Текст книги "Анютина дорога"
Автор книги: Константин Губаревич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)
Шалаши мгновенно ожили, из них стали выскакивать босые, заспанные бандиты. С удивлением и ужасом встречали направленные на них со всех сторон дула винтовок, пулемета...
...Анютка еще спала в своей боковушке в сенях, когда двор неожиданно ожил голосами, скрипом подвод, храпом коней... Было утро, солнечные лучи пробивались в щели. К одной из них, самой широкой, девочка припала глазами.
Двор маленького хутора заполнен конниками. Это отряд чекистов, ликвидировавший лесную банду.
Прокоп вышел из дому навстречу непрошеным гостям и настороженно остановился на нижней ступеньке крыльца, почуяв недоброе.
Спешившись, к нему подошел Кондратюк.
– Здорово, хозяин...
– Здорово...– нехотя ответил Прокоп.
– Что смотришь? Никак признать не можешь?
– Вроде бы...– засмеялся Прокоп.
– Ну как моя винтовка стреляет?
Прокоп вздрогнул, отступил на шаг назад, узнав «солдата». Но быстро овладел собой...
– Не пробовал еще...
– И пробовать не стоит,– она без пружины…
– Обманул, выходит?
– А ты хотел справную? Я всучил ее, каб выследить тебя и твою шайку. А теперь показывай, где ховаешь оружие и все, что награбили твои бандюки...
– Оружиев никаких нету, и ховать ничего не ховаю...
– Обыскать!– скомандовал Кондратюк чекистам.
Те бросились в сарай, амбар, на чердак.
Кондратюк внимательно следил за реакцией хозяина:
– Лучше сам покажи. Хуже будет, ежель без твоей подмоги найдем...
– Ничего знать не знаю...
– Думаешь, я не догадался, для кого ты винтовку сторговал?
Хозяин молчал.
– Мы уже давно за твоим хутором следим. Видели, как приезжали и приходили к тебе твои дружки с Темного лога. Харчевались, ховали чего-то... Где сховано?
– Все было навыворот, комиссар...– опомнился наконец Прокоп.– Приезжать – приезжали, правда твоя. Только ховать ничего не ховали, а грабили меня и увозили все а лес. Для того и винтовку купил, двор оборонять от иродов... Только што ж я один супроть такой банды... Вот и драли как липу...
– Не заговаривай зубы.
– Христом-богом клянусь...
– Христа в сподручные прихватил?
Тем временем около них собрались чекисты, производившие обыск.
– Ну что?– спросил Кондратюк.
– Пока ничего.
– Да ничего и не найдете, хоть весь двор и хату по соломинке разберите!– стал уверять повеселевший Прокоп.– Христу-богу не верите – мне поверьте. До нитки разорили бандюги окаянные! Нет от них жисти, пропади они пропадом!.. Чуть не каждый день не тот, так другой заваливались, и подавай ему, а не дашь – сами хватали, на телегу и в лес!
– А не врешь?
– Братцы!– бросился Прокоп на колени перед чекистами.– Да разрази меня гром на этом месте, коли неправду говорю!– всхлипнул, сложив молитвенно руки.– Недавно наехало их, погрузили на возы хлеб, пожитки и увезли все, как есть! Ну как так можно жить дальше, а?– уже с явной слезной дрожью в голосе вопрошал Прокоп.
Анютка, все время вертевшаяся у ног, подошла к хозяину и потянула его за рукав, тронутая слезами и горем человека, стоявшего на коленях.
– Не плачьте... Они обманули вас...– успокоила девочка.
– Кто обманул?– не уразумел хозяин.
– Да те, которые приезжали ночью...
– Много ты знаешь!
– Да, да! Они не в лес повезли, а отнесли вон туда!– показала девочка на ворота сарая.– Я все-все видела в дырочку через стенку...
Кондратюк молча кивнул чекистам и направился с ними в сарай.
В сарае хозяйская собака разрывала землю, жадно принюхиваясь к чему-то.
– Лопату!– коротко приказал Кондратюк.
Лопата врезалась в землю. Наткнулась на что-то твердое.
Под толстым слоем земли оказалась широкая крышка, закрывавшая вход в большой погреб.
Прокоп стоял во дворе, оцепенев от страха.
Анютка выбежала из сарая и помчалась к Прокопу с радостным криком:
– Нашли! Все ваше нашли! Не плачьте, дяденька! Не плачьте!
Прокоп с ненавистью ударил ее ногой, и Анютка покатилась под двуколку, резко вскрикнув...
Из погреба чекисты вытаскивали винтовки, ящик с патронами, пулемет, кадушку сала, окорока, запах которых, видимо, прельстил хозяйскую собаку, корзины, узлы, награбленные в разбойных походах...
Вытащили наконец и два мешка, взятые бандитами на мельнице.
На каждом мешке кривыми буквами выведено:
Хлеб для детского приюта,
Смолоть без очереди.
Чекисты погрузили все это на телеги и двуколку. Кондратюк вышел из сарая и прямо направился в хату, но тут же выбежал.
– Где хозяин?– крикнул на весь двор.
Но хозяина и след простыл.
...Обоз под охраной конников ехал по лесной дороге. Чекисты уверены, что они ликвидировали не только банду, а и ее базу на лесном хуторе. Поэтому возвращались с песней и были довольно-таки беззаботны.
Одну из телег подбросило на дорожных корнях. На обочину слетел узел. Возница с винтовкой за плечами поднял узел и начал его заталкивать между корзин.
Из-под узлов послышался слабый вскрик.
Возница раздвинул узлы.
На дне телеги лежала, свернувшись калачиком, Анютка. Никто не видел, как со страху забралась она на телегу, стоявшую во дворе, и спряталась под солому от рассвирепевшего хозяина.
– Ты чего тут?– удивился возница,
– Я боюсь...– прошептала дрожавшая Анютка,
– Чего?
– Дядя убьет... Он больно-больно ударил меня…
– Это кто, хозяин, что ли?
– Ага.
– А ты рази не дочка его?
– Не-е! Мой папа на войне!
– Во-он оно што!– удивился возница, даже присвистнул...
...Анютка сидит уже на узлах. Рядом с телегой шагает возница, озабоченно слушает ее болтовню.
– ...вы меня, дяденька, подвезите только, где паровозики ходят, и покажите, куда ехать, а там я уже сама...
– Сама...– вздыхает возница.– Кто же тебя саму отпустит, дитё ты горькое... Вот приедем в город и отвезем тебя в приют!.. Там таких, как ты, десятка три уже...
– А я не поеду туда!– протестует девочка...
Командир отряда едет впереди, молча ругая себя на чем свет стоит, что упустил хозяина. Опасный зверь выскользнул из рук.
Отряд движется не спеша. По лесу плывет раздольная песня о Ермаке и его славной дружине...
На высоком запеве грянул неожиданный выстрел из густого ельника,– Кондратюк покачнулся в седле и медленно сполз вниз... Чекисты спешились, сорвали с плеч винтовки, дали залп, другой по придорожным кустам, несколько человек бросилось в заросли, откуда прогремел выстрел, но Прокоп был уже далеко от дороги. Он знал лес лучше своих преследователей...
...Медленно приближается отряд к городу.
На передней телеге, на мешках сиротского хлеба, лежит Кондратюк с перевязанной головой. Позади телеги идет его оседланный конь. По бокам движется конный эскорт.
Анютка едет на самой последней телеге, пораженная случившимся. Она знает, что ее хотят отвезти куда-то, откуда, видимо, трудно будет выбраться и найти маму. Вот почему, когда отряд переезжал через железную дорогу, девочка незаметно соскользнула с телеги и спряталась в канавке. Отряд был уже далеко, и тогда Анютка вышла на полотно, осмотрелась.
Вдали виднелись вагоны, стоявшие на запасных путях. Туда она и побежала со всех ног, окрыленная надеждой уехать обратно домой, куда, видимо, вернулась мама.
...Очутилась на станции, когда там готовился к отправке эшелон. У теплушек в полном разгаре посадочные баталии... Солдаты, мешочники, беженцы – бурный людской водоворот...
Девочка с ужасом в глазенках смотрела на посадочную кутерьму. Бросилась к ближайшей теплушке, но ее оттолкнули в сторону, чтобы не путалась под ногами...
Побежала к следующей теплушке, но и там ей не удалось пробить непробиваемую стену человеческих ног, мешков, узлов...
На глазах Анютки слезы бессилия и злости. Она кинулась в атаку на посадку в третью теплушку – там ее просто отшвырнули... Помчалась дальше, заливаясь слезами, но и у четвертой и пятой теплушек ее штурм закончился неудачей...
Анютка с плачем бежит вслед за уходящим составом, хватается за висящих на подножках, на поручнях пассажиров, обрывается, догоняет и снова цепляется, но опять срывается и остается лежать на обочине пути, провожая безнадежным взглядом хвост эшелона...
...На перрон вернулась молчаливая, окаменевшая от горя. Присела в сторонке подумать, что же делать дальше?.. Долго сидела так, пока внимание ее не привлек маленький оборванный мальчик.
Это – Тишка. Он ходил около пути, на котором стоял ушедший поезд, и подбирал что-то... В ручонках его можно заметить кусочек недоеденного огурца, хвостик морковки, картофельную шелуху... Видимо, не один такой эшелон оставлял Тишке свои «дары», которыми он пробавлялся время от времени.
Отойдя в сторонку, мальчик собрался уже было перекусить, как из-за вагона на него налетели двое таких же грязных оборванцев, только немного постарше. Начали отнимать у Тишки его скромную поживу.
Тишка, наученный горьким опытом дележек, упал на землю животом вниз, поджав под себя кулачки, в которых держал свои находки.
Оборвыши перевернули его на спину, но неожиданно разбежались в стороны... Возле Тишки стояла, защищая его, разъяренная Анютка... Опомнившись, оборванцы ринулись на нее.
Неизвестно, чем бы закончилась схватка, если бы не вмешался одноногий солдат, ушедший из имения. Он быстро восстановил справедливость, взяв под свою защиту маленького Тишку и Анютку.
Мальчишки все же успели вырвать у Тишки морковку и огрызок огурца. Мальчику до слез обидно. Он плачет горькими слезами, растирая кулаками грязные потеки. Солдат берет Тишку и Анютку за руки, ведет к скамейке, где сидел до этого. Усадил рядом. Вынул из солдатского мешка по сухарику.
Тишка взял сухарик и недоверчиво смотрит на солдата: шутит он или в самом деле?.. Мальчик все уже испытал в свои пять лет...
– Ешь, чего смотришь?– подбодрил солдат.
Опасливо оглянувшись кругом,– нет ли поблизости подстерегающих, ребенок торопливо начал грызть сухарик. Анютка тоже аппетитно хрустнула. Солдат смотрит на них помрачневшим и вместе с тем теплым взглядом. Может, вспомнил своих, загубленных войной ребятишек, может, задумался над судьбой этих,
– Звать-то тебя как?
– Тишка...
– А тебя?
– Анютка.
– Он што, братик твой?
Анютка глянула на Тишку, на солдата, обдумывая, как лучше ответить.
– Ага,– может, первый раз в жизни соврала девочка, решив, видимо, взять на свою ответственность дальнейшую судьбу беспомощного Тишки.
– А батьки ваши? Почему бесприютничаете?..
– Папа на войне,– спешит ответить девочка,– а мама потерялась... Мы ищем ее...
– Ну что ж,– вздохнул солдат.– Ежель хотите найти мамку, пойдем со мной...
...Вот так они очутились в знакомом уже нам имении, куда чекисты привезли беспризорных детей.
Их встретила почти вся ребятня, высыпавшая во двор. Многие узнали Тишку, не поделившего однажды хлебную корку с обитателями теплушки.
– Ткшка-мышка-скупердяй!
– Тишка-мышка-скупердяй!– начали дразнить маленького Тишку.
Кто-то подбежал к нему и показал язык.
Анютка и на этот раз не сдержалась,– бросилась в контратаку на всю ребячью ватагу, защищая струхнувшего собрата. От неожиданности ребята растерялись, но в ту же минуту опомнились: кого, собственно, испугались! Дружно ринулись на Анютку под свист и улюлюканье. Но между ними и Анюткой встал солдат, подняв в руке дорожную палку...
– А ну, цыц!– рявкнул на весь двор.
Дети опешили, замерли на месте.
– По одному в ряд становись!– скомандовал он.
Дети зашевелились и послушно стали в один ряд.
– Смир-рна!– снова скомандовал солдат.
Дети недоуменно переглянулись,– не совсем поняли команду.
– Смирна, стало быть, замри на месте, не шевелись и гляди на меня, покуль не скажу – вольно...– пояснил солдат.
Все присмирели и уставились на взрослого дядю с раскрытыми ртами и настороженными глазенками. Кажется, им это понравилось...
– Так вот, голопузые!.. Отныне я вами буду командовать...– сообщил солдат.– Хотел уйти отселева, а посля передумал: няма куды податься мне. Стало быть, остаюсь при вас и буду распоряжаться по хозяйству, поскольку вы в нем ничога не смыслите...
– Правильно, служба, давно бы так!– подошла к нему усталая донельзя Лукерья.– Будешь, служба, помогать мне. Упарилась я тут с ними.
– Вот, вот!– обрадовался солдат.
– Звать-то тебя как?– поинтересовалась женщина.
– Степаном зови.
– Подходяще.
– Ну вот,– еще более приободрился Степан.– Стало быть, кончается ваша безбатьковщина. Я с ей,– кивнул головой на Лукерью,– будем вам и за батьку и за матку... Спать всем есть на чем?– сразу приступил к делу.
– He!
– He!
– He!
– Струмент я тут приховал, доски тож есть, зараз смастерим козлы!
– Смастерим!
– Смастерим!– закричали ребята наперебой.
– Смирна-а!..
Дети опять присмирели. Степан критическим взглядом прошелся по грязным босым ножонкам.
– Знаете, што такое лыки?– спросил он.
– Знаем!– ответил кто-то неуверенно.
– А знаете, где они растут?
– В лесу!– послышался еще один несмелый ответ,
– Так вот... Половина строя зараз пойдут в лес по лыки, заодно соберут грибов и орехов, другая останется со мной козлы мастерить!
– Пошли!– крикнул кто-то нетерпеливо.
– Атставить!– приказал Степан.– Не было команды! Слухай напоследок...– Он подошел к Анютке и Тишке, стоявшим в сторонке.– Вот этих штоб и пальцем не тронули, бо и они такие ж бесприютные, как и вы!.. Считайте, они – мои дочка и сын. Так и знайте: ежель што – отлуплю как Сидорову козу и прогоню отседова на все четыре!.. Поняли?
– Поняли!
– Ну вот. А теперь правая половина ко мне! Левая – в лес! Разойдись!..
Такое еще больше понравилось ребятам! Они лавиной помчались через поле в ближайший лес. Лес ожил, наполнился визгом, свистом.
Оставшиеся без крика и шума занялись во дворе более прозаическим делом – стали сколачивать из коротко нарезанных кусков досок козлы для топчанов.
Единственное, что централизовал Степан в своих руках – гвозди, которые выдавал по одному и показывал, куда и как их заколачивать.
...Утро. Дети спят на топчанах, прикрытые чем попало. Ни подушек, ни матрасов еще нет. Да ребятам, видимо, и не привыкать.
В одной комнатушке спят девочки, Среди них – Анютка. Рядом с ней скрючился Тишка. Анютка и ночью не захотела отпустить от себя малыша, чтобы не обидел кто.
...Спальня мальчиков. У полураскрытого окна ворочается мальчуган. Ему холодно. То, чем был прикрыт, сползло ночью и валялось на полу.
Мальчуган и проснулся от холода, поднялся, чтобы прикрыть окно. Глянул во двор, замер: в ворота въезжала военная двуколка. Мальчуган заложил два пальца в рот, свистнул на всю спальню... Детвора подхватилась, как по тревоге.
– Посмотрите, кто приехал!– крикнул он на весь дом.
Все сгрудились у окон, потом метнулись во двор. Лукерья и Степан стояли у двуколки и разговаривали с Кондратюком. А к нему уже мчалась ребятня, очертя голову. Окружили двуколку, кричат, смеются, улыбаются – узнали!
– Как живем-можем, орлы!– перекрыл густой голос Кондратюка детский шум.
В ответ поднялись еще больший шум и галдеж. В них потонули отдельные детские голоса.
– Атставить!..– скомандовал наконец Степан, видя, что иначе не дождаться порядка.
Ребята привыкли уже к его командам и враз смолкли.
– А теперя слухайте, што скажуть!..
Кондратюк обвел глазами детей, улыбнулся.
Ребята в ответ – тоже.
– Так вот, детки...– начал он негромко.– Идет осень, и что нам придется делать?
– Бульбу копать!
– Правильно. А еще будете сеять!..
Кондратюк слез с двуколки, поднял мех, взвалил на плечо и поставил на землю. Так же снял и второй мешок. На них хорошо видны слова, написанные дегтем:
Хлеб для детского приюта.
Смолоть без очереди.
– Наши!
– Наши!– узнали дети свои мешки.
– Бандиты украли их на мельнице!
– Бандиты украли, а мы нашли...– сказал Кондратюк.– Правда, нашла их одна девочка, это она показала нам, где бандиты спрятали ваш хлеб и много чего другого…
– А ее бандиты не убили за это?– поинтересовался кто-то.
– Хотели убить, стреляли в нее, а попали вот в меня...
– А где она теперь?– еще больше заинтересовались ребята.
– Не знаю. Мне в больнице уже сказывали, что она оказалась в нашем обозе, а после как в воду канула.
– Может, бандиты украли ее и убили?
– Все может быть...– неопределенно ответил Кондратюк.
На двуколку вскочил рослый хлопчик. Взмахнул рукой, чтобы все утихли, и запел «Вы жертвою пали»... Ребята, воодушевленные подвигом неизвестной девочки, стихийно подхватили песню, которую они, видимо, не раз слыхали в те дни...
Кондратюк снял шапку. Снял шапку и Степан.
Только Анютка и Тишка сидели поодаль.
– Чего это они поют?– спрашивает Тишка.
– Это кто упадет, так вот поют...– поясняет Анютка.
– А как упадет?– не отстает Тишка.
– Жертвою...
– А кто упал?
– Я не знаю...
Кончилась траурная песня. Кондратюк нахлобучил шапку.
– Может, ребята, она и жива, потому как, сказывали, будто собиралась куда-то ехать...
– А меня не пустили в вагончики...– услыхал Кондратюк дрожащий от обиды голосок Анютки.
Он резко повернулся на голос.
– Кого не пустили?!
– Меня...– подтвердила девочка.
Чекист взволнованно шагнул к ней, присмотрелся.
– Братцы!.. Так это ж она!..– крикнул он на весь двор, взяв на руки Анютку.– Так ты от батьки убегла с хутора?
– Мой папа на войне...
– А мамка?
– Не знаю. В лесу стреляли, я убежала, а мама потерялась...
– Это когда в поезде ехали?
– Ага.
– Милая ты моя!.. Да тебя ж мамка по всему свету ищет! Она ж и тут была!..
– И вы ее видели?– взволнованно спросила Анютка.
– Видел, разговаривал! И не раз!
– Где же ока теперь?
– Кто ж ее знает... Шукает, небось, где-то по станциям да по деревням...
Анютка зажала кулачком рот, чтобы не разрыдаться. Застыла в безысходном отчаянии... Ни слез, ни всхлипываний... Сжалась в комочек. Не слышит ни вопросов, ни утешений... Переходит с рук на руки окаменевшая, отрешенная от всего на свете...
...Вот уже Степан держит ее на руках. Что-то говорит. Анютка не слышит.
...Лукерья взяла ее на руки. Тоже, видимо, утешает... Анютка не слышит...
...Дети посадили ее на мешок. Окружили, наперебой предлагают кто ленточку, кто картофелину, кто кусочек морковки... Какой-то хлопчик расщедрился даже на спичечный коробок... Анютка ни к чему не притрагивается... Как будто все это не для нее...
Но вот, приняв, видимо, решение, девочка соскакивает с мешка, прорывается сквозь окружение и бежит со двора на дорогу и по дороге... по дороге... жадно глотая встречный воздух, задыхаясь и падая...
Во дворе опомнились не сразу. Первым спохватился Кондратюк. Он вскочил на двуколку, круто повернул коня и хлестнул его вожжами. Конь с места рванул крупной рысью.
За двуколкой бегут дети, Лукерья. Ковыляет взволнованный Степан... И самым последним клубочком катится Тишка. Ревмя ревет, уверенный, что Анютка хочет убежать от него, оставить... И только где-то на повороте дороги двуколка настигает Анютку. Выбившись из сил, девочка упала в дорожный песок. Кондратюк соскочил с телеги, подхватил ее на руки.
– Ты куда же это, а?..
Анютка молчит, никак не может отдышаться.
– Сперва мамка тебя ищет, потом мы за тобой охотимся... Нет уж, милая, жди пока тут...– уговаривает Кондратюк.– А насчет мамки я дам объявление в газету, укажу в нем, где ты обретаешься, и мамка придет за тобой.
– А скоро придет?
– Как только прочитает, В момент!
...Редакция губернской газеты. Комната, заставленная столами. На столах обрывки газет, ученические чернильницы-невыливашки, школьные ручки.
Людей нет. Сотрудники входят и выходят, не обращая внимания на стоящего посреди комнаты Кондратюка. А тот ждал-ждал, пока не решился схватить за рукав пробегавшего мимо.
– В чем дело, товарищ?
– Мне бы...
– Короче...
– ...объявить в газете надо бы…
– Объявления не принимаем.
– Как не принимаете?
– Нет мелкого шрифта.
– Какого такого шрифта?
– Буквочки такие махонькие.
– А ты мне большими пропечатай… Вот такими!..
Кондратюк подошел к столу. На нем лежала газета «Соха и молот». В скобках: «Орган Могилевского губкома РКП». Кондратюк положил ладонь на название:
– Вот такими буквами пропечатай... И на самом первом месте. Понял?
Сотрудник посмотрел на него, как на чудака, махнул рукой и побежал по своим делам.
Чекист попробовал остановить второго, третьего... Те отмахивались от него, как от назойливой мухи.
Наконец он выхватил наган и схватил очередного за рукав.
– Стой, тебе говорят!
– Да?
– Где ваш командир?
– Редактор?
– Мне все равно, давай редактора!
Сотрудник показал рукой на дверь. Разъяренный, Кондратюк с наганом в руке пнул ногой дверь к редактору. На него поднял воспаленные от переутомления глаза человек. Он сидел за маленьким столиком, заваленным газетными материалами, За спинкой редакторского стула стояла узкая железная кровать, покрытая солдатским одеялом. Кабинет и квартира редактора.
– Главный?– еле сдерживая себя, спросил Кондратюк.
– Да. В чем дело?
– Не хотят твои, понимаешь, пропечатать меня.
– Почему?
– Буквочек, вишь ли, махоньких нет. А мне большие нужны. Чтоб сразу она увидела и прочитала!
– Кто она, что прочитала?– не понял редактор.
– Тож выкручиваешься?– стукнул чекист по столу рукояткой нагана.
Редактор вынул со стола свой наган и положил на бумаги. Кондратюк поостыл, опустил оружие, поискал глазами, где бы присесть – второго стула не было.
– Садитесь на кровать...– пригласил редактор.
Кондратюк присел осторожно, потому что уж больно ненадежная была кроватка. Редактор подсел к нему.
– Ну вот. А теперь рассказывайте...
...С колокольни сельской церквушки по окрестностям расплывается гулкий звон. Он слышен далеко за селом.
Церковный староста раскачивает колокольную веревку, бьет еще раз, два, прислушивается, далеко ли уплыл волнистый гул, и на этом кончает.
...Поздний вечер. Вернее – ночь. Староста сидит за столом у себя дома, разглядывая газету «Соха и молот» при скупом свете церковной свечи.
В окно кто-то осторожно постучал. Староста спешит к двери, он давно, видимо, ожидал стука.
В дом осторожно входит хозяин хутора – Прокоп.
– Добрый вечер...
– Здорово... Проходь, присаживайся.
Прокоп не спеша подсел к столу.
– Зачем вызвал звоном?
– Дело тут, Прокоп, до тебя...– пробасил староста, взяв со стола газету.– Сам-то ты читать не умеешь, а пропечатано-то как раз про тебя...
– Кто ж это пропечатал?– насторожился Прокоп.
Староста оседлал нос старыми очками, развернул газету, всмотрелся в подпись.
– «Записано со слов командира ЧК товарища Кондратюка»,– медленно связывая слоги, прочитал староста.
– Ну и чего же там записано?– еще больше насторожился Прокоп.
– Читать, вишь ли, долго... Впрочем, тут твою душу вдоль и поперек перепахивают... Значит, и бандит ты, и бандитов пригревал. Ну, а девчушка, котора у тебя жила, помогла ЧаКе найти бандитский склад в твоем хлеве...
– Ох, окаянная тварь!..
– Ну, а дальше пишут, что ежель кто повстречает ее мамку, котору она потеряла во время бандитского налета на эшелон, пущай, мол, перекажут ей, где ее дочка.
– Вот оно што.
– Но главное, Прокоп, не в том,– вздохнул староста, постучав пальцами по газете.– В газетке пишут, что имение наше, куда собрали бесприютных сирот, надо, значит, переделать в детскую коммунию, открыть школу для всех; значит, и с нашего села детвора хлынет туда... Пришлют учителев-комиссаров, и, помянешь мое слово, коммунии не миновать... А ты и в лесу места не найдешь. Обложат, как волка...
– Ну и што присоветуешь робить?– помрачнел Прокоп.
– На мой ум – нельзя им дозволить корениться тут.
– А как же им не дозволишь?
– Припугнуть маленько.
– С кем? Ведь я, считай, один остался,
– Ты не один будешь,– успокоил староста.– В здешних деревнях есть недовольные, что уезд отдал панскую землю коммунии. Вот таких я подбодрю, кого словом, кого чаркой. И выйдут тебе на подмогу. Обещаю.
...Недалеко от панской усадьбы на поле кипит работа. Коммуна во главе со Степаном и Лукерьей взялась за вспашку под зябь.
Но на всю коммуну – единственная лошаденка. И никто из ребят не умеет обращаться с плугом.
Степан, ковыляя на одной ноге, тем не менее держит плуг ровно, и борозда получается у него прямая.
Несколько ребят идут рядом с плугом, учатся управлять им.
Время от времени Степан дает им поочередно в руки плуг, и борозда сразу теряет свою стройность.
Солдат терпеливо «поправляет огрехи». А время не терпит. Лукерья с ребятами вооружились еще мотыгами, лопатами. Быстро переворачивают землю под пахоту. Одним плугом не управишься.
Шаг за шагом расширяется площадь, поднятая под озимый сев. Где-то в соседнем селе давно уже и настойчиво звучит церковный набат.
От села через поле бежит мальчишка. Он спешит, запыхался...
– Дяденька,– подбежав, шепчет Степану, соблюдая предельную таинственность.– Тикайте скорее с поля!
– Почему?
– Вас бить будут!
– Кто?
– Я не знаю…
– А кто тебе сказал?
– Миколов Янка... А ему – Адаська... А ему еще кто-то. У нас все ребята уже знают... Послали меня к вам сказать... Говорят, бить и стрелять будут...
Недалеко от пахоты виднеются кустарники. В них трое с обрезами. С Прокопом во главе. Загоняют в магазинные коробки по обойме патронов...
– Не!– не соглашается Степан.– Не может того быть, каб в сирот стреляли... Никогда такого не было...
Степан прилаживает Анютке маленькое лукошко. Сам одевает через плечо значительно большее. В обоих лукошках лежат по нескольку горстей мелких полевых камешков.
– Теперь, Анютка, делай все, как я...– говорит Степан, встав с ней рядом в начале вспаханного поля.– Поучись сперва на камешках...– Он берет горсть камней. Анютка – тоже.
Все ребята напряженно следят за приготовлением к севу, Степан широко отвел в сторону руку и бросил камешки в землю. Анютка точь-в-точь повторила его движения. Степан ступил два шага и снова бросил горсть камешков, не спуская с Анютки глаз. Девочка повторила.
– Правильно,– похвалил Степан.
Вытряхнув оставшиеся камешки из лукошка Анютки, старый солдат осторожно и бережно насыпал туда семян.
– Ну, а теперь с богом!– благословил он посев девочки. Но прежде, чем начать, обернулся к детям.– Вот, ребятки... Первые зерна в землю бросит Анюта... Она их нашла у кулака, она и посеет их, чтобы на будущий год уродили большим и богатым урожаем... Сей, дочка!..
Но не успела девочка занести ручонку для броска, как из кустарников грянул залп... Просвистели пули... Залп – устрашающий,– поверх голов... Дети замерли.
– Откуда стреляют?– глухо и грозно спросил Степан.
– Вон оттуда!
– Из кустов!– закричали ребята, ринувшись вперед.
– Назад!– приказал Степан.– Ложись!– скомандовал всем.
Дети упали на землю.
Степан схватил мотыгу и направился в сторону кустарников.
– Степан! Не ходи туда!– крикнула ему вслед Лукерья.
– Атставить!– бросил в ответ солдат.– Я тут командую!..
...Дети лежат на вспаханной земле, прижатые грозным приказом Степана. Сам он, страшный в гневе, надвигается на кустарник с мотыгой наперевес.
– Меня стреляйте. Я не боюсь! В меня уже немец стрелял! Я жисть свою за сирот ложил, в окопах три года гнил! Мне нечего терять, окромя последней ноги!..
Среди бандитов замешательство. Все вопросительно смотрят на Прокопа: стрелять в калеку или что?
– Ну его к дьяволу! Не надо пока связываться!– махнул рукой Прокоп. И бандиты начали отползать, опасаясь сближения с разъяренным Степаном.
А тот ворвался в кусты, начал крошить мотыгой вокруг себя, ослепленный гневом и ненавистью.
Прокоп с бандитами отползал все дальше и дальше…
Дети не выдержали, подхватились с земли, чтобы побежать на помощь Степану. И тут из-за пригорка вырвалась ватага пьяных мужиков, науськанных церковным старостой. С ревом, гиком устремились они на ребят.
Дети сбились в кучу. Лукерья встала впереди.
– Бей коммунию!– гаркнула пьяная ватага, набегая на столпившуюся малышню.
Та в испуге шарахнулась назад, на пахоте остались только Анютка и Тишка.
– Стой!– на все поле крикнула Лукерья, выхватив из кармана револьвер.– Кто из вас первый тронет дитенка – пуля на месте!– уже тише и спокойнее предупредила женщина-чекист.
Ватага остановилась, тяжело дыша.
– В чем дело?– спросила Лукерья.
– Уходи с нашей земли со своей коммунией!
– Земля не ваша, бывшая панская. Уездные власти отдали ее нам.
– Мы распоряжаемся панской землей, а не уезд!
– Вы распоряжаетесь той, которую получили.
– Не получали мы!
– Землю только беспортошным раздали!
– Значит, у вас своей хватает.
– А мы еще хотим!
– Почему только голодранцам панскую землю?!.
– Да бей их, чего смотреть!
– Пущай стреляет!
– Всех не перестреляет!
– Дави!
Ватага двинулась было, но Лукерья выстрелила вверх, и толпа снова осела...
Над полем нависла тяжелая пауза.
И разрядил ее маленький Тишка. Чувствуя, что страшные дяди хотят сделать плохое для ребят, он не выдержал, бросился с кулачонками на переднего мужика.
В пьяной толпе разразился гогот.
– Братцы! До чего дожили! Сопля двинула на нас!..
– Неужто поддадимся?!.
И чем злее Тишка колотил кулачком по мужицкому животу, тем громче гоготали. Злость маленького Тишки мужики превратили в пьяную потеху. И кто знает, может, эта заминка спасла ребят от трагической развязки. Пока пьяные мужики потешались над Тишкой, со стороны села лавиной валила толпа баб, мужиков, детей на помощь коммунаровцам.
– Наши! Наши бегут!– возликовала ребятня и начала хватать лопаты, мотыги, камни, комья земли, чтобы дать отпор кулачью.
Те заметили катившуюся на них волну сельчан с кольями, палками, вилами... В один миг слетел хмель. Налетчики поняли, что дело принимает серьезный оборот, отступая шаг за шагом, бросились врассыпную кто куда, под улюлюканье и свист осмелевших ребят. Вслед полетели камни, палки...
На холме появился Степан.
– Сейте, детки!– крикнул он издалека, подняв вверх мотыгу.– Сейте, я буду сторожить тута!..
На другом пригорке тоже показались люди, вернувшиеся из погони за пьяными.
– Смело сейте! Мы тут будем и никого не пустим до вас!– неслись с пригорка подбадривающие крики.
...«Мы победили»... Эти слова написаны мелом на широкой классной доске. Их хором повторяет вслед за Лукерьей класс коммунаровцев.
«Мы не рабы!» – сказано во второй строчке.
Ребята списывают с доски.
На грубо сколоченных столах шуршат листки бумаги, бумажные обрывки... Тетрадей нет и в помине. На двух учеников приходится лист, вырванный из старой конторской книги, на трех – грифельная доска. На класс – две самодельные ручки, грифель, карандаш. От стола к столу переходят эти драгоценные для того времени письменные принадлежности.
Анютка зажала ручонку Тишки в своей руке и выводит на грифельной доске: «Мы не рабы»...
«Да здравствует первая,– пишет Лукерья на классной доске кривыми буквами третью фразу,– гадовщина Октябрьской революции!»
Этот лозунг написан уже большими буквами и не на классной доске, а на длинном транспаранте, склеенном из старых обоев. Лозунг написали сами коммунаровцы...
...Сами коммунаровцы плетут под руководством Степана лапти из лыка, принесенного ими из лесу.
– Эх, и пройдемся на празднике в новых лаптях,– мечтательно вздохнул кто-то из ребят.
– Это еще надобно научиться, как ходить на параде, а уж посля похваляйся...– заметил Степан.
