Текст книги "Нантская история (СИ)"

Автор книги: Константин Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Как – так? – удивился Бальдульф.

– Ты мог их не увечить. Просто ткнуть стволом в лицо и отправить восвояси.

– Не этих. Были бы постарше – еще, может, вышло бы. Такие ума еще не нагуляли. Все равно ударили бы, но в спину. Зато теперь я спокоен, ни один из них не причинит больше никому вреда.

– Один мертвец и два калеки.

– Я же говорил, ты могла не смотреть.

– Я не боюсь крови. Просто это было жестоко.

– Жестоко? – Бальдульф недобро усмехнулся, – Жестоко они поступили бы с тобой, Альби, если бы я ушел.

– Плевать, я бы все равно ничего не почувствовала.

– Почувствовала бы та, которую они нашли после тебя. А они бы нашли. Я считаю, что сделал для них благое дело. Не считай это наказанием, это урок. Если они поймут его, то остаток своих дней проведут в мире и спокойствии. А это хорошая цена за пару минут боли. Боль – хороший учитель. С такими лицами они вряд ли скоро захотят выйти на улицу. А значит, на самой улице станет немногим чище. И поверь, если бы на мне сейчас была кираса стражника, этим ребятам пришлось бы куда хуже…

– Не рассказывай. Я хочу убраться отсюда.

– Ничего не имею против. Долгие прогулки только разогревают аппетит.

Старый Порт глядел нам вслед незрячими глазами пустых окон, и в ветре, вздыхавшем по углам, слышалось сожаление.

QUARTUS

«Такое множество злых духов наполняет этот воздух, который разливается между небом и землей и в котором они летают в беспокойстве и непраздно, что Провидение Божие для пользы скрыло и удалило их от взоров человеческих. Иначе от боязни нападения или страха перед личинами, в которые они по своей воле, когда захотят, преобразуются и превращаются, люди поражались бы невыносимым ужасом до изнеможения, будучи не в состоянии видеть их телесными очами, и ежедневно становились бы злее, развращаемые их постоянными примерами и подражанием. Между людьми и нечистыми воздушными властями существовало бы некоторое вредное взаимодействие и гибельный союз».

Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин

Дом отца Гидеона найти было не сложно, хотя поначалу это показалось нам серьезной задачей. В этом районе все дома были похожи друг на друга – небольшие, ухоженные, они вытянулись шеренгами точно расставленные заботливым пекарем свежие пряники, которые щедро сбрызнули белоснежной глазурью. Аккуратные пряничные домики. Здесь вдоль улицы не было канав, залитых помоями и мусором, и пахло не так, как на прочих улицах, испражнениями, грязью и разложением. Мостовая здесь сверкала, будто ее драяли каждую ночь щетками, а возле домов были разбиты такие же аккуратные цветники.

Мне показалось, что и воздух здесь какой-то другой, как будто прогнанный через невидимый фильтр, более густой и прохладный. Наверно, если к такому привыкнешь, тяжеловато потом будет втягивать в легкие едкий фабричный смог.

– Хорошее местечко, – сказал Бальдульф, верно угадав мои мысли, – Да не по наши души. Аж обувь хочется снять чтоб не наследить.

– Да, миленько. Интересно, какая здесь рента.

– Уж повыше, чем в нашей развалюхе. Тут, Альби, простой люд не селятся, а только тот, что вторую шкуру запас, да жира под ней впрок. Богатые ремесленники, торговцы всякие, стряпчие, управляющие, префектусы… Чернь отсюда гоняют, и жестоко. Оно и верно, ко всякой голове своя шляпа.

– Ты тут служил?

– Что ты, – Бальдульф даже рукой махнул, – Кто меня с такой-то рожей сюда звал бы? Стража – она тоже разная бывает, кто в смердючих улицах крыс ловит, а кто, в начищенных доспехах шаг печатает да честь отдает… Далеко не всякий стражник в такие районы допускается. Эх, заметят нас сейчас, да спросят, чего ошиваемся. Под нейро-корректор, может, и не попадем, а, скажем, ногу отрубить вполне могут – чтоб не шлялся где ни попадя.

– Хватит меня пугать, Баль, мы уже здесь и обратного пути нет.

– Здесь-то здесь, да как ты дом нужный узнаешь?

– Да что тут узнавать… Вон его дом. Видишь? Два стражника у дверей.

– Точно. Неужто караулят?

– Тебе виднее. Поехали к ним.

Дом, у дверей которого замерли стражники, по аккуратности и чистоте не уступал прочим, но даже на их фоне казался особенно ухоженным. На нем не было ни пылинки, он блестел краской и сверкал пластиком, не дом, а собранная из крохотных деталей игрушка, которую кто-то каждый день заботливо полировал мягкой тряпочкой. Наверно, в таком доме и полагается жизнь настоятелю собора. Бальдульф немного оробел, когда мы приблизились, и неудивительно – чужая роскошь гнела, заставляла почувствовать себя самого грязным и убогим. С каким бы делом судьба не принесла тебя в такой домик, все равно будешь ощущать себя на пороге как ничтожный побирушка.

Стражники тут действительно были особенные, Бальдульф не соврал. Я таких не видела. На наших улицах стражники не особенно отличались от самого Бальдульфа – все не высокие, но кряжистые, как старые дубы, насупленные, с кривыми обезьяньими руками недюжинной силы, сломанными носами и настороженным, прощупывающим взглядом. Эти являли собой полную противоположность – высокие, статные, молодцеватые, они были облачены в новенькие кирасы с императорскими гербами, сверкающие шлемы с прозрачными забралами из бронестекла, поднятые по случаю жары, а на лице имели ухоженные подкрученные усики.

– Ну и чучела… – фыркнула я, но Бальдульф шикнул. И был прав. Несмотря на свой непривычный для наших глаз вид, эти привратники смотрелись достаточно грозно чтобы не хотелось поднимать их на смех. Вместо палиц и старых «масленок» они были вооружены короткими вибро-клинками в поскрипывающих кожаных ножнах, а также массивными многозарядными лайтерами. Говорят, эта штука может сжечь человека с пятидесяти шагов, превратив его в горсть горячего пепла. И, судя по напряженным взглядам, устремленным в сторону нашей небольшой процессии, шанс узнать это наверняка у нас определенно имелся.

– Кто такие? – спросил один из стражников, сверкнув глазами. Рядом с ним и Бальдульф выглядел ряженым в обноски стариком. О том, как выглядела я, времени задумываться не было.

– К отцу Гидеону, – сказала я твердо, – Он нас ждет.

– В богадельне вас ждут. Проваливайте, голодранцы.

– Вы не поняли, отец Гидеон сам назначил мне время для визита, – так нагло врать было глупо, но даже этим самодовольным хлыщам отец Гидеон вряд ли отчитывался о своих планах, – Это важное дело. Скажите ему, что пришла Альберка.

– А Папа Римский с вами не пришел? – стражник скривился, – Ехала бы ты отсюда, калечка, пока не рассердила никого. Не принимает святой отец сегодня, и милостыню не подает.

– А он об этом знает?

– Сейчас ты у меня узнаешь, – пообещал он многозначительно, – Проваливай, говорю.

Острые слова заплясали у меня на языке, как бесы у постели умирающего грешника. О, я знала что сказать чтобы сбить с этих лоснящихся холопов спесь!.. Но мне удалось сдержать себя. Иногда, в таких случаях, как сейчас, это требовало значительных усилий. Но если я и не способна была контролировать собственное тело, то язык пока еще оставался мне подвластен.

– Вам бы лучше выдумать причину посерьезней, – серьезно сказала я, – Потому как что-то мне подсказывает, что наш старый друг отец Гидеон, будет очень недоволен, когда узнает о том, что вы прогнали нас от дверей его собственного дома. Черт возьми, я думаю, он будет достаточно недоволен, чтобы лично поинтересоваться вашей судьбой. И проследить за тем, чтобы вы надолго запомнили наказание.

Это уже звучало зловеще.

– Приказ капитана, – сказал другой стражник, то ли менее агрессивно настроенный, то ли и в самом деле испуганный этой невинной угрозой, – В доме святого отца произошло преступление. Пока ведется расследование, посторонним туда вход воспрещен, будь этот посторонний хоть его близким другом, хоть архангелом Гавриилом собственной персоной.

– Приказ капитана? – я встрепенулась, – Капитана Ламберта?

Стражники переглянулись. То, что я знаю это имя, неприятно их удивило.

– Так точно, – сухо сказал первый, – Приказ отдан им.

– Я достаточно хорошо знаю и его. Уверена, он сделает исключение ради нас.

– Господин капитан находится внутри. Когда он выйдет, вы можете у него спросить, но не раньше.

– Но нам надо увидеть отца Гидеона именно сейчас!

– Приказ капитана был совершенно четок, не впускать ни одно постороннее лицо. Если вы будете настаивать, у нас есть полномочия применить силу. А теперь пропадите сами, если не хотите чтоб вам помогли.

Стражник опустил руку на рукоять лайтера, виднеющуюся из кобуры. Жест был достаточно красноречив, чтоб исключить все возможные контр-доводы. Разговор определенно был окончен, и по глазам облаченных в блестящие кирасы привратников можно было сказать, что угроза была отнюдь не пустой фигурой речи. Испепелить пару полоумных оборванцев, лезущих на прием к настоятелю собора – такая мелочь, за которую вряд ли получишь и взыскание по службе.

Обидно было проделать долгий и опасный путь лишь ради того, чтобы наткнуться на такой прием. «Сама виновата, – подумала я уныло, – Нечего было бросаться, как собака на кость. Можно было бы и подождать. В сущности, эти стражники, может, и мерзкие ребята, но работу свою выполняют честно. Последнее дело – допускать на место преступления посторонних, а мы сейчас именно посторонние, и здесь, и вообще во всей этой истории».

Из-за моей спины вдруг выступил Бальдульф, до этой минуты оставивший переговоры на мое усмотрение.

– Слышь, друг, а тебя, часом не Ингомером звать? – спросил он.

Первый стражник смерил его настороженным взглядом. И взгляд этот как невидимый луч сканера обшарил всю фигуру Бальдульфа, от стоптанных сапогов до макушки. Бальдульф и в лучшие времена вряд ли выглядел как урожденный обитатель этого района, после драки же он и вовсе смотрелся подозрительно – разбитые губы, свежие ссадины на лице, порванная рубаха… Ни дать, ни взять – матерый уличный душегуб, загубивший не одну жизнь в подворотнях. Но стражник, видимо, кое-чего понимал в своей службе, и внешний вид не ввел его в заблуждение.

– А тебе чего, старик?

– Да просто если ты тот, кого кличут Ингомер-Весельчак, то я тебя, выходит, знаю. И парень ты при мозгах, хотя и вздорный. Послушай девчонку, будь добр. Мы многого не просим. Просто загляни к капитану и скажи, что мы тут ждем. Я думаю, он разрешит нам войти, когда узнает. Не велико дело, уважь уж нас.

Зловеще щелкнула застежка кобуры.

– Ох, пожалеешь ты о своей наглости, старик…

– Я уже жалею, – спокойно сказал Бальдульф, – О том, что не отправил тебя в яму, Весельчак, когда ты семь лет назад попался мне на краже из ювелиршиного дома.

– Го… Господин сержант? – лицо у Ингомер-Весельчака вытянулось, утратило цвет, – Что ж вы раньше… Кхм.

– Ерунда. Ступай доложи капитану Ламберту, что мы здесь.

– Так точно, – у стражника дернулась рука козырнуть, но он пересилил себя, открыл дверь и вошел в дом.

– Что бы я без тебя делала, Баль? – вздохнула я.

– Дома бы лежала да делом занималась… А теперь и я на поводу пошел, дурака валяю да людей от службы отрываю, дурак старый. Вот увидишь, капитан Ламберт пошлет нас за край света. Он, может, и вежливый, особенно как для префектуса, но уж нос совать в служебное разбирательство – это вообще дерзость. Погонит нас, как есть дать, погонит.

– Не погонит, – усмехнулась я, – Вот увидишь. Любопытство победит.

– Это ты по любопытству свой нос в каждую щель засунуть норовишь, он не из таковских.

– Увидишь.

Когда стражник вышел обратно, он старался не смотреть на нас.

– Господин капитан разрешил вам зайти.

– Вот видишь! – я настолько обрадовалась, что даже не пустила в ход запасенную специально для него язвительность.

Бальдульф был куда сдержаннее. Возможно, он счел бы за лучшее убраться отсюда восвояси, пока мы не наделали таких ошибок, по сравнению с которыми все прошлые были бы ребяческими. Все-таки одно дело – принимать в гостях высокопоставленных особ, а другое – вторгаться в их дом, когда они заняты выполнением своего долга и, без сомнения, находятся не в самом приподнятом настроении духа.

Гостиная была обставлена хорошо и с уютом, но совершенно без фальшивой роскоши, что выдавало во владельце дома человека с неплохим вкусом. Недурно для отставного солдата. Почему-то я ожидала, что внутри будет пахнуть ладаном, но пахло совсем иначе – чем-то резким, химическим, вроде соды. В разных домах пахнет по-разному, где подгоревшей кашей и мочой, где духами и ароматом свежезаваренного чая, в иных домах – плесенью, шерстью, краской, гнильцой, прелой соломой, испражнениями животных, сосновой стружкой, крахмалом, потом, оружейной смазкой… Каждому дому свойственен особенный запах и в искусстве его определять я прилично поднаторела. Нащупав этот тонкий, как крысиный хвостик, запах, можно понять многое и о доме и о его хозяине. Но здесь пахло совсем не так, как можно было предположить. И совсем не так, как пахнет обычно в домах. Что-то тревожное, тягучее, скользкое было в этом запахе.

– Смотри, – Бальдульф кивнул в сторону. Он не изменил своим старым привычкам. И в любом месте, где оказывался, всегда оглядывался, примечая даже самые крохотные и незначительные детали.

На полу прихожей лежала простыня, расстеленная на всю ширину. Ее положили сюда не случайно. Простыни не кладут на пол, даже в самых богатых домах. Только когда мои глаза приспособились к неяркому свету ламп, я разглядела то, что сперва казалось отпечатком солнечного света на сетчатке глаза. На простыне были пятна, отвратительного коричневато-алого цвета. Кровь только в книгах из информатория – карминовая или алая. Настоящая кровь другая. Ржавая, коричневая.

Тела под простыней не было. Видно, кто-то бросил простыню на пол, чтоб прикрыть лужу, но тонкая ткань быстро пропиталась жидкостью.

– Надеюсь, с отцом Гидеоном все в порядке, – вырвалось у меня.

– Думаю, тут досталось не отцу Гидеону… Кажется, они в той комнате. Я слышу голос капитана.

– Тогда заставь Инцитата пошевеливаться. Наш путь и так чересчур затянулся.

Комната оказалась кабинетом. Возможно, отец Гидеон называл ее как-то иначе, но я сразу окрестила ее кабинетом. Небольшая, обставленная с явной любовью, она была тихим, отгороженным от суетливого мира, уголком. Из всей мебели здесь был только письменный стол, пара стульев – и добрый десяток книжных шкафов. Книги здесь не были декорацией, и я с удовольствием вдохнула воздух, пахнущий ими – скрипучей кожей, пожелтевшими листами и старыми чернилами. Это была настоящая сокровищница и то, как скромно она была обставлена, лишь подчеркивало несомненный факт того, что книги здесь были отнюдь не элементом роскоши. Старые рукописные книги…

Мне до ломоты в позвоночнике захотелось прикоснуться к ним, ощутить пальцами шероховатость переплетов, пронизанных серебряной и золотой нитью, дунуть на корешок, сдувая особенную книжную пыль… Мне лет десять не доводилось видеть вблизи книги.

В моем либри-терминале содержались все инкунабулы, одобренные Церковью, текст любой из них я могла вызвать на экран несколькими командами, но настоящая книга – это было куда существеннее… Однажды я посчитала, и вышло, что за одну книгу Бальдульф своей пенсией расплачивался бы три с половиной года. Дорогое удовольствие. И, пожалуй, рискованное, учитывая, что найти книгу можно было только на черном рынке – ведь ни одна монастырская библиотека не променяет своих сокровищ на жалкий металл.

Я машинально скользнула взглядом по корешкам. Все верно, отец Гидеон питал пристрастие к литературе доисторического периода. Августин Блаженный, Иероним Стридонский, Исаак Сирин, Плифон, Блаженный Диадох… Но встречались тут и современные трактаты, по крайней мере я заметила «Начало в начале» Авдерика Безбородого и «Высшее вместилище знаний» Святого Фомы Льежского.

Эта комната была отдана книгам в полное и безраздельное властвование. Все здесь было подчинено только им, и не было ни одной лишней детали, способной отвлечь от их созерцания – ни вычурных щитов с позолоченными гербами и фальшивыми скрещенными палашами, ни светильников тонкой работы, ни помпезных персидских ковров. Единственной вещью, не вязавшейся с обстановкой, была большая тяжелая бутыль зеленого стекла, наполненная чем-то густым и темным, заботливо водруженная на секретер.

«А святой отец, видать, не дурак выпить добрую пинту вина в промежутках между молитвами, – подумалось мне, – Иначе чего держать бутыль в кабинете?».

Книг было так много, что люди на их фоне совершенно терялись, даже люди, облаченные в тяжеленный доспех типа «Барбатос», вроде капитана Ламберта. Несмотря на то, что кабинет казался небольшим, префектус городской стражи ловко устроился в углу, умудряясь на задевать массивными наплечниками стен.

– Госпожа Альберка… – он лишь головой покачал, – Вот уж не думал, что свижусь с вами, да еще так скоро. И так неожиданно.

– Как видите, я иногда выползаю из своей норы в свет. Да еще и не одна, а с целой свитой. Эта ваша неожиданность, кажется, не очень приятного свойства?

Крепость капитана Ламберта устояла, как каменная твердыня, получившая снаряд из осадной мортиры. Может, лишь штукатурка осыпалась.

– Боюсь, вы действительно несколько не вовремя. Я ценю ваш энтузиазм и не сомневаюсь в том, что этот визит был сопряжен со значительными усилиями с вашей стороны, однако в данный момент обстоятельства несколько…

– Это случилось, да? То, о чем я вас предупреждала? Тот самый второй акт? И судя по вашему кислому лицу, в этот раз отговорка о странном сумасшедшем уже не так убедительна? Ну же! Мы и так уже посвящены в это дело!

– Здесь нет никакого дела, госпожа Альберка, а есть расследование, которое я не имею права проводить в присутствии… – тон выспаренный и строгий, как у церковного информатория.

Нет, капитан, так легко вам не ускользнуть.

– Вы как обиженный ребенок, честное слово. Неужели так трудно признать чье-то превосходство? Ах да, вы же начальник стражи, а я всего лишь парализованная дурочка с окраины, слишком взбаломошенная и странная чтобы принимать ее слова всерьез, так?

– Вы… угадали, – Ламберт отвел взгляд, – Но это еще не делает вас великим дознавателем. Да, случилось кое-что, из-за чего я вынужден взглянуть на эту историю в свете новых обстоятельств.

– Это все недоразумение, – сказал отец Гидеон, обнаружившийся за письменным столом.

Должно быть, он столько лет провел в этой книжной обители, что обрел способность маскироваться под окружение, – Мне лестно, что вы приняли мое приглашение так скоро, дочь моя, однако же уверяю вас, здесь не происходило ничего такого, что представляло бы интерес для кого-нибудь, кроме капитана Ламберта и меня.

– Однако же история явно вышла за рамки странной шалости, – индифферентно заметил Ламберт.

Они уставились друг на друга. Видимо, до нашего прихода было сказано много слов, но из них не появилось единства мнений. Хоть они и не говорили друг с другом, у меня возникло ощущение, что между ними давно идет какой-то непонятный спор, от которого оба уже устали.

– Так что здесь случилась? – нетерпеливо спросила я, – Чем быстрее вы прекратите изображать глухонемых паяцев и ответите, тем быстрее я смогу вам помочь.

– Помочь? Госпожа Альберка, я представляю здесь Его Сиятельство графа Нантского и действую его именем. Ваша помощь, сколь бы ценна она не оказалась, мне не пригодится.

– Мужчины, – я вздохнула, – Как это на них похоже. Они упрутся в стену носом и будут упрямо идти до тех пор, пока не протрут в ней дыру, лишь бы не дать женщине открыть для них дверь. Слушайте, я понимаю, почему вы не спешите распускать язык. Ведь я не являюсь ни слугой нашего дорогого графа, ни членом клира, а значит, я и вовсе никто, пустое место. Однако позвольте вам напомнить несколько фактов. Во-первых, я уже осведомлена о тех странностях, которые творятся вокруг отца Гидеона. Во-вторых, вы, Ламберт, понятия не имеете что делать. Ваши подчиненные безнадежно тупы и способны лишь ловить карманников на рынке, а ваше начальство съест вас с потрохами, макая в кольберский соус, в случае ошибки. К тому же перед вам маячит наковальня Церкви, на которую вас тоже не раздумывая швырнут, если вы осечетесь. И надеяться вам, по большому счету, не на кого.

– Позвольте мне самому в этом разобраться, – Ламберт улыбнулся, но так холодно, что в эту улыбку можно было заворачивать рыбу, – А теперь я прошу вас покинуть этот дом. Или же мне придется позвать стражу.

– Между прочим, есть еще и «в-третьих». Если вы собираетесь так просто лишить меня интересного дела, я разболтаю на улицах все то немногое, что знаю, а уж улицы сами додумают остальное. Вы же знаете, какой болтливый и жадный до тайн живет народ в нашем районе, капитан Ламберт. Через два часа они будут знать, что отец Гидеон замешан в каких-то темных делишках, а городская стража покрывает его, скрывая от всех, в том числе и властей, какую-то жуткую тайну. Все любят жуткие тайны. Уже завтра слухи дойдут до вас самих – например, о том, что отец Гидеон впал в манихейскую ересь или…

– Только попробуйте, – капитан Ламберт так взглянул на меня, что по коже аж мороз продрал, – Тогда я живо упрячу вас в яму!

– Парализованную? За преступление? Это лишь подстегнет злые языки. Бросьте, Ламберт, наберитесь мужества принять помощь, когда ее предлагают вам бескорыстно. А ведь я действительно бескорыстна. Мне не нужно выслуживаться перед графом, мне не нужны гонорары и известность.

– Тогда что вам нужно? – спросил Ламберт, теряя боевой запал.

Я улыбнулась. Тропинка была нащупана. Слабина в обороне найдена.

– Лекарство от скуки. Вы не представляете, до чего скучно дни напролет проводить в постели. В моей голове уже весь чертов церковный информаторий, но я не могу найти ему применения. И когда вы заявились к нам два дня назад, я сразу почувствовала, что это отличная возможность развлечь себя.

– Так для вас это всего лишь развлечение? Две смерти за три дня, хорошее же развлечение вы нашли для себя, госпожа Альберка…

– Так значит, этой ночью здесь кого-то убили? – невинно поинтересовалась я, – Ламберт, даже пытаясь что-то замолчать, вы выбалтываете мне больше, чем если бы молотили языком, так что ваши игры в тайное дознание откровенно глупы. Да, я не способна даже чашку до рта донести, но моя голова набита огромным количеством информации, которая может быть полезна. А кроме того, я досконально проштудировала раздел логики и прочих полезных прикладных наук, так что анализировать информацию и делать выводы – мое давнее хобби.

Ламберт почему-то взглянул на Бальдульфа. Тот откашлялся и неохотно сказал:

– Девчонка права, господин капитан. Нрав у нее как у дикой осы, и языком жалит напропалую, но в голове у нее червей не водится, это верно. Раньше она часто помогала мне… на службе. Случись что странное, она сразу по стопкам разложит, как пекарь лепешки, и враз делается ясно, что к чему. Голова у ней светлая, хоть и вздорная. А кроме того, разбалтывать-то ей и некому, если честно. На улице она не бывает и гостей у нас обыкновенно не случается. Так что если нужна порука, то я весь тут.

Ламберт некоторое время хмурился, глядя то на меня, то на Бальдульфа, потом махнул рукой:

– А, дьявол… Как говаривают в имперском флоте, коли крыса уже на борту, поздно кошку заводить, – он тут же смутился, – Извините, это фигурально… Я сам виноват, выболтал вам начало этой дурацкой истории, не подумав, так что и взятки все с меня. Тогда будем считать, что я временно привлек к делу Бальдульфа как своего старого доверенного помощника, а госпожа Альберка – его спутница, которая невольно оказалась вовлечена в это.

– Отличная версия, – с готовностью отозвалась я, – Я уж боялась, что вы соберетесь меня привести к присяге…

– Привести вас к присяге невозможно, вы же не крещены.

– Вы уверены, что это стоит делать? – спросил отец Гидеон. Против вчерашнего, он был замкнут и молчалив. Даже в лице его произошли перемены – оно осунулось и, кажется, приобрело несколько новых морщин. Определенно прошедшая ночь была не лучшей в жизни святого отца, – Я имею в виду, что вы и без того слишком много внимания уделяете этому. Немного зная госпожу Альберку, я склонен предположить, что она сделает еще более серьезные выводы. Если уж после той невинной кражи кончилось Темным культом…

– Понимаю ваше беспокойство, отец Гидеон. Однако же свежий взгляд нам сейчас отнюдь не помешает, пусть даже он будет столь радикален.

– Я не могу одобрить этого.

– Однако в данный момент, так как погибло лицо гражданское, не относящееся к клиру, дело остается под моим управлением. А значит, я имею право привлечь к нему любые силы по своему усмотрению. А теперь расскажите, пожалуйста, о событиях этой ночи.

«Эге, между ними не просто спор, а что-то серьезное, – мысленно протянула я, – Кажется, их отношения вовсе не безоблачны. Однако послушаем, что будет дальше. Держись, Альберка, и не позволяй ни одному слову вспорхнуть прежде, чем ты успеешь его поймать».

– Я уже рассказывал вам. Дважды, – отец Гидеон устало потер переносицу.

– Рассказывали. Теперь расскажите это Альберке, а я же попытаюсь ухватить те детали, на которые прежде не обращал внимания. Иногда этот метод работает.

– Это метод двойного дознавания, – подсказала я, – Его использовали дознаватели Ордена Святого Андрея. Один дознаватель слышит историю в первый раз, а другой – во второй или в третий. Первый выдает свежее суждение, не основанное на ложных умозаключениях, которые успевает машинально сделать разум, а второй концентрируется на мелочах, которые ускользнули от него в первый раз… Извините, святой отец, не хотела вам мешать. Начинайте, прошу вас…

– Мало того, что я пережил это, так теперь приходится бередить незажившую рану, – с горечью сказал отец Гидеон, протирая свои очки, – Ну слушайте, что ж. Вчера я вернулся домой с мессы и, наскоро поужинав, лег спать. Было это… Ну да, во втором часу пополуночи. Из прислуги у меня всего двое, экономка, она же стряпуха, да Берохад, который при мне вроде ординарца. За облачением следит, сапоги чистит, пыль с книг вытирает… Экономку я вечером отпускаю, а Берохад здесь же живет, в комнатушке при прихожей. Вчера все было точно также – я из спальни слышал, как он ушел вниз, пожелав мне доброй ночи. Я помолился, выпил стакан грога – лекарь прописал, от бессонницы и головокружений – и почти тотчас уснул. Сплю я, надо сказать, чутко. Еще с армейской поры повелось. Бретонские лазутчики у нас шалили, прикорнул кто из охранения – проникали в бараки и стилетами работали так, что за ночь могли целую сотню вырезать, а никто и не пикнет. В общем, плохой у меня сон, чуткий, чуть малейший шорох – враз просыпаюсь.

Рассказывал отец Гидеон обстоятельно, медленно, с расстановкой. Не оратор, но слушать приятно. Наверно, неплохо проповеди читает. И все равно меня не покидало ощущение, что отец Гидеон сильно переменился, хотя и его интонации и мимика были мне знакомы. Точно он постарел лет на пять одним махом. В том, как он глядел на меня, было что-то другое, отличавшееся от прежнего его взгляда.

– Вот и в этот раз… Разбудило меня что-то, сразу и не понял, только потом дошло – половица это скрипнула. Я резко сел. У меня это безотчетное, как пружина… И вдруг увидел, что в комнате я не один. Возле кровати стоял кто-то и смотрел на меня.

– Подробнее, святой отец, – попросил Ламберт, – Вы должны были приметить хоть что-то.

– Да ничего я не заметил! – отец Гидеон раздраженно шлепнул ладонью по столу, – В третий раз уже вам толкую… Ночь, лампы выключены, да и у меня со сна слепота куриная… Вроде как он в балахоне каком-то был. Видимо, в черном, раз я его заметил не сразу.

– А лицо? Лицо?

– Понятия не имею, господин капитан. Может капюшон был, а может маска. Может, и вовсе ничего не было. Не заметил я. И так перепугался до потери пульса. Верите ли, на фронте и штурмовой канонады не боялся, а тут размяк сердцем, увидел незнакомца, и аж поджилки затряслись. Оно и понятно. Добрые люди по ночам к священникам не лазят, а будь даже вор – так в кабинет бы подался, а не в спальню… В общем, я вскрикнул. На мое счастье, как оказалось. Видно, сам Спаситель руку протянул… Вскрикнул, и услышал, как на улице патруль встрепенулся. Подбежали к парадной двери, колотить начали… Они меня и спасли, должно быть. Незнакомец, услышав их, растерялся, как упырь, что петухов услышал. Я и глазом моргнуть не успел, как он вытащил что-то из рукава и бросил себе под ноги…

– Не в вас? – быстро спросил Ламберт, – Именно под ноги?

– Захотел бы в меня бросить – не промазал бы… Нет, он себе под ноги кинул, отчетливо это помню. А потом вдруг полыхнуло… Жар был сумасшедший, как в самом аду, где грешников жарят. Незнакомец загорелся в момент, как факел, и в жаре том истаял, только мясом паленым понесло. Тут же ковер занялся, шторы… Слава Богу, автоматическая система пожаротушения сработала, иначе весь дом заполыхал бы.

– Термическая граната, – сказал Бальдульф вполголоса, будто самому себе.

– Она самая, – кивнул Ламберт, – Я тоже сразу догадался.

– Да вот и вся история, господа. Когда стража взломала дверь, нашли и моего Берохада. Лежал бедняга внизу, пронзенный прямо в сердце. Жаль его – видимо, под руку попался душегубу.

– Вот тебе и дело, – сказал Ламберт, – Извольте убедиться, госпожа Альберка, что за фарс творится. Проникнуть в чужой дом, чтобы после самого себя изжечь живьем. Где тут смысл? Где логика?

– Логика есть внутреннее устройство вещей и их связи, – сказала я машинально, все еще переваривая услышанное, – Если мы ее не видим, это говорит лишь о том, что мы плохо смотрим. Этот странный тип что-то говорил?

– Ни полслова. Молча швырнул гранату и все.

– Не слышала о более нелепом самоубийстве.

– Поверьте, как и я. В прошлом мне часто доводилось видеть смерть, и иные ее обличья были более чем отвратительны, но подобное… Это не укладывается у меня в голове.

Отец Гидеон был подавлен и пытался это скрыть – без особого успеха. Я могла его понять. В течении двух дней три человека погибли, хоть и без его вмешательства, но из-за связи с ним. Это кого угодно вгонит в хандру. А уж священника, обязанного спасать души своей паствы…

Что же до меня, я не собиралась давать ему возможность вдоволь поубиваться над этим. Возможно, Бальдульф и прав на счет того, что жалость свойственна мне в той же мере, что и филантропия для голодного аллигатора. Сейчас меня интересовала только новая головоломка, и чем дольше я крутила ее мысленно в руках, тем интереснее и загадочнее она казалась. В ее элементах не было логики, не было стандартных пазов, которые соединяются друг с другом, образуя единый объект. Это была головоломка, сработанная сумасшедшим мастером, и, черт возьми, она мне уже нравилась.