Текст книги "Тайная жизнь Лиззи Джордан"
Автор книги: Крис Манби
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
– Нет, ты дернулась, Лиззи, – сказала она и ткнула карандашом в глаз.
– О-о! – я выпрямилась, прижав ладони к лицу. – Ты ткнула меня карандашом!
– Я тебе говорила, не дергайся! Больно? – спросила она удивительно бодрым голосом. – Хочешь, я позову Рода и скажу ему, что ты не можешь играть?
– Сначала посмотри, что у меня с глазом!
– Открой! – Филидда оттянула мне веко. – Ну как, видишь?
– Нет, ты же закрыла мне глаза пальцами.
– О черт, прости, – сказала она, не убирая пальцы. – Ох, Лиззи. Какой ужас. Премьера «Клеопатры», а ты не можешь играть.
– Могу, – возразила я, отталкивая ее руки. Все плыло передо мной как в тумане. Хотя она ткнула меня в левый глаз, слезы лились из обоих и казалось, что они болят оба. – Да как он выглядит, этот чертов глаз? – спросила я ее.
– Ой, Лиззи, ужасно. Действительно ужасно. Даже не знаю, что тебе сказать.
– Лучше дай зеркало.
– Думаю, тебе лучше не смотреть.
– Дай мне зеркало!
Зазвонил звонок, приглашая публику занять места. Меньше чем через две минуты после того, как поднимется занавес, я должна быть на сцене пленительная и гордая, а тут грим течет у меня по лицу, как разлившаяся нефть в Ниагарском водопаде.
– Уже звонок, – завопила Филидда, как будто я его не слышала. – Боже мой, Лиззи. Что делать? Давай, я сыграю роль Клеопатры, да? А ты Хармиану. У меня парик длиннее, и тебе будет легче: у нее меньше текста.
– Что у вас такое происходит?
Это Род пришел узнать, почему мы не явились на медитацию, которая проводилась перед каждым спектаклем.
– Мы читаем мантры.
– У Лиззи ужасная травма, – объяснила Филидда. – Клеопатру буду играть я. Какой кошмар.
Но для нее это был совсем не кошмар. Я вдруг подумала, что Филидда могла специально ткнуть меня в глаз, чтобы забрать роль себе. Как-никак, ее Грег играет Антония, и все слышали, как Филидда сомневалась, что он сможет симулировать любовную сцену.
– Я буду играть, – возразила я. Сквозь туман в глазах я увидела на лице Филидды выражение глубокого неодобрения.
– Тебе же плохо, Лиззи, – зашептала она.
– Мне хорошо. Я отлично вижу правым, а ко второму акту и левый наверняка отойдет.
– Родни, ей плохо, – сказала Филидда, срываясь на визг. – Она может от шока забыть текст. А вдруг она споткнется или еще что-нибудь?
– Вот тогда и будешь играть, – сказала я. – Я справлюсь. Знаешь, как я ждала этой роли. Сделай-ка мне повязку на глаз.
Поняв, что за кулисами меня не удержать, Филидда, ворча, принялась за дело. Я думала, повязка будет незаметной и ее прикроют египетские косы, но когда подняли занавес, на сцену в премьерном спектакле вышла Клеопатра с большой нашлепкой из пластыря на весь глаз. Но по крайней мере она отвлекала от бородавок.
Я старалась не думать о том, что выгляжу, как после десяти раундов с Франком Бруно[5]5
Франк Бруно – британский боксер (р. 1961).
[Закрыть]. На самом деле резь в глазу помогла мне собраться и удачно продемонстрировать ярость в нужных местах. Конечно, не все шло гладко. Антоний чуть не погиб раньше срока, когда с софита сорвался один из тяжелых прожекторов и грохнулся прямо ему под ноги – в разгар беседы с Цезарем. Между актами выяснилось, что Хармиана подозревает Антония в шашнях с первокурсницей, и бедняга стал так зажиматься, что публике было в пору задуматься, как его вообще угораздило заинтересоваться женщинами.
Несколько раз я слышала, как в зале охают и гудят, и надеялась, что это реакция на мою игру, а не на повязку или бородавку, которая свалилась с носа на ноги Хармиане, когда она коленопреклоненно внимала моему плачу по Антонию. Во время короткого перерыва за кулисами Филидда швырнула мне бородавку с таким отвращением, словно она была настоящей…
– Из-за нее я запорола свои лучшие реплики, – проворчала она.
– Больше не буду ее приклеивать, – ответила я.
– Нет, так надо. Для достоверности. Только теперь на щеку.
– А не покажется странной такая блуждающая бородавка?
– Я гример, мне виднее.
– А по-моему, она тебе идет, – сказал Грег – незадачливый Филиддин Антоний. – Физические недостатки зачастую придают девушкам особую прелесть.
– Ты так думаешь? – спросила я.
– Конечно, нет, – отрезала Филидда.
– У нас есть деньги скинуться на ужин? – спросил Грег, чтобы сменить тему.
– Нет. Вообще-то вы все должны мне по три фунта за заказ места сбора.
– Что? – спросил Грег. – Уверен, Лоуренсу Оливье никто такого не говорил.
– Уверена, что Лоуренс Оливье не забывал текст, выпендриваясь перед девицей в первом ряду, – оборвала его Филидда.
– Какой девицей в первом ряду? – наивно спросил Грег.
– Прекрасно знаешь, о ком я. Такая, с грудью торчком.
– Что? – изумился Грег.
– Либо ей было приятно тебя видеть, либо в зале было холодно. Неужели ей не на что купить лифчик?
– Здесь действительно очень холодно, – попыталась я спасти Грега. – Мои груди тоже торчали как два наперстка.
Роковая ошибка. Грег немедленно уставился на мою грудь. Филидда метнула убийственный взгляд на мой единственный целый глаз.
– Как ты позволил ей прийти сегодня сюда, в день моей премьеры, – продолжила она, отворачивая Грега от моей груди. – Как я могу погрузиться в прекрасный текст Шекспира, когда эта сидит в первом ряду и напоминает мне о том, чем ты занимался, пока я сдавала экзамены.
– По-моему, пора давать звонок к началу второго акта, – вспомнила я. Мне надоело слушать их перепалку, и вообще я хотела еще успеть в индийский ресторан на вафли с далом. Во время спора я еще раз глянула в зал в поисках кого-нибудь из знакомых. Никого. Я должна была радоваться, что они не увидят меня в гриме с этими бородавками и всем прочим, но почему-то не обрадовалась. Они действительно не пришли. Почему я так расстроилась?
– Вот возьму и на самом деле покончу с собой, – с пафосом заявила Филидда.
– Филидда, прекрати издеваться! – взмолился Грег.
Я подумала, что хорошо бы проверить, что в корзине со змеями, для сцены смерти Клеопатры змеи резиновые (это была не такая уж глупая идея – Филидда изучала зоологию и могла достать ядовитых ящериц). И вообще за реквизит отвечала я.
Слава богу, спектакль закончился без реального самоубийства. После того как Цезарь произнес заключительное слово о гордости египетской королевы и ее римском возлюбленном, все, кто не умер от укуса змеи, склонили головы в знак скорби и так стояли до тех пор, пока игравший римского императора Род не выпрямился, давая сигнал к восторженным аплодисментам (неожиданным при таком небольшом количестве зрителей), а также моему воскрешению и к выходу на поклоны. Обычно публика ждала, пока прозвучит последняя фраза, и только потом награждала нас аплодисментами… но в этот раз было не так. Выверенная пауза была нарушена громкими хлопками и криками из доселе пустовавшего последнего ряда.
– Браво! Бис! Да здравствует одноглазая царица Египта!
Красная роза пролетела надо мной, лежащей замертво. За первым цветком полетел другой, третий, пока их не набралось на моем теле… думаю, не меньше дюжины. Я села и, прищурясь, посмотрела в зал. Мы еще даже не собрались к выходу на аплодисменты. Многие актеры еще не вышли на сцену. Это было совершенно неожиданное поведение для обычно спокойных, почти впадающих в кому, любителей Шекспира.
– Так. Это уже не мне, – сказала Филидда, вставая на ноги, когда неожиданно к цветам на сцену приземлились шорты, сопровождаемые таким оглушительным свистом, что я чуть не оглохла. Увы, я уже догадалась, что это буйство имеет отношение только ко мне.
Я осторожно подняла брошенные штаны и повертела их в руках. Фиолетовые шорты. Только один человек в мире мог носить такие штаны просто так, без всякой задней мысли. Более того, это были белые шорты, которые были когда-то выкрашены в темно-фиолетовый цвет в университетской прачечной, и еще спустя месяц вся выстиранная там одежда выходила бледно-сиреневой.
Это был Билл.
Теперь, когда прожекторы погасли, я хорошо видела, что он стоит в конце зала, засунув пальцы в рот, и собирается в очередной раз оглушительно свистнуть. Рядом с ним стояла Мэри и относительно спокойно аплодировала. С другой стороны стоял Брайан с последней длинной розой из тех, которые он метал с такой точностью. Потом они побежали по проходу, как будто мы рок-группа, а они собираются забраться на сцену. Филидда повернулась ко мне, подняв брови.
– Я запишу, что ты должна мне три фунта, – сказала она. Помимо костюмера она была еще и бухгалтером труппы. С этими словами она ушла, не попрощавшись.
– Это было так здорово! – воскликнул Брайан, хватая мою руку и целуя ее. – Ты играла прекрасно, великолепно, к тебе применимы все эпитеты, которые мог бы придумать человек, изучающий английскую литературу, а не экономику.
– Ты хорошо играла, – сказал Билл.
– Да, неплохо, – сказала Мэри. – Особенно хороши были бродячие бородавки. А что у тебя с глазом?
– Это Филидда. Ткнула карандашом для глаз.
– Кошмар. Я думала, что она ударит, когда ты очень натурально целовалась с Антонием.
– Еще как натурально. Я ревновал, – сказал Брайан, заставив меня покраснеть до корней волос. – Ты прямо пылала от страсти, царица Клео.
В тот момент я действительно запылала и постаралась прикрыть париком раскрасневшиеся щеки.
– Но я не видела вас в зале, – пробормотала я.
– А-а-а! – воскликнул Билл. – Это Брайан придумал. Как только ты вышла на сцену, мы тут же спрятались за спинки кресел и сидели там до конца первой сцены, чтобы ты нас не увидела, подумала, что мы не пришли и не спутала текст.
– Правда, ты была великолепна, – не унимался Брайан.
– Да. Ну что, идем есть карри? – перебила Мэри. Она либо очень проголодалась, либо ей надоело поздравлять меня со спектаклем. Как бы то ни было, идея была неплохой. Я уже не могла выслушивать похвалы, и мне не терпелось снять парик.
– Я думала, вы не придете, – сказала я Брайану, когда мы направлялись в «Тандури Найтс», где давали самое лучшее и самое дешевое карри в Оксфорде.
– Неужели, я мог это пропустить, – сказал он. – Увидеть свою знакомую на сцене? Это был триумф, Лиззи.
– Невероятно, как тебе удалось сдержать Билла и Мэри, – добавила я с благодарностью.
– Они знали, что я бы очень разозлился, если бы они испортили тебе этот важный вечер. Знаешь, я восхищаюсь людьми, которые в свое свободное время могут научиться так играть, – сказал он. – Ты была даже лучше, чем Лиз Тейлор в кино. Ты, Лиззи Джордан, особая, очень талантливая и бесконечно удивительная девушка.
– Да ладно, не преувеличивай, – пролепетала я.
– Ты знаешь, я говорю правду, – сказал он.
– О!
Он посмотрел мне прямо в глаз и на повязку.
Особая, талантливая и бесконечно удивительная?
Никто не говорил мне раньше ничего подобного, и мне пришлось стукнуть его. Только по руке… и только слегка. Но все равно его нужно было стукнуть. Неужели Брайан не понимал, что англичане делают комплименты с сарказмом и иронией? Я вся горела, пока мы шли до ресторана, и все еще была цвета фуксии перед тем, как попробовать знаменитое фирменное блюдо – цыпленка «тикка махани». Я даже не особенно смутилась, когда Билл сказал мне, что я забыла снять бородавки.
Особая, талантливая и бесконечно удивительная!
С таким же успехом Брайан Корен мог бы признаться мне в любви.
Глава третья
– Думаешь, у него в Америке девушка? – спросила меня Мэри на следующий день, когда мы катили тележку в поисках каких-нибудь просроченных продуктов на добавку к нашему сырно-крекерному рациону.
– Если и есть, то он никогда не говорил об этом, – сказала я.
– Может быть. Наверно, они его просмотрели, гоняясь за здоровенными быками-футболистами, – сказала она. – Американки вообще ничего не понимают в мужиках. Ты только посмотри, как эти гривастые тетки бросаются на Клинтона.
– Это скорее тяга к власти и известности, чем физическое влечение, – напомнила я. – Здорово ведь захомутать самого могущественного человека в мире, каким бы замухрышкой он ни был.
– М-м-м. Интересно, какой он, когда голый, – задумчиво сказала Мэри.
– Билл Клинтон? Не толстый, но и не так, чтобы худенький. Небольшое брюшко? Думаю, загорелым он выглядит лучше.
– Да не он, балда. Я имею в виду Брайана, – нетерпеливо сказала Мэри.
– Брайан? Что? Наш Брайан? Ой, не знаю, – нервно засмеялась я. – На самом деле никогда об этом не думала.
– Врешь.
– Не вру. Он же друг! – возразила я. – А не какой-то мужик, которому можно перемывать кости в супермаркете.
– Да? Ты хочешь сказать, что и ВелоБилла ты никогда не представляла себе голым? – спросила Мэри, угрожающе наставив на меня зеленый банан.
– Правда, никогда, – содрогнулась я, поднимая руки вверх. – Во всяком случае, этот его костюм из лайкры, в котором он ходит на тренировку, совершенно не оставляет места для воображения. Да и не очень-то хочется. На самом деле я хочу попытаться представить себе, как Билл будет выглядеть в нормальных брюках. Сшитых из нормального твида со скромной молнией и стрелками на каждой брючине. И в рубашке со всеми застегнутыми до горла пуговицами, чтобы не видно было этих ужасных волос на груди, которые словно тянутся к тебе и норовят опутать, стоит лишь отвернуться в сторону.
– Ага. Ты тоже обратила внимания на этот пук волос? – прошептала Мэри. – Отвратительно. Но, знаешь, иногда я просто не могут оторвать от них взгляд.
– Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду. Точно так же невозможно не смотреть на раздавленного на дороге ежа с размазанными внутренностями, да? – сказала я, утрируя картину. – А ты знаешь, что у него и на спине тоже растут волосы?
– Откуда ты знаешь? – взвизгнула Мэри. – Я бы, если увидела, наверно, заорала бы. Когда ты это видела? Ты хочешь сказать, что ты переспала с ним, и не сказала об этом мне, да? Это так? Лиз, я не могу поверить…
– Нет! – громко запротестовала я. – Все было абсолютно невинно. Было лето. Он загорал на крикетном поле. Он надел рубашку до того, как ты к нам подошла.
– Слава богу! Я могла бы грохнуться в обморок, увидев его полуголого. Какой кошмар! Думаешь, у Брайана тоже волосатая грудь? – спросила она, чтобы сменить тему.
– Клянусь, я никогда не думала об этом, – соврала я еще раз.
– Наверняка. У него такие густые и темные волосы на голове. Он похож на человека, которому приходится бриться дважды в день. И к тому же он еврей, – сказала Мэри, многозначительно подняв брови.
– Что ты хочешь сказать? Что евреи в среднем более волосаты?
– Нет! Я хочу сказать – ну, ты понимаешь меня, – и она скосила глаза вниз. – Я о том, ну, что у него все на виду.
– Не понимаю! О чем ты? – в отчаянии спросила я, швыряя в тележку банку пастеризованных сливок. Не знаю, зачем они были мне нужны, но у них только что кончился срок реализации, и они подешевели на шестьдесят пенсов.
– Я о том, что он лысый, балда. Ему нечем прикрыть головку. – Она натянула на голову воображаемый капюшон, но до меня все не доходило.
А?
– Да я про то, что он наверняка обрезанный, – прошептала она.
– А, понятно, – медленно сказала я. Тут она, конечно, сильно утерла мне нос с моим жалким рассказом про волосы на груди.
– Только не надо говорить, что ты про это не думала! – сказала она, пихая меня в плечо. – А ты вообще видала таких? Обрезанных? Как думаешь, им его сильно обрезают?
– Не знаю. – Перед моим внутренним взором уже стояла вереница маленьких обрезанных пенисов, перебинтованных, словно армия раненых солдат. – Но ведь, кажется, сам он при этом короче не становится? – спросила я.
– Вроде нет, – ответила Мэри. – Вроде бы обрезают только крайнюю плоть. Но всю ли ее обрезают, как думаешь? Или только отрезают кусочек?
– Какой смысл отрезать половину, – предположила я. – Наверно, раз уж резать – то под корень.
За разговором мы дошли до морозильного прилавка. Мужчина, до этого вертевший в руках мясную нарезку, внезапно раздумал ее покупать.
– Видимо, есть и гигиенический аспект, – сообщила мне Мэри, выудив жухлую сосиску и используя в качестве пособия. – Началось все именно с этого. Исторически. Таким образом мужикам под кожу не попадают микробы.
– Но разве если эта штука открыта, она не становится более уязвимой? – возразила я. Мы с Мэри вообще любили вести интеллектуальные беседы.
– Ничего подобного, – твердо ответила Мэри. – И это не единственный плюс. Джемима из моей группы по нейрофизиологии говорит, что так гораздо лучше для орального секса. Во-первых, какая экономия времени, ведь голый конец гораздо чувствительней к стимуляции. А во-вторых…
– …не будет просить бутерброд с беконом? – усмехнулась я, разглядывая пакет с корейкой.
– Точно, – хохотнула Мэри. – Но тогда и правда не надо бояться дрожжей.
Мы посмотрели друг на друга и поморщились. Я знала, что она имеет в виду, как, к сожалению, и большинство девушек. Мэри швырнула сосиску к ее подружкам. И видимо, не только потому, что в силу высоких моральных принципов она вынуждена была придерживаться вегетарианства.
– О боже! Мне вдруг пришло в голову самое страшное, – сказала она, бледнея и шатаясь. Она схватила меня за руку и в ужасе зашептала: – Представь себе, что надо сделать Биллу минет. Ты должна сделать ему минет, или на рассвете всю твою семью расстреляют религиозные экстремисты.
– Прекрати, – взмолилась я.
– Ты можешь хотя бы об этом подумать?
– Я изо всех сил пытаюсь не думать об этом…
– А надо, Лиз. Я не могу нести это бремя в одиночку. Представь себе. Для начала тебе придется содрать с него все цветастые обмотки, которые обычно висят на двери его комнаты. Представь: он пробежал двенадцать миль, потом два часа греб на реке и… и… – она поперхнулась. Поперхнулась от одной только мысли!
– Ладно, Лиз. Пойдем отсюда, – сказала она, потянув меня к выходу.
– А как же наши покупки? – спросила я.
– Я сейчас даже и думать о них не могу. Кажется, меня сейчас стошнит.
У нас в тележке были только сливки и три зеленых банана, поэтому мы бросили ее у холодильного прилавка и ринулись на спасительный свежий воздух.
– Как ты? – спросила я, догоняя Мэри, согнувшуюся пополам в припадке тошноты и истерического хохота.
– Сейчас отдышусь, – ответила она выпрямившись, но продолжая хохотать. – Знаешь, кажется, я придумала новую диету. Она называется минетная диета. Весь необходимый белок можно получать, занимаясь оральным сексом с парнями, которые тебе действительно нравятся, а приступы голода подавлять, думая про оральный секс с парнями, которые никогда не моют свой шланг.
– Отличная мысль, доктор Бэгшот, а откуда мы будем брать клетчатку?
– Клетчатку мы будем брать из подушки, которую можно кусать, пока Леонардо ди Каприо выполняет под одеялом кунилингус.
– Умоляю тебя, – засмеялась я. – Это же практически лесбийская любовь. У настоящего мужчины хоть что-то должно расти на лице.
– Хм. Наверно, ты права, – задумалась она. – Хорошо. А как тебе такой вариант. Выбирать самой каких-нибудь классных парней. Тех, от которых начинает биться твое сердце. Эта диета хороша тем, что носит совершенно индивидуальный характер. – Она говорила так, словно сочиняла рекламные тексты для обложки своей книги.
– Тогда я выбираю Брэда Питта, – сообщила я Мэри. – Слегка небрит, но ничего страшного.
Мы направились назад к колледжу, остановившись по дороге у лавки с жареной картошкой, поскольку наш поход за провизией закончился бесславно.
– Брайан мог бы отрастить себе красивую бороду, – задумчиво произнесла Мэри, выуживая деревянной вилкой из пакета самую жирную картофелину и зажимая ее ярко-вишневыми губами. – Знаешь, Джемима говорила мне, что он ей очень нравится, но я сказала, что ей тут не обломится, потому что он наш.
– В платоническом смысле, – напомнила я.
– Конечно в платоническом. Если бы один из нас захотел бы чего-то другого, это бы все испортило, правда?
– Конечно бы испортило.
– Вот именно. Поэтому мы не делаем стойку на Брайана Корена, если только одна из нас не втюрится в кого-нибудь совершенно постороннего, и тогда оставшаяся сможет попытать счастья. Идет?
Она протянула руку, чтобы скрепить договор рукопожатием.
– Идет. Можно подумать, кто-то из нас его интересует, – вздохнула я.
– Говори за себя, мисс Низкая самооценка.
Глава четвертая
Естественно, увидев вечером Брайана, я думала только о нашем разговоре с Мэри возле холодильника и о пакте у прилавка с продуктами, заключенном в чипсовой лавке.
Интересно, думала я, глядя на Брайана, смаковавшего «Гиннесс» с видом знатока, а сам-то он понимает, что нравится нам, в отличие от Билла, вечно сидящего враскорячку, чтобы все видели его обтянутые лайкрой причиндалы, которые и так были видны без микроскопа, и считающего, что в колледже все девушки от него без ума, хотя мы скорее стали бы слизывать собачью шерсть с грязного ковра, чем целоваться с ним. Особенно после его сообщения о том, сколько пломб у него во рту. Семь вверху, шесть внизу. Брайан, надо сказать, еле сдержал гримасу, когда Билл предложил ему взглянуть на металл у себя во рту.
– Думаю, ты мог бы принимать радиосигналы, – серьезно сказал Брайан.
У Брайана, конечно, не было ни единой пломбы. Его голливудские зубы были белее замазки от для опечаток. Как у всякого американца, виденного мной по телевизору – от президента до сторожа автостоянки. Осмотрев Билловы мостовые конструкции, Брайан повернулся ко мне и сказал:
– А знаешь, Лиз, для англичанки у тебя очень хорошие зубы. – Я тут же перестала смеяться и потупилась. Во-первых, потому, что не была уверена, что это комплимент, а во-вторых, почувствовала сверлящий мне затылок завистливый взгляд Мэри: она тщательно камуфлировала обломанный резец – результат бурной попойки на Неделе первокурсника с последовавшим целованием асфальта.
– Ладно, – сказал Билл, с грохотом ставя на стол стакан, чтобы вернуть нас на землю после поочередного заглядывания к нему в рот. – Ну, что, пойдем на вечеринку «Два предмета одежды»? Если один из них – шляпа, то выпивка бесплатно, – добавил он так, словно одного этого было достаточно, чтобы раздеться в разгар зимы.
Вечеринка «Два предмета одежды» – была мечтой Билла. Он не раз говорил, что готов пожать руку тому парню (а это непременно был парень), что первым изобрел такую вечеринку. Принцип был прост. Вас пускали на вечеринку только в том случае, если на вас было не более двух предметов одежды. Для Билла это был рай. Куча полузамерзших девушек в одних купальниках и Билл со своим аппаратом наперевес, затянутый в лайкровое трико с плотными клиньями в промежности (разумеется, для занятий греблей) и широкополой «Федоре», купленной в туристской поездке в Испанию.
– Я – за, – неожиданно сказал Брайан. – Смотрите, что я сегодня купил. – Он задрал свою аккуратную футболку, под которой оказалось нечто похожее на распыленную краску – ярко-синее лайкровое трико. – Видишь ли, я купил это для гребли, – заверил он меня. Незадолго до того его приняли в нашу гребную команду, занявшую второе место, и теперь он каждое утро вставал в шесть часов и шел на тренировку. Псих. Ничего, пройдет. – Широкая одежда стесняет движения, – пояснил он, а Билл энергично и утвердительно затряс головой.
– Еще как стесняет.
Я посмотрела на Мэри, пытаясь понять, что она думает, но она не могла отвести взгляд от мускулистого торса Брайана. Его мышцы выглядели довольно впечатляюще. До этого я как-то не замечала, какая у него прекрасная фигура. Правда, и в спортивном трико мне его видеть не доводилось.
– Погода стоит холодная, – засомневалась я. – Все-таки ноябрь.
– А ты надень самые толстые трусы и шубу, – игриво хмыкнул Брайан.
– Пошли, Лиз, – вдруг стала настаивать Мэри. – Посмеемся.
Я в ужасе посмотрела на Мэри. «Посмеемся»? Никогда прежде Мэри Бэгшот не говорила, что на вечеринках «Два предмета одежды» «можно посмеяться», напротив, она обычно характеризовала их «жалкими сопливыми потугами развлечься» и «поводом для дебилов и извращенцев вроде Билла показать всем свое вонючее потное трико и позырить на полуголых девиц». А теперь ей, видите ли, интересно знать, можно ли считать обувь предметом одежды. Естественно, нет.
– Если не хочешь – не ходи, – сказал Брайан, пожимая плечами. – Но было бы здорово, если бы ты пошла. Надень свитер и джинсы. Вот тебе и два предмета. И не замерзнешь. Я просто обязан посетит одну из ваших безумных вакханалий до возвращения в Америку. В Штатах такого вообще не бывает: у нас чуть что – могут обвинить в сексуальном домогательстве…
– А не будет домогательства – считай вечеринка прошла впустую, – бесстрашно заявила Мэри. Да она еще и кокетничает. Нет, ей точно надо было вправить мозги.
– Ну, не знаю, – пробормотала я. До того вся эта идея казалась мне постыдной, детской и мучительной для незагорелых участников. Я к тому времени проучилась в университете достаточно долго и побывала не на одной такой вечеринке, так что совершенно не чувствовала себя обделенной. У меня в голове не укладывалось, что Мэри со мной не согласна. Ее отношение к таким вещам обычно было совершенно категоричным. Разве не она заявляла, что Андреа Дворкин[6]6
Андреа Дворкин – американская феминистка, резко выступающая против порнографии.
[Закрыть] слишком сильно красится? Что с ней случилось?
– Да ладно. Не будь такой душной, – Мэри игриво ущипнула меня. – Вот стукнет тебе пятьдесят, тогда и носи бесформенные джинсы и свитер. А пока можно показывать свое молодое тело, не жирное и дряблое.
Это все и решило. Два слова «жирный» и «дряблый» напомнили мне, что я должна получать удовольствие от жизни, потому что пока еще могу носить обтягивающие джинсы дудочкой для красоты, а не в качестве корсета для двух тумбочек, на которых стоит полторы тонны целлюлита.
– Как же я разденусь, – простонала я. – Я две недели не брила подмышки.
– А мы подождем, – сказала Мэри, чувствуя, что я готова сдаться.
И в результате мы отправились на эту вечеринку «Два предмета одежды» – слава богу, ее организаторы – два парня из команды регби к нашему приходу напились и едва могли сосчитать, сколько на нас было предметов. Они шлепнули нам на ладони штамп в виде улыбающейся мордочки, что означало, что мы заплатили за вход. Фактически на мне было три предмета одежды. Вы пробовали надеть джинсы, не проложив между ними и телом кусочек хлопковой ткани. Я готова была заплатить штраф за нарушение правил, лишь бы не поцарапаться заклепками.
Мэри, одетая в довольно откровенное платье из лайкры (я думала, она его выкинула, еще когда прочитала «Миф о красоте» Наоми Вулф[7]7
Наоми Вулф – известная американская феминистка, ярая противница всякого улучшения внешности.
[Закрыть]), а также бейсбольную шапочку Брайана, постоянно хватала меня за руку и спрашивала, не заглядывает ли ей кто под юбку. На самом деле никто бы ничего и не увидел, было так темно, что невозможно было понять, чья это задница вертится перед тобой – мужская или женская.
Мы с Брайаном протиснулись к бару, избегая прикосновений к голым рукам и ногам, которые напоминали мне о каких-то виртуальных дворцах в духе фильмов семидесятых годов. Но Билл чувствовал себя как рыба в воде. Мэри, как ни странно, тоже. Когда мы с Брайаном вернулись, держа в руках скользкие пластиковые стаканы, тонкая ладонь Мэри лежала на волосатом плече Билла, а ее голое бедро скользило по его обтянутой лайкрой ляжке в ритм основной музыкальной теме из фильма «Шафт»! Три минуты спустя они впились друг в друга губами словно четырнадцатилетние подростки, у которых только что сняли брэкеты.
– Ничего себе!
– Вот так сюрприз, – сказал Брайан, когда мы отошли и оставили их наедине. Насколько это возможно в помещении, набитом людьми так, что вот-вот рухнут стены. Брайан тоже удивился, увидев, как Мэри взасос целуется с Биллом, а что было бы, если б он присутствовал при нашем разговоре в супермаркете про сыр и шланги!
– М-м-м. Я и не знала, что у них такая страсть, – ответила я. – Послушать их, так можно подумать, что каждый из них считает другого просто уродом.
– Да, – согласился Брайан, – но так ведь часто бывает. Люди, которых подсознательно влечет к кому-то, часто защищают себя от возможного разочарования и отказа, стараясь показать, что терпеть не могут этого человека. Очевидно, они без ума друг от друга. Готов побиться об заклад: сегодняшний вечер станет началом долгого и страстного романа.
– Да что ты! У них просто крыша поехала, – уверенно сказала я, хотя Мэри к этому времени уже третью песню подряд исследовала языком пломбы Билла.
– Видимо, ты слишком близко с ними знакома, чтобы заметить, – размышлял Брайан. – Я никогда не говорил тебе, но когда я увидел Мэри и Билла впервые, я почувствовал, что когда-нибудь они будут вместе. Она все время его трогает. Ты не обратила внимание? Так, чуть прикасается. Но это явный признак влечения.
– Ты так действительно считаешь? – спросила я, наморщив в сомнении нос. Но, подумав, вспомнила, что Мэри действительно все время трогала Билла. Но насколько я помнила, эти легкие касания носили характер энергичных и злобных тычков.
– Да, они совершенно потеряли голову, – заключил Брайан.
– А откуда ты все это знаешь? – спросила я его.
– Чего только не узнаешь от старших сестер. Было время, когда я угадывал начало романа, по крайней мере, недели за две до самих его участников.
За разговором мы прошли обшарпанное фойе студенческого клуба, вечно вонявшее рвотой и пивом и вышли из здания, где проходила вечеринка.
– За две недели до начала романа? – размышляла я. – Хотела бы я так уметь. Иногда это бывает очень кстати.
– Что ж, – сказал Брайан и обнял меня за плечи, что я расценила как дружеский жест. – Не так это мне и помогло. Видишь ли, умение предсказать неизбежность романа несколько напоминает предсказание будущего. Ты же знаешь, что ясновидящие не в силах предсказать будущее себе.
– Я не знала этого, – призналась я.
– А это так. Нельзя использовать дар для себя. Только для блага других. Таков закон Вселенной. Я был уверен, что в тот момент, когда Билл наберется храбрости, он с удивлением увидит, что ему отвечают взаимностью. Но когда речь идет обо мне самом… – он пожал плечами. – Когда мне кажется, что я встретил человека, который мне действительно нравится и я хочу быть с ним, – я вижу все, что происходит, но никоим образом не представляю себе, чувствует ли этот человек по отношению ко мне нечто подобное.
Мы присели на низкий парапет, ограждающий клуб, и стали рассуждать о таинствах мира. Правда, потом нам пришлось уйти, так как мы обнаружили, что одна из парочек с вечеринки устроилась на траве прямо у нас за спиной, явно намереваясь поближе узнать друг друга. Неудивительно, что местные налогоплательщики так не любят студентов.
– Я сгорал от желания, но понятия не имел, примут ли мои ухаживания или отвергнут, – продолжал Брайан под энергичные вздохи и стоны любовной парочки. Внезапно он обернулся ко мне; его сильная рука по-прежнему обнимала меня за плечи, и мне от этого было хорошо и уютно.
– Положение в общем хреновое, – нервно засмеялась я.
– Да?
– Угу, – буркнула я. – Конечно. Хреновое.
