Текст книги "Однажды на берегу океана"

Автор книги: Крис Клив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

9

Саре нужно было принять важное решение по поводу работы, поэтому она взяла выходной. Утром она сказала мне, Лоренсу и Чарли: «Сегодня у нас будет приключение». Я обрадовалась, потому что Сара улыбалась. И еще я обрадовалась, потому что у меня много лет не было никаких приключений.

Что такое приключение? Это зависит от того, с чего оно начинается. Маленькие девочки в вашей стране прячутся между стиральной машиной и холодильником и воображают, будто они в джунглях и их окружают зеленые змеи и обезьяны. Я с сестрой пряталась в джунглях, где полно зеленых змей и обезьян, и мы воображали, что у нас есть стиральная машина и холодильник. Вы живете в мире машин и с часто бьющимся сердцем что-то себе воображаете. А мы мечтаем о машинах, потому что видим, что от часто бьющихся сердец толку мало.

Когда мы с Нкирукой были маленькие, мы ходили в одно место в джунглях рядом с нашей деревней. Это было наше секретное место, и там мы играли в домики. Когда мы в последний раз отправились на поиски приключений, моей сестре было десять лет, а мне восемь. Мы уже выросли из этой игры, и понимали это, но решили в последний раз предаться нашей мечте, чтобы сохранить ее в памяти, пока она совсем не выветрилась.

Мы ушли из деревни в самое тихое время ночи. Это было за год до того, как впервые начались беды из-за нефти, и за четыре года до того, как моя сестра начала улыбаться взрослым парням, так что вы должны понять, что это было спокойное время для нашей деревни. Часовые не стерегли дорогу в том месте, где заканчивались дома, и никто не спросил у нас, куда мы идем. Но мы ушли не сразу. Сначала нам пришлось подождать, пока все в деревне уснут. В эту ночь многие долго не засыпали, потому что светила полная луна. Она так ярко освещала металлические крыши и воду в бассейне, что я и сестра долго сидели в своей комнате. Из-за луны собаки и старики беспокоились. Несколько часов слышались лай и ворчание, пока наконец все не стихло.

Мы с Нкирукой смотрели в окно, пока луна не стала такой огромной, что заполнила собой всю оконную раму. Мы разглядели лицо лунного человека. Оно было так близко, что мы могли видеть, какой у него безумный взгляд. Луна светила так ярко, что было светло как днем, и не просто как днем, а как в ослепительный день, в особенный день – совсем особенный, как шестой палец у кошки, как секретная записка, спрятанная между страницами книги, которую ты много раз читал и перечитывал, но этой записки не находил. Луна озаряла старую лимбу и разбитую машину «пежо» и призрак «мерседеса». Все вокруг было озарено бледным и мрачным сиянием. Вот когда мы с Нкирукой вышли из дому.

Животные и птицы вели себя странно. Обезьяны не кричали, молчали ночные птицы. Мы шли в этом странном безмолвии, и мне казалось, будто маленькие серебристые облачка, пересекавшие лик луны, склонялись к земле и тихо произносили: «Тс-с-с!» Когда Нкирука поглядывала на меня, ее глаза были испуганными и восторженными. Держась за руки, мы с ней прошли милю по полям маниока к краю джунглей. Тропинки между рядами маниока при свете луны были похожи на кости великанов. Мы подошли к джунглям – тихим и темным.

Мы не разговаривали. Мы просто вошли в джунгли – торопливо, не дав себе слишком сильно испугаться. Мы шли долго, и тропка становилась все уже, и листва и ветки смыкались все плотнее, и через какое-то время нам пришлось идти не рядом, а друг за другом. Ветки склонялись так низко, что нам приходилось пригибаться. Вскоре идти стало невозможно, и тогда Нкирука сказала: «Это неправильная тропинка, нам нужно повернуть», – и мы повернули назад. И тут мы поняли, что мы вовсе не на тропинке, потому что деревья и кусты обступили нас со всех сторон. Мы походили по кругу, но очень скоро поняли, что потеряли тропинку и заблудились.

В джунглях было так темно, что мы не видели собственных рук и держались как можно ближе друг к дружке, чтобы не потеряться. Теперь мы слышали доносящиеся со всех сторон шорохи и шуршание, производимые зверями, снующими по подлеску. Конечно, это были небольшие животные – всего лишь крысы, землеройки и лесные свиньи, но в темноте они казались нам огромными – такими же огромными, как наш страх. И чем сильнее становился наш страх, тем крупнее нам казались звери. Нам уже не хотелось воображать, что у нас есть холодильник и стиральная машина. Ночь была не такая, когда от бытовой техники была бы какая-то польза.

Я начала плакать, потому что темнота была кромешная, и я думала, что она никогда не кончится. А Нкирука обняла меня и стала шептать: «Не грусти, сестренка. Как меня зовут?» А я, всхлипывая, ответила ей: «Тебя зовут Нкирука». Сестра погладила меня по голове и сказала: «Да, правильно. Мое имя означает „будущее ярко“. Понимаешь? Разве наш папа и наша мама дали бы мне такое имя, если бы это не было так? Пока ты со мной рядом, сестренка, темнота не будет длиться вечно». И тогда я перестала плакать и уснула, склонив голову на плечо сестры.

Я проснулась раньше Нкируки. Я замерзла. Светало. Просыпались птицы джунглей. Нас окружал бледный свет, слабый, серо-зеленый. Повсюду вокруг нас росли папоротники и ползучие лианы, с листьев капала роса. Я встала и сделала несколько шагов в ту сторону, где, как мне казалось, свет был ярче. Я приподняла низко нависшую ветку и увидела… В подлеске стоял очень старый джип. Его шины сгнили, под дугами колес выросли папоротники и лианы. Из потрескавшихся черных сидений торчали короткие ржавые пружины. Двери покрылись плесневым грибком. Джип стоял, повернутый ко мне задней частью. Я подошла ближе.

Я увидела, что джип и джунгли срослись между собой, так что уже невозможно было понять, где кончается одно и начинается другое – то ли джунгли растут из джипа, то ли джип – из джунглей. Под машиной скопилась падавшая многие сезоны и сгнившая листва, а все металлические детали джипа стали такого же цвета, как опавшие листья и земля. На передних сиденьях лежал человеческий скелет. Сначала я его не заметила, потому что на скелете была одежда точно такого же цвета, как сгнившие листья, но эта одежда была такая рваная и старая, что через нее просвечивали белые кости. Казалось, скелет устал вести машину, улегся поперек передних сидений и уснул. Череп лежал на приборной доске, в стороне от остальных костей. Пустые глазницы смотрели на маленький клочок неба в просвете между кронами деревьев. Я это знаю, потому что на черепе были надеты темные очки, и в одном стеклышке отражалось небо. По этому стеклышку проползла улитка и съела с него всю зеленую плесень и грязь, и небо отражалось в чистой полоске следа, оставленного улиткой. Теперь улитка проползла половину дужки очков. Я подошла ближе. Очки были в тоненькой золотистой оправе. В уголке того стеклышка, которое очистила улитка, была надпись Ray-Ban.Я решила, что так зовут этого человека, потому что я была маленькая, еще не знала горя и не понимала, что могут быть причины иметь чужое имя.

Я долго стояла и смотрела на череп Рэй-Бэна, на свое лицо, отражавшееся в его очках. И я увидела себя на фоне пейзажа своей страны – девочку в окружении высоких темных деревьев, в тонком луче света. Я очень долго смотрела на череп, а череп не отворачивался, и я тоже, и я поняла, что так для меня будет всегда.

По прошествии нескольких минут я отвернулась и пошла к сестре. Ветви сомкнулись за моей спиной. Я не поняла, как там оказался джип. Я не знала, что почти тридцать лет назад в моей стране была война. Война, дороги, приказы – все, что привело джип в это место, давно заросло джунглями. Мне было восемь лет, и я подумала, что джип вырос из земли, как папоротники и высокие деревья. Я решила, что эта машина запросто могла вырасти из красноватой почвы моей страны, совсем как маниок. И я поняла, что не хочу, чтобы моя сестра увидела эту машину и этот скелет.

Я вернулась туда, где спала Нкирука. Я погладила ее по щеке. «Просыпайся, – сказала я. – Свет вернулся. Теперь мы сможем найти дорогу домой». Нкирука улыбнулась мне, приподнялась и села. «Ну вот, – сказала она. – Разве я тебе не говорила, что темнота не будет длиться вечно?»

– Все в порядке? – прозвучал голос Сары.

Я моргнула, обвела взглядом кухню и увидела, как с чистых белых стен сползают лианы и пятятся в самые темные углы.

– Похоже, ты была где-то далеко, за много миль отсюда.

– Простите, – сказала я. – Я еще не совсем проснулась.

Сара улыбнулась:

– Я просто сказала: давайте устроим себе приключение.

Чарли с интересом посмотрел на мать.

– Поедемте в Готэм-сити? – предположил он.

Сара рассмеялась:

–  Поедем…Нет, Бэтмен, мы просто пойдем в парк.

Чарли лег на пол:

– Не хочу в парк.

Я опустилась рядом с ним на колени.

– Бэтмен, – сказала я, – в парке растут деревья, а на земле валяется много старых веток.

– И чего?

– Так ведь мы же сможем из этих веток построить Готэм-сити.

Чарли почесал макушку около бэтменского уха:

– Моим бэтменским краном, да?

– И твоими особенными силами.

Чарли улыбнулся.

– Хочу в парк прямо ЩАС! – объявил он.

– Вот и хорошо, мой маленький крестоносец, – сказала Сара. – Пойдем садиться в бэтмобиль.

Лоренс сел впереди, рядом с Сарой, а я с Чарли сзади. Мы проехали ворота Ричмонд-парка. Дальше узкая дорога поднималась вверх по крутому холму. По обе стороны дороги росла высокая трава, покачивающаяся на ветру. Олени поднимали головы и смотрели на нас. Сара остановила машину на автостоянке, рядом с фургончиком с мороженым.

– Нет, Бэтмен, – сказала Сара. – Даже не пытайся просить, ответ все равно будет «нет».

Чарли взял ее за руку, и мы пошли вперед, оглядываясь на фургончик с мороженым. В парке было не слишком много посетителей. Мы пошли по дорожке к месту, которое называлось «Плантация Изабеллы». Сначала нам встретились заросли сросшихся между собой кустов.

– Красивые рододендроны, – заметила Сара.

Под гладкими изогнутыми ветвями рододендронов лежала темная прохладная тень. А за кустами было жарко. Мы остановились на аккуратной лужайке, рядом с небольшим озером, по которому плавали утки. Сара расстелила одеяло в тени под деревом с красной шершавой корой. Возле дерева стоял столбик с медной табличкой, на которой было написано название дерева. На «Плантации Изабеллы» не было ветра. Поверхность озера была маслянистой и гладкой. В ней отражалось небо. Вода и небо тянулись друг к другу, но линия их встречи была затянута дымкой. В озере плавали большие рыбы, но они не выпрыгивали над поверхностью. Видны были только круги на воде в тех местах, где плавали рыбы. Я посмотрела на Сару, а она посмотрела на меня, но мы не смогли улыбнуться.

– Прости, – проговорила Сара. – Это напоминает тебе о том пляже, да?

– Все в порядке, – сказала я. – Это всего-навсего вода.

Мы сели на одеяло. В тени было прохладно и мирно. Со всех сторон на траве расположились на отдых семейства. К одному из этих семейств я присмотрелась. Мать, отец и маленькая девочка. Отец показывал фокусы с монеткой, а девочка смеялась. Он высоко подбрасывал монетку, и я видела, как она переворачивается, поблескивая на фоне синего неба. Я представляла себе лицо королевы Англии на монетке, и мне казалось, что губы ее шевелятся и она говорит: «Господь Милосердный, кажется, мы падаем». Монетка падала на ладонь мужчины, и он зажимал пальцы, и кожа его руки была очень темная, даже темнее моей. А его дочка смеялась и пыталась разжать его пальцы, и ее кожа была светлее, чем у отца. Она была такого цвета, как палочки, которые собирал Чарли. А мать тоже смеялась и помогала дочке разжать пальцы отца, и кожа у матери была белая, как у Сары.

Я даже не стала бы пытаться объяснить это девушкам из моей родной деревни, потому что они не поверили бы мне. Если бы я сказала, что здесь живут дети, рожденные черными отцами и белыми матерями, что они держатся за руки в парке и смеются, девушки только покачали бы головой и сказали: «Наша маленькая мисс, которая много где побывала, опять рассказывает сказки».

Но я стала смотреть по сторонам и поняла, что в парке есть и другие подобные семьи. Чаще, конечно, муж и жена были белыми, но некоторые – черными, а некоторые пары – смешанными. И когда я это увидела, я улыбнулась. Я подумала: «Пчелка, про этих людей не скажешь они.Эти счастливые люди, эти смешанные пары, в которых соединилось одно и другое, эти люди – ты.Никто не будет тосковать по тебе, никто тебя не ищет. Так что же тебе мешает просто войти в эту смешанную страну и стать ее частью?» И еще я подумала: «Пчелка, может быть, как раз так тебе и следует поступить».

Чарли потянул меня за руку. Он хотел немедленно начать строить Готэм-сити, и я пошла с ним к краю зарослей рододендрона. Там на земле валялось много светлых гладких палочек. Мы долго трудились. Мы строили башни и мосты. Мы строили шоссе, железнодорожные линии и школы. Потом мы построили больницу для раненых супергероев и другую больницу – для раненых животных, потому что Чарли сказал, что в городе нужны такие больницы. Чарли очень старался. Я спросила у него:

– Ты хочешь снять свой костюм Бэтмена?

Он отрицательно покачал головой.

– Я волнуюсь за тебя. Тебе может стать плохо. Разве тебе не жарко в твоем костюме?

– Жарко. Но без костюма я же не буду Бэтменом.

– А тебе все время надо быть Бэтменом?

Чарли кивнул:

– Да, потому что, когда я не Бэтмен, мой папочка умирает.

Чарли опустил глаза. В руках он держал палочку. Он сжал ее так крепко, что у него побелели костяшки пальцев.

– Чарли, – сказала я, – ты думаешь, что твой папа умер, потому что ты не был Бэтменом?

Чарли поднял голову и посмотрел на меня. Глаза его в щелочках маски летучей мыши наполнились слезами.

– Я же был в детском садике, – ответил он. – Вот злюки и нападали на моего папочку.

Губы его дрожали. Я обняла его и прижала к себе. Он расплакался. Я смотрела через его плечо на холодные черные коридоры между ветвями рододендронов. Я смотрела в эту черноту, но видела перед собой Эндрю, повесившегося на электрическом проводе, медленно поворачивающегося и глядящего на меня всякий раз, когда он оказывался ко мне лицом. Глаза его были похожи на эти черные коридоры. У них не было конца.

– Послушай, Чарли, – сказала я. – Твой папа умер не потому, что тебя не было дома. Ты не виноват. Понимаешь? Ты хороший мальчик, Чарли. Ты ни в чем не виноват.

Чарли отстранился и посмотрел на меня:

– Почему мой папочка умер?

Я немного подумала.

– Злюки забрали его, Чарли. Но это не такие злюки, которых может победить Бэтмен. Это такие злюки, с которыми твой папа дрался в своем сердце, и мне с ними тоже приходится драться в моем сердце. Это злюки, которые живут внутри.

Чарли кивнул:

– А их много?

– Кого?

– Этих злюк.

Я посмотрела на черные туннели между ветвями рододендронов и поежилась.

– Я думаю, они есть у всех, – ответила я.

– А мы их победим?

Я тоже кивнула:

– Конечно.

– Меня же они не заберут, правда?

Я улыбнулась:

– Нет, Чарли, тебя эти злюки никогда не заберут.

– И тебя тоже не заберут, да?

Я вздохнула:

– Чарли, тут, в парке, злюк нет. Мы здесь гуляем. Вот у мамы выходной. Может быть, ты тоже возьмешь выходной и денек не будешь Бэтменом?

Чарли наставил на меня палочку, которую держал в руке, и нахмурился. Похоже, задумался, не происки ли это его врагов.

– Бэтмен всегдаБэтмен, – объявил Чарли.

Я рассмеялась, и мы снова стали строить домики из палочек. Я положила длинную белую палочку поверх кучи, про которую Чарли сказал, что это многоэтажный гараж для бэтмобилей.

– Порой мне так жаль, что я не могу взять выходной, чтобы перестать быть Пчелкой.

Чарли удивленно на меня посмотрел. Из-под его маски вытекла капелька пота.

– Почему?

– Ну… Понимаешь, мне трудно было стать Пчелкой. Мне многое пришлось пережить. Меня держали в заключении, и мне пришлось научиться думать по-особенному и быть сильной, и еще я научилась разговаривать на вашем языке так, как вы разговариваете. Даже сейчас это непросто. Потому что, понимаешь, внутри я до сих пор деревенская девчонка. И мне хотелось бы снова стать деревенской девчонкой и заниматься тем, чем занимаются деревенские девчонки. Хотелось бы смеяться и улыбаться парням, которые старше меня. Хотелось бы делать всякие глупости ночью при полной луне. И знаешь, больше всего мне бы хотелось вернуть себе настоящее имя.

Чарли замер, подняв лопатку.

– Но Пчелка это же и есть твое настоящее имя, – сказал он.

Я покачала головой:

– Пчелка – это имя моей супергероини. У меня есть настоящее имя, как у тебя есть имя Чарли.

Чарли в очередной раз кивнул:

– А как тебя взаправду зовут?

– Я скажу тебе, как меня зовут взаправду, если ты снимешь свой костюм Бэтмена.

Чарли нахмурился:

– Нет. Ни за что не сниму свой костюм Бэтмена. Никогда.

Я улыбнулась:

– Ладно, Бэтмен. Может быть, в другой раз.

Чарли начал строить стенку между рододендроновыми джунглями и окраиной Готэм-сити.

Через некоторое время к нам подошел Лоренс.

– Я тут побуду, – сказал он, – а ты пойди попробуй немножко вразумить Сару, ладно?

– А что случилось?

Лоренс поднял руки, развернув их ладонями ко мне, и с такой силой выдохнул, что у него волосы растрепались.

– Просто пойди и посиди с ней, хорошо?

Я подошла к Саре, которая сидела в тени на одеяле, обхватив руками колени.

– Черт бы его побрал, – сказала она, увидев меня.

– Лоренса?

– Знаешь, иногда я не так уж уверена, что мне без него было бы хуже. Нет, конечно, я не это хотела сказать. Но это просто что-то… Что, я не имею права говорить об Эндрю?

– Вы поссорились?

Сара вздохнула:

– Похоже, Лоренс до сих пор не в восторге из-за того, что ты здесь. Он психует из-за этого.

– Что вы ему сказали про Эндрю?

– Я ему сказала, что вчера вечером прибирала в кабинете Эндрю. Ну, знаешь, просматривала его компьютерные файлы и бумаги. Я просто хотела узнать, по каким счетам мне нужно заплатить, проверить, сколько средств на кредитных карточках, и так далее. – Сара посмотрела на меня. – Понимаешь, дело в том, что Эндрю, оказывается, не переставал думать о том, что случилось в Нигерии. Я считала, что он это выбросил из головы, но, оказывается, ошибалась. Он изучал этот вопрос. У него в кабинете два десятка папок. Все про Нигерию. Про нефтяные войны, про насилие. И… я же понятия не имела о том, сколько людей так же, как ты, оказалось в Великобритании после того, что стало с вашими деревнями. Эндрю собрал множество документов о приютах и центрах временного содержания.

– Вы прочли эти документы?

Сара стала кусать губы:

– Не так много. Кое-что. Там столько всего – на месяц хватит. И к каждому документу приложены его собственные записи. Очень тщательная работа. Эндрю во всей красе. Было уже слишком поздно, чтобы сесть и прочесть все от начала до конца. Сколько времени тебя продержали в этом центре, Пчелка?

– Два года.

– Ты мне можешь рассказать, как там все было?

– Лучше бы вам не знать. Вы же не виноваты, что я там оказалась.

– Расскажи мне. Пожалуйста.

Я вздохнула. Стоило мне только вспомнить об этом месте, и у меня стало тяжело на сердце.

– Первым делом каждый должен был написать свою историю. Нам выдавали такие розовые бланки, и нужно было написать, что с тобой случилось. Это было основание для определения в приют. Всю жизнь нужно было уместить на одном листке бумаги. По краю листка шла черная линия – поля, и если ты заходил за поля, твое прошение не принималось. Нужно было написать о себе только самое грустное. Это было труднее всего. Потому что если нельзя прочитать про что-то чудесное и красивое в чьей-то жизни, то разве тебя тронет чья-то грусть? Понимаете? Вот почему мы, беженцы, так не нравимся людям. Потому что они узнают только о наших трагедиях, вот и думают, что мы – трагические люди. Я была единственной, кто умел писать по-английски, и я написала прошения за всех остальных. Нужно было выслушивать их истории, а потом попытаться втиснуть их жизнь в рамочку. А там были женщины, чья жизнь никак не умещалась в эту рамочку, понимаете? Ну а потом все ждали ответов на свои прошения. У нас не было никакой информации. Это было самое худшее. Никто не совершал никаких преступлений, но никто не знал, отпустят ли его завтра или на следующей неделе или никогда не отпустят. Там были даже дети, а они не могли ничего вспомнить про свою жизнь до того, как оказались в центре временного содержания. Окна были забраны решетками. Нас выпускали на зарядку на тридцать минут каждый день, если в это время не шел дождь. Если у тебя болела голова, можно было попросить одну таблетку парацетамола, но просить ее нужно было не тогда, когда болит голова, а заранее, за сутки. Нужно было заполнить специальный бланк. И когда тебе нужна была гигиеническая прокладка, тоже нужно было заполнять специальный бланк. Однажды в центре временного содержания проводилась инспекция. Четыре месяца спустя мы увидели отчет инспекторов. Его прикололи кнопками к доске объявлений. Она висела в том конце коридора, куда никто не ходил, потому что этот коридор вел к выходу, а дверь была заперта. Одна девушка нашла эту доску объявлений, когда пыталась разыскать окошко, чтобы в него выглянуть. В отчете было написано: «Мы находим некоторые пункты протокола слишком унизительными. Мы не понимаем, как кто-то может перерасходовать гигиенические прокладки».

Сара посмотрела на Лоренса и Чарли. Они хохотали и швыряли друг в друга палочками. Сара тихо проговорила:

– Похоже, Эндрю задумал книгу. Думаю, он именно поэтому собирал все эти материалы. Слишком много исследований для короткой статьи.

– И вы сказали об этом Лоренсу?

Сара кивнула:

– Я сказала, что, может быть, смогу продолжить работу Эндрю. Ну, знаешь, прочту его записи. Узнаю больше о центрах временного содержания. А может быть, даже сама напишу книгу.

– Он из-за этого рассердился?

– Он просто взорвался, – вздохнула Сара. – Думаю, он меня ревнует к Эндрю.

После короткой паузы я спросила:

– Вы уверены, что хотите быть с Лоренсом?

Сара быстро взглянула на меня:

– Я понимаю, что ты хочешь мне сказать. Ты мне скажешь, что он больше думает о себе, чем обо мне. Ты мне скажешь, что я должна вести себя с ним осторожнее. А я тебе скажу, что мужчины все такие, что ты слишком молода и пока этого не знаешь, и мы тоже поссоримся, и тогда мне станет совсем тоскливо. Так что ничего не говори, ладно?

Я покачала головой:

– Дело не только в этом, Сара.

– Ничего не желаю слушать. Я выбрала Лоренса. Мне тридцать два года, Пчелка. Если я хочу создать стабильную жизнь для Чарли, я должна выбирать что-то прочное. С Эндрю у нас не сложилось прочных отношений, и теперь я понимаю, как это плохо. Он был хорошим человеком – ты это знаешь, и я это знаю, – и мне нужно было вкладывать силы в наше супружество, хотя оно и не было идеальным. И Лоренс тоже не идеален, понимаешь? Но я не могу все время уходить. – Сара глубоко, судорожно вздохнула. – В какой-то момент просто приходится обернуться и столкнуться с собственной жизнью лицом к лицу.

Я согнула ноги, прижала колени к груди и посмотрела на Лоренса, играющего с Чарли. Они ходили по улицам Готэм-сити, как великаны, они шагали между высоких башен, и Чарли смеялся и кричал. Я вздохнула:

– Лоренс хорошо ладит с Чарли.

– Ну вот, – улыбнулась Сара. – Спасибо. Ты хорошая девочка, Пчелка.

– Если бы вы знали обо всем, что я натворила, вы не говорили бы, что я хорошая.

Сара с улыбкой проговорила:

– Пожалуй, я смогу узнать тебя лучше, если напишу книгу, задуманную Эндрю.

Я закинула руки за голову и посмотрела в сторону зарослей рододендронов. Я подумала о том, чтобы убежать и спрятаться. Посреди кустов в парке. Ночью в джунглях. Под перевернутой лодкой на берегу. Навсегда.Я крепко зажмурилась. Мне хотелось кричать, но ни звука не сорвалось с моих губ.

– Все нормально? – спросила Сара.

– Да. Я в порядке. Просто устала, вот и все.

– Хорошо, – кивнула Сара. – Послушай, я схожу к машине и позвоню на работу. Тут плохо работает мобильный.

Я подошла к Чарли и Лоренсу. Они бросали палочки в кусты. Когда я подошла, Чарли продолжал швыряться палочками, а Лоренс остановился и повернулся ко мне.

– Ну, – спросил он, – ты ее отговорила от этого?

– От чего?

– От книги. У нее возникла идея закончить книгу, которую начал писать Эндрю. Она тебе сказала?

– Да. Она мне сказала. Я не отговорила ее от книги, и от вас тоже не отговорила.

Лоренс усмехнулся:

– Хорошая девочка. Вот видишь? В конце концов мы обязательно поладим. Она еще расстроена? Почему она не подошла сюда вместе с тобой?

– Она пошла позвонить.

– Понятно.

Некоторое время мы стояли молча и смотрели друг на друга.

– Ты все еще считаешь меня подонком, да?

Я пожала плечами:

– Не имеет значения, что я про вас думаю. Вы нравитесь Саре. Но мне хотелось бы, чтобы вы перестали называть меня хорошей девочкой.И вы, и Сара. Примерно так говорят собаке, когда она приносит брошенную палку.

Лоренс посмотрел на меня, и мне стало очень грустно, потому что в глазах его была пустота. Я отвернулась и посмотрела на озеро, по которому плавали утки. И увидела отражение синего неба. Я долго смотрела на озеро, потому что поняла, что снова гляжу в глаза смерти, а смерть не отводит взгляда, и я тоже.

А потом послышался собачий лай. Я вздрогнула, устремила взгляд в ту сторону, откуда донесся лай, и на секунду ощутила облегчение, потому что увидела собак на другом краю лужайки. Это были всего лишь жирные желтые домашние собаки, они гуляли с хозяином. А потом я увидела Сару, она торопливо шла к нам по тропинке. В руке она держала мобильный телефон. Она остановилась рядом с нами, сделала глубокий вдох и улыбнулась. Она протянула руки мне и Лоренсу, но тут же опустила. Она обвела взглядом лужайку.

– А… А где Чарли? – с беспокойством спросила она.

Она произнесла эти слова очень тихо, а потом повторила еще раз, громче, глядя на меня с Лоренсом.

Я стала смотреть по сторонам. На одном краю лужайки хозяин играл со своими желтыми собаками – теми самыми, которые лаяли. Он бросал палки в озеро. С другой стороны стояли густые рододендроновые джунгли. Темные коридоры между ветвями были пустыми.

– Чарли? – прокричала Сара. – Чарли? О боже! ЧАРЛИ!!!

Я развернулась и побежала по лужайке под жарким солнцем. Мы все втроем бегали из стороны в сторону и громко звали Чарли. Чарли пропал.

– О господи! – вскричала Сара. – Его кто-то забрал! О господи! ЧАРЛИ!

Я подбежала к зарослям рододендронов, забралась в прохладную тень и вспомнила темноту под кронами деревьев в ту ночь, когда вместе с Нкирукой ушла в джунгли. Сара кричала и звала сына, а я широко раскрыла глаза и стала вглядываться в темноту под кустами. Я долго смотрела во мрак. Я увидела, как кошмары всех наших миров каким-то образом сплелись между собой, и нельзя было понять, где кончается один и начинается другой – то ли джунгли росли из джипа, то ли джип рос из джунглей.