Текст книги "Пыль (СИ)"

Автор книги: Крис Миллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Майк также не любил, когда к нему обращались по фамилии. Это казалось каким-то снисходительным, по крайней мере, в устах такого человека, как этот.

"Я знаю примерно столько же, сколько и ты, Иеремия", – тихо сказал Майк, его глаза метались по сторонам, осматривая дождливый мир Даста снаружи. "Думаешь, у меня есть чертов хрустальный шар?"

"Отойди в сторону", – прорычал Иеремия, поравнявшись с Майком и оттолкнув его с дороги предплечьем, ствол револьвера громко звякнул о стекло.

Майк споткнулся, но устоял на ногах. Ему хотелось ударить этого человека. Он был груб, высокомерен и злобен, как змея. Именно последнее обстоятельство удержало Майка от того, чтобы всадить кулак в висок мужчины. Этот человек был таким чертовски злым. Однажды Майка отправили с Иеремией и еще двумя мужчинами на сбор мусора – Майк не любил в этом участвовать, но жизнь его семьи зависела от его послушания. Они нашли пару, путешествующую в карете, которая проехала через Уиннсборо не более дня назад, направляясь на восток. Иеремия, Майк и остальные вышли на тропу, преградив им путь, и мужчина натянул поводья лошадей, остановив их продвижение.

Майк помнил лицо этого человека: озабоченность прочертила глубокие морщины на его лице, плечи его были напряжены и неподвижны, а его женщина рядом с ним прижималась к его боку. Они были напуганы, и вполне обоснованно. Независимо от времени и обстоятельств, группа вооруженных людей, выходящих на тропу из леса с оружием, никогда не была хорошей вещью. Он предположил, что тот человек думал, что их собираются ограбить. Если бы только им так повезло, что они встретили настоящую банду разбойников.

О... если бы.

Йеремия был помощником шерифа, остальные, как и Майк, были вынуждены служить. Помощник шерифа стоял там довольно долго, и Майк был уверен, что мужчина наслаждался моментом, впитывая очевидный страх на лицах пары, как будто это была бутылка хорошего алкоголя.

“М-мы не ищем неприятностей”, – сказал мужчина, поднимая руки, когда его жена, казалось, пыталась слиться с мужем. “Просто направляемся на Восток, вот и все. У нас есть немного про—”

Не говоря ни слова, Йеремия выхватил револьвер из кобуры и всадил пулю в череп одной из лошадей. Кровь, мозг и кости брызнули наружу, когда сбитое с толку животное, еще не осознавшее своей смерти, встало на задние лапы, издав ужасное ржание, которое по сей день преследует Майка по ночам. Другая лошадь отреагировала аналогичным образом, но прежде чем она смогла сделать больше пары шагов, ее глаза были широко раскрыты и смущены ужасом, который может испытывать только животное, не знающее насилия, Йеремия тоже всадил пулю ей в голову.

Поскольку лошади лежали мертвыми на тропе перед экипажем, пара могла только в оцепенелом ужасе смотреть на открывшуюся перед ними сцену, так крепко прижимаясь друг к другу, что Майк подумал, что, возможно, они все-таки могли бы слиться в одно существо. Казалось, это только подлило масла в огонь пылающей жестокости Йеремии, поскольку последовавшее за этим исключительное событие заставило Майка почувствовать себя настоящим трусом. Он служил Старейшине, делал все, что Владетель требовал от него до этого момента, но с успокаивающим бальзамом, говоря себе, что он защищает свою семью. Он мог бы остановить Йеремию в тот день. Он знал, что мог бы это сделать. Он должен был остановить его, ежедневно напоминал он себе, но обнаружил, что у него не хватает мужества сделать это.

Наблюдая, как Йеремия вытаскивает пару из экипажа, крича и умоляя, Майк ничего не сделал. Когда Йеремия прострелил мужчине левое колено и несколько раз пнул его в живот, Майк только наблюдал. Когда он повалил женщину на землю, срывая одежду с ее корчащегося и кричащего тела, пока она не осталась обнаженной и перепачканной землей, Майк только плакал. Когда Йеремия насиловал ее на тропе перед ее плачущим мужем, Майк только слушал.

Он был не в состоянии смотреть.

Конец этой пары был гораздо хуже, и Майку напоминали об этом почти ежедневно, когда он видел солдат, все еще несущих их тела, теперь сгнившие и сморщенные, снующие по Пыльным улицам.

Но даже сейчас Майк ничего не сделал. Иеремия был подлым человеком. Жестокий человек. А Майк был, попросту говоря, напуган. За годы, прошедшие с тех пор, как зло было обнаружено в этом проклятом городе, казалось, что из Майка высосали каждую унцию мужественности, поскольку его страх за свою семью сказался на нем до такой степени, что не было такого злодеяния, которое он не стал бы сидеть сложа руки и позволять случиться.

И он ненавидел себя за это.

“Похоже, это доносится из тюрьмы”, – сказал Йеремия, казалось, не обращаясь ни к кому конкретно. “Чертов беспорядок! В любом случае, что, черт возьми, пытался сделать этот незнакомец?”

Внимание Йеремии переключилось с стрельбы и криков снаружи на Майка. Майк только пожал плечами.

“Он направлялся сюда, я вам всем это говорил”, – сказал Майк. “Никогда в жизни не видел этого человека раньше”.

Йеремия долго смотрел на него, затем его лицо мягко озарила невеселая улыбка.

“Хм”.

Тогда Йеремия оттолкнулся от окна и заковылял по центральному проходу к кубу, а чернокожая женщина – которую он ранее освободил от сковывающих ее пут – и ее ребенок прижались к нему, тихо плача на плечах друг у друга.

“Так этот ведьмак – ваш мужчина, да, леди?” – спросил Йеремия у женщины, как будто спрашивал незнакомого человека, где они купили свое пальто.

Женщина подняла на него глаза, опухшие от слез, но неспособные скрыть ненависть, которая таилась в них. Она ничего не сказала.

“В чем дело, сука? Кот проглотил твой язык?”

Йеремия начал тихо смеяться и, прихрамывая, подошел к ним поближе. Он протянул руку с револьвером, ствол которого теперь был направлен в затылок мальчика. Лицо женщины, казалось, исказилось от страха, ее губы обнажили зубы в гримасе ужаса, когда она прижала своего мальчика ближе к себе, пытаясь встать между пистолетом и своим ребенком. Йеремия снова рассмеялся и постучал стволом по голове мальчика.

“Как насчет тебя, детеныш?” – спросил Йеремия, его тон сочился снисходительностью. “Что твой папа был там? А? Думаешь, он пришел, чтобы спасти вас всех, не так ли?”

Мальчик только уткнулся в сгиб плеча матери, и они оба сотрясались от рыданий. Майк наблюдал за происходящим так же, как и в течение многих лет, – бессильно. Слеза обожгла его собственный глаз, когда он увидел горе на лице женщины, слишком хорошо зная, что бы он чувствовал, если бы угрозы в адрес его собственной семьи когда-нибудь осуществились. Его руки дрожали, а кожа на щеках начала подрагивать, когда он почувствовал, как внутри него поднимается внезапная и шокирующая ярость.

”Иеремия!" – сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал убедительно, но его выдавала небольшая дрожь в голосе. Он проигнорировал это, надеясь, что Иеремия пропустил это мимо ушей.

Спина Иеремии немного напряглась, и он поднялся во весь рост, все еще глядя сверху вниз на женщину и ее ребенка. После нескольких мучительных секунд он, наконец, повернулся и посмотрел Майку в лицо, его лицо было суровым, глаза как лед.

Он не сказал ни слова.

Губы Майка несколько раз шевельнулись, прежде чем сорвались какие-либо слова, его внезапная ярость вернулась в него, как шарики от холодной воды. Взгляд Йеремии сверлил его с жаром и интенсивностью. Этот человек не любил, когда его прерывали, когда он веселился.

“Эти... эти люди отстранены”, – сумел пробормотать Майк, коротко кивнув, чтобы подчеркнуть предложение. “Они не являются пищей ни для кого, кроме—”

“Я знаю, для кого они, блядь, предназначены”, – выплюнул Йеремия, язвительно приправляя свои слова. “Думаешь, я чертов идиот, Энненбах?”

Майк сделал шаг назад, хотя их разделяло двадцать футов. Он с усилием сделал шаг назад, туда, где был раньше.

“Я просто говорю, вот и все”, – сказал он более тихим голосом. “Мы должны наблюдать за ними. Остальное зависит от Владетеля.”

Йеремия долго смотрел на него. Так долго, что Майк начал задаваться вопросом, не превратилась ли эта сцена в какую-то нездоровую шутку, которая ни в малейшей степени не была смешной. Он заерзал на месте, чувствуя себя неловко и испуганно, и приготовился сказать что—нибудь – что угодно, – чтобы нарушить ужасную тишину, когда Йеремия начал ковылять к нему по проходу. Когда он был в пяти футах от него, он остановился, тяжело дыша и покрытый бисеринками пота. Рана в ноге давала о себе знать, но Майк знал, что этот человек был злее любого огнестрельного ранения.

“Они – жертва”, – сказал Иеремия тихим голосом, как будто не хотел, чтобы женщина и ее ребенок услышали его. “Ничто не говорит о том, что я не могу трахаться с жертвами, пока они еще дышат, чтобы быть принесенными в жертву, когда придет время”.

Майк почувствовал, как лед скользнул по его позвоночнику и заполнил ложбинку между ягодицами. Если бы он не остро ощущал, как бурлит его кишечник, он мог бы тогда опорожнить все вокруг себя. Как бы то ни было, он напряг все мышцы живота и ягодиц и, спотыкаясь, направился к одной из скамей. Он тяжело опустился на деревянную скамью и хрипло вздохнул. Теперь он тоже вспотел, и Иеремия заметил.

“Не обосри свои штаны, Энненбах”, – сказал Йеремия с мягким смешком. “Теперь сиди смирно и следи за улицей. Я собираюсь всадить заряд в эту сучку”.

Когда Йеремия отвернулся от него и направился обратно по проходу, испуганное лицо Майка встретилось с лицом женщины через комнату. Йеремия, возможно, говорил тихо, но она слышала каждое слово. Неподдельный ужас на ее лице сказал ему, что так оно и было. И мальчик тоже смотрел на него, он заметил. Выражение его лица было невыносимо для Майка.

Он закрыл лицо руками.

“Я думаю, что я в настроении съесть немного темного мяса, сука”, – сказал Йеремия с передней части святилища и начал хихикать от смеха, который эхом отразился от стен маленькой церкви, которую они все узнали как Храм Н'еа'туула.

Когда женщина начала кричать, горячие слезы потекли по лицу Майка.

25

Квентин бежал.

Его дыхание было хриплым, прерывистым кашлем и проклятиями, когда он пробирался по грязным улицам Даста, звуки монстров, выстрелов и умирающих людей наполняли его уши, эхом отражаясь от полуразрушенных строений вокруг него.

Он видел эту мерзость, когда она попала в тюрьму, но его разум просто не был готов к другой вещи, похожей на первую, но с ужасной пастью из костей и органов, расколотых сбоку. Он не был готов увидеть, как это разрывает Эйвери на части с такой скоростью, точностью и легкостью.

И, о Боже... крики.

Квентин подумал, что, возможно, крик, который он услышал сейчас, влажный, булькающий крик, бьющий в уши, когда он бежал по грязи и дождю, мог принадлежать Эйвери. Он не был уверен, как это могло быть, то, как его разрывали на части, но голос за страдальческими воплями был слишком знаком, чтобы он мог отмахнуться, и он нес с собой навязчивое предзнаменование гибели.

Этот город был проклят. Его жители были прокляты. Он был заражен какой-то формой зла, слишком чуждой его разуму, чтобы примириться с ней, и он боялся, что эти мерзости были лишь верхушкой айсберга.

Его разум, каким бы шатким он ни был, сумел сосредоточиться на всех вещах, которые Дрири проповедовал уже несколько лет. Из его проклятой книги. Квентин отвергал эти проповеди так же часто, как они возникали в его время с Дрири, отбрасывая их как бред одержимого безумца. Его не заботила единственная цель и стремление Дрири. Его заботило только то, что он мог следовать за ними и наслаждаться трофеями на тропе войны своего лидера. Монеты, товары, женщины. Квентин мог удовлетворить свои самые низменные желания в компании Дрири по прихоти, и это было все, что когда-либо имело для него значение.

Но теперь, видя ужасную правду этих безумных проповедей, его рассудок трещал по швам. Он мог справиться с видением монстра, но он не мог справиться с реальной угрозой одного из них.

И о Н'еа'тууле...

Это был истинный ужас его начинающегося осознания. То, что его безумный лидер действительно был сумасшедшим, было очевидно, но его бредовые заявления были совсем не такими. Это было правдой. Все это. И если эти мерзости были каким-то указанием на то, что еще ожидало его в этом проклятом городе, Квентин не хотел в этом участвовать.

Он слышал, как Дрири звал его вслед, когда его решимость превратилась в огромное количество ядовитого гноя, сочащегося из него потоком, когда он убегал. Дрири был терпимым человеком. Но было несколько вещей, с которыми он не согласился бы мириться. Лжецы были одними из них, но то, что он презирал даже больше, чем лжецов, были трусы, и Квентин знал, что если он не сбежит из этого ужасного места, мерзости будут только одной из его забот. Дрири придет за ним, может быть, даже натравит на него Бонэма. И Христос на своем Троне, эта мысль была такой же ужасающей, как и любое из этих потусторонних созданий.

Он завернул за угол, хрипя и кашляя в припадках, и ноги ушли у него из-под ног. Раздался мокрый хлюпающий звук, и мгновение спустя он обнаружил, что снова выплевывает полный рот грязи. Вся его передняя часть была покрыта помоями, толстыми, липкими комками, прилипшими к каждой его поверхности. Он взмахнул руками, отряхивая куски влажной глины, и попытался вытереть их о рубашку. Это сделало немногим больше, чем размазало грязь по всему телу, поэтому он попробовал еще раз на сиденье своих штанов с немного лучшими результатами.

Затем он снова был на ногах, бежал чуть больше, чем спотыкающейся рысью, его грудь тяжело вздымалась, и он почти ничего не находил. Он должен был выбраться. Пришлось бежать. Пришлось—

Внезапно он резко остановился на углу здания, его глаза расширились от настороженности и страха. Он прижался всем телом к гниющему дереву строения и медленно огляделся вокруг на то, что увидел.

На другой стороне улицы стояла старая церковь, ее доски и колонны были расколоты тут и там, окна потускнели и покрылись пылью внутри, снаружи текли потоки дождя. Шпиль поднимался в небо, своего рода шпиль, хотя символ на его вершине не был знакомым с первого взгляда. На мгновение он в замешательстве прищурился, прежде чем ослепительная ясность прорвалась из глубины его сознания.

В конце концов, извивающаяся спираль на вершине шпиля была ему знакома, только не то, что он узнавал по другим церквям и местам поклонения. Но он видел это раньше и сразу понял, откуда.

Книга. Книга Дрири, этот проклятый том, на который он всегда ссылался, с дерьмом о племенах в Южной Америке и словами тех, кого он называл Старейшинами. В книге он почерпнул все свои идеи о Н'йе'тууле и его одержимости присоединением к тому, что он называл божественным.

Символ на шпиле был идентичен тому, который он неоднократно видел в той самой книге, когда Дрири разглагольствовал об объекте своей одержимости. Это было на рисунке какого-то черного квадрата или куба. Что-то Тоскливое называлось маркером. Прямо здесь, в этом проклятом маленьком городке, был символ.

“Адские колокола”, – пробормотал Квентин, восстанавливая дыхание.

Хлюпающие звуки слева от него заставили его отступить в укрытие переулка, и они становились громче с каждой секундой. Он снова медленно двинулся вперед, одним глазом выглядывая из-за угла, широким и диким. Это были незнакомец и тот черный парень. Он видел, как они исчезли в переулке, каким бы безумным это ни казалось, и вот теперь они были здесь, приближались к церкви и были вооружены до чертовых зубов, судя по их виду. У черного парня в руке был блестящий предмет, который в глазах Квентина выглядел почти так же чуждо, как и мерзости, за исключением сходства с его собственным револьвером во многих отношениях. Но оно было большим, и он никогда не видел оружия, которое так блестело.

Однако это было не важно. Важно было то, что он находился в городе, полном существ из Ада, и с боссом, который хотел бы насадить его голову на пику за то, что он трусливо покинул их. И, как манна Небесная, прямо перед ним, то самое, за чем охотился его босс, было прямо перед Квентином, а также заклятым врагом Дрири.

Огромное озеро за церковью, которое, казалось, почти окружало город с трех сторон, покрылось рябью под дождем. Сцена, которую он счел бы мирной в другое время, но которая сейчас усилила его растущий страх. И все же церковь, маркер, была прямо перед ним. В пределах его досягаемости. Заполучить его в свои руки – или, возможно, еще лучше, самого Ди – могло бы все исправить с Дрири. Он не смог бы обвинить Квентина в трусости, если бы смог убедить Дрири, что он охотился за Джеймсом Ди в разгар перестрелки.

Бросил вас, ребята? Почему, черт возьми, нет, Тоскливо! Я видел, как эта змея Ди и другой парень убегали, я бросился за ними! Видишь? Видишь этих мертвых ублюдков здесь, Дрири? Я их поймал!

Это просто может сработать. И если бы их трупы лежали на полу в церкви с маркером, было бы тем лучше.

Джеймс и чернокожий мужчина остановились всего на мгновение, когда воздух наполнил женский крик, доносившийся изнутри церкви, и еще одна женщина выбежала из-за угла церкви с дробовиком в руке. Джеймс и чернокожий мужчина оба прицелились в нее, но никто не выстрелил. Ещё нет. Они кричали друг на друга, но из-за барабанного дождя и ужасного, кошмарного рева мерзостей на другом конце города Квентин не мог разобрать, что они говорили. Впрочем, это не имело значения. Их слова не имели никакого значения. То, что имело значение, стояло прямо перед церковью, а еще больший приз находился внутри.

Квентин вытащил пистолет и улыбнулся.

ЧАСТЬ V: Горячая точка

26

Мистер Бонэм исчез за углом, и Дрири последовал за ним. Он все еще мог слышать воющий рев мерзостей позади них, и поскольку его слух был сосредоточен на этом, он вздрогнул и соскользнул в грязь, когда грохот дробовика Бонэма атаковал его чувства, и его обдало липким теплом.

Он вытер мокрое лицо и отдернул руку, заметив на ней липкую кровь. Он быстро начал вытирать руку о жилет, когда поднялся и увидел, как еще одна мерзость рухнула на землю с мокрым хлюпаньем, вся ее средняя часть превратилась в зияющую рану, которая, казалось, испускала какой-то гнилостный, последний вздох, когда она сминалась.

“Хороший человек, мистер Бонэм”, – сказал Дрири и похлопал своего спутника по плечу.

Голова Бонэма слегка дернулась от прикосновения, но, кроме утвердительного ворчания, он ничего не сказал, когда выбросил стреляную гильзу и зарядил новую в свое оружие.

Новые крики позади них и шум голосов горожан снова заставили их двигаться. Они не теряли времени даром. Дрири знал, что они ищут церковь или капище, что-то, что было бы отмечено знаком Старейшин, извивающейся спиралью. Именно там он нашел бы ключ к своей божественности. Стать единым целым с тем, кто спал в холодной тьме космоса, пробудить и вытащить этого великого спящего бога из глубин вселенной, чтобы посеять хаос и разрушение в этом проклятом мире, чтобы Дрири мог править пеплом.

Несмотря на свою спешку и опасения, Дрири улыбнулся, когда они ныряли из одного переулка в другой, пересекая улицы. Дважды они сталкивались с другими мерзостями, среди которых не было двух совершенно одинаковых – у некоторых все еще были живые хозяева, другие были мертвыми и гниющими – и в обоих случаях Бонэм расправлялся с ними, едва моргнув глазом. Этот человек был хладнокровно деловит и мог бы послужить достойным генералом в грядущем уничтожении. Дрири вряд ли смог бы наткнуться на лучшего слугу, даже если бы искал его по всему миру на протяжении эонов времени. И как только он достигнет своей божественности, возможно, он сможет просто проверить эту мысль.

Так близко, подумал он про себя, когда они свернули на улицу и увидели именно то, что он искал. Он не прекратил бежать, но его опора на мгновение дрогнула, и он немного споткнулся, когда перед ним открылось ослепительное зрелище.

Это была церковь. За все годы поисков не было ничего столь впечатляющего, как его сны и видения, но на вершине шпиля был изображен символ Старейшин. Восторг нахлынул на него, когда медь наполнила его рот в предвкушении.

Я нашел тебя! его разум праздновал. Наконец-то я нашел тебя!

Бонэм резко остановился перед ним, и Дрири чуть не врезался в здоровяка. Ему удалось остановиться, прежде чем они оба упали в грязь, и он позволил мозолистой руке Бонэма отвести их обоих за какие-то старые деревянные ящики и бочки, сваленные рядом со зданием справа от них.

“В чем дело, мистер Бонэм?” – спросил Дрири, прерывисто дыша, дождь ручьями стекал с полей его шляпы-котелка, его промокший галстук-бабочка жалко морщился под шеей.

Бонэм ничего не сказал, просто указал кивком головы. Дрири проследил за взглядом мужчины к фасаду церкви, где он увидел, как мистер Джеймс—блядь—Ди и его спутник остановились перед зданием, когда навстречу им бросилась женщина с дробовиком, ее рычание было видно, несмотря на расстояние и проливной дождь.

Они что-то кричали друг другу, все трое, но Дрири не мог разобрать, что именно. Изнутри церкви тоже доносились крики, и чернокожий мужчина явно встревожился.

Расстояние было слишком велико, чтобы рисковать дробовиком или их револьверами, но, как будто Бонэм мог прочитать мысли Дрири, мужчина начал засовывать свой дробовик на шнурке обратно в пальто, а затем вытащил репитер из ножен на спине. Он положил ствол на край коробки перед ними и поднял прицел. Бонэм на мгновение поднял глаза к небу, затем снова посмотрел на церковь. Казалось, он о чем-то судил. Расстояние, может быть, Тоскливо угадывалось. Затем Бонэм начал вносить коррективы в прицел своего оружия.

Мгновение спустя мужчина глубоко вздохнул и одним глазом посмотрел вдоль репитера.

“Цельтесь верно, мистер Бонэм”, – прошептал Дрири, положив руку на плечо Бонэма. “Приз находится в этих стенах”.

Бонэм снова хмыкнул и приготовился к своему удару. Где-то позади них улицы Даста становились все громче от звуков приближающейся смерти.

27

Они были почти у церкви, крики внутри, без сомнения, принадлежали жене Денария, когда рычащая женщина бросилась к ним с дробовиком. Джеймс и Денарий оба резко остановились, выхватив оружие, целясь в женщину.

“Отойди в сторону, слышишь меня, женщина?” Дрожащий голос Денария прорвался сквозь шум дождя. “Я здесь только ради своей семьи!”

Джеймс взглянул на Денариуса и увидел, что ствол "Магнума" дрожит в воздухе. Все тело мужчины было напряжено, и Джеймс мог представить, через какое внутреннее смятение он проходил. Крики его жены пронзили воздух, как стрела, приглушенное ворчание мужчины внутри под ее мучительными воплями. Он мог слышать, как кто-то еще плачет, возможно, ребенок, и знал, что это только не добавит Динарию самоконтроля. Он был на грани срыва, слезы были отчетливо видны даже под дождем.

Женщина взвела курок дробовика, но не подняла его.

“Ты не войдешь сюда!” – прорычала она. ”Это для Владетеля и Старейшины, а теперь бросьте оружие!"

Джеймс чуть не расхохотался при этих словах. Наглость женщины, которая по глупости бросилась на двух вооруженных мужчин, даже не потрудившись поднять оружие. Неужели она ожидала, что одна из мерзостей ворвется и уничтожит их? Джеймс понятия не имел, сколько мерзостей было в Дасте, но, по крайней мере, большинство из них остались позади в городе. Конечно, для этого потребовался бы только один. Во всяком случае, против обычного человека.

Но Джеймс Ди был далек от среднего.

“Я даю вам на счет три, мэм”, – сказал Джеймс, его голос был мягким, как шелк, в отличие от голоса Денария. “Тогда я собираюсь вырвать это оружие из твоих рук и усыпить тебя, как больную собаку”.

Он не сказал ничего из этого со злым умыслом или какой-либо бравадой для приукрашивания. Он просто констатировал факт. Как будто он только что сказал женщине, что на улице идет дождь. Как будто это было очевидно.

Лицо женщины расплылось в улыбке, обнажив пожелтевшие и побуревшие обрубки десен. Ее мокрые волосы прилипли к лицу, как рваные лохмотья, а промокшее платье прилипло к ее некрасивой фигуре.

“Ты собираешься выхватить мой ствол, да?” – передразнила она его. “Это будет адский трюк!”

Она подняла ствол, но только примерно на полпути. Он все еще не был направлен на них.

“Один”, – сказал Джеймс так же ровно, как соляная равнина.

Женщина начала злобно хихикать. Динарий сделал дрожащий полшага вперед.

“Это не обязательно должно быть так, мисс”, – сказал он. “Этот человек полон магии. Я видел это своими собственными глазами! Просто отойди в сторону и дай мне забрать свою семью—”

Новый, резкий крик донесся до их ушей из церкви, и Динарий вздрогнул. Джеймс успокаивающе положил руку ему на предплечье.

“Два”, – сказал он смеющейся женщине.

“Вы, сукины дети, приехали не в тот чертов город”, – сказала она, когда ее смех стих, а голос приобрел зловещие нотки. “Старейшине не будет отказано, и Владетель будет—”

“Мадам,” сказал Джеймс, прерывая ее, “ваш Владеиель, по всей вероятности, убит, пока мы говорим. Я честно предупредил вас, и я намерен сдержать свое слово. Когда я досчитаю до трех, тебе лучше положить этот рассеивающий ствол на землю и отодвинуть от него свою задницу.”

Глаза женщины испуганно расширились всего на мгновение, но этого было достаточно, чтобы Джеймс заметил. В это краткое мгновение присутствовал страх, но тучи ненависти и злобы накатили обратно, затмив все остальное.

“Мне будет приятно наблюдать за тобой...” – начала она, затем резко остановилась.

Джеймс вытянул свободную руку, и дробовик полетел сквозь дождь – как по рельсам – прямо в нее. Он хлопнул у него в руке с влажным шлепком. Он быстро убрал револьвер в кобуру и вскрыл дробовик, осматривая содержимое. Удовлетворенный видом двух нетронутых капсюлей-детонаторов, уставившихся на него, он снова захлопнул ее и направился к ней.

“Отойди в сторону!” Динарий кричал на женщину рядом с ним.

Она не отступила в сторону, а вместо этого рухнула на колени, ее руки поднялись в знак капитуляции, на лице отразились шок, изумление и страх. Страх вернулся в полную силу, вся злоба и ненависть развеялись на все четыре стороны.

Джеймс взвел курок дробовика.

Динарий протянул руку, когда они остановились перед женщиной, примерно в пяти футах от нее. Он не прикоснулся к Джеймсу, только жестом попросил его остановиться.

“Она безоружна, мистер Джеймс”, – сказал он. “Мы здесь не для этого. Теперь она не сможет причинить нам никакого вреда.”

Джеймс сердито посмотрел на женщину перед ним, которая теперь дрожала до такой степени, что тряслась от ужаса, из ее широко раскрытых глаз текли слезы, и она молила о пощаде через отвратительные обрубки во рту.

“Ты не мужчина!” – бормотала она. “Такого человека я никогда не видела! Отпусти меня! Я умоляю тебя!”

“Мистер Джеймс, пожалуйста”, – снова вмешался Денарий. “У тебя здесь дело, но это не она. И моя семья нуждается во мне. Не делай этого. Подумай, что это значит!”

Джеймс уже думал о том, что это значит.

У тебя чистое сердце... Но ты не хороший человек.

“Я нехороший человек, Денарий”, – сказал Джеймс, не отводя холодного взгляда от пресмыкающейся женщины в конце бочек. “Пришло время тебе признать это”.

Денарий покачал головой. “Да, это так, мистер Джеймс! Ты хороший человек, и ты привел меня сюда, чтобы забрать мою семью, потому что ты хороший внутри тебя!”

“Нет”, – сказал Джеймс почти шепотом. “Я привел тебя сюда, потому что именно здесь находится маркер. То, что твоя семья находится в одном и том же месте, – это просто совпадение”.

“Я в это не верю!” – закричал Денарий. Его глаза были смелыми на фоне шоколадной кожи, полными праведности и порядочности, всего того, кем Джеймс мечтал быть в детстве. Все то, что он надеялся однажды вернуть.

Но сегодня был не тот день.

Дробовик дернулся в руках Джеймса, когда пламя лизнуло его ствол, и женщина превратилась в багровый туман от верхушек ее обвисших грудей вверх. Брызнула кровь и покрыла их обоих, горячая под холодным дождем, и то, что осталось от нее, рухнуло набок, отрубленные руки шлепнулись рядом с ней.

Затем Джеймс посмотрел на Денария, чье лицо исказилось выражением ужаса и шока, когда он посмотрел на разорванные останки безумной женщины.

“У-у тебя не было никаких причин...” – прошептал Денарий и замолчал. Больше нечего было сказать.

Джеймс оглянулся на дверь в церковь и взвел второй курок дробовика, поднимая его к плечу.

“Я же говорил тебе, что я нехороший человек”.

Дверь взорвалась.

28

Марлена закричала.

Мужчина стоял над ней, его грязное лицо было открыто над отвратительными почерневшими культями внутри его слюнявого рта. Его глаза были дикими и горели предвкушением и вожделением – без сомнения, как к ее сексу, так и к крови, подумала Марлена, – когда она поползла назад на ягодицах. У мужчины были расстегнуты штаны, и он боролся с пуговицами на своем длинном нижнем белье. Грязь прилипла к открытой ткани его нижнего белья, грязь, желтые и коричневые пятна расцвели в нездоровой пародии на искусство.

Тогда Мартин закричал, заставив Марлену дернуть головой вправо. Она увидела там своего сына, съежившегося у подножия лестницы, которая поднималась с этажа святилища к отвратительному черному кубу, который, казалось, служил чем-то вроде алтаря в этом безбожном молитвенном доме. Глаза Марлены защипало от новых слез, но не за себя, а за своего мальчика, испуганного и одинокого, хотя он был не более чем в десяти футах от нее.

“Мама!” – воскликнул он между рыданиями. “Мама, заставь его остановиться!”

Если человеческое сердце могло разорваться под тяжестью тоски по своему ребенку, то сердце Марлены могло бы тогда разорваться. Она чувствовала, как это пытается подавить само себя, смятение и страх ее сына, словно свинцовая гора, давят на саму ее душу.

Мужчина вытащил свой член. Казалось, Бог проявил краткость в Своем фаллическом распределении в тот день, когда вдохнул жизнь в монстра, стоящего сейчас перед ней, и за это, как она полагала, она должна быть благодарна. Там было недостаточно, чтобы причинить ей какой-либо значительный ущерб, даже в таком состоянии, как сейчас. Тем не менее, на самом деле она беспокоилась не о могучей маленькой мышке этого человека. Его лицо было искажено злобой, но глаза выдавали истинную глубину его порочности.

Каким бы путем ни шел этот человек в своей жизни, где-то на этом пути он обнаружил близость к своим самым низменным желаниям. Нет, это был не просто секс – это темное мясо, как он сказал за несколько мгновений до этого, – за которым охотился мужчина. Это была сила. Власть над другим, контроль над другой жизнью.

И он намеревался взять все под свой контроль сейчас.

“У меня никогда раньше не было черномазой сучки!” – взвыл мужчина, когда откуда-то снаружи донеслись отдаленные звуки стрельбы, крики и воющие вопли мерзостей сквозь тонкие стены. “У вас у всех есть урывки, достаточно большие, чтобы отобрать кочергу у настоящего мужчины?”