Текст книги "Однажды на берегу океана"

Автор книги: Крис Клив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

5

Я проснулась на диване в доме Сары. Сначала я не могла понять, где нахожусь. Мне пришлось открыть глаза и оглядеться по сторонам. На диване лежали подушки из оранжевого шелка. На ткани были вышиты птицы и цветы. В окна светило солнце. Окна были закрыты шторами – длинными, до самого пола. Шторы были сшиты из оранжевого бархата. Рядом с диваном стоял столик со стеклянной поверхностью – такой толстой, что сбоку стекло казалось зеленым. На полочке под столешницей лежали журналы. Один – про модную одежду, а второй – про то, как сделать дом более красивым. Я села и спустила ноги на пол. Пол был деревянный.

Если бы я стала рассказывать эту историю девушкам из нашей деревни, они спросили бы меня: «Кофейный столик? Как это может быть? Столик, сделанный из кофе? И что такое бархат? И почему та женщина, у которой ты была в доме, не сложила дрова у стены дома, как все делают? Почему у нее дрова валяются по всему полу? Она что, такая лентяйка?» И мне пришлось бы объяснять им, что кофейный столик сделан не из кофе, а бархат – это ткань, такая мягкая, будто низ белых облачков, а на полу у Сары лежали вовсе не дрова, а половицы. Это был «ПАРКЕТ ШВЕДСКОГО ПРОИЗВОДСТВА. ТРИ СЛОЯ ЛАКА, ИЗГОТОВЛЕННОГО ПО СТАРИННОЙ РЕЦЕПТУРЕ. МИНИМУМ ТРИ МИЛЛИМЕТРА НАСТОЯЩЕГО ДЕРЕВЯННОГО ПОКРЫТИЯ, СЕРТИФИЦИРОВАННОГО СОВЕТОМ ЛЕСНОГО ХОЗЯЙСТВА (СЛХ) В КАЧЕСТВЕ МАТЕРИАЛА, ПРОИЗВЕДЕННОГО В СООТВЕТСТВИИ С ЭТИЧЕСКИМИ НОРМАМИ ЛЕСОПОЛЬЗОВАНИЯ». Я это знаю потому, что увидела рекламу как раз такого пола в журнале, который лежал на полочке кофейного столика и был посвящен красивым домам. А девушки из моей деревни вытаращили бы глаза и сказали бы: «Ну и ну» – потому что тут они наконец поняли бы, что я все-таки добралась до места за краем света – туда, где дерево делали машины. И еще девушки из моей деревни стали бы гадать, с каким колдовством мне предстоит столкнуться потом.

Представьте, как я утомилась бы, рассказывая мою историю этим девушкам. Вот именно поэтому нам, африканцам, никто ничего не рассказывает. Не потому, что кто-то хочет нарочно держать мой континент в невежестве. А потому, что ни у кого нет времени на то, чтобы сесть и объяснить, что такое Первый Мир, с самого начала, с азов. А может быть, вы и хотели бы это сделать, да не можете. Ваша культура стала сложной как компьютер, как лекарство, которое вы принимаете от головной боли. Пользоваться им вы можете, но не можете объяснить, как оно действует. Тем более – девушкам, которые привыкли складывать дрова у стены дома.

Если я случайно обмолвлюсь о том, что дом Сары стоял неподалеку от огромного парка, где бродили совсем ручные олени, вы не вскочите на ноги, не начнете кричать: «Господи! Принесите мне ружье, и я пойду и поохочусь на одного из этих глупых зверей!» Нет, вы не станете вскакивать. Вы просто задумчиво потрете подбородок и подумаете: «Гм-м… Наверное, это Ричмонд-парк на окраине Лондона».

Это история для просвещенных людей – таких, как вы.

Мне не придется описывать вам вкус чая, который приготовила для меня Сара, когда пришла в гостиную утром. В моей деревне мы никогда не пробовали чая, хотя чайные кусты растут на востоке нашей страны, где земля поднимается к облакам, а воздух такой влажный, что на деревьях вырастают густые моховые бороды. Там, на востоке, чайные плантации тянутся вверх по зеленым склонам и исчезают в тумане. И чай, который там выращивают, тоже исчезает. Я думаю, он весь идет на экспорт. Я никогда не пробовала чая, пока меня вместе с ним не экспортировали. Я спряталась между коричневыми бумажными мешками в грузовом отсеке корабля. Через два дня я так ослабела, что больше не могла прятаться и вышла из своего укрытия. Капитан корабля запер меня в своей каюте. Он сказал, что будет небезопасно отпускать меня к команде. Поэтому три недели и пять тысяч миль я смотрела на океан через маленькое круглое стеклянное окошко и читала книжку, которую мне дал капитан. Книжка называлась «Большие надежды» [32]32
  Роман Чарльза Диккенса.


[Закрыть]. В ней было написано про мальчика, которого все называли Пип, но я так и не узнала, чем там все закончилось, потому что корабль прибыл в Соединенное Королевство и капитан передал меня иммиграционным властям.

Три недели и пять тысяч миль на чайном корабле – может быть, если бы вы меня поскребли, вы обнаружили бы, что моя кожа все еще пахнет чаем. Когда меня поместили в центр временного содержания иммигрантов, мне дали коричневое одеяло и белую пластиковую чашку с чаем. И когда я его попробовала, мне хотелось только одного – вернуться на корабль и уплыть домой, в мою страну. Чай – это вкус моей страны. Он горьковатый и теплый, крепкий и полный ярких воспоминаний. У него вкус желания. У него вкус расстояния между тем, где ты находишься, и тем, откуда пришел. А еще он исчезает – его вкус исчезает с вашего языка в то время, когда ваши губы еще не успели остыть. Он пропадает, будто чайные плантации в тумане. Я слышала, что в вашей стране чая выпивают больше, чем в любой другой стране. Как вам, наверное, из-за этого грустно. Как детям, тоскующим, когда с ними рядом нет матери. Мне очень жаль.

В общем, мы пили чай в кухне у Сары. Чарли еще спал в своей комнате на втором этаже. Сара накрыла мою руку своей рукой.

– Нам нужно поговорить о том, что случилось, – сказала она. – Ты готова об этом говорить? О том, что произошло после того, как те люди увели тебя с сестрой дальше по берегу?

Я ответила не сразу. Я сидела за столом, обводя глазами кухню, разглядывая все новые для меня и чудесные вещи. К примеру, в кухне у Сары стоял холодильник – огромный серебристый ящик, в который встроена машина для изготовления льда. Спереди машину для изготовления льда покрывало прозрачное стекло, и можно было видеть, что происходит внутри. Машина изготавливала маленький кубик льда. Он был почти готов. Вы будете смеяться надо мной, глупой деревенской девчонкой, из-за того, что я с таким восторгом смотрела на кубик льда. Вы будете смеяться, но я впервые видела, как вода становится твердой. Это было красиво – потому что если это было возможно, то, вероятно, такое можно было сделать со всем остальным, что убегает и исчезает в песке или тумане. Все снова можно было бы сделать прочным. Даже то время, когда я играла с Нкирукой, сидя на сухой красной земле под качелями. В то время я верила, что в вашей стране такое возможно. Я понимала, что меня ждут открытия потрясающих чудес. Мне нужно только найти самую середину, источник всех этих чудес.

За холодным стеклом кубик льда подрагивал на маленькой металлической подставке. Он сверкал, словно человеческая душа. Сара смотрела на меня. Глаза ее блестели.

– Пчелка, – сказала она, – мне действительно об этом нужно узнать. Ты готова об этом поговорить?

Кубик льда приготовился. ДЗЫНЬ! Он упал на поднос. Сара моргнула. Машина начала готовить новый ледяной кубик.

– Сара, – сказала я, – вам не нужно знать о том, что произошло. Вы в этом не были виноваты.

Сара сжала мои руки.

– Пожалуйста, Пчелка, – сказала она. – Мне нужно знать.

Я вздохнула. Я рассердилась. Я не хотела говорить об этом, но если эта женщина собралась заставить меня это сделать… Что ж, я решила сделать это быстро и не щадить ее.

– Хорошо, Сара, – кивнула я. – После того как вы ушли, те мужчины повели нас по берегу. Мы шли не очень долго. Может быть, час. Мы подошли к лодке, лежавшей на песке. Она была перевернута. Некоторые доски были поломаны. Похоже, лодку разбило штормом и выбросило на берег. Лодка побелела от солнца. Краска потрескалась и облупилась. Даже морские желуди с нее осыпались. Охотники затолкали меня под эту лодку и велели лежать тихо и слушать. Сказали, что отпустят меня, когда все будет кончено. Под лодкой было темно, там ползали крабы. Мужчины изнасиловали мою сестру. Ее прижали к борту лодки и изнасиловали. Я слышала, как она стонет. Мне все было слышно. Звуки были приглушенные. Я слышала, как моя сестра хрипит, словно ее душат. Я слышала, как ее тело бьется о борт лодки. Это продолжалось очень долго. Началась самая жаркая часть дня, но под лодкой было темно и прохладно. Сначала моя сестра выкрикивала стихи из Священного Писания, но потом разум начал покидать ее, и тогда она начала выкрикивать фразы из песен, которые мы пели в детстве. А в конце были только крики. Сначала – крики боли, а потом – словно кричал новорожденный младенец. В них не было горя. Крики стали одинаковыми, будто их издавала машина.

Я подняла голову и увидела, что Сара смотрит на меня. Лицо у нее было белое, а глаза красные, и она закрыла рот руками. Она вся дрожала, и я тоже дрожала, потому что раньше я никому про это не рассказывала.

– Я не могла видеть, что они делают с моей сестрой. Доски были сломаны на другом борту лодки. Оттуда я могла подсматривать. И я увидела убийцу – того, с раной на шее. Он ушел далеко от своих людей. Он ходил по берегу, у самой воды. Он курил сигареты из пачки, которую вытащил из кармана убитого им охранника. Он смотрел на океан. Он словно бы ждал, что кто-то приплывет. Иногда он поднимал руку и прикасался к ране на шее. Плечи его были опущены. На них как будто бы лежала тяжкая ноша.

Сара дрожала так сильно, что кухонный столик начал подрагивать. Она плакала.

– Твоя сестра, – произнесла она сквозь слезы. – Твоя сестра, такая красавица, о мой Бог, Иисусе, я…

Мне не хотелось делать Саре еще больнее. Мне не хотелось рассказывать ей о том, что произошло, но теперь я должна была это сделать. Я не могла перестать говорить, потому что, если уж я начала свою историю, ее следовало закончить. Мы не вправе выбирать, когда начать, а когда остановиться. Наши истории рассказывают о нас.

– Ближе к концу я слышала, как Нкирука молит о смерти. Я слышала смех охотников. А потом я слышала, как одна за другой ломаются кости моей сестры. Вот как она умерла. Да, она была красавицей, вы правы. В моей деревне говорили, что с такой девушкой мужчина может забыть обо всех своих горестях. Но порой получается не так, как говорят. Когда те мужчины и собаки покончили с моей сестрой, они выбросили в море только те ее части, которые нельзя было съесть.

Сара перестала плакать и дрожать. Она сидела неподвижно и так крепко держала чайную чашку, словно ее могло сдуть ветром.

– А ты, – прошептала она. – Что случилось с тобой?

Я кивнула:

– После полудня стало очень жарко, даже под лодкой. С моря подул ветер. Он швырял песок в борта лодки, и песок, ударяясь о доски, шипел. Через щели в бортах я смотрела, что делается на берегу. Над полосой прибоя на ветру парили чайки. Иногда они падали в море и взлетали, держа в клюве серебристую рыбу. Я не отрывала глаз от этих чаек, так как ожидала, что теперь со мной случится то же, что случилось с моей сестрой, и мне хотелось думать только о чем-то красивом. Но те мужчины не пришли за мной. Покончив с моей сестрой, охотники и собаки ушли в джунгли спать. А главарь не вернулся к своим людям. Он стоял по колено в воде и пошатывался от порывов ветра. А потом стало так жарко, что чайки перестали охотиться за рыбой. Они просто качались на волнах, опустив голову. А потом главарь шагнул в волны. Когда вода дошла ему до груди, он поплыл. Он плыл в глубину, все дальше и дальше от берега. Чайки взлетели, пропустили его и снова опустились на воду. Им хотелось спать. А тот человек, он плыл и плыл, и вскоре я потеряла его из виду. Он исчез, и осталась только линия между морем и небом, а потом стало так жарко, что даже эта линия исчезла. Вот тогда я выбралась из-под лодки, потому что знала, что охотники спят. Я огляделась по сторонам. На берегу не было никого, и нигде не было тени. Стоял такой зной, что я боялась умереть от жары. Я вошла в воду, намочила одежду и побежала в сторону гостиницы. Я бежала по мелководью, чтобы не оставлять следов. Я добежала до того места, где главарь убил охранника. Чайки клевали его труп и дрались между собой. Когда я подошла ближе, они взлетели. Я не смогла смотреть на лицо охранника. По его штанам ползали маленькие крабы. На песке валялся бумажник, и я его подняла. Это был бумажник Эндрю, Сара. Простите меня. Я заглянула в бумажник. Там было много пластиковых карточек. На одной из них было написано «ВОДИТЕЛЬСКОЕ УДОСТОВЕРЕНИЕ», там была еще фотография вашего мужа. И адрес. Я взяла эту карточку. А еще там была визитная карточка с номером телефона, ее я тоже взяла. Ветер выхватил ее у меня из рук и понес в море, но я смогла ее поймать. Затем я спряталась в джунглях, но держалась недалеко, чтобы был виден берег. Потом стало прохладнее, и со стороны гостиницы приехал грузовик. Покрытый брезентом военный грузовик. Из кузова выпрыгнули солдаты; они подошли к мертвому телу охранника и остановились. Потом стали осторожно двигать его носками ботинок. В кабине грузовика работало радио. Передавали песню «One» группы U2.Эту песню я знала. Она всегда звучала у нас дома. Потому что как-то раз приехали люди из города и всем раздали радиобудильники, по одному каждой семье в деревне. Мы должны были настроить радио на волну Би-би-си и слушать новости, но моя сестра Нкирука настроила наше радио на волну музыкальной станции Порт-Харкорт. Бывало, я с ней воевала из-за маленького будильника-радиоприемника, потому что мне нравилось слушать новости и репортажи. Теперь, прячась в джунглях, я так жалела о том, что дралась с сестрой из-за радио. Нкирука любила музыку, и теперь я понимала, что она была права, потому что жизнь ужасно коротка, а под выпуски новостей не потанцуешь. И тогда я наконец расплакалась. Я не плакала, когда убивали мою сестру, а заплакала, когда услышала музыку, доносившуюся из кабины военного грузовика, потому что я подумала: «Это любимая песня моей сестры, а она ее больше никогда не услышит». Вы думаете, я сошла с ума, Сара?

Сара покачала головой. Она нервно кусала ногти.

– Всем в моей деревне нравились U2,– сказала я. – А может быть, всем в моей стране. Разве не забавно, что бандиты, воюющие за нефть, слушали U2в своих лагерях и солдаты правительственной армии слушали U2в своих машинах? Наверное, все убивали друг друга и слушали одну и ту же музыку. Знаете что? В первую неделю, когда я оказалась в центре временного содержания, там тоже U2были на первом месте. Это хорошая шутка насчет всего мира, Сара. Никто никого не любит, но все любят U2.

Сара сцепила пальцы и положила руки на стол. Она заглянула мне в глаза.

– Ты можешь продолжать? – спросила она. – Можешь рассказать мне, как ты спаслась?

Я вздохнула.

– Хорошо, – сказала я. И продолжила: – Солдаты, топая ботинками в такт музыке, перекатили труп охранника на простыню. Взялись за ее углы, подняли тело и уложили в кузов. Я подумала: не побежать ли к ним, не попросить ли их о помощи? Но я была напугана и осталась в джунглях. Солдаты уехали по берегу, а потом стало очень тихо. Когда село солнце, я поняла, что не хочу идти к гостинице. Я слишком сильно боялась солдат, поэтому пошла в другую сторону. Надо мной летали летучие мыши, питавшиеся плодами пальм. Я дождалась темноты и только тогда миновала место, где убили мою сестру. Луны не было, только в море искрились голубоватым светом крошечные морские существа. Порой на моем пути попадались ручейки с пресной водой, и я могла попить. Я шла всю ночь, а когда рассвело, я вернулась в джунгли. Нашла какой-то красный плод и съела его. Я не знала, как он называется, но я была очень голодна. Плод оказался горьким, и меня стошнило. Я очень боялась, что те люди вернутся и найдут меня. Когда мне нужно было справить нужду по-большому, я зарывала свои какашки, чтобы не оставлять никаких следов. Любой шум, любой шорох заставлял меня думать, что за мной гонятся охотники. Я говорила себе: «Пчелка, эти люди хотят оторвать твои крылышки». Я шла две ночи, и к концу второй ночи добралась до порта. В море светились красные и зеленые огни; от берега в сторону моря шла широкая бетонная стена. Я забралась на нее и пошла по ней. Внизу о стену разбивались волны, но охранников не было. Почти у самого конца бетонной стены стояли два корабля, связанные один с другим. Над ближайшим к стене кораблем развевался флаг Италии. Над вторым – британский флаг. И я забралась на итальянский корабль, чтобы перебраться на британский. Я спустилась в трюм. Я легко нашла его, потому что все надписи были на английском, а английский, как вы знаете, государственный язык моей страны.

Тут я замолчала и стала смотреть на скатерть. Сара встала, подошла ко мне, села рядом со мной и крепко меня обняла. Мы долго сидели так, держа наши чашки с остывшим чаем. Солнце светило ярче. Мы ничего не говорили. Вскоре я услышала шаги на лестнице, и в кухню вошел Чарли. Он остановился, а потом приблизился к Саре. Она вытерла слезы с глаз, глубоко вдохнула и расправила плечи. На Чарли был костюм Бэтмена, но мальчик был без маски и ремня, к которому крепилось бэтменское оружие. Казалось, этим утром он не ждет беды. Взглянув на меня, он часто заморгал, потер заспанные глаза и прижался к матери.

– Ищожа над аспать, – проговорил он.

– Прости, Бэтмен?.. – сказала Сара.

– Я сказал: еще же спать надо. Почему вы проснутые?

– Ну… Мамочка и Пчелка сегодня встали рано.

– М-м-м?

– Нам нужно было о многом поговорить.

– М-м-м?

– О господи, Бэтмен, ты не понимаешь или ты не согласен?

– М-м-м?

– О, я поняла, мой милый. Ты, как летучая мышь, говоришь ультразвуком. Ты произносишь «м-м-м» и ждешь, что одно из этих «м-м-м» отлетит эхом от какого-нибудь предмета, да?

– М-м-м?

Чарли посмотрел на мать. Сара некоторое время смотрела на него, а потом повернула голову и улыбнулась мне. У нее снова на глаза навернулись слезы.

– У Чарли удивительные глаза, правда? Как целые экосистемы.

– Не-а, – возразил Чарли.

Сара рассмеялась:

– Понимаешь, мой милый, я хотела сказать, что в твоих глазах столько всего происходит.

Она погладила Чарли по голове.

– Гм-м-м, – задумчиво протянул Чарли. – А почему ты плакаешь, мамочка?

Сара всхлипнула и махнула рукой:

– Не плакаешь, а плачешь, Чарли.

– Почему ты плачешь, мамочка?

Сара отвернула от сына лицо, прижав подбородок к плечу. Казалось, ее покинули последние силы. Она сотрясалась от рыданий.

– О, Чарли, – проговорила она. – Мамочка плачет потому, что ночью мамочка выпила четыре порции джина с тоником. Мамочка плачет из-за чего-то, о чем мамочка старалась не думать. Мне так стыдно, Чарли. Мамочка взрослая, она не должна испытывать слишком много чувств, но чувства приходят и застигают мамочку врасплох.

– М-м-м? – произнес Чарли.

– О, Чарли! – в отчаянии сказала Сара.

Она раскинула руки, и Чарли забрался к ней на колени; мать и сын обнялись. Их нужно было оставить наедине, поэтому я вышла в сад и села рядом с маленьким прудом. Я долго думала о моей сестре.

Позднее, когда солнце уже стояло высоко в небе, а шум машин на дорогах превратился в непрерывный гул, Сара вышла в сад и нашла меня.

– Извини, – сказала она, – мне нужно было отвести Чарли в детский сад.

– Все в порядке.

Она села рядом со мной и положила руку мне на плечо:

– Как ты себя чувствуешь?

Я пожала плечами:

– Нормально.

Сара улыбнулась, но это была печальная улыбка.

– Даже не знаю, что сказать.

– Я тоже не знаю.

Мы сидели и смотрели, как в другой стороне сада по пятну солнечного света на траве перекатывается кошка.

– Эта кошка, похоже, счастлива, – сказала я.

– Она соседская, – пробормотала Сара.

Я кивнула. Сара сделала глубокий вдох.

– Послушай, ты не хотела бы здесь немного пожить? – спросила она.

– Здесь? С вами?

– Да. Со мной и с Чарли.

Я потерла глаза:

– Я не знаю. Я нелегальная иммигрантка, Сара. В любую минуту могут за мной прийти и отправить меня на родину.

– Но почему тебя выпустили из центра временного содержания, если тебе нельзя оставаться в Англии?

– Они ошиблись. Если ты хорошо выглядишь и хорошо говоришь, иногда могут быть такие ошибки.

– Но теперь ты свободна. За тобой не могут просто так прийти, Пчелка. Здесь не нацистская Германия. Просто нужно пройти какую-то процедуру. Подать какое-то прошение. И я могу рассказать, что с тобой произошло на родине… Что с тобой будет, если ты вернешься домой?

Я покачала головой:

– Вам скажут, что Нигерия – безопасная страна, Сара. А потом придут и отвезут меня прямо в аэропорт.

– Уверена, мы сможем что-нибудь придумать, Пчелка. Я редактирую журнал. У меня много знакомых. Можно подергать за кое-какие ниточки.

Я опустила глаза. Сара улыбнулась и взяла меня за руку:

– Ты совсем юная, Пчелка. Ты еще не знаешь, как все устроено в этом мире. Ты видела только горе, вот и думаешь, что тебя ожидает только горе.

– Вы тоже видели горе, Сара. И вы ошибаетесь, если думаете, что горе встречается редко. Поверьте мне, горе – оно как океан. Покрывает две трети земного шара.

Сара вздрогнула, словно ее ударили по лицу.

– Что случилось? – спросила я.

Она прижала к вискам ладони.

– Ничего, – ответила она. – Так, глупости.

Я не знала, что сказать. Я обвела сад взглядом в поисках того, чем здесь можно себя убить, если вдруг за мной придут. В дальнем краю сада стоял навес, а под ним – большие садовые вилы. «Вот подходящее орудие, – подумала я. – Если за мной придут, я схвачу эти вилы и заколюсь». Мы сидели рядом с клумбой. Я погрузила пальцы в липкую землю и сжала ее в кулаке.

– О чем ты думаешь, Пчелка?

– М-м-м?

– О чем ты думаешь?

– О! О маниоке.

– Почему о маниоке?

– У меня в деревне выращивали маниок. Мы его сажали и поливали, а когда он вырастал высокий, вот такой, мы обрывали листья, чтобы лучше разрастались клубни, а когда они созревали, мы их выкапывали, очищали, перемалывали, клали под пресс. Потом маниок немного бродил, а потом мы его сушили, смешивали с водой, делали из него кашу и ели ее, ели, ели. По ночам мне снилась маниоковая каша.

– А чем еще вы занимались?

– Иногда мы качались на качелях.

Сара улыбнулась и отвела взгляд.

– Здесь маниока почти нет, – сказала она. – Тонны клематиса. Очень много клематиса.

Я кивнула:

– В такой земле маниок расти не будет.

Сара улыбнулась, но из ее глаз текли слезы. Я взяла ее за руку.

– О, Пчелка, – проговорила Сара. – Я так виновата.

– Это не ваша вина, Сара. Я потеряла родителей и сестру. Вы потеряли мужа. Мы обе кого-то потеряли.

– Я не потеряла Эндрю, Пчелка. Я его разрушила. Я изменяла ему с другим мужчиной. Только поэтому мы оказались в Нигерии. Мы решили, что нам нужен отпуск. Чтобы исправить наши отношения. Понимаешь?

Я только пожала плечами. Сара вздохнула:

– Наверное, ты сейчас скажешь, что у тебя никогда не было отпуска.

Я опустила взгляд на свои руки:

– На самом деле у меня никогда не было мужчины.

Сара заморгала:

– Да. Конечно. Иногда я забываю, что ты еще совсем молодая.

Минуту мы сидели молча. Потом зазвонил мобильный телефон Сары. Она с кем-то поговорила. Когда разговор закончился, вид у нее был очень усталый.

– Звонили из детского сада. Хотят, чтобы я пришла и забрала Чарли. Он дерется с другими детьми. Говорят, он неуправляем. – Она прикусила губу. – Раньше он никогда себя так не вел.

Она взяла телефон и нажала несколько клавиш. Поднесла телефон к уху и устремила взгляд за мое плечо, в глубь сада, продолжая кусать губы. По прошествии нескольких секунд послышался звуковой сигнал другого телефона. Едва слышные звуки донеслись из дома. Сара словно окаменела. Потом она медленно опустила телефон и нажала одну клавишу. Звонки в доме утихли.

– О господи, – прошептала Сара. – О нет!

– Что? Что случилось?

Сара сделала глубокий вдох:

– Я позвонила Эндрю. Не знаю почему. Машинально, не задумываясь. Знаешь… когда с Чарли какие-то проблемы, я всегда звоню Эндрю. Я просто забыла, что он… ну, ты понимаешь. О боже! Я совсем потерялась. Я думала, что готова… понимаешь, что я готова выслушать, что случилось с тобой… и с твоей сестрой. Но я не была готова. Я не была к этому готова. О господи…

Мы сидели рядом, и я держала ее за руку, а она плакала. Потом она протянула мне телефон и указала на маленький экран:

– Он до сих пор в моем телефонном справочнике. Видишь?

На экран было выведено имя – ЭНДРЮ, а ниже него – номер. Просто ЭНДРЮ. Без фамилии.

– Ты не могла бы стереть его номер, Пчелка? У меня рука не поднимается.

Я взяла у Сары телефон. Я видела, как люди разговаривают по мобильным телефонам, но мне всегда казалось, что это что-то очень сложное. Вы будете надо мной смеяться – ну вот, опять эта глупая девчонка, чья кожа пропахла чаем и пальцы у которой до сих пор темные от сока листьев маниока, – но я всегда думала, что, держа в руках мобильный телефон, его надо настраивать на какую-то частоту, как радио. Думала, что нужно вертеть какую-то ручку настройки, пока не найдешь сигнал своего друга – тихий и далекий. Словом, так, как я искала частоту Би-би-си на маленьком приемнике-будильнике в родной деревне. Мобильные телефоны казались мне ужасно сложными. Я представляла, что нужно поворачивать ручку настройки и слушать шипение и писк, а потом, когда услышишь голос друга, он покажется тебе незнакомым, еле слышным из-за помех – будто твоего друга сплюснули, сделали тоненьким, как сухарик, и положили в металлический ящик, в котором полным-полно обезьян. А потом ты совсем чуть-чуть поворачиваешь ручку настройки, и тут твой друг произносит что-то вроде «Боже, храни королеву!», а потом рассказывает тебе о погоде в районах судоходства у берегов Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии. А уж потом вы можете поговорить друг с другом.

И тут я обнаружила, что пользоваться мобильным телефоном намного проще. В вашей стране все так легко и просто. Рядом с именем ЭНДРЮ было слово ОПЦИИ, и я нажала соответствующую клавишу. Опция под номером три означала СТЕРЕТЬ, и я нажала нужную клавишу, и Эндрю О'Рурк исчез.

– Спасибо, – сказала Сара. – Сама я не могла этого сделать.

Она долго смотрела на свой телефон.

– Мне чертовски страшно, Пчелка. Некому позвонить. Порой Эндрю был совершенно невыносим, но он всегда был так разумен.Я такая дура. Разве можно было сразу отводить Чарли в детский сад после вчерашнего? Но я подумала, что для него будет хорошо вернуться к привычной жизни. Теперь мне не с кем посоветоваться, Пчелка. Понимаешь? Я не знаю, справлюсь ли я сама. Смогу ли сама принимать важные решения насчет Чарли. Так много лет, понимаешь? Правильное поведение, правильные школы, правильные друзья, правильный университет, правильная жена. О боже, бедняжка Чарли.

Я снова взяла Сару за руку:

– Если хотите, я могу пойти с вами в детский сад.

Сара склонила голову к плечу и долго на меня смотрела.

– Да, но не в этой одежде.

Десять минут спустя я вышла из дому с Сарой. На мне было розовое летнее платье, которое она мне дала. Такого красивого платья у меня никогда не было. Его ворот был обшит чудесными белыми цветочками, нежными и красивыми. Я чувствовала себя королевой Англии. Утро было солнечное, дул прохладный ветерок. Я шла по тротуару позади Сары, и всякий раз, когда на нашем пути встречалась кошка, или почтальон, или женщина с детской коляской, я улыбалась и говорила: «Как поживаете?» Все смотрели на меня как на чокнутую – я не понимала почему.

Детский сад мне не понравился. Это был большой дом с широкими и высокими окнами, но окна были закрыты, хотя день был погожий. Воздух внутри был затхлый. Пахло туалетом и гуашью. Именно так пахло в комнате для сеансов психотерапии в центре временного содержания, и мне стало грустно от этих воспоминаний. В центре временного содержания окон не открывали, потому что окна просто не открывались. В комнате для сеансов психотерапии нам давали кисточки и гуашь и говорили, что мы должны выражать себя с помощью красок. Я чаще рисовала красной гуашью. Когда психотерапевт смотрела на мои рисунки, она говорила, что мне было бы лучше пытаться «продвигаться вперед». А я говорила: «Да, мэм, я бы с радостью. Если бы вы открыли для меня хотя бы маленькое окошечко, а еще лучше – дверь, я бы с радостью прямо сейчас продвинулась вперед». Я улыбалась, но женщине-психотерапевту моя шутка явно не очень понравилась.

В детском саду Чарли инструктору по играм эта моя шутка тоже вряд ли понравилась бы. Я поняла, что женщина – инструктор по играм, потому что к ее зеленому фартуку был приколот значок, на котором было написано: ИНСТРУКТОР ПО ИГРАМ. Она быстро взглянула на меня, но мне ничего не сказала, а обратилась к Саре. Она сказала: «Извините, но мы не пускаем посетителей, такова наша политика. Это няня?» Сара взглянула на меня, снова посмотрела на инструктора по играм и ответила: «Послушайте, это не так просто объяснить». Инструктор по играм нахмурила брови. В конце концов она позволила мне постоять у двери, а Сара прошла в комнату и попыталась успокоить Чарли.

Бедный Чарли. Его заставили снять костюм Бэтмена – вот с чего все началось. Его заставили снять костюм, потому что он описался. Хотели, чтобы он был чистый, а Чарли не хотел быть чистым. Он предпочел бы плохо пахнуть, оставаясь в своей черной маске и плаще, а не ходить чистеньким в белом комбинезончике, который на него надели. Его мордашка была перемазана гуашью и залита слезами. Он выл от злости. Стоило кому-то к нему подойти, он всех бил и стучал кулаками по своим коленям. Он дрался, царапался и кричал. Он стоял в углу, прижавшись спиной к стене, и кричал: «НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТ!»

Сара подошла к сыну. Она встала на колени, лицом к лицу с Чарли. Она сказала: «О, мой милый». Чарли перестал кричать. Он в упор смотрел на Сару. Его нижняя губа дрожала. Но он крепко стиснул зубы, наклонился к матери, плюнул ей в лицо и сказал: «УХОДИ! Я ХОЧУ МОЕГО ПАПОЧКУ!»

Остальных детей разместили в другом углу, и они сидели на полу скрестив ноги. Им рассказывали какую-то историю. Они сидели спиной к Чарли, но время от времени оборачивались и смотрели на него через плечо. Побледневшие, испуганные. Книжку им читала женщина в синих джинсах, белых кроссовках и бирюзовой футболке с длинными рукавами. Она говорила: «И Макс приручил их заклинанием. Он говорил: ПОВЕРНИСЬ КО МНЕ ЛИЦОМ, КЕЙТЛИН, он смотрел им прямо в глаза и говорил: ЭММА, ПОЖАЛУЙСТА, СОСРЕДОТОЧЬСЯ, ДЖЕЙМС, ПРЕКРАТИ ШЕПТАТЬСЯ, он смотрел им в глаза и говорил: БУДЬ ТАК ДОБР, ПОВЕРНИСЬ КО МНЕ ЛИЦОМ, ОЛЛИ, У ТЕБЯ ЗА СПИНОЙ НИЧЕГО НЕ ПРОИСХОДИТ!»

Сара, стоя на коленях, вытерла слюни Чарли со своей щеки. Она плакала, она протягивала к Чарли руки. Чарли отвернулся и прижался лбом к стене. Женщина, рассказывающая детям сказку, проговорила: «Сидите смирно».

Я пошла к Саре. Инструктор по играм сердито на меня зыркнула. Взгляд ее означал: «Я же велела тебе стоять у двери».А я ответила ей взглядом, означавшим: «Да как вы смеете?»Это был очень хороший взгляд. Я научилась ему у королевы Англии, Елизаветы II, изображенной на британской пятифунтовой банкноте. Инструктор по играм сделала шаг назад. А я подошла к Саре и положила руку на ее плечо.