Текст книги "Атаман Золотой"
Автор книги: Константин Боголюбов
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
– Катя!
Женщина в ужасе вскочила с кровати.
– Мы погибли, Катя! Надо спасаться. Дом окружают разбойники… Катя! Что делать?
Обмякли и дрожали колени, зуб на зуб не попадал. Ефим Алексеевич умирал заживо. Он совершенно растерялся. Только бы не убили, только бы сохранить жизнь!.. Любой ценой!.. Еще не зная, кто хочет на него напасть, он уже готовился отдать все деньги, все драгоценности. Пускай возьмут дом, Катю, только бы пощадили его. И надо же было связаться с этим проклятым заводом! Недаром же назвали его Шайтанским… Шайтан-лог – чертово место!
– Алешка! – вскричал он.
Кублинский жил в нижнем этаже. Он пришел, встревоженный, и запер за собой дверь на ключ. Шагин и Евграшка тряслись и плакали от страха.
Колокол, висевший около конторы, сполошно прозвонил три раза и замолк. Кублинский прильнул к окну. По плотине бежали несколько человек, вооруженных ломами. Дом был окружен со всех сторон. Слышались крики у ворот.
– Беда, Ефим Алексеевич! Знать-то, весь завод поднялся.
– Что делать, Алешка?
– Надо обороняться… Есть у вас пистолеты?
– Возьмите в кабинете, в ящике стола.
В дверь постучали.
– Кто там? – спросил Кублинский.
– Отворяй, холуй, а то дверь высадим.
Это был голос надзирателя Нарбутовских.
Ширяев в ужасе бросился к лестнице, которая вела на чердак, следом за ним стала подниматься на вышку Катерина Степановна.
Кублинский встал с заряженным пистолетом около двери.
Раздался сигнальный выстрел, послышался звон разбитых стекол, вспыхнули факелы. Начался приступ.
Мастеровые шли тремя группами. Первая во главе с атаманом направилась к господскому дому с тем, чтобы сразу же начать его осаду. Вторая группа под предводительством Мясникова должна была расположиться в саду, чтобы никого не пропускать в усадьбу. Третий отряд повел Василий Карпов к заводской конторе. Он же по пути должен был снять с работы мастеровых молотовой и доменной фабрик.
Когда подходили к дому Ширяева, встретили обоих караульных.
– Куда собрались такой ордой? – окликнул Мишка Харлов.
Вместо ответа Нарбутовских ударил его прикладом по голове и сбил с ног. Максим Чеканов спихнул бесчувственное тело в канаву.
– Собаке собачья и смерть!
Яшу Драного не тронули.
– Ступай, Яша, спать, мы за тебя покараулим.
Старик покорно побрел домой.
Отряд Карпова подошел к конторе. Один из стражников пытался было ударить в набат, но его тут же связали и заткнули рот кляпом. Остальные разбежались, кто куда. Первыми бросили работу мастеровые молотовой фабрики. Они начали громить заводскую контору. С остервенением уничтожали учетные книги, заводские ведомости и реестры. Перед конторой зажгли костер.
– Горите, наши долги! – кричали работные люди, кидая в пламя конторские дела и кабальные записи. Ветер подхватывал и кружил бумажные листы.
Тем временем осаждавшие господский дом обезоруживали и вязали охрану. Толпа росла и росла. Бежали со всех кондов и мужики и бабы. Андрей гирей взломал дверь. В темноте раздался выстрел.
– Алешка! Сдавайся, барский пес, добром, – крикнул Нарбутовских.
– Что на него, на злодея, смотреть? – Чеканов вышиб из руки Кублинского пистолет. Алексей Балдин всадил ему в живот рогатину. Дворецкий повалился, истошно вопя. Шагин пытался спастись бегством, но его повалили и стали бить смертным боем. Евграшка, встав на колени, просил пощады. Аниска выла во весь голос.
– Ну, как, земляки? – спросил Андрей. – Может, оставим его?
– Он вреда нам не делал, – отвечали мастеровые.
И Евграшку пощадили.
Рабочие ходили из комнаты в комнату, но Ширяева нигде не было. Кто-то догадался, что он на чердаке. Западня, однако, оказалась тяжелой и плотной: сколько ни рубили ее, открыть не смогли.
– Выходи, тиран! – крикнул Андрей. – Не выйдешь – сожжем вместе с домом.
Угроза подействовала. Люк приподнялся, и Ефим Алексеевич спустился, за ним слезла и его любовница. Объятый ужасом, в присутствии грозно молчавших людей, он дрожащим голосом стал просить:
– Не убивайте, отпустите меня.
– Тебя отпустить – все одно, что дикому зверю дать волю, – мрачно ответил Нарбутовских.
– Немало ты кровушки нашей попил…
– По двадцать часов заставлял робить…
– А сколько девок испоганил…
– Небось, сейчас и про палку забыл…
– Волоките его на плотину. Пущай народ его судит.
– А жена его тоже заслуживает суда? – спросил Андрей.
– Нет, баба у него добрая. Худого за ней не замечали. Не обижала нас.
Был предутренний час. Солнце еще не поднялось из-за гор, но земля уже полнилась светом. На площади около плотины шумела толпа. Мастеровые и крестьяне из соседних деревень собрались судить владельца Шайтанки. Он стоял на плотине на коленях в исподнем белье, по щекам его текли слезы. С ненавистью и пре рением смотрели шайтанцы на того, кто еще вчера внушал им страх одним своим появлением в цехе или на улице. Теперь он был жалок и отвратителен. Мелкая дрожь била его тело: однако, боясь расправы, он все еще надеялся, что помилуют, и, плача, просил:
– Православные! Простите за все обиды и притеснения, какие я вам чинил. Пощадите мою жизнь! Отдам все имущество и уеду с завода.
– А что, Ефим Алексеевич, – обратился к нему Андрей, подойдя вплотную, – будешь ли добр к людям, перестанешь ли мучить их непосильной работой, сечь безвинно?
Ширяеву не дали ответить. Толпа кричала:
– Убей его! Не оставляй живым! Стреляй в него, атаман! Будь он проклят, аспид!
Андрей поднял пистолет и выстрелил в упор. Ширяев ткнулся лицом в землю. Это послужило сигналом. Мастеровые бросились на ненавистного крепостника. Били чем попало, пинали, пока он не перестал подавать признаков жизни. В этот момент от господского дома верхом на коне выехал Мишка Харлов. Он на весь мах проскакал по Проезжей улице, погрозив толпе нагайкой. Вслед ему полетели камни, но Мишка мчался на лучшем жеребце из ширяевской конюшни.
– Ишь, оклемался, сволочь, – промолвил Василий Карпов.
– Жаль, что палача живым выпустили, – сказал Нарбутовских. – Теперь он в городе поднимет тревогу.
Катерину Степановну отправили в Екатеринбург пешком. Она шла по улице мимо толпы, подобрав длинный шлейф.
– Подними выше хвост, ширяевская шлюха, – кричали бабы, – авось, легче будет шагать до города.
Муку, соль, крупу из провиантских магазейнов раздали особо нуждающимся и многодетным.
Восстание перекинулось в Талицу, Подволошную, на медный рудник. Взбунтовался Верхне-Шайтанский завод и даже деревня Нижняя на Чусовой.
Если бы атаман Золотой видел «сердечным оком», что творится на родной земле, он бы с радостью узнал, что не одни шайтанцы восстали, что кипит гнев народный по всей России: крестьяне земель Долматовского монастыря ведут упорную борьбу со своими притеснителями, в Яицких степях по казачьим станицам тоже идет смута, а посчитай, сколько бунтов в самой России: в рязанских, нижегородских, тульских и прочих уездах и провинциях. Одного недоставало – согласия и единства. Всяк стоял сам за себя.
А в Санкт-Петербурге при дворе императрицы гремели балы по случаю добрых вестей с фронта; армии Румянцева и Суворова одерживали одну за другой блистательные победы над врагом. Слава о доблести русского солдата летела по Европе.
Пока над столицей взвивались огни фейерверков и на придворных балах приседали в контрдансах дамы и кавалеры, в курных крестьянских избах, где дым густой серой пеленой висел под потолком, черные мысли мешали заснуть хозяевам.
Крепостная крестьянская Русь ждала своего вождя.
Мишка Харлов настегивал жеребца, у которого уже клубилась пена под удилами. Он остановил коня у желтого здания Горной канцелярии и, взбежав по лестнице на второй этаж, попросил доложить.
– По какому случаю? – хмуро спросил дежурный капрал.
– В Васильево-Шайтанском заводе бунт! Убили господина Ширяева.
Капрал тотчас отправился рапортовать начальству. Мишку впустили без задержки. Принимал его член Горкой канцелярии господин Башмаков.
Когда Мишка увидел его сердитое, как будто закаменелое лицо, он аж затрепетал в холопском умилении: точь-в-точь барин Ширяев, даже авантажней.
– Докладывай, – произнес господин Башмаков деревянным тоном.
– Так что, ваше благородие, в Шайтанке поднялись мастеровые, а с ними атаман Золотой…
– Кто?
– Разбойник, ваше благородие. Контору разорили, господина Ширяева выволокли в одном исподнем белье и казнили.
– Казнили?
– Точно так. Атаман Золотой застрелил его.
– Кой черт! «Застрелил»? Ты, каналья, подумал, о ком речь ведешь? Это не заяц… «Застрелил»… А вы где были?
– Ваше благородие, меня тяжко избили и, токмо притворись мертвым, я спасся от рук злодеев…
– Ты сделал, что надлежало, – раздумчиво промолвил Башмаков. – Ступай. Скажи, что я приказал дать тебе провиант и… ступай! – крикнул он.
Мишка скрылся за дверью.
Башмаков отправился докладывать полковнику Бибикову. Было решено двинуть на Шайтанку воинские команды с ближних заводов – Ревдинского и Билимбаевского.
Труп Ширяева, неузнаваемо обезображенный, лежал на плотине в луже крови, и не было в Шайтанке человека, кто бы не прошел мимо него с гадливостью, как проходят мимо раздавленной змеи.
– Каково-то тебе будет на том свете, – мстительно говорила Парасковья Карпова, – а на этом мы с тобой в расчете. Надо бы тебя было не один день на угольях жечь.
Марина Протопопова, красивая, стройная женщина, с печальным бледным лицом, увидав труп своего насильника, вскрикнула и закрыла глаза руками.
– Бабоньки! Ужели оставим место нашего позора в сохранности?
Парасковья почти бегом кинулась к господскому дому, за ней побежали заводские женки. Они выломали дверь в «храм любви». Сорвали со стен срамные картины, вдребезги разбили графины и фужеры. Каждая вспоминала страшные и постыдные часы, проведенные в этом вертепе.
Оставив одни голые стены, а на полу осколки посуды и лужу вина, заводские женки ушли из «храма любви».
Восставшие по всем дорогам выставили караулы.
– Тебе бы по праву поселиться теперь в господском доме, – предложил атаману Никешев.
– Нет, Иван, лучше я у тебя останусь или пойду в Талицу к Балдину.
– Братец велел в гости тебя звать, – услышал он женский голос.
Аннушка Нарбутовских стояла перед ним, потупив глаза.
– Спасибо, Аннушка, непременно приду.
Вечером у Нарбутовских в большой и светлой горнице собрались Андрей, Мясников, Никифор, Никешев, Василий Карпов, Иван Протопопов и братья Балдины. Одним словом, все вожаки восстания. Не было только Чеканова и Бажукова, они стояли в карауле.
– Надо нам обсудить, что дальше делать, – молвил хозяин. – Каков будет ваш совет?
– Большое мы дело сотворили, только за него и ответ придется держать большой, – ответил Иван Протопопов, – екатеринбургские власти пошлют против нас воинскую команду. Этого непременно надо ожидать.
– Что же, по-твоему, предпринять следует?
Протопопов молчал, тяжело дыша. Горячий Василий Карпов выкрикнул:
– Будем стоять до последнего! Насмерть будем биться.
– Так-то так, – заметил Протопопов, – да надо рассчитать и о будущем поразмыслить.
– Я думаю, – предложил Андрей, – не худо бы поднять соседние заводы: Ревду, Билимбай, Серги.
– Посланы туда люди, атаман, – сказал Нарбутовских.
Тут Андрей понял, что здесь, в Шайтанке, не он все-таки главный, бее обдумано и решено без него.
Завод не останавливался и продолжал работу.
Не стало побудки, но мастеровые, как при господине, выходили на урок в свой час.
Среди работных людей шли разговоры о будущем.
– А дело-то наше не до конца завершено.
– Ась?
– Я так думаю: сколь мы ни хорохоримся, придут солдаты – и всем нам будет каюк.
– Ну, это еще поглядим. Нарбутовских отпустил приписных…
– Не уж по дворам?
– По дворам.
– Добро мужикам!.. Ты гляди, народ совсем другой стал. Песни поют.
– Свободу почуяли?
– Свободу.
– А не будь атамана Золотого…
– Это конечно…
– Вот уж неделя, как без хозяина живем, а завод действует.
– Ништо!.. Заводское действо само по себе, а избы наши – сами по себе.
– Покуда атаман Золотой с нами, живем.
– Парень он хороший, да только ему один путь, нам – другой.
Между тем Андрей переживал медовый месяц своей славы.
Достаточно ему было выйти на улицу, как еще издали, увидя его, мастеровые снимали шапки.
– Здрав будь, атаман!
Ласково улыбались девушки, а заводские мальчишки ходили за ним по пятам, не спуская с него восторженных взглядов. И днем и вечером в избу Никешева заходили мастеровые, кто побеседовать, кто просто посидеть, поглядеть на атамана, послушать его.
– Вот когда ты Золотым-то по-настоящему стал, – сказал как-то Андрею Мясников. – За такое и жизнь не жалко отдать.
– И отдадим, – ответил Никифор.
Он важничал и гордился своей близостью к атаману.
– Мы с Золотым-то с малолетства возросли в нужде и с той поры рука об руку идем, – говорил он, сидя в гостях то у одного, то у другого мастерового. – Без меня он ничего не делал, все моего совета спрашивал. Ведь в Шайтанку-то я его надоумил идти…
Услышав эту похвальбу, Мясников вполголоса предупредил приятеля:
– Будешь болтать – атаману скажу.
– Экой ты, уж и пошутить нельзя, – смущенно пробормотал Никифор.
Нарбутовских распорядился выставить заставы на двух дорогах. На ревдинской встали братья Балдины, Максим Чеканов со своими подручными – Никешевым и Карповым. На возвышенных местах были выставлены дозорные.
– Чтобы ни проходу, ни проезду, – предупредил Нарбутовских.
– На нас можешь положиться, умрем, а не пустим, – ответил Максим.
Спокойно прошел день, другой, третий.
На четвертый день после обеда раздался сигнальный свист. Максим Чеканов оглянул поляну: из-за кустов с противоположной стороны выходили вооруженные чем попало рабочие, подгоняемые солдатами. Чеканов крикнул:
– Ревдинские! Не трожь нас, и мы вас не тронем.
Не встречая сопротивления, ревдинцы пошли через поляну. Шли не очень уверенно, оглядываясь друг на друга. Впереди вышагивал заводской приказчик, а сзади поблескивали штыки ревдинской воинской команды.
– На кого вы, сволочи? – гаркнул Максим, – на своих братьев?
Илюшка, как тень, ходивший за отцом, кинул камень, да так метко, что попал предводителю отряда прямо в грудь. Тот выругался и, вытащив из-за пояса пистолет, стал целиться в Илюшку, но тот уже исчез в кустах. Он побежал за Иваном Никешевым. Иван переобувался, сидя на траве у прясла поскотины.
– Дядя Иван! Наших бьют.
– Наших?
Грянул выстрел. Иван Никешев вскочил, босой на одну ногу, выхватил из прясла жердь и побежал на поле боя. Он подоспел в ту самую минуту, когда ревдинская команда всей силой навалилась на шайтанцев. Дрались чем попало: ослопами и кулаками, камнями и кусками железа.
При виде остервенелого Ивана Никешева, бежавшего с жердью, ревдинцы оторопели. А когда жердь засвистала над их головами, начальник отряда побежал первый. За ним пустились наутек и остальные, едва лапти с ног не спадывали.
Илюшка с пронзительным свистом бежал впереди всех. Версты две гнали ревдинскую команду шайтанцы да так и не могли догнать.
– Суньтесь еще раз – огненным боем встретим, – грозили они убегающим.
Вторую победу одержали на следующий день. По дороге из Билимбая, где тоже была выставлена застава под командой Мясникова, в Шайтанку двинулась команда из билимбаевских мастеровых. Они шли явно нехотя, понукаемые полицейскими служителями.
– Братцы! – кричал им Мясников. – Бросьте эту затею, ворочайтесь на завод.
– Бунтовщикам – лютая казнь! – орал полицейский капрал, возглавлявший наступление, размахивая тесаком. – Вперед!
Но тут случилось то, чего он никак не ожидал: трое парней из его команды бойко перебежали поляну и крикнули шайтанцам:
– Мы с вами!
Тут человек десяток кинулись вспять по билимбаевской дороге, бросая на бегу оружие.
Полицейский служитель глянул направо, глянул налево и понял: с этим народом бунтовщиков не победишь.
Мясников не стал дожидаться:
– За мной, братцы!
Все тридцать мастеровых, бывших в его распоряжении, дружно ринулись в атаку. Билимбаевцы бросились врассыпную.
– Кланяйтесь вашим! – крикнул вслед Федот Бажуков, – скажите, как наши машут.
Несколько билимбаевцев были пойманы и по добровольному согласию зачислены в отряд Мясникова.
Илюшка Чеканов ходил среди ребят героем. Еще бы, все знали, как он зачинал бой на талицкой елани, не знали только, что в тот же день Максим высек своего большака.
– Что ты, варнак, наделал? Из-за тебя сыр-бор загорелся. Из-за тебя меня едва не застрелили.
Илюшка молча вынес порку. Зато после он ходил по Проезжей улице, с гордостью поглядывая по сторонам. Знакомые девахи смотрели на него с восхищением. Илюшка думал об атамане Золотом и очень хотел быть похожим на него.
Максим Чеканов жаловался:
– Скажи, совсем парень от рук отбился. В самый огонь лезет.
– Не тужи, Максим, – сказал столетний дед Архип, – они, молодые-то, дале нас видят, боле нас могут.
За горы садилось ласковое летнее солнце. По Проезжей улице ходили мастеровые.
– Ну, Прокопьич, дождались светла праздничка?
– Дождались.
– Каково тебе теперь?
– Ладно жить начал: и крупы и мяса вдосталь, и мука в сусеке.
– А что, ежели конец нашему счастью придет?
– Тогда подумаем.
– Эх ты, голова, – тогда думать-то поздно будет.
Эти речи слышал Андрей, и сердце его сжималось. Что делать? Никто из посланных в Ревду и Билимбай не воротился. Надежда еще не покидала его, но сомнение шевелилось в душе: вдруг оба лазутчика пойманы. Не жаль было себя, жаль этих людей, трудолюбивых и несчастных.
В воскресенье утром привели пятерых пленных. Трое были из Билимбая, двое свои, шайтанские.
Как обычно, Нарбутовских и Чеканов расследовали такие дела.
– Билимбаевских отпустить надо, – решил Нарбутовских, – такие же подневольные, как и мы, а эти двое – стражники и собаки не из последних. Этих на Шишмарево урочище свести, камень на шею и в воду.
– Зачем так далеко, – усмехнулся Максим. – Пруд вон он, рядом.
– Еще воду в пруду поганить!
Стражников повели на Шишмарево урочище, а билимбаевским мастеровым объявили, что они свободны. Но мужики не уходили.
– Так вы уж нас у себя оставьте. Куда мы теперь?
– Что ж, оставайтесь, коли есть охота, – разрешил Нарбутовских.
По случаю воскресного дня было гулянье. Площадь перед конторой пестрела сарафанами и платками. Молодые кержачки достали из сундуков самые лучшие, самые праздничные платья.
– Как цветы на лугу, – весело подмигнул Иван Никешев. – Вот где невесту-то выбирать.
– Обождать придется с женитьбой-то, – серьезно заметил Нарбутовских. Он лучше прочих понимал опасность положения и знал, что многим несдобровать.
Девять дней Шайтанка не знала над собой хозяйской плети. 17 июня из Екатеринбурга в завод послана была воинская команда под начальством прапорщика Кукарина. Команде придали жителей с заводов Верх-Исетского, Березовского, Ревдинского, Билимбаевского и Невьянского, по пятьдесят человек от каждого, снабженных от казны оружием.
Весть об убийстве заводовладельца и его подручных не на шутку всполошила горное начальство. Екатеринбургская контора судебных и земских дел предписала всем заводским конторам принять участие в розыске виновных.
Специальный указ гласил:
«Если ж кто разбойнического атамана или кого из разбойников поймает и приведет, то таковым дается награждение из казны – за атамана 30 рублей, а за каждого разбойника по 10 рублей; сверх того старостам и всем обывателям объявить, что когда канцелярия усмотрит их нерадение в поимке таковых злодеев, то и с таковыми будет поступлено по всей строгости законов».
Еще до того, как воинская команда заняла завод, зачинщики восстания – Нарбутовских, Чеканов, Никешев, братья Балдины – предупредили Андрея.
– Ты, атаман, уходи, схоронись где-нибудь в лесах. Тебя первого к ответу потребуют. Спасибо, что заступился за нас. Мы тебя тоже не оставим. О хлебе и мясе не беспокойтесь – будете сыты.
Простился атаман с жителями Шайтанки и ушел в глухие ущелья между гор. Теперь отряд его почти сплошь состоял из шайтанцев.
Никешев, Нарбутовских, Чеканов и Протопопов намеревались на другой день вечером присоединиться к отряду, но опоздали. Эскадрон драгун ворвался в Шайтанку и закрыл все ходы и выходы из завода. По улицам разъезжали патрули.
Началась полицейская расправа с участниками восстания. В первую же ночь арестовали Нарбутовских, Чеканова, Протопопова, Балдиных. Когда дошла очередь до Никешева, Иван оказал сопротивление: разбил головы двум полицейским служителям и разогнал остальных. Пришлось выслать для ареста чинов воинской команды. Избитого и связанного, посадили его в заводскую чижовку.
– Достанется вам, бунтовщикам, каждому на орехи. Отведаете кнута, – грозил Кукарин.
Вскоре на завод явился новый владелец – младший брат убитого и сразу же принялся за розыски имущества Ширяева. Составил подробную опись всему до последней мелочи.
– Дождались другого злодея, – говорили шайтанцы.
Заводских работ не начинали. Больше половины мастеровых оказались в подозрении, были арестованы и препровождены в город – одни за разгром конторы и господского дома, другие за оставление работ и «незащищение господина своего».
Атаман Золотой скрывался на горе в пятнадцати верстах к востоку от Верхне-Шайтанского завода. Отсюда, с вершины, открывался вид на окрестные горы. Они дыбились одна за другой, полные величавой силы. Совсем вблизи мрачно чернела Волчиха, самая высокая из гор Среднеуралья.
Погода стояла сухая. Камни накалялись от солнечного зноя. Сладко пахло земляникой. Розовые цветы шиповника протягивали нежные лепестки.
Отряд атамана Золотого беспрерывно пополнялся. Однажды пришел Илюшка Чеканов с отцовским топором за поясом.
– Кто такой? – спросил его Мясников.
– Илья Чеканов, – гордо ответил парнишка.
– А за какой надобностью пришел сюда?
– Примите в отряд. Тятьку под караулом в город увезли.
Федот Бажуков не выдержал.
– Сколько тебе лет-то, сопляк?
– Восемнадцать.
– Врешь, пятнадцати нет.
Парнишка, однако, не терялся.
– Хоть и пятнадцать, а драться умею.
Андрей засмеялся и обнял Илюшку за плечи.
– Я такой же был, как ты. Принимаю тебя, Илюха, в отряд. Только, чур, не плакать о мамке.
– Не буду, – буркнул в ответ Илюшка.
На следующий день явился еще один, этот был постарше и с пистолетом, который он сумел стащить в господском доме. Андрею понравилось, что новенький пришел с оружием.
– Нам такие надобны. Умеешь стрелять?
Бажуков шепнул:
– Не надо бы его принимать. Господские пятки лизал да, сказывают, и наушничал. Неверный человек, одним словом. Ему и прозвище – Ботало.
Атаман заколебался, но Ботало, насыпав порох на полку, взвел курок и, почти не целясь, выстрелил в галку, сидевшую на соседней ели. Та кувыркнулась на землю.
– Браво! Добрый стрелок! Беру в команду.
Через день заводские женки приносили отряду провизию.
– Долго ли будем здесь стоять, Андрей? – спрашивал Мясников.
– До тех пор, пока не поднимем соседние заводы.
А опасность надвигалась неумолимо и быстро, о чем и подумать не мог атаман.
Накануне рокового дня исчез Ботало. Бажуков донес об этом Андрею.
– Упреждал тебя. Не поверил. Теперь жди беды. Такой не только нас, отца родного продаст, не чихнув.
– Будем настороже.
Не знал он, что уже напали на его след, что крупная воинская команда окружила гору.
Однажды люди его отдыхали после обеда. Примостившись в тени молодой сосны, спали Никифор Лисьих и Василий Карпов, вместе с Федотом Бажуковым присоединившийся к отряду. Кочнев стоял на карауле, Мясников бодрствовал. Всегда серьезный и неразговорчивый, он сегодня был особенно угрюм.
– Добрались до шайтанских, доберутся скоро и до нас. Надо думать, атаман, что будем дальше делать.
– А что, по-твоему?
– По-моему, уходить надо подальше от завода. Розыскные команды отовсюду высланы. Обложат, как медведя в берлоге.
– Уйти отсюда не хитро, только здесь у нас поддержка и помощь, другого такого завода не найдешь.
Андрею не хотелось покидать место, где на него каждый смотрел как на избавителя. Отряд его получал довольствие, и здесь можно было укрыться от погони. Но вестей с соседних заводов не приходило.
Мясников хмурился.
– Мало у нас вооруженных. Как бой примем?
– Каждый день все новые приходят.
– Что толку – приходят не с ружьями, а с топорами да рогатинами. Супротив воинской команды не выстоять.
Солнце ласково пригревало, и после сытного обеда, принесенного из Талицы, одолевала дрема.
Андрей проснулся от резкого свиста и крика.
– Вставай, атаман! Беда! – кричал Мясников.
Андрей мигом вскочил, схватил лежавшую рядом саблю.
– Что случилось?
– Розыскная команда наступает.
Закатное солнце алело сквозь ветви сосняка. Из-за кустов по склону горы тут и там поднимались вооруженные люди. Никифор спешно заряжал ружье. Андрей мгновенно овладел собой. Скомандовал:
– Отходить к Мокрому логу!
– Со всех сторон обступили, – сказал Мясников. – Надо пробиваться… Берегись, атаман!
Грянул выстрел, и Андрей увидел, как его верный есаул пошатнулся и, не простонав, упал на землю, сраженный насмерть.
Оглушительно хлопнуло еще несколько выстрелов. Острая боль в руке заставила Андрея выронить саблю. Тотчас же из кустов выбежало человек десять, и началась схватка. Раненому Андрею связали руки за спиной.
Мимо провели обезоруженных Кочнева, Василия Карпова и Федота Бажукова.
Начальник розыскной команды велел всех пленных вести на дорогу.
– А этого положите на подводу, повезем в город, – распорядился он, указав на мертвого Мясникова.
Из всего отряда атамана Золотого спасся только Илюшка Чеканов.
Андрей, бледный от потери крови, под конвоем спускался вниз в ущелье, уже окутанное вечерней мглой. В закатном мареве, алое, как кровавая рана, солнце садилось за горы, и небо на западе казалось медно-красным, как зарево пожара.
Горько и обидно было атаману, что так врасплох застали его враги. Горько и больно было и за себя и за товарищей. Он знал: не миновать жестокой казни.
Ботало шел позади всех: он рассчитывал получить по крайней мере рублей сто от екатеринбургских властей.
Атамана привезли в заводскую контору, заковали в ручные и ножные кандалы и вместе с убитым Мясниковым повезли в город. Четырнадцать солдат под командой унтер-офицера конвоировали подводу.
Пленных привезли в канцелярию Главного управления сибирских, оренбургских и казанских заводов, оттуда в контору судных и земских дел. Конторе было указано:
«Раненого атамана велеть осмотреть и пользовать лекарю под крепким караулом и о состоянии его всегда канцелярии рапортовать, а убитого выставить здесь, на месте публичного наказания, и, привязав к столбу, держать тут же до завтрашнего дня, прибив лист со следующей надписью: «Сей злодей, разбойник, изверг рода человеческого, хотя и ушел от достойного по законам наказания, но получил себе достойную злодея смерть и выставлен теперь через палачей на место казни для народного позорища». А потом зарыть уже в лесу, в земле, через палачей же».
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
«Рыжанко не разбойник был, зачем разбойник? Он рабочих защищал».«Уральский фольклор».
Атамана содержали в госпитале под строгим караулом. Каждое утро лекарь прикладывал к ране примочку, и, сделав перевязку, шел докладывать начальству о состоянии здоровья заключенного.
В палате, кроме Андрея, лежали еще двое.
– За что тебе такая честь? – спрашивал один из них.
– За доброе дело, – отвечал Андрей, – за то, что злейшего изверга жизни лишил.
– Кто же тебе такое право дал, чтобы судьей над человеками быть?
– Народ дал мне такое право.
– Глупец ты! Народ – что трава. Разве могут люди подлого состояния о каком-то праве думать, а тем паче другим его давать?
Андрею не хотелось продолжать разговор. Эти люди были ему глубоко чужды. Думал он о своих друзьях. Он не знал, где они заключены. Наверно, томятся в остроге, ожидая казни.
Залечить рану ему не дали. Молчаливый солдат повел его в контору судных и земских дел. Впервые увидел Андрей тех, в чьих руках сейчас находилась его судьба. Члены присутствия в мундирах, шитых золотом, с любопытством глядели на грозного атамана, посмевшего поднять руку на самого завододержателя. Видимо, ожидали увидеть матерого разбойника-богатыря, а перед ними стоял золотоволосый, синеглазый молодой человек с прямым и открытым выражением лица.
Последовали обычные вопросы: кто такой и откуда, сколько лет, бывал ли у святого причастия…
Андрей не запирался. Сказал, что живет по чужому паспорту. Рассказал о том, как нападал на барки по Каме и Чусовой.
Толсторожий, с свиными глазками судья промолвил злым голосом:
– Раненько же ты пошел по большой дороге. Вот она куда тебя привела… Кто твои соумышленники?
Андрей с презрением посмотрел на него.
– Соумышленники мои либо побиты, либо разбежались, куда глаза глядят. А тех, что со мной взяли, вы знаете.
– Врешь, вор! Выдавать не хочешь? Ты еще нам скажешь, с кем господина Ширяева убивал.
Андрей молчал.
– Небось, заговоришь, как на дыбу вздернут. Позовите-ка Мефодю.
Пришел палач, высокий жилистый мужик с блеклыми, неживыми глазами.
– Пойдем, – сказал он, тронув Андрея за плечо.
Члены присутствия также поднялись с мест. Они спустились по темным каменным ступеням в подвал. Тусклый свет слабо проникал сквозь маленькие слюдяные оконца. Могильным холодом веяло от стен, запачканных пятнами крови. Андрей увидел привязанные к перекладине под потолком веревки с кольцами, кнут, щипцы для вырывания ноздрей и содрогнулся.
Палач сорвал с него рубаху и всунул его руки в кольца. Когда он подтянул веревки, Андрей застонал: обе руки были мгновенно вывихнуты. Холодный пот выступил на лбу.
– Скажешь?
Андрей побелел, но молчал.
– Сними, Мефодя.
Палач снял Андрея с дыбы и привычными движениями вправил суставы. Андрей едва удерживался на ногах. Раненая и еще не зажившая рука горела, как в огне.
Сколько ни бились судьи, они не вырвали у него ни одного слова. Снова отвели в госпиталь.
– Угостили, видать, ладно, – сказал один из больных.
Чувство глубокого одиночества овладело Андреем. Если бы с ним были его товарищи, шайтанские мастеровые!.. У него начался жар. Пришел лекарь и руками развел.
– Ты меня, друг, не подводи. Начальство велело тебя пользовать, чтобы казнь в полном здравии принял.
– Оставь меня, палач, – сказал Андрей.
В горячечных видениях проходили перед ним события его недолгой жизни, люди, встречи с которыми запечатлелись в его сознании. Снова видел он атаманшу Матрену – гордую, сильную, красивую. Но уже бледнел этот образ и его сменяла другая женщина – кроткая, самоотверженная. Что с ней, с его Дуняшей? Помнилось ее лицо в минуты расставанья, полные слез глаза, ее объятия.
Темно и тихо в палате. Чьи это шаги он слышит? Кто-то подходит, легкий, незримый, заговаривает с ним. Да неужели это Блоха, а может, дед Мирон? Безликий, он шепчет, точно трава шелестит, в самое ухо.
– Прими казнь за правое дело. Пусть имя народного заступника, мстителя за голутвенных людишек станет твоимименем. Пусть в последний твой час будут тебе усладой любовь и память мирская. Песни о тебе будут петь. Отцы и матери станут рассказывать детям о твоем подвиге. И вырастут дети и поднимутся грозой на супостатов-заводчиков. Придет время – и по всей земле русской победит правда, а злодеев-господ и корню не останется…
