Текст книги "Нантская история (СИ)"

Автор книги: Константин Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Ламберт осунулся. Судя по всему, эта картина казалась ему отнюдь не фантастической.

– Может быть, вас епископ послушает, – сказал он без особой уверенности, – То есть, вы можете уговорить его не предпринимать столь решительных мер, ограничиться только агентами в штатском и не…

– Вы не знаете епископа, – с горечью сказал отец Гидеон, – А я знаю. Это не тот человек. Он… довольно амбициозен, если мне позволено будет так сказать о лице его сана.

– Проще говоря, он с удовольствием использует эту ситуацию чтобы укрепить свое влияние в графстве, нагадить графу и, заодно, заслужить при императорском дворе репутацию безжалостного борца со скверной, – улыбнулась я, – Да, это вполне вероятно.

– Паршиво дело, – присвистнул Бальдульф, – Простите, святой отец. Только выходит, что и верно пахнет дерьмом. И защитить мы вас, выходит, не можем, и людям неповинным навредим.

– Теперь вы понимаете, – устало вздохнул отец Гидеон, – Почему я с самого начала так сопротивлялся этой версии. И предупреждал Альберку, которая со свойственной молодости самоуверенностью бросилась строить теории. Я же говорил, что они подобны факелу, который бросили на сеновале… И привести могут к самым страшным последствиям. Это все… сложно, очень сложно и опасно. И привлечение лишних лиц к этим делам тоже добра не принесет. Теперь нас уже четверо. Мы вдвое увеличили риск, но ни на шаг не стали ближе к спасению.

– Значит, вы допускаете, что это именно Темный культ? – быстро спросила я.

– О Боже, у вас одно на уме… Да, я допускаю эту версию. Но исключительно как версию, а не единственно верный вариант. Поэтому я еще раз предостерегаю вас от поспешностей. Они могут обернуться чем-то очень скверным.

– Хорошо, – сказал Ламберт неуверенно, – Если выходит, что Церковь не может нам помочь в этом случае, не проще ли обратиться к графу?

– У епископа, конечно, полно ушей среди графской челяди, – сказала я, – Эти двое грызутся друг с другом не первый год.

– Я не отношусь к приближенным графа, но все-таки не последний в числе его слуг. Возможно, мне удастся как-то передать ему эту информацию напрямую.

– Я против, – твердо сказал отец Гидеон, – Извините, капитан, но это будет подобно срабатыванию того же капкана, хватки которого мы пытаемся избежать.

– Почему же?

– Подумайте. Граф Нантский, при всем моем к нему уважении, тоже не пропустит новость о Темном культе мимо ушей. Это даст ему удобную возможность поквитаться с епископом. Он обвинит Его Преосвященство в том, что у него под носом процветает Темный культ. И последствия будут едва ли лучше. Мы опять разбудим беду.

– Граф никогда не опустится до политических интриг, пока страдают его подданные! – отчеканил Ламберт, выпячивая массивную, закованную в сталь, грудь, – И я не позволю чернить его честь!..

– Два хозяина, два пса… – пробормотала я, глядя то на одного, то на другого, – И оба друг друга стоите. И в то же время вы оба правы – мы не можем доверить эту тайну ни графу, ни епископу. Это значит, что у нас нет ничьей помощи. Тупик.

– Мы не можем сидеть просто так! – Ламберт сложил руки и сталь грозно заскрежетала, – Если вы правы, и в Нанте действует набирающий силу Темный культ, малейшее промедление может быть смертельно опасным! Дьявол, может быть они в любую минуту могут добраться до отца Гидеона! Если граф узнает, что я позволил этому случиться… Я не уверен, что получу после этого хотя бы назначение на фронт в Испанскую марку, а не колесование.

– А мы и не будем сидеть просто так, – сказала я и улыбнулась. Улыбка вышла искренняя – мне действительно было легко. Потому что я наконец поняла, что нужно сделать, – Мы сами все сделаем.

Они уставились на меня все – капитан Ламберт, Бальдульф, отец Гидеон. Только Клаудо по-прежнему безучастно глядел в пустоту.

– Альби… Слушай, ты чего удумала, вертихвостка? Я же…

– Именно так. Нас четверо, и каждый из нас чего-то да может. У меня есть мозги, а больше, увы, нет ничего. У Бальдульфа есть опыт и знание улиц. У отца Гидеона есть осторожность и рассудительность, а кроме того – он лучший из нас знаток Темных культов и церковной кухни. У Ламберта… Простите, господин барон… У Ламберта есть в подчинении городская стража, а кроме того, из всех нас он лицо, относительно приближенное к графу. Клаудо вряд ли может предоставить в нашей распоряжение какие-нибудь таланты, но он хорошо умеет наливать вино, а это мне тоже понадобится. Если имея в распоряжении все это, мы не сможем разгадать и повергнуть какой-то вшивый Темный культ, господа, придется признать, что мы сущие олухи.

– Вздорная идея, – сказал Ламберт, – Но, однако же, я был бы рад предложить более здравую сейчас. Выходит, что мы и верно можем рассчитывать сейчас только на себя. Бой без резервов и разведки. Да, пожалуй, что больше нам ничего не остается.

– Идея не просто вздорная, она безрассудная, – сказал отец Гидеон, – Но я боюсь, что мы вынуждены ее принять. Я пойду на любые жертвы лишь бы не навредить своим прихожанам. Если для этого придется распутывать историю с несуществующим Темным культом – пусть. Только не забывайте, что через шесть дней состоится Праздник Тела и Крови Христовых, на котором я веду службу в своем соборе.

– Не волнуйтесь, святой отец, – сказала я, – Если мы сделаем все достаточно быстро, вы сможете провести службу уже без опаски.

– Есть еще одна проблема, – напомнил Ламберт, – Дом. Оставить здесь отца Гидеона невозможно, сюда уже дважды проникали его недруги. В третий раз они могут удовлетвориться тем, что сотрут весь дом с лица города, оставив только воронку. Значит, нам надо подыскать место понадежнее.

– У вас есть такое на примете?

– Увы. Я живу в казарме, в Нанте у меня нет собственного дома. Конечно, я бы мог пригласить отца Гидеона туда, условия там спартанские, но достаточно удобные. Однако же теперь, после всего сказанного, я не могу быть уверенным в том, что кто-то из обитающих там ребят не… в общем, не проболтается об этом. Вы сами знаете, слухи в этом городе летят быстрее птицы. Стоит кому-то услышать, что в казарме расположился священник…

– Ничего, у меня есть надежный вариант.

– Какой же?

– Наш дом. Вы были там, святой отец, это на окраине, два часа ходу отсюда.

Бальдульф даже поперхнулся.

– Альби!.. Простите, Бога ради, святой отец, опять она что-то несет… У нас и не дом, а разруха одна, лицо вашего сана… К нам… Это она по глупости что-то сболтнула…

– Мы живем на окраине, – сказала я, – У нас собственный дом без других жильцов. Он не очень просторен, но у нас есть старая комнатушка, которую мы используем под чулан. Вы вполне можете там разместиться, пусть и без особого комфорта. У нас не бывает гостей. Значит, ваше присутствие останется незамеченным. И никому не придет в голову искать вас в трущобах, а даже если и придет – вас в жизни не отыщут. И капитан Ламберт сможет, не вызывая подозрений, навещать вас каждый день чтобы удостовериться в вашей безопасности.

– Идея недурна, – сказал Ламберт осторожно, – Прямо по тактическим учебникам. Уведи уязвимую часть своего войска туда, где она будет в безопасности и вне досягаемости противника. Самая ценная и уязвимая часть нашего войска – это вы, отец Гидеон. Как вы смотрите на этот план?

Отец Гидеон не спешил выражать радость.

– Выходит, я не смогу служить в соборе до самого праздника? – спросил он.

– Я думаю, найдется, кем вас заменить. Шесть дней – невеликий срок.

– Возможно. А как мы туда попадем?

– Это предоставьте мне. У вас отличная выправка, я дам вам кирасу и вызову дюжину стражников. Вы сойдете за старого сержанта перед пенсией. Извините, святой отец… В суете мы выскользнем отсюда незамеченными. Мы сделаем это ночью. Потом я доведу вас до дома Бальдульфа.

– Вы ставите меня в ситуацию, в которой выбора не предполагается, – вздохнул священник, – Будем считать, что у вас есть мое согласие. Но лишь на шесть дней! Если за это время вам не удастся найти прямых доказательств существования Темного культа, я умываю руки.

– Годится! – сказала я.

Бальдульф не был столь обнадежен.

– А что, ежли мы его найдем, этот культ проклятый? Что нам с ним делать? Может, и всей городской стражи не хватит чтоб его повязать!..

– Об этом мы будем думать после, Баль. Сейчас у нас и без того найдется, чем занять голову. Святой отец, ждем вас этим вечером. Прихватите с собой все, что сочтете необходимым.

– О, у меня вовсе не так много вещей.

– Отлично. Тогда разворачивай Инцитата домой, Баль. Я так хочу жрать, что даже твое несвежее мясо будет для меня изысканнее объедков с императорского стола. До встречи, господа.

Бальдульф легко развернул Инцитата и вытолкнул в прихожую. Но прежде чем мы покинули гостеприимный уютный дом, я успела кое-что расслышать из того, что было сказано за неплотно закрывшейся дверью.

– Сумасшедшая особа… – вздохнул отец Гидеон.

– Именно, – подтвердил Ламберт, – И кажется, нам с ней здорово повезло.

QUINTUS

«Надобно ли лгать, имея в виду что-нибудь полезное? Этого не позволяет сказанное Господом, который решительно говорит, что ложь от диавола»

Святитель Василий Великий

Чтобы освободить комнату для отца Гидеона у нас ушел весь остаток дня. Она была небольшой, но за несколько лет там скопилось столько всевозможного хлама, о котором мы позабыли, что Бальдульф не успевал утирать пот со лба, вынося оттуда все новые и новые коробки, свертки и сундучки.

– Еще вчера жил, жрал треску и не тужил, – доносилось оттуда его ворчание, перемежаемое грохотом падающих полок и кряхтением, – А сегодня святой отец на мою голову. Парень он, конечно, самый что ни на есть настоящий, правильный, но чтоб под одной крышей… Клянусь целлюлитом Блаженной Анны Марии, от таких постояльцев не знаешь, чего ждать. Кого ты пригласишь к нам завтра, архиепископа?

Клаудо по мере сил пытался помогать ему, но приносил больше хлопот, чем проку – из рук у него все валилось, он то и дело ронял вещи, врезался в стену и задевал плечами полки. Кончилось тем, что рассвирепевший Бальдульф выставил его оттуда.

– А если его выследят? – поинтересовался он немногим позже, – Ты об этом думала?

– Прикидывала.

– Ах, прикидывала…

– Нам придется немного рискнуть. Сам видишь, выбирать особо не приходилось.

– А если этот Темный культ сюда заявится, тогда что? Я уже старик, Альби, не мне с сатанинским отродьем сражаться. Да и капитан не сможет здесь дежурить днями напролет. А если они попросту подожгут дом?.. Не велика ль цена за твое любопытство?

– Любопытство – это единственное, что я могу тешить, – вздохнула я, – А тут как раз дьявольски любопытный случай.

– Был у нас в сотне один любопытный… – пробормотал Бальдульф, чихнув от пыли, – Все хотел снаряд из вражеской мортиры расколупать и посмотреть, что внутри. Думалось ему, что там золото во взрывателе используется, аж спать по ночам не мог. Уж мы и так дураку твердили, и эдак… Да толку? Он даже планы строил, как найдет этих своих золотых взрывателей целую кучу, вернется после войны богачом, дом выстроит… Даже мешок специальный завел – для золота… И что думаешь, нашел он таки свое счастье где-то в болоте – снаряд шестидесятидюймовый, комбинированный. У нас обед как раз в ту пору был, ну мы, как водится, похватали миски, и не сразу заметили, что одного как будто не хватает. Да и куда тут считать, если за иной день может два десятка в расход выйти самым обычным образом… А потом рядом так ухнуло, что полковой газогенератор в воздух подняло и в сторону отшвырнуло, будто игрушку, а нас всех повалило оземь, как тряпичных, да нескольких контузило основательно. Нашли только воронку, а на следующий день нам из соседней части сапог принесли – он в их расположение залетел. «Любопытная, говорят, вещица, снарядами нас вдоволь угощали, а вот сапоги на нас прежде не падали. Вроде от вас прилетело». Вот такой он был парень, сплошь любопытный…

– Я из той же породы. Только сама не знаю, что это за бомба, в которую я пытаюсь заглянуть. Клаудо, плесни вина.

– Вот и смотри чтоб уши не оторвало…

Бальдульф ворчал больше по привычке, чем по необходимости. Считая себя моим единственным защитником, он всякий раз отчитывал меня, когда полагал, что дело пахнет жаренным, но только педагогический эффект от такой трепки был невелик, так как обычно он сам включался в интересное дело с не меньшим энтузиазмом.

Отец Гидеон явился поздним вечером, когда на улице давно стемнело. Прежде чем отпереть ему дверь, Бальдульф зачем-то посмотрел в щелку. Наверно, он уже свыкся с осадным положением. По крайней мере «масленка» была при нем постоянно, а на поясе появился самого неприятного вида длинный траншейный нож.

Отец Гидеон зашел, тяжело отдуваясь, видимо за два десятка лет, проведенных в монашеской сутане, он основательно отвык от кирасы. Зато выглядел он в ней более чем органично – не знай я, что передо мной самый настоящий священник, да еще и настоятель собора, приняла бы его за молодящегося усталого стражника, разве что чуть более хорошо выбритого, чем полагается стражнику.

– Все чисто, – сказал отец Гидеон, – Капитан Ламберт проводил меня чтобы удостовериться, что слежки нет. Он сказал, что зайдет сам, но немногим позже. Ему надо уладить какие-то дела в казарме.

– А где ваши вещи, святой отец? – спросила я.

– Вот, – отец Гидеон поднял свою котомку, основательно набитую, но куда меньше той, что я ожидала увидеть, – Я привык передвигаться налегке. В сущности, у меня не так уж много вещей. Молитвенник, мобильный терминал, смена одежды и… прочие мелочи. Конечно, я не францисканец, но все же, все же…

И все-таки он чем-то разительно отличался от того отца Гидеона, который распахнул эту же дверь днем ранее. Я не могла понять, что именно в нем переменилось, но ощущала эту перемену, как канарейка в опасном штреке ощущает перемену в окружающем воздухе[14]14
  Шахтеры в прошлом брали в шахту клетку с канарейкой – перемена в поведении птицы служила указанием на наличие опасного газа в штреке.


[Закрыть]. Возможно, все дело было в аромате опасности, разлитом в воздухе, том самом аромате, которым отец Гидеон давно привык дышать, но которого долгое время был лишен. Кажется, даже двигался он иначе – как-то собраннее, резче, увереннее. И глаза за стеклами очков уже не выглядели беззаботными и веселыми – они смотрели на мир внимательно, осторожно и с некоторой опаской. Это было объяснимо, ведь даже Бальдульф в минуты опасности преображался, превращаясь из благодушного немного ворчливого здоровяка во взведенную машину для причинения боли и смерти, опасную и непредсказуемую.

Наверно, если бы опасность грозила лично мне, я бы тоже как-то изменилась, только у меня никогда не было возможности это проверить – жизнь уже ничем не могла мне угрожать.

– Вот ваша комната, – сказал Бальдульф, – Она, конечно, тесновата, да и крыша, изволите видеть, в каком состоянии… Но сама она худо-бедно послужит. Я перенес койку и белье. Уж извините за обстановку, других помещений здесь нет, домишко-то маловат, да и время его особо не щадило, как изволите видеть…

– Пустяки, Бальдульф, – ничуть не огорчившись, сказал отец Гидеон, – Я привык к спартанской обстановке. Кроме того, это пойдет мне на пользу. Мягкие перины, знаете ли, развращают слабую плоть, делая ее податливой. Так что мне надо поблагодарить Всевышнего за то, что он задал мне эту небольшую встряску. Возьмите, пожалуйста. Это на провиант и за… неудобства в моем лице.

Отец Гидеон мягко положил на угол стола два увесистых кругляшка, издавших при этом немелодичный, но почему-то приятный звон. Такой звук не в силах издать грубая сталь. На одной из сторон блеснули отчеканенные в металле имперские жабы. Бальдульф посмотрел на монеты почему-то с испугом:

– Ва… Святой отец! Что ж вы такое… Позвольте… Для нас это ничуть не обременительно, даже вовсе… это…

– Ерунда, – отец Гидеон качнул седовласой головой, – Считайте это моим взносом. Я никогда не был нахлебником, и не собираюсь становиться им сейчас. Согласитесь, лишний едок – всегда обуза.

Изобразив что-то вроде поклона, Бальдульф убрал монеты в медную шкатулку под шкаф. Два полновесных золотых солида – хороший куш, его хватит не только на то чтоб прокормить священника в течение этих шести дней, но и на питание нам вперед месяца на три…

– А теперь я, пожалуй, разберу свою котомку.

– Конечно, святой отец, чувствуйте себя как дома. А ну-ка, Клаудо, страшилище безмозглое, помоги разобрать вещи!

Это Бальдульф сказал зря. Клаудо и в лучшие дни не отличался остротой ума, понимая лишь самые простые и конкретные указания. Сложный приказ терялся в недрах его изъеденного мозга и оставался либо не выполненным, либо выполненным, но не так, как требовалось. Однажды, когда Клаудо попросили убрать посуду, не уточнив, как и куда, он вышвырнул всю кухонную утварь на улицу, прежде чем мы спохватились. Некоторые команды были запрограммированы в его сознании, так, например, приказ «Вина!» не вызывал у него затруднений, оттого он был недурственным виночерпием. Но в отношении галантной помощи гостям подобные команды отсутствовали, поэтому Клаудо попытался выполнить приказ «Помоги разобрать вещи» со свойственной сервусу простодушностью.

Он с неожиданным проворством взял котомку отца Гидеона и попытался разорвать ее пополам. В его хилых руках не было силы, но и ветхая дерюга не была рассчитана на серьезные нагрузки – ткань затрещала, и все вещи священника в одно мгновенье оказались на полу.

Отец Гидеон, вскрикнув, бросился их подбирать. К моему удивлению, в первую очередь он подхватил не либри-терминал, куда более компактный и современный, чем мой, а тяжело загрохотавшую по половицам бутылку толстого стекла, наполненную темно-багровой, похожей на загустевшую кровь, жидкостью. Ей несомненно повезло, еще немного и на полу звенели бы осколки, но отец Гидеон вдруг с невероятной ловкостью присел, повернулся, расплылся в воздухе, как профессиональный атлет, и подхватил бутылку у самого пола.

– Безрукий олух! – рявкнул Бальдульф на несчастного сервуса, – Смотри, что ты наделал! Бога ради, отец Гидеон, не гневайтесь, у него болтушка вместо мозгов, ничего не соображает…

– Пустое, пустое… – отец Гидеон с видимым облегчением поднял невредимую бутыль, – Ничего непоправимого не произошло. Хотя я на какой-то миг и испугался.

– Теперь я вижу, что вы и в самом деле хорошо воспитаны, – заметила я, – Редкие люди нынче являются в гости не только с деньгами, но еще и с собственным вином. Как благородно было спасти из вашего кабинета эту интересную склянку. Ведь ее, несомненно, могли обнаружить адепты Темных культов. Если бы этим ублюдкам досталось не самое дурное, надо полагать, винцо, мое сердце было бы разбито навсегда.

– Держите бутылку подальше от этой особы, – предупредил Бальдульф, грозя мне пальцем, – Вино – это ее слабость. Она способна вылакать как шестеро портовых грузчиков, а уж ее характер, и так не ангельский, после этого делается и вовсе невыносимым.

– Вино помогает мне думать, – возразила я, – И, черт возьми, это единственная радость в моей несколько однообразной жизни. Что это у вас, отец Гидеон? «Лафит»? «Барбареско»? А может, чем черт не шутит, настоящая «Марсала»?

Отец Гидеон машинально сделал движение, словно прикрывал бутыль своим телом, но теперь уже от меня. Чисто инстинктивно, как обычно двигается человек, прикрывая что-то по-настоящему важное и ценное.

– Нет, Альберка, это нечто другое.

– «Херес»? «Аргаман»? Я не очень разбираюсь, какие вина предпочитают монахи. Но, думаю, той разбавленной мочи, что подают в трактире, вы не пьете.

– Это «Бароло», – сказал отец Гидеон, – И это очень особенное вино. Я бы даже сказал, совершенно особенное. Этот виноград был собран на пьемонтских виноградниках сто пятьдесят четыре года назад.

– Ого! – ахнула я, – Это уж точно не презренный «Лафит»! Скорее, налейте мне бокал, а то я умираю от нетерпения. Дьявол, после такого винца наверно даже то, что разливают на графском застолье из платиновых кубков, отдает лошадиной мочой!

– Извините, Альберка, но я не могу этого сделать. Бутылка запечатана, и я не случайно принес ее сюда, наравне с прочими необходимыми вещами. Она ни в коем случае не должна пострадать. Это… да, это особенная вещь. И ее ценность слишком велика.

– Настолько, что вам жалко расстаться с какой-нибудь пинтой? Бросьте, не так уж сильно от нее убудет!

– Увы, это совершенно исключено.

– Носить с собой вино и не пить его… Что это, часть какого-то ритуала?

– Можно сказать и так, – кивнул отец Гидеон, – В любом случае, эту вещь стоит хранить так же тщательно, как и мою жизнь. К тому же она стоит целого состояния.

– Вот уж не сомневаюсь. Пожалуй, я бы согласилась отрубить себе правую руку за стаканчик. «Бароло», подумать только… Мне приходилось о нем лишь читать. Это верно, что когда его готовят, в чан капают несколько капель крови незамужней девушки?

Отец Гидеон покраснел, не очень броско, но явственно.

– Я… кхм… Не разбираюсь в тонкостях процесса. Я лишь его, если можно так выразиться, хранитель. И, пока я жив, это вино будет в безопасности.

– В полной безопасности оно окажется только внутри меня… – проворчала я, – Но как вам угодно, конечно.

– Тогда, если вы не возражаете, я уединюсь в своих новых чертогах – разберу вещи и помолюсь на ночь. Час уже поздний, а день выдался сложный и хлопотный.

– Конечно, святой отец, валяйте. Клаудо, подай мне вина. От этих разговоров у меня разгорелась жажда.

Отец Гидеон прикрыл за собой дверь. Клаудо услужливо подал мне стакан. Проклятое «Бароло» растравило мне душу – херес показался едким и маслянистым, из желудка навстречу ему поднялась мутная волна изжоги.

– Неужели ему было жаль самую малость? – вздохнула я, – Теперь любопытство будет грызть меня до конца жизни.

– Лучше пусть это будет любопытство, чем кладбищенские крысы, – справедливо заметил Бальдульф, – Не нашего с тобой ума дело. Отец Гидеон ерунды не скажет.

– Вот именно. Здесь дело не в том, что он скажет, а в том, что он не скажет. Понимаешь?

– Ничуть.

– Ну и ладно. В общем, тут тоже сложное дело… Я скажу, когда явится Ламберт.

– Воля твоя.

Капитан Ламберт не слишком торопился – когда за дверью раздалось тяжелое уханье его шагов, хронометр показывал уже за полночь. За это время мы с Бальдульфом успели угоститься мясным пирогом, а я прикончила три стакана вина, так что короткий отрывистый стук стальной руки в дверь разметал только начавшие сгущаться надо мной мягкие узорчатые облака дремы. Это было таким грубым вторжением в мой мысленный, осоловевший от еды и питья, мир, что я глухо заворчала, как собака сквозь сон. Слишком мало в жизни таких моментов, когда ты можешь позволить себе дремать, и твой желудок полон, а разум поддернут легкой винной дымкой. Но я быстро вспомнила, что это Ламберт и оттого, когда он ловко протиснулся в дверной проем, уже забыла про злость. К чему знать этому пресытившемуся всеми жизненными яствами барону, какой сладкий момент он разрушил своим неуклюжим появлением?..

– Вы всегда приходите к друзьям за полночь? – я все же не удержалась от язвительности, – Отпечаток профессии, надо думать?

– Извините, госпожа Альберка, – Ламберт не выглядел уставшим, но заострившиеся, точно выведенные острым стеком по сырой белой глине, черты его лица подсказывали, что этот день для него выдался не самым простым, – Мне пришлось задержаться в казарме чтобы не возникло подозрений. Ведь отец Гидеон, так сказать, находится здесь на нелегальном положении…

– Верно, хорошая порция здоровой паранойи еще никому не повредила. Отец в порядке, сейчас молится или спит. В любом случае, это хорошо, что нам представилась возможность поговорить без его присутствия. А вы как-то осунулись. Плохой день?

– В этом городе нет хороших дней, – отозвался Ламберт, – На улицах вечно что-то происходит.

– Много происшествий за сегодня, господин капитан? – спросил Бальдульф.

– Не больше, чем обычно. Из трактира на Железном Углу вытащили нынче вечером трех мертвецов. Пьяные рубаки. Какая-то девчонка от неразделенной любви выпила склянку кислоты. Штук десять краж, пара разбойных случаев, всякие выходки… В Старом Порту вот троих нашли. Судя по всему, головорезы. Иной публики там и нет. Один точно головой под мельничный жернов сунулся, уже холодный, у другого челюсти не достает, третий и вовсе выглядит так, как будто решил кипящим маслом умыться. Бальдульф, не слышали нынче ничего на этот счет? Район не ваш, но может… Думаю, просто сил ребята не рассчитали. Интересно, на кого эта падаль нарвалась так неудачно?

– Не могу знать, господин капитан, – лицо у Бальдульфа осталось каменным, – Я в Старый Порт не ходок. Добра там не жди, а голова самому дорога.

– И верно. Ну же, госпожа Альберка, о чем вы хотели поговорить?

– Да уж о ценах на пряжу. Вы вообще помните, о чем мы сегодня говорили?

– Рад бы был забыть, – искренне сказал Ламберт, и в это мгновенье показался мне даже располагающим. Слишком уж искренняя усталость прозвучала в его обычно ровном, как гул моторизированного доспеха, голосе, – Насколько я понимаю, нам надо условиться о дальнейших действиях? Конечно, первостепенную задачу мы выполнили, святой отец в относительной безопасности, но знаете, если это действительно Темный культ, я не удивлюсь, если через пару дней они уже что-то пронюхают.

– Суеверия, – беззаботно отозвалась я. По крайней мере, я надеялась, что голос прозвучал беззаботно, – Только необразованные мужики вроде Бальдульфа да старые бабки верят во всю эту чертовщину про то, что адепты умеют оборачиваться летучими мышами или насылать порчу на воду…

– Чертовщина чертовщиной, да только, как говаривал философ Карл Фолесский, и на гнилом поле можно разыскать годное зерно. Мы не знаем, какими силами и способностями располагает Темный культ. Мне приходилось слышать, что в прошлом они многим могли дать фору по части темных технологий. Причем они не просто выпытывали или выкупали потаенные технологии из монастырей, но и создавали свои собственные. Подслушивающие устройства невероятной чувствительности или особый механизм, способный распознавать в воздухе уникальный след ДНК и идти по нему…

– Верно, – неохотно сказала я. Ламберт был прав, и признавать это было неприятно, – Вашу мысль я поняла – надо действовать, пока мы обладаем хоть каким-то запасом внезапности. Потому что каждая минута, проведенная без пользы для дела, может приближать крах нашей затеи.

– Именно так.

– Тогда и я не буду медлить. Я уже провела рекогносцировку и составила план боевых действий на завтра.

– Не сомневаясь в вашем стратегическом таланте, предпочитаю все же услышать обоснование этим действиям.

– О, как вы упрямы… Ну да ладно. Наша основная задача – убедиться в том, что мы действительно имеем дело с самым настоящим Темным культом. Самая страшная ошибка человека, ищущего черного кота в потемках – попытка увидеть его там, где пусто. А проще говоря, мы часто бессознательно полагаем верным тот вариант, к которому сами предрасположены. Например, вы с полной серьезностью считали, что речь идет о разбойниках. А отец Гидеон видел здесь умалишенных…

– А вы, значит, увидели происки Темного культа, – задумчиво кивнул Ламберт, – Что ж, это и в самом деле говорит о каждом из нас.

– Боже, мы знакомы с вами всего два дня, а вы уже проявляете зачатки сарказма, – проворчала я, – Определенно, я слишком хорошо на вас влияю. К делу! Мы должны быть уверены, что выбранный нами след верен. Потому что потом тропа, по которой мы двинемся, может привести нас не туда. А значит, никаких ошибок! Если нам предстоит схватиться с Темным культом, мы должны быть уверены в том, что знаем нашего врага.

– Разве сейчас мы не уверены? Вы рассуждали очень логично тогда, в доме отца Гидеона.

– А, болтовня… Не обижайтесь, Ламберт, это была лишь риторика, призванная образумить вас и заставить прислушаться ко мне.

– То есть вы говорили все это, не будучи сама уверена в подобном?..

– Нельзя так сказать, – уклончиво ответила я, – Но вообще да, в тот момент мне нужны были ваши чувства, а не ваш разум. Все версии, которые я отбросила, нуждаются в дополнительной проверке. И этим займемся мы все. Каждый из нас троих способен найти нужный ответ и знает, где искать. Отца Гидеона мы, конечно, в это пока не посвятим. Бальдульф, ты будешь моей тяжелой пехотой. Отец Гидеон ведь служил?

– Во Второй Конфланской сотне, – кивнул Бальдульф, – Ты же сама слышала. А что?

– То, что ты попытаешься найти следы его прошлого. Того прошлого, когда он ловко орудовал глефой, а не кадилом, как ты понимаешь. Мы должны быть уверены, что в пору своей буйной молодости, связанной с весьма разнообразными событиями, святой отец не оставил у себя за спиной кого-то, кто желал бы ему серьезных неприятностей. Надо поговорить с его сослуживцами, знакомыми… Кто-то из них может припомнить что-то интересное.

– Мы вместе не служили, но… Может, что и выйдет. У меня много приятелей из ветеранов, иные еще живы, и некоторые доживают свои дни в Нанте. Возможно, у меня выйдет найти кого-то из его сотни.

– Вот и замечательно. Теперь вы, Ламберт. Вы – моя моторизованная кавалерия. Вы – доверенное лицо графа и, несмотря на то, что это вряд ли сошло бы за комплимент в обычной ситуации, сейчас это представляет для нас несомненную ценность.

Ламберт улыбнулся – слишком вежливо чтобы эта улыбка могла служить обозначением его истинных чувств:

– Боюсь, госпожа Альберка слишком высокого мнения о моей персоне. Хоть я и имею честь служить графу Нантскому, это еще не относит меня к числу его доверенных людей. Я всего лишь капитан стражи, а в нашей иерархии это едва ли почетная должность, открывающая своему обладателю все двери. Скорее, напротив.

– Это неважно, – хотела бы я иметь в своем распоряжении руку, которой можно было бы беззаботно махнуть, – Главное – вы служите графу, а значит, вы толкуетесь с другими людьми, которые служат графу. Самое интересное – не в опечатанных инфо-фолиантах с надписью «секретно», дорогой барон, самое интересное как раз и содержится в людях. Секреты добывает не тот, кто способен подняться по отвесной стене, перебить две дюжины охранников голыми руками и взломать код высшей степени защищенности, а тот, кто умеет говорить с людьми.

– Если вы полагаете, что я собираюсь шпионить за графом в вашу пользу…

– Господи, вы раздулись как индюк на птичьем дворе весной! Не бойтесь, грязные секретики вашего графа пусть выведывают его фаворитки и любовницы. Нас интересует только отец Гидеон.

Ламберт был так удивлен, что позабыл о возмущении. И хорошо – в возмущении все высокородные черты его лица надувались и выпячивались так, что он становился похож на ожившую баронскую литографию руки придворного портретиста.

– Не понимаю вас. Отец Гидеон – клирик, и не имеет никаких служебных сношений с Его Сиятельством.