Текст книги "Анютина дорога"
Автор книги: Константин Губаревич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
Но вот в упор рвущейся вперед собаке из-за ближайшего куста грянул выстрел. Овчарка перекинулась через голову и растянулась на земле.
Ошеломленный, солдат оторопело остановился на какое-то мгновение, и этого было достаточно, чтобы прогремел второй выстрел. Солдат схватился руками за лицо, медленно осел на землю...
Из-за куста выглянул Янка с дымящейся двустволкой в руках.
Лена забилась в густой валежник и широко раскрытыми глазенками смотрит оттуда на Янку.
– Вылазь,– коротко приказал тот.
– А может, там еще собака гонится?– усомнилась девочка.
– Пока нет.
Лена выбралась из валежника.
Янка спрятал в валежник дедушкину двустволку.
– Зачем прячешь?
– Патронов больше нет.
Говорить некогда. Два выстрела Янки разнеслись эхом по лесу, и это еще больше подзадорило овчарок, которые шли в цепи. Неистовый лай огласил лес.
– Опять гонятся...– настороженно бросил мальчик, взяв Лену за руку.
– А теперь куда?
– К твоему батьке... Неужели он не слышит, как за нами охотятся, и не придет на помощь?..
– А где мой папа?
– Там...– неопределенно махнул рукой Янка.– Мы найдем его, только ты не отставай...
Надежда скоро найти отца подбодрила Лену. Она уже не останавливается, не обращает внимания на все новые и новые ссадины и царапины.
Трудно сказать, велико ли расстояние между цепью врагов и детьми, скорее всего – не очень.
На пути переднего звена цепи – лесное озеро. Преследователи разбились на две группы. Левая пошла по левому берегу озера, правая – по правому.
И вот, когда немецкие солдаты ушли уже очень далеко вдоль озера, так что лай собак был едва слышен,– недалеко от берега зашевелился куст тростника.
Осторожно раздвинулись стебли, и показалась голова Янки. Никто бы, конечно, не заподозрил, что дети догадаются укрыться в этом малозаметном тростнике. Но у страха глаза велики. Янке ничего не оставалось, как искать спасения в воде.
Осмотрев прилегающую к озеру местность, он осторожно выплыл из тростника. Лена держалась за его шею. Бесшумными движениями опытного пловца мальчик пересек водную гладь, выбрался с Леной на берег.
Не задерживаясь, дети побежали в сторону, противоположную ушедшим преследователям.
...В хате старосты местный фельдшер перевязывает раненого немца. Это в него выстрелил Янка, после того как первым зарядом уложил овчарку.
Булай и староста обедают. На столе возвышается объемистая бутыль с мутным самогоном.
– Кто же это его так?– спрашивает староста, показав глазами в сторону раненого.
– Говорит, какой-то мальчишка. Скорее всего – внук лесника.
– А зачем он вам понадобился?
– Увел, понимаешь, девчушку, Дочь Батьки Панаca.– Булай достает из кармана увеличенное фото Леньп – Вот... Поимей в виду, между прочим. Ежель где встренешь – большую прибыль можешь иметь...
Староста всматривается в фотографию и прячет ее в карман.
Перевязывая, фельдшер внимательно слушает разговор старосты с Булаем.
...Янка с Леной вышли на окраину леса. Рядом деревушка.
– Я хочу есть...– виновато призналась Лена.– Пойдем в те хатки, попросим у тети молока...
– Я сам пойду... А ты обожди тут.
– Ага!..– не согласилась Лена.– Мне страшно...
– Но тебя в деревне узнают.
– Ну и пусть!
– Ничего ты не понимаешь... Я тоже боюсь в деревню идти. Могут зацапать. Но один я не дамся,– убегу. А с тобой разве убежишь?.. Это же не в лесу, где теперь спокойнее, чем в деревне... Я укрою тебя пиджаком, и ты тихонько посидишь на теплой хвойной подстилочке...
Янка насгребал хвои, сухого мха, сделал уютное гнездышко. Посадил в него Лену, прикрыв сверху своим пиджачком.
Уставшая за день девочка согрелась и незаметно уснула.
Неизвестно, сколько бы она проспала, если бы не разбудили какие-то возгласы, плач...
Выглянув из-за куста, Лена чуть не вскрикнула... По дороге двигалась колонна людей под конвоем немцев.
Сзади, с боков бежали и кричали дети и старики, а идущие в колонне кричали в ответ. Равнодушно, будто ничего не слыша, по сторонам шли немцы, отталкивая провожавших...
Лена спряталась за кусты, а колонна приближалась, и вот уже можно разобрать слова.
Голосила старушка.
– Не плачь, мама!– кричала ей через головы дочь.– Придет Миша с фронта, скажи ему – пусть ждет! Жива буду – обязательно убегу из Германии!..
Мальчик лет четырнадцати кричал старику, ковылявшему по краю дороги:
– Дедушка!.. Попроси ихнего офицера – пущай ослобонит меня!.. Зачем меня гнать в Германию, я же малый еще!..
Дедушка споткнулся, упал, встает, догоняет внучонка:
– Что ты сказал?..
Девочка лет девяти бежала рядом с колонной, с трудом поспевая:
– Мама!.. Возьми меня с собой!.. Я без тебя не останусь!..
– Не плачь, доченька, я скоро вернусь!..
Лена смотрела, растерянная, переводя глаза с одного на другого, не понимая, что происходит. Но вот она вздрогнула: в колонне шагал Янка...
– Янка!..– закричала и побежала к колонне, но солдат оттолкнул ее. Она упала, сразу вскочила, бежала теперь рядом с колонной, кричала: – Янка, что же ты?
– Задержали в деревне,– старался Янка перекричать других,– нас в Германию гонят, на работу!..– Он улыбался и очень старался ободрить ее, показать, что все не так страшно.
– Янка!.. Янка!.. Я боюсь!– Лена заревела во весь голос...
Офицеру, идущему впереди, видимо, надоел шум. Повернувшись к охране, он скомандовал, и несколько солдат отделились от цепи и пошли на людей, бежавших за колонной. Старики и старухи, девочки, мальчики, деды и бабушки, дочери и сыновья кричали и продолжали бежать, но конвоиры подняли автоматы и направили на толпу. Все шарахнулись в сторону. Солдаты дали очередь в воздух. Толпа рассеялась по лесу. Охранники повернули и быстрым шагом стали догонять колонну.
Вдоль дороги, огибая деревья, всхлипывая, спотыкаясь о корни, бежала по лесу Лена, боясь потерять из виду узников... Земля под ее ногами уходила вниз, девочка еле удерживалась, ухватившись за дерево. Перед нею крутой откос, внизу река, неширокая и спокойная.
Лена помчалась к мосту, через который прошла и скрылась за косогором колонна невольников.
Она осторожно ступила на мост, обходя сломанную доску.
– Лена...– как из-под земли послышался чей-то голос.
Девочка замерла на месте, боясь шевельнуться.
– Иди скорее сюда!..– снова послышался голос.
Осторожно поднялась сломанная доска на мосту, и в дыре показалась голова Янки.
– Ну чего стоишь, скорее!..– нетерпеливо позвал хлопчик.
Лена сначала не поверила. Но, присмотревшись, узнала Янку, опрометью бросилась к нему.
Мальчик втащил ее в мостовую щель. И вот они под мостом. Снова вместе. Лена настолько напугана неожиданной разлукой с Янкой, что вцепилась в его шею ручонками и, кажется, никогда в жизни уже не разнимет их. Янка тоже прижал девочку к себе, перетрусившую, заплаканную, дрожащую то ли от чрезмерного волнения, то ли от озноба.
– ...Если бы не нашел я эту дырку в мосту,– не видать бы тебе, рыжая, меня... Угнали бы со всеми вместе... А теперь посидим тут до вечера, пока стемнеет, а после снова в лес... Ты чего дрожишь?..
– Холодно...
– Да ты же вся горишь, как огонь...– говорит Янка, положив ладонь на ее лобик.
...Лена и Янка идут по лесной тропинке. Янка впереди, Лена сзади. Лена с каждым шагом все больше отстает. Янка останавливается.
– Скорей...
– А у меня ножки болят...– хочет девочка сесть на землю.
– Нам еще очень далеко идти.
– Куда?
– Надо же когда-нибудь найти твоего батьку!
– А где он?– уже полушепотом, закрыв глаза, спрашивает Лена.
– Где-то в лесу... Может, в этом, может, в другом...
– Поищи его сам... Скажи, чтобы пришел за мной... а я здесь обожду... Я хочу спать... Укрой меня теплым одеяльцем...
– Да ты никак захворала?
Лена молчит, свернувшись на земле. Янка беспомощно оглядывается кругом, наклоняется над ней.
– У тебя болит что-нибудь?.. Ты такая горячая.
Янка просовывает ей руки под ноги и спину. Поднимает.
...Дождь. Сгибаются кроны деревьев под ветром. Бегут ручьи по земле. По тропинке, скользя по грязи, идет Янка с Леной на руках. Останавливается – больше нет сил...
– Лена, ты не можешь немного пройти сама?
– Хорошо... Я минуточку отдохну, и пойдем...
Янка, сжав зубы, делает еще несколько шагов и опускает Лену на землю. У девочки головка свисает на грудь, ноги подгибаются.
– Лена, ты засыпаешь? Лена, проснись!
...Вечер. Вернее – уже ночь. Деревушка, из которой немцы забрали днем невольников, погрузилась во мрак. Кое-где мелькают в окнах огоньки.
И в эти огоньки напряженно всматривается Янка, стоя у опушки леса с Леной на руках. Пойти или нет в деревушку, где днем сегодня он чуть не поплатился своей свободой, может, даже жизнью? Остались ли тут вражеские солдаты или ушли вместе с людьми, угнанными в неволю? Трудно было найти ответы на все вопросы, но еще труднее вот так стоять с больной и уже беспамятной Леной на руках.
...Перед иконой горит свеча, с трудом освещая хатенку, молящуюся старуху. Это она бросалась к своей дочери в колонне невольников. Старуха настолько погружена в молитву, что не сразу слышит осторожный стук в окошко.
Только когда стук стал более настойчивым, она перекрестилась в последний раз, с трудом поднялась и подошла к окну.
А через минуту перед ней стоял уже в хатенке Янка с Леной на руках.
– Бабушка... помогите...
– Дитятко мое, что с ней?..
Старуха разбросала на кровати какую-то одежонку и помогла Янке уложить Лену.
– Захворала, а чего – и сам не знаю… Может, и померла уже?.. Лена... Леночка...– позвал Янка, наклонившись над девочкой.– Ты еще жива?..
Лена дышала с тяжелым хрипом. Старуха дотронулась ладонью до личика девочки:
– Ох, как горит, бедняжечка!..
– Бабушка, помогите ей чем-нибудь, жалко дитю...
– За хвершалом сходить бы, коли и его сегодня не забрали…
...Старый фельдшер, перевязывавший немца, долго думал, выслушав и осмотрев Лену.
Старуха и Янка молчаливо ожидали его приговора.
– У девочки воспаление легких.
– Что же делать?– спросила старуха.
– А чьи это дети?
– Кто же их знает...
– Чьи будете?– обратился фельдшер к Янке.
Янка опустил глаза и промолчал.
Фельдшер внимательно посмотрел на Лену, на Янку. Не стал больше допытываться. Видимо, догадался, кто они.
– Да...– Фельдшер прошелся по хате, плотнее задернул занавеску на окошке.– Оставаться им в деревне опасно... Староста получил приказ ловить всех посторонних детей... Но состояние у девочки очень тяжелое... Придется ей полежать тут. Только, Прасковья Ивановна... о ней – никому ни слова... Да. Молчите... Вечерами попозже буду заходить. Попробую достать кое-какие лекарства.
– А мне куда?– поинтересовался Янка.
– А ты пойдешь со мной. У меня побудешь. Но с уговором: на улицу не показываться.
...Янка сидит в чуланчике с крохотным окошком на улицу. Рядом с ним – фельдшер. Оба внимательно смотрят в окно, не очень приближаясь к нему из опасения, чтобы с улицы не заметили.
– А ты неплохо стреляешь...– как бы между прочим шепчет фельдшер.
Янка испуганно оборачивается.
– Откуда вы знаете?
– Перевязывал твоего крестника…
Янка опускает глаза, скрывая в них тревогу и опасение.
– Да ты не бойся... Опасайся лучше вон того...– показывает фельдшер на идущего по улице старосту.
Мальчик внимательно провожает его взглядом, стараясь запомнить сутулую вороватую фигуру.
– Не попадайся ему на глаза,– предупреждает фельдшер.
– Я хочу Лену видеть.
– Она уже выздоравливает... Сегодня я еще один схожу, а завтра вечером – вдвоем.
...Лена сидит на постели за пологом. Связывает из цветных тряпочек бантик, надевает его на шею котенку. Старуха возится у печки с чугунком. Лена слышит стук в дверь.
– Бабушка, доктор!
Старуха идет в сени открывать дверь... и пятится назад, перепуганная неожиданным появлением старосты:
– Ты прости, старая, что незваным гостем заявился.
– Милости просим...– Старуха подсовывает ему табуретку.
Староста осматривается, садится:
– Ну как твое здоровье, старая?
– Какое там здоровье, день прошел,– жива, и хорошо.
– Ничем не хвораешь?
– Пока бог миловал.
– А то пришлю фершала.
– Да на кой он мне. Сроду у него не была.
– А чегой-то он зачастил к тебе? Да еще по ночам?
– Нечего ему у меня делать... Перепутал ты спьяну.
– Вроде бы нет. Своими глазами видел. Вчера от тебя уходил... Позавчера...
– С чего ему ходить до меня. Да еще по ночам...
– Сам удивляюсь. Здорова, говоришь. Живешь одна-одинешенька, вроде бы и делать ему у тебя нечего, но вот поди ж ты! Может, прячешь кого у себя?
– Кого это я буду прятать?
Осторожный стук в дверь. Староста подхватывается, опережает старуху и выскакивает в сени. Возвращаясь, пропускает мимо себя фельдшера и Янку.
– Вот те и раз! Оказывается, и позже меня гости ходят! Садись, фершал… Я хотя и не хозяин, а все же хочется приветить.
– Спасибо...– Фельдшер садится и делает вид, что его ничто не удивляет и не тревожит.
– Принес вам, Прасковья Ивановна, лекарство, что обещал намедни...
– Никак лечишь старуху?– спрашивает староста.– Да, приходится помогать.
– А она только что говорила, мол, не нужна ей твоя помощь... Говорит, никакого фершала и знать не знаю и ведать не ведаю.
С Лениной постели соскакивает котенок и выходит из-под полога на середину хаты, убранный бантиками.
– Тю-тю-тю!..– разводит руками староста.– Кто ж у тебя, старуха, занимается таким ремеслом?
– Сама, паночек, вот те крест!.. Я под старость уже как дите малое...
– Ой ли?..– староста поднимает палкой полог.
Прижавшись к стене, сидит Лена ни жива ни мертва…
– Вот оно что!– удивляется староста.– Мы с ног сбились, красавица, искамши тебя... А ты вон куда забралась?! Ну, вот и хорошо, что встретились наконец…
Лена сидит в той же позе, с недоумением глядя на старосту.
– Ну что ж, собирайся, дочка, пойдем со мной...– как можно ласковее обращается староста к Лене.
– Она никуда не пойдет...– слышится за спиной старосты голос фельдшера.– И ты никуда не пойдешь отсюда...
– Почему?– удивляется староста, повернув голову.
– Не шевелись!– грозно предупреждает старосту фельдшер, приставив к его спине стетоскоп...—Малейшее движение, и я стреляю!.. А теперь слушай меня; бросай палку...
Староста выпускает из руки палку.
– Руки вверх...
Староста исполняет и это приказание.
– Ложись лицом вниз...
Староста ложится навзничь.
– Дай, Прасковья Ивановна, веревку…– просит фельдшер.
Старуха выходит в сени и несет старые вожжи.
– Янка, вяжи руки и ноги!
Янка с горячей готовностью заворачивает старосте руки за спину и вяжет.
...Староста сидит в погребе под полом, связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту. Сюда к нему доносится неясный разговор в хате. Кое-как он поднимается на ноги, опираясь спиной о стену. Тянется ухом к крышке в полу... Вот сейчас он отчетливо слышит густой бас фельдшера...
– Собирайтесь, ребятки... Ни мне, ни вам оставаться тут нельзя. Тебе, Прасковья Ивановна, тоже...
– Куда же я?– растерянно спрашивает старуха.
– Хочешь – пойдем с нами... Мы – на пристань. Сядем на пароход и уплывем как можно подальше. У меня сестра километров за пятьдесят отсюда...
– Куда уж мне по чужим... Я вот тоже соберусь и подамся к племяннице в Моховку...
– Далече?
– Да, считай, тоже верстов тридцать, коли не болей того...
– Дело твое, Прасковья Ивановна, только не мешкай...
– Я быстренько... А вы, милые, идите, пока до свету... Вам-то уж никак нельзя по времени...
Фельдшер простился и подался с ребятами из хаты.
Старуха тоже начала поторапливаться со сборами, но... остановилась, задумалась о чем-то... Все же решилась. Зажгла коптилку и полезла в погреб к старосте... Вынула изо рта у того кляп.
– Слушай ты, антихрист… Хочу поспрошать тебя, окаянного...
– О чем?– насторожился староста.
– Куда мою дочку угнали?
– В Неметчину.
– Зачем?
– Будет работать там.
– А меня возьмут с ней?
– Вряд ли. Стара ты.
Старуха заплакала:
– Не могу без нее, и все тут!.. Посоветуй, ради бога как сделать, чтобы и меня с дочкой взяли... Или вернули дочку домой... Поможешь – положу фунтов пять сала с хлебом, будешь есть, чтоб не подох. А там кто-нибудь отыщет тебя.
– Много у тебя сала?
– С пуд!
– У меня там есть один знакомый офицер... Записку от себя напишу... Вынь у меня с бокового кармана карандаш с книжечкой...
Старуха полезла в боковой карман старосты и достала записную книжку и карандаш.
– А теперь пиши, я буду диктовать...
– Да неграмотная я...
– Тогда вызволи мне только одну руку, я сам напишу.
– Как бы не так, руки ослобонять?!
– Дело твое. Я бы мог написать офицеру, чтобы он совсем освободил твою дочку, только за это весь пуд сала придется отдать. А не хочешь, значит, не видать тебе дочки. Погибнет на каторжных работах в Германии...
Старуха поднялась из ямы наверх и вернулась обратно с иконой:
– Бог-то у тебя в душе еще есть?
– А как же без бога-то?
– Поклянись перед иконой, что ничего худого не сделаешь со мной...
– Я и без бога ничего худого не сделаю... Ты же доброе дело сотворила, коли выходила больную сиротинушку...
– Зачем же ты хотел забрать ее?
– Приказано всех осиротевших детей доставлять в приют. А знаешь, сколько их нынче, несчастных? А раз фершал взял ее к себе – так и дай бог ему здоровья. Мне меньше хлопот...
– А ты все же поклянись...
– Клянусь Христом-богом и святым духом...
– Аминь.– Старуха дала поцеловать старосте икону, после повернула его спиной к себе и развязала руки.
Староста долго растирал затекшие кисти. Начал развязывать свои ноги.
– А на ноги у нас не было уговору!– запротестовала старуха.
– Не было, а теперь будет,– спокойно сказал староста, глянул на старуху узкими щелочками налитых злобой глаз...
...Фельдшер с детьми спешит к пристани, спешит, потому что где-то за поворотом реки виден дымок пароходной трубы.
Но спешит не только фельдшер, во весь опор мчится в бричке староста, яростно нахлестывая лошаденку... Ему во что бы то ни стало надо опередить прибытие парохода.
Небольшой речной пароходик пришвартовался к причалу, взял на борт человек пять или шесть, в том числе и фельдшера с детьми, и отчалил от берега как раз в тот момент, когда запаренный староста осадил коня у пристани. Опоздал. И самое обидное —всего-то не намного...
Фельдшер с палубы, однако, заметил, когда староста подъехал к пристани. Детям он ничего не сказал, но в душе затаил острую тревогу.
Следующая остановка парохода в Запольске, а на пристани есть телефон, и староста, конечно же, сообщит в запольскую комендатуру...
Опасения оправдались. Когда пароходик начал пришвартовываться к пристани, фельдшер заметил на причале полицая и трех немцев. Им явно не терпелось скорее взойти на палубу. Как только был подан трап, немцы оттеснили от него выходивших. Один из них стал у трапа, чтобы не пускать на пароход и с парохода, двое других с Булаем поспешили на палубу... Пассажиров мало – несколько женщин, так что не трудно обнаружить среди них человека в брезентовом плаще с капюшоном – примету, которую сообщил староста по телефону с пристани.
– Ферчал?– сразу приступил к делу Булай, взяв фельдшера за отворот плаща.
– Да, а что?
– Где дети?
– Какие?– удивленно спросил фельдшер, вроде бы не поняв вопроса.
– Брось дурочку валять! Говори – где?!
– Никаких детей я не знаю, вы меня спутали с кем-то...
Немцы тем временем обшарили кубрики, трюм, корму и все закоулки парохода. Вернулись с пустыми руками к Булаю, когда тот уже свалил с ног фельдшера и продолжал допрашивать его, пиная сапогом в бок.
Фельдшер только стонал, прикрывая руками лицо и голову.
...Пароход продолжал рейс после того, как Булай еще сам обшарил его сверху донизу и окончательно убедился, что детей нет. Но надеялся развязать язык фельдшеру. Повел его, избитого, в комендатуру, чтобы там продолжить допрос.
После отбытия парохода на пристани осталось несколько больших корзин с помидорами. Двое солдат-заготовителей, сгрузивших корзины с палубы, поджидали, видимо, машину, которая должна была прибыть за грузом. Они сидели молча в сторонке, посасывая сигареты.
В одной из корзин вдруг зашевелились помидоры. Из них вынырнула голова Янки... Он огляделся по сторонам, прислушался... Вроде бы никого нет поблизости... Янка предельно тихо и осторожно вылез из корзины, подполз к рядом стоящим.
– Лена...– позвал полушепотом. В другой корзине тоже зашевелились помидоры, и показалась голова Лены.
Янка помог ей без лишнего шума выбраться. Побежали в направлении окраинных домов городишка в надежде спрятаться там где-нибудь.
Но несколько помидоров все же, упав из корзины, покатились под уклон, к ногам сидевших солдат. Те насторожились, а когда увидели убегавших детей, поняли – их искали на пароходе.
Один солдат бросился вдогонку, другой побежал на пристань к телефону...
...Янка и Лена вбежали в переулок, нырнули в огород, выскочили в другом конце на улочку, наткнувшись на детей.
– Ребята...– обратился Янка к мальчишкам, задыхаясь от бега.– Спрячьте нас, за нами немцы гонятся!..
Секундная пауза. Дети растерянно смотрели на Янку и Лену.
– Пошли!..– приказал наконец один из мальчуганов.
Он пересек улицу.
Янка и Лена – за ним.
Все трое вошли в маленький тихий дворик.
В углу к кирпичной стене пристроен дровяной сарай. Дверь заперта на висячий замок. Мальчуган вынул ключ из кармана, открыл дверь.
Внутри сарая аккуратно сложенные поленницы, козлы для пилки дров, у стены – куча хвороста.
Мальчуган быстро раскидал хворост. Под ним оказался неширокий лаз.
– Сюда...– коротко бросил мальчишка и юркнул в лаз. Янка – за ним, Лена – за Янкой.
Все трое один за другим выползли в другой сарай, чуть побольше и посветлее.
В нем сидела, вжавшись в угол, худенькая босая девочка лет десяти. Она выбежала из своего укрытия навстречу.
– Леша, кого немчы ловят на уличе?– спросила, заметно шепелявя.
– Их...– коротко ответил Лешка.
– Ой!..– то ли с испугом, то ли с восхищением ойкнула девочка. Посмотрела широко раскрытыми глазами на Янку и Лену.
– Вот что, Нюша, проводи их к Вовке в подвал. Пусть посидят там до вечера.
Нюша, Янка и Лена выскользнули из подворотни сарая. Отогнув доску, пролезли в дырку забора.
– Это вы недавно вжорвали жележную дорогу?– спросила Нюша своих спутников, уползая с ними по огородной канавке.
– Какую железную дорогу?– удивился Янка.
– Мне Леша ражкаживал...
– Ничего мы не взрывали, выдумываешь ты много!
– Жнаю, жнаю, партижаны вшегда шкрывают, мне Леша говорил.
Поползли дальше. Любопытство Нюши все возрастало.
– А девочка тоже дорогу вжрывала? Я никому не шкажу, чешное шлово!
– Сто раз тебе говорил,– никакой дороги мы не взрывали!
– Партижаны никогда не рашкажывают, я жнаю...
...В городишке повальная облава. Хватают всех детей, загоняя их во двор комендатуры. Солдаты шарят не только в домах, но и на чердаках, в сараях, в поленницах, в погребах, в сене, кустах, в картофельной ботве... Городок оглашается плачем женщин, детей...
Матери и бабушки бегут к комендатуре, объятые горем и тревогой... Никто не знает, зачем и почему хватают и уводят детей, что с ними будет?..
...В слабо освещенном подвале Янка и Лена крепко спали, зарывшись в солому.
В потайном лазу показалась голова Нюши:
– Вштавайте, шкорей вштавайте!..
Янка подхватился и подполз к Нюше.
– Идите жа мной, тут шкоро будут ишкать... Я переведу ваш в другое мешто...
Янка растолкал Лену, схватил ее за ручку и увлек к лазу. Нюша тем временем подалась из лаза, освобождая дорогу Янке, но она и ойкнуть не успела, как чья-то рука крепко закрыла ей рот, а другая перехватила девочку поперек, подняла над землей. Другой немец то же самое сделал с Янкой, который, ничего не подозревая, выползал следом...
А Лена тем более ничего не знала,– она сама вылезла и очутилась перед двумя немцами...
...Двор комендатуры, переполненный плачущими детьми. Сейчас отсюда уже выпускают. Но только мальчишек. Девочек оттесняют.
Янка, перед тем как покинуть двор, шепчет Лене на ухо:
– ...Если будут спрашивать, скажи – зовут меня Катя... Фамилия – Иванова... Запомнишь?
Лена согласно кивнула головой. Но крепко вцепилась в руку Янки. Не отпускала, пока солдат не отшвырнул ее от хлопчика, вытолкав того к воротам...
На крыльцо вышел Гюнтер с бумажным кульком в руке. Он окинул детей изучающим взглядом.
– Я-я-яй, зачем же плакать?– с притворной лаской спросил Гюнтер.– Мы ничего не будем делать с вами. Я просто хочу угостить вас конфетами, и больше ничего...– Гюнтер присел на ступеньку и раскрыл кулек. Бу-лай подвел за руку первую девочку.– Как тебя зовут?– с тем же притворным радушием спросил Гюнтер девочку.
– Зоя...
– Очень хорошее имя... Ну вот, получай свою конфетку и беги домой.
Гюнтер всунул в ручонку девочке конфету, и та стремглав помчалась со двора.
– А тебя как зовут?– спросил Гюнтер очередную девочку.
– Нюша...
– Замечательное имя...
И эта девочка убежала со двора.
За ней вырвалась третья, четвертая, пятая... У каждой в ручонке зажата конфета.
Булай подвел перепуганную Лену.
– А тебя как звать?
Лена растерянно смотрит на Гюнтера:
– Я забыла...
Гюнтер внимательно изучает ее, но личико Лены, перепачканное, исхудалое, неузнаваемо. Гюнтер вынимает из кармана семейную фотографию Микулича. Показывает.
– Кто это?
Лена просияла.
– Вот папа, вот мама, а вот и я!..– указала поочередно пальчиком.
– За это я тебе отдам все конфеты,– улыбнулся Гюнтер.– Идем, я тебя еще чем-то угощу...– Взял ее за руку и увел в здание комендатуры, кивнув головой, чтобы всех остальных отпустили.
В широко распахнутые ворота девочки кинулись навстречу стоявшим на площади мамам, бабушкам и дедушкам... Те быстро расхватали их по рукам, и через несколько минут площадь опустела.
Остался только Янка. Он надеялся, что вместе со всеми выбежит и Лена, но ее не было. А выбежавшие девочки, смеясь и плача, говорили своим мамам, между прочим, что одну какую-то девочку немцы увели...
У Янки уже не было никакого сомнения, что увели Лену... На первых порах он растерялся и не знал, что делать? А делать что-то надо было.
И мальчик снова очутился в кругу ребят, спасавших их от погони. Он уже не скрывал, кто была Лена и почему немцы ловили ее. Жалел только, что отец девочки, Батька Панас, не знает обо всем случившемся... Он бы спас дочку...
Ребята же по секрету передали своим мамам то, что слышали про Лену, и через пару дней Янку нашла какая-то женщина с корзиной. Она увела мальчика с собой, сказала только, что пойдет с ним в деревню менять мыло и одежонку на хлеб и бульбу... Янка при случае должен назваться ее сыном.
Шли почти сутки, не заходя ни в какие деревни, пока не очутились в зоне партизанского лагеря. На передовом посту у женщины спросили пароль, она ответила, и вскоре они предстали перед самим Батькой Панасом...
Волнуясь, глотая слезы, Янка рассказал партизанскому командиру всю историю с его дочерью Леной, начиная с того дня, когда дедушка привел ее в сторожку, подобрав на лесной дороге возле убитой мамы...
Микулич крепко обнял Янку, прижав к груди, после приказал отвести его в столовую и накормить.
Сам остался наедине с собой... Долго сидел, закрыв лицо ладонями, чтобы никто не заметил слез, Даже от себя хотел скрыть их...
...В Запольске назревала трагедия. Спущенный под откос партизанами воинский эшелон переполнил чашу терпения Гюнтера. В отместку партизанам он решил расстрелять всех пригнанных из ближайших деревень для отправки в Германию.
С самого утра Гюнтер не отходил от телефона, согласовывая свое решение с высшим начальством. Никого не принимал и не разрешал входить даже дежурному унтер-офицеру.
Тем не менее без доклада и разрешения в кабинет Гюнтера вошел полковник гестапо и его адъютант. Такого высокого посетителя никто не имел права остановить или задержать в приемной. Даже сам Гюнтер подхватился из-за стола и яро выбросил вперед руку, приветствуя высокопоставленного гестаповца.
– Стоять!..– тихо, но властно приказал Микулич Гюнтеру.
Рука Гюнтера задрожала и начала опускаться вниз.
– Руки!– еще резче приказал Микулич.
– Нихт ферштейн…– сделал Гюнтер вид, что не понимает русского языка.
– Врете, Гюнтер, с детьми вы говорили по-русски… Стойте и положите руки на стол...
Гюнтер послушно выполнил приказ.
– Теперь слушайте...– полушепотом продолжал Микулич.– Малейшее движение или крик о помощи будет вашим последним криком... За окном стоит заведенная машина. Нам ничего не стоит двумя гранатами поднять в воздух комендатуру и успеть скрыться. Но если вы хотите жить, то сейчас же прикажите дежурному... как его фамилия?..
– Раух.
– Не сигналом, а голосом вызовете дежурного – и только одним словом:– Раух!.. Когда он войдет – ни слова по-немецки. Скажете только: полицая Булая!.. Только эти два слова... Он поймет...
– Булай, по-моему, в отъезде...
– Опять врете,– он во дворе, мы видели. Войдет Булай, скажете: девочку-заложницу – ко мне! И больше ничего. Она жива?
– Да.
– Ваше счастье... Но прежде чем полицай выйдет, передайте через него ваш приказ: всех захваченных для угона в Германию сейчас же, немедленно, отправить к карьеру на окраине леса. Для расстрела. Сам, скажете, еду туда и буду ждать у места казни. Запомнили?
– Да.
– Как только приведут девочку, мы сядем в машину и уедем. Кто будет обращаться к вам или спрашивать – молчите. Имейте в виду, идти вы будете под прицелом пистолетов... Итак, начинайте... Вызывайте Рауха...
Гюнтер медлил, опустив глаза.
– Гюнтер, в вашем распоряжении секунды...– предупредил Микулич.
– Раух!..– не очень повелительно позвал Гюнтер. На пороге тотчас появился Раух, вытянувшись в струнку перед высоким начальством.
– Полицая Булая!
Раух сделал уставной поворот и скрылся за дверью. Минуты через две на пороге застыл Булай, окаменев в страхе перед гестаповцами. От них он ничего хорошего для себя не ожидал.
Не меняя позы и не делая никакого лишнего движения, Гюнтер приказал:
– Передайте обер-лейтенанту Краусу; всех, предназначенных для отправки в Германию, сейчас же отвести в лесной карьер для казни. За партизанские диверсии... Я сам еду туда и буду ждать прибытия. А сейчас приказываю вам лично привести сюда девочку-заложницу и оставить в моем распоряжении. Выполняйте.
Булай, как и Раух, не осмелился задать Гюнтеру вопроса, повернулся и молча вышел с готовностью выполнить приказы коменданта без всяких уточнений и разъяснений, хотя Булаю было совершенно непонятно, почему Гюнтер передает очень важный приказ Краусу через него, а не непосредственно самому обер-лейтенанту.
– Возможно, Краус станет звонить вам. Для уточнения приказа. Поднимете трубку и скажете только одно слово: «Да» – «Я», по-вашему... И ничего больше,– приказал Микулич.
До прихода Булая с Леной для Микулича настали самые тяжелые минуты. Что, если Лена узнает его и крикнет при Булае – «папа»? Обстановка очень осложнится, придется Булая брать вместе с Гюнтером, что уже будет труднее...
Эти минуты показались вечностью Микуличу, и нервное напряжение его еще более обострилось, когда он услышал плач Лены в приемной. Похоже было, что ее силой тащили... Микулич отвернулся от дверей, и тут Булай втолкнул девочку в кабинет Гюнтера. Жестом руки Гюнтер приказал полицаю оставить их.
