Текст книги "Однажды на берегу океана"

Автор книги: Крис Клив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Кларисса, мой ответственный редактор, вошла в вестибюль сразу после меня. Мы поцеловались трижды – я с ней дружила еще со школы, – а потом Кларисса взяла меня под руку, и мы вместе пошли вверх по лестнице. Редакция находилась на верхнем этаже здания. Мы успели проделать половину пути, прежде чем я поняла, что не так с Клариссой.

– Кларисса, на тебе вчерашняя одежда.

Она хмыкнула:

– И на тебе была бы, если бы ты встречалась с вчерашним мужчиной.

– О, Кларисса. Что мне с тобой делать?

– Повысить зарплату, сварить крепкий кофе, дать таблетку парацетамола, – сказала она, улыбаясь и загибая пальцы. Я напомнила себе о том, что Кларисса лишена некоторых чудес в жизни, которыми обладала я, – таких, как мой замечательный сынишка Бэтмен, – и поэтому она, конечно, была не так самодостаточна, как я.

У моих младших сотрудников рабочий день начинался в десять тридцать (везет же некоторым), но никого из них пока не было на месте. На редакционном этаже еще работали уборщицы. Они пылесосили полы, вытирали пыль с рабочих столов и переворачивали фотографии жутких бойфрендов моих сотрудниц – исключительно для того, чтобы показать, что под ними они пыль тоже вытерли. Эта часть работы над Nixieназывалась «улыбайся-и-терпи». В редакциях Vogueили Marie Clairсотрудники уже к восьми утра сидели бы за рабочими столами, одетые в костюмы от Chloe [15]15
  Chloe– парижский дом моды, основанный Габи Агьен.


[Закрыть], и прихлебывали зеленый чай. Но, с другой стороны, они не сидели бы на своих местах в полночь, не выводили бы старательно «CECI N’EST PAS PRÊT-A-PORTER» [16]16
  «Это не прет-а-порте» ( фр.).


[Закрыть]на коробке с образцом товара, который следовало возвратить в уважаемый парижский дом моды.

Я села за свой стол, Кларисса устроилась на краешке, и мы стали обозревать армию чернокожих уборщиц, вихрем сметающих вчерашние образцы тканей и пластиковые чашки.

Мы заговорили о номере журнала, который готовился в печать. О том, что в этом месяце на редкость хорошо потрудились рекламщики – наверное, стремительное увеличение стоимости наркотиков, продаваемых на улицах, заставило их проводить больше времени в офисе. А еще о том, что материалов для публикации у нас больше, чем полиграфической площади. Мне очень хотелось опубликовать материал из серии «Реальная жизнь» – о женщине, которая пытается выехать из Багдада, а Кларисса написала статейку о новой разновидности оргазма, испытать который, по всей видимости, можно, только переспав с начальником. Мы углубились в обсуждение, какой из этих материалов нужнее и достойнее. Я была немного рассеянная. Я отправила Эндрю сообщение на мобильный. Хотела узнать, как у него дела.

На дальней стене висел плоский телевизор, показывающий круглосуточные новости Би-би-си. Звук был отключен. Шел сюжет о войне. Над одной из стран, вовлеченных в конфликт, поднимались клубы дыма. Не спрашивайте меня, что это была за страна, я уже успела запутаться. Войне было четыре года. Она началась в том самом месяце, когда у меня родился сын, так что, можно сказать, они выросли вместе. Поначалу и сын, и война стали для меня настоящим шоком и требовали постоянного внимания. Но год шел за годом, и они становились все более автономными, и от них можно было время от времени отводить взгляд. Чем дальше – тем надольше. Порой какое-то особенное событие заставляло меня более внимательно присматриваться к ним – к сыну или к войне, и в таких случаях я всегда думала: «Черт побери, ну и быстро же вы растете!»

Меня заинтересовала эта новая разновидность оргазма. Я оторвала взгляд от текста заметки Клариссы.

– А как это может быть, что такой оргазм можно испытать только с начальником?

– Это что-то вроде запретного плода, понимаешь? Испытываешь особый восторг из-за того, что нарушаешь офисное табу. Гормоны там, нейронные цепочки, всякое такое. Наука, одним словом.

– Гм. И что, ученые это действительно доказали?

– Только не надо вот этого твоего практицизма, Сара. Мы говорим о целом новом царстве сексуальных радостей. И мы назовем его «округ Б». «Б» – это «босс». Следишь за мыслью?

– Изобретательно.

– Спасибо, дорогая. Мы стараемся.

Я мысленно всплакнула, подумав о женщинах по всей стране, которых сексуально удовлетворяют менеджеры среднего звена в костюмах с блестящей подкладкой. На экране телевизора действие переместилось с Ближнего Востока в Африку. Пейзаж другой, а клубы черного дыма точно такие же. Чьи-то измученные глаза, глядящие с такой же бесстрастностью, какую я увидела в глазах Эндрю перед тем, как отвернулась от него и вышла из дому. У меня снова встали торчком волоски на руках. Я отвела взгляд от экрана и сделала три шага к окну, выходившему на Коммершиэл-стрит. Я прижалась лбом к стеклу – я так делаю, когда пытаюсь сосредоточиться.

– У тебя все в порядке, Сара?

– Все хорошо. Слушай, будь куколкой, сходи и возьми кофе себе и мне, ладно?

Кларисса отправилась к нашей кофеварке-инвалиду. Такой же агрегат, только исправный, вполне мог бы стоять в salon de thé [17]17
  Чайный салон (фр.).


[Закрыть]для сотрудников Vogue.На Коммершиэл-стрит, у нашего здания, остановилась полицейская машина. С двух сторон из нее вышли офицеры в форме и посмотрели друг на друга поверх крыши машины. Один – блондин с короткой стрижкой, а у другого была лысина – круглая и аккуратная, как у монаха. Он склонил голову и прислушался к рации, висевшей у него на лацкане. Я улыбнулась, рассеянно вспомнив о проекте, который Чарли затеял у себя в детской. «Полиция. Люди, которые нам помогают» – вот как назывался его проект. Мой сын – тут и говорить нечего – на многое надеялся, но и сам не плошал. Несмотря на то что Чарли не расставался со своим бэтменским костюмом и маской, он твердо верил, что уважающие себя горожане должны быть готовы сами себе помочь.

Кларисса вернулась с двумя пластиковыми чашками кофе со сливками. В одну из них кофейная машина милостиво погрузила чистую пластиковую ложечку, а во вторую – нет. Кларисса немного растерялась. Она не могла решить, какую из двух чашек предложить мне.

– Первое важное решение редактора за день, – пошутила она.

– Легко. Я босс. Дай мне ту, что с ложечкой.

– А если не дам?

– Тогда мы можем никогда не обнаружить твой «округ Б», Кларисса. Предупреждаю.

Кларисса слегка побледнела и протянула мне чашку с ложечкой.

Я сказала:

– Мне нравится материал о Багдаде.

Кларисса вздохнула и понурилась.

– Мне тоже нравится, Сара. Отличная статья.

– Пять лет назад у нас благодаря ей был бы полный фурор. Без вопросов.

– Пять лет назад у нас был такой крошечный тираж, что нам приходилось рисковать.

– Потому наш тираж и вырос – из-за того, что мы другие. Мы – это мы.

Кларисса покачала головой:

– Стать большими и оставаться большими – не одно и то же. Ты не хуже меня знаешь, что мы не можем пичкать читателей высокоморальными историями, в то время как другие издания торгуют сексом.

– Но почему ты считаешь, что наши читатели отупели?

– Не в этом дело. Просто я думаю, что те, кто читал нас раньше, теперь вообще перестали читать журналы. Они перешли на нечто более серьезное, и ты бы сделала то же самое, если бы просто играла в эту треклятую игру. Может быть, ты не осознаешь, как ты выросла, Сара. Ты уже могла бы издавать национальную газету.

Я вздохнула:

– Как это волнующе. Я смогла бы помещать фотки девушек «топлес» на каждой странице.

У меня вдруг зачесался отсутствующий палец. Я взглянула на полицейскую машину. Офицеры надевали форменные фуражки. Я постучала по зубам краешком мобильного телефона.

– Давай сходим куда-нибудь выпить после работы, Кларисса. Пригласи своего нового друга, если хочешь. А я приду с Эндрю.

– Серьезно? Хочешь выйти на люди. С мужем? Что, в этом сезоне все не так ужасно?

– Ужасно было пять лет назад.

Кларисса склонила голову к плечу и пытливо на меня посмотрела:

– Что ты хочешь мне сказать, Сара?

– Я ничего тебе не говорю, Клар. Ты мне слишком дорога, поэтому я ничего тебе не говорю. На самом деле я просто задаю себе вопросы. И думаю: может быть, кое-что из того, что я выбрала для себя пять лет назад, было не так уж плохо?

Кларисса сочувственно улыбнулась:

– Отлично. Только не жди, что я не стану щупать его колени под столом только потому, что он – твой муж.

– Только попробуй, Кларисса, и я назначу тебя редактором раздела гороскопов для подростков на всю оставшуюся жизнь.

Телефон у меня на столе зазвонил. Я посмотрела на часы на дисплее мобильного. Десять часов двадцать пять минут. Забавно, как в памяти остаются такие мелочи. Я взяла трубку. Звонила дежурная. Голос у нее был скучный и недовольный. В редакции Nixieдежурство на входе приравнивалось к исправительным работам. Если кто-то из девушек, работавших в редакции, вел себя слишком вызывающе, ее на неделю ссылали на ресепшн.

– Тут двое полицейских.

– О, они сюда пришли? И чего они хотят?

– Ладно, тогда угадайте с трех раз, зачем я набрала ваш номер.

– Они хотят со мной поговорить?

– Вас не зря назначили боссом, Сара.

– Иди к черту. Зачем они хотят со мной поговорить?

Пауза.

– Наверно, я могла бы их об этом спросить.

– Если нетрудно, спроси.

Более продолжительная пауза.

– Говорят, что хотят снять порнушку в нашем офисе. Говорят, что они не настоящие полицейские и что кое-что у них просто невероятных размеров.

– О, ради бога! Скажи им, что я сейчас спущусь.

Я положила трубку и посмотрела на Клариссу. Волоски у меня на руках опять зашевелились.

– Полиция, – проговорила я.

– Расслабься, – сказала Кларисса. – Тебя не обвинят в заговоре с целью свержения власти из-за публикации серьезной статьи.

На телеэкране за спиной Клариссы появился Джон Стюарт [18]18
  Джон Стюарт – известный американский телеведущий.


[Закрыть]. Он смеялся. Его гость тоже смеялся. На сердце у меня немного полегчало. Тем летом приходилось находить повод для смеха, притом сколько было мест, над которыми поднимался черный дым. Ты смеялся или надевал костюм супергероя или пытался испытать такой оргазм, о котором почему-то умалчивала наука.

Я спускалась по лестнице в вестибюль, шагая все быстрее и быстрее. Два офицера полиции стояли, держа фуражки в руках, почти вплотную друг к другу. Их большие кожаные ботинки выглядели довольно нелепо на моем мраморном полу. Тот офицер, что был моложе коллеги, жутко покраснел.

– Извините, пожалуйста, – сказала я, строго взглянув на дежурную, а она с озорством улыбнулась мне из-под идеально подстриженной белокурой челки.

– Сара О’Рурк?

– Саммерс.

– Прошу прощения, мэм?

– Мое профессиональное имя Сара Саммерс.

Полицейский постарше смотрел на меня абсолютно серьезно.

– Дело личного характера, миссис О’Рурк. Мы могли бы где-либо побеседовать?

Я поднялась с полицейскими в комнату для переговоров на втором этаже. Стены там розовые и сиреневые, длинный стеклянный стол.

– Хотите кофе? Или чая? Только я не могу гарантировать, что получится именно кофе или чай. Наша кофейная машина немного…

– Может быть, вам лучше сесть, миссис О’Рурк? – сказал офицер с лысиной.

В розоватом свете флуоресцентных ламп лица полицейских неестественно блестели. Они походили на персонажей черно-белого кино, подкрашенных с помощью компьютера. Тому, что выглядел старше, было, пожалуй, лет сорок пять. Молодому блондину с короткой стрижкой, наверное, двадцать два – двадцать четыре года. У него были красивые губы. Пухлые, сочные. Он не был красавцем, но меня почему-то заворожила его осанка и то, как он при разговоре опускал глаза. Ну и конечно, люди в форме всегда производят впечатление. Наверное, многие гадают, как будут относиться к полицейскому, сними тот форменную куртку.

Офицеры положили на крышку стола, изготовленную из тускло-лилового стекла, свои фуражки и стали медленно поворачивать их чистыми белыми пальцами. Оба остановились в один и тот же момент, словно отработали эти повороты и остановки вращения фуражки на тренировках.

Оба смотрели на меня. Мой мобильник, лежащий на столе, звонко чирикнул. Пришло текстовое сообщение. Я улыбнулась. Решила, что Эндрю мне ответил.

– У меня для вас неважные новости, миссис О’Рурк, – сказал наконец лысоватый офицер.

– Что вы имеете в виду?

Вопрос прозвучал более агрессивно, чем мне хотелось. Полицейские воззрились на лежащие на столе фуражки. Мне нужно было просмотреть текстовые сообщения. Я протянула руку к мобильнику и заметила, что оба офицера взглянули на культю моего обрубленного пальца.

– О. Это? Я потеряла его в отпуске. На пляже.

Полицейские переглянулись и снова устремили взгляды на меня. Заговорил опять старший по возрасту. Его голос вдруг зазвучал хрипловато.

– Нам очень жаль, миссис О’Рурк, – произнес он с хрипом в голосе.

– О, пожалуйста, не извиняйтесь. Все хорошо, правда. Мне совсем не больно. Это всего-навсего палец.

– Я не это имел в виду, миссис О’Рурк. Боюсь, нам велено передать вам, что…

– Понимаете, честно говоря, к отсутствию пальца можно привыкнуть. – Я посмотрела на искалеченную руку и сжала и разжала кулак. – Сначала кажется, что это большая потеря, а потом учишься пользоваться другой рукой.

Я подняла глаза и увидела, что они смотрят на меня, побледневшие и серьезные. За окном потрескивали трубочки неоновой вывески. На стенных часах скакнула минутная стрелка.

– Самое смешное, что я его до сих пор чувствую, представляете? Мой палец, в смысле. Тот, которого нет. Иногда он вдруг чешется. Я пытаюсь его почесать, а его нет. А во сне, бывает, палец снова вырастает, и я так радуюсь, что он у меня есть, хотя я давно научилась без него обходиться. Глупо, правда? Его у меня нет, понимаете? А он чешется.

Молодой офицер сделал глубокий вдох и посмотрел в свой блокнот:

– Ваш муж был обнаружен без сознания в вашем доме вскоре после девяти часов сегодня утром, миссис О’Рурк. Ваш сосед услышал крики, позвонил в службу «999» и сказал, что какому-то мужчине, по всей видимости, плохо и нужна помощь. По вашему адресу выехала полиция. Они вынуждены были взломать входную дверь и в девять пятнадцать поднялись в комнату наверху, где и обнаружили Эндрю О’Рурка. Он был без сознания. Наши офицеры сделали все, что смогли. Приехала «неотложка», врачи пытались оказать помощь вашему мужу, но я с прискорбием вынужден сообщить вам, миссис О’Рурк, о том, что смерть вашего мужа была констатирована на месте… сейчас уточню… в девять часов тридцать три минуты утра. – Полицейский закрыл блокнот. – Нам очень жаль, мэм.

Я взяла со стола мобильник. Новое сообщение действительно пришло от Эндрю.

«КАК ЖАЛЬ», – написал он мне.

Он попросил у меня прощения.

Я отключила звуковой сигнал телефона, и сама я не могла вымолвить ни слова. Молчание длилось целую неделю. Оно дребезжало, когда я мчалась в такси домой. Оно выло, когда я забирала Чарли из детского клуба. Оно потрескивало, когда мне позвонили родители. Оно ревело у меня в ушах, пока агент из похоронного бюро растолковывал мне, в чем преимущества дубовых гробов по сравнению с сосновыми. Молчание виновато покашливало, когда позвонил редактор из Times, ведавший публикацией некрологов, чтобы уточнить кое-какие детали. И вот теперь молчание пришло вместе со мной в холодную гулкую церковь.

Как объяснить четырехлетнему супергерою, что такое смерть? Как предупредить о внезапных наплывах тоски? Я и сама еще с этим не смирилась. Когда полицейские сообщили мне о смерти Эндрю, мой разум отказался принять эту информацию. Я, пожалуй, очень обычная женщина, и весьма неплохо подготовлена к тому, чтобы сражаться с каждодневными неприятностями. Прерванный секс, суровые редакторские решения, кое-как работающая кофеварка – такие вещи мой разум принимает легко. Но чтобы мой Эндрю был мертв? Это все еще казалось физически невозможным. Было время, когда Эндрю для меня значил больше семи десятых поверхности земного шара.

И вот теперь я сидела и смотрела на простой дубовый гроб, в котором лежал Эндрю («Классический выбор, мэм»),и гроб казался мне таким маленьким в широком церковном нефе. Безмолвный, болезненный сон.

«Мамочка, а где папа?»

Я сидела на передней скамье в церкви, обхватив руками сына, и вдруг почувствовала, что меня знобит. Викарий произносил заупокойную молитву. О моем муже он говорил в прошедшем времени. У него это получалось очень деликатно. Мне пришло в голову, что этот викарий никогда не имел дела с Эндрю в настоящем времени, он не читал его колонку в газете, не просматривал гранки, не чувствовал, как Эндрю скрипит внутри, как сломанные часы.

Чарли заерзал в моих объятиях и снова задал мне вопрос, который задавал по десять раз в день с тех пор, как Эндрю умер.

– Мамочка, а где мой папочка сейчас?

Я наклонилась к Чарли и прошептала:

– Сегодня утром он в раю, Чарли. Там, в раю, есть одна чудесная комната, куда все идут после завтрака. Там много интересных книжек, там можно много чем заняться.

– О! И там можно рисовать?

– Да, там можно рисовать.

– И мой папочка рисует?

– Нет, Чарли. Папочка открывает окно и смотрит на небо.

Я поежилась, гадая, как долго мне придется рассказывать сыну о жизни моего мужа после смерти.

Еще слова. А потом псалмы. Меня кто-то взял под руки и вывел на улицу. Я сама не поняла, как оказалась у вырытой могилы. Шестеро могильщиков в черных костюмах опускали в могилу гроб, лежащий на зеленых толстых шелковых канатах с кистями на концах. Я узнала этот гроб. Он был тот самый, который стоял на помосте перед церковью. Гроб достиг дна могилы. Могильщики ловко выдернули из-под него канаты. Помнится, я подумала, что они это проделывают всякий раз, словно у них впервые получилось так синхронно. Кто-то вложил мне в руку комок глины. Я поняла, что мне предлагают бросить его в яму. И не просто предлагают. Меня торопят. Я подошла к краю могилы. Вокруг нее была разложена аккуратная, чистая оранжерейная трава. Я посмотрела вниз и увидела тускло поблескивающий гроб на дне. Бэтмен обхватил мою ногу и заглянул в могильный мрак вместе со мной.

– Мамочка, почему люди Брюса Уэйна поклали этот ящик в ямку?

– Давай сейчас не будем об этом думать, милый.

Я столько часов потратила, рассказывая Чарли о рае на этой неделе… Мне пришлось подробно описывать, какие там комнаты, какие книжные полки, какие песочницы. Но о том, какова судьба физического тела Эндрю, я с Чарли не говорила. Я решила, что в четыре года он просто не сможет понять, как душа разлучается с телом. Но когда я вспоминаю об этом теперь, я думаю, что недооценила мальчика, который был способен жить одновременно в Кингстоне-на-Темзе и Готэм-сити. Наверное, если бы я могла усадить Чарли рядом с собой и все осторожно и заботливо объяснить ему, он, пожалуй, воспринял бы с восторгом двойственность человеческой природы.

Я опустилась на колени и обняла сына. Мне хотелось проявить заботу, нежность, но у меня кружилась голова, и, наверное, только Чарли помог мне не рухнуть в могилу. Чарли прижался губами к моему уху и прошептал:

– Где сейчас мой папочка?

Я шепнула в ответ:

– Твой папочка гуляет по райским холмам, Чарли. Многие гуляют там в это время года. Я думаю, он там очень счастлив.

– М-м-м… А мой папочка скоро вернется?

– Нет, Чарли. Из рая не возвращаются. Мы с тобой об этом говорили.

Чарли поджал губы.

– Мамочка, – проговорил он, – а зачем туда покла… положили этот ящик?

– Наверное, хотят его сохранить?

– О… А потом они придут и вынимут его?

– Нет, Чарли, я так не думаю.

Чарли часто заморгал и сдвинул брови под маской. Он никак не мог понять.

– А рай где, мамочка?

– Пожалуйста, Чарли. Не сейчас.

– Что в этом ящике?

– Давай поговорим об этом позже, хорошо? У мамочки голова кружится.

Чарли посмотрел на меня в упор.

– Мой папочка в этом ящике?

– Твой папочка в раю, Чарли.

– А ЭТОТ ЯЩИК – РАЙ? – громко спросил Чарли.

Все смотрели на нас. Я не могла выговорить ни слова. Мой сын заглянул в могилу, а потом взглянул на меня с искренним испугом:

– Мамочка! ВЫТАЩИ его! Вытащи моего папочку из рая!

Я судорожно сжала плечики Чарли:

– О, Чарли, пожалуйста, ты не понимаешь!

– ВЫТАЩИ ЕГО! ВЫТАЩИ ЕГО!

Сын вырвался из моих рук. Это случилось очень быстро. Ведь он стоял на самом краю ямы. Он оглянулся, посмотрел на меня, отвернулся и сделал маленький шажок, но поскользнулся на траве и упал в могилу в своем развевающемся бэтменском плаще. В следующее мгновение подошвы его ботинок ударились о крышку гроба Эндрю. Кто-то из пришедших на похороны испуганно вскрикнул. Думаю, с того дня, как Эндрю умер, это был первый звук, по-настоящему разорвавший тишину.

Крик звучал и звучал у меня в сознании. Линия горизонта бешено прыгала у меня перед глазами. Стоя на коленях, я оперлась на край могильной ямы. Внизу, в густой тени, мой сын барабанил кулачками по крышке гроба и кричал:

– Папочка, папочка, ВЫЛЕЗАЙ!

Чарли ухватился за крышку гроба, уперся своими бэтменскими ботинками в стенку ямы и попытался приподнять крышку, привинченную болтами. Я перегнулась через край могильной ямы и вытянула руки. Я умоляла Чарли взять меня за руки, чтобы я смогла его вытащить. Не думаю, чтобы он меня слышал.

Сначала мой сын вел себя абсолютно уверенно. В конце концов, той весной Бэтмен не ведал поражений. Он одолел Пингвина, Паффина и мистера Фриза. Мой сын не допускал мысли о том, что не сумеет справиться с новым вызовом судьбы. Он гневно и яростно кричал. Он не желал сдаваться, но если я хочу быть до конца честной и назвать то мгновение во всей этой истории, когда мое сердце окончательно разорвалось, то это был тот момент, когда слабые ручонки моего сына в десятый раз соскользнули со светлой крышки дубового гроба.

Собравшиеся проводить Эндрю в последний путь сгрудились у края могилы, парализованные ужасом происходящего, этим первым подтверждением смерти, которое было хуже самой смерти. Я рвалась к Чарли, но меня кто-то крепко держал под руки. Я хотела вырваться, я смотрела на искаженные страхом лица людей и думала: «Почему никто ничего не делает?»

Но трудно, очень трудно что-то сделать первым.

Наконец Пчелка спрыгнула в могилу, подняла моего сына, и кто-то другой вытащил его наверх. Чарли брыкался и кусался. Его комбинезон, плащ и маска испачкались в глине. Он во что бы то ни стало хотел снова спрыгнуть в могилу. Но Пчелка, которой помогли выбраться наверх, крепко обняла Чарли и оттащила его назад, крича: «НЕТ, НЕТ, НЕТ, НЕТ, НЕТ!», – а в это время собравшиеся у могилы люди принялись друг за другом бросать в яму маленькие комья глины. Кажется, мой сын кричал невероятно, слишком долго. Помнится, я подумала, не треснет ли мой разум от этого крика, как трескаются бокалы от звучания сопрано. На самом деле несколько дней спустя мне позвонил бывший коллега Эндрю, военный репортер, побывавший в Ираке и Дарфуре [19]19
  Дарфур – регион на западе Судана, место межэтнического конфликта.


[Закрыть], и назвал имя врача-консультанта, специалиста по военным психологическим травмам, к которому он сам обращался. «Очень любезно с твоей стороны, – сказала я, – но это была не война».

Когда Чарли перестал кричать, я взяла его на руки, стала гладить по голове. Он обессиленно прижался к моему плечу. Через прорези в маске летучей мыши я видела, что у него слипаются веки. Пришедшие на похороны люди медленно потянулись к автостоянке. Над черными костюмами расцвели яркие зонты. Начался дождь.

Пчелка держалась рядом со мной. Мы стояли возле могилы и смотрели друг на друга.

– Спасибо, – выдохнула я.

– Не за что, – сказала Пчелка. – Я всего лишь сделала то, что сделал бы любой на моем месте.

– Да, – кивнула я. – Вот только больше никто этого не сделал.

Пчелка пожала плечами:

– Это легче, когда ты со стороны.

Я поежилась. Дождь усилился.

– Это никогда не закончится, – проговорила я. – Правда, Пчелка?

–  Как бы надолго ни исчезала луна, однажды она засияет вновь.Так говорили у нас в деревне.

– Апрельские ливни приносят майские цветы. Так у нас говорили.

Мы попытались улыбнуться друг другу.

Я так и не бросила комок глины в могилу. Никуда я его не бросила. Два часа спустя, на минуту оставшись одна дома, около кухонного стола, я вдруг осознала, что до сих пор сжимаю в руке этот комок глины. Я положила его на скатерть: маленький кусочек бежевой земли лег на чистый голубой хлопок. Когда я несколько минут спустя вернулась в кухню, кто-то уже убрал глину со стола.

По прошествии нескольких дней вышла Timesс некрологом, в котором было упомянуто о том, что на похоронах бывшего автора колонки этой газеты имели место трогательные сцены. Редактор прислал мне вырезку из газеты, вложенную в конверт из плотной кремовой бумаги. К вырезке был приложен белый листок с выражением соболезнований.