Текст книги "Легенды, рассказанные у костра (СИ)"

Автор книги: Константин Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

   – Тебя что-то смущает? – раздался мягкий голос.

   – Меня смущает все, – твердо ответил я. Злость кипела во мне, словно кастрюля с водой, и не находя выхода копилась где-то в груди.

   – Он может призвать нас в любой момент. Сегодня, завтра, через десяток лет. А может быть в новом веке...На то будет знак. Какой? Не спрашивай – не знаю. Но поверь, ты почувствуешь его, клянусь тебе!

   – Откуда тебе известно это? – не сдерживая гнева, огрызнулся я.

   – Ты не веришь мне?! – удивился юноша.

   – Ни одному лживому слову.

   Я встал и спокойно покинул его скромное обиталище. И с ним мы больше никогда не встречались. До меня доходили слухи, что юноша, который последние пятьдесят лет именовал себя Ренуаром, стал отшельникам в горах Тибета. Трудно было поверить, но существовала в судьбе моих случайных знакомых некая фатальная закономерность.

   Позже я много думал, анализировал, пытался найти соратников в своем непростом деле. Искал ответы, но получал только сплошные нули. В какой-то момент мои изыскания привели меня к Николя Тесла, но, не дождавшись встречи, я понял – моя гонка окончилась. Я застыл у дверей его номера в Нью-Йорке, где висела специальная табличка, указывающая, чтобы хозяина не беспокоили ни при каких условиях. Гостиница "Нью-Йоркер" 10 января 1943 года стала усыпальницей великого сына науки.

   После окончания войны, я потерялся. Выдохся как борзая, не дошедшая до финишной прямой, всего пары ярдов. Наверное, я ошибся в своих расчетах, не прислушавшись к словам гуттаперчевого юноши, но научное обоснование казалось мне более логичным, нежели слепая вера в некий абсурд. Один раз я умудрился забрести в церковь, но и там не нашел помощи. Любовь к богу улетучилась у меня еще десять-пятнадцать веков назад, когда мы проливали кровь, ради бесполезных символов на грязной тряпице и деревянных крестов...

   ...Остановившись возле случайного художника, я уставился на мольберт, где очень достоверно была изображена девушка выделявшаяся своим лицом из безликой толпы. Тревожный взгляд замер на полотне, словно ее окликнул чей-то знакомый голос, и она, расслышав его среди гущи посторонних звуков, обернулась и застыла, не поверив своим глазам.

   – Мне не очень. А вам? – не без интереса спросил художник.

   – Я не ценитель, но, по-моему, вполне достойно, – искренне ответил я.

   – Нет, – не согласился художник. – Пустое. Нет души. Холодный, хоть и выразительный. Глупая оболочка, не более того!

   Сорвав лист мольберта, он одним движением порвал его пополам и, смяв, кинул в урну.

   – Да вы что?!

   – Пустое, – остановил меня художник и слега прищурившись, предложил: – А вы не хотели бы посмотреть настоящие работы?

   Осмотрев пустынную улицу и сделав логичный вывод, что знаки и мистика на сегодняшний день закончены, я не раздумывая, согласился.

   Подъезд был зашарпанный, но довольно просторный – дом моей зрелости, если разделить колоссальный возраст на правильные возрастные отрезки.

   – Давно здесь живете? – поинтересовался я.

   – Всю жизнь, – лаконично ответил художник.

   Выглядел он очень опрятно; одет неброско, как и подобало истинному служителю искусства: матерчатая крутка, вельветовые брюки и главный атрибут – темно-красный шарф. Короткая прическа, волосы с заметной сединой и аккуратная бородка в стиле Генриха IV– хотя сейчас об этом вряд ли кто помнил.

   Дверь распахнулась сама, словно по беззвучной команде хозяина, не такого уж и скромного жилища. Прихожая показалась мне излишне широкой, схожей с добротными английскими квартирами. Потолки высокие, а зал вызвал еще большее удивление и одновременное восхищение. Настоящая мастерская неудержимого фанатика своего дела. Я и раньше встречал подобных гениев, чей неудержимый нрав губил их так и не дав насладиться всемирной славой. Стены были увешаны картинами, набросками и как мне показалось, настоящими шедеврами.

   Осторожно остановившись у ряда листков, небрежно прикрепленных старыми металлическими кнопками, я только сейчас заметил, что все портреты имели сходство. На стандартном листе был изображен человек: мужчина, женщина, старик, ребенок. Достаточно выразительно, едва ли не фотографический снимок, а вот остальная толпа людей являла собой всего-навсего серую размытую массу, выполненную графитовым карандашом, будто случайный прохожий пребывал в густой дымке. Тысяча лиц смотрели на меня со стен, с некой завистью, неспособной освободиться от рисованных оков.

   – Вам интересно? – кроткий, словно шелест травы голос, раздался у самого уха.

   Я, беззвучно кивнул, продолжив изучать необычное искусство. Лица людей, с одной стороны, были необычайно схожи, имея одинаковое положение тело, взволнованность образа, но существовало в этом многообразии, что-то большее, нежели ничем непримечательная изюминка, неуловимая обычным глазом.

   Я долгое время топтался на одном месте. Художник терпеливо ждал, то и дело одобрительно улыбаясь. Я не видел этого, но чувствовал всем нутром, что он рад благодарному зрителю, решившему посетить его тайную галерею.

   – В них есть что-то особенное. Неуловимое... Что-то, что я никак не могу понять, но...

   – Они все бессмертны, – величественно произнес художник, сценически возведя руку вверх, словно собирался изобразить шикарный поклон.

   Резко обернувшись, я едва удержался на ногах – настолько меня поразил его безобидный ответ.

   – Как вы сказали?!

   – Бессмертны, – ничего не подозревая, ответил художник, и словно оправдываясь, принялся объяснять: – Все эти люди исключительны. Можно сказать – совершенны...И пускай они не подходят под привычные эталоны, для меня они боги. – Его рука указала на глубокое кресло, застывшее посредине студии. – Прошу присаживайтесь...

   Я повиновался, а художник продолжил говорить:

   – Понимаете. Возможно, вам известно, что в древние времена у скульптуры и искусства не было своей музы. Тех, кто умел искусно отображать мир на бумаге, или при помощи глины – называли простыми ремесленниками.... А я, всегда хотел иной признательности.

   Художник говорил сбивчиво, обрывая фразы, задумчиво теребя рукава своей куртки, и пристально следил за моей реакцией.

   – И вам удалось? – не став дослушивать бесконечные философские умозаключения о невероятной силе искусства, я оборвал его своим вопросом.

   Глаза художника странно блеснули, он замолчал, а затем медленно развел руки в стороны, и описал круг, очертив свои совершенные картины.

   – Все они – мое детище. Мои бессмертные создания, которые насыщают мир своими совершенными образами!

   Наши взгляды встретились и сцепились намертво.

   Я ощутил в его словах нотки наслаждения, которые не возможно было скрыть.

   – Вы говорите о них, как о живых?

   Художник кивнул и на его глазах, я мог поклясться – выступили слезы.

   В тот миг мой взгляд приковал один из портретов. Я приблизился, щурясь, внимательно рассмотрел знакомые черты. Передо мной, будто живой, распоров вуаль ускользающего времени, стоял юный циркач, второй раз за сегодняшний день, посетивший мою память.

   Палец, уткнувшись в портрет юноши, осторожно коснулся старого холста, и я ощутил дрожащий огонек дыхания. Картина была живой. Я будто коснулся человеческой кожи, и рисунок отозвался протяжным вздохом, донеся до моего слуха еле уловимый шепот.

   – Кто это? – произнес я и не узнал своего голоса; он содрогался и казался чужим.

   – Один из моих детей, – спокойно ответил художник.

   Я не верил ему. Это не могло быть правдой. Рисунок, мои воспоминания, ощущения чего-то родного – странное сочетание для одинокого человека, уже давно лишившегося всякой надежды.

   Я еще раз углубился в своем прошлом и, копаясь в обрывках воспоминаний не смог обнаружить лиц своих родителей, братьев, сестер. Их словно и не существовало в моей многовековой жизни.

   – Ты помнишь его? Вы ведь встречались...О я помню, мне показалось это таким волнительным.

   Художник тяжело выдохнул и показал мне на противоположную стену, где среди множества ярких, живых образов отыскался и мой скромный портрет.

   Наваждение продолжалось. Я спал и не мог проснуться. Кошмар. Невероятный кошмар, сковавший по рукам и ногам, подвел меня к портрету и окатил ледяной водой. Я смотрел в зеркало и мой рисованный двойник с легкой улыбкой удивлялся моему нескрываемому окаменению.

   – Я нарисовал тебя очень давно, но именно ты удался мне как никто иной. Ты жил, не затерявшись среди живых...

   – О чем вы? – растерянно прошептал я, чувствуя, что ноги подкашиваются.

   Его рука коснулась моего плеча, но я не скинул ее и не бросился прочь, а замер на месте каменным изваянием. Всю свою жизнь я искал истину, а когда она сама нашла меня, я готов был провалиться сквозь землю и потерять вместе со своим равновесием память и больше никогда об этом не вспоминать.

   – Даже сажей можно написать счастье...– вкрадчиво, и с некой грустью, прошептал художник.

   Мой голос ответил за меня:

   – Это сказал Леонардо.

   – И он тоже, – согласился художник.

   Я смотрел на свой рисованный образ и молчал. Жизнь пролетала передо мной и не смогла зацепиться ни за один год. Я казался себе календарем – лист отрывался от толстой пачки и падал в кучу ненужных дней, прошедших безвозвратно и ставших бесполезным мусором.

   – Что я такое?

   – Ты мой успех, – ответил художник. – Я повторюсь! Ты не затерялся в общем потоке живых людей, не сошел с ума, не сгорел и не разорвался на части, как те бездушные творения, которых я создал до и после тебя.

   – Всего лишь рисунок, мазок кисти или грифеля карандаша ... и ничего другого...пустой звук... пародия на живое существо, – не слыша своего создателя, я нес полную несуразицу, путаясь в собственных мыслях.

   – Нет, нет, не думай. Ты один из них, – рука художника указала на рисунки, – кто смог стать полноценным человеком. Ты превратился в заложника собственных мыслей, мечтаний, мучений, фантазий, которые так и не смогли воплотиться в жизнь. Ты не сломался! Понимаешь!

   ***

   – И что же было дальше? – уткнувшись в исчерченный карандашом лист, репортер нервно кусал карандаш, придумывая и осмысливая следующий вопрос.

   – Я ушел, – спокойно ответил я.

   – Как? И вы больше не встречались?! – удивился он.

   – Нет. В том не было нужды. Я получил, что желал. Увидел тысячу лиц и отыскал среди них свое.

   – Удивительно, – на одном дыхании выдохнул репортер.

   – Безусловно. Именно в этом и состоит жизнь. Я обрел себя и смирился с этим. Теперь я стал жить по-другому, и мой отец, кем бы он ни был, сделал мне самый главный подарок. Он нарисовал мой портрет.

   Я извлек из кармана древнюю монету, – которую нельзя было ни продать, ни потерять, ни подарить – и положил ее на стол.

   Репортер осторожно протянул руку и в последний момент остановился, спросил:

   – Вы позволите?

   – Безусловно. – Я не стал возражать.

   Он взял ее в руку, покрутил, попробовал на зуб и внимательно посмотрел на меня:

   – Все что вы сказали: действительно правда?!

   – Вопрос веры не требует доказательств. Разве не так? – уклонился от прямого ответа я.

   Молодой человек кивнул и дрожащим голосом, констатировал:

   – Вы рассказали мне действительно невероятную историю.

   Прощаясь, мы пожали друг другу руку; а когда он исчез за дверью, я позволил себе повернуть голову и, подойдя к камину, проницательно посмотрел на картину. Удачная работа – прекрасные, живые краски, четкие тонко подмеченные черты лица, мое и моего нового знакомого бравшего у меня интервью. Молодой человек стал прекрасным продолжением своего рисованного образа. Вдумчивый, острый ум, неудержимый интерес к жизни – эта работа, безусловно, удалась художнику.

   Я покрутил в руке старую монету, улыбнулся и убрал ее в карман – мой единственный отцовский подарок. Подойдя к календарю, я сдвинул метку и посмотрел на магическое число. Завтра был мой очередной день смерти, который с завтрашнего дня я собирался переименовать в первый день рождения.

   В поисках истины

   Он шел возле меня, с интересом изучая высокие небоскребы, отчего совершенно случайно не заметил, как наступил в глубокую лужу. Я равнодушно хмыкнул, слушая, как он изрыгает тысячи проклятий.

   – Неужели нельзя соорудить нормальные дороги, – возмутился проверяющий.

   В ответ я лишь пожал плечами. Он, наверное, и не слыхал о человеческой поговорке про дураков, ну и собственно говоря ...

   С другой стороны: откуда ему знать? Все-таки Небесная канцелярия, им до насущих проблем далековато. Судят о жителях земли по старым записям или воспоминаниям. У людей, кстати, тоже самое: совсем перестали замечать очевидные вещи, все равняются на букву закона. А что такое закон? Да по сути дела – ограничение свободы, а с другой стороны, наоборот, свобода и есть. Сплюнув под ноги, я в очередной раз зашел в тупик, наверное, уже тысячный раз за последнюю сотню лет.

   Мы остановились у небольшого скверика, в тенистых зарослях которого скрывался летний театр.

   – Ну, что скажешь? Они здесь собираются? – спросил проверяющий, злорадно сверкнув очами. Зачем спрашивать, если заранее знаешь ответ?

   Сделав удивленное лицо, я пожал плечами.

   – Стало быть, времена искусства прошли? – констатировал Небесный.

   – Изменились, – не согласился я.

   Он кивнул и сделал пометку в своем черном блокноте. В этот момент, как назло в сквере возникла компания пьяных подростков. Слегка хамоватые, напыщенные, полны юношеского максимализма. В целом неплохие ребята. Один в будущем станет врачом, второй – отцом троих детей. Причем, хорошим отцом, надежным и любящим.

   Но проверяющий, видимо, не увидел будущего. Вернее сказать, не захотел увидеть. Недовольно поморщившись, он злорадно осклабился и вывел в своем дневнике очередную пометку.

   – Куда теперь? – поинтересовался я.

   – Давайте вон туда, – указал Небесный на скромную церковь, затерявшуюся среди проездных дворов и старых пятиэтажек; не сделав и шага, он спросил: – Много народу собирается?

   – Да как сказать: когда много, когда не очень?

   – Раньше, каждый седьмой день толпами приходили. А сейчас? Стало быть, меньше стали верить. Нехорошо.

   – Почему же меньше?! – возмутился я. – Просто времена изменились. А так больше верующих, вон на Пасху посмотри, очереди стоят.

   – Неубедительно, – фыркнул Небесный. – Не вижу искренности. Для них это престиж, пафос, вот и спешат с Богом пообщаться, а по сути дела, наигранно.

   Блокнотный лист пополнился еще одной – как мне показалось – нехорошей заметкой.

   Проверка продолжалась уже шестой день – на моем веку, уже сотая. И каждый раз меня пытались убедить, что люди стали злее, бессердечнее. Только у меня на этот счет другая позиция. Слишком уж я долго на земле. Поначалу тоже так думал, а потом понял: мир меняется, люди становятся другими, но вместе с ними и добро со злом преломляются что ли, то есть приобретают другую форму. Конечно, многое остается неизменным, например: смерть, голод, войны. Или искренние чувства, рождение ребенка, радость долгожданной встречи. Вот и приходится мне выслушивать шаблонные фразы Небесной канцелярии, а потом вести их совсем в другие места, где можно повстречать истинное добро.

   Они, конечно, не верят, морщат свой напыщенный лоб, тыкают остро заточенным карандашом в разные стороны, а потом все-таки соглашаются. Не могут не согласиться, потому как в таких вопросах, две истины быть не должно.

   Мы остановились возле стадиона, затем прошлись по шумным набережным центра. Я через плечо наблюдал, как полнится записями блокнот проверяющего.

   – Ну, вот кажется и все, – подытожил он, поставив в конце своего отчета жирную точку.

   – Какой вердикт? – полюбопытствовал я.

   – Неутешительный, – сухо произнес он в ответ.

   Я вопросительно приподнял брови, изобразив искреннее удивление. Небесный, заметив мою реакцию, нехотя объяснил:

   – По сравнению с прошлым столетием, добра стало меньше на пять процентов, искренности на семь, а про помощь ближнему я вообще молчу. Недопустимый порог. Скорее всего, придется принимать меры.

   – Какие? – подавленным голосом спросил я.

   – Ну, для начала напустим невероятную жару, подорвем экономику страны, а после, если этого будет мало, атакуем мором. В целом стандартная, давно отработанная схема. Люди разбегутся как тараканы по щелям, по разным городам, переберутся к родственникам. Может быть, тогда поймут, что так жить нельзя.

   – Не судите, да не судимы будете, – буркнул я себя под нос.

   – Вы что-то сказали, Прокуратор?

   – Да нет, это я так, брюзжу по-стариковски.

   Небесный удовлетворенно кивнул. Я грустно вздохнул.

   -Сколько говорите, там процентов не хватает?

   – Пять, семь, девять – растеряно произнес Проверяющий, сверяясь с записями.

   – Великолепно, – я хлопнул в ладоши и, щелкнув пальцами, изменил мир. Мы пронеслись по пустынным проспектам, переулкам, площадям. В самую отдаленную часть города.

   Первая остановка удивила Небесного. Церковь при онкологическом центре, в которой мы оказались, видела гораздо больше настоящих молитв, чем те которые воздвигли богачи ради собственного успокоения. Здесь люди вместе с Богом боролись за жизни своих близких. Они просили, умоляли, отдавая взамен самих себя, полностью, без остатка. Яркий свет ударил в глаза Небесного, отчего он едва удержался на ногах. Сила молитв здесь была несопоставима ни с чем. Карандаш упал на пол, закатившись под скамейку, прямо напротив иконы всех святых.

   Я дал ему возможность отдышаться и вновь нарушил тишину щелчком.

   Мы оказались на вокзале. Конечно это не дворец бракосочетаний, но здесь, поцелуи прощающихся видели мне более искренними, а обещания не имели оттенка лжи.

   Проверяющий долго стоял в оцепенении, потом сел и, отложив в сторону свой весомый блокнот и что-то зашептал. Я расслышал слова восхваления. На моих глазах выступили слезы счастья.

   То была лишь наша вторая остановка. Я собирался показать ему истинную ценность человечества, которую не так-то легко отыскать, а когда отыщешь, невозможно в нее не влюбиться, забыв обо всем на свете.

   Чужой каприз

   ...Интересно, сколько он сможет продержаться? Сколько хватит сил у этого старого безмозглого осла?

   Белокурый мальчишка осторожно взялся за большую вырезанную из слоновой кости фигуру и передвинул ее на клеточку вперед.

   Холенный кот сидевший напротив мальчика недовольно фыркнул и, ощетинился, словно увидел перед собой крохотную серую мышку.

  – Давай, Инжин. Не тяни! А то мы так целую вечность будем играть! – не выдержав, возмутился мальчуган.

  – Будешь мешать, Квентин, мы вообще не доиграем, – парировал кот, весело щекоча себе подбородок.

  – Ну уж нет! Нашел дурака! – мальчик, насупив брови, посмотрел на настенные часы. – Я уже битый час тут уговариваю тебя сделать ход, а ты и в ус не дуешь...

  – Почему? – удивился кот, и демонстративно "дунул в ус".

   Квентин поморщился, но вовремя удержался. Иногда его просто распирало от желания схватить этого "блохастого" проныру за шкирку и выкинуть из дома, а порой – он одержимо радовался проделкам кота и не находил себе места, когда тот задерживался в лесу.

  – Ну что, выбрал?

  – Даже не знаю. Они все такие одинаковые, -промурлыкал кот с интересом изучая фигуры.

  – Конечно, одинаковые. Это же солдаты, – то есть пешки, в нашей с тобой войне! – Не на шутку разозлившись, все-таки нашел в себе силы пояснить Квентин.

  – Ну, я и говорю: все такие похожие. Трудно начать. Вдруг кого-нибудь из них убьют? – стал оправдываться кот.

   Квентин недоверчиво посмотрел на Инжина.

   – Ты вообще играть то умеешь?

  – А то!

   Кот казался чертовски невозмутимым.

  – Ну! – настойчиво потребовал Квентин.

  – Что, ну? -не понял кот.

  – Играй!!!

   Кажется Квентин сорвал себе голос, однако кот стерпел этот истошный вопль как ни в чем не бывало. Слегка прижав ушки, он мурлыкнул и посмотрел на мальчика так жалостливо, что у того оборвалось сердце. Обида исчезла без следа.

   – Слушай, а чего мы вообще взялись играть в эту никчемную игру? – вдруг поинтересовался Квентин.

  – Не знаю? – искренне ответил кот. – Может быть это твой каприз?

  – Мой?! – вновь возмутился мальчуган. – Если я не ошибаюсь, это ты притащил эту дурацкую доску с игрушечной армией.

  – Что же тебе настоящую достать? – не понял кот. – Уж извини, не держим...Я же все-таки не всемогущий волшебник!

   Квентин с недоверием посмотрел на кота.

  – Волшебник?! Скажешь тоже. Можно подумать они существуют?

   Видимо, и не собираясь продолжать игру, кот стал с особым усердием чистить лапы.

  – Чего молчишь? Хочешь чтобы я сам спросил? – внимательно изучая усатого чистюлю, ехидно заметил мальчуган.

  – Почему бы и нет? – выдержав паузу, вальяжно произнес кот, вовсе не собираясь бросать любимое занятие.

   Мальчик застыл в ожидании. Но ответа не последовало. Кот нехотя потянулся, нежно перебирая лапами, и вопросительно уставился на Квентина.

  – Ты что не слышал моего вопроса? – не выдержав затянувшейся паузы, чуть ли не выкрикнул мальчик.

  – Да существуют, они... существуют, – кот снова потянулся, мурлыкнул, и спрыгнул со стула. – Пойдем со мной ...

   Квентин сразу забыв об обиде, с интересом следя за котом, направился следом.

   Инжин подошел к огромному стеллажу с книгами, ловко запрыгнул на последнюю полку и потянул за одну из книг. За стеной послышался протяжный скрип. Стеллаж нехотя подался вперед. Инжин фыркнув, спрыгнул вниз, и гордо посмотрел на мальчика. Квентин мог поспорить с кем угодно – на усатой морде сияла радужная улыбка.

   Но разве коты умеют улыбаться?

  – Хочешь сказать, что там живут волшебники? – спросил Квентин, с нетерпением взирая на темный коридор, ведущий куда-то вниз.

  – Нет, там живут говорящие коты...– фыркнул в ответ Инжин.

   Они спустились по старой каменной лестнице практически в полной темноте. Квентин едва поспевал за противным котом.

  – Слушай, а может, ты достал бы какой-нибудь факел? – послышалось из темноты.

   Инжин что-то пробурчал в ответ, но Квентин разобрал только: " ...я и так неплохо вижу".

   Впереди послышался глухой удар.

  – Ты чего?

  – Пришли, – раздался грустный голос кота.

   Сначала мальчик смог разглядеть только расплывчатые очертания больших деревянных полок и бесчисленное множество покрытых паутиной колб.

   Инжин ловко запрыгнул на топчан и зажег пару масляных ламп.

  – Это здесь живет настоящий волшебник? – с надеждой поинтересовался мальчик.

  – Жил, – с некой грустью в голосе поправил его кот.

  – Почему жил? Он что уехал?

   Квентин аккуратно дотронулся до одной из колб, и словно уколовшись о веретено, резко одернул руку.

  – Волшебники также как и люди имеют странную и довольно глупую на мой взгляд возможность стареть, – смахнув паутину со старой школьной доски, заметил кот.

  – Ты так говоришь, словно волшебник это какая-то вещь, вроде гардероба...– удивился Квентин.

  – Бывает и такое, – согласился кот.

  – Уверен?

   Мальчик с прищуром посмотрел на кота.

  – Вполне, – протянул Инжин мурлыкнув от удовольствия.

   Глаза быстро привыкли к чадящему свету ламп. Мальчик с интересом осмотрел старый череп покоящейся на самой верхней полке, чучело серого филина и еще множество разных чудных мелочей.

  – Мне нравиться это место, – заключил Квентин.

  – Еще бы не... – кот хотел что-то добавить, но вовремя сдержался.

  – А кто здесь жил раньше? -мальчик аккуратно взял в руки тяжелую, покрытую пылью книгу.

  – Здесь раньше жил мой хозяин, – с нескрываемой грустью посмотрев на мальчика, произнес кот.

  – И где же он теперь? Что с ним случилось? – не особо слушая четвероногого рассказчика, Квентин жадно разглядывал рыцарские доспехи, хранившиеся в самом углу комнаты.

  – Ты знаешь, он был очень стар и могущественен...– заунывно начал кот.

  – И что же с того? – Квентин осторожно провел пальцем по кирасе. Следом осталась чистая дорожка, где он увидел свое отражение.

  – Но зачастую могущество замыливает глаза, не давая возможности разглядеть самые простые в мире вещи, – не сдавался Инжин.

   На миг, мальчик остановился, и с интересом посмотрев на кота, робко спросил:

   -Какие?

   Кот не спеша отвечать, зевнул и вальяжно растянувшись на полочке, произнес:

  – Собственные глупости...

  – Можно подумать, ты очень умный! -мальчик недовольно зыркнул на кота.

  – Ну, по крайне мере умнее некоторых балбесов, – Инжин даже не посмотрел в сторону мальчика, но с удивительным умилением покосился на запыленное чучело совы. – И к тому же, я не давал хозяину никчемных и ненужных советов.

  – Это ты про нее, – Квентин кивнул на неподвижную птицу.

  – А то, – с неким восхищением согласился кот.

  – Поэтому она погубила твоего хозяина?

  – Поэтому она стала чучелом!

   Кот ловко запрыгнул на верхнюю полку и, подхватив сову, зашвырнул ее в самую кучу наваленного в углу барахла.

  – Там теперь ее место...

  – Зря ты так, Инжин. Может она не виновата, -с грустью посмотрев на чучело, вступился Квентин.

  – Очень может быть, – кивнул кот и, лизнув грязную лапу, добавил: – Только теперь уже все равно. И не надо забывать, что я всегда говорил Сабрине: она всего лишь глупая курица!

  – Ее звали Сабрина? – Квентин сам не зная почему, подошел к птице и осторожно поднял слегка разорванное чучело. -В чем же она провинилась? – рука осторожно пригладила выцветшие от времени перья.

  – Это ты мне расскажи, дружок, – как-то слишком грубо прошипел в ответ Инжин.

   Квентин почувствовал, как мороз побежал по коже. Осторожно положив птицу на место, он обернулся, и с удивлением наткнулся на острый как бритва взгляд кота.

  – Я! Почему, я? Причем здесь, я? – спросил Квентин и испугался собственных вопросов.

  – При том! – передразнил его Инжин. – Посмотри вокруг, сынок...Разве тебе ничего из этого не знакомо? Разве не екнуло сердце, когда ты увидел эту комнату? Приглядись повнимательнее, Клет!

   Мальчуган заметно вздрогнул.

  – Конечно, – на лице кота вновь возникла улыбка. Но на этот раз в полутьме комнаты она казалась зловещей и наполненной нескончаемого коварства.

  – Клет, – Квентин с замиранием сердца повторил услышанное имя.

  – Да, именно Клет! Клет Всемогущий! Клет – серебренная нить! Припомни, как еще звали тебя твои дружки волшебники? – Инжин менялся на глазах. Теперь его просто разрывало от ненависти.

  – Ты хочешь сказать, что я волшебник?!

  – О, и еще какой! -фыркнул кот. -Это же надо было додуматься, наложить на себя заклятье и, став ребенком задать нам всем такую задачку! Видите ли, он не мог выбрать из нас достойного слугу.

  – Слугу?

  – Да, слугу... – Инжин еще раз всмотрелся в лицо напуганного до смерти мальчугана. – Да, Клет. Только тебе на старости лет взбрело в голову подобным способом выбрать на следующую тысячу лет себе единственного помошника. Кто узнает тебя в образе мальчика, тот станет твоим самым лучшим слугой!

  – А если не угадает? – просипел Квентин.

  – Ха, а если не угадает, то превратиться в лохматое чучело! – победоносно закончил кот. – Только я думаю, меня не постигнет сия участь... В отличие от этих пройдох...

   Только теперь Квентин заметил, что помимо совы на полках пылилось видимо-невидимо чучел всевозможных животных. Белки и волки ютились в немом соседстве с орлами и пантерами, даже бурый медведь нашел свое место в бесчисленной армии кандидатов на лучшего слугу хитрого мага.

  – Неужели это все я натворил?! – с болью в голосе выдавил из себя Квентин.

  – А кто ж еще, – быстро успокоившись, подтвердил кот. – Скажи спасибо, что я отыскал таки тебя. А то так бы и ходил ребенком. Сам-то расколдоваться не можешь!

  – Но не уже ли так сложно было меня найти. Я же живу в соседней деревне. Тут рукой подать. А их так много и никто не смог... – мальчик никак не хотел верить словам кота.

   И в третий раз на морде Инжина возникла улыбка, но на это раз – загадочная:

  – Ну, как сказать не могли. Главное направить конкурентов по ложному следу. А там и подождать можно... Эх, какие же они все-таки глупцы. Даже эта, -кот указал лапой на чучело совы, -думала, что ты специально не хочешь чтобы тебя нашли. Мол, ты нарочно спрятался лучше мышки, чтобы стать нормальным человеком. Ха! Нормальным человеком! Дура! Кто же окажется от власти?! Кто променяет великую силу и верного слугу, на вечное перекапывание чужой земли?

   Кот победно задрал лапки вверх.

  – А ты уверен, что я – это действительно я? Ну, то есть этот самый Клет – это я? – с сомнением уточнил Квентин.

  – Конечно, – не раздумывая, замурлыкал Инжин. – Не зря же я два месяца приглядывался к тебе. Ты даже в шахматы играешь точь-в-точь как Клит. Ошибки быть не может. Теперь мы уж разделим власть, мой господин! Осталась пустая формальность...

   Кот элегантно прыгнул в дальнюю часть зала и, сдернув с огромного холста покрывало, выставил на всеобщее обозрение портрет добродушного старика. Квентин испуганно вздрогнул, словно ему до боли в сердце был знаком этот спокойный, чем– то грустный взгляд.

   Заметив волнение, кот победно замяукал, будто ему удалось одолеть сотню драных собратьев.

   Квентин испуганно замотал головой пятясь назад.

  – Нет, проклятый кошара! Нет! Слышишь, я не хочу быть противным бородатым стариком!

  – Вот уж дудки, маг! Я разгадал твою загадку! Глупо отпираться... – не согласился Инжин, привычно лизнув лапу. – Обещал – так исполняй! -внезапно рявкнул кот.

   Спотыкнувшись Квентин упал на спину и пополз к двери уже на четвереньках.

  – Я не хочу!

   Но торжествующее мяуканье кота заглушило детские причитания.

   Возможно, Квентин так до конца и не поверил в то, что произошло, – но страшный раскат грома, который серой мышкой пробрался в подвал, и в самый неподходящий момент обратился молнией, спутал все карты.

   Мальчик, продолжая шмыгать носом и громко плакать, все-таки нашел силы поднять голову и взглянуть на Инжина.

   Кот обескуражено смотрел на него и, не шевеля усами, что-то бурчал себе под нос.

   Портрет старика так и остался портретом, а испуганный Квентин так и остался напуганным мальчиком, не обратившись в могущественного мага.

  – Неужели я ошибся?! -кот испуганно сжался в маленький комок и растерянно посмотрел по сторонам.

   Сотни сочувственных взглядов набитых опилками зверюшек смотрели на хвостатого проныру, которому также как и им не удалось разгадать загадки.

   Все еще не понимая, что он потерпел крах, Инжин снова уставился на Квентина. Мальчик перестал плакать, но еще явно не мог произнести ни слова.

  – Этого просто не может быть! Я же все правильно сделал. Ни в чем не ошибся. Ты же настоящая копия – хозяин!