Текст книги "Одиночка"

Автор книги: Крис Мориарти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)

На эстраде зажглись огни. Кто-то постучал по бокалу, прося тишины, и толпа неохотно замолчала. Оркестр вышел на сцену, музыканты настроили инструменты и заиграли песню, которую, как показалось Ли, знали все, кроме нее.

Пела женщина. Небольшого роста, с черными вихрами на голове и в очках в тяжелой оправе, которые сегодня, в эпоху дешевых генетических операций, носили только из тщеславия. Пела она так хорошо, что только после нескольких спетых песен Ли вспомнила о времени и поинтересовалась, куда мог провалиться Коэн.

Она вынула сигарету, и Роланд наклонился к ней, чтобы дать ей прикурить. Вероятно, его следующей услугой будет предложение перевести ее через улицу. Она медленно выкурила сигарету, пока голос певицы обволакивал их, говоря о разбитой любви, одинокой дороге и новых начинаниях.

– Я так и думал, что это ты, – прошептал Коэн из-за спины.

Когда она обернулась, Роланда уже не было. Его простое открытое лицо превратилось в призрачную территорию изменяющихся плоскостей и углов, быстрой смены выражений. Его руки с длинными пальцами лежали на столе с нечеловеческой неподвижностью. Даже золотистые глаза, казалось, потемнели, приобретя опасный оттенок океанских глубин.

– Господи, – сказала Ли. – Как это у тебя получается?

– Получается что? – спросил он и лукаво улыбнулся. – А, ты имеешь в виду мой животный магнетизм и природное обаяние? – Улыбка стала еще шире. – Не будь слишком строга к Роланду. Ему всего-то двадцать три. Когда я был в его возрасте, я жил в субсидировавшейся правительством лаборатории с плохим освещением, не мог связать двух предложений вместе и играл в шахматы двадцать четыре часа в сутки. В эту игру, должен признаться, меня сегодня никакими коврижками играть не заставишь… – Он замолчал и улыбнулся, глядя в потолок. – Ну… почти никакими.

Коэн развернул вышитую салфетку, лежавшую перед Ли, и подал ей.

– Итак, – сказал он, наполняя ее бокал вином, – чему я обязан этим исключительным и неожиданным счастьем?

Ты здесь потому, что соскучилась без меня, или тебе просто что-то от меня нужно?

– Мне нужен всего лишь твой совет.

– И я тебе его, конечно, дам. Но только после того, как ты поужинаешь со мной. Договорились?

– Договорились, – согласилась Ли.

Но когда официант подал ей меню, она сразу же отметила про себя две вещи. Во-первых, в нем не было цен. Во-вторых, несмотря на то что оно было написано на простом испанском языке, она ни разу не слышала названий половины блюд.

– Ух, – сказала она и обратилась к файлам своей жесткой памяти, стараясь выяснить, что такое «лошадиные ноги» и гриб ligirolle или птица.

– Здесь великолепные устрицы, – предложил Коэн.

– Отлично. – Она закрыла меню. – Устрицы.

Коэн сделал заказ и наклонился к ней, сложив руки на груди.

– Ну и, – сказал он так спокойно, словно они обсуждали открытие сезонной галереи, – что у тебя такого срочного, чтобы искать меня и отрывать от хорошей пищи разговором? Не будет ли это глупо, если я предположу, что это связано с твоим разговором наедине с Корчовым сегодня утром?

Ли поперхнулась вином и закашляла, прикрыв рот салфеткой.

– Все следим за мной, да? – спросила она, когда смогла заговорить снова.

– Остынь, дорогая. Если говорить формально, то я слежу за Нгуен, а не за тобой. Ничего не поделаешь, так уж меня создали. Природное любопытство. Никто из нас не может справиться со своим кодом, не так ли?

Ли на это сощурилась, но ничего не ответила.

– Ох, дорогая, – сказал Коэн, – твой взгляд предвещает грозу. Выпей лучше еще вина и скажи, нравится ли оно тебе.

Ли глотнула вина, продолжая смотреть на Коэна поверх бокала.

– Ну как? – спросил он, наклоняясь к ней.

– Хорошее.

– Хорошее? И это все, что ты можешь сказать? Да, лучше я бы вылил в канаву.

– Но ты налил его мне.

– Тем большую глупость я совершил.

– Почему ты шпионишь за…

– Устрицы для мадам, – перебил ее официант, наклоняясь из-за плеча Ли и ставя перед ней огромную тарелку.

Ли смотрела на нее, пока официант обслуживал Коэна. Двенадцать устриц размеров с кулак блестели перед ней, отражая свет огней рампы.

– Они еще живые? – спросила она.

– Они ничего не почувствуют, – уверил ее Коэн. – И постарайся прожевывать, а не сразу глотать.

Коэн всегда кормил ее чем-то фантастическим. Во вкусе устриц чувствовались соль, йод и чистая вода морской глубины. Она подумала, что это был вкус самого моря, хотя никогда не видела моря. Она съела две тарелки, отметая от себя мысль о том, во что это обойдется Коэну, и почувствовав себя объевшейся даже в потокопространстве.

– Ну, – сказала она после того, как Коэн закончил свой десерт и официанты принесли кофе, фрукты и тщательно приготовленные птифуры, – а теперь я могу спросить, почему ты шпионишь за Нгуен?

– Спросить ты можешь, – ответил он, лукаво улыбаясь.

– Это все еще продолжение Метца, так?

– Если ты настолько осведомлена, зачем ты пришла ко мне?

Ли посмотрела на него. Он встретил ее взгляд с непоколебимым самообладанием.

– Мы что, больше не доверяем друг другу?

– Я тебе полностью доверяю. Всегда доверял. В этом случае, однако, вопрос не в том, доверяю ли я тебе, а в том, доверяю ли я всем тем, у кого есть допуск к файлам твоей жесткой памяти.

– И мы снова возвращаемся к Нгуен. И к Метцу.

– Дело в том, что Хелен, – продолжил Коэн так же спокойно, как будто Ли не прерывала его, – использует людей. Это ее работа – использовать людей. Это ее сущность. Ты можешь оказаться в смертельно опасной ситуации, если позволишь себе забыть об этом.

– Смешно. Но то же самое она сказала и о тебе.

– Хелен, – сказал он твердо, – не понимает меня почти так же, как она думает, что понимает. – Он замолчал и вопросительно посмотрел на Ли. – Ты ведь не веришь ей, да?

– Я не знаю, кому верить.

Коэн наклонился к своей тарелке и еле заметно улыбнулся.

– Хорошо, – сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно. – И что дальше?

– Не вини меня, – сказала Ли. – Нгуен заслужила мое доверие. Ты же заслужил… совершенно противоположное чувство.

– Хелен выполняет очень трудную работу, – сказал Коэн после неловкой паузы. – И выполняет ее очень хорошо. Но она – всего лишь технический работник на самом деле. Люди для нее – инструменты. Ты – один из этих инструментов. Я – другой, хотя и очень мощный. Она знает, что этот инструмент может развернуться и сделать ей больно, если она будет обращаться с ним неосторожно. Но в конечном счете всегда одно и то же. У нее есть работа, которую требуется сделать. Она открывает ящик с инструментом и выбирает то, что лучше всего подходит для этой работы. Если он сломается, тогда, конечно, очень плохо. Но она всегда может убедить Секретариат купить ей новый.

– Зачем же ты работаешь на нее, если ты так думаешь? Он улыбнулся.

– В порядке одолжения, дорогая. А теперь расскажи мне о Корчове.

И она рассказала, несмотря на Метц, предупреждение Хелен, а также внутренний голос, говоривший ей, что она рискует тем, что не может позволить себе потерять. Она рассказала ему все. Как она делала всегда.

– Можно закурить? – спросил Коэн, когда она закончила.

Она кивнула, и следующие сорок секунд он потратил на выбор, обрезку и зажигание сигары, свернутой вручную. После чего еще минуту молчал.

– Хорошая зажигалка, – сказала Ли.

– Тебе нравится? Я нашел ее сегодня в глубине ящика письменного стола. Должно быть, лежала там еще… ну, с того времени, когда ты, возможно, еще не родилась. – Он щелкнул зажигалкой еще раз, с интересом посмотрел на голубое пламя и показал Ли. – Подарок от моего второго мужа. Для математика у него был исключительно хороший вкус. Большинству из них нельзя даже позволить выбирать себе одежду.

Ли подумала, что она должна рассмеяться, услышав это, и она рассмеялась, а затем поставила зажигалку на стол между ними.

– Итак, – сказал Коэн, играя с зажигалкой, – рассказывал ли я тебе когда-нибудь историю об ожерелье королевы?

– О чем?

– L'affaire du collier de la reine.[10]10
  Дело об ожерелье королевы (фр.)


[Закрыть] – В его голосе звучало изумление. – Разве люди больше не преподают историю в своих школах?

– Я все эти уроки проспала.

Коэн деликатно втянул воздух носом. Ли как-то однажды видела старинный «плоский» фильм о французских аристократах на Земле. Все мужчины в нем носили расшитые камзолы, а вместо того, чтобы курить сигареты, нюхали табак. Жест Коэна напомнил ей о тех благородных утонченных вздохах, с помощью которых эти давно уже умершие аристократы употребляли свой табак.

– Ну, тогда слушай краткую версию. И постарайся не заснуть во время моего рассказа. Место действия – Париж. Время – канун Революции. Игроки: король, королева, кардинал де Роган. Ходили слухи, что кардинал был также и любовником королевы… но я уверен, что это не имеет никакого отношения к тому, как вся эта история закончилась для бедного парня.

В любом случае, наша история начинается с появления загадочного еврея. Во всякой истории всегда есть еврей, ты знаешь. Я мог бы больше рассказать об этом, но думаю, что мы отложим дискуссию о корнях европейского антисемитизма на потом. Итак, мой собрат по вере приехал с великолепной драгоценностью – фантастически дорогим бриллиантовым ожерельем, происхождение которого было скандально неопределенным. Как только королева узнала об этом ожерелье, она захотела им владеть. Началась торговля. В конечном счете королева и этот еврей договорились о довольно значительной цене. Чтобы быть точным – две трети валового национального продукта Франции.

Ли поперхнулась вином.

– За одно ювелирное изделие? Но это же смешно!

– М-м-м, – удивился Коэн. – А кто потратил почти полугодовой заработок на оригинальную, переделанную вручную «беретту», ох ты, какая экономная! Как ты ее называешь? Моя лапочка?

– Это совсем другое, – запротестовала Ли. – Это профессиональное снаряжение.

Он пыхнул сигарой и улыбнулся.

– Ну, просто нужно понять, что ожерелье – это профессиональное снаряжение для королев.

Она фыркнула.

– Спокойно. Тем не менее королева попросила короля купить ей это ожерелье. Король, должно быть, разделял твое мнение о ценности бриллиантовых ожерелий и ответил: «Нет».

– И тут сказочке конец. Не велика история, Коэн.

– Погоди кривляться, – сказал он, ухмыляясь. – Как ты знаешь или знала бы, если приложила бы свой высокий интеллект к чему-нибудь, кроме высокотехнологичной ерунды, королевы в те времена не привыкли выслушивать отказы. Поэтому королева решила договориться обо всем за спиной мужа.

– Что значит за спиной? – спросила Ли. – Почему она не могла просто купить на свой собственный кредит, если уж ей так хотелось иметь его?

Коэн растерялся.

– Хорошо, – сказал он, – мы обсудим женские права и проблемы дискриминации по половому признаку, когда будем обсуждать антисемитизм, ты согласна? – Он посмотрел на нее с подозрением. – Если ты, конечно, не издеваешься надо мной.

Ли улыбнулась.

– Это запросто.

– Так нехорошо, моя дорогая, – сказал Коэн, смягчив улыбкой свое раздражение, а глаза Роланда весело заблестели из-под длинных ресниц.

Ли поняла, что сегодняшний вечер был один из немногих, когда Коэн был полностью здесь. Действительно в одном месте. И как всегда при этом, она чувствовала себя как под яркими лучами солнца. Греясь в тепле личного обаяния AI, она забывала обо всех сомнениях.

– Расскажи до конца, – попросила она, достала сигарету и наклонилась к Коэну, чтобы прикурить. – И пожалуйста, пусть кого-нибудь застрелят. Если хочешь, чтобы я не заснула, пожалуйста, весели галерку. Коэн расплылся в улыбке.

– Ты сегодня в хорошей форме. Так на чем я остановился? Ах, да. Неизвестно, королева ли попросила первой или кардинал сам предложил. Но в конце концов он согласился купить для нее ожерелье с уговором, что она выплатит ему всю сумму, конечно тайно, из казны. Конец истории краток и постыден. Развязка ее в том, что еще до того, как королеве удалось надеть это печально известное ожерелье, оно было украдено.

– Кем?

– Любовь моя, никто не знает. Никто никогда этого не выяснил. Но игральная кость уже была брошена, еще до суда и до скандальных статей. Для кардинала пришел конец всему. Он потерял свое состояние, доверие к себе и, что хуже всего, покровительство короля. И все из-за ожерелья, которое королева уже никогда не смогла бы надеть и за которое никто ему не стал бы платить.

Ли ждала продолжения, но Коэн молчал.

– Ну и что ты этим хотел сказать? – спросила она.

– Хелен просила тебя что-то для нее добыть. Возможно, записи данных Шарифи. А возможно, и что-нибудь другое, что, по ее мнению, попадет ей в руки, как только у нее появится эта информация. Если она поручает тебе, то только потому, что она не может запросить об этом Генеральную Ассамблею – или, что еще хуже, потому что она уже запрашивала и получила отрицательный ответ. Будь осторожна, когда будешь платить за ее безделушку. И сделай так, чтобы тебя не застигли врасплох, когда придет пора платить по счетам.

Ли почувствовала, как ее беззаботное состояние улетучивается. Она опустила лицо на руки и принялась разглаживать его холодными онемевшими пальцами.

– Ты советуешь держаться подальше от чего-то мне непонятного, – сказала она. – Как мне это сделать?

– А ты и не можешь, – ответил Коэн. – Голос его звучал по-особенному нежно, хотя, возможно, это был тембр молодого голоса Роланда. – Просто разворачивай корабль до того, как врежешься в берег, вот и все. А пока постарайся узнать состав игроков, что они хотят – и далеко ли они готовы зайти, чтобы получить то, что хотят.

– И это – твой совет? – спросила она, все еще пряча лицо в ладонях. – Я бы лучше на кофейной гуще погадала!

– Но ведь ты всегда можешь подать в отставку, – спокойно ответил Коэн.

Ли оторвала лицо от ладоней и посмотрела на него.

– Ты имеешь в виду сдаться? – Она почувствовала, как кровь прилила к лицу. – Я не сдаюсь.

Коэн положил свою руку на ее и слегка сжал.

– Я и не говорю, что ты должна, – сказал он. – Ты можешь, если дела пойдут плохо. А я помогу. И спрашивай все, что угодно. Все.

Все. В первую очередь, конечно, речь идет о деньгах. А взять их значит стать похожей на любого из его прихлебателей.

– Я сама позабочусь, если до этого дойдет, – сказала она грубовато и тут же солгала сквозь зубы: – К тому же есть и другие возможности: Служба безопасности. Планетная милиция. Но… все же спасибо.

Они посидели немного в молчании, почти не глядя друг на друга, его рука – на ее руке.

– Ты часто здесь бываешь? – спросила Ли, вытащив руку и оглядев зал.

– Иногда.

– Это нелепо, ты понимаешь. И все, кто здесь, нелепы.

– Я знаю.

– Думаю, что ты сейчас скажешь мне, что ты именно поэтому и любишь бывать здесь. Или… как еще ты говорил? Что у меня не хватает реального ощущения абсурда?

Он улыбнулся.

– Я что, действительно такое говорил?

– Тебе просто нравится наблюдать, как другие люди корчат из себя дураков, не так ли?

Она говорила в шутливом тоне, но неожиданно почувствовала острую потребность уязвить его. Он наклонился, откликаясь на эмоции, скрывавшиеся за ее словами.

– Я корчу из себя дурака десять раз в минуту, – сказал он. – И пятьдесят раз в минуту, когда ты со мной. Это называется быть живым, Кэтрин.

– Ну, правильно. Ты просто средний парень, проживающий свою среднюю жизнь. Но только со скоростью обработки данных в миллиарды раз быстрее.

– Что-то вроде этого. Она фыркнула.

– Я не могу расстаться с желанием быть рядом с людьми. Я таким создан.

– Так измени это. Измени свой код. Я бы сделала это. Я бы выбросила Нгуен, Шарифи и всю эту жалкую чепуху в одну секунду, если бы могла.

– Ты так говоришь, потому что знаешь, что не можешь. А теперь успокойся и послушай эту песню. Она очень красива.

На сцене была все та же певица. Она заканчивала цикл горьковато-сладких песен в стиле кантри. Песня была хорошей и могла быть написана вчера или триста лет назад.

– Она сама их пишет? – спросила Ли, кивая головой на освещенную фигуру певицы в другом конце зала.

– Эта песня была написана еще до того, как я родился. Она прислушалась и разобрала два-три случайных слова.

– Что такое Понтчартрейн?

– Понтчартрейн. Это озеро у реки Миссисипи, которая когда-то протекала через Новый Орлеан.

– Ты имеешь в виду до наводнения?

– Даже того раньше. Река Миссисипи, да и вся ее дельта поменяли свое русло.

Инженеры сухопутных войск США потратили целое столетие, углубляя дно, делая отводы, строя дамбы. Открытый вызов природе на уровне мании величия. Люди писали книги, публиковали статьи и целые диссертации об этом. Река в конечном итоге вернулась в свое русло. Она вошла в свои берега, когда уровень воды в океанах начал повышаться. И дельта оказалась посередине Техасского залива. Мне так хотелось бы, чтобы ты представила, как это было – оказаться в Новом Орлеане, в самом центре искусственной пустыни, когда ледяные шапки полюсов активно таяли и все ежедневно наблюдали наводнения в Нью-Йорке и Париже в телевизионных новостях. Это было… незабываемо.

– Я не думала, что на Земле работало оборудование для потокопространства. Тогда ведь они еще не могли даже шунтироваться, правда?

– Нет, не могли. У них существовала примитивная версия ВР. Но и этого было достаточно. У меня есть свои воспоминания и то, что помнили другие люди. Со временем становится все труднее и труднее разделить их. Что, возможно, и неплохо, – Он улыбнулся. – Я, возможно, единственная еще живая личность, которая помнит, как ездили по дамбе через Понтчартрейн на кабриолете.

Ли ухмыльнулась.

– И с красивой блондинкой, без всякого сомнения. Коэн улыбнулся в ответ, но это была грустная тихая улыбка человека, ушедшего в воспоминания о прошлом.

– С вдовой Гиацинта. С первой женщиной, в которую я был влюблен.

Ли ждала, ей хотелось узнать больше, но неудобно было спрашивать.

– Я знаю, – сказал он, отвечая на вопрос, который даже не пришел ей в голову. – Я думаю, что с пуританской точки зрения ты могла бы сказать, что она была мне матерью.

– Ну, не похоже, чтобы у тебя развился этот комплекс.

– Было совсем не так. Я и есть Гиацинт, его самое существо, что ничего общего не имеет с тем, чтобы быть его ребенком, или учеником, или изобретением. За исключением… – Последовала еще одна грустная волнующая улыбка. – Сердце – это сложная штука, будь оно из плоти или из схем. Оно не всегда любит так и тех, как, тебе кажется, должно.

– Перестань исповедоваться передо мной, Коэн.

– У меня есть смешное чувство, что ты подошла к пониманию моей сущности ближе всех. И даже не заставляла меня молиться по четкам.

На Ли нахлынуло неожиданное воспоминание: голые коленки на холодном церковном полу и взрослая рука, возможно ее матери, которая водит детскими пальчиками по стеклянным бусинам четок. Гладкие, темные – Богородица, Дева… Блестящие – Отче наш. Крест, раскачивающийся в проходе перед ней.

– И мне кажется, что я понимаю тебя, – сказал Коэн, когда она вернулась в реальность. – Это уже достижение, если учесть, что все рассказанное тобой поместится на этикетке спичечного коробка. Сначала мне казалось, что ты не доверяла мне. Потом я решил, что ты просто скрытная. Ты такой создана или кто-то научил тебя подобным образом заставлять людей открываться перед тобой?

Ли пожала плечами, чувствуя себя неуютно.

– Это скачковое размывание, ко всему прочему. Я не слишком много помню. – Она сделала паузу. – А то, что я помню, вызывает у меня желание забыть большую часть себя. Да и зачем вспоминать старые страдания?

Она подняла глаза в тишине, наступившей после ее слов, и увидела, что Коэн внимательно смотрит на нее.

– Ресница, – сказал он.

– Что?

– У тебя ресница.

– Где? – Ли прикоснулась к глазу, ища ее.

– В другом глазу. Здесь. Подожди.

Он пододвинулся к ней по изогнутому сиденью и одной рукой запрокинул ей голову на бархатные подушки, а другой легким движением провел у ее нижнего века, стараясь подцепить попавшую в глаз ресницу. Она почувствовала запах «Extra-Vielle», теплое сладкое дыхание Роланда на своей щеке, увидела мягкую кожу на его шее и биение пульса под ней.

– А вот и она, – сказал Коэн, показывая ресницу на конце тонкого пальца.

Она открыла рот, чтобы поблагодарить его, но слова застряли у нее в горле. Рука, державшая ее подбородок, скользнула по щеке, пальцы прошлись по волокнам, которые шли по мускулу от подбородка до впадинки между ее ключицами.

– Ты, похоже, теряешь вес даже в потокопространстве, – сказал он. – Наверное, ты не высыпаешься.

Он поймал ее взгляд и удержал его. Рука на ее шее была теплой, как солнечный свет в пределах Кольца, и она вспомнила, как много времени прошло с того момента, когда кто-нибудь, кроме медтехов, прикасался к ней. Темная волна желания захватила ее. Желания, и отчаянного одиночества, и стремления верить другому, и чувства, которое казалось иногда таким реальным. Она отвернулась.

Коэн отодвинулся, поднял вверх свой указательный палец, на котором все еще была ресница, и сказал:

– Загадай желание.

– Я не верю в исполнение желаний. Ты загадай.

Он закрыл глаза и сдул ресницу в дымный воздух.

– Очень быстро, – сказала Ли и попыталась улыбнуться. – Полагаю, что ты знаешь, что хочешь.

Но он уже не смотрел на нее. Он снял свои часы и приложил их к уху, отвернувшись от нее. Затем повернул золотую головку, послушал опять, повернул головку еще раз, встряхнул часы.

– Не понимаю, что случилось с этой штукой. Уже несколько недель подряд они отстают. Это просто раздражает.

– Коэн, – произнес женский голос над их головами.

Пара стройных смуглых ног остановилась у их столика. Ли подняла глаза и увидела удивленную улыбку и очки в роговой оправе, а за очками – свое собственное лицо.

Хотя это было не ее лицом, а лицом безымянной девочки-подростка, смотревшей пятнадцать лет назад в зеркало в Шэнтитауне. Лицом продукта компании «КсеноГен», принадлежавшим стройной молодой женщине одного роста с Ли, если бы она не носила восьмисантиметровые каблуки. На ней было легкое красное платье, гораздо откровеннее того, в котором она пела на сцене.

Певица обвела Ли оценивающим взглядом, потом села и уверенным движением обняла Коэна за плечи.

– А я думала, что сегодня вечером ты будешь только мой, – сказала она голосом, не оставлявшим у Ли сомнения, что делал Коэн, когда ужинал здесь в одиночестве.

Коэн слегка отстранился в сторону.

– Извини, – сказал он, глядя на Ли.

– Ничего. – Ли встала, расправила форму онемевшими пальцами. – Мне все равно уже пора идти.

– Я свяжусь с тобой позже.

– Не стоит.

– Ну, тогда завтра.

– Как хочешь.

– Нет, – услышала она голос Коэна, когда уже отошла.

Он отвечал на вопрос, заданный ему шепотом:

– Просто бизнес.