам верят, – продолжала убеждать ее Нгуен. – Они очень верят вам. Взгляните на себя в зеркало. Бог мой, вам не хватило одного дедушки или бабушки для обязательной регистрации, не так ли? И все ведь из той же лаборатории, в которой вырастили Шарифи? Вы видели ее голограммы? Вы могли бы сойти за ее сестру. – Одна из ее безупречно ухоженных бровей выгнулась в дугу. – Технически вы ей таковой и приходитесь, правда?

– Скорее внучкой, – неохотно ответила Ли.

Для нее было бы куда легче, если бы ее имя не ассоциировалось со словом «конструкция».

– То-то и оно. Какому репортеру в здравом уме придет в голову обвинить вас в нетерпимости к своей собственной бабушке?

Ли пристально смотрела на пол у своих ног. Чьи-то каблуки или ножки кресел за долгие годы продавили отметины на паркете – иллюзия, которая изумляла ее своей осязаемой реальностью, как и палуба у нее под ногами.

«Должен же быть какой-то выход», – думала она. Ей нельзя было возвращаться на Мир Компсона. Было бы безумием полагать, что там ее никто не узнает.

– Я не уверена, что вы цените то, что я для вас делаю, – сказала Нгуен. – Вы устроили на Метце такую заваруху…

– Только потому, что доверилась Коэну.

– Не будьте наивной. Коэн – неприкасаемый. Тель-Авив это доказал. А вы уязвимы в высшей степени. – Нгуен поставила локти на стол, переплела пальцы вместе и посмотрела на Ли. – А знаете ли вы, что являетесь самым старшим по званию офицером в Космической пехоте из всех частичных генетических конструкций?