Текст книги "Легенды, рассказанные у костра (СИ)"

Автор книги: Константин Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

   – Шумное место, правда, дядь? – ища поддержку, поинтересовался Лоэрт.

   Бруд равнодушно покосился на молодого воина и, фыркнув в усы, все же ответил:

   – Они все такие. Поверь мне, такое уж это место. Товар лишь разниться. Ну, это стало быть особенности города ...

   Юноша согласно кивнул.

   – Дай погадаю! Все расскажу о сложной судьбинушке...

   Противный, слегка металлический женский голос так и остался незамеченным, растворившись в шуме толпы.

   Протиснувшись сквозь неровные ряды торговцев, Бруд остановился рядом с кузнецами, придирчиво осмотрев товар, недовольно повертел в руке слегка изогнутый меч и двинулся дальше. Лоэрт заметил, что его наставник сегодня явно не в духе. Даже изысканные шелка не привлекали взор старого воина. Бруд словно гонимый неведомой силой со странным упорством рыскал по бесконечным рядам, в поисках неизвестно чего.

   – Дядька, чего потерял-то? – решившись, поинтересовался Лоэрт.

   Бруд недовольно насупился, но так ничего и не ответил.

   Они бродили бы еще очень долго, молча и без особого интереса изучая всевозможный товар, если бы не натолкнулись на обычный, ничем не примечательный магазинчик.

   Старая, слегка потрескавшаяся деревянная табличка гласила, что в данном месте любому желающему помогут защититься от проказницы судьбы и великого случая, которого в простонародье именовали Роком.

   Бруд потоптавшись на месте, задумчиво покосился на Лоэрта, и затем уверенно шагнул внутрь.

   Магазинчик оказался меньше, чем выглядел снаружи. На узких полочках красовались разнообразные сувениры и полотна с вышивками, чуть ниже, ровными рядами лежали табакерки и маленькие амулеты.

   За стойкой сидел юноша лет пятнадцати, и равнодушно уставившись куда-то вдаль, ковырялся в носу. Затем его палец перекочевал в ухо.

   – Мир и спокойствие, – приветственно буркнул Бруд.

   – Угу, – раздалось в ответ.

   Юноша даже не удосужился взглянул на посетителей.

   Лоэрт недовольно покосился на наставника, словно ожидая, когда же тот, разозлившись, выльет на наглеца положенную порцию возмущения и жесткого воинского оскорбления. Бруд никогда не отличался красноязычием, но умел одной фразой очень четко и правильно отразить весь смысл сложившейся ситуации.

   Но на этот раз, Бруд отреагировал на удивление спокойно:

   – Любезнейший, нас очень заинтересовали ваши амулеты. Расскажите, чем они примечательны?

   – Да особо ничем, – поспешил разочаровать покупателей юноша и протяжно шмыгнул носом.

   Воин придирчиво оценил разноцветные камни в странной огранке, – и тут его взгляд остановился на причудливых узорчатых полумесяцах.

   – Очень необычно. Кто мастер? – поинтересовался Бруд.

   – Да кто ж его знает, – последовал быстрый ответ.

   – Откуда же ты их берешь, невежа? – вступил в беседу возмущенный Лоэрт.

   Юноша довольно хмыкнул:

   – Как где, да под ногами и беру...

   Костлявая рука продавца скользнула вниз. С легкостью подхватив неприметную палочку, он обмотал вокруг нее красную нить и выложил ее перед глазами Бруда. Воин довольно загоготал:

   – Да, как я посмотрю: ты настоящий шельмец! Стало быть, все эти амулеты, простое надувательство?

   Юноша заметно помрачнел и недовольно поморщился.

   – Думайте как хотите, не в моих правилах переубеждать каждого встречного поперечного.

   Отмахнувшись, Бруд лишь буркнул что-то под нос, и с гордостью расстегнув ворот рубахи, дал возможность рассмотреть на его груди не меньше десятка удивительных амулетов и оберегов.

   – Видал, сопля. Вот, этот красный рубин с огранкой из светящегося металла – спасает от болотных тварей. Я отобрал его у гномьего десятника при битве у Зеленой пустоши. А этот, – палец уткнулся в потемневший металлический ромб, перечеркнутый крохотной стрелой. – Спасает от смертельных засад и отводит меткие болты в сторону. Ни разу не подводил. И заговор на нем серьезный. Лунные монахи сотню лет намалевали этот магический камень, умоляя богов отвести от хозяина любую маломальскую опасность. – Глаза воина заблестели как перед предстоящей битвой. – Видишь, пустомеля. Вот что значит настоящий оберег, а не твои дурацкие побрякушки.

   Юноша без интереса покосился на гордость Бруда и продолжил аккуратно окручивать обычную грязную палочку ярко-красной нитью.

   – Странный ты дядька. Я же не говорю, что мои амулеты сделаны лично мной. Мое дело их найти и отдать в нужные руки. А вот удивить придирчивого покупателя и они могут. Уж поверь...

   Бруд заметно поморщился, но остался нем, продолжая слушать мальчугана.

   – Выбери тот оберег, который тебе по вкусу, и поверь, он не разочарует тебя.

   Лоэрт с интересом покосился на своего наставника. Задумчивый взгляд воина сменился внезапным озарением. Недовольно плюнув себе под ноги, Бруд ухмыльнулся и, развернувшись, поспешно вышел прочь.

   ***

   Начиналась третья ночь, как отряд покинул высокие стены Сандала. Погода была теплой и ужасно сухой. Спасть не хотелось совсем, и воины, раскуривая трубки, коротали время у огромных костров.

   – Что, Лоэрт, не боишься Серых кочевников? Говорят, они не просто грабят обозы, а отрезают людям пальцы на ногах и делают из них вонючие бусы, – завязав случайный разговор, прохрипел один из воинов, обращаясь к ученику старого приятеля.

   -Да, эти дрянные бусы, поговаривают, спасают от дурного меча, – поддержал разговор еще один рыжебородый воин.

   У соседнего костра раздались довольные смешки.

   – Не боись! С таким запасом оберегов как у старика Бруда тебе страшиться нечего, -воин по-приятельски похлопал юношу по плечу, затянувшись душистым табаком.

   Лоэрт грустно улыбнулся.

   Полночь затушила костры и несмотря на жару погрузила многих в мир тревожного сна, и лишь Бруд и его верный ученик продолжали сидеть на бревнах созерцая на красно-черные угольки.

   – Знаешь, чего я боюсь больше всего на свете?

   Юноша, вздрогнув, посмотрел на учителя и осторожно предположил:

   – Смерти?

   – Нет, – Бруд разочаровано покачал головой. – Я страшусь не смерти и того, что на другом берегу меня встретит повелитель усопших Шод, переведя через реку мертвых. Я боюсь умереть безвестным. Пока не сыщу славу, меня не увлекут духи прошлого. Вот к чему все эти обереги и амулеты. Они уберегут от случайной смерти, дав возможность совершить мне самый славный подвиг в жизни.

   Лоэрт не верил своим ушам: его учитель никогда не был с ним столь откровенен.

   – Знаешь, я все-таки вернулся к тому парню и купил у него оберег.

   В руке воина появился обычный, ничем непримечательный камень на двойной красной нити.

   На лице воина возникла печальная маска.

   – Наверное, я стал суеверным болваном, но отчего-то я все же верю, что именно эта безделушка станет моей судьбой...

   – Но ведь он – шарлатан! – не сдержавшись, выкрикнул Лоэрт.

   – Ты знаешь, что нам предстоит страшная битва с этими презренными сынами востока? Я уже слишком стар для новых побед. И времени у меня совсем не осталось. К тому же я молюсь хитрецу Року. Он не зря послал мне подсказку, даровав вещий сон. Они еще вспомнят старину Бруда! Я останусь в памяти людей как великий воин!

   Глаза учителя блеснули в ночи, отразив багровый рассвет, предвестник великого сражения.

   ***

   Ровные ряды воинов, трепетно сжимая в руках длинные копья, чувствовали витающий над полем страх. Это был первый бой Лоэрта и он ужасно боялся умереть так и не поразив своим верным мечом ни одного противника. Его верный учитель стоял рядом и, кажется, в отличие от всех остальных, был предельно спокоен.

   Лоэрт обернулся к своему приятелю Нерси и увидел, как у того на лбу вознкла испарина, а губы задрожали от нахлынувшего испуга. Рука Лоэрта непроизвольно стала предательски подрагивать. Пытаясь успокоиться и не выдать волнения, он обхватил древко двумя руками и крепко прижал его к груди.

   Бруд чувствовал окружающее его напряжение, но старался не замечать нервных смешков и шопота молитв. Но внезапно, вместо привычных звуков, раздались протяжные всхлипы. Воин повернул голову. На глазах Лоэрта были слезы.

   В быстро наступающей темноте, благодаря красным огонькам факелов, без труда можно было различить надвигающуюся армаду противника. Бесчисленные толпы. Огненно-красное море смерти.

   Великий Рок! Сколько раз Бруд видел этих презренных дикарей... Сколько раз он чувствовал надвигающуюся бурю и прощался с жизнью. Наверное, он действительно привык! И была в этом равнодушие, какая-та странная прелесть – будто игра с собственной судьбой, ставка в которой – вечное забвение.

   Рука сама потянулась под кирасу и, сорвав с груди камень на красной нити. Не долго думая он передал амулет юноше. Лоэрт с трепетом взял подарок, сжав его в кулаке. Слезы сами собой исчезли в потоке теплого ветра. На лице Бруда возникла едва заметная улыбка. Ученик улыбнулся в ответ.

   ***

   Кортеж остановился возле огромного обелиска возвышающего на небольшом усыпанном алыми тюльпанами холме. Генерал Лоэрт Ри легко спрыгнул с коня и, кинув уздечку подоспевшему воину, сделал несколько быстрых шагов вперед. Но от былой легкости, с которой он проделывал этот трюк много-много раз, не осталось и следа.

   Лоэрт Ри подошел к обелиску и, склонившись на одно колено, осторожно прикоснулся к выбитым на камне именам. Та битва навсегда осталась в его памяти. Именно она изменила ход воины, именно на этой битве он потерял своего друга и наставника. На щеках генерала Лоэрта как и в тот роковой день, много лет назад, появились слезы.

   Склонив голову, он прислонил ладонь к холодному, бездушному камню. Слезы продолжали катиться из глаз все сильнее. Лоэрт пальцами пробегал по ровным строчкам, вспоминая имена каждого погибшего воина. Но не было среди них единственного храбреца. Того, кто должен был навсегда остаться в памяти других людей. Того, кто желал этого больше жизни.

   Сжимая в руке обычный дорожный камень, обвязанный темной нитью, генерал Лоэрт Ри пообещал своему старому учителю, что его подвиг и его имя никогда не исчезнет со страниц великой летописи.

   ***

   – Хорошая история?

   – Ага...

   Пятилетняя Сюзи сладко потянулась и, обняв брата, с интересом посмотрела на красивую цветную обложку.

   – А как ты думаешь, Бруд. Действительно был воин с таким же именем как твое?

   – Не знаю, – мальчик отложил книгу в сторону. – Думаю, да. По крайне мере мне хочется в это верить.

   – А камень? – не унималась Сюзи. – Он, правда, был заговоренным?

   – Конечно! – не раздумывая, воскликнул Бруд. – Ведь камень все-таки исполнил его желание. Иначе бы про него не написали книгу. Да и мы с тобой о нем помним. А стало быть, и камень, и нить действительно были волшебным...

   Волшебство по закону

   Сегодняшнее утро стало настоящим праздником для всех жителей столицы – ведь не каждый день на площади за одну ночь вырастает целый город бродячих артистов.

   С первыми лучами солнца мир ожил. Глашатаи разлетелись, будто птицы во все стороны королевства, извещая всех и каждого о готовящемся представлении. Стены и фонари украсили разноцветные гирлянды, крыши опутали паутины канатов и флагштоков, а горожане стали чаще улыбаться, завидев на мостовой веселящихся шутов и вдумчивых бардов.

   Никто не знал: откуда они взялись, и когда покинут столицу – но каждый в глубине сердца мечтал, чтобы праздник продолжался как можно дольше и хмурые дни сменились радостными трелями талантливых артистов. Щедрые музыканты давали концерты от заката до рассвета, даже луна, и та покачивалась в такт мелодичной лютне.

   Дюжина дней, потом вторая – артисты не наскучили горожанам и с каждым новым выступлением, зрителей собиралось все больше и больше.

   Солнце светило ярко и за время пребывания кочевых виртуозов на город не обрушилось ни одного дождя. Непогода, словно заговоренная, обходила стороной округу, не желая огорчать веселящихся зрителей.

   На двадцать седьмой день, выступление решил посетить принц Марк ди Соуза. Вначале он хотел веселясь раствориться в толпе и лично опробовать каждый из аттракционов: лопнуть огромной иглой летающие воздушные шары, выдуть самый огромный в мире мыльный пузырь и побороться подушками с каким-нибудь чумазым забиякой, сидя на узкой жердочке, – но, последовав совету канцлера, умерил свой пыл.

   – Никак нельзя допустить, чтобы Его Высочество уподобился простолюдинам, совсем позабыв о своем высоком положении. Принц грустно вздохнул и согласился: десять лет еще слишком юный возраст, чтобы стать настоящим королем и принимать самостоятельные решения.

   Спрятавшись за углом и накинув на плечи темный дорожный плащ, принц в сопровождении канцлера наблюдал за тем, как веселятся его потданые.

   Горожане радовались, кричали, улюлюкали запуская в воздух воздушных змеев и выстреливая радужные конфетти, – а их будущий повелитель стоял в тени и завидовал им всем сердцем. И ненависть к артистам росла у него с каждой новым вздохом.

   Однажды канцлер завел разговор, объяснив принцу, что тот слишком мягок к своим вассалам. На следующий день королевство омрачил очередной закон: отныне любое веселье под запретом и разрешается только с личного позволения Его Высочества.

   Теперь все без исключения радостные дурачества стали для жителей королевства сродни ужасной болезни, от которой еще не придумали ни одного лекарства.

   День радости, в одну секунду обратился ночью скорби...

   Мрачные тучи обняли высокие шпили королевских башен. Глашатай зачитал соизволение принца. В последнюю минуту звонкий голос сорвался, едва сдерживая слезы. Горожане заворожено, а многие со страхом, взирали на тучных палачей, чьи лица были скрыты глубокими красными колпаками. Кто-то попытался возразить, вымолить прощение для стоявших на эшафоте артистов.

   Но принц был неприклонен.

   Когда шеи приговоренных к смерти сжали грубые петли веревок, бродяги исполнили свою последнюю песнь и зааплодировали сами себе. Горожане рыдали. Это было лучшее в их жизни выступление.

   Канцлер, состроив недовольную гримасу, взмахнул платком, который он держал у лица, чтобы его носа не достигла всякая зараза. Поклонившись, главный палач, незамедлительно исполнил приказ.

   С тех пор прошел десяток стремительных, но между тем пустых и довольно печальных лет. Королевство не обременяли голод и неизлечимые болезни, но с каждым годом, люди все реже одаряли знакомых приветливыми улыбками, а позже и вовсе перестали радоваться новому дню.

   Зато счастье короля не знало предела.

   В это утро солнце озарило огромные покои Его Величества ласковыми лучами похожими на занавес солнечного театра. Для короля это было очередное, ничем ни примечательное начало дня.

   Пресный завтрак, затем игра в крокет, – к середине дня молодого правителя опять обуяла неимоверная скука.

   – Прошу прощения, Ваше Величество, – заискивающе проникнув в покои короля, канцлер низко поклонился и полушепотом произнес: – Сегодня, наш город посетили артисты.

   – Что? Да как они смели! – вскочил Марк ди Соуза. – Я же запретил радоваться в моем королевстве! Как их пропустила стража?!

   – Понимаете, это не обычный театр, Ваше Величество. Их пьесы печальнее осеннего дождя, а речи напоминают некрологи по умершим. На их выступлениях люди рыдают горькими слезами, а не рукоплещут от радости.

   – Я должен на это взглянуть, – твердо заявил король.

   ***

   Безликие серые лица, абсолютно одинокие, лишенные всяких эмоций – словно мраморные скульптуры, подпирающие своды королевского зала, – проплывали мимо канцлера. Тот кланялся, провожая их лукавым взглядом. Он ненавидел всех и каждого, и этой самой ненавистью, наполнил сердце короля как пустой сосуд.

   Всего за одну дюжину лет, канцлер изменил королевство до неузнаваемости, невидимой метлой выгнав из города все самые радостные и нежные чувства. Питаясь чужими эмоциями, он с жадностью пожирал боль и страх, одиночество и грусть, ненавидя даже самую безобидную улыбку, длящуюся один короткий миг.

   – Их наглость недопустима, Ваше Величество, -продолжил подливать масла в огонь канцлер. – Не получив на это право, они самовольно заняли Товарную площадь. С вашего позволения, я уже отдал распоряжения страже.

   – Все верно, – грозно сдвинув брови, коротко ответил король.

   Когда они достигли площади, охрана уже взяла артистов в плотное кольцо. Их печальные образы дополняли белые маски, на которых ярко выделялись черные капли слез.

   Алебарды разошлись в стороны и король, решительным шагом вошел в круг. Артисты учтиво поклонились.

   – Кто глава этого балагана?

   – Я, Ваше Величество.

   Из толпы показалась неимоверно большая, плечистая фигура, облаченная в черный балахон, на котором неумело были пришиты грязно-серые заплатки в виде сердца. На груди здоровяка висела лакированная шарманка с миниатюрной сценой скрытой плотным занавесом из дорогого шелкового платка.

   – Назовитесь! – потребовал король.

   – Лик Мрачный, артист Северных земель и Лилового рассвета, – с достоинством произнес шарманщик.

   – Ух, как пафосно, неправда ли Ваше Величество... Наверное, он из тех бродяг, кто чтит свой поросячий род, выше первого королевского основателя, – вмешался в разговор канцлер.

   – Это так? – спросил Марк ди Соуза.

   – Ваш верный слуга и прозорливый вассал, слегка не прав, – уклончиво ответил здоровяк, заставив крючконосого опекуна заскрипеть зубами от приступа раздражения.

   – В чем же ошибается мой советник? – король с насмешкой нарочно выделил последнее слово.

   – Я не знаю, и никогда не знал своих родителей, а необычное имя я просто выкрал, когда путешествовал в северных землях Дальнего королевства.

   – Вот как? – искренне удивился король. – Никогда раньше не слышал о таком. Зачем же вы выкрали его? Разве вам и так было плохо?

   – Верно подмечено, Ваше Величество. Все дело в том, что без имени – нет артиста, а без сцены – нет меня. Поэтому я не мог оставаться безликим, – пояснил шарманщик.

   – Что за престранные рассужденя, – в очередной раз вмешался в разговор канцлер. – Разве имя можно украсть? Можно стащить грамоту фамильного древа, подделать геральдику или накинуть себе пару весомых родственничков с кучей титулов. Но что бы просто украсть звук?

   – Я тоже удивлен, – согласился король.

   Шарманщик изобразил подобие улыбки, которая обычно возникает на лице родителей, когда ребенок нашалил и ждет неминуемого наказания.

   – Украсть можно что угодно. В том числе и звезды, которые озаряют нам трудный путь. Но в моем случае, речь идет о праве. Право, это великое слово, являющее собой истинный ключ ко многим вещам. Например, очень сложно понять, что такое радость. Но ее легко можно лишить, ограничив человека в самом светлом чувстве.

   Король стал медленно бледнеть. Канцлер злорадно захихикал, ожидая сегодня вечером кровавую расправу с неучтивым артистом.

   – Ты забываешься, фигляр, – жестко произнес Его Величество. – Говоря столь язвительные слова, ты рассчитываешь на мою милость?!

   – Иногда, именно таковой и бывает правда, – не согласился Лик.

   Казнь была назначена на утро.

   В ту ночь Его Величество нервно ворочался – сон никак не хотел приходить и постоянно будоражил короля посторонними звуками.

   Утренний туман ласково стелился по каменным ступеням башни, когда артистов вели к морю. Приблизившись к шарманщику, который последним остался на берегу, король надменно поприветствовал артиста.

   – Надеюсь, плаванье будет удачным?

   – Надеюсь, ваше дальнейшее существование тоже принесет вам только радость, Ваше Величество, – не раздумывая, ответил Лик.

   Взгляд короля сверкнул яростью.

   – Твоя дерзость слишком велика. Ну, ничего. Я постараюсь оставить о себе самое горячее воспоминание. По праву короля!

   Лицо Шарманщика было безразлично. Перед страхом смерти, он будто витал в облаках, совершенно не обращая внимания на скорую гибель.

   – По моему собственному закону, я тоже хочу позаимствовать у вас одно право...

   – Уж не мое ли имя? – рассмеялся король.

   Шарманщик не ответил.

   Деревянный ящик, сильно напоминающий шарманку, медленно удалялся к линии горизонта, унося в своем чреве девятерых циркачей Печального театра. Король еще раздумывал. Но как только из-за хорошо сколоченных досок раздалась минорная мелодия – Его величество принял решение.

   Огненные стрелы взмыли ввысь, и карающим дождем обрушились на плывучую тюрьму. Ящик вспыхнул и заполыхал, будто стог сена.

   Удалившись в свои покои, король заснул, как говорят у простолюдинов – без задних ног. И сон его продлился невероятно долго.

   Он вставал каждое утро, убивая очередной бесполезный день за пустыми, скучными занятиями. Возможно, это были всего лишь яркие сновидения, но вполне вероятно – так складывалась его новая жизнь. Неведомая хворь, бессилие или обычная скука: названий у его недуга было много, а вот причина была одна – король жалел самого себя, не в силах забыть колких речей шарманщика.

   День за днем, ночь за ночью песчинки времени составляли целые барханы, а король продолжать править королевством, постепенно все реже и реже покидая своим покои. Так продолжалось до тех пор, пока не наступил его очередной день рождения.

   Щурясь от яркого солнца, Его Величество торжественно вошел в зал, где уже все было готово для торжества. Мрачные восковые лица, пустые взгляды, тихие речи – даже королевский праздник не смел переступать грань дозволенного.

   ***

   – Представляете себе, перед самой смертью он вздумал мне угрожать. Невероятная смелость! – король поднял бокал и с жадностью осушил его, припомнив старую историю о шарманщике.

   Зал был полон гостей. В праздничных нарядах они стояли небольшими группами, внимательно слушая речи короля. Канцлер сидел по правую руку от Его Величества и на удивление был немногословен.

   В свой день рождение король не мог наговориться, несколько раз даже изобразил подобие улыбки, а в конце пиршества поймал себя на мысли, что неплохо было бы устроить настоящее веселье.

   – Может быть, начнем танцевать? – обратился к гостям Его Величество.

   Ответа не последовало. Верные вассалы боялись нарушить решение короля, заискивающе поглядывая на паутину в огромных углах золотого зала.

   Марк ди Соуза ушел не прощаясь. Спустился к выходу, сбежав по длинной извилистой лестнице. Ударил одного из стражей по пыльной кирасе – тот даже бровью не повел, боясь обидеть правителя.

   Королевский сад напоминал настоящую чащобу: неухоженные, как шерсть бродячего пса аллеи, дыбились в разные стороны заросшей листвой. Кусты потеряли привычную треугольную форму, а тропинки поросли травой превратив излюбленное место королевской прогулки в непроходимый лабиринт.

   Садовник стоял возле дерева и делал вид, что рассматривает птичьи гнезда. Правая рука его указывала вверх, а голова немного подрагивала при дуновении легкого ветерка.

   – Кто дал тебе права бездельничать, а? Ты видел, что происходит с садом? – гневно спросил король.

   Слуга ничего не ответил. Его Величество повторил вопрос, раздражаясь все сильнее.

   Садовник даже не шелохнулся.

   Подойдя ближе, король решил проучить негодника, но когда он схватил того за плечо, его оглушил звук лопающейся струны. Рука садовника безвольно упала вниз, а тело непривычно изогнувшись, медленно опустилось на землю.

   Король в ужасе отпрянул. Перед ним была кукла, а не человек: и десятки невидимых глазу веревочек тянулись куда-то в небеса. Лицо и тело садовника напоминали полевое чучело, набитое сеном и опилками.

   Столица оказалась пустой. Заново открывая для себя мир, Марк ди Соуза не верил собственным глазам – всюду его окружали только безликие куклы, лишь отдаленно напоминающие жителей города. Дома, деревья, мощенные камнем улицы также выдали свою бутафорность, словно их наспех смастерили из бумаги и сухих веток.

   Пытаясь прогнать кошмарный сон, король бежал к берегу моря, туда, где год назад состоялась казнь артистов Печального театра.

   Оказавшись на берегу, Его Величество увидел шарманщика. Тот шел по волнам и распивал веселую песенку, и легкая мелодия улетала вдаль, к тем далеким берегам, где рождался новый малиново-лазурный рассвет. Следом за шарманщиком шла целая процессия: артисты, жонглеры, музыканты... и верные слуги его Величества, все без исключения...все кто предпочел печали, радость.

   Шарманщик забирал у короля самое дорогое. Его королевство: всех кто окружал Его Величество, и служил ему верой и правдой.

   Музыка и веселое улюлюканье удалялись без возврата, исчезая за размытой линией горизонта.

   – Возьмите меня с собой! Я не хочу оставаться один! – в ужасе закричал король, но его никто не слышал.

   Опустившись на колени, Марк ди Соуза коснулся воды и понял, что это всего-навсего синяя краска. Тогда король заплакал. Но было ему жалко ни загубленных людей, а самого себя.

   Сколько лет он провел в полном одиночестве, не замечая иллюзорности собственного мира; и сколько еще ему предстоит прожить в полном забвении...

   Его Величество посмотрел на багряный закат, который больше всего напоминал дорогой алый платок на шарманке Мрачного Лика. На лице короля появилась едва заметная печальная улыбка...

   Фонарщик

   1

   Всю ночь напролет шел дождь – быстрый и хлесткий, готовый разбить вдребезги старую покрытую мхом черепицу. Такой напасти, обрушавшейся на голову старого Хемси небывало давненько. Сегодняшний вечер наполнил его скромное пристанище бесконечными ругательствами и стенаниями. Сначала сломалась старая скамья, затем оборвалась цепь колодезя, но предел терпения наступил у Хемси, когда поросший паутиной фонарь – самый первый и самый любимый – лопнул, и черное масло медленно растеклось по столу.

   – У, змеюка ядовитная, – зло сплюнув на дощатый пол, старик доковылял до покосившегося платяного шкафа. Открыл скрипучие дверцы и достал с последней полки новую стеклянную лампу с изящной черной ручкой изображавшей острокрылого дракона.

   – Ну вот, теперь должно стать посветлее, – сказал самому себе старик и стал не спеша спускаться вниз по ступенькам, стараясь как можно скорее покинуть ветхое жилище.

   Шаркающие шаги растворились в непроглядной темноте, словно хозяин дома провалился в омут пустоты. Внезапно раздался потрескивающий звук и тут же вспыхнул крохотный огонек. Лицо Хемси осветилось: беззубый рот растянулся в улыбке, а глубокие морщины исчезли без следа. Старик жадно вдохнул приятный аромат горящего масла.

   – Так-то оно лучше.

   Луч заскользил по комнате, вырывая из темноты огромные круги паутин и старую прогнившую мебель. Подойдя к двери, Хемси протяжно кашлянул, поежившись от внезапно налетевшего сквозняка и ступил за порог.

   Капли дождя, словно сотни тысяч крохотных молоточков стучали по крыльцу и булыжникам узкой извилистой дорожки ведущей к высокому забору.

   "В такую погоду даже мертвецы зябнут в своих могилах", – слетело с уст старика.

   Оказавшись у ворот, Хемси немного помедлил, а затем, отодвинув щеколду, пристально вгляделся в слепую пелену ночи: среди непроглядной занавеси дождя можно было различить лишь одиноко стоящие деревья. Дорога была пуста – ни заплутавшего путника, ни отчаявшегося храбреца, ни одной живой души.

   Старик уже решил повернуть домой, когда чувство тревоги усилилось. Дюжину ударов сердца он неподвижно стоял на месте, разглядывая северную кромку леса и прислушиваясь к резкому шуму ливня. Смахнув с лица налипшую прядь мокрых волос, старик сморщился, будто сушеное яблоко и двинулся к лесу. Среди многих посторонних звуков он различил главное – человеческий стон.

   Там, где дорога давно поросла травой, а от глубокой колеи не осталось и следа, Хемси остановился и с недовольством покосился на стальное небо, где неровным росчерком пера блеснула молния.

   – Не напугаешь, брат, – отчего-то прохрипел старик. Догорающий в стеклянной колбе огонек, опасливо вздрогнул и едва не потух – Хемси вовремя добавил масла.

   По правую руку показался невысокий холм, усыпанный тысячью не погребенных костей – здесь начиналась запретная граница, где все и вся находилось во власти смерти.

   – Зачем я делаю это? – спросил сам себя старик и не нашел ответа. Его нога осторожно сделала короткий шаг в сторону холма.

   Усилившись, дождь стал крупнее, нещадно терзая измученную длительной засухой землю. Старик вытер лицо, и бережно закрывая рукой фонарь, осмотрелся – ни каких признаков кого-то живого. Голые деревья, повинуясь сильному ветру, внезапно налетевшему откуда-то с запада, протяжно заскрипели, клонясь к земле. Этот самый скрип очень сильно напомнил Хемси стон, который послышался ему у ворот.

   – Старый дурак, – протянул сквозь зубы старик. Огонек, соглашаясь со своим хозяином, изогнулся и указал в сторону дома.

   – Нет, погоди-ка, – остановил сам себя фонарщик.

   Огонек еще сильнее заметался в стеклянной клетке, но старик не заметил этого – его удивительным образом продолжало тянуть вперед. Он был уверен, что не напрасно покинул дом в такую непогоду.

   2

   Оказавшись у Мохнатого валуна, Хемси окончательно сдался: масло было на исходе, и фонарь стал быстро терять тепло. Потоптавшись на месте, старик глубоко вздохнул, ругая себя за излишнюю опрометчивость. Доверившись слепому чувству, он принял желаемое за действительное, кинулся на поиски, а не сыскал ровным счетом ничего.

   Сделав шаг назад, Хемси едва не упал, наткнувшись на что-то твердое. У его ног тут же зашевелилось, фыркнуло, захрипело.

   Дождь постепенно стихал, а по широкой поляне заскользил низкий плотный туман, и старику не сразу удалось рассмотреть странную находку. Вначале ему показалось, что он наступил на огромный дождевик или торчащую из земли корягу. Но старик ошибся. Сгусток грязи моргнул и еще раз недовольно фыркнул: на фонарщика уставились вполне осмысленные человеческие глаза.

   – Осторожнее, – раздалось недовольное бурчание.

   – Эка ядовита змеюка, – брякнул в ответ Хемси.

   Голова, оставила подобное сравнение без ответа.

   Фонарь в руке старика взметнулся вверх и стал быстро выхватывать из темноты перерытую вдоль и поперек землю, усыпанную черепами и ржавыми доспехами.

   – Я сам, – зашевелившись и потянувшись наружу, произнесла голова.

   – Что, сам? – машинально переспросил старик.

   – Зарыл. Сам себя зарыл, – тут же пояснил несчастный.

   Хемси нахмурился, но ничего не ответил. Его совершенно не интересовало: "как", а главное "зачем", – этот безумец решился на подобный шаг. А вот обида на себя возросла вдвойне. Лучше бы он посильнее задвинул засов и спокойно уснул в старой скрипучей кровати. Зря только беспокоился.